Страница:
Ему нравилось быть магнатом. И он ни на секунду не задумывался, что костюм под названием РАО "ЕЭС" ему велик, очень велик. У него не было даже капли почтительности к предшественникам. И это бросалось в глаза. Каждые три-пять минут раздавались телефонные звонки, большинство из которых приходилось на миниатюрный мобильный аппарат. Это тоже была дань стилю. Многим собеседникам Бревнов отвечал по-английски. Заглядывали консультанты, секретари. Приносили какие-то бумаги. Он просматривал их наискосок, не вчитываясь. Это были по большей части газетные статьи, копии каких-то документов. И всякий раз следовало одно и то же уточнение: "Сделайте копии для Бориса Ефимовича". На моих глазах политика умножалась на бизнес, чтобы вернуться к авторам утроенно возросшим влиянием в политике. Разумеется, Бревнов не Кириенко. Последний на шесть лет старше, но история с Бревновым показательна. Все решалось не по нормам развития системы, исходя из понимания, что при всех изъянах три сверхмонополии (РАО "ЕЭС", МПС и РАО "Газпром") есть становой хребет, удерживающий гигантское территориальное пространство под названием "Россия" как единое целое. Нет, логика исходила из норм боевых действий, когда задача локальна и конкретна: "Либо они нас, либо мы их". Ну а развитие?.. Развитие подождет, пока мы их не... Объективно говоря, еще в 92-м году молодые реформаторы были поставлены примерно в такие же условия. И все-таки задача ставилась иначе - начать реформы, внедрить их идеи в сознание руководящего ядра управления. Драматизм нашего последующего развития заключается в том, что на само развитие в лучшем случае остается 20-25% интеллектуальных и нервных сил, а вся остальная энергия уходит на политическую борьбу, интриги и разрушения, которые мы, в силу своей жизненной непросвещенности, считаем определяющей фазой развития.
Подобная идеология развития общества и есть управленческое кредо нашего президента. Интересно, что идея разрушения присутствует перманентно. Она не проецируется только на социалистическое прошлое, она захватывает и прошлое близстоящее, период 90-х годов. Несамокритичность реформаторов проложила дорогу философии перманентного тупика, в который мы якобы неминуемо забредаем. А значит, неизменной остается лишь ошибочность наших шагов. И каждый следующий начинает с того, что перечеркивает пути и тропы предшественников. И получается, что мы не движемся куда-либо, а лишь вытаптываем площадку вокруг себя.
Кириенко не предал анафеме деятельность своих предшественников. Он оказался более изобретательным. Он сказал, что власть не лгала, когда говорила о позитивных переменах. Просто международный финансовый кризис съел, сжевал эти микропродукты макроэкономики. А значит, гора родила мышь.
Сможет ли изменить кардинально ситуацию Кириенко, когда после третьей попытки Дума его все-таки утвердит? У Кириенко нет и не может быть своего видения экономического развития страны. Во-первых, он этим не занимался. Во-вторых, Эдуард Россель попросил немцев сделать план приватизации "Уралмаша". Только на составление плана по одному, пусть очень крупному, заводу немцы попросили полтора года. А мы его приватизировали за две недели. Кириенко не в состоянии ничего вразумительного сотворить на ходу. Ельцин хотел бы получить перелом. А Кириенко в лучшем случае способен лишь заверить президента, что такой перелом возможен, втайне надеясь, что сам перелом придется делать не ему.
Но начнет он совсем с другого... Есть такой прием: "Я скажу вам правду!" И Кириенко им воспользуется, как в свое время им пользовался Чубайс, а чуть ранее Гайдар, да и сам Черномырдин. Игра в некую смелость речей, которые создают иллюзию решительных действий. Его идеи и действия непременно начнут давать пробуксовку. Во-первых, у Кириенко нет политического авторитета на территории тысячеверстной России, а авторитет качающегося президента - это иллюзорная опора. Во-вторых, он все будет делать в спешке, пытаясь доказать, что он может. А это, по сути своей, пагубно, когда ни одну новую деталь в механизме управления ты не можешь опробовать на холостом ходу. Он будет немедленно поставлен президентом в экстремальные обстоятельства. Они Ельцину ближе и понятней. Эта предрасположенность президента делает его образ более динамичным.
Очень часто можно слышать рассуждения, что в обстоятельствах крайних проявляются лучшие черты Ельцина - решительность, политическое бесстрашие, способность идти на риск, который, как правило, завершается в его пользу. Ельцин и сам признает эту особенность своей натуры. В принципе, мы привыкли к подобной констатации, но никогда не задавали себе вопроса: "Почему именно экстремальные ситуации - стихия президента?" Согласитесь, для человека, управляющего такой страной, как Россия, на протяжении восьми лет, это скорее недостаток, нежели превосходство. Мне кажется, в ответах на эти вопросы есть ключ к пониманию натуры Ельцина. В экстремальных ситуациях принимаемые решения, как правило, не обсуждаются. Нет времени. Создается видимость напора, стремительности и даже результативности. Второе. Решения, принимаемые в критических обстоятельствах, не бывают идеальными. Любое их несовершенство можно отнести не к ошибочности решений, а к неадекватности обстоятельств. И тогда уже обсуждается не качество решений и поступков, а способность их совершить. Таким образом, сами обстоятельства ставят эти решения вне критики. Это удобно и окупаемо политически. Так и говорят: "В той, мгновенно возникшей ситуации другого решения принять было невозможно". И длинная дистанция для такого политика, а наш президент именно таким является, - невыносима. И тогда он разбивает эту дистанцию на короткие отрезки экстремальных ситуаций, выступая при этом творцом политических кризисов. Так было в 93-м, так едва не случилось в 96-м. Так происходит в марте-апреле 98-го года, когда сам президент спровоцировал мгновенный правительственный кризис. И вообще, какая разница в сути поставленной задачи: "Вернуть деньги бюджетникам до 20 ноября 1997 года!" (Ельцин) и "Взять Киев к 7 ноября 1944 года!" (Сталин). Авторитарность не имеет вариаций.
