Хватит! Нету сил больше вспоминать, что я еще вычитал в этой газете за 24 августа 1984 года, хотя были там конечно же и другие, более радостные, более оптимистические материалы. Например, передовая Я. Акима о празднике знаний, или статья Л. Васильевой о советской женской поэзии, или подборка воспоминаний участников Первого съезда советских писателей, состоявшегося в том самом 1934 году, со времени которого и началось победное шествие этой литературы по стране и миру, за время которого шествия литература эта достигла такого небывалого расцвета и таких высот, что у всех, кто ее еще читает, захватывает дух и им просто совершенно нечего сказать в ответ или в свое оправдание, что они живут совершенно не так, как следовало бы.
   Воруют, таскают, грабят, режут, берут взятки. Хватит! И я всерьез задумался: действительно ли все так мрачно и неужели в жизни уже нет места чему-нибудь хорошему, светлому, прекрасному? Я сильно разволновался и задумался, хотя ведь в той же самой газете было написано, что:
   делается "...все, чтобы каждый советский человек спокойно работал на благо Родины, веря в твердый правопорядок и законность, которые ему обеспечивает Советское государство; репертуар Кремлевского Дворца съездов обогатился, например, такими постановками, как опера "Война и мир" С. Прокофьева, балеты "Гаянэ" А. Хачатуряна и "Индийская поэма" У. Мусаева; выступление "Литературной газеты" обсуждено на рабочих собраниях, в цеховых партийных организациях, в трудовых коллективах подразделений домостроительного комбината; развитием Крыма на более длительную перспективу занимаются научные организации республики и Крымский облисполком; ордена получили П. А. Загребельный, С. И. Беглов, издательство "Советский писатель"; Н. Я. Самохину 50 лет, он издал около двадцати книг прозы в нашей стране; М. Шагалу 98 лет, он говорит: "Я лишь знаю, что был честен"; Л. Хеллман завещала часть своего состояния на создание фонда помощи писателям, разделяющим марксистские убеждения; в Швейцарии, в Базельском музее, открылась выставка, посвященная творчеству композитора Игоря Стравинского; А. Кушнер мечтает побывать в Армении; Л. Васильева говорит: "Беру прозу, какие радующие имена - В. Белов, В. Распутин, а В. Крупин, В. Личутин, А. Проханов, А. Ким, В. Маканин - внушительная картина", и задает вопрос: "Но почему тогда я с жадностью погружаюсь в мир литературных мечтаний и ожидаю - нет, жажду нового писателя?" А Демьян Бедный сказал 29 августа 1934 года: "Большинство того, что собрано в моих 20 томах, это - разного калибра застывшие осколки, которые когда-то были разрывными снарядами. Осколки застыли, заржавели, может быть, но они честно сделали свое революционное дело и имеют право рассчитывать на революционное уважение..." Таушан Эсенова, народный писатель Туркменистана, вспоминает: "Как же мы все - "дети разных народов" - были молоды, романтично настроены и преданны литературе: Аркадий Кулешов, Анатолий Софронов, Борис Ручьев, Семен Бабаевский, Константин Поздняев, Эди Огнецвет, Микола Нагнибеда, Мирварид Дильбази, Микола Упеник, Александр Яшин и многие другие - около сотни юных рыцарей литературы!"
   Думая, я вышел за околицу степного крымского селения А., в котором тогда проживал, и направился к морю.
   Немного об А. Селение это не испытало на себе владычества коренного населения Крыма, так как образовалось из небытия лишь два с половиной десятка лет назад. Мрачная и дикая морская красота окружает степное селение: крутой глинистый обрыв, слоеный пирог природы, отвесным уступом рассекает кромку неба и берега, под знойным ветром трепещут ореховые деревья, высаженные рукой советского человека назло природе, сияет огнями новый сельский Дворец культуры, и совершенно почти никого нету пьяных. А из недостатков лишь то, что уж который месяц не работает баня и жители ездят на автобусах мыться в Симферополь, страшно матерясь. Еще есть различные недостатки: с планом, поливными землями, дисциплиной. Да я не о том хочу... Не об обыденном, а о хорошем, светлом, прекрасном. Ведь я мучительно ищу светлый путь и хочу, чтобы все его узнали посредством моих сочинений. Чтоб трогательно шествие шагало по этому пути. Шагало, шагало и не останавливалось... Итак, я шел по лунной асфальтово-бетонной дорожке к морю.
