Страница:
Мысли путались в голове, она пыталась найти в событиях прошлого подтверждение правды, о которой сейчас узнала. Джейми был хорошим наездником, просто прекрасным. Отец, говорил он, научил его сидеть на лошади раньше, чем ходить. Искусство верховой езды Джон Гамильтон почитал превыше всего на этом свете.
Но при этом — вспомнилось Элизабет — Джейми никогда не приносил с собой морковку или сахар, никогда не останавливался, чтобы поговорить с лошадьми, никогда не чистил их, не выгуливал, чтобы дать остыть после езды. Сойдя с лошади, он просто отдавал поводья груму и тут же уходил.
Джейми. Всегда такой вежливый. Честный. Исполняющий волю отца. Маркиз так хотел дождаться внучков.
До недавнего времени Элизабет ничего не знала о страсти, о чувственном желании. Свой супружеский долг Джейми исполнял быстро, словно это не приносило ему особого удовольствия, и она всегда считала их отношения вполне нормальными. И была даже благодарна ему за то, что любовный акт не превращается в обременительную обязанность, как описывала ей супружескую жизнь мать накануне свадьбы. Элизабет хотелось любить Джейми, и ей казалось, что и он любит ее. Она видела в нем того человека, которого ей хотелось видеть.
Голова Элизабет шла кругом. Земля плыла под ногами, мир стал зыбким и неустойчивым. Она прислонилась к дверям конюшни, чтобы не упасть. Неужели вся ее жизнь оказалась надуманной, такой же, как в тех книгах, что она тайком читала в детстве?
Она верила Джейми. Она готова была поверить Бену Мастерсу. Отдала ему часть своей души. А он решил, что она способна на убийство.
Элизабет не могла заставить себя вернуться в дом. Не могла сейчас смотреть на гостей, видеть Барбару — женщину, которая соблазнила ее мужа. Не могла заглянуть в глаза мужчины, которого, как ей казалось, она любит.
Ей просто необходимо было сейчас побыть в одиночестве, и она быстро оседлала лошадь — одну из тех, что не участвовали в скачках. Элизабет нашла скамеечку, взобралась с ее помощью в седло и погнала лошадь подальше от дома — к развалинам замка на берегу озера.
На прощальные слова Бена они откликались гораздо сдержаннее. Он чувствовал их настороженность и неприязнь к себе. И не порицал их. Калхолм, как ни крути, — родовое поместье Гамильтонов, и американец всегда будет для них чужаком.
Несколько человек решили остаться еще на одну ночь, и среди них — Дрю. Последнее обстоятельство никак не могло обрадовать Бена, но он понимал, что Дрю, уставший после скачек и живущий далеко — в Эдинбурге, должен заночевать в Калхолме. Да и нет у Бена права выставлять человека из дома, который ему не принадлежит. И никогда не будет по-настоящему принадлежать.
— Папа?
Бен посмотрел на Сару Энн, стоящую рядом с ним в опустевшем холле.
— Да, Ягодка?
— Можно мне покататься на Пепперминте?
— Мне думается, что лучше пойти повидаться с Аннабел, — ответил он. — Она, наверное, очень соскучилась.
Сара Энн упрямо вздернула подбородок. Изредка в эту малышку вселялся бес противоречия.
— Но Пепперминту тоже одиноко, — заупрямилась она.
— Однако его не запирали в одиночестве на целый день, — попытался переубедить ее Бен.
Сара Энн ненадолго задумалась, а Бен подумал о том, что в девочке удивительным образом уживаются упрямство и деликатность — или то, что он всегда привык считать деликатностью.
— Бедная Аннабел, — протяжно сказала Сара Энн. Бен понял, что она хочет спать, а сам он, похоже, выиграл эту схватку.
Хорошо. Сейчас он отведет ее наверх, она поиграет с Аннабел, затем он расскажет сказку, и вскоре сонные глазки закроются. И тогда, возможно, ему удастся переговорить с Эндрю Камероном.
Дрю испытывал привязанность к очень немногим людям, и Элизабет была одной из них. С первого взгляда он почувствовал сильный характер и потянулся к ней — может быть, из-за родства душ.
С детства его учили не обращать внимания на такие глупости. Он рос единственным ребенком в семье графа. Отец разорился, оставив Дрю без гроша. Эндрю долго не мог понять, почему отец всегда с такой неприязнью относился к нему, и лишь позже узнал, что был незаконнорожденным — Камероном только по имени, но не по крови.
Отец часто называл его ублюдком. Он согласился скрепя сердце признать Дрю своим сыном только потому, что не хотел публичного скандала из-за любовных похождений своей легкомысленной жены.
И Дрю расплачивался за это всю жизнь.
Все раскрылось для Дрю лишь четыре года тому назад, когда отец на смертном одре рассказал ему правду, назвал в последний раз ублюдком и радостно объявил о том, что оставляет Дрю нищим — без единого пенса.
Это не слишком озаботило Дрю. Отца ему не было жаль. Тот превратил жизнь матери Дрю в кромешный ад. Когда-то она, вероятно, любила этого человека, но этого Дрю вспомнить не мог. Он помнил лишь бесконечные придирки и издевательства отца, от которых мать все больше замыкалась в себе. Затем она начала пить. Дрю скитался по различным закрытым школам, а когда приезжал домой на каникулы, его встречали придирки отца и пьяное равнодушие матери.
Бунт стал его убежищем. Его местью. Его с треском выгоняли из школ, хотя все учителя отмечали его способности и светлый ум. Он играл, воровал и лгал напропалую. Единственным, что его интересовало, был спорт: скачки, бокс, фехтование, стрельба. Здесь он был непобедим. Так, силой, он прикрывал и компенсировал свою отверженность.
Наконец, в одной из школ он встретил учителя, который сумел возбудить его интерес. Он был спокоен, приветлив, смеялся над выходками Дрю и частенько приглашал его на беседу, обращаясь с Дрю уважительно, как с равным. Сэмюэль Бэскомб стал тем человеком, который пробудил доброе начало в душе Дрю.
А затем Бэскомб умер, и Дрю снова остался один. Но при этом успел усвоить важную вещь, а именно: добром можно добиться гораздо большего, чем злом. И Дрю научился скрывать за шуткой и боль, и гнев, и одиночество. Научился быть равнодушным и жестоким.
По сути, положение Дрю в этом мире было незавидным: честолюбивый аристократ без копейки денег и каких-либо перспектив на будущее. Конечно, он мог бы выгодно жениться. На брачном рынке было предостаточно американских богатых семей, охотящихся за британскими титулами. Кое-кто из друзей Дрю пошел по этому пути. А он — не мог. Он уже запродал свою душу дьяволу. Не хотел ничего менять в своей жизни.
