Страница:
При любых иных обстоятельствах данной реплике без добавления эпитета "молодые" можно было бы не придавать значения, так как по российской Конституции третий президентский срок не предусмотрен, но...
Юридически эту норму можно оспорить. Первое президентство случилось, когда РСФСР была частью Союза. Затем Союз распался, и в 1993 году, после принятия новой Конституции, как бы началась следующая историческая эра, наподобие времени "чучхэ" в Северной Корее с новым летосчислением.
Все справедливо: Россия - родина слонов и в ней возможно все. Проще говоря, вообще - нельзя, но если очень захотеть, то - можно.
Наш президент в своих пристрастиях - человек достаточно консервативный, а потому предпочитает разыгрывать только собственные комбинации, проверенные посредством только личного опыта. В данном случае мы имеем очевидную аналогию.
В свое время, принимая решение относительно повторного переизбрания, президент, как мы помним, не торопился. И фактом своих длительных сомнений спровоцировал фальстарт президентской гонки.
Были ли в ту пору у Ельцина действительные сомнения или мы оказались свидетелями хорошо разыгранного спектакля - судить трудно,
В каких-то проявлениях Ельцин был и остается загадкой даже для собственной семьи. Тем более что основания для сомнений были весомые. Здоровье давало сбои. И, как физически сильный человек и привыкший считать себя сильным, Ельцин глушил эту очевидность. И потом, будучи внутренне, конечно же, настроенным на повторное избрание и уже не мыслящий себя вне высокой власти, он вряд ли желал сменить род занятий. Ибо тот, другой, удел для Ельцина был мало сказать бесперспективным, он был небезопасным. Путь противоречивого реформаторства оставляет внушительный шлейф обид.
Уже к середине 1995 года Ельцин начал прощупывание настроения собственного окружения, а равно - настроения общественности. Принципиальным в этом посыле можно считать авторство идеи, идеи двухполюсной. На одном Ельцин со своими сомнениями - надо ли? На другом - сценарий неглубоко упрятанной паники в связи с сомнениями президента. Этим уже занимался целый коллектив. В чем и заключался ключ комбинации.
Конец 1995 года следует считать кульминацией сомнений.
Президент этого не скрывал и в доверительных разговорах делился ими. Круг вовлеченных в эти разговоры был не слишком широк, но достаточным для того, чтобы практически все разнохарактерное президентское окружение, включая правительство, об этом знало.
И если непримиримая оппозиция после очередного заявления президента, что он еще ничего не решил о своем выдвижении на второй срок, называло происходящее хорошо задуманным политическим трюком, то сторонники и уж тем более ближайшее окружение, знавшие о неидеальности ельцинского самочувствия не по наслышке, переживали длительный шок - в их понимании отказ избираться на второй срок был адекватен добровольной передаче власти в руки политических противников. Но не в переходе Ельцина в состояние экс-президентства был главный урон. Таким своим решением Ельцин лишал власти всех остальных. Шок очень скоро перерос в отчаяние. Отчаяние - в смятение. Смятение - в обыкновенный человеческий страх - а как же мы?!
Расчет оказался верным - страх потерять власть сплотил чиновников и явился мощным энергетическим запалом на очередных президентских выборах 1996 года.
Но дело было не только и не столько в чиновниках. Ельцин прекрасно понимал, что значимой фигуры общероссийского масштаба, равной ему, олицетворяющей перемены, ни среди демократических, ни среди центристских сил пока нет. Да и сам президент не допускал конкуренции рядом с собой. Достаточно вспомнить постоянную вибрацию на поле симпатий и антипатий президента по отношению к премьеру. И в 1994 году, и 1995-м, и в 1996-м, и в 1997 году непременно появлялся слух о возможной отставке Виктора Черномырдина.
Это был стиль - ельцинская методология - сначала придумать преемника, подсунуть ему надежды, а затем казнить за возомнительность, держать в предчувствии предстоящей опалы. Всякий рывок конкурента-соратника на поле общественных симпатий не оставался не замеченным и никогда не прощался.
Характерная деталь того времени - аттестующая атмосфера испепеляющей ревности высшей власти. Книга премьера, написанная им в 1994 году и изданная в Германии, так и не попала на прилавки магазинов, а осталась на издательских складах. Примерно в это же время Ельцин издал свою вторую книгу. Так что опасения премьера были не беспочвенны.
Президентские колебания - избираться или не избираться - постепенно превратились в интуитивно угадываемую тактику Ельцина.
Легкость, с какой Виктор Черномырдин и Иван Рыбкин приняли идею Ельцина о создании лево- и правоцентристских блоков, лояльных президенту, лишь убеждает нас, что идея о невозможности потери власти в умах власти присутствовала постоянно. Да, это так. Страх перед утратой власти сплотил не только чиновников, он инициировал единение частного капитала. Народившийся собственник пришел в движение. Он стал ускоренно политизироваться, понимая, что биография приобретенного капитала небезукоризненна. Он - капитал - создавался в период межзакония и правовой пустоты, когда и сами реформы, а точнее, желание таковых находились в стихийном плавании.
Нынче наши мгновенно вызревшие политики называют то время периодом политического и экономического романтизма. Подобные утверждения достаточно поверхностны и могут быть уподоблены модным благозвучиям.
Когда исчерпаны все мыслимые и немыслимые ресурсы, движущим капиталом любой власти остаются только обещания. По этой самой причине предполагаемый перелом и экономический подъем переносился с 1994 на 1995, а затем 1996 и 1997 годы. И никакого отношения это к экономическому романтизму не имеет. Романтизм ни в какие времена не являлся формой малообразованности и непросвещенности. Наоборот, он всегда был фактом прозрения общества, его самозащитной реакцией, сохраняющей пространство надежд. Без чего просто не существует движение вперед.
Реализм, а можно сказать жестче, блеф Немцова, обещающего времена благоденствия после завершения жилищной реформы, ничем не отличается от романтизма Гайдара, обещавшего, что свободные цены на внутреннем рынке подтвердят серьезность наших капиталистических намерений и страну наводнят инвестиции растроганного Запада. Не наводнили.