   Или - нет. Я волнуюсь, путаюсь, не так это было... Я шел ясным, ослепительным даже, не то что светлым, днем, начитавшись "Литературной газеты", и вдруг увидел мертвого дельфина, вернее - дельфиненка.
   Сжалось сердце! Я сначала не понял, что это дельфин, вернее дельфиненок, а думал, что это какая-нибудь крупная рыба: осетр, белуга, но потом вспомнил, что такие рыбы обитают лишь в Каспийском море, а отнюдь не в Черном, и у меня сжалось сердце! Я понял, что это действительно дельфин, или, вернее - дельфиненок. Мертвый!
   Мертвый! Как странно и мрачно звучит это слово! Существо жило, игралось в волнах, посылало неведомые сигналы вызывая догадку у человечества о всеобщем братстве зверей, людей, растений и птиц, и вот теперь оно мертво и лежит, разлагаясь, облепленное черными маленькими мушками до синеватой черноты, с выеденными глазами, ноздрями. У него маленькие свиные ушки, у него остренькое дельфинье рыльце, от него исходит еле уловимое трупное зловоние! Смертельный ужас охватил все мое существо под этим ясным, безоблачным небом, испещренным следами реактивных самолетов, и я побежал вдоль узкой полоски пляжа, имея справа рыжие глинистые уступы, нависающие и готовые в одну секунду ринуться вниз оползнем, сминая меня, выбивая из тела кости, разрывая суставы, кожу, внутренности, а слева бесконечно уходило вдаль до Сочи и Турции безмятежное Черное море, привыкшее за множество веков и тысячелетий ко всему на свете, в том числе и к моим преувеличенным эмоциям.
   Не скажу ничего нового, кроме того, что море меняет свой цвет и дух ежесекундно. Стоит лишь пристально посмотреть на него, как оно то сожмется, то увеличится, то вдруг гамма его цветовая, как гамма "до-ре-ми-фа-соль", по всем клавишам... да я не знаю, не о том я, я всегда не о том...
   Дельфин, вернее - дельфиненок мой мертвый, разлагающийся под крымским солнцем, весь облепленный мухами! Зачем и почему так? Художник Мурад Богаев сказал, что в газете было написано: киты выбрасываются на берег по не известным никому причинам, и когда их вытаскивают обратно в море, то они снова выбрасываются на сушу и там, наконец, погибают, что и заставило старого Мурада подозревать у этих млекопитающих чудовищную тягу к самоубийству, небывалую среди никаких животных, зверей, растений и птиц, а имеющуюся только у человека. Но это - кит, а что же дельфин, вернее дельфиненок? Рок ли злой выгнал его на сушу иль подлая человеческая рука прибила его, я не знаю. Я ищу светлый путь и думаю только о том, что ищу.
