Страница:
В свое время Ельцин почувствовал настороженное отношение к себе прежнего генералитета, оставшегося в наследство от СССР, хотя, по логике вещей, высший генералитет горбачевской поры должен был именно Горбачева и не любить. Оснований для неприязни было сверхдостаточно (объединение Германии, распад Варшавского пакта). На его фоне Ельцин выглядел фигурой более жесткой, менее говорливой, нежели президент СССР, и военные должны были бы потянуться к российскому президенту. Однако этого не произошло. Распался Союз ССР. Бывшие Среднеазиатский, Закавказский, Прибалтийский и некоторые другие округа стали территориями независимых государств. Вывод войск из стран Варшавского пакта, а чуть позже из Германии без каких-либо договоренностей со странами НАТО, неустроенность этих частей на территории России. Трудности с жильем, критическая ситуация с денежным обеспечением армии - все это накалило ситуацию среди военных до крайности. Как непосредственно в частях, так и среди высшего офицерства и генералитета. Президент, постоянно оказывающийся в экстремальной ситуации, подчинил все силовые ведомства непосредственно себе, полагая, что тем самым намеренно усиливает позиции своего президентства. Не станем сейчас обсуждать, заблуждался ли на сей счет Ельцин или нет. В тот момент власть неизмеримо меньше думала об укреплении боевой мощи страны, нежели об удержании власти. Первозначным качеством любого министра (будь то оборона, ФСБ, пограничники, милиция) считался факт преданности самому президенту. Грачев этот навык освоил лучше, чем кто-либо. И упрекать его за это глупо. Он стал играть по тем правилам, которые установил и предложил Верховный главнокомандующий. Если министр обороны парится в бане вместе с президентом, трет ему спину, делит с ним застолье, играет на одном теннисном корте, это значит, что президент ценит Грачева отнюдь не за профессиональные качества министра обороны. Предан, понятен, хорошо смотрится в диапазоне "Ты меня уважаешь?". Этого президенту достаточно. А еще дисциплинирован. Понимает, что даже голый в бане президент все равно Верховный главнокомандующий. Павел Грачев и достойнее и умнее, он не заслужил такого отношения, но он с ним согласился. Генералитетом выдвижение Грачева рассматривалось как чисто фаворитское: приглянулся, понравился, годится для застолья. В этом случае человек, который понравился, как бы не виноват, не он выбирал - его выбрали. Чувствуя внутреннее сопротивление пересидевшей на своих должностях брежневско-горбачевской военной верхушки, Грачев предложил Ельцину беспроигрышный вариант. У президента должна быть своя генеральская рать. Амбициозные полковники, названные Грачевым, получали генеральские погоны как бы вне очереди, из рук президента. Эти наверняка будут преданны, решает президент, не очень отдавая себе отчет, что в недоукомплектованных личным составом войсках излишнее количество генералов не укрепляет армию, а, наоборот, бюрократизирует ее, усложняет управление и увеличивает затратность командной службы. Преданные генералы - еще не значит управляемая армия.
Это мне напомнило бытовавшие в различные советские годы комсомольские призывы в органы КГБ, милиции. Ничего нового, тот же подход. Тогда ценилась преданность идеологии партии, ныне - преданность президенту. Резко снижался профессиональный уровень этих служб, начинались массовые провалы агентуры за рубежом. В милиции шли те же самые процессы. Прибавлялось ретивости и воровства, убавлялось навыка. Забавно, что эти самые президентские генералы стали тормозом в реформировании армии. Разумеется, не только они. Но эти новоиспеченные - особенно. Если о тех, прежних, справедливо было сказать: "Хватит, накомандовались!", да и возраст подходил к предельной черте, то у нового поколения только прорезался вкус к внутриармейской власти. И они ее терять так быстро не желали. Вот откуда реплика Родионова в одном из разговоров с президентом. На требование президента навести порядок в высших офицерских кругах, Родионов обидчиво ответил: "Да они не слушают меня. Прежнее руководство ведомства их достаточно распустило".
Характерно, что на Совете обороны президент с возмущенным недоумением процитировал эти слова министра обороны. А ведь в словах Родионова был скрытый смысл. Тот самый генералитет, который создал Грачев, если не в штыки, то без любви принял Родионова и с минуты его назначения был к нему в скрытой оппозиции. Нелюбовь Грачева к Лебедю, как ответная неприязнь второго к первому, а ведь когда-то они были друзьями, сделала еще более уязвимым Игоря Родионова. Его деловой партнер и протекционер, секретарь Совета безопасности генерал Лебедь, со скандалом покинул президентскую команду и очень скоро оказался на фланге непримиримой оппозиции. И хотя уже загодя Родионов, предчувствуя подобную развязку конфликта Александра Лебедя с Анатолием Чубайсом, поспешно дистанцировался от строптивого генерала, изменить ситуацию к лучшему он не смог.
А если учесть, что окружение президента в кремлевских коридорах преуспевало не в навыках управления, а по большей части в интригах, то непросвещенный в этой сфере Игорь Родионов, как и Александр Лебедь, был обречен. Употребим сочувственную фразу Галины Старовойтовой, обращенную к генералу Лебедю: "Вам бы не поскользнуться на кремлевских паркетах, генерал". Чубайс еще раз продемонстрировал истину, что он цепкий оппонент и не отпускает отступающего противника вплоть до момента, пока поезд противника не сойдет с рельс.
Интересен ответ Игоря Родионова в одном из своих отставочных интервью.
"...Вопрос: Сколько времени Вам и генералу Самсонову понадобилось, чтобы освоиться с ситуацией после назначения и войти в курс дела?
Ответ: Девять месяцев..."
По истечении десяти месяцев Игорь Родионов был отстранен от должности!
Накануне заседания Совета обороны Родионов разговаривал с президентом по телефону - договаривался о деталях заседания. Ничто не предвещало бурю.
