Бен оторвался от своих мыслей и тоже высунулся в окно. Он понимал, что это повредит его образу респектабельного опекуна Сары Энн, но что он мог с собой поделать? В новой роли он пребывал совсем недавно, и по большей части в нем по-прежнему жил бывший солдат, а затем шериф американской полиции. Он-то и управлял действиями Бена. Неизвестно, чего желал бы сейчас на месте Бена нормальный адвокат. Что касается самого Бена, то он прежде всего хотел бы увидеть управляющего.
   А вообще он чувствовал сейчас себя словно бык, затесавшийся в стадо лошадей. А еще точнее — овец. Одному богу известно, сколько овец они с Сарой Энн перевидали из окна кареты за последние дни. Сотни, тысячи, уйму! Причем это были какие-то необыкновенные овцы, не такие, как в Америке, а огромные рогатые твари, с густой, лохматой, словно у буйволов, шерстью.
   Экипаж свернул на дорожку, притормозил и остановился возле подъезда. Подъезд впечатлял. Высокая каменная лестница, массивные дубовые двери…
   Под стать подъезду был и сам дом. Бен прикинул на глазок и решил, что в этой громадине таких домиков, где Бен родился и вырос, уместится штук двадцать, не меньше. Как они будут чувствовать себя в этом огромном здании — особенно Сара Энн, которая всю свою короткую жизнь провела в маленьком коттедже?
   Сара Энн осторожно подергала Бена за рукав, привлекая его внимание. В ответ он сжал в своей ладони ее ручку.
   «Все ли я делаю, как надо?» — спросил он себя в очередной раз.
   Он очень хотел, чтобы у Сары Энн появилась семья — настоящая семья. Ведь она может дать девочке то, что не сможет ей дать он сам — одинокий, разуверившийся в людях холостяк, уставший от жизни. Новая шотландская родня? Бен надеялся, что они не смогут не полюбить это чудесное зеленоглазое создание.
   Едва карета остановилась, распахнулась входная дверь, и на пороге появилась Элизабет.
   «А она не теряла времени зря», — отметил про себя Бен. Элизабет успела переодеться, и теперь на ней было строгое серое платье с глубоким вырезом. Яркая красно-голубая клетчатая шаль, накинутая на плечи, была заколота простой брошью. Каштановые волосы тщательно расчесаны и собраны сзади голубой лентой. Элизабет можно было бы назвать сейчас веселой и беззаботной, если бы не напряжение, затаившееся в глубине ее прекрасных глаз. Однако Бен рассмотрел эту тревогу, и молодая женщина сразу напомнила ему актрису, играющую не самую любимую свою роль.
   Элизабет двинулась вниз по ступеням, и за ее спиной появилась еще одна леди. Одетая гораздо более богато и ярко, она была так красива, что несколько мгновений Бен просто не мог оторвать от нее глаз. Такой красивой женщины он не видел за всю свою жизнь. Судя по всему, это была Барбара Гамильтон, вторая вдова. Ее глаза, редкостного фиалкового цвета, удивительно красиво сочетались с густыми, черными, словно вороново крыло, волосами и тонкими чертами лица.
   Бен выбрался из экипажа и помог Саре Энн спуститься на землю. В одной руке девочка крепко держала корзину с кошкой, а другой так же крепко сжимала ладонь Бена.
   Барбара Гамильтон пошла — нет, скорее, поплыла навстречу им, приветственно подняв руку. Подойдя ближе, она произнесла мелодичным, сочным, под стать своему лицу, голосом:
   — Добро пожаловать в Калхолм.
   Бен осторожно коснулся ее протянутой руки и, несмотря на волнение, не мог не отметить с восхищением, как нежна ее узкая изящная рука, унизанная кольцами.
   — Бен Мастерс, — коротко представился он. — А это — ваша племянница, Сара Энн.
   — Какая вы красивая, — бесхитростно сказала Сара Энн.
   Бен в очередной раз поразился умению Сары Энн вот так просто и коротко сказать все то, что он сам чувствовал, но не мог выразить словами. Это было одно из тех свойств, что так очаровывали и поражали его в этой малышке.
   — Спасибо, — ласково ответила Барбара Гамильтон. — Элизабет рассказала нам о вашем приключении. Я уже не раз просила ее не носиться сломя голову по дорогам, но… Вы, должно быть, устали. Слуги сейчас приготовят комнаты для вас и накроют стол.