НЕПРОЩЕННАЯ ЛЮБОВЬ
Яковлев привел на телевидение людей из своего мира, привел газетчиков. Пришли Бандура - его зам по "Московским новостям"; Дмитриев из круга ближайших друзей и Татьяна Меньшикова, тоже из "Московских новостей". Еще трех-четырех человек уже пригласила Таня. Пожалуй, самым неадекватным и успешным приобретением оказался Игорь Малашенко. Малашенко, американист по своей первой профессии, работал в Институте США и Канады, кажется, вместе с Николаем Сванидзе, сменившим буквально через год после моей отставки Эдуарда Сагалаева на посту председателя Российского радио и телевидения. После института Малашенко недолгое время работал в международном отделе ЦК КПСС. Он оказался очень приличным менеджером, что особенно сказалось чуть позже, когда он в группе оппозиционеров, отколовшихся от "Останкино" после отставки Егора Яковлева, организовал коммерческое телевидение НТВ. Впрочем, история создания НТВ заслуживает отдельного разговора.
Как и следовало ожидать, первым шагом, который сделал Егор на телевидении, была попытка разбавить неизвестную ему среду (а телевидение было именно такой средой) людьми более понятными, которых он знал и к общению с которыми он привык. Яковлев эталонный газетчик и журналист. Для телевидения той поры это была необходимая инъекция. Советский период как бы прошел. Демократический еще не наступил. В чужой мир без своих не приходят. Принцип не новый и не всегда продуктивный, но отлаженный. Яковлевский десант в "Останкино" решал как минимум две задачи: окружал пришельца извне знакомыми, узнаваемыми лицами и заражал кастовый телевизионный мир совершенно другой журналистской философией. При всей схожести, это представители совершенно другой группы крови. В своем большинстве это пишущие журналисты, с хорошей редакторской школой, которую неминуемо дает приличная газета или журнал. В силу своего высокого профессионализма Егор не мог пригласить плохих журналистов. И понятно, что первой под колесо яковлевских преобразований попала Служба информации. Вместо программы "Время", символа Гостелерадио, возвращавшего нас к событиям августа 91-го года, появилось ИТА (Информационное телевизионное агентство). Без ложного преувеличения программа достаточно быстро обрела остроту, стала более раскованной по информации, современной и лаконичной по студийному дизайну. Я следил за этими шагами Яковлева как его очевидный конкурент сверхпридирчиво. И, будучи сам достаточно профессиональным в вопросах оформления и организации пространства, с ревностью замечал этот очевидный прогресс. Команда Яковлева сделала дизайн информационной студии подчеркнуто графическим и в силу этого крайне обязывающим для ведущего. В этом случае костюм ведущего программы становился не просто деталью общего дизайна, а, по сути, его кульминацией. Это было и дерзко, и рискованно, и красиво. Но прежде всего рискованно, так как требовало от ведущего безукоризненного вкуса и совершенного профессионализма стилистов и визажистов, работающих с ведущими. Кстати, на отечественном телевидении это началось с большим опозданием.
Случился мгновенный перелом в аналитических программах. Татьяна Меньшикова (а Егор не побоялся доверить ей это направление) делала это чуть-чуть по-бабьи, суматошно, с капризами своего небесспорного вкуса, но по сравнению с эпохой "до того" - это был перелом. "Московские новости" в телевизионном варианте.
Почему традиционно популярные тележурналисты не любят собратьев из другого журналистского мира - газетчиков, журнальных корреспондентов? Потому что научиться писать неизмеримо труднее, чем привыкнуть к эфиру. Эфир - это, скорее, среда выверенных эмоций, действо путь упрощенное, но все-таки артистическое. Я не говорю об игровых программах, выполненных в стиле телешоу, где талантливый ведущий должен показать себя актерски состоявшейся личностью: Ярмольник, Якубович, Познер, Верник или Макаревич в своем кухонном телевизионном амплуа, где он неизмеримо более артистичен, нежели в кругу своих постоянных "машинистов" из группы "Машина времени". Речь идет о повседневно-разговорном жанре в эфире, программах типа "Итоги", "Зеркало", "Обозреватель", "День седьмой". Как, впрочем, и чисто информационных "Время", "Сегодня", "Времечко", "Вести". Здесь умение говорить, читать, изображать, выстраивать игру, улавливать темп гораздо важнее умения сочинять. Заметим, что пишущий тележурналист выделяется кратно среди своих коллег. Поэтому телевизионные и радиожурналисты в сочинительском мастерстве несопоставимы с коллегами из газет. На телевидении не умеющий писать - норма, умеющий - исключение. И всякое нашествие газетчиков в теле- и радиомир есть напоминание об этом превосходстве, а потому встречается в штыки. Любопытная предыстория. Телевизионная журналистика начиналась с выходцев из газет (иначе и быть не могло), а также из более близкого по сути радио. Но все это вершилось в те далекие времена, когда телевидение находилось в самом начальном зародышевом состоянии и завидовало авторитету газет.
Ныне все изменилось. И, в первую очередь, ранг значимости. Империя, а телевидение - великая империя, вправе диктовать: кто ей угоден, а кто нет. Егор Яковлев в определенной степени бросил вызов сложившемуся телевизионному амплуа. Не очень разбираясь в телевидении, и уж тем более плохо зная его нутро, и до поры поглядывая свысока на телевизионную журналистику, он избрал достаточно простой и вполне эффективный путь: он решил не себя приблизить к телевидению, а телевидение к себе, насыщая его знакомыми лицами и тем самым добиваясь большего понимания своих взглядов и идей.
Как человек и умный, и хитрый, Егор Яковлев понимал, что внутренний телевизионный мир встретит его в штыки. В чисто возрастном отношении он мог рассчитывать только на старшее поколение. В момент прихода в качестве руководителя первого телевизионного канала ему исполнилось 60 лет. Ореол шестидесятника несколько смягчал этот конфликт. Но телевидение всегда считалось сферой, обслуживающей власть. Либерализм, как таковой, вызревал все-таки в газетах и журналах. В этом смысле "Московские новости" были эталоном. Перед Яковлевым, как мне казалось, встали две проблемы: не только вместе с собой привести на телевидение конструктивную оппозиционность власти, но и нащупать, почувствовать подобные веяния внутри самого телевидения. Средоточением таких взглядов в Гостелерадио прежде всего могла считаться так называемая "молодежка"1 - третье поколение телевизионных профессионалов, выдвижение которых, а точнее, их прорыв начался еще при Леониде Кравченко. Егор выдвигал относительно молодых не потому, что ставил на молодежь. Причина была иной. Тем самым он расширял собственную телевизионную среду.