Бесспорно, главный оппонент генерала Родионова - секретарь Совета безопасности Юрий Батурин - сыграл-таки роль Яго. В окружении Ельцина преуспевает тот, кто хорошо изучил и постиг привычки президента. Правда, это имеет и свою обратную сторону. Как только Ельцин чувствует, что рядом стоящий слишком много о нем узнал и для него президент перестает быть непредсказуемым, Ельцин убирает познавшего его сподвижника. Уходили не по причине непонимания; а как раз наоборот, в силу понимания происходящего. Загадки власти рождают страх. Нет загадки - нет страха. Нет страха - есть распущенность, работа на свой интерес. Логика незамысловатая, но не лишенная житейской рациональности.
Не более двух месяцев назад (а отставка Родионова случилась в мае) по настоянию президента оба оппонента провели совместную пресс-конференцию. И Батурин, и Родионов публично как бы пожали друг другу руки, признав, что их расхождения в толковании армейской реформы не являются непреодолимыми. Однако после пресс-конференции каждый, вернувшись в круг своих единомышленников, был обвинен в сдаче позиций и вынужден был вновь обрушить критику на голову оппонента. Родионов это делал с армейской прямолинейностью уже потому, что за его плечами была разутая, неукомплектованная, не оснащенная, живущая впроголодь, убого профинансированная армия. Напомним лишь несколько цифр, которые справедливо назвать удручающими: от утвержденного законом бюджета в 1996 году армия была профинансирована в денежном довольствии (то есть заработной плате) на 42,3 %, продовольствии - менее чем на 20 %, вещевом обеспечении - 1,3 %, в ремонте боевой техники - менее 6 %, медицине - на 5 %, связь и транспорт еще более убого. Грачев, не желая терять расположения и дружбы президента, на чем и держалась его должностная устойчивость, говорил об этих проблемах вполголоса. Не молчал, нет, однако не обострял в президентском присутствии этот разговор до точки кипения.
Десантные войска, в отличие от других родов войск, чувствовали себя вольготнее, зная, что министр - выходец из их среды. Такое впечатление, что Павел Грачев отчитывался перед президентом преданностью десантных войск, а проблемы более отсталой армии отодвигал как бы на второй план. Ожидать от Грачева реформирования армии было нелепо. Не потому, что Грачев был плох или хорош. На его плечи легло оформление, структуризация российской армии, как некоего продолжения армии Советского Союза. На его плечи лег вывод войск и реорганизация военных округов на совершенно иных территориях. На его министерское правление выпал вывод Западной группы войск с территории Германии на неустроенные поля России. И, наконец, он явился ключевой фигурой в чеченских событиях, которые и убедили нас в выводе малоутешительном: боеспособность российской армии под большим вопросом.
В этих условиях возможно было заниматься популизмом, декларировать реформы, но никоим образом их не проводить.
Родионов этих деструктивных и политических коллизий в момент своего вступления в должность не имел. Он имел армию, которую эти коллизии привели в состояние жесточайшего финансового кризиса, а затем кризиса структурного и технологического. Ему предстояло сказать президенту то, о чем Грачев не говорил.
Информация о неблагополучности в армии не была секретом. Коржаков не любил Грачева и потому не упускал случая усилить отрицательный эффект.
Президент воспринимал подобные сведения неадекватно, как политическую интригу аппарата против наиболее преданного ему человека, каковым он числил Павла Грачева. Грачев относился к президентскому окружению чуть свысока, полагая, что его близость к президенту дает достаточные защитные дивиденды.
Против Грачева с неотступным упорством боролся Коржаков. Боролся осторожно, с оглядкой, зная упрямую привязанность Ельцина к министру обороны.
У Родионова столь серьезного оппонента в кремлевских коридорах, как Александр Коржаков, не было. И если Коржаков с Грачевым не хотели делить свою приближенность к президенту, то Родионову в этом смысле делить было нечего. Для президента он считался фигурой из другого армейского мира.
С Родионовым в баню не пойдешь. Для реформирования армии человек, до этого возглавлявший Академию Генерального штаба, которая, по сути, питает кровью мозг армии, был наилучшей кандидатурой, однако...
Не подошел, вытолкали за дверь. Все потому же - позволяет себе. Родионов признался в одном из разговоров: "Я не дипломат!" Тут он совершенно прав. Только "не дипломат" может накануне приезда китайского премьера в Россию заявить в своем публичном докладе, что согласно военной доктрине Россия рассматривает Китай как вероятного стратегического противника. Только "не дипломат", спустя два месяца, оказавшись в Японии и находясь в полутора часах лета от Пекина, мог предложить создать военную ось Вашингтон-Москва-Токио, как некий гарант международной безопасности. Только "не дипломат", встречаясь с ветеранами по поводу Дня Победы, мог сделать бескомпромиссное заявление о полном развале армии и потере ее боеспособности, как если бы он не осознавал, что за состояние армии отвечает прежде всего министр обороны. Понятно, что к этому времени он находился в должности 9 месяцев и развал вроде как не дело его рук. Тут генерал, конечно, не прав - ответственность начинается не год спустя, а в час назначения, но что сказано, то сказано.
Мы гадаем о причинах отставки Родионова. Но перечисленные ляпы, допущенные Игорем Родионовым в далекие прошлые времена, могли стоить не только должности, но и погон. А вдруг именно они побудили президента к столь жесткой оценке деятельности министра обороны и реформы здесь ни при чем? Да нет же, нет. Наш президент тоже не дипломат.
Объяснять свои неадекватные заявления желанием помочь президенту (который к тому же конституционно является главнокомандующим вооруженными силами) на торгах с НАТО, конечно же, не наивность, непозволительная не только для "не дипломата", но и для облачившегося в гражданский костюм министра обороны. Тут нечто большее. Только министр, лишенный политического чутья, мог разрешить начальнику Генерального штаба сопровождать группу депутатов, исповедующих взгляды непримиримой оппозиции, решивших посетить воинскую часть Московского военного округа.