И при этом — заботился о Элизабет. Его привлекала ее прямота и сила. Проклятие! Он знал ее отца, ее никчемных братьев. Непонятно, как она могла выжить в этом гадючнике! Но она, слава богу, выжила, и он, Дрю, не позволит впредь кому-нибудь обидеть ее.
Если только это будет в его силах.
Бен не удивился бы, обнаружив их там вместе.
Сара Энн все еще спала, и Аннабел и Генри спали вместе с нею. Бен попросил Эффи побыть с девочкой, и она обещала, что не отойдет ни на шаг, тем более что свою просьбу Бен подкрепил парой фунтовых банкнот.
Он оседлал Бейли, вывел его из конюшни и направился по дороге, ведущей к озеру. Он хотел найти Элизабет и получить ответ на свои вопросы. А еще он твердо решил сказать ей, что они с Сарой Энн уезжают из Шотландии.
Прежде всего Бен увидел лошадь Элизабет. Она была привязана к дереву возле разрушенной стены. Он спешился, привязал Бейли рядом с лошадью Элизабет и направился к развалинам церкви.
Элизабет стояла на коленях перед входом. Солнечные лучи падали сквозь отверстия в куполе и золотились в ее волосах, словно нимб. Элизабет выглядела юной и беззащитной. И такой милой — даже в бриджах и жокейской шапочке, сдвинутой набок.
Он немного постоял у нее за спиной, наблюдая. Ожидая. Чувствуя странный холодок под сердцем.
Элизабет почувствовала его присутствие, медленно поднялась с колен и обернулась. Она вовсе не выглядела удивленной.
Он подождал, пока она не подойдет — гордо распрямив спину, с холодным блеском в глазах.
— Мне хотелось побыть одной, — сказала Элизабет.
— Прошу прощения.
— Неужели? — слегка дрогнувшим голосом откликнулась она. Он смутился.
— Элизабет…
— Вы не боитесь, что я устроила вам здесь ловушку? Что сейчас вытащу кинжал? Или считаете меня слишком трусливой для этого? А может быть, думаете, что я наняла кого-нибудь для того, чтобы убить вас?
Черт побери, именно об этом он в припадке гнева думал не далее чем сегодня днем!
— Убирайтесь прочь, Бен Мастерс, — устало сказала она.
Да, ему следовало бы поступить именно так — убраться прочь. Только не мог он этого сделать, никак не мог. Ноги Бена словно приросли к земле. Несмотря на ее слова, между ними все еще существовало нечто, притягивающее их друг к другу словно магнит. Напряженность росла, звенела в тишине и, несмотря на холод, обдавала их жаром. Бен видел, как она борется с этим чувством, да и сам не мог совладать с ним. Они оба чувствовали себя несчастными.
— Вы должны поберечь свою ногу, — в замешательстве сказал Бен первое, что пришло на ум. Глупость, конечно, сморозил.
— А вы свою, — парировала она.
Они впились глазами друг другу.
Во взгляде Элизабет застыло страдание, боль, усталость. Она едва сдерживала рыдания.
Она повернулась, чтобы уйти, но Бен успел схватить ее и удержать. Элизабет не вырывалась. Да и смысла в этом не было. Она прекрасно знала силу Бена — ей с ним не совладать. И не затевать же ей глупую возню — бессмысленную и обреченную на провал?
Бен хотел извиниться. Но вместо этого он снова сморозил глупость, задав наихудший из вопросов, какой он только мог задать в этой ситуации:
— А где Камерон?
Лицо Элизабет побелело от гнева.
— Ну конечно, мы же с ним сообщники. Он прячется в камнях — здесь, неподалеку. Или устроил засаду в одном из колодцев. Вы кретин, Бен Мастерс. Пустите меня.
Тело ее напряглось как струна, глаза метали молнии. Она презрительно откинула назад голову.
Но Бен выдержал ее взгляд и продолжал удерживать.
— Выслушайте меня, Элизабет. Он был рядом всякий раз, когда случались эти… происшествия со мной и Сарой Энн.
— И вы решили, что мы с ним в заговоре…
— Вы — нет, — ответил Бен. — Но Камерон…
— Дрю не мог сделать этого, — отрезала она.
— Откуда вам знать? — Голос Бена дрогнул от охватившей его ревности.
— Все американские адвокаты такие подозрительные?
— Нет. Только те, в которых стреляют, которых сбивают лошадьми и деревянными ящиками.
Гнев в глазах Элизабет немного поостыл.
— Это была не я, и это не мог быть Дрю, — сказала Элизабет.
— Почему?
— У него нет причин для этого.
— У него есть вы.
Она так широко раскрыла глаза, что Бен тут же понял, что допустил очередную промашку. Ему вдруг стало очевидно, что Камерона и Элизабет не связывает ничего, кроме дружбы.
— Он мой друг, и больше ничего, — словно в подтверждение его мыслей, сказала Элизабет. Глаза ее стали удивленными.
— Но, может быть, он хочет большего.
— Нет, — покачала она головой. — Ему больше нравятся актриски.
У Бена пересохло во рту. Нет, Эндрю Камерон был больше чем другом для нее, он чувствовал это, но Элизабет, без сомнения, верит в то, что говорит.
— Не думаете же вы, что… — Элизабет остановилась на полуфразе.
— Я уже не знаю, что мне думать, — сухо ответил. Бен, — но я всегда привык отвечать выстрелом на выстрел. И не прощаю тех, кто устраивает мне ловушку.
Объяснение вышло туманным, и Бен не был уверен, что Элизабет поняла его — до тех пор, пока она не заговорила.
— И часто вам приходилось стрелять?
Бен задумался. Отвечать ему придется, но его ответ потянет за собой новые вопросы. Готов ли он открыть Элизабет свое прошлое?
— Оставайтесь при своих секретах, — холодно бросила она, заметив его нерешительность. — Я вовсе не желаю их знать.
— Элизабет, — мягко произнес Бен.
— Я не знаю, кто вы и что из себя представляете, — сказала она. — Хотя какое-то время назад мне казалось, что знаю.
Она сглотнула и затем продолжила:
— Вы — хамелеон, Бен Мастерс. Ну что ж, теперь вы получили Калхолм. Наслаждайтесь!
В голосе Элизабет было столько гнева, что Бен ослабил хватку, и Элизабет тут же отдернула руку, словно от прикосновения к ядовитой змее.
— Старый маркиз подарил мне Шэдоу, и я надеюсь, что вы не станете отбирать у меня его подарок! Я покину Калхолм как только смогу.
— Нет, — возразил Бен. — Это же ваш дом.