И еще один мотив был чрезвычайно силен в этом действии. На Центральном телевидении молодежная редакция рассматривалась как запрограммированная легальная оппозиция. Это был все тот же замысел ЦК КПСС. Изменение роли СССР на международной арене и начавшаяся еще при Н.С.Хрущеве либерализация режима требовали зафиксированной оппозиционности внутри государства, к которой адресовалось политическое руководство страны в своей постоянной полемике с Западом: "Кто сказал, что у нас нет оппозиции?.." И мы, сотворители этой оппозиционности, вряд ли знали точно, что на наше действо ссылались политические вожди.
И когда вспоминают "Литературку" времен Чаковского и Сырокомского, "Московские новости" времен Егора Яковлева, "Новый мир" Твардовского, Симонова и Залыгина, молодежную прессу в этом же ряду играющих "чуток против", упоминают деяния молодежки - 12-й этаж", а чуть позже перестроечный прорыв "Взгляда". Это был хорошо огороженный оппозиционный вольер, но он был.
Типичный анекдот той поры. Встречаются американский конгрессмен с депутатом СССР, и между ними завязывается примерно такой диалог: "Вы знаете, что такое настоящая американская демократия? - говорит конгрессмен. - Это когда любая газета в Америке, любой телевизионный канал может свободно критиковать президента Никсона". Наш депутат согласно кивает и говорит: "Совершенно правильно, сэр. Между американцами и русскими нет никакой разницы. У нас то же самое - любая газета, любой телевизионный канал может критиковать президента Никсона".
Непререкаемый закон перехода количества в качество особенно зримо проявился на телевидении. "Молодежка" стала материализоваться в образ либеральных перемен. Именно ее передачи, и прежде всего "Взгляд", оказывались в центре общественного внимания. Не смотреть и не обсуждать программы "Взгляд" и "Пятое колесо" (ленинградская команда Бэллы Курковой) в кругах просвещенной интеллигенции, и не только в них, считалось дурным тоном. Образно говоря, ребятам разрешали шалить, но к руководству телевидением, его главными направлениями их не допускали. В радийном и телевизионном мире существовал конфликт между поколениями управленцев: признанными, но уже состарившимися мэтрами и новой генерацией, которую по всем возрастным категориям можно было считать перестоявшейся в резерве. Им всем было от 35 до 40 лет. Возможно, Яковлев об этом не думал, хотя суть интриги была на поверхности. В телевизионном доме, помимо пришельцев имени Егора Яковлева, внутри самого телевидения он сформировал ядро тщеславных, но застоявшихся у властного трона молодых (относительно молодых) и предложил им руководящие портфели.
Заместителем Егора Яковлева стал Эдуард Сагалаев. Это было его второе вхождение в телевизионную власть. На непроясненную руководящую роль был также назначен Александр Любимов. Оба эти назначения в телевизионных состоявшихся кругах были приняты без восторга, хотя относительно молодые воспряли духом. Егор добился своего. Единый антияковлевский фронт, как возможная версия внутрителевизионных трений, был прорван. И все-таки ахиллесовой пятой Егора Яковлева являлся его нетелевизионный апломб. Скажем проще, Егор не был влюблен в телевидение, не бредил им. В лучшем случае оно раздражало его или оставляло равнодушным. Он пришел руководить, а не постигать азы этого незнакомого мира. Постигать уже поздно. В подобных взглядах присутствует своя бесспорная логика и правота. И возраст, и опыт, и очевидный идеологический профессионализм позволяли считать, что учиться должны у него, а не он. И это было правдой, но...
Не берусь утверждать категорически, но мне всегда казалось, что Егор был убежден: телевидение нуждается в Егоре Яковлеве в гораздо большей степени, чем Егор Яковлев в телевидении. Эта отстраненность позволяла сохранять неангажированность, но...
Вот именно - эти "но" неминуемо рождали бунт внутри телевизионного мира. В целом отношения Егора Яковлева с его назначенцами, исключая Игоря Малашенко, были достаточно формальными и неровными. Довольно скоро ушел Сагалаев. Егор слишком часто повторял, что телевидение для него мир малопонятный, что его подчиненные решили ему подыгрывать. Он не стал их ни в чем разуверять, а принял этот стиль отношений. "Этот у нас в качестве либерального зонта, но всю повседневность телевидения вершит не он". Стали поговаривать, что Егор на телевидении не надолго и его пост займет Эдуард Сагалаев. Разумеется, эти слухи рождались как в среде относительно молодых, так и в среде ярых противников Сагалаева. Вторые делали все возможное, чтобы ревнивый Яковлев узнал о притязаниях своего первого заместителя. Любые слухи лишь отчасти слухи. В конце концов Сагалаев ушел.
Не взошла при Егоре Яковлеве и управленческая звезда Александра Любимова. Но тем не менее на тот конкретный момент проблему острого противостояния своей политике на телевидении Егор решил.
Еще одной особенностью "Останкино" того периода, особенностью поучительной, было стремление и обостренное желание непременно привезти на новое место свой мир, как привозят свой багаж, который сопровождает вас во всех путешествиях. Пожалуй, первое, чем стал заниматься новый телевизионный босс, это создание телевизионной газеты, как своего коммерческого дела. Впоследствии Яковлева многие упрекали за то, что, дескать, своей волей отдал газетной затее помещения, ранее принадлежавшие телевидению; и средства, выделенные "Останкино", пустил на приобретение полиграфического оборудования. Я бы не стал вдаваться в эти детали. Просто я имею возможность прояснить суть столь странных действий Егора Яковлева.