То, что произошло на заседании памятного Совета обороны, значимо не в силу скандальности. Суть в другом: со всей очевидностью обнаружилась искусственность управления силовыми ведомствами со стороны президента. Сам факт, что ни министр обороны, ни руководитель ФСБ, ни министр МВД, ни руководитель Федеральной пограничной службы практически не подчинены премьеру, а являются личной креатурой президента, делает управление этими ведомствам спазматическим. И даже Куликов, облеченный должностью вице-премьера, чувствует себя не членом правительства, а оком президента в правительстве. Разовые встречи главы ведомства с президентом - не более чем явление формальное, демонстрация президентской лояльности либо президентской "строгости". Потому и Совет обороны, и Совет безопасности структуры, к управлению не приспособленные, структуры надстроечные и неэффективные. Они не более чем шумная имитация работоспособности президента, случающаяся спонтанно.
И родионовская ремарка: "За десять месяцев работы министром обороны я так и не понял, кто же управляет страной" - повисает в воздухе. Хотя не исключено, что министр обороны у нас был не сообразительный.
Министра Игоря Родионова сменил министр Игорь Сергеев. В отличие от Родионова, который не мог попасть к президенту месяцами, Игорь Сергеев принимается Ельциным уже второй раз в течение полумесяца. Что это? Обостренный интерес к армии? Желание сгладить тяжелые впечатление от скандального Совета обороны? Убедить себя в правоте своего решения? Добавим, что за это время президент встречался и с первым замом министра обороны Андреем Кокошиным, командующим пограничными войсками Андреем Николаевым. Всякий раз под телевизионные камеры президент задает один и тот же вопрос: "Как воспринято решение, принятое на заседании Совета обороны?" Президент не может задать вопрос так, как ему хотелось бы: "Я правильно поступил, отстранив Родионова от должности? Или нет?" Приглашенные для отчета не отвечают на президентский вопрос и не рассказывают о реакции на столь внезапный гнев президента, обрушившийся на голову Игоря Родионова. Они избирают свою тактику. И Сергеев, и Кокошин, и Николаев повторяют одну и ту же уставную фразу - "Все ваши указания выполняются!".
Настырный вопрос президента выдает его беспокойство. Он понимает, что пережал, поступил даже не жестоко по отношению к бесспорно высокому армейскому профессионалу - поступил необдуманно, практически нарисовав новому министру его судьбу. И никакого порыва вдохновения, без чего реформирование попросту механическое занятие, не породил. Подавленность, которую скрывают военные, - вот что вынесли они с этого заседания Совета обороны.
Коридоры в Минобороны гудят, предчувствуя разгон команды Игоря Родионова, команды, которая собиралась в течение последних пяти-шести месяцев. Все случившееся убеждает нас в справедливости вывода - президент во власти подозрительности. Он почти уверен, что под крышей Минобороны созрело антипрезидентское ядро. А потому - разогнать. Вот почему и.о. начальника Генерального штаба Квашнин (как заметила газета "Известия", выдвиженец Грачева) встречается с бывшим патроном в бане в предчувствии реванша за недавнее изгнание из коридоров отечественного "Пентагона". Птенцы гнезда Грачева - генералы Валерий Лапшов, Вячеслав Жеребцов и Сергей Здориков - после долгого отсутствия замечены вновь в главном военном офисе. Вообще отставка генерала Игоря Родионова, при всей внешней грубости, менее драматична, чем рапорт об отставке Павла Грачева, едва ли не приросшего к президенту, в 1996 году. У меня двойственные ощущения. Тогда мне казалось, что президент, сообщая Грачеву о своем решении назначить Лебедя секретарем Совета безопасности, делал это через силу, понимая, что сдает Грачева; но была болезнь, была усталость, и еще впереди был второй тур голосования. Возможно, он даже хотел сказать: "Павел Сергеевич, перетерпи. Лебедь долго не продержится, переругается со всеми, с кем положено и не положено. Я должен сделать этот шаг. Иначе и тебе, и мне, и всем остальным, проиграй мы на выборах, придется неизмеримо горше, чем это назначение твоего обидчика".
Даже если бы Ельцин все это сказал, он не мог не понимать, что первым требованием Лебедя будет требование отставки военного министра. Более того, это было условием Лебедя при заключении союза. И так же бесспорно Ельцин принял это условие. При этом в ослабленном мозгу президента промелькнула мысль - отставку Грачева демократы воспримут положительно.
С этого момента Ельцин вступает в совершенно иную эру. Он окружает себя людьми, которые не могли стать ему близкими в силу разницы лет, разноукладности прошлой жизни. Речь не идет в этом случае об Александре Лебеде. В день назначения Лебедя я уже писал: "Они слишком похожи, чтобы содействовать и сосуществовать. Не станем предрекать неудачу, но будем готовы к тому, что этот союз недолговечен".
Освободив Игоря Родионова, президент как бы уравновесил свою душу. Теперь возвращение Павла Сергеевича (отпуск которого так затянулся) на ту или иную должность вполне реально. Сейчас, наблюдая Ельцина со стороны, когда я не живу обременяющим предчувствием должностных встреч с ним, мне кажется, что в его поведении неизмеримо больше хитрости и расчетливости, нежели обезоруживающей непосредственности и простоты.