Сословие новых собственников в преддверии вторых президентских выборов тоже пережило минуты естественного страха. Прежде всего перед возможностью утраты собственности, обретенной на волне предреформенного хаоса. Отдавая себе отчет в непопулярности своего социального портрета в глазах подавляющего большинства обедневшего населения, нарождающееся сословие предпринимателей мгновенно отрешилось от политической апатии.
И неважно, кто они, обрушившиеся как дождь на землю отечественные капиталисты - качки с тугими затылками, раскормленным задом и золотой цепью на шее или выпускники мехматов, знающие иностранные языки, доки в компьютерных технологиях.
Увы, неприятие вызывают не столько внешний вид, невоспитанность, хотя и то и другое рельефно обозначает человека. Отторжение случается в силу немыслимого разрыва в уровне благосостояния подавляющего меньшинства перед сверхпреобладающим большинством. Прошлый, ложно равный мир поделился на очень богатых и очень бедных. И вот тогда очень богатые или почти богатые, гонимые беспокойством, оказались в числе тех, кто вместе с чиновным людом, проплаченным небезбедными согражданами, стали наперебой убеждать президента, что он, и только он, и что другого президента у России в 1996 году быть не может.
Существовали ли вообще президентская усталость и желание уйти на заслуженный покой? Разумеется, существовали. Особенно в минуты крайнего недомогания. Это и придавало естественность сомнениям. И очень скоро стало внутренней тактикой президента. И поиски преемников, в числе которых были и Черномырдин, и Лужков, и Сосковец, и Немцов, и беседы с ними. И расходящиеся, как круги по воде, слухи об этих якобы поисках преемственности. И публичные отказы якобы преемников. Все становилось приемами хорошо продуманной игры: "Я вроде как сомневаюсь. Устал. Не хочу. Но народ настаивает. Народ просит, народ требует. Останься и правь нами".
Если рассуждать здраво, имея за спиной столь сильное недомогание, которым страдал президент, идти на перевыборы было даже не риском безумием. Но натура неподвластна логике. Ельцин ревнив, и персоны, высмотренные и высвеченные как преемники, хорошо знали об этой президентской ревности. На эту ревность рассчитывало и президентское окружение, называя и подсказывая имена возможных дублеров. Окружение надеялось, что неминуемость президентского подозрения поставит крест на политической карьере каждого конкурента.
Но в этом случае мы имели дело уже не с тактикой президента, а с игрой его предвыборной команды.
Существует хорошее изречение: "Самая короткая дорога к цели - та, которую ты знаешь". Эти слова могли бы стать эпиграфом к политической жизни Ельцина.
Время летит очень быстро. Перед своим повторным избранием Ельцин начал зондировать почву за два года до выборов. И причины тому были основательные: малая удачливость реформ, серьезные проблемы со здоровьем, катастрофически низкий рейтинг популярности президента.
Ныне прощупывание началось более чем за два года до выборов. Сейчас тоже непросто сказать, что в абсолютном активе президента и его команды, а что в пассиве. И не потому, что не случилось положительных перемен. Перемены есть, однако темп решения возникающих проблем немыслимо отстает от появления новых. Проще говоря, решения власти не предвосхищают отрицательную событийность. В лучшем случае реагируют на нее со значительным опозданием. И еще одна характерная особенность момента. Крайне понизилась котировка умелости власти, произошла девальвация прогресса, теперь главенствующим успехом власти считается возвращение денежных долгов. Не долгов, допущенных прошлой властью, а своих собственных. И этот факт преподносится как демонстрация эффективности управления страной. Своевременная оплата труда не есть управленческое и уж тем более реформаторское достижение. Это элементарная норма существования любого государства.
Очень часто можно услышать: Ельцин до болезни и после нее - это два разных Ельцина. Сегодня мы имеем совсем другого президента.
Такая различимость вполне правомерна и оправдана исторически. Всякий президент, избранный на последний срок, - это в определенной степени другой президент, имеющий возможность действовать вне прошлых правил.
Но вот что интересно. Юридическая возможность, даже сомнительная, избрания Ельцина на третий срок настойчиво возвращает его к своей президентской изначальности. Следует обратить внимание, что любое решительное действие нынешнего президента вызывает ностальгические всхлипы: "Мы вновь увидели прежнего, решительного, волевого Ельцина". Образ Ельцина образца 1991 года в определенной степени - эталон и для самого Ельцина. Сейчас мы это видим особенно отчетливо.
Годы не возвращаются назад. Но возвращаются воспоминания.
Мы являемся свидетелями непростой ситуации. Полностью обновленная команда президента, сориентированная внутренне на второе пришествие президентской натуры, сталкивается с желанием Ельцина повторить себя прежнего.
Бывшее окружение сносило безропотно любые завихрения и нестандартности президентских поступков. И это было естественно, в силу их полной зависимости от президента, ибо никто из них не вправе был сказать - мы его сделали политически значимой фигурой. Все было как раз наоборот. Практически всех их в большую политику ввел Ельцин. Продуманно, вынужденно, случайно - неважно. Он их, а не они - его. Это потом, став свитой, они пытались играть короля. И во втором варианте Ельцин попытался разыграть похожую комбинацию, И опять это было естественно. Чубайс, его сподвижники тоже своей политической биографией были обязаны Ельцину. Они не состоялись бы без Ельцина, без его настырного стремления двинуть вперед молодых, но...
Социальной средой Чубайса и был тот слой нарождающегося капитализма, коридор для которого проложила приватизация. Понимая, что вне этой среды он зависает, Чубайс расширил рамки и понятие президентской команды. В команде появились банкиры. Банкиры вправе возразить - это мы сделали Чубайса эпицентром президентской команды. Они могут высказаться и более агрессивно - мы его наняли.
Сейчас не время обсуждать, разумный это был ход или ход ошибочный. Он был вынужденным - этим сказано все. Выборы требовали средств. Средствами владели банкиры. Тогда, на выборах, произошло незакамуфлированное срастание капитала с властью. Присяга банкиров на верность Ельцину была актом сугубо финансовым, а никак не эмоциональным. Шлюз был открыт, и уже на региональных выборах стала повторяться подобная схема. Но ввиду того, что 85% банковского капитала сосредоточены в Москве, а на периферии в достаточных масштабах - сосредоточие капитала криминального, то там и составляющие этого срастания оказались иными
Достаточно вспомнить постоянные заявления мэра г. Ленинск-Кузнецкого Коняхина, героя разразившегося скандала, в прошлом криминального авторитета: "На выборах я агитировал за Ельцина". И это было правдой. Коняхин тоже - новое сословие собственников. Как мы сейчас видим, сословие крайне многослойное.