Еще в пору нашей совместной работы в еженедельнике "Московские новости" мы вынашивали идею создания холдинга, который бы объединил газету, один из телевизионных каналов, журнал и типографию. Появившись на телевидении, Яковлев максимально приблизился к осуществлению этой мечты и, как здравый и реалистичный человек, начал действовать. Мне часто говорят: вот видишь, Яковлев был прав - он подготовил запасные пути, а ты - нет. После отставки он ушел на заранее вспаханное поле. У него уже был плацдарм для "Общей газеты". Возможно. Не стану отрицать правоты моих оппонентов. Сделаю одно уточнение. У нас с Егором Владимировичем стояли разные задачи. Он пришел, чтобы изменить и откорректировать уже созданное. А я пришел на совершенно пустое место. Мне надлежало создать с моими коллегами и построить практически из ничего новую телерадиокомпанию всероссийского масштаба. Это потом появилась Шаболовка - телевизионный музей эпохи 60-х годов. А в 90-м две строчки постановления: "Создать Всероссийскую государственную телерадиокомпанию. Утвердить председателем компании Олега Попцова и генеральным директором Анатолия Лысенко". И больше ничего. Где? Как? За счет чего? Это ваши проблемы, господа! И господа, они же товарищи, приступили к сотворению телерадиокомпании с нуля.
У Егора, плохо ли, хорошо ли, но все работало, снималось, показывалось. Крутилась махина бывшего Гостелерадио. Я не мог себе позволить маневр в сторону привычного газетно-издательского дела и остаться дилетантом в сфере телевидения и радио. В моем случае проблема, которую предстояло решить, была двухэтапной. Прежде чем неким "нечто" руководить, это "нечто" еще предстояло создать. А создавать, не постигая, невозможно. Ну а желание создавать при телерадиокомпании газету, разумеется, было. В наследство от главка, который до нас занимал помещения, осталась худенькая типография. Так что провоцирующий вирус был в наличии, однако так вирусом и остался. Сначала предстояло создать телевидение и радио. А уж потом, если достанет сил и средств... Нет, нет. Я сделал то, что считал необходимым сделать. Ну а насчет запасных путей - все справедливо. Не сладилось, не подготовил, не подумал. Я убежден, надо заниматься чем-то одним. Либо прокладывать основные пути, либо строить запасные.
Если ты намерен создать команду, а не очень большую группу подчиненных, ты должен быть открыт для своих коллег по максимуму. Иначе команда не получится. Это, по сути, главное правило. Никакого двойного стандарта для себя, как лидера. В команде принцип справедливости оценок принцип определяющий. Не равенство умений, такого быть не может - а равенство правды. И вообще - о запасных путях и работе на себя. Если ты толково делаешь дело, ты непременно работаешь на себя, на свой авторитет, на свое достоинство.
Честно говоря, для меня явился большим откровением тот факт, что современное отечественное телевидение практически ничего не придумало в сфере музыкальных, игровых и в целом развлекательных программ. Впрочем, и в разновидностях прямого эфира - абсолютное заимствование. Отрицая это всеядное эпигонство, я выглядел вызывающе и, как говорили мои телевизионные коллеги, непрофессионально. Популярный ведущий CBS Пит Дженингс подарил мне телевизионную энциклопедию. Когда я с ней ознакомился, то пережил в буквальном смысле шок: там все наши популярные программы, по существу, оказались программами лицензионными. В такие моменты переживаешь горькое чувство унижения, абсолютно не свойственное нашим вершителям "цивилизованного телерынка". Но все это случилось позднее. А тогда, обуреваемый желанием делать новое телевидение, я обратил внимание на команду Видео-Интернешнл во главе с Михаилом Лесиным и Юрием Заполем. Амбициозные, динамичные. Не акулы, нет. Но крепко стоящие на ногах в своем бизнесе. Мы с ними успешно взаимодействовали в сфере рекламы. Я был настроен привлечь новые, не примелькавшиеся лица. Все эти ребята были энергичны, подвижны и разъезжали уже в 91-92-м годах на вызывающих зависть иномарках. Короче, находились в предчувствии финансового и творческого процветания. Я попросил Михаила Лесина пригласить свой мозговой штаб, "яйцеголовых". Времени у меня было в обрез, и я запланировал на нашу творческую встречу один час. Тем более, что предмет разговора был налицо. Мы покупали у них программу "Устами младенца". Следовало кое-что доработать, но в целом программа показалась удачной и уже получила место в эфире.
Пришло человек шесть. Я вдохновенно стал объяснять, каким я вижу новое телевидение, сколько можно придумать совершенно неожиданных программ. И вдруг их главный "яйцеголовый", малорослый, очкастый и, как они считали, самый умный, сказал: "А зачем что-то придумывать? Разве не проще купить лицензионную программу, раскрутить ее и получать бабки? (Он так и сказал "бабки".) Оденем длинноногую ведущую в коротенький сарафанчик, заменим две-три мелочи при выходе и все будет как надо. До нас уже все придумано!" - закончил свой экспромт "яйцеголовый". Нет, они меня не удивили. Все эти разговоры о новом поколении, которое мы якобы не понимаем, - чушь. Все мы понимаем, и понимаем взаимообразно: они нас, мы их.
Та недолгая беседа стала ключом к познанию телевизионного бытия. Масштабом его претензий к окружающему миру и окружающего мира к нему. Я помню, как озадачил своих гостей, заметив, что я полагал, что наш разговор займет чуть больше часа, но ошибся - достаточно оказалось десяти минут. Мы попрощались. "Яйцеголовые" ушли, и мы остались с Лесиным вдвоем. Я тяжко вздохнул: "Есть все-таки талантливые по первому восприятию люди. О таких говорят - они подают надежды. Мы становимся свидетелями некоего парадокса. Большинство из этих людей так и не преодолело барьера подающих надежды. Мне кажется, твои "яйцеголовые" из их числа. А впрочем, это не их беда. Это мы грешим ложным восхищением".