Изначальный Ельцин, лидер без команды, провинциал, оказавшийся в середине 80-х в Москве, всегда нуждался в двух-трех очень близких людях, которым доверял, к которым привык, которым были близки его естественность, натуральность, что бы это ни было - охота, баня, застолье. Хотя сам Ельцин никогда не допускал, чтобы его сотоварищи в моменты этой естественности забывали, что он, Ельцин, президент, а тот другой - его подчиненный, хотя и любимый им, но под-чи-нен-ный. Сейчас вокруг Ельцина таких людей нет. Да и проявление такой естественности чрезвычайно ограничилось. И обусловлены эти ограничения перенесенной операцией. Нет тенниса, а значит, нет и бани после тенниса. И многого другого нет. Болезнь приблизила Ельцина к семье, сделала гораздо в большей мере семью его окружением, и даже окружением политическим. Отсюда появление дочери в числе его ближайших советников. Я уже говорил, Ельцин - личность объективно одинокая, когда одиночество создается дистанцией, отделяющей высокую власть от сущностного мира. Наличие Татьяны Дьяченко рядом с отцом в повседневной политике, при всех против (а их сверхдостаточно: Россия не любит очевидной родственности власть предержащих; естественная для любой женщины переменчивость настроений, более обостренное восприятие симпатий и антипатий; предрасположенность к сверстникам, как более близким, более понятным, а значит, меньшее понимание людей других возрастных групп), адаптирует новое поколение политиков к президенту, а президента к этим говорливым, амбициозным молодым людям, которые своим выдвижением обязаны только ему.
Впрочем, вопрос остается открытым. Примет ли президент эту новую среду своего окружения, как неизменную, или по мере нарастающей активности, а этого отрицать нельзя, захочет почувствовать себя прежним? Где-то в начале июня я услышал фразу человека, который внимательно вглядывался в телевизионный экран, рассматривая президента на улицах Санкт-Петербурга: "Не хочешь, а поверишь - врачи сотворили чудо. Ему возвратили даже темперамент".
Навязчивая необходимость в том или ином человеке формирует в самом человеке чувство незаменимости. А это всегда опасно. Дочь в отставку не отправишь. Не сама дочь, а уже окружение дочери может вызвать качественные изменения в отношениях дочери и отца. Дочь президента естественный союзник поколения сорокалетних. Это амбициозный возраст, раздражающий традиционный российский консерватизм. У них есть один коридор в историю - успех реформ. Но желание удержать власть сильнее осознания исторической закономерности. Именно здесь таится главная опасность. Беспощадно отметая рядом стоящих возрастных предшественников, им кажется, что они берут реванш за неверие в их силы. Но самое удивительное, что их сил может хватить на прорыв, но никак не достанет, чтобы поднять страну. И всякое отсечение интеллектуальной энергии, что происходит на наших глазах, убийственно для развития России, и в том числе для этого поколения власти.
Таково объективное толкование событий, но есть и субъективное, замышленное задолго до этих событий конца зимы и весны 97-го года.
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ
У каждого месяца своя событийность. Первого июня 1997 года стало известно, что президент подписал указ о назначении своей младшей дочери советником президента. Уже давно нетайное стало явным. Круг обязанностей достаточно эксклюзивный - имидж президента. Галстук, речь, манеры, "папа, не сутулься".
Как сказала в своем первом интервью Татьяна Дьяченко, она же до замужества Татьяна Борисовна Ельцина: "Я буду заниматься тем же, чем занималась во время предвыборной кампании. Практически я и раньше выполняла обязанности советника. Сейчас мои обязанности, по сути, легализовались. Вот и все". Ельцина-младшая права - нет такой должности "дочь президента", а должность советника есть. Поле для слухов и интриг как бы сузилось. И протестующая фраза уязвленного чиновника: "Да кто она такая, чтобы указывать: что делать, как делать?" Разумеется, возможен ответ - дочь. И вряд ли для понимающего, поднаторевшего в интригах человека свиты эта должность малозначима. Но для самой дочери все эти разговоры, выходящие за пределы кремлевских стен - вечные обвинения в использовании не заработанного права. Теперь мы имеем ситуацию: мало что советник, еще дочь. Или наоборот, мало что дочь, еще и советник президента. Дочь Ширака Клод - тоже помощник президента. Дочь Назарбаева - Дарига - тоже в политической обойме. Лиха беда начало, а там поедет, покатится, полетит.
Сейчас Татьяне Дьяченко 38 лет. Пять лет назад, в пору первого ельцинского президентства, ей, естественно, было 33. Могла ли возникнуть подобная ситуация, скажем, в 1991-м или 92-м, 93-м? Могла ли в тот момент дочь президента стать его официальным советником, должностным лицом? Отрицательный ответ лежит на поверхности. Ну, конечно же, нет. Это сейчас к президенту привыкли, а тогда...
В своем последнем радиообращении, посвященном итогам первого года своего второго президентства, обращении достаточно странном как по теме, так и по сути (в пору второго президентского срока не принято говорить о первых ста днях, и уж тем более не отмечают, не подводят годовых итогов хотя бы потому, что президент-то не новый), Ельцин лишь подтвердил свою традиционность: все не говорят, а я говорю.
Интересно, что главной в самом обращении оказалась не череда цифр, которая естественна, как некое свидетельство достигнутых успехов, иначе зачем подводить годовой итог, тем более что тебя об этом никто не просит. Темой обращения, его нервом оказались рассуждения президента: как он изменился сам, каким тяжким этот год был для него, год операции и болезни, год полной смены команды. Странно, но я лично испытал некое удовлетворение от президентского обращения. В нем есть признание президентом своей неправоты в нашем личном споре. Споре о степени открытости политики.