— Уже нет. А может, и никогда не был им, — сказала Элизабет. — Убежище — да, но не дом. — Бен наклонился к Элизабет, но та отпрянула.
— Нет, — сказала она, — не приближайтесь! — Она смотрела на него с вызовом, только губы ее слегка дрожали. Элизабет стояла вплотную к стене и при попытке отстраниться уперлась в нее спиной. Сейчас она была похожа на испуганного олененка, загнанного охотниками. Дрожь пробежала по ее телу, и Элизабет невольно вспомнила ту, другую дрожь, которая охватывала ее рядом с этим человеком. Что же она натворила! Впустила этого мужчину в свою постель и в свою жизнь с такой доверчивостью и теперь жестоко расплачивается за это! Бен поднял руку и нежно коснулся лица Элизабет. Она вздрогнула, словно его рука была раскаленным железом.
— Нет, — прошептала Элизабет и облизнула пересохшие губы. — Нет, — тихо повторила она.
Залетевший в развалины ветерок растрепал ее волосы. Гнев, пылавший в груди Элизабет, был так силен, что ветерок показался ей не прохладным, а раскаленным, как в пустыне.
— Бен… пожалуйста… — потерянно сказала она.
Он наклонил голову и прижался губами к ее губам. На какое-то мгновение она застыла, а затем, почти против воли, принялась страстно отвечать ему. Он обнял ее, она обвила его своими руками — поначалу робко, неуверенно, а затем все крепче. Горячая волна страсти зародилась в душе Бена, и по тому, как откликнулось на нее тело Элизабет, он понял, что они оба сгорают от одного и того же желания.
Бен негромко застонал, когда Элизабет прижалась к нему в страстном ожидании. Ее тело трепетало в его руках, и он чувствовал эту дрожь каждой клеточкой своего тела. Чувствовал и все сильнее сжимал Элизабет в своих объятиях.
Он знал, что должен остановиться, но не мог. Он был целиком во власти чувств. Но что двигало им? Желание? Страсть? Любовь?
Из груди Элизабет вырвалось рыдание, и Бен испытал мучительную боль. Он закрыл глаза. Почему он всегда доставляет страдание тем, кого любит? Когда же он научится верить людям?
Что он творит? Он должен отпустить Элизабет, пока не совершил того, что позволит ей назвать его подлецом. Зачем он распаляет в ней желание? Куда заведет их обоих это безумие?
Бен бессильно уронил руки.
— Прошу прощения, — сказал он. Второй раз за последние полчаса.
Элизабет испытующе посмотрела на него.
— Вы когда-нибудь кому-нибудь способны поверить? — спросила она наконец. Он ответил после долгой паузы:
— Давно уже никому не верю.
— Это из-за Клэр?
— Не только, — пожал он плечами.
— Из-за матери Сары Энн? Вы никогда не говорите о ней.
Он помолчал еще немного и неожиданно признался:
— Она могла бы жить, если бы не встретила меня.
— Могла бы?
— Она была бы жива, — поправился он. — Я… Я втянул ее в одну историю…
Элизабет напряженно задумалась, нахмурив брови.
— Вы вините себя в ее смерти?
Бен молчал, но в его молчании слышалось раскаяние — такое сильное, что даже воздух, казалось, сгустился и застыл.
— Это потому что?..
Ему не хотелось ничего объяснять. Даже думать не хотелось — почему. Да и зачем объяснять? Бену оставалось лишь одно — вернуться домой, в свою родную Америку, наладить понемногу жизнь и постараться сделать все, чтобы Сара Энн поскорее забыла про Элизабет.
Пустые надежды.
Бен невнятно пробормотал слова извинения и повернулся, собираясь уходить.
Элизабет остановила его, взяв за руку.
— Бен?..
Он обернулся, заглянул в ее глаза, и у него перехватило дыхание. В ее глазах он прочитал надежду. Надежду и желание.
Она снова повторила его имя и коснулась пальцами груди Бена.
— Бен, я не хочу, чтобы ты уходил. Я хочу… — Она не договорила, встретившись с ним взглядом. Затем обхватила рукой его шею и прижалась губами к его губам.
20.
Но при этом — вспомнилось Элизабет — Джейми никогда не приносил с собой морковку или сахар, никогда не останавливался, чтобы поговорить с лошадьми, никогда не чистил их, не выгуливал, чтобы дать остыть после езды. Сойдя с лошади, он просто отдавал поводья груму и тут же уходил.
Джейми. Всегда такой вежливый. Честный. Исполняющий волю отца. Маркиз так хотел дождаться внучков.
До недавнего времени Элизабет ничего не знала о страсти, о чувственном желании. Свой супружеский долг Джейми исполнял быстро, словно это не приносило ему особого удовольствия, и она всегда считала их отношения вполне нормальными. И была даже благодарна ему за то, что любовный акт не превращается в обременительную обязанность, как описывала ей супружескую жизнь мать накануне свадьбы. Элизабет хотелось любить Джейми, и ей казалось, что и он любит ее. Она видела в нем того человека, которого ей хотелось видеть.
Голова Элизабет шла кругом. Земля плыла под ногами, мир стал зыбким и неустойчивым. Она прислонилась к дверям конюшни, чтобы не упасть. Неужели вся ее жизнь оказалась надуманной, такой же, как в тех книгах, что она тайком читала в детстве?
Она верила Джейми. Она готова была поверить Бену Мастерсу. Отдала ему часть своей души. А он решил, что она способна на убийство.
Элизабет не могла заставить себя вернуться в дом. Не могла сейчас смотреть на гостей, видеть Барбару — женщину, которая соблазнила ее мужа. Не могла заглянуть в глаза мужчины, которого, как ей казалось, она любит.
Ей просто необходимо было сейчас побыть в одиночестве, и она быстро оседлала лошадь — одну из тех, что не участвовали в скачках. Элизабет нашла скамеечку, взобралась с ее помощью в седло и погнала лошадь подальше от дома — к развалинам замка на берегу озера.
* * *
Сара Энн с достоинством истинной леди прощалась с разъезжающимися гостями, и они покидали дом, очарованные его маленькой хозяйкой.На прощальные слова Бена они откликались гораздо сдержаннее. Он чувствовал их настороженность и неприязнь к себе. И не порицал их. Калхолм, как ни крути, — родовое поместье Гамильтонов, и американец всегда будет для них чужаком.
Несколько человек решили остаться еще на одну ночь, и среди них — Дрю. Последнее обстоятельство никак не могло обрадовать Бена, но он понимал, что Дрю, уставший после скачек и живущий далеко — в Эдинбурге, должен заночевать в Калхолме. Да и нет у Бена права выставлять человека из дома, который ему не принадлежит. И никогда не будет по-настоящему принадлежать.