Кризис телевидения, уточним - кризис творческий, объясняется именно этой развращающей ленностью ума, когда расхотелось придумывать. Эти рассуждения не беспочвенны. Они уходят корнями за пределы телевидения. Мы вступаем в эру посредников, когда уценяются фундаментальные знания. Умение продавать - великое умение, но оно не может заменить умения производить. Мы вступаем в эру возрастающей зависимости от явлений побочных, а не определяющих, главных. Значим не производитель товара, а посредник, способный его продать. Разумеется, в этом присутствует бесспорная логика. Мир рынка, в который мы вступили (а нам эту мысль внушают), так устроен. Чтобы продать, надо выиграть не только на рынке товаров, но и на рынке посредников. Нам труднее, чем кому-либо. Нам надо научиться производить конкурентные товары (мы этого делать не умеем) и постичь мир посредничества, ибо для нас это новый мир. И, как всё, развивающееся вне правил, мир прогрессирующего обмана. Есть неоспоримая закономерность: любое массовое явление в конечном итоге подавляет человека, делает его рабом этого явления. В качестве доказательства мы можем сослаться на любую всеохватность - от моды до повальной "коммерциализации", от рок-музыки до коррупции, от культа посредничества до культа рекламы. Некто диктует правила игры. И нам ничего не остается, как отступить, пятиться, возвращаясь теперь уже в придуманные лагуны нравственной простоты, бескорыстия, созидательного труда. Вся беда в том, что на этих остаточных реликтовых островах можно выживать, но нельзя жить.
Подобная идеология развития общества и есть управленческое кредо нашего президента. Интересно, что идея разрушения присутствует перманентно. Она не проецируется только на социалистическое прошлое, она захватывает и прошлое близстоящее, период 90-х годов. Несамокритичность реформаторов проложила дорогу философии перманентного тупика, в который мы якобы неминуемо забредаем. А значит, неизменной остается лишь ошибочность наших шагов. И каждый следующий начинает с того, что перечеркивает пути и тропы предшественников. И получается, что мы не движемся куда-либо, а лишь вытаптываем площадку вокруг себя.
Кириенко не предал анафеме деятельность своих предшественников. Он оказался более изобретательным. Он сказал, что власть не лгала, когда говорила о позитивных переменах. Просто международный финансовый кризис съел, сжевал эти микропродукты макроэкономики. А значит, гора родила мышь.
Сможет ли изменить кардинально ситуацию Кириенко, когда после третьей попытки Дума его все-таки утвердит? У Кириенко нет и не может быть своего видения экономического развития страны. Во-первых, он этим не занимался. Во-вторых, Эдуард Россель попросил немцев сделать план приватизации "Уралмаша". Только на составление плана по одному, пусть очень крупному, заводу немцы попросили полтора года. А мы его приватизировали за две недели. Кириенко не в состоянии ничего вразумительного сотворить на ходу. Ельцин хотел бы получить перелом. А Кириенко в лучшем случае способен лишь заверить президента, что такой перелом возможен, втайне надеясь, что сам перелом придется делать не ему.
Но начнет он совсем с другого... Есть такой прием: "Я скажу вам правду!" И Кириенко им воспользуется, как в свое время им пользовался Чубайс, а чуть ранее Гайдар, да и сам Черномырдин. Игра в некую смелость речей, которые создают иллюзию решительных действий. Его идеи и действия непременно начнут давать пробуксовку. Во-первых, у Кириенко нет политического авторитета на территории тысячеверстной России, а авторитет качающегося президента - это иллюзорная опора. Во-вторых, он все будет делать в спешке, пытаясь доказать, что он может. А это, по сути своей, пагубно, когда ни одну новую деталь в механизме управления ты не можешь опробовать на холостом ходу. Он будет немедленно поставлен президентом в экстремальные обстоятельства. Они Ельцину ближе и понятней. Эта предрасположенность президента делает его образ более динамичным.
Очень часто можно слышать рассуждения, что в обстоятельствах крайних проявляются лучшие черты Ельцина - решительность, политическое бесстрашие, способность идти на риск, который, как правило, завершается в его пользу. Ельцин и сам признает эту особенность своей натуры. В принципе, мы привыкли к подобной констатации, но никогда не задавали себе вопроса: "Почему именно экстремальные ситуации - стихия президента?" Согласитесь, для человека, управляющего такой страной, как Россия, на протяжении восьми лет, это скорее недостаток, нежели превосходство. Мне кажется, в ответах на эти вопросы есть ключ к пониманию натуры Ельцина. В экстремальных ситуациях принимаемые решения, как правило, не обсуждаются. Нет времени. Создается видимость напора, стремительности и даже результативности. Второе. Решения, принимаемые в критических обстоятельствах, не бывают идеальными. Любое их несовершенство можно отнести не к ошибочности решений, а к неадекватности обстоятельств. И тогда уже обсуждается не качество решений и поступков, а способность их совершить. Таким образом, сами обстоятельства ставят эти решения вне критики. Это удобно и окупаемо политически. Так и говорят: "В той, мгновенно возникшей ситуации другого решения принять было невозможно". И длинная дистанция для такого политика, а наш президент именно таким является, - невыносима. И тогда он разбивает эту дистанцию на короткие отрезки экстремальных ситуаций, выступая при этом творцом политических кризисов. Так было в 93-м, так едва не случилось в 96-м. Так происходит в марте-апреле 98-го года, когда сам президент спровоцировал мгновенный правительственный кризис. И вообще, какая разница в сути поставленной задачи: "Вернуть деньги бюджетникам до 20 ноября 1997 года!" (Ельцин) и "Взять Киев к 7 ноября 1944 года!" (Сталин). Авторитарность не имеет вариаций.
НЕПРОЩЕННАЯ ЛЮБОВЬ
Яковлев привел на телевидение людей из своего мира, привел газетчиков. Пришли Бандура - его зам по "Московским новостям"; Дмитриев из круга ближайших друзей и Татьяна Меньшикова, тоже из "Московских новостей". Еще трех-четырех человек уже пригласила Таня. Пожалуй, самым неадекватным и успешным приобретением оказался Игорь Малашенко. Малашенко, американист по своей первой профессии, работал в Институте США и Канады, кажется, вместе с Николаем Сванидзе, сменившим буквально через год после моей отставки Эдуарда Сагалаева на посту председателя Российского радио и телевидения. После института Малашенко недолгое время работал в международном отделе ЦК КПСС. Он оказался очень приличным менеджером, что особенно сказалось чуть позже, когда он в группе оппозиционеров, отколовшихся от "Останкино" после отставки Егора Яковлева, организовал коммерческое телевидение НТВ. Впрочем, история создания НТВ заслуживает отдельного разговора.