Возвращаясь в 1991 год, какой виделась нам политика нового руководства России? Напомню, что тогда не было единства в понимании этой концепции. Кто-то настаивал на абсолютной открытости политики. В этом мы были союзниками и с Полтораниным, и с Филатовым, кстати, и с Силаевым, в тот момент премьером России. К этому тяготели и митинговые демократы. Ельцин, как лидер и как президент, состоялся именно на нестандартной открытости своего "Я". На сей счет у меня не было больших заблуждений, и я понимал, что по мере привыкания к власти, под воздействием окружения, желающего остаться властью, под давлением неминуемых реформаторских неудач, президент будет отходить от принципа открытости, потому как есть оправдательный посыл - его будут теснить обстоятельства, а вместе с ними и создатели этих обстоятельств: Юрий Скоков, Александр Руцкой, Александр Коржаков, Виктор Баранников, Сергей Шахрай. В этот перечень могли попасть и люди противоположных взглядов. Просто, оказавшись во власти, открытость политики, к которой они призывали, им стала мешать. Получив в 1990 году карт-бланш на создание Всероссийской телерадиокомпании, я понял, что в определенной степени в моих руках судьба этой самой открытой политики. И я должен употребить все свое влияние, чтобы помешать окружению президента превратить одно из главных завоеваний, добытых на старте демократического прорыва, превратить в фарс. В определенной степени эта позиция стоила мне карьеры, но не изменила моих взглядов. И вот, по сути, на исходе первого года своего повторного президентства (исключим из него время болезни Ельцина) он пытается вернуть свое прошлое завоевание, которое неразумно похоронил. "Только открытая политика президента и никаких "но" - в этом наше превосходство, в этом наше спасение", - так или почти так он говорит в июле 1997 года. Три последних радийных монолога: один посвящен молодежи, другой - старикам, третий - самому себе. В промежутке еще один, после подписания договора с НАТО. Договор с Белоруссией, договор с НАТО - так сказать, ритуальное сопутствие ритуальных действий, но не они говорят об изменившемся президенте.
Это мне напомнило бытовавшие в различные советские годы комсомольские призывы в органы КГБ, милиции. Ничего нового, тот же подход. Тогда ценилась преданность идеологии партии, ныне - преданность президенту. Резко снижался профессиональный уровень этих служб, начинались массовые провалы агентуры за рубежом. В милиции шли те же самые процессы. Прибавлялось ретивости и воровства, убавлялось навыка. Забавно, что эти самые президентские генералы стали тормозом в реформировании армии. Разумеется, не только они. Но эти новоиспеченные - особенно. Если о тех, прежних, справедливо было сказать: "Хватит, накомандовались!", да и возраст подходил к предельной черте, то у нового поколения только прорезался вкус к внутриармейской власти. И они ее терять так быстро не желали. Вот откуда реплика Родионова в одном из разговоров с президентом. На требование президента навести порядок в высших офицерских кругах, Родионов обидчиво ответил: "Да они не слушают меня. Прежнее руководство ведомства их достаточно распустило".
Характерно, что на Совете обороны президент с возмущенным недоумением процитировал эти слова министра обороны. А ведь в словах Родионова был скрытый смысл. Тот самый генералитет, который создал Грачев, если не в штыки, то без любви принял Родионова и с минуты его назначения был к нему в скрытой оппозиции. Нелюбовь Грачева к Лебедю, как ответная неприязнь второго к первому, а ведь когда-то они были друзьями, сделала еще более уязвимым Игоря Родионова. Его деловой партнер и протекционер, секретарь Совета безопасности генерал Лебедь, со скандалом покинул президентскую команду и очень скоро оказался на фланге непримиримой оппозиции. И хотя уже загодя Родионов, предчувствуя подобную развязку конфликта Александра Лебедя с Анатолием Чубайсом, поспешно дистанцировался от строптивого генерала, изменить ситуацию к лучшему он не смог.
А если учесть, что окружение президента в кремлевских коридорах преуспевало не в навыках управления, а по большей части в интригах, то непросвещенный в этой сфере Игорь Родионов, как и Александр Лебедь, был обречен. Употребим сочувственную фразу Галины Старовойтовой, обращенную к генералу Лебедю: "Вам бы не поскользнуться на кремлевских паркетах, генерал". Чубайс еще раз продемонстрировал истину, что он цепкий оппонент и не отпускает отступающего противника вплоть до момента, пока поезд противника не сойдет с рельс.
Интересен ответ Игоря Родионова в одном из своих отставочных интервью.
"...Вопрос: Сколько времени Вам и генералу Самсонову понадобилось, чтобы освоиться с ситуацией после назначения и войти в курс дела?
Ответ: Девять месяцев..."
По истечении десяти месяцев Игорь Родионов был отстранен от должности!
Накануне заседания Совета обороны Родионов разговаривал с президентом по телефону - договаривался о деталях заседания. Ничто не предвещало бурю.
Бесспорно, главный оппонент генерала Родионова - секретарь Совета безопасности Юрий Батурин - сыграл-таки роль Яго. В окружении Ельцина преуспевает тот, кто хорошо изучил и постиг привычки президента. Правда, это имеет и свою обратную сторону. Как только Ельцин чувствует, что рядом стоящий слишком много о нем узнал и для него президент перестает быть непредсказуемым, Ельцин убирает познавшего его сподвижника. Уходили не по причине непонимания; а как раз наоборот, в силу понимания происходящего. Загадки власти рождают страх. Нет загадки - нет страха. Нет страха - есть распущенность, работа на свой интерес. Логика незамысловатая, но не лишенная житейской рациональности.
Не более двух месяцев назад (а отставка Родионова случилась в мае) по настоянию президента оба оппонента провели совместную пресс-конференцию. И Батурин, и Родионов публично как бы пожали друг другу руки, признав, что их расхождения в толковании армейской реформы не являются непреодолимыми. Однако после пресс-конференции каждый, вернувшись в круг своих единомышленников, был обвинен в сдаче позиций и вынужден был вновь обрушить критику на голову оппонента. Родионов это делал с армейской прямолинейностью уже потому, что за его плечами была разутая, неукомплектованная, не оснащенная, живущая впроголодь, убого профинансированная армия. Напомним лишь несколько цифр, которые справедливо назвать удручающими: от утвержденного законом бюджета в 1996 году армия была профинансирована в денежном довольствии (то есть заработной плате) на 42,3 %, продовольствии - менее чем на 20 %, вещевом обеспечении - 1,3 %, в ремонте боевой техники - менее 6 %, медицине - на 5 %, связь и транспорт еще более убого. Грачев, не желая терять расположения и дружбы президента, на чем и держалась его должностная устойчивость, говорил об этих проблемах вполголоса. Не молчал, нет, однако не обострял в президентском присутствии этот разговор до точки кипения.