Чубайс не учел одной немаловажной детали - формирование команды из числа однокашников, создание ядра молодых управленцев и привлечение в команду состоявшихся банкиров - процессы совершенно разные. Первые объединяются на основе профессионального интереса и абсолютной подчиненности, а значит, зависимы от того, кто собирает команду. Вторые независимы априорно, в силу обретенного богатства и входят в команду на условиях отслеживания своего интереса. Если власти нужен капитал, а власть этого не скрывает, то они готовы его обменять на капитал власти, рассматривая при этом власть как товар. Разумеется, ничего этого не произносилось вслух, озвучивались совершенно другие тексты: "Это наша страна. И нам небезразлично, что в ней происходит. Без торжества демократии - нет торжества частного капитала". И как продолжение: "То, что выгодно банкам, выгодно России". Кстати, Генри Форд, слова которого взяты как духотворный импульс нашими банкирами, говорил по-другому: "То, что выгодно Америке, то выгодно Форду".
Понимал ли это Анатолий Чубайс, когда формировал команду со столь смешанным интересом ? Конечно же, понимал. Анатолий Чубайс - натура убежденная и в чем-то даже фанатичная. Он всегда был уверен в себе и рассчитывал, что, в случае победы на выборах Бориса Ельцина и перелома экономической ситуации, адресность заслуг будет сконцентрирована на именах политиков. А Чубайс себя относил, конечно же, к ним. В этом случае удастся потеснить сначала амбиции банкиров, а затем и самих банкиров из коридоров власти, восстановив тем самых норму цивилизованного государства. И опять же тем самым, но уже во второй раз, материализовать отделение власти от собственности и капитала, но теперь уже в условиях капитализма в России.
Однако исполнение данной задачи оказалось неизмеримо более сложным, нежели это можно было предположить. Классический рисунок комбинации испортил президент.
После создания правительства второй волны, омолодив его внушительно, президент дал как бы карт-бланш новой команде. Он даже приструнил премьера: "Не надо бояться молодых", причем сделал это принародно, дав понять, кто в этой власти сторонник омоложения, а кто - противник.
Самое любопытное, что произошел этот омолаживающий демарш, когда полностью обновилась команда президента и тем самым понятие "президентская команда" решительно распространилось за пределы Кремля. Объективно говоря, такая попытка была сделана уже Чубайсом в тот момент, когда он возглавил президентскую администрацию. Правда, ключ к решению задачи был использован другой. Чубайс негласно сохранил за собой ряд направлений сугубо правительственной деятельности. Это прежде всего подбор кадров исполнительной власти и контроль за экономической политикой правительства. Как показала жизнь, теоретически это единение администрации президента и аппарата правительства декларировалось всегда, но на практике это выглядело совершенно по-другому. И даже карьерная миграция вице-премьеров из кабинетов Белого дома в кремлевские кабинеты и наоборот лишь слегка ослабляла трения, однако управленческая ревность очень скоро брала свое.
Молодые реформаторы воспряли духом.
Ельцин повторил комбинацию 1992 года, когда по его инициативе было сформировано первое правительство высоколобых и на реформаторском небосклоне взошла звезда Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, Бориса Федорова. В этом смысле 1996 год был достаточно похож на 1992-й, та же ситуация, топтание на месте, тогда - в преддверии реформ, а сейчас - в процессе их развития. Отсюда и схожесть кадровых решений, которые использовал президент.
Но при всей схожести ситуаций существует два немаловажных различия. Первое: тогда, в 1992 году, у президента не было выбора, он в буквальном смысле был приперт к стене. Союз распался, механизм управления страной перестал действовать, партийная вертикаль рухнула. Только идея реформ могла обещать перемены, а значит, побудить общество пусть на нервное, но все-таки ожидание, но не взрыв.
Сейчас у Ельцина выбор есть. Пять лет не прошли даром. В общероссийской жизни в результате реформ появились контрастные различия регионального характера. Реформы выявили и сотворили ряд одаренных практиков и управленцев.
И, наконец, второе. Президент в состоянии болезни, перенесший операцию, когда и формировалась команда второго реформаторского рывка, и президент выздоровевший - это два разных психологических состояния.
Нездоровье, при всем отрицании этого факта, делает человека зависимым. Его уступчивость в эти минуты объясняется не изменившимся характером, а усталостью, истощением сил, ушедших на борьбу с болезнью. Президент выздоровел, и к нему возвращается прежняя предрасположенность к проявлениям ельцинского бунтующего, непрогнозируемого характера.
Взбодрив молодых и создав у них устойчивую иллюзию властной перспективы, вручив каждому из них беспрепятственный пароль и право на посещение президентского кабинета, Ельцин формирует не только климат уверенности молодых реформаторов, но создает новый образ управления страной и управления исполнительной властью этой страны.
Премьер перестает быть единственным носителем правительственных идей. На равных эти идеи в кабинет президента приносят вице-премьеры и даже министры. Улучшает ли этот стиль управление государством, сказать трудно, но то, что он ухудшает отношения в правительстве, как единой команде, где премьер - всему голова, - очевидно. По этой причине столь часты заверения практически всех вице-премьеров, как они изнурительно едины с Виктором Черномырдиным. По законам политической интриги Ельцин уравновесил премьера и не дал ему воспарить над реальностью истинной власти. Однако внимание, с которым Ельцин следит за скоростью, с какой его фавориты движутся на дистанции, - поразительно. Стоит кому-то на полкорпуса вырваться вперед, немедленно приводится в действие механизм противовесов.
Сначала приватизаторы добыли денег в казну и процесс погашения долгов обрел динамику, как тотчас случается скандал с приватизационными конкурсами, когда одна часть команды посчитала себя обделенной другой частью.