   Ночью мне не спалось, и я вышел во двор покурить. Немного еще о крымском селении А. Все жители его в основном работают на виноградниках, выращивая сорта чаус, шашла, матраса и зарабатывая в бригаде от 100 до 150 рублей при норме сбора 360 кг и 13-й зарплате. Одна из работниц, чей портрет, выполненный масляными красками, висит на стенке Дворца культуры, многогодно перевыполняла норму на много процентов, за что получила от правительства ордена: Ленина, Дружбы народов, "Знак Почета", а от совхоза машину "Волга" в личное пользование для семьи, которая иногда помогала ей в уборке. Жители селения чрезвычайно приветливы, они всегда угостят вас тушеными кабачками, помидорами, вином, предоставят ночлег. У женщин волосы крашены хной, и многие имеют золотые зубы. У них замечательные коттеджи на двух хозяев с двухэтажными квартирами и блочные дома с высокими потолками и подсобными помещениями, стоящие среди выжженной крымской земли, усеянной ореховой шелухой и окурками. В поселке есть лечебно-трудовой профилакторий. Там больные алкоголизмом люди лечатся и одновременно работают на виноградниках и винзаводе. Вот так, не приукрашивая, но и не очерняя, описываю я жизнь селения А. Я был в двух или трех домах селян. Квартиры имеют ковры, паласы, клеенки, красивую добротную мебель, магнитофоны с записями В. Высоцкого, А. Пугачевой, В. Токарева, А. Розенбаума и других певцов. На кухнях, лоджиях и в сараях - запасы на зиму: грецкий и миндальный орехи, "закрутки" с помидорами, огурцами, "перцами", баклажанами, кабачками. Изрядное количество кукурузы в початках и мешках. "Декабрь в наших местах очень жестокий. С моря летят соленые ледяные брызги, по степи задувает ветер, перекатывая ошметки грязи, снега, ковыля, поэтому мы готовы к зиме",- говорят жители, уверенно глядя в будущее. В селении действует музыкальная школа, и зачастую на улицах можно встретить детей с нотными папками в руках. Вот идет маленькая Маричка, дочка Тамары Д., муж которой работает сезонным фотографом на пляжах Южного берега Крыма, а до этого был мясником. Смешно подрагивают аккуратно заплетенные косички школьницы. "Куда ты идешь, Маричка?" - "О, здравствуйте, дядя Женя! Я иду к врачу на прогревание гланд, а потом в школу. Приходите вечером, я вам сыграю на пианино..." Муж Елены Л. шабашит в Херсонской области. Дома у них чисто, уютно. Две дочери, семи и восьми лет, учат уроки. По телевизору показывают концерт мастеров искусств Каракалпакской АССР. Хозяйка, тридцатилетняя Елена Л., любит поэзию Антонио Мачадо, сопоставляет его с Сергеем Есениным через строчки стихотворения "Мальчик такой сопливый стоит ковыряет в носу", знает наизусть много стихов Габриэлы Мистраль и Эдуарда Асадова.
   Но - дельфин, вернее - дельфиненок! Ах, не спится! Не спится старому ветерану фронтов художественной литературы! Выкурив папиросу "Ялта" (30 коп. 20 шт.), я вновь иду по светлой лунной дорожке к морю, и дивно, таинственно дышит уснувшее, наработавшееся за день селение. В домах и хатах разметались во сне хлопцы, девчата, мужики, бабы, дети, командированные, отдыхающие и другие категории людей. В ночном воздухе мерно раскачивается видавший виды фонарь. Светлый путь! Ты устремлен прямо на запад, к Черному морю по асфальтово-бетонной дорожке, искусно выполненной рабочими города Белгорода, за что дирекция селения позволила им выстроить близ моря пятиэтажный дом пансионата, где они и живут дружно, отдыхая, набираясь сил перед грядущей работой, оглашая окрестную тишину звуками южнорусской речи. Но сейчас и они спят, разметавшись. Днем они пили пиво и играли в футбол. Спокойной, мирной ночи и вам, разметавшиеся парни! Пусть доброе небо нашей Родины никогда не огласится звуками военного присутствия армий других стран, и тогда все мы будем счастливы, счастливы, счастливы, и, мерцательно дыша, вглядываясь в будущее через полуопущенные ресницы, мы ровно будем двигаться к счастью, счастью, счастью!.. Страшно ночное море при любой погоде! Даже теперь, когда ночная тишь застыла и не шелохнется волна, все кажется, что море - это затаившееся недоброе чудовище, в любую минуту готовое сожрать нас, нашу действительность и наше счастье, все кажется, что вот сейчас, да, именно сейчас оно вдруг оживет, вспенится, и черная волна, высотой в сто пятиэтажных домов с ревом кинется на берег и пройдет по громадной карте от Крыма до Чукотки, разрушая все то хорошее и святое, что накопили мы в теле и душе страны за 67 лет жизни народа,- и ежеминутное счастье наблюдается хотя бы оттого, что этого не происходит и не может произойти никогда. Фосфоресцировали водоросли, лунная дорожка, продолжая асфальто-бетонную, вела все дальше и дальше в море, пищали чайки, и я насторожился в темноте.