Десантные войска, в отличие от других родов войск, чувствовали себя вольготнее, зная, что министр - выходец из их среды. Такое впечатление, что Павел Грачев отчитывался перед президентом преданностью десантных войск, а проблемы более отсталой армии отодвигал как бы на второй план. Ожидать от Грачева реформирования армии было нелепо. Не потому, что Грачев был плох или хорош. На его плечи легло оформление, структуризация российской армии, как некоего продолжения армии Советского Союза. На его плечи лег вывод войск и реорганизация военных округов на совершенно иных территориях. На его министерское правление выпал вывод Западной группы войск с территории Германии на неустроенные поля России. И, наконец, он явился ключевой фигурой в чеченских событиях, которые и убедили нас в выводе малоутешительном: боеспособность российской армии под большим вопросом.
В этих условиях возможно было заниматься популизмом, декларировать реформы, но никоим образом их не проводить.
Родионов этих деструктивных и политических коллизий в момент своего вступления в должность не имел. Он имел армию, которую эти коллизии привели в состояние жесточайшего финансового кризиса, а затем кризиса структурного и технологического. Ему предстояло сказать президенту то, о чем Грачев не говорил.
Информация о неблагополучности в армии не была секретом. Коржаков не любил Грачева и потому не упускал случая усилить отрицательный эффект.
Президент воспринимал подобные сведения неадекватно, как политическую интригу аппарата против наиболее преданного ему человека, каковым он числил Павла Грачева. Грачев относился к президентскому окружению чуть свысока, полагая, что его близость к президенту дает достаточные защитные дивиденды.
Против Грачева с неотступным упорством боролся Коржаков. Боролся осторожно, с оглядкой, зная упрямую привязанность Ельцина к министру обороны.
У Родионова столь серьезного оппонента в кремлевских коридорах, как Александр Коржаков, не было. И если Коржаков с Грачевым не хотели делить свою приближенность к президенту, то Родионову в этом смысле делить было нечего. Для президента он считался фигурой из другого армейского мира.
С Родионовым в баню не пойдешь. Для реформирования армии человек, до этого возглавлявший Академию Генерального штаба, которая, по сути, питает кровью мозг армии, был наилучшей кандидатурой, однако...
Не подошел, вытолкали за дверь. Все потому же - позволяет себе. Родионов признался в одном из разговоров: "Я не дипломат!" Тут он совершенно прав. Только "не дипломат" может накануне приезда китайского премьера в Россию заявить в своем публичном докладе, что согласно военной доктрине Россия рассматривает Китай как вероятного стратегического противника. Только "не дипломат", спустя два месяца, оказавшись в Японии и находясь в полутора часах лета от Пекина, мог предложить создать военную ось Вашингтон-Москва-Токио, как некий гарант международной безопасности. Только "не дипломат", встречаясь с ветеранами по поводу Дня Победы, мог сделать бескомпромиссное заявление о полном развале армии и потере ее боеспособности, как если бы он не осознавал, что за состояние армии отвечает прежде всего министр обороны. Понятно, что к этому времени он находился в должности 9 месяцев и развал вроде как не дело его рук. Тут генерал, конечно, не прав - ответственность начинается не год спустя, а в час назначения, но что сказано, то сказано.
Мы гадаем о причинах отставки Родионова. Но перечисленные ляпы, допущенные Игорем Родионовым в далекие прошлые времена, могли стоить не только должности, но и погон. А вдруг именно они побудили президента к столь жесткой оценке деятельности министра обороны и реформы здесь ни при чем? Да нет же, нет. Наш президент тоже не дипломат.
Объяснять свои неадекватные заявления желанием помочь президенту (который к тому же конституционно является главнокомандующим вооруженными силами) на торгах с НАТО, конечно же, не наивность, непозволительная не только для "не дипломата", но и для облачившегося в гражданский костюм министра обороны. Тут нечто большее. Только министр, лишенный политического чутья, мог разрешить начальнику Генерального штаба сопровождать группу депутатов, исповедующих взгляды непримиримой оппозиции, решивших посетить воинскую часть Московского военного округа.
То, что произошло на заседании памятного Совета обороны, значимо не в силу скандальности. Суть в другом: со всей очевидностью обнаружилась искусственность управления силовыми ведомствами со стороны президента. Сам факт, что ни министр обороны, ни руководитель ФСБ, ни министр МВД, ни руководитель Федеральной пограничной службы практически не подчинены премьеру, а являются личной креатурой президента, делает управление этими ведомствам спазматическим. И даже Куликов, облеченный должностью вице-премьера, чувствует себя не членом правительства, а оком президента в правительстве. Разовые встречи главы ведомства с президентом - не более чем явление формальное, демонстрация президентской лояльности либо президентской "строгости". Потому и Совет обороны, и Совет безопасности структуры, к управлению не приспособленные, структуры надстроечные и неэффективные. Они не более чем шумная имитация работоспособности президента, случающаяся спонтанно.
И родионовская ремарка: "За десять месяцев работы министром обороны я так и не понял, кто же управляет страной" - повисает в воздухе. Хотя не исключено, что министр обороны у нас был не сообразительный.