Девизом несогласных стал лозунг "Чубайс зарвался, он монополизировал власть, и не только правительственную". Вчерашние единомышленники сыграли с той же карты, которую использует против Чубайса непримиримая оппозиция. И президент среагировал. Покинул правительство Кох - организатор приватизационных аукционов. Более того, при полном молчании высшей власти на Коха заводится уголовное дело, как если бы еще полмесяца назад Кох не был одной из ключевых фигур в президентской команде. Отставка Коха реальное ослабление чубайсовского крыла в правительстве. И появление Максима Бойко на посту главы Госкомимущества не возместило урона. С переходом Бойко на правительственную должность Чубайс ослабил свое влияние в администрации президента. Он сделал это вынужденно. Но эту вынужденность нельзя считать случайностью. Однако президент следит не только за Чубайсом.
Набравший чрезмерную скорость Борис Немцов не дает покоя банкирам тоже. И тогда, используя руководителя администрации Валентина Юмашева и дочь президента Татьяну Дьяченко, банкиры начинают стремительную осаду Кремля. Правда, банкиры тоже просчитались, увлеклись и в полной мере не просчитали нового, но желающего себе вернуть прежний образ Ельцина.
Сообщив 1 сентября о своем нежелании баллотироваться на третий президентский срок и сделав очевидный намек, что пора уступить дорогу молодым, Ельцин не обрадовал недовольных банкиров. Понятие "молодые" исчислялось двумя, в лучшем случае тремя фигурами. В этом списке на первых местах стояли фамилии Немцова и Чубайса, с которыми и был главный конфликт недовольных банкиров.
Впрочем, радость молодых рефоматоров, олицетворяющих по заявлению президента будущее высшей власти, была недолгой.
Реформы - это во-вторых, а может, даже в-третьих. Власть первична. Сохранить себя во власти - вот девиз.
В этой связи вспоминается деталь октября 1993 года. Накал противостояния достигает своей кульминации. Уже случился штурм мэрии и штурм Останкино. В затемненной маскировкой телевизионной студии Егор Гайдар выступает с обращением к москвичам подняться на защиту Конституции, президента и демократии. Назначено время и место сбора. Площадь перед мэрией Москвы на Тверской улице. И сбор случился. Демократическая Москва услышала Гайдара и двинулась на площадь. Я часто задаю себе вопрос: почему Гайдар позвал москвичей под стены лужковской штаб-квартиры? А не под стены, скажем, Кремля, на Васильевский спуск, или на Старую площадь, где размещалось правительство? Людей поднимали не на защиту московского градоначальника, а на защиту демократической России. Понимал это в тот момент Егор Тимурович или это случилось случайно - не имеет значения. К тому времени Москва уже стала оплотом реформ в России. Хотя разногласия между Лужковым и Чубайсом уже давали о себе знать. И тем не менее Гайдар, пусть на короткий момент, взял взаймы демократический авторитет Москвы и объединяющий авторитет московского мэра. Такова реальность.
Эти детали прошлого и значимы, и знаменательны. Россия, возможно, как никакая другая страна, привержена повторению своей драматической событийности. В этом смысле каждый следующий день власти возможно понять и предугадать отчетливо и в деталях, лишь понимая день предыдущий. Почему декларируемая с таким напором со стороны президента поддержка молодой реформаторской генерации вдруг стала пробуксовывать? Еще по инерции с уст президента слетают обнадеживающие фразы то к Лужкову - "Перестаньте ссориться с правительством" - намек бесспорно на конфликт мэра с Чубайсом и Немцовым; то к банкирам - "Чубайса и Немцова оставьте в покое"; то во время всевозможных бесед и встреч на выезде - "Сейчас в правительстве молодая, энергичная команда". Все так. И тем не менее, следуя классическому изречению: "Жребий брошен, Рубикон перейден", - Чубайсу удалась только первая часть этой формулы.
Неприятности начались с отставки Коха после нашумевшего аукциона по продаже контрольного пакета акций "Связьинвеста". Чубайса насторожила реакция недовольных банкиров, и он делает немедленный шаг по изъятию трех триллионов таможенных денег со счетов "ОНЭКСИМбанка" - банка победителя. Чубайс полагает, что банкиры оценят этот примиряющий и уравновешивающий ход. Дает понять, что у министра финансов любимых и нелюбимых банков не существует. Немедленность этого шага была бесспорным желанием не столько усилить государственный бюджет, сколько погасить скандал и вооружить самого себя доводами собственной объективности. Однако вчерашние сотоварищи по команде этой жертвы первого вице-премьера не приняли и дали понять, что не только Чубайс формировал команду, но и банкиры тоже. А значит, право контроля над ее деятельностью не только в руках Чубайса. И как результат встреча президента с шестью ведущими банкирами. Нетрудно догадаться, что встречу лоббировал Борис Березовский, а готовили Валентин Юмашев и дочь президента. Повод был достаточно весомым и объяснимым. Президент обеспокоен разладом между властью и банковским капиталом. Он намерен примирить стороны и выслушать обиженных банкиров. Разумеется, банкиры, которые настаивали на этой встрече и готовились к ней, сформулировали задачу, стоящую перед ними, несколько по-иному. Упрощенно это звучит так: дать оценку действиям Чубайса и его команде, но это как бы помимо, а главное, убедить президента, что отныне им не нужен посредник во взаимоотношениях с высшим лицом государства. Тем более что на выборах они голосовали за Бориса Ельцина, а не за Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. Президент как бы встал над схваткой. Чуть позже, выступая перед сенаторами, он уместил суть конфликта в двух фразах: "Банки осуществляют финансовую политику в пределах, дарованных им законом", "Власть - политику государственную". И никаких претензий банков на полномочия власти быть не должно. Однако примиренческая миссия президента оказалась малоудачной. Почему? Во-первых, потому, что конфликт материализовал факт бесспорного раскола в команде. Банкиры недооценили авторитарность Анатолия Чубайса, как очевидного лидера в своей возрастной генерации управленцев, Чубайс недооценил диктатурно-товарных взглядов банкиров, работающих по классической схеме: деньги - товар деньги. Гайдар эту задачу сформулировал достаточно точно: на первом этапе нужно было отделить собственность от традиционно социалистического государства, на втором - проделать то же самое - отделить государство (читай - власть) от собственности (читай - капитала), но уже в прилюдно капиталистических условиях. Однако, воспользовавшись капиталом и став, благодаря ему, властью, отделиться от него оказалось задачей непростой.