Как и следовало ожидать, первым шагом, который сделал Егор на телевидении, была попытка разбавить неизвестную ему среду (а телевидение было именно такой средой) людьми более понятными, которых он знал и к общению с которыми он привык. Яковлев эталонный газетчик и журналист. Для телевидения той поры это была необходимая инъекция. Советский период как бы прошел. Демократический еще не наступил. В чужой мир без своих не приходят. Принцип не новый и не всегда продуктивный, но отлаженный. Яковлевский десант в "Останкино" решал как минимум две задачи: окружал пришельца извне знакомыми, узнаваемыми лицами и заражал кастовый телевизионный мир совершенно другой журналистской философией. При всей схожести, это представители совершенно другой группы крови. В своем большинстве это пишущие журналисты, с хорошей редакторской школой, которую неминуемо дает приличная газета или журнал. В силу своего высокого профессионализма Егор не мог пригласить плохих журналистов. И понятно, что первой под колесо яковлевских преобразований попала Служба информации. Вместо программы "Время", символа Гостелерадио, возвращавшего нас к событиям августа 91-го года, появилось ИТА (Информационное телевизионное агентство). Без ложного преувеличения программа достаточно быстро обрела остроту, стала более раскованной по информации, современной и лаконичной по студийному дизайну. Я следил за этими шагами Яковлева как его очевидный конкурент сверхпридирчиво. И, будучи сам достаточно профессиональным в вопросах оформления и организации пространства, с ревностью замечал этот очевидный прогресс. Команда Яковлева сделала дизайн информационной студии подчеркнуто графическим и в силу этого крайне обязывающим для ведущего. В этом случае костюм ведущего программы становился не просто деталью общего дизайна, а, по сути, его кульминацией. Это было и дерзко, и рискованно, и красиво. Но прежде всего рискованно, так как требовало от ведущего безукоризненного вкуса и совершенного профессионализма стилистов и визажистов, работающих с ведущими. Кстати, на отечественном телевидении это началось с большим опозданием.
Случился мгновенный перелом в аналитических программах. Татьяна Меньшикова (а Егор не побоялся доверить ей это направление) делала это чуть-чуть по-бабьи, суматошно, с капризами своего небесспорного вкуса, но по сравнению с эпохой "до того" - это был перелом. "Московские новости" в телевизионном варианте.
Почему традиционно популярные тележурналисты не любят собратьев из другого журналистского мира - газетчиков, журнальных корреспондентов? Потому что научиться писать неизмеримо труднее, чем привыкнуть к эфиру. Эфир - это, скорее, среда выверенных эмоций, действо путь упрощенное, но все-таки артистическое. Я не говорю об игровых программах, выполненных в стиле телешоу, где талантливый ведущий должен показать себя актерски состоявшейся личностью: Ярмольник, Якубович, Познер, Верник или Макаревич в своем кухонном телевизионном амплуа, где он неизмеримо более артистичен, нежели в кругу своих постоянных "машинистов" из группы "Машина времени". Речь идет о повседневно-разговорном жанре в эфире, программах типа "Итоги", "Зеркало", "Обозреватель", "День седьмой". Как, впрочем, и чисто информационных "Время", "Сегодня", "Времечко", "Вести". Здесь умение говорить, читать, изображать, выстраивать игру, улавливать темп гораздо важнее умения сочинять. Заметим, что пишущий тележурналист выделяется кратно среди своих коллег. Поэтому телевизионные и радиожурналисты в сочинительском мастерстве несопоставимы с коллегами из газет. На телевидении не умеющий писать - норма, умеющий - исключение. И всякое нашествие газетчиков в теле- и радиомир есть напоминание об этом превосходстве, а потому встречается в штыки. Любопытная предыстория. Телевизионная журналистика начиналась с выходцев из газет (иначе и быть не могло), а также из более близкого по сути радио. Но все это вершилось в те далекие времена, когда телевидение находилось в самом начальном зародышевом состоянии и завидовало авторитету газет.
Ныне все изменилось. И, в первую очередь, ранг значимости. Империя, а телевидение - великая империя, вправе диктовать: кто ей угоден, а кто нет. Егор Яковлев в определенной степени бросил вызов сложившемуся телевизионному амплуа. Не очень разбираясь в телевидении, и уж тем более плохо зная его нутро, и до поры поглядывая свысока на телевизионную журналистику, он избрал достаточно простой и вполне эффективный путь: он решил не себя приблизить к телевидению, а телевидение к себе, насыщая его знакомыми лицами и тем самым добиваясь большего понимания своих взглядов и идей.
Как человек и умный, и хитрый, Егор Яковлев понимал, что внутренний телевизионный мир встретит его в штыки. В чисто возрастном отношении он мог рассчитывать только на старшее поколение. В момент прихода в качестве руководителя первого телевизионного канала ему исполнилось 60 лет. Ореол шестидесятника несколько смягчал этот конфликт. Но телевидение всегда считалось сферой, обслуживающей власть. Либерализм, как таковой, вызревал все-таки в газетах и журналах. В этом смысле "Московские новости" были эталоном. Перед Яковлевым, как мне казалось, встали две проблемы: не только вместе с собой привести на телевидение конструктивную оппозиционность власти, но и нащупать, почувствовать подобные веяния внутри самого телевидения. Средоточением таких взглядов в Гостелерадио прежде всего могла считаться так называемая "молодежка"1 - третье поколение телевизионных профессионалов, выдвижение которых, а точнее, их прорыв начался еще при Леониде Кравченко. Егор выдвигал относительно молодых не потому, что ставил на молодежь. Причина была иной. Тем самым он расширял собственную телевизионную среду.
И еще один мотив был чрезвычайно силен в этом действии. На Центральном телевидении молодежная редакция рассматривалась как запрограммированная легальная оппозиция. Это был все тот же замысел ЦК КПСС. Изменение роли СССР на международной арене и начавшаяся еще при Н.С.Хрущеве либерализация режима требовали зафиксированной оппозиционности внутри государства, к которой адресовалось политическое руководство страны в своей постоянной полемике с Западом: "Кто сказал, что у нас нет оппозиции?.." И мы, сотворители этой оппозиционности, вряд ли знали точно, что на наше действо ссылались политические вожди.