Министра Игоря Родионова сменил министр Игорь Сергеев. В отличие от Родионова, который не мог попасть к президенту месяцами, Игорь Сергеев принимается Ельциным уже второй раз в течение полумесяца. Что это? Обостренный интерес к армии? Желание сгладить тяжелые впечатление от скандального Совета обороны? Убедить себя в правоте своего решения? Добавим, что за это время президент встречался и с первым замом министра обороны Андреем Кокошиным, командующим пограничными войсками Андреем Николаевым. Всякий раз под телевизионные камеры президент задает один и тот же вопрос: "Как воспринято решение, принятое на заседании Совета обороны?" Президент не может задать вопрос так, как ему хотелось бы: "Я правильно поступил, отстранив Родионова от должности? Или нет?" Приглашенные для отчета не отвечают на президентский вопрос и не рассказывают о реакции на столь внезапный гнев президента, обрушившийся на голову Игоря Родионова. Они избирают свою тактику. И Сергеев, и Кокошин, и Николаев повторяют одну и ту же уставную фразу - "Все ваши указания выполняются!".
Настырный вопрос президента выдает его беспокойство. Он понимает, что пережал, поступил даже не жестоко по отношению к бесспорно высокому армейскому профессионалу - поступил необдуманно, практически нарисовав новому министру его судьбу. И никакого порыва вдохновения, без чего реформирование попросту механическое занятие, не породил. Подавленность, которую скрывают военные, - вот что вынесли они с этого заседания Совета обороны.
Коридоры в Минобороны гудят, предчувствуя разгон команды Игоря Родионова, команды, которая собиралась в течение последних пяти-шести месяцев. Все случившееся убеждает нас в справедливости вывода - президент во власти подозрительности. Он почти уверен, что под крышей Минобороны созрело антипрезидентское ядро. А потому - разогнать. Вот почему и.о. начальника Генерального штаба Квашнин (как заметила газета "Известия", выдвиженец Грачева) встречается с бывшим патроном в бане в предчувствии реванша за недавнее изгнание из коридоров отечественного "Пентагона". Птенцы гнезда Грачева - генералы Валерий Лапшов, Вячеслав Жеребцов и Сергей Здориков - после долгого отсутствия замечены вновь в главном военном офисе. Вообще отставка генерала Игоря Родионова, при всей внешней грубости, менее драматична, чем рапорт об отставке Павла Грачева, едва ли не приросшего к президенту, в 1996 году. У меня двойственные ощущения. Тогда мне казалось, что президент, сообщая Грачеву о своем решении назначить Лебедя секретарем Совета безопасности, делал это через силу, понимая, что сдает Грачева; но была болезнь, была усталость, и еще впереди был второй тур голосования. Возможно, он даже хотел сказать: "Павел Сергеевич, перетерпи. Лебедь долго не продержится, переругается со всеми, с кем положено и не положено. Я должен сделать этот шаг. Иначе и тебе, и мне, и всем остальным, проиграй мы на выборах, придется неизмеримо горше, чем это назначение твоего обидчика".
Даже если бы Ельцин все это сказал, он не мог не понимать, что первым требованием Лебедя будет требование отставки военного министра. Более того, это было условием Лебедя при заключении союза. И так же бесспорно Ельцин принял это условие. При этом в ослабленном мозгу президента промелькнула мысль - отставку Грачева демократы воспримут положительно.
С этого момента Ельцин вступает в совершенно иную эру. Он окружает себя людьми, которые не могли стать ему близкими в силу разницы лет, разноукладности прошлой жизни. Речь не идет в этом случае об Александре Лебеде. В день назначения Лебедя я уже писал: "Они слишком похожи, чтобы содействовать и сосуществовать. Не станем предрекать неудачу, но будем готовы к тому, что этот союз недолговечен".
Освободив Игоря Родионова, президент как бы уравновесил свою душу. Теперь возвращение Павла Сергеевича (отпуск которого так затянулся) на ту или иную должность вполне реально. Сейчас, наблюдая Ельцина со стороны, когда я не живу обременяющим предчувствием должностных встреч с ним, мне кажется, что в его поведении неизмеримо больше хитрости и расчетливости, нежели обезоруживающей непосредственности и простоты.
Изначальный Ельцин, лидер без команды, провинциал, оказавшийся в середине 80-х в Москве, всегда нуждался в двух-трех очень близких людях, которым доверял, к которым привык, которым были близки его естественность, натуральность, что бы это ни было - охота, баня, застолье. Хотя сам Ельцин никогда не допускал, чтобы его сотоварищи в моменты этой естественности забывали, что он, Ельцин, президент, а тот другой - его подчиненный, хотя и любимый им, но под-чи-нен-ный. Сейчас вокруг Ельцина таких людей нет. Да и проявление такой естественности чрезвычайно ограничилось. И обусловлены эти ограничения перенесенной операцией. Нет тенниса, а значит, нет и бани после тенниса. И многого другого нет. Болезнь приблизила Ельцина к семье, сделала гораздо в большей мере семью его окружением, и даже окружением политическим. Отсюда появление дочери в числе его ближайших советников. Я уже говорил, Ельцин - личность объективно одинокая, когда одиночество создается дистанцией, отделяющей высокую власть от сущностного мира. Наличие Татьяны Дьяченко рядом с отцом в повседневной политике, при всех против (а их сверхдостаточно: Россия не любит очевидной родственности власть предержащих; естественная для любой женщины переменчивость настроений, более обостренное восприятие симпатий и антипатий; предрасположенность к сверстникам, как более близким, более понятным, а значит, меньшее понимание людей других возрастных групп), адаптирует новое поколение политиков к президенту, а президента к этим говорливым, амбициозным молодым людям, которые своим выдвижением обязаны только ему.
Впрочем, вопрос остается открытым. Примет ли президент эту новую среду своего окружения, как неизменную, или по мере нарастающей активности, а этого отрицать нельзя, захочет почувствовать себя прежним? Где-то в начале июня я услышал фразу человека, который внимательно вглядывался в телевизионный экран, рассматривая президента на улицах Санкт-Петербурга: "Не хочешь, а поверишь - врачи сотворили чудо. Ему возвратили даже темперамент".