Юридически эту норму можно оспорить. Первое президентство случилось, когда РСФСР была частью Союза. Затем Союз распался, и в 1993 году, после принятия новой Конституции, как бы началась следующая историческая эра, наподобие времени "чучхэ" в Северной Корее с новым летосчислением.
Все справедливо: Россия - родина слонов и в ней возможно все. Проще говоря, вообще - нельзя, но если очень захотеть, то - можно.
Наш президент в своих пристрастиях - человек достаточно консервативный, а потому предпочитает разыгрывать только собственные комбинации, проверенные посредством только личного опыта. В данном случае мы имеем очевидную аналогию.
В свое время, принимая решение относительно повторного переизбрания, президент, как мы помним, не торопился. И фактом своих длительных сомнений спровоцировал фальстарт президентской гонки.
Были ли в ту пору у Ельцина действительные сомнения или мы оказались свидетелями хорошо разыгранного спектакля - судить трудно,
В каких-то проявлениях Ельцин был и остается загадкой даже для собственной семьи. Тем более что основания для сомнений были весомые. Здоровье давало сбои. И, как физически сильный человек и привыкший считать себя сильным, Ельцин глушил эту очевидность. И потом, будучи внутренне, конечно же, настроенным на повторное избрание и уже не мыслящий себя вне высокой власти, он вряд ли желал сменить род занятий. Ибо тот, другой, удел для Ельцина был мало сказать бесперспективным, он был небезопасным. Путь противоречивого реформаторства оставляет внушительный шлейф обид.
Уже к середине 1995 года Ельцин начал прощупывание настроения собственного окружения, а равно - настроения общественности. Принципиальным в этом посыле можно считать авторство идеи, идеи двухполюсной. На одном Ельцин со своими сомнениями - надо ли? На другом - сценарий неглубоко упрятанной паники в связи с сомнениями президента. Этим уже занимался целый коллектив. В чем и заключался ключ комбинации.
Конец 1995 года следует считать кульминацией сомнений.
Президент этого не скрывал и в доверительных разговорах делился ими. Круг вовлеченных в эти разговоры был не слишком широк, но достаточным для того, чтобы практически все разнохарактерное президентское окружение, включая правительство, об этом знало.
И если непримиримая оппозиция после очередного заявления президента, что он еще ничего не решил о своем выдвижении на второй срок, называло происходящее хорошо задуманным политическим трюком, то сторонники и уж тем более ближайшее окружение, знавшие о неидеальности ельцинского самочувствия не по наслышке, переживали длительный шок - в их понимании отказ избираться на второй срок был адекватен добровольной передаче власти в руки политических противников. Но не в переходе Ельцина в состояние экс-президентства был главный урон. Таким своим решением Ельцин лишал власти всех остальных. Шок очень скоро перерос в отчаяние. Отчаяние - в смятение. Смятение - в обыкновенный человеческий страх - а как же мы?!
Расчет оказался верным - страх потерять власть сплотил чиновников и явился мощным энергетическим запалом на очередных президентских выборах 1996 года.
Но дело было не только и не столько в чиновниках. Ельцин прекрасно понимал, что значимой фигуры общероссийского масштаба, равной ему, олицетворяющей перемены, ни среди демократических, ни среди центристских сил пока нет. Да и сам президент не допускал конкуренции рядом с собой. Достаточно вспомнить постоянную вибрацию на поле симпатий и антипатий президента по отношению к премьеру. И в 1994 году, и 1995-м, и в 1996-м, и в 1997 году непременно появлялся слух о возможной отставке Виктора Черномырдина.
Это был стиль - ельцинская методология - сначала придумать преемника, подсунуть ему надежды, а затем казнить за возомнительность, держать в предчувствии предстоящей опалы. Всякий рывок конкурента-соратника на поле общественных симпатий не оставался не замеченным и никогда не прощался.
Характерная деталь того времени - аттестующая атмосфера испепеляющей ревности высшей власти. Книга премьера, написанная им в 1994 году и изданная в Германии, так и не попала на прилавки магазинов, а осталась на издательских складах. Примерно в это же время Ельцин издал свою вторую книгу. Так что опасения премьера были не беспочвенны.
Президентские колебания - избираться или не избираться - постепенно превратились в интуитивно угадываемую тактику Ельцина.
Легкость, с какой Виктор Черномырдин и Иван Рыбкин приняли идею Ельцина о создании лево- и правоцентристских блоков, лояльных президенту, лишь убеждает нас, что идея о невозможности потери власти в умах власти присутствовала постоянно. Да, это так. Страх перед утратой власти сплотил не только чиновников, он инициировал единение частного капитала. Народившийся собственник пришел в движение. Он стал ускоренно политизироваться, понимая, что биография приобретенного капитала небезукоризненна. Он - капитал - создавался в период межзакония и правовой пустоты, когда и сами реформы, а точнее, желание таковых находились в стихийном плавании.
Нынче наши мгновенно вызревшие политики называют то время периодом политического и экономического романтизма. Подобные утверждения достаточно поверхностны и могут быть уподоблены модным благозвучиям.
Когда исчерпаны все мыслимые и немыслимые ресурсы, движущим капиталом любой власти остаются только обещания. По этой самой причине предполагаемый перелом и экономический подъем переносился с 1994 на 1995, а затем 1996 и 1997 годы. И никакого отношения это к экономическому романтизму не имеет. Романтизм ни в какие времена не являлся формой малообразованности и непросвещенности. Наоборот, он всегда был фактом прозрения общества, его самозащитной реакцией, сохраняющей пространство надежд. Без чего просто не существует движение вперед.
Реализм, а можно сказать жестче, блеф Немцова, обещающего времена благоденствия после завершения жилищной реформы, ничем не отличается от романтизма Гайдара, обещавшего, что свободные цены на внутреннем рынке подтвердят серьезность наших капиталистических намерений и страну наводнят инвестиции растроганного Запада. Не наводнили.
Сословие новых собственников в преддверии вторых президентских выборов тоже пережило минуты естественного страха. Прежде всего перед возможностью утраты собственности, обретенной на волне предреформенного хаоса. Отдавая себе отчет в непопулярности своего социального портрета в глазах подавляющего большинства обедневшего населения, нарождающееся сословие предпринимателей мгновенно отрешилось от политической апатии.