И когда вспоминают "Литературку" времен Чаковского и Сырокомского, "Московские новости" времен Егора Яковлева, "Новый мир" Твардовского, Симонова и Залыгина, молодежную прессу в этом же ряду играющих "чуток против", упоминают деяния молодежки - 12-й этаж", а чуть позже перестроечный прорыв "Взгляда". Это был хорошо огороженный оппозиционный вольер, но он был.
Типичный анекдот той поры. Встречаются американский конгрессмен с депутатом СССР, и между ними завязывается примерно такой диалог: "Вы знаете, что такое настоящая американская демократия? - говорит конгрессмен. - Это когда любая газета в Америке, любой телевизионный канал может свободно критиковать президента Никсона". Наш депутат согласно кивает и говорит: "Совершенно правильно, сэр. Между американцами и русскими нет никакой разницы. У нас то же самое - любая газета, любой телевизионный канал может критиковать президента Никсона".
Непререкаемый закон перехода количества в качество особенно зримо проявился на телевидении. "Молодежка" стала материализоваться в образ либеральных перемен. Именно ее передачи, и прежде всего "Взгляд", оказывались в центре общественного внимания. Не смотреть и не обсуждать программы "Взгляд" и "Пятое колесо" (ленинградская команда Бэллы Курковой) в кругах просвещенной интеллигенции, и не только в них, считалось дурным тоном. Образно говоря, ребятам разрешали шалить, но к руководству телевидением, его главными направлениями их не допускали. В радийном и телевизионном мире существовал конфликт между поколениями управленцев: признанными, но уже состарившимися мэтрами и новой генерацией, которую по всем возрастным категориям можно было считать перестоявшейся в резерве. Им всем было от 35 до 40 лет. Возможно, Яковлев об этом не думал, хотя суть интриги была на поверхности. В телевизионном доме, помимо пришельцев имени Егора Яковлева, внутри самого телевидения он сформировал ядро тщеславных, но застоявшихся у властного трона молодых (относительно молодых) и предложил им руководящие портфели.
Заместителем Егора Яковлева стал Эдуард Сагалаев. Это было его второе вхождение в телевизионную власть. На непроясненную руководящую роль был также назначен Александр Любимов. Оба эти назначения в телевизионных состоявшихся кругах были приняты без восторга, хотя относительно молодые воспряли духом. Егор добился своего. Единый антияковлевский фронт, как возможная версия внутрителевизионных трений, был прорван. И все-таки ахиллесовой пятой Егора Яковлева являлся его нетелевизионный апломб. Скажем проще, Егор не был влюблен в телевидение, не бредил им. В лучшем случае оно раздражало его или оставляло равнодушным. Он пришел руководить, а не постигать азы этого незнакомого мира. Постигать уже поздно. В подобных взглядах присутствует своя бесспорная логика и правота. И возраст, и опыт, и очевидный идеологический профессионализм позволяли считать, что учиться должны у него, а не он. И это было правдой, но...
Не берусь утверждать категорически, но мне всегда казалось, что Егор был убежден: телевидение нуждается в Егоре Яковлеве в гораздо большей степени, чем Егор Яковлев в телевидении. Эта отстраненность позволяла сохранять неангажированность, но...
Вот именно - эти "но" неминуемо рождали бунт внутри телевизионного мира. В целом отношения Егора Яковлева с его назначенцами, исключая Игоря Малашенко, были достаточно формальными и неровными. Довольно скоро ушел Сагалаев. Егор слишком часто повторял, что телевидение для него мир малопонятный, что его подчиненные решили ему подыгрывать. Он не стал их ни в чем разуверять, а принял этот стиль отношений. "Этот у нас в качестве либерального зонта, но всю повседневность телевидения вершит не он". Стали поговаривать, что Егор на телевидении не надолго и его пост займет Эдуард Сагалаев. Разумеется, эти слухи рождались как в среде относительно молодых, так и в среде ярых противников Сагалаева. Вторые делали все возможное, чтобы ревнивый Яковлев узнал о притязаниях своего первого заместителя. Любые слухи лишь отчасти слухи. В конце концов Сагалаев ушел.
Не взошла при Егоре Яковлеве и управленческая звезда Александра Любимова. Но тем не менее на тот конкретный момент проблему острого противостояния своей политике на телевидении Егор решил.
Еще одной особенностью "Останкино" того периода, особенностью поучительной, было стремление и обостренное желание непременно привезти на новое место свой мир, как привозят свой багаж, который сопровождает вас во всех путешествиях. Пожалуй, первое, чем стал заниматься новый телевизионный босс, это создание телевизионной газеты, как своего коммерческого дела. Впоследствии Яковлева многие упрекали за то, что, дескать, своей волей отдал газетной затее помещения, ранее принадлежавшие телевидению; и средства, выделенные "Останкино", пустил на приобретение полиграфического оборудования. Я бы не стал вдаваться в эти детали. Просто я имею возможность прояснить суть столь странных действий Егора Яковлева.
Еще в пору нашей совместной работы в еженедельнике "Московские новости" мы вынашивали идею создания холдинга, который бы объединил газету, один из телевизионных каналов, журнал и типографию. Появившись на телевидении, Яковлев максимально приблизился к осуществлению этой мечты и, как здравый и реалистичный человек, начал действовать. Мне часто говорят: вот видишь, Яковлев был прав - он подготовил запасные пути, а ты - нет. После отставки он ушел на заранее вспаханное поле. У него уже был плацдарм для "Общей газеты". Возможно. Не стану отрицать правоты моих оппонентов. Сделаю одно уточнение. У нас с Егором Владимировичем стояли разные задачи. Он пришел, чтобы изменить и откорректировать уже созданное. А я пришел на совершенно пустое место. Мне надлежало создать с моими коллегами и построить практически из ничего новую телерадиокомпанию всероссийского масштаба. Это потом появилась Шаболовка - телевизионный музей эпохи 60-х годов. А в 90-м две строчки постановления: "Создать Всероссийскую государственную телерадиокомпанию. Утвердить председателем компании Олега Попцова и генеральным директором Анатолия Лысенко". И больше ничего. Где? Как? За счет чего? Это ваши проблемы, господа! И господа, они же товарищи, приступили к сотворению телерадиокомпании с нуля.