Навязчивая необходимость в том или ином человеке формирует в самом человеке чувство незаменимости. А это всегда опасно. Дочь в отставку не отправишь. Не сама дочь, а уже окружение дочери может вызвать качественные изменения в отношениях дочери и отца. Дочь президента естественный союзник поколения сорокалетних. Это амбициозный возраст, раздражающий традиционный российский консерватизм. У них есть один коридор в историю - успех реформ. Но желание удержать власть сильнее осознания исторической закономерности. Именно здесь таится главная опасность. Беспощадно отметая рядом стоящих возрастных предшественников, им кажется, что они берут реванш за неверие в их силы. Но самое удивительное, что их сил может хватить на прорыв, но никак не достанет, чтобы поднять страну. И всякое отсечение интеллектуальной энергии, что происходит на наших глазах, убийственно для развития России, и в том числе для этого поколения власти.
Таково объективное толкование событий, но есть и субъективное, замышленное задолго до этих событий конца зимы и весны 97-го года.
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ
У каждого месяца своя событийность. Первого июня 1997 года стало известно, что президент подписал указ о назначении своей младшей дочери советником президента. Уже давно нетайное стало явным. Круг обязанностей достаточно эксклюзивный - имидж президента. Галстук, речь, манеры, "папа, не сутулься".
Как сказала в своем первом интервью Татьяна Дьяченко, она же до замужества Татьяна Борисовна Ельцина: "Я буду заниматься тем же, чем занималась во время предвыборной кампании. Практически я и раньше выполняла обязанности советника. Сейчас мои обязанности, по сути, легализовались. Вот и все". Ельцина-младшая права - нет такой должности "дочь президента", а должность советника есть. Поле для слухов и интриг как бы сузилось. И протестующая фраза уязвленного чиновника: "Да кто она такая, чтобы указывать: что делать, как делать?" Разумеется, возможен ответ - дочь. И вряд ли для понимающего, поднаторевшего в интригах человека свиты эта должность малозначима. Но для самой дочери все эти разговоры, выходящие за пределы кремлевских стен - вечные обвинения в использовании не заработанного права. Теперь мы имеем ситуацию: мало что советник, еще дочь. Или наоборот, мало что дочь, еще и советник президента. Дочь Ширака Клод - тоже помощник президента. Дочь Назарбаева - Дарига - тоже в политической обойме. Лиха беда начало, а там поедет, покатится, полетит.
Сейчас Татьяне Дьяченко 38 лет. Пять лет назад, в пору первого ельцинского президентства, ей, естественно, было 33. Могла ли возникнуть подобная ситуация, скажем, в 1991-м или 92-м, 93-м? Могла ли в тот момент дочь президента стать его официальным советником, должностным лицом? Отрицательный ответ лежит на поверхности. Ну, конечно же, нет. Это сейчас к президенту привыкли, а тогда...
В своем последнем радиообращении, посвященном итогам первого года своего второго президентства, обращении достаточно странном как по теме, так и по сути (в пору второго президентского срока не принято говорить о первых ста днях, и уж тем более не отмечают, не подводят годовых итогов хотя бы потому, что президент-то не новый), Ельцин лишь подтвердил свою традиционность: все не говорят, а я говорю.
Интересно, что главной в самом обращении оказалась не череда цифр, которая естественна, как некое свидетельство достигнутых успехов, иначе зачем подводить годовой итог, тем более что тебя об этом никто не просит. Темой обращения, его нервом оказались рассуждения президента: как он изменился сам, каким тяжким этот год был для него, год операции и болезни, год полной смены команды. Странно, но я лично испытал некое удовлетворение от президентского обращения. В нем есть признание президентом своей неправоты в нашем личном споре. Споре о степени открытости политики.
Возвращаясь в 1991 год, какой виделась нам политика нового руководства России? Напомню, что тогда не было единства в понимании этой концепции. Кто-то настаивал на абсолютной открытости политики. В этом мы были союзниками и с Полтораниным, и с Филатовым, кстати, и с Силаевым, в тот момент премьером России. К этому тяготели и митинговые демократы. Ельцин, как лидер и как президент, состоялся именно на нестандартной открытости своего "Я". На сей счет у меня не было больших заблуждений, и я понимал, что по мере привыкания к власти, под воздействием окружения, желающего остаться властью, под давлением неминуемых реформаторских неудач, президент будет отходить от принципа открытости, потому как есть оправдательный посыл - его будут теснить обстоятельства, а вместе с ними и создатели этих обстоятельств: Юрий Скоков, Александр Руцкой, Александр Коржаков, Виктор Баранников, Сергей Шахрай. В этот перечень могли попасть и люди противоположных взглядов. Просто, оказавшись во власти, открытость политики, к которой они призывали, им стала мешать. Получив в 1990 году карт-бланш на создание Всероссийской телерадиокомпании, я понял, что в определенной степени в моих руках судьба этой самой открытой политики. И я должен употребить все свое влияние, чтобы помешать окружению президента превратить одно из главных завоеваний, добытых на старте демократического прорыва, превратить в фарс. В определенной степени эта позиция стоила мне карьеры, но не изменила моих взглядов. И вот, по сути, на исходе первого года своего повторного президентства (исключим из него время болезни Ельцина) он пытается вернуть свое прошлое завоевание, которое неразумно похоронил. "Только открытая политика президента и никаких "но" - в этом наше превосходство, в этом наше спасение", - так или почти так он говорит в июле 1997 года. Три последних радийных монолога: один посвящен молодежи, другой - старикам, третий - самому себе. В промежутке еще один, после подписания договора с НАТО. Договор с Белоруссией, договор с НАТО - так сказать, ритуальное сопутствие ритуальных действий, но не они говорят об изменившемся президенте.