И неважно, кто они, обрушившиеся как дождь на землю отечественные капиталисты - качки с тугими затылками, раскормленным задом и золотой цепью на шее или выпускники мехматов, знающие иностранные языки, доки в компьютерных технологиях.
Увы, неприятие вызывают не столько внешний вид, невоспитанность, хотя и то и другое рельефно обозначает человека. Отторжение случается в силу немыслимого разрыва в уровне благосостояния подавляющего меньшинства перед сверхпреобладающим большинством. Прошлый, ложно равный мир поделился на очень богатых и очень бедных. И вот тогда очень богатые или почти богатые, гонимые беспокойством, оказались в числе тех, кто вместе с чиновным людом, проплаченным небезбедными согражданами, стали наперебой убеждать президента, что он, и только он, и что другого президента у России в 1996 году быть не может.
Существовали ли вообще президентская усталость и желание уйти на заслуженный покой? Разумеется, существовали. Особенно в минуты крайнего недомогания. Это и придавало естественность сомнениям. И очень скоро стало внутренней тактикой президента. И поиски преемников, в числе которых были и Черномырдин, и Лужков, и Сосковец, и Немцов, и беседы с ними. И расходящиеся, как круги по воде, слухи об этих якобы поисках преемственности. И публичные отказы якобы преемников. Все становилось приемами хорошо продуманной игры: "Я вроде как сомневаюсь. Устал. Не хочу. Но народ настаивает. Народ просит, народ требует. Останься и правь нами".
Если рассуждать здраво, имея за спиной столь сильное недомогание, которым страдал президент, идти на перевыборы было даже не риском безумием. Но натура неподвластна логике. Ельцин ревнив, и персоны, высмотренные и высвеченные как преемники, хорошо знали об этой президентской ревности. На эту ревность рассчитывало и президентское окружение, называя и подсказывая имена возможных дублеров. Окружение надеялось, что неминуемость президентского подозрения поставит крест на политической карьере каждого конкурента.
Но в этом случае мы имели дело уже не с тактикой президента, а с игрой его предвыборной команды.
Существует хорошее изречение: "Самая короткая дорога к цели - та, которую ты знаешь". Эти слова могли бы стать эпиграфом к политической жизни Ельцина.
Время летит очень быстро. Перед своим повторным избранием Ельцин начал зондировать почву за два года до выборов. И причины тому были основательные: малая удачливость реформ, серьезные проблемы со здоровьем, катастрофически низкий рейтинг популярности президента.
Ныне прощупывание началось более чем за два года до выборов. Сейчас тоже непросто сказать, что в абсолютном активе президента и его команды, а что в пассиве. И не потому, что не случилось положительных перемен. Перемены есть, однако темп решения возникающих проблем немыслимо отстает от появления новых. Проще говоря, решения власти не предвосхищают отрицательную событийность. В лучшем случае реагируют на нее со значительным опозданием. И еще одна характерная особенность момента. Крайне понизилась котировка умелости власти, произошла девальвация прогресса, теперь главенствующим успехом власти считается возвращение денежных долгов. Не долгов, допущенных прошлой властью, а своих собственных. И этот факт преподносится как демонстрация эффективности управления страной. Своевременная оплата труда не есть управленческое и уж тем более реформаторское достижение. Это элементарная норма существования любого государства.
Очень часто можно услышать: Ельцин до болезни и после нее - это два разных Ельцина. Сегодня мы имеем совсем другого президента.
Такая различимость вполне правомерна и оправдана исторически. Всякий президент, избранный на последний срок, - это в определенной степени другой президент, имеющий возможность действовать вне прошлых правил.
Но вот что интересно. Юридическая возможность, даже сомнительная, избрания Ельцина на третий срок настойчиво возвращает его к своей президентской изначальности. Следует обратить внимание, что любое решительное действие нынешнего президента вызывает ностальгические всхлипы: "Мы вновь увидели прежнего, решительного, волевого Ельцина". Образ Ельцина образца 1991 года в определенной степени - эталон и для самого Ельцина. Сейчас мы это видим особенно отчетливо.
Годы не возвращаются назад. Но возвращаются воспоминания.
Мы являемся свидетелями непростой ситуации. Полностью обновленная команда президента, сориентированная внутренне на второе пришествие президентской натуры, сталкивается с желанием Ельцина повторить себя прежнего.
Бывшее окружение сносило безропотно любые завихрения и нестандартности президентских поступков. И это было естественно, в силу их полной зависимости от президента, ибо никто из них не вправе был сказать - мы его сделали политически значимой фигурой. Все было как раз наоборот. Практически всех их в большую политику ввел Ельцин. Продуманно, вынужденно, случайно - неважно. Он их, а не они - его. Это потом, став свитой, они пытались играть короля. И во втором варианте Ельцин попытался разыграть похожую комбинацию, И опять это было естественно. Чубайс, его сподвижники тоже своей политической биографией были обязаны Ельцину. Они не состоялись бы без Ельцина, без его настырного стремления двинуть вперед молодых, но...
Социальной средой Чубайса и был тот слой нарождающегося капитализма, коридор для которого проложила приватизация. Понимая, что вне этой среды он зависает, Чубайс расширил рамки и понятие президентской команды. В команде появились банкиры. Банкиры вправе возразить - это мы сделали Чубайса эпицентром президентской команды. Они могут высказаться и более агрессивно - мы его наняли.
Сейчас не время обсуждать, разумный это был ход или ход ошибочный. Он был вынужденным - этим сказано все. Выборы требовали средств. Средствами владели банкиры. Тогда, на выборах, произошло незакамуфлированное срастание капитала с властью. Присяга банкиров на верность Ельцину была актом сугубо финансовым, а никак не эмоциональным. Шлюз был открыт, и уже на региональных выборах стала повторяться подобная схема. Но ввиду того, что 85% банковского капитала сосредоточены в Москве, а на периферии в достаточных масштабах - сосредоточие капитала криминального, то там и составляющие этого срастания оказались иными
Достаточно вспомнить постоянные заявления мэра г. Ленинск-Кузнецкого Коняхина, героя разразившегося скандала, в прошлом криминального авторитета: "На выборах я агитировал за Ельцина". И это было правдой. Коняхин тоже - новое сословие собственников. Как мы сейчас видим, сословие крайне многослойное.