У Егора, плохо ли, хорошо ли, но все работало, снималось, показывалось. Крутилась махина бывшего Гостелерадио. Я не мог себе позволить маневр в сторону привычного газетно-издательского дела и остаться дилетантом в сфере телевидения и радио. В моем случае проблема, которую предстояло решить, была двухэтапной. Прежде чем неким "нечто" руководить, это "нечто" еще предстояло создать. А создавать, не постигая, невозможно. Ну а желание создавать при телерадиокомпании газету, разумеется, было. В наследство от главка, который до нас занимал помещения, осталась худенькая типография. Так что провоцирующий вирус был в наличии, однако так вирусом и остался. Сначала предстояло создать телевидение и радио. А уж потом, если достанет сил и средств... Нет, нет. Я сделал то, что считал необходимым сделать. Ну а насчет запасных путей - все справедливо. Не сладилось, не подготовил, не подумал. Я убежден, надо заниматься чем-то одним. Либо прокладывать основные пути, либо строить запасные.
Если ты намерен создать команду, а не очень большую группу подчиненных, ты должен быть открыт для своих коллег по максимуму. Иначе команда не получится. Это, по сути, главное правило. Никакого двойного стандарта для себя, как лидера. В команде принцип справедливости оценок принцип определяющий. Не равенство умений, такого быть не может - а равенство правды. И вообще - о запасных путях и работе на себя. Если ты толково делаешь дело, ты непременно работаешь на себя, на свой авторитет, на свое достоинство.
Честно говоря, для меня явился большим откровением тот факт, что современное отечественное телевидение практически ничего не придумало в сфере музыкальных, игровых и в целом развлекательных программ. Впрочем, и в разновидностях прямого эфира - абсолютное заимствование. Отрицая это всеядное эпигонство, я выглядел вызывающе и, как говорили мои телевизионные коллеги, непрофессионально. Популярный ведущий CBS Пит Дженингс подарил мне телевизионную энциклопедию. Когда я с ней ознакомился, то пережил в буквальном смысле шок: там все наши популярные программы, по существу, оказались программами лицензионными. В такие моменты переживаешь горькое чувство унижения, абсолютно не свойственное нашим вершителям "цивилизованного телерынка". Но все это случилось позднее. А тогда, обуреваемый желанием делать новое телевидение, я обратил внимание на команду Видео-Интернешнл во главе с Михаилом Лесиным и Юрием Заполем. Амбициозные, динамичные. Не акулы, нет. Но крепко стоящие на ногах в своем бизнесе. Мы с ними успешно взаимодействовали в сфере рекламы. Я был настроен привлечь новые, не примелькавшиеся лица. Все эти ребята были энергичны, подвижны и разъезжали уже в 91-92-м годах на вызывающих зависть иномарках. Короче, находились в предчувствии финансового и творческого процветания. Я попросил Михаила Лесина пригласить свой мозговой штаб, "яйцеголовых". Времени у меня было в обрез, и я запланировал на нашу творческую встречу один час. Тем более, что предмет разговора был налицо. Мы покупали у них программу "Устами младенца". Следовало кое-что доработать, но в целом программа показалась удачной и уже получила место в эфире.
Пришло человек шесть. Я вдохновенно стал объяснять, каким я вижу новое телевидение, сколько можно придумать совершенно неожиданных программ. И вдруг их главный "яйцеголовый", малорослый, очкастый и, как они считали, самый умный, сказал: "А зачем что-то придумывать? Разве не проще купить лицензионную программу, раскрутить ее и получать бабки? (Он так и сказал "бабки".) Оденем длинноногую ведущую в коротенький сарафанчик, заменим две-три мелочи при выходе и все будет как надо. До нас уже все придумано!" - закончил свой экспромт "яйцеголовый". Нет, они меня не удивили. Все эти разговоры о новом поколении, которое мы якобы не понимаем, - чушь. Все мы понимаем, и понимаем взаимообразно: они нас, мы их.
Та недолгая беседа стала ключом к познанию телевизионного бытия. Масштабом его претензий к окружающему миру и окружающего мира к нему. Я помню, как озадачил своих гостей, заметив, что я полагал, что наш разговор займет чуть больше часа, но ошибся - достаточно оказалось десяти минут. Мы попрощались. "Яйцеголовые" ушли, и мы остались с Лесиным вдвоем. Я тяжко вздохнул: "Есть все-таки талантливые по первому восприятию люди. О таких говорят - они подают надежды. Мы становимся свидетелями некоего парадокса. Большинство из этих людей так и не преодолело барьера подающих надежды. Мне кажется, твои "яйцеголовые" из их числа. А впрочем, это не их беда. Это мы грешим ложным восхищением".
Кризис телевидения, уточним - кризис творческий, объясняется именно этой развращающей ленностью ума, когда расхотелось придумывать. Эти рассуждения не беспочвенны. Они уходят корнями за пределы телевидения. Мы вступаем в эру посредников, когда уценяются фундаментальные знания. Умение продавать - великое умение, но оно не может заменить умения производить. Мы вступаем в эру возрастающей зависимости от явлений побочных, а не определяющих, главных. Значим не производитель товара, а посредник, способный его продать. Разумеется, в этом присутствует бесспорная логика. Мир рынка, в который мы вступили (а нам эту мысль внушают), так устроен. Чтобы продать, надо выиграть не только на рынке товаров, но и на рынке посредников. Нам труднее, чем кому-либо. Нам надо научиться производить конкурентные товары (мы этого делать не умеем) и постичь мир посредничества, ибо для нас это новый мир. И, как всё, развивающееся вне правил, мир прогрессирующего обмана. Есть неоспоримая закономерность: любое массовое явление в конечном итоге подавляет человека, делает его рабом этого явления. В качестве доказательства мы можем сослаться на любую всеохватность - от моды до повальной "коммерциализации", от рок-музыки до коррупции, от культа посредничества до культа рекламы. Некто диктует правила игры. И нам ничего не остается, как отступить, пятиться, возвращаясь теперь уже в придуманные лагуны нравственной простоты, бескорыстия, созидательного труда. Вся беда в том, что на этих остаточных реликтовых островах можно выживать, но нельзя жить.