   Ибо нечто показалось мне весьма странным. Шурша песком, я проходил мимо места гибели дельфина, вернее - дельфиненка, и ноздри мои, обретшие в этом благодатном краю чудесную способность различать все, даже самые сложные, запахи, вдруг впервые не уловили привычного дневного зловония, и я вдруг остановился в темноте...
   ...Как громом пораженный, добавил бы я, коли не был столь суеверен. Ибо (и я не вру, потому что исключительно ради описания этой правды и взялся за перо), ибо в эту минуту небеса, расколотые ослепительно яркой, режущей глаза фиолетовой молнией, вдруг разверзлись, и в слепящей, как свет фотовспышки, направленной прямо в глаза, темноте я вдруг увидел все далеко вокруг и во все стороны пространства и времени: залитую мгновенным безжалостным светом всю родную землю, ее тучные поля, ее грибные перелески, луковки храмов, квадратные километры целинных и залежных земель, просторы Мордовии и Чувашии, тянущиеся к небу этажи блочных домов, оленьи пастбища Чукотки, горы Урала и Грузии, высотные здания Москвы, ракеты Байконура, луга, леса, озера и - самое главное: на том месте берега, которое днем вызвало у меня столько печали, стоял аккуратный фанерный обелиск, крашенный зеленой полевой краской, с маленькой красной звездочкой на вершине пирамидки и надписью черными печатными буквами на желтенькой дощечке:
   ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ НЕИЗВЕСТНЫЙ ДЕЛЬФИН, ДРУГ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
   И - сомкнулись небеса. В наступившей адской темноте вновь слабо мелькнула лунная дорожка, раздался глухой раскат грома, зашуршали сдвигаемые ветром камни, помело пляжный сор, слабо щелкнула первая ленивая капля, и пошел дождь.
   Он лил и на следующий день, и в воскресенье. Старые рыбаки сказали мне, что перспектив на хорошую погоду мало, я подумал-подумал да и покинул гостеприимное селение А. совхоза "Светлый путь" Симферопольского района Крымской области Украинской ССР навсегда.
   ГЛАВА 1969
   Странности
   А ведь это был приличный, подающий гро-о-мадные надежды юноша! Носил элегантный проборчик, мог считать на цифровой машине "Элка", сдал даже какой-то там кандидатский минимум.
   Скользила, как салазки, славная жизнь молодого человека, но тут-то и накатили странности: стал вдруг Леша, (его имя) непонятно почему пуглив и дик.
   - Конкретно. Конкретно ты чего боишься? - липли к нему сослуживцы и врачи.
   - Конкретно я не боюсь ничего,- тихо пояснял Леша.- Мне вообще страшно.
   Вопрошающие изумлялись:
   - Если тебе не страшно конкретно, то почему тебе страшно вообще? Ты волков боишься?
   - В музее только и видел. Там - чучелы. Как их бояться? - грустил Леша.
   - А высота? Самолетами не страдаешь?
   - Летаю и летал с большим удовольствием,- бодрился Леша.
   - Тогда, наверное, эти женщины проклятые все поголовно хотят, чтобы ты на них женился?
   Леша в ответ улыбался криво.
   - Или наоборот: ты никому не нужен?
   Тут Леша начинал обижаться и тосковать. Собирал дрожащими руками все свои служебные листочки и уходил с работы неизвестно куда.
   А сослуживцы после его ухода сочувственно молчали, и лишь самый глупый из них обычно говорил, барабаня по столу пальчиками:
   - Это, старики, не что иное, как отчуждение... И все с ним соглашались, вздыхали и закуривали длинные папиросы.