Чубайс не учел одной немаловажной детали - формирование команды из числа однокашников, создание ядра молодых управленцев и привлечение в команду состоявшихся банкиров - процессы совершенно разные. Первые объединяются на основе профессионального интереса и абсолютной подчиненности, а значит, зависимы от того, кто собирает команду. Вторые независимы априорно, в силу обретенного богатства и входят в команду на условиях отслеживания своего интереса. Если власти нужен капитал, а власть этого не скрывает, то они готовы его обменять на капитал власти, рассматривая при этом власть как товар. Разумеется, ничего этого не произносилось вслух, озвучивались совершенно другие тексты: "Это наша страна. И нам небезразлично, что в ней происходит. Без торжества демократии - нет торжества частного капитала". И как продолжение: "То, что выгодно банкам, выгодно России". Кстати, Генри Форд, слова которого взяты как духотворный импульс нашими банкирами, говорил по-другому: "То, что выгодно Америке, то выгодно Форду".
Понимал ли это Анатолий Чубайс, когда формировал команду со столь смешанным интересом ? Конечно же, понимал. Анатолий Чубайс - натура убежденная и в чем-то даже фанатичная. Он всегда был уверен в себе и рассчитывал, что, в случае победы на выборах Бориса Ельцина и перелома экономической ситуации, адресность заслуг будет сконцентрирована на именах политиков. А Чубайс себя относил, конечно же, к ним. В этом случае удастся потеснить сначала амбиции банкиров, а затем и самих банкиров из коридоров власти, восстановив тем самых норму цивилизованного государства. И опять же тем самым, но уже во второй раз, материализовать отделение власти от собственности и капитала, но теперь уже в условиях капитализма в России.
Однако исполнение данной задачи оказалось неизмеримо более сложным, нежели это можно было предположить. Классический рисунок комбинации испортил президент.
После создания правительства второй волны, омолодив его внушительно, президент дал как бы карт-бланш новой команде. Он даже приструнил премьера: "Не надо бояться молодых", причем сделал это принародно, дав понять, кто в этой власти сторонник омоложения, а кто - противник.
Самое любопытное, что произошел этот омолаживающий демарш, когда полностью обновилась команда президента и тем самым понятие "президентская команда" решительно распространилось за пределы Кремля. Объективно говоря, такая попытка была сделана уже Чубайсом в тот момент, когда он возглавил президентскую администрацию. Правда, ключ к решению задачи был использован другой. Чубайс негласно сохранил за собой ряд направлений сугубо правительственной деятельности. Это прежде всего подбор кадров исполнительной власти и контроль за экономической политикой правительства. Как показала жизнь, теоретически это единение администрации президента и аппарата правительства декларировалось всегда, но на практике это выглядело совершенно по-другому. И даже карьерная миграция вице-премьеров из кабинетов Белого дома в кремлевские кабинеты и наоборот лишь слегка ослабляла трения, однако управленческая ревность очень скоро брала свое.
Молодые реформаторы воспряли духом.
Ельцин повторил комбинацию 1992 года, когда по его инициативе было сформировано первое правительство высоколобых и на реформаторском небосклоне взошла звезда Егора Гайдара, Анатолия Чубайса, Бориса Федорова. В этом смысле 1996 год был достаточно похож на 1992-й, та же ситуация, топтание на месте, тогда - в преддверии реформ, а сейчас - в процессе их развития. Отсюда и схожесть кадровых решений, которые использовал президент.
Но при всей схожести ситуаций существует два немаловажных различия. Первое: тогда, в 1992 году, у президента не было выбора, он в буквальном смысле был приперт к стене. Союз распался, механизм управления страной перестал действовать, партийная вертикаль рухнула. Только идея реформ могла обещать перемены, а значит, побудить общество пусть на нервное, но все-таки ожидание, но не взрыв.
Сейчас у Ельцина выбор есть. Пять лет не прошли даром. В общероссийской жизни в результате реформ появились контрастные различия регионального характера. Реформы выявили и сотворили ряд одаренных практиков и управленцев.
И, наконец, второе. Президент в состоянии болезни, перенесший операцию, когда и формировалась команда второго реформаторского рывка, и президент выздоровевший - это два разных психологических состояния.
Нездоровье, при всем отрицании этого факта, делает человека зависимым. Его уступчивость в эти минуты объясняется не изменившимся характером, а усталостью, истощением сил, ушедших на борьбу с болезнью. Президент выздоровел, и к нему возвращается прежняя предрасположенность к проявлениям ельцинского бунтующего, непрогнозируемого характера.
Взбодрив молодых и создав у них устойчивую иллюзию властной перспективы, вручив каждому из них беспрепятственный пароль и право на посещение президентского кабинета, Ельцин формирует не только климат уверенности молодых реформаторов, но создает новый образ управления страной и управления исполнительной властью этой страны.
Премьер перестает быть единственным носителем правительственных идей. На равных эти идеи в кабинет президента приносят вице-премьеры и даже министры. Улучшает ли этот стиль управление государством, сказать трудно, но то, что он ухудшает отношения в правительстве, как единой команде, где премьер - всему голова, - очевидно. По этой причине столь часты заверения практически всех вице-премьеров, как они изнурительно едины с Виктором Черномырдиным. По законам политической интриги Ельцин уравновесил премьера и не дал ему воспарить над реальностью истинной власти. Однако внимание, с которым Ельцин следит за скоростью, с какой его фавориты движутся на дистанции, - поразительно. Стоит кому-то на полкорпуса вырваться вперед, немедленно приводится в действие механизм противовесов.
Сначала приватизаторы добыли денег в казну и процесс погашения долгов обрел динамику, как тотчас случается скандал с приватизационными конкурсами, когда одна часть команды посчитала себя обделенной другой частью.