— Папа?
Бен посмотрел на Сару Энн, стоящую рядом с ним в опустевшем холле.
— Да, Ягодка?
— Можно мне покататься на Пепперминте?
— Мне думается, что лучше пойти повидаться с Аннабел, — ответил он. — Она, наверное, очень соскучилась.
Сара Энн упрямо вздернула подбородок. Изредка в эту малышку вселялся бес противоречия.
— Но Пепперминту тоже одиноко, — заупрямилась она.
— Однако его не запирали в одиночестве на целый день, — попытался переубедить ее Бен.
Сара Энн ненадолго задумалась, а Бен подумал о том, что в девочке удивительным образом уживаются упрямство и деликатность — или то, что он всегда привык считать деликатностью.
— Бедная Аннабел, — протяжно сказала Сара Энн. Бен понял, что она хочет спать, а сам он, похоже, выиграл эту схватку.
Хорошо. Сейчас он отведет ее наверх, она поиграет с Аннабел, затем он расскажет сказку, и вскоре сонные глазки закроются. И тогда, возможно, ему удастся переговорить с Эндрю Камероном.
* * *
А Дрю искренне желал Бену Мастерсу поскорее попасть туда, где его уже заждались, — в ад.Дрю испытывал привязанность к очень немногим людям, и Элизабет была одной из них. С первого взгляда он почувствовал сильный характер и потянулся к ней — может быть, из-за родства душ.
С детства его учили не обращать внимания на такие глупости. Он рос единственным ребенком в семье графа. Отец разорился, оставив Дрю без гроша. Эндрю долго не мог понять, почему отец всегда с такой неприязнью относился к нему, и лишь позже узнал, что был незаконнорожденным — Камероном только по имени, но не по крови.
Отец часто называл его ублюдком. Он согласился скрепя сердце признать Дрю своим сыном только потому, что не хотел публичного скандала из-за любовных похождений своей легкомысленной жены.
И Дрю расплачивался за это всю жизнь.
Все раскрылось для Дрю лишь четыре года тому назад, когда отец на смертном одре рассказал ему правду, назвал в последний раз ублюдком и радостно объявил о том, что оставляет Дрю нищим — без единого пенса.
Это не слишком озаботило Дрю. Отца ему не было жаль. Тот превратил жизнь матери Дрю в кромешный ад. Когда-то она, вероятно, любила этого человека, но этого Дрю вспомнить не мог. Он помнил лишь бесконечные придирки и издевательства отца, от которых мать все больше замыкалась в себе. Затем она начала пить. Дрю скитался по различным закрытым школам, а когда приезжал домой на каникулы, его встречали придирки отца и пьяное равнодушие матери.
Бунт стал его убежищем. Его местью. Его с треском выгоняли из школ, хотя все учителя отмечали его способности и светлый ум. Он играл, воровал и лгал напропалую. Единственным, что его интересовало, был спорт: скачки, бокс, фехтование, стрельба. Здесь он был непобедим. Так, силой, он прикрывал и компенсировал свою отверженность.
Наконец, в одной из школ он встретил учителя, который сумел возбудить его интерес. Он был спокоен, приветлив, смеялся над выходками Дрю и частенько приглашал его на беседу, обращаясь с Дрю уважительно, как с равным. Сэмюэль Бэскомб стал тем человеком, который пробудил доброе начало в душе Дрю.
А затем Бэскомб умер, и Дрю снова остался один. Но при этом успел усвоить важную вещь, а именно: добром можно добиться гораздо большего, чем злом. И Дрю научился скрывать за шуткой и боль, и гнев, и одиночество. Научился быть равнодушным и жестоким.
По сути, положение Дрю в этом мире было незавидным: честолюбивый аристократ без копейки денег и каких-либо перспектив на будущее. Конечно, он мог бы выгодно жениться. На брачном рынке было предостаточно американских богатых семей, охотящихся за британскими титулами. Кое-кто из друзей Дрю пошел по этому пути. А он — не мог. Он уже запродал свою душу дьяволу. Не хотел ничего менять в своей жизни.
И при этом — заботился о Элизабет. Его привлекала ее прямота и сила. Проклятие! Он знал ее отца, ее никчемных братьев. Непонятно, как она могла выжить в этом гадючнике! Но она, слава богу, выжила, и он, Дрю, не позволит впредь кому-нибудь обидеть ее.
Если только это будет в его силах.
* * *
Грум сказал Бену, что леди Элизабет отправилась по северной дороге к озеру. Куда делся Эндрю Камерон, не знал никто.Бен не удивился бы, обнаружив их там вместе.
Сара Энн все еще спала, и Аннабел и Генри спали вместе с нею. Бен попросил Эффи побыть с девочкой, и она обещала, что не отойдет ни на шаг, тем более что свою просьбу Бен подкрепил парой фунтовых банкнот.
Он оседлал Бейли, вывел его из конюшни и направился по дороге, ведущей к озеру. Он хотел найти Элизабет и получить ответ на свои вопросы. А еще он твердо решил сказать ей, что они с Сарой Энн уезжают из Шотландии.
Прежде всего Бен увидел лошадь Элизабет. Она была привязана к дереву возле разрушенной стены. Он спешился, привязал Бейли рядом с лошадью Элизабет и направился к развалинам церкви.
Элизабет стояла на коленях перед входом. Солнечные лучи падали сквозь отверстия в куполе и золотились в ее волосах, словно нимб. Элизабет выглядела юной и беззащитной. И такой милой — даже в бриджах и жокейской шапочке, сдвинутой набок.
Он немного постоял у нее за спиной, наблюдая. Ожидая. Чувствуя странный холодок под сердцем.
Элизабет почувствовала его присутствие, медленно поднялась с колен и обернулась. Она вовсе не выглядела удивленной.
Он подождал, пока она не подойдет — гордо распрямив спину, с холодным блеском в глазах.
— Мне хотелось побыть одной, — сказала Элизабет.
— Прошу прощения.
— Неужели? — слегка дрогнувшим голосом откликнулась она. Он смутился.
— Элизабет…
— Вы не боитесь, что я устроила вам здесь ловушку? Что сейчас вытащу кинжал? Или считаете меня слишком трусливой для этого? А может быть, думаете, что я наняла кого-нибудь для того, чтобы убить вас?
Черт побери, именно об этом он в припадке гнева думал не далее чем сегодня днем!
— Убирайтесь прочь, Бен Мастерс, — устало сказала она.