   А Леша бесцельно слонялся по улицам. Бубнил странные фразы:
   - Конкретно, конкретно... Ничего конкретного... будильник звонит... Машины звуковой сигнал дают, не имея права... А в трамвае изволь передавать чужие деньги... И на работе... И сидишь и ждешь, а все что-то большей частию страшно...
   И не было бы никакой дороженьки пугливому Леше, да как всегда несчастье помогло. Дошатался Леша бесцельно, что стали у них штаты сокращаться. Сокращались, сокращались да и извергли Лешу с работы вон. Леша и струсить не успел, как оказался перед окошечком кассы с двухнедельным выходным пособием в ладонях.
   И тут опять странность. Ведь согласно нашему трудовому законодательству предлагали ему, уволенному, и некоторые другие работы. Трудоустраивали, так сказать, согласно нашего трудового законодательства. Но Леша на все заботливое трудоустройство отвечал, странно ломая язык:
   - А мы погодим! Не горить! Не капеть! Мы погодим, а на работу стать завсегда успеем.
   - Ты что? Не упускай карьеру, дурень! - увещевали его сослуживцы и врачи.- У кого кандидатский сдан, тому прямая дорога в кандидаты.
   - А мы погодим!- упрямо твердил дурень.- У нас, может, и други каки таланты найдутся, акромя кандидатской хвилософии.
   И вот ведь странность - действительно нашлись.
   А именно научился Леша рисовать масляной краской по клеенке таковые уникальные картины: белый лебедь плывет по зеленому пруду, над последним навис сияющий зaмок розовой архитектуры. Или: двое, пригорюнившись, сидят на скамейке. Алеет восток. Они сплели свои тонкие руки, а снизу к ним подкрадывается сука-русалка.
   И Леша даже не замкнулся в своем творчестве, как отдельные другие художники, оторвавшиеся от народа. Свои произведения он успешно сбывает народу на центральном промтоварном рынке, который многие по недоразумению кличут барахолкой.
   Но поскольку народная милиция и ее верный спутник - народная дружина сильно не одобряют подобные промыслы, то и приходится Леше на период продажи становиться совершенно глухим и немым. Ты к нему подойдешь, а он кажет две растопыренные пятерни. Гони, значит, червонец, и вся недолга!
   И с квартирки-то Лешу поперли, поскольку та квартирка-то была ведомственная. Поперли, а Леше хоть бы хны! Купил около кладбища пол-избы с огородом. И там, на свободе, свободно творит среди крестов, огурцов и капусты.
   А в соседях у него хромой поэт Версяев, шестидесяти пяти лет. Поэт этот разумеется, служит сторожем на кладбище, но в свободное от кладбища время пишет стихотворную летопись жизни нашего великого преобразователя И. В. Мичурина.
   И все это, конечно, странно и непонятно. Личность Леши явно съехала по спирали вниз. Но вот ведь какая самая последняя странность во всей этой истории - от подобного образа жизни у него непонятно почему сами собой исчезли все страхи.
   Он выходит из пол-избы босиком, смело чешет, волосатую грудь, смело слушает Версяева:
   Мичурин с каким-то завидным упорством
   Занялся с природой единоборством.
   Но хоть Мичурин не дурак,
   Природа человеку враг.
   Леша смело поднимает голову, смело смотрит в звездное небо и видит космос. Над головой, над Землей, над Галактикой - везде космос, Бог. И от этого Леше становится совсем легко, и он смело возвращается в избу и смело ложится спать.
   Следовательно: он теперь здоров. А ведь это, товарищи, как говорится, самое главное, товарищи, чтобы человек был здоров! Остальное, товарищи, как говорится, со временем приложится.
   НОЧЬ НА РЕКЕ УССУРИ
   - Вначале смешно было. Ходили как на какую-то толкучку. Они на нашу сторону прут стеной, мы их не пускаем. Они орут, беснуются. Да и вообще китайские солдаты похожи на психованных - пена появляется изо рта, глаза выкатят, ну, думаешь, припадочный. А как их командир-"затейник" отойдет, глядишь, нормальным человеком становится.