Девизом несогласных стал лозунг "Чубайс зарвался, он монополизировал власть, и не только правительственную". Вчерашние единомышленники сыграли с той же карты, которую использует против Чубайса непримиримая оппозиция. И президент среагировал. Покинул правительство Кох - организатор приватизационных аукционов. Более того, при полном молчании высшей власти на Коха заводится уголовное дело, как если бы еще полмесяца назад Кох не был одной из ключевых фигур в президентской команде. Отставка Коха реальное ослабление чубайсовского крыла в правительстве. И появление Максима Бойко на посту главы Госкомимущества не возместило урона. С переходом Бойко на правительственную должность Чубайс ослабил свое влияние в администрации президента. Он сделал это вынужденно. Но эту вынужденность нельзя считать случайностью. Однако президент следит не только за Чубайсом.
Набравший чрезмерную скорость Борис Немцов не дает покоя банкирам тоже. И тогда, используя руководителя администрации Валентина Юмашева и дочь президента Татьяну Дьяченко, банкиры начинают стремительную осаду Кремля. Правда, банкиры тоже просчитались, увлеклись и в полной мере не просчитали нового, но желающего себе вернуть прежний образ Ельцина.
Сообщив 1 сентября о своем нежелании баллотироваться на третий президентский срок и сделав очевидный намек, что пора уступить дорогу молодым, Ельцин не обрадовал недовольных банкиров. Понятие "молодые" исчислялось двумя, в лучшем случае тремя фигурами. В этом списке на первых местах стояли фамилии Немцова и Чубайса, с которыми и был главный конфликт недовольных банкиров.
Впрочем, радость молодых рефоматоров, олицетворяющих по заявлению президента будущее высшей власти, была недолгой.
Реформы - это во-вторых, а может, даже в-третьих. Власть первична. Сохранить себя во власти - вот девиз.
В этой связи вспоминается деталь октября 1993 года. Накал противостояния достигает своей кульминации. Уже случился штурм мэрии и штурм Останкино. В затемненной маскировкой телевизионной студии Егор Гайдар выступает с обращением к москвичам подняться на защиту Конституции, президента и демократии. Назначено время и место сбора. Площадь перед мэрией Москвы на Тверской улице. И сбор случился. Демократическая Москва услышала Гайдара и двинулась на площадь. Я часто задаю себе вопрос: почему Гайдар позвал москвичей под стены лужковской штаб-квартиры? А не под стены, скажем, Кремля, на Васильевский спуск, или на Старую площадь, где размещалось правительство? Людей поднимали не на защиту московского градоначальника, а на защиту демократической России. Понимал это в тот момент Егор Тимурович или это случилось случайно - не имеет значения. К тому времени Москва уже стала оплотом реформ в России. Хотя разногласия между Лужковым и Чубайсом уже давали о себе знать. И тем не менее Гайдар, пусть на короткий момент, взял взаймы демократический авторитет Москвы и объединяющий авторитет московского мэра. Такова реальность.
Эти детали прошлого и значимы, и знаменательны. Россия, возможно, как никакая другая страна, привержена повторению своей драматической событийности. В этом смысле каждый следующий день власти возможно понять и предугадать отчетливо и в деталях, лишь понимая день предыдущий. Почему декларируемая с таким напором со стороны президента поддержка молодой реформаторской генерации вдруг стала пробуксовывать? Еще по инерции с уст президента слетают обнадеживающие фразы то к Лужкову - "Перестаньте ссориться с правительством" - намек бесспорно на конфликт мэра с Чубайсом и Немцовым; то к банкирам - "Чубайса и Немцова оставьте в покое"; то во время всевозможных бесед и встреч на выезде - "Сейчас в правительстве молодая, энергичная команда". Все так. И тем не менее, следуя классическому изречению: "Жребий брошен, Рубикон перейден", - Чубайсу удалась только первая часть этой формулы.
Неприятности начались с отставки Коха после нашумевшего аукциона по продаже контрольного пакета акций "Связьинвеста". Чубайса насторожила реакция недовольных банкиров, и он делает немедленный шаг по изъятию трех триллионов таможенных денег со счетов "ОНЭКСИМбанка" - банка победителя. Чубайс полагает, что банкиры оценят этот примиряющий и уравновешивающий ход. Дает понять, что у министра финансов любимых и нелюбимых банков не существует. Немедленность этого шага была бесспорным желанием не столько усилить государственный бюджет, сколько погасить скандал и вооружить самого себя доводами собственной объективности. Однако вчерашние сотоварищи по команде этой жертвы первого вице-премьера не приняли и дали понять, что не только Чубайс формировал команду, но и банкиры тоже. А значит, право контроля над ее деятельностью не только в руках Чубайса. И как результат встреча президента с шестью ведущими банкирами. Нетрудно догадаться, что встречу лоббировал Борис Березовский, а готовили Валентин Юмашев и дочь президента. Повод был достаточно весомым и объяснимым. Президент обеспокоен разладом между властью и банковским капиталом. Он намерен примирить стороны и выслушать обиженных банкиров. Разумеется, банкиры, которые настаивали на этой встрече и готовились к ней, сформулировали задачу, стоящую перед ними, несколько по-иному. Упрощенно это звучит так: дать оценку действиям Чубайса и его команде, но это как бы помимо, а главное, убедить президента, что отныне им не нужен посредник во взаимоотношениях с высшим лицом государства. Тем более что на выборах они голосовали за Бориса Ельцина, а не за Анатолия Чубайса и Бориса Немцова. Президент как бы встал над схваткой. Чуть позже, выступая перед сенаторами, он уместил суть конфликта в двух фразах: "Банки осуществляют финансовую политику в пределах, дарованных им законом", "Власть - политику государственную". И никаких претензий банков на полномочия власти быть не должно. Однако примиренческая миссия президента оказалась малоудачной. Почему? Во-первых, потому, что конфликт материализовал факт бесспорного раскола в команде. Банкиры недооценили авторитарность Анатолия Чубайса, как очевидного лидера в своей возрастной генерации управленцев, Чубайс недооценил диктатурно-товарных взглядов банкиров, работающих по классической схеме: деньги - товар деньги. Гайдар эту задачу сформулировал достаточно точно: на первом этапе нужно было отделить собственность от традиционно социалистического государства, на втором - проделать то же самое - отделить государство (читай - власть) от собственности (читай - капитала), но уже в прилюдно капиталистических условиях. Однако, воспользовавшись капиталом и став, благодаря ему, властью, отделиться от него оказалось задачей непростой.