Да, ему следовало бы поступить именно так — убраться прочь. Только не мог он этого сделать, никак не мог. Ноги Бена словно приросли к земле. Несмотря на ее слова, между ними все еще существовало нечто, притягивающее их друг к другу словно магнит. Напряженность росла, звенела в тишине и, несмотря на холод, обдавала их жаром. Бен видел, как она борется с этим чувством, да и сам не мог совладать с ним. Они оба чувствовали себя несчастными.
— Вы должны поберечь свою ногу, — в замешательстве сказал Бен первое, что пришло на ум. Глупость, конечно, сморозил.
— А вы свою, — парировала она.
Они впились глазами друг другу.
Во взгляде Элизабет застыло страдание, боль, усталость. Она едва сдерживала рыдания.
Она повернулась, чтобы уйти, но Бен успел схватить ее и удержать. Элизабет не вырывалась. Да и смысла в этом не было. Она прекрасно знала силу Бена — ей с ним не совладать. И не затевать же ей глупую возню — бессмысленную и обреченную на провал?
Бен хотел извиниться. Но вместо этого он снова сморозил глупость, задав наихудший из вопросов, какой он только мог задать в этой ситуации:
— А где Камерон?
Лицо Элизабет побелело от гнева.
— Ну конечно, мы же с ним сообщники. Он прячется в камнях — здесь, неподалеку. Или устроил засаду в одном из колодцев. Вы кретин, Бен Мастерс. Пустите меня.
Тело ее напряглось как струна, глаза метали молнии. Она презрительно откинула назад голову.
Но Бен выдержал ее взгляд и продолжал удерживать.
— Выслушайте меня, Элизабет. Он был рядом всякий раз, когда случались эти… происшествия со мной и Сарой Энн.
— И вы решили, что мы с ним в заговоре…
— Вы — нет, — ответил Бен. — Но Камерон…
— Дрю не мог сделать этого, — отрезала она.
— Откуда вам знать? — Голос Бена дрогнул от охватившей его ревности.
— Все американские адвокаты такие подозрительные?
— Нет. Только те, в которых стреляют, которых сбивают лошадьми и деревянными ящиками.
Гнев в глазах Элизабет немного поостыл.
— Это была не я, и это не мог быть Дрю, — сказала Элизабет.
— Почему?
— У него нет причин для этого.
— У него есть вы.
Она так широко раскрыла глаза, что Бен тут же понял, что допустил очередную промашку. Ему вдруг стало очевидно, что Камерона и Элизабет не связывает ничего, кроме дружбы.
— Он мой друг, и больше ничего, — словно в подтверждение его мыслей, сказала Элизабет. Глаза ее стали удивленными.
— Но, может быть, он хочет большего.
— Нет, — покачала она головой. — Ему больше нравятся актриски.
У Бена пересохло во рту. Нет, Эндрю Камерон был больше чем другом для нее, он чувствовал это, но Элизабет, без сомнения, верит в то, что говорит.
— Не думаете же вы, что… — Элизабет остановилась на полуфразе.
— Я уже не знаю, что мне думать, — сухо ответил. Бен, — но я всегда привык отвечать выстрелом на выстрел. И не прощаю тех, кто устраивает мне ловушку.
Объяснение вышло туманным, и Бен не был уверен, что Элизабет поняла его — до тех пор, пока она не заговорила.
— И часто вам приходилось стрелять?
Бен задумался. Отвечать ему придется, но его ответ потянет за собой новые вопросы. Готов ли он открыть Элизабет свое прошлое?
— Оставайтесь при своих секретах, — холодно бросила она, заметив его нерешительность. — Я вовсе не желаю их знать.
— Элизабет, — мягко произнес Бен.
— Я не знаю, кто вы и что из себя представляете, — сказала она. — Хотя какое-то время назад мне казалось, что знаю.
Она сглотнула и затем продолжила:
— Вы — хамелеон, Бен Мастерс. Ну что ж, теперь вы получили Калхолм. Наслаждайтесь!
В голосе Элизабет было столько гнева, что Бен ослабил хватку, и Элизабет тут же отдернула руку, словно от прикосновения к ядовитой змее.
— Старый маркиз подарил мне Шэдоу, и я надеюсь, что вы не станете отбирать у меня его подарок! Я покину Калхолм как только смогу.
— Нет, — возразил Бен. — Это же ваш дом.
— Уже нет. А может, и никогда не был им, — сказала Элизабет. — Убежище — да, но не дом. — Бен наклонился к Элизабет, но та отпрянула.
— Нет, — сказала она, — не приближайтесь! — Она смотрела на него с вызовом, только губы ее слегка дрожали. Элизабет стояла вплотную к стене и при попытке отстраниться уперлась в нее спиной. Сейчас она была похожа на испуганного олененка, загнанного охотниками. Дрожь пробежала по ее телу, и Элизабет невольно вспомнила ту, другую дрожь, которая охватывала ее рядом с этим человеком. Что же она натворила! Впустила этого мужчину в свою постель и в свою жизнь с такой доверчивостью и теперь жестоко расплачивается за это! Бен поднял руку и нежно коснулся лица Элизабет. Она вздрогнула, словно его рука была раскаленным железом.
— Нет, — прошептала Элизабет и облизнула пересохшие губы. — Нет, — тихо повторила она.
Залетевший в развалины ветерок растрепал ее волосы. Гнев, пылавший в груди Элизабет, был так силен, что ветерок показался ей не прохладным, а раскаленным, как в пустыне.
— Бен… пожалуйста… — потерянно сказала она.
Он наклонил голову и прижался губами к ее губам. На какое-то мгновение она застыла, а затем, почти против воли, принялась страстно отвечать ему. Он обнял ее, она обвила его своими руками — поначалу робко, неуверенно, а затем все крепче. Горячая волна страсти зародилась в душе Бена, и по тому, как откликнулось на нее тело Элизабет, он понял, что они оба сгорают от одного и того же желания.
Бен негромко застонал, когда Элизабет прижалась к нему в страстном ожидании. Ее тело трепетало в его руках, и он чувствовал эту дрожь каждой клеточкой своего тела. Чувствовал и все сильнее сжимал Элизабет в своих объятиях.
Он знал, что должен остановиться, но не мог. Он был целиком во власти чувств. Но что двигало им? Желание? Страсть? Любовь?
Из груди Элизабет вырвалось рыдание, и Бен испытал мучительную боль. Он закрыл глаза. Почему он всегда доставляет страдание тем, кого любит? Когда же он научится верить людям?
Что он творит? Он должен отпустить Элизабет, пока не совершил того, что позволит ей назвать его подлецом. Зачем он распаляет в ней желание? Куда заведет их обоих это безумие?
Бен бессильно уронил руки.