   Михаил ДЕМИДЕНКО
   МОЛОДЕЖЬ ЗАПАДА: ОТ АПАТИИ - К БОРЬБЕ
   Бунт молодого поколения против моральных, культурных, социальных условий капиталистического общества - явление, характерное для нынешней ситуации в странах развитого капитализма. При всем многообразии форм этого бунта он отражает резкий рост общественной активности молодежи. Если неистовствующие танцевальные сборища "тинейджеров" (подростков 13-19 лет) или нигилистический протест "хиппи" и ранних "новых левых" еще могли казаться лишь поверхностными гримасами буржуазного быта, то массовое движение студенчества 1967-1968 годов ярко показало общественно-политическую направленность молодежного бунтарства.
   М. НОВИНСКАЯ
   Всполошились охочие до сенсаций "специалисты по русскому вопросу", антисоветчики из белоэмигрантских листков, комментаторы "Немецкой волны", "Голоса Америки" и прочая, и прочая. В ход пущен полный набор подрывных воплей о свободе, которой мы с вами, читатель, оказывается, лишены.
   Ф. ОВЧАРЕНКО. В лакеях
   Скажем, А. Устинов в статье "Идеал. Герой. Правда", опубликованной во втором номере журнала за прошлый год, отстаивает тезис о том, что социалистический реализм находит идеал в самой жизни и выражает его лишь в формах того, "что есть". Автор говорит о слабости тех художников и критиков, которые правду жизни в искусстве, по существу, сводят к пресловутой "правде факта". Однако эту слабость он усматривает и в том, что "отдавая приоритет" литературным героям типа Ивана Денисовича, Матрены, Мули, Ивана Африкановича, "они как бы не замечают других". Но ведь такая постановка проблемы явно вульгаризует ее.
   Д. СТАРИКОВ. По неверным ориентирам.
   О критике в журнале "Простор"
   А ЦЕЛЬ БЫЛА РЯДОМ
   Новый роман Анатолия Кузнецова "Огонь" с первых страниц заинтриговывает читателя. Павел, герой романа, теряет друга. Теряет трагически и непонятно. Ровесник Павла, талантливый и преуспевающий журналист Дима Образцов, кончает самоубийством в гостиничном номере во время служебной командировки.
   Борис ЗЕРНОВ
   ДЛЯ ТОГО МЫ СЮДА ПОСТАВЛЕНЫ
   Начало было по-военному четким. Телефонный звонок. Слова, похожие на боевой приказ: "Вы включены... Явка в девять ноль-ноль. Сбор возле здания ЦДСА, у пушки".
   В назначенное время у старой полевой пушки - участницы гражданской войны - собрались писатели, кинематографисты, художники: В. Кожевников, А. Софронов, И. Стаднюк, Д. Храбровицкий, И. Падерин, Н. Горбачев, Н. Камбулов, Г. Семенихин, С. Абрамович, Л. Экономов, Н. Овечкин, В. Степаненко, Е. Мариинский и другие. Все подтянуты, словно слетели прожитые годы и пахнуло фронтовой молодостью...
   ...Командный пункт. Самое современное электронное оборудование, вычислительные машины. За пультом - дежурный ефрейтор. Ответственность на нем огромная. Все, что, положено, он должен сделать мгновенно.
   - А если не сработает? - допытывается кто-то из нас.
   - Сработает,- уверенно отвечает ефрейтор.- Зачем же я сюда поставлен?
   Г. СВИРИДОВ
   НАД ЧЕМ РАБОТАЮТ:
   ЮЛИАН СЕМЕНОВ
   "В Политиздате выходит моя книга о поездке к солдатам Вьетнама и партизанам Лаоса.
   Закончил роман "Семнадцать мгновений весны", который будет опубликован журналом "Москва". Это третий роман в задуманном цикле. Первым был "Пароль не нужен" - о становлении Советской власти на Дальнем Востоке, второй "Майор Вихрь" - о спасении Кракова, последний - о том, как советская разведка в Берлине и Берне узнала о попытке сепаратных переговоров между Гиммлером и Даллесом.
   ФАЗИЛЬ ИСКАНДЕР
   "Пишу повесть "Жизнь Сандро из Чегема". Сандро - великий тамада, то есть человек, который может выпить за праздничным столом невероятное количество вина, одновременно украшая вечер веселыми шутками и мудрыми притчами или тем, что застольцы принимают за мудрые притчи.
   АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ
   КОРЧМА У ДОРОГИ
   ...И стоит она славно, на бойком месте. Наверное, и триста лет назад здесь стояла корчма и купец из Литвы первый раз в ней отведывал шипучий русский квас.
   Я сижу допоздна, и мне хорошо: лица шоферов, мужиков. И солдат все сидит, и ему хорошо, как и мне. А над древней нашей корчмой уже кружатся древние звезды, и древний бульон вскипает душистой летучей пеной.
   Старый Изборск. Псковская область
   Радищев, конечно, был великим человеком.
   А. ДЕСНИЦКИЙ
   НЕУДЕРЖИМОЕ ПАДЕНИЕ ЭРНСТА ФИШЕРА
   Вряд ли возможен по такому вопросу тот "плюрализм мнений", за который в числе прочих реформ марксизма ратует Эрнст Фишер.
   Александр ДЫМШИЦ
   Старик-столяр гневно рассказывал, как княгиня Оболенская, имение которой находилось как раз на месте нынешней усадьбы колхоза, нещадно эксплуатировала крестьян, запустила землю, хищнически рубила рощи.
   ОДНА ОПЫТНАЯ РУКА...
   Западные подстрекатели и события в Чехословакии
   Западная пресса в последнее время резко усилила провокационную кампанию в связи с положением в Чехословакии. Под кричащими заголовками о "тяжелом кризисе" газеты приводят всевозможные слухи и домыслы...
   ...Что же послужило толчком для новой волны клеветы и дезинформации? Как уже сообщалось в печати, пражский студент Ян Палах облил свою одежду горючей жидкостью и поджег себя. Через три дня он скончался от сильных ожогов. Этот-то случай и явился сигналом к началу шумихи. Были организованы манифестации, в которых принимала участие в основном молодежь.
   Журналист
   СВЯЩЕННЫ ТВОИ ГРАНИЦЫ, РОДИНА!
   ГНЕВНО КЛЕЙМИМ МАОИСТСКИХ БАНДИТОВ
   ...Вертолеты один за одним опускались у сопки. Из них, из подъезжавших автомашин выходили матери и отцы павших бойцов и бежали по снежному склону, залитому ослепительно ярким солнцем, туда, где слышались то затихающие, то нарастающие звуки похоронного марша...
   Туго натянута палатка. Почетный караул с автоматами. В глаза бьет красный цвет: обитые кумачом гробы стоят в ряд. И в них застывшие, прекрасные, несмотря на страшные раны, лица наших солдат.
   Вбегают матери. Припадают к одному, к другому. Не тот, не тот... Вот он! И падает замертво на сыновнее тело, целует его раны, хватает его руки, безутешно рыдает. А рядом - другая, третья... Мы стоим тут же и, не в силах удержать слезы, слушаем, записываем все, как это было здесь сказано, как это вырвалось из материнского сердца.
   Сыночек мой, надежда моя... Да что они, изверги, с тобою сделали... Да они тебя всего иссекли, искололи... Писал ты мне, что у тебя чуб растет, а они всю твою голову разбили...
   ...Молодая вдова ухватилась за кол палатки; смотрит-смотрит на того, в гробу, забинтованного...
   ...Плачет седой отец, утирают слезы воины, стоящие в почетном карауле. Репортер что-то пишет в блокнот, рыдая...
   Н. МАР, А. ПРОХАНОВ, специальные корреспонденты
   "Литературной газеты". Застава Нижне-Михайловка
   Долг писателя - быть верным жизненной правде, стремиться утвердить ее во всей реалистической полноте. И здесь не может быть никаких скидок на возраст.