— Прошу прощения, — сказал он. Второй раз за последние полчаса.
Элизабет испытующе посмотрела на него.
— Вы когда-нибудь кому-нибудь способны поверить? — спросила она наконец. Он ответил после долгой паузы:
— Давно уже никому не верю.
— Это из-за Клэр?
— Не только, — пожал он плечами.
— Из-за матери Сары Энн? Вы никогда не говорите о ней.
Он помолчал еще немного и неожиданно признался:
— Она могла бы жить, если бы не встретила меня.
— Могла бы?
— Она была бы жива, — поправился он. — Я… Я втянул ее в одну историю…
Элизабет напряженно задумалась, нахмурив брови.
— Вы вините себя в ее смерти?
Бен молчал, но в его молчании слышалось раскаяние — такое сильное, что даже воздух, казалось, сгустился и застыл.
— Это потому что?..
Ему не хотелось ничего объяснять. Даже думать не хотелось — почему. Да и зачем объяснять? Бену оставалось лишь одно — вернуться домой, в свою родную Америку, наладить понемногу жизнь и постараться сделать все, чтобы Сара Энн поскорее забыла про Элизабет.
Пустые надежды.
Бен невнятно пробормотал слова извинения и повернулся, собираясь уходить.
Элизабет остановила его, взяв за руку.
— Бен?..
Он обернулся, заглянул в ее глаза, и у него перехватило дыхание. В ее глазах он прочитал надежду. Надежду и желание.
Она снова повторила его имя и коснулась пальцами груди Бена.
— Бен, я не хочу, чтобы ты уходил. Я хочу… — Она не договорила, встретившись с ним взглядом. Затем обхватила рукой его шею и прижалась губами к его губам.
20.
Прежде чем Элизабет успела перевести дыхание, Бен крепко обнял ее, приподнял над землей и жадно прильнул губами к ее рту. Она не сопротивлялась. Напротив, прижалась к нему всем телом.
В глазах Бена оставалось сомнение, в них читались грусть, и угрызения совести, и раскаяние, и от этого сердце Элизабет болезненно сжималось. Неожиданно она поняла. Он был испуган — даже больше, чем она сама, и причиной тому был страх потерять человека, которого он позволил себе полюбить. Полюбил, несмотря на то, что те женщины, которых ему довелось полюбить, покидали его — предавая или умирая. И еще он боялся, что и Элизабет может, как и они, покинуть его.
Ужасная это штука — неверие. Элизабет знала это. И хотела доказать Бену, что она другая, что ей он может верить.
Она должна доказать ему это, потому что очень любит его.
Она распахнула двери своей страсти и заманила Бена в ее сети. Заставила его потерять голову.
Бен продолжал целовать Элизабет, забыв обо всем на свете, потеряв контроль над временем и над собой. Она и не хотела, чтобы его что-то сдерживало. Ей хотелось познать его. Всего. Все его секреты, все его тайные мысли.
Когда Бен, осыпав горячими поцелуями шею, склонился к ее плечу, Элизабет отклонила голову, облегчая ему задачу. Когда его руки осторожно скользили по ее телу, она придвинулась, подставляя свою грудь. А когда он поднял ее блузку и припал губами к торчащим, упругим соскам, все тело Элизабет содрогнулось от страсти.
Она стала медленно сползать вдоль стены, увлекая Бена за собою. Наконец они оба оказались на земле. Бен скинул жилет и теперь нащупывал негнущимися пальцами пуговицы на брюках. Она принялась помогать, сгорая от страсти. Наконец раскаленное естество Бена обрело свободу.
— Элизабет, — яростно прошептал он и принялся стаскивать с нее бриджи. Она помогала ему с той же яростью и с тем же нетерпением. Элизабет опрокинула Бена на спину и стала опускаться на него сверху, не в силах больше терпеть ни секунды. Его огромное тело казалось расслабленным, но вдруг стремительно приблизилось и заполнило собой пылающую от страсти Элизабет.
В душе ее причудливо смешались восторг и печаль. Она знала, что жизнь ее никогда не станет полной без этого человека. А он тем временем проникал все глубже и глубже, до самых потаенных уголков, казалось даже — до самого дна ее души, до самого сердца.
Она словно со стороны услышала свой собственный крик. Их тела двигались в простом и вечном ритме. Движение становилось все быстрее, а крик Элизабет — все громче. Он рвался наружу из ее пересохших губ неудержимо и властно, словно птица, взмывающая к небесам. Их тела продолжали свой эротический танец — танец, которому уже тысячи лет. Элизабет ощущала себя вне этого мира, а Бен тем временем входил в нее снова и снова, и ей казалось, что еще немного, и она не выдержит, взорвется. Тело Бена содрогнулось в серии сильных коротких толчков, и Элизабет почувствовала внутри себя горячую влагу. Бешеная скачка сменилась ощущением радости и удовлетворенного покоя — чудесное, неведомое ей прежде состояние.
Она коснулась пальцами щеки Бена и почувствовала, что она, несмотря на холодный день, покрыта мелкими капельками пота. Бен тяжело дышал, постепенно успокаиваясь, становилось расслабленным и его тело. Но они пока еще были единым целым — он и она, и от этого на сердце Элизабет стало светло и радостно. Ее собственное дыхание успокоилось, и только тело все еще продолжало мелко вздрагивать в волнах утихающей страсти.
— Элизабет, — тихо сказал он и легко провел пальцем по ее лицу, щеке, шее. Она прочитала в этом прикосновении любовь, и нежность, и заботу. Лицо Бена разгладилось, стало мягким и добрым.
Она улыбнулась, провела тыльной стороной ладони по его щеке, пытаясь безмолвно сказать о своей безграничной любви. Ей хотелось кричать от счастья, но она молчала и только продолжала гладить его щеку.
Ей не хотелось слов. Не хотелось торопить события. Она подождет того дня, когда он сам поймет, как любит ее, как они нужны друг другу. Она знала, что Бен поймет — если уже не понял.
Бен поцеловал ее руку, задержал ненадолго губы на нежной коже, затем медленно оторвал их.
— Холодно, — сказал он.
— А я и не заметила, — улыбнулась она в ответ.
И правда, если что-то занимало ее сейчас меньше всего, так это погода.
Они медленно поднялись, и Бен помог Элизабет одеться. Сейчас, когда их тела не были больше прижаты друг к другу, Элизабет ощутила холодок и поежилась. Бен заметил ее жест и накинул на плечи Элизабет свою куртку.
Но если она и дрожала, то не от холода. Ее тело все еще содрогалось от недавно пережитого наслаждения.
Она протянула руку, сжала ладонь Бена. Глаза ее сияли светом любви. Бен выглядел смущенным, но прежняя напряженность, казалось, оставила его.
И он — улыбался. Улыбался той самой своей скупой улыбкой, что всегда заставляла замирать сердце Элизабет. Она выпустила из ладони руку Бена и прикоснулась к его лицу, проведя пальцем от кончика глаза вниз, по щеке.
— Ты позволяешь кому-нибудь такую близость? — спросила она.
Он озадаченно посмотрел на нее, не очень понимая, что она имеет в виду.
— Не считая Сары Энн, — сказала Элизабет. Ребенка просто любить, ему просто верить. Ребенок не обманет и не предаст. Бен поиграл желваками.
— А ты? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я никого не отталкиваю. Может быть, я сама одинока, как… как ребенок.
— Расскажи о себе, — мягко попросил он, обнимая Элизабет за плечи. Она прижалась теснее к его плечу.
— Что тебе сказать? Мои отец с матерью ненавидели друг друга. Братья последовали их примеру. Всегда ссорились, задирались, враждовали. В нашем доме никогда не звучал смех. В нем никогда не было любви. Только вражда. Я ненавидела свой дом, но в школу меня не отдавали — мои родители считали, что для девочки образование не обязательно. Читать меня научила жена нашего священника, — Элизабет неожиданно улыбнулась. — Она и няня были единственными, кто был добр ко мне. Но затем няня погибла при пожаре, священник умер, и его жена уехала из нашего городка. А я снова осталась одна.
Элизабет немного помолчала.
— Но я многому научилась от них. Поняла, что люди могут любить, что они бывают добрыми и теплыми. А затем… после их ухода я стала еще более одинокой. И тогда обратила свое сердце к лошадям. Верховая езда в Хайленде считается пустым занятием, и мне приходилось скрывать от отца свою страсть. Любовь к животным у нас считалась слабостью. Животные созданы, чтобы их использовать, а за ненадобностью — убивают,
— А Джейми Гамильтон? — спросил Бен. — Как ты с ним познакомилась?
— Он дружил с одним из моих братьев. У нас была богатая, хотя и не знатная семья. На титулованных людей у нас смотрели с завистью. Вот родители и решили приобрести с помощью Джейми недостающий титул. За мной дали большое приданое — достаточное, чтобы он женился на мне. Мои родители считали, что титул Джейми придаст нашей семье… больше респектабельности.
— Ты любила его?
Он уже задавал ей этот вопрос, но счел ответ двусмысленным. Теперь ему хотелось знать всю правду. Ему хотелось составить окончательное мнение об этом человеке. Ведь о Джейми все говорили по-разному — кто с осуждением, кто с обожанием.
Элизабет подумала.
— Он был добрым. Нетребовательным. Совсем не похожим на моих родственников. Пожалуй, он казался мне не мужчиной, а скорее сказочным принцем. В нашей семье мужчины были таковы, что заставляли меня думать… — Она передернула плечами, вспомнив об отце и похожих на него мужчинах — злых, жестоких, для которых женщина была не человеком, а игрушкой, куклой. — Мне было восемнадцать, и Джейми казался мне замечательным.
— И он был таким?
Она снова помолчала.
— Он всегда был внимательным, и нас объединяла любовь к лошадям. Мне этого… хватало.
Так оно и было. Она была довольна, ибо не знала иного. Не знала наслаждения и острой, до боли, страсти, не знала счастья и горя, которые несет с собой любовь. Не знала до самых последних дней.
Бен обнял ее за плечи — так, словно услышал не произнесенные ею слова. Как тепло и спокойно было ей в его объятиях! Интересно, в глубине его души все еще живы былые подозрения?
— Я никого не могу обидеть, — прошептала она в надежде, что Бен, наконец, поверит ей.
— Я знаю, — сказал он. — И, похоже, всегда знал это. Я только…
— Ты только боялся за Сару Энн.
— Я несу вину за смерть ее матери, — сказал Бен. — И не могу допустить, чтобы с девочкой что-нибудь случилось. Это похоже на бой с тенью. Я знаю, что враг рядом, что он выжидает, но я не знаю — кто этот враг.
Элизабет не сомневалась, что поиски Бена не останутся безрезультатными. С самого начала она поняла, что он из тех людей, которые всегда доводят до конца начатое дело.
В глазах Бена оставалось сомнение, в них читались грусть, и угрызения совести, и раскаяние, и от этого сердце Элизабет болезненно сжималось. Неожиданно она поняла. Он был испуган — даже больше, чем она сама, и причиной тому был страх потерять человека, которого он позволил себе полюбить. Полюбил, несмотря на то, что те женщины, которых ему довелось полюбить, покидали его — предавая или умирая. И еще он боялся, что и Элизабет может, как и они, покинуть его.
Ужасная это штука — неверие. Элизабет знала это. И хотела доказать Бену, что она другая, что ей он может верить.
Она должна доказать ему это, потому что очень любит его.
Она распахнула двери своей страсти и заманила Бена в ее сети. Заставила его потерять голову.
Бен продолжал целовать Элизабет, забыв обо всем на свете, потеряв контроль над временем и над собой. Она и не хотела, чтобы его что-то сдерживало. Ей хотелось познать его. Всего. Все его секреты, все его тайные мысли.
Когда Бен, осыпав горячими поцелуями шею, склонился к ее плечу, Элизабет отклонила голову, облегчая ему задачу. Когда его руки осторожно скользили по ее телу, она придвинулась, подставляя свою грудь. А когда он поднял ее блузку и припал губами к торчащим, упругим соскам, все тело Элизабет содрогнулось от страсти.
Она стала медленно сползать вдоль стены, увлекая Бена за собою. Наконец они оба оказались на земле. Бен скинул жилет и теперь нащупывал негнущимися пальцами пуговицы на брюках. Она принялась помогать, сгорая от страсти. Наконец раскаленное естество Бена обрело свободу.
— Элизабет, — яростно прошептал он и принялся стаскивать с нее бриджи. Она помогала ему с той же яростью и с тем же нетерпением. Элизабет опрокинула Бена на спину и стала опускаться на него сверху, не в силах больше терпеть ни секунды. Его огромное тело казалось расслабленным, но вдруг стремительно приблизилось и заполнило собой пылающую от страсти Элизабет.
В душе ее причудливо смешались восторг и печаль. Она знала, что жизнь ее никогда не станет полной без этого человека. А он тем временем проникал все глубже и глубже, до самых потаенных уголков, казалось даже — до самого дна ее души, до самого сердца.
Она словно со стороны услышала свой собственный крик. Их тела двигались в простом и вечном ритме. Движение становилось все быстрее, а крик Элизабет — все громче. Он рвался наружу из ее пересохших губ неудержимо и властно, словно птица, взмывающая к небесам. Их тела продолжали свой эротический танец — танец, которому уже тысячи лет. Элизабет ощущала себя вне этого мира, а Бен тем временем входил в нее снова и снова, и ей казалось, что еще немного, и она не выдержит, взорвется. Тело Бена содрогнулось в серии сильных коротких толчков, и Элизабет почувствовала внутри себя горячую влагу. Бешеная скачка сменилась ощущением радости и удовлетворенного покоя — чудесное, неведомое ей прежде состояние.
Она коснулась пальцами щеки Бена и почувствовала, что она, несмотря на холодный день, покрыта мелкими капельками пота. Бен тяжело дышал, постепенно успокаиваясь, становилось расслабленным и его тело. Но они пока еще были единым целым — он и она, и от этого на сердце Элизабет стало светло и радостно. Ее собственное дыхание успокоилось, и только тело все еще продолжало мелко вздрагивать в волнах утихающей страсти.
— Элизабет, — тихо сказал он и легко провел пальцем по ее лицу, щеке, шее. Она прочитала в этом прикосновении любовь, и нежность, и заботу. Лицо Бена разгладилось, стало мягким и добрым.
Она улыбнулась, провела тыльной стороной ладони по его щеке, пытаясь безмолвно сказать о своей безграничной любви. Ей хотелось кричать от счастья, но она молчала и только продолжала гладить его щеку.
Ей не хотелось слов. Не хотелось торопить события. Она подождет того дня, когда он сам поймет, как любит ее, как они нужны друг другу. Она знала, что Бен поймет — если уже не понял.
Бен поцеловал ее руку, задержал ненадолго губы на нежной коже, затем медленно оторвал их.
— Холодно, — сказал он.
— А я и не заметила, — улыбнулась она в ответ.
И правда, если что-то занимало ее сейчас меньше всего, так это погода.
Они медленно поднялись, и Бен помог Элизабет одеться. Сейчас, когда их тела не были больше прижаты друг к другу, Элизабет ощутила холодок и поежилась. Бен заметил ее жест и накинул на плечи Элизабет свою куртку.
Но если она и дрожала, то не от холода. Ее тело все еще содрогалось от недавно пережитого наслаждения.
Она протянула руку, сжала ладонь Бена. Глаза ее сияли светом любви. Бен выглядел смущенным, но прежняя напряженность, казалось, оставила его.
И он — улыбался. Улыбался той самой своей скупой улыбкой, что всегда заставляла замирать сердце Элизабет. Она выпустила из ладони руку Бена и прикоснулась к его лицу, проведя пальцем от кончика глаза вниз, по щеке.
— Ты позволяешь кому-нибудь такую близость? — спросила она.
Он озадаченно посмотрел на нее, не очень понимая, что она имеет в виду.
— Не считая Сары Энн, — сказала Элизабет. Ребенка просто любить, ему просто верить. Ребенок не обманет и не предаст. Бен поиграл желваками.
— А ты? — ответил он вопросом на вопрос.
— Я никого не отталкиваю. Может быть, я сама одинока, как… как ребенок.
— Расскажи о себе, — мягко попросил он, обнимая Элизабет за плечи. Она прижалась теснее к его плечу.
— Что тебе сказать? Мои отец с матерью ненавидели друг друга. Братья последовали их примеру. Всегда ссорились, задирались, враждовали. В нашем доме никогда не звучал смех. В нем никогда не было любви. Только вражда. Я ненавидела свой дом, но в школу меня не отдавали — мои родители считали, что для девочки образование не обязательно. Читать меня научила жена нашего священника, — Элизабет неожиданно улыбнулась. — Она и няня были единственными, кто был добр ко мне. Но затем няня погибла при пожаре, священник умер, и его жена уехала из нашего городка. А я снова осталась одна.
Элизабет немного помолчала.
— Но я многому научилась от них. Поняла, что люди могут любить, что они бывают добрыми и теплыми. А затем… после их ухода я стала еще более одинокой. И тогда обратила свое сердце к лошадям. Верховая езда в Хайленде считается пустым занятием, и мне приходилось скрывать от отца свою страсть. Любовь к животным у нас считалась слабостью. Животные созданы, чтобы их использовать, а за ненадобностью — убивают,
— А Джейми Гамильтон? — спросил Бен. — Как ты с ним познакомилась?
— Он дружил с одним из моих братьев. У нас была богатая, хотя и не знатная семья. На титулованных людей у нас смотрели с завистью. Вот родители и решили приобрести с помощью Джейми недостающий титул. За мной дали большое приданое — достаточное, чтобы он женился на мне. Мои родители считали, что титул Джейми придаст нашей семье… больше респектабельности.
— Ты любила его?
Он уже задавал ей этот вопрос, но счел ответ двусмысленным. Теперь ему хотелось знать всю правду. Ему хотелось составить окончательное мнение об этом человеке. Ведь о Джейми все говорили по-разному — кто с осуждением, кто с обожанием.
Элизабет подумала.
— Он был добрым. Нетребовательным. Совсем не похожим на моих родственников. Пожалуй, он казался мне не мужчиной, а скорее сказочным принцем. В нашей семье мужчины были таковы, что заставляли меня думать… — Она передернула плечами, вспомнив об отце и похожих на него мужчинах — злых, жестоких, для которых женщина была не человеком, а игрушкой, куклой. — Мне было восемнадцать, и Джейми казался мне замечательным.
— И он был таким?
Она снова помолчала.
— Он всегда был внимательным, и нас объединяла любовь к лошадям. Мне этого… хватало.
Так оно и было. Она была довольна, ибо не знала иного. Не знала наслаждения и острой, до боли, страсти, не знала счастья и горя, которые несет с собой любовь. Не знала до самых последних дней.
Бен обнял ее за плечи — так, словно услышал не произнесенные ею слова. Как тепло и спокойно было ей в его объятиях! Интересно, в глубине его души все еще живы былые подозрения?
— Я никого не могу обидеть, — прошептала она в надежде, что Бен, наконец, поверит ей.
— Я знаю, — сказал он. — И, похоже, всегда знал это. Я только…
— Ты только боялся за Сару Энн.
— Я несу вину за смерть ее матери, — сказал Бен. — И не могу допустить, чтобы с девочкой что-нибудь случилось. Это похоже на бой с тенью. Я знаю, что враг рядом, что он выжидает, но я не знаю — кто этот враг.
Элизабет не сомневалась, что поиски Бена не останутся безрезультатными. С самого начала она поняла, что он из тех людей, которые всегда доводят до конца начатое дело.