   Бен повернулся к Элизабет, стоявшей чуть позади свой золовки. При упоминании о комнатах и еде она едва усмехнулась кончиками губ. И Бен тут же догадался, кто на самом деле отдал эти распоряжения — конечно же, Элизабет, а не Барбара.
   И еще он сразу же почувствовал неприязнь этих женщин друг к другу. Эта неприязнь, казалось, пропитывала воздух. Неприязнь читалась в том, как открыто игнорировала свою золовку Барбара Гамильтон, и в том, с каким выражением смотрела на нее, в свою очередь, Элизабет.
   Во взгляде ее читалась откровенная усмешка, и Бен мог поклясться, что понимает причину этой усмешки.
   Впрочем, как еще может смотреть обыкновенная женщина на другую, если та красива, словно картинка?
   — Благодарю вас обеих, — сказал Бен. — Сара Энн действительно очень устала, и нам обоим необходима горячая ванна.
   Элизабет удивленно приподняла бровь, а Барбара была неприятно поражена. Вот как! Оказывается, этот американец способен видеть не только ее, но и эту серую курочку! А ведь мужчины, завидев Барбару, как правило, напрочь переставали замечать кого-либо, кроме нее.
   Бен повел себя с обеими дамами просто — может быть, даже чересчур просто. Для тех, кто хорошо знал Бена, это могло означать только одно: он любовался ими, но не верил ни одной из них.
   — Хью будет очень огорчен тем, что не сумел встретить вас, — сказала Барбара.
   «Ах да, еще и Хью. Как же это я про него забыл? — подумал про себя Бен. — Конечно же, Хью. Тот самый, что предлагал деньги Сайласу Мартину за то, чтобы тот не искал наследницу».
   — Он уехал по делам в соседнюю деревню, — пояснила Барбара. — Ведь он занимался имением, пока вы… она… э-э…
   Тут она окончательно смешалась и замолчала.
   — Это не совсем так, — спокойно заметила Элизабет Гамильтон.
   — Ну хорошо… Скажем так: он мог бы заниматься имением, если бы ты не ставила палки ему в колеса.
   Атмосфера накалялась прямо на глазах, и Бен со все возрастающим интересом наблюдал за этой сценой. Нужно внимательно смотреть и слушать и стараться отделить глину от песка — и многое сразу прояснится. Очевидно, что-то отразилось на его лице, потому что Барбара вдруг резко оборвала разговор, и на ее губах вновь заиграла обворожительная улыбка.
   — Я приказала повару испечь для вас лепешки, — сказала она. — Надеюсь, нам удастся показать вам истинное шотландское гостеприимство.
   Она повернулась и пошла к двери в полной уверенности, что Бен последует за нею. Однако он прежде посмотрел на Элизабет Гамильтон, ожидая, что скажет она.
   — Да, — приветливо улыбнулась Элизабет. — Пойдемте. Джорди отнесет багаж в ваши комнаты, а я тем временем распоряжусь о горячей воде для ванны.
   Нешуточная битва бушевала между этими двумя женщинами — теперь для Бена это было совершенно очевидно. Ему оставалось лишь сожалеть, что такой леди, как Элизабет Гамильтон, приходится участвовать в этой грязной войне. Подобные вещи явно не в ее характере. Скорее всего, она против воли втянута в эту борьбу. Да, да, это очевидно. Так же очевидно, как и то, что она считает свою золовку победительницей в первом раунде.
   «Что за игра здесь идет?» — подумал Бен.
   Он не знал, как в этом доме отнесутся к его появлению, но готовил себя к тому, что обитатели Калхолма скорее всего примут в штыки и его, и Сару Энн. Но действительность оказалась совсем иной. Пока что здесь относились к ним, как к желанным гостям, и готовы были — во всяком случае, на первый взгляд — во всем идти навстречу им обоим. Это было неожиданно и заставляло Бена думать о том, каких еще сюрпризов стоит ему ожидать от Гамильтонов.
   Бен криво усмехнулся. «Приключение обещает быть интересным», — решил он.
* * *
   Элизабет рассматривала свое вечернее платье, когда в дверь ее спальни тихонько постучали. Она открыла и увидела на пороге взволнованного дворецкого.
   Дункан Маккормик был уже слишком стар для того, чтобы оставаться в услужении, но решительно отметал все предложения уйти на покой. Настаивать на этом Элизабет тоже не могла — ей было искренне жаль старика. Да, Дункан стал плохо слышать, вечно все ронял, вечно обо всем забывал, но… Но он прожил здесь всю свою жизнь и служил еще отцу Джейми, когда тот был молод. Кроме того, нужно было еще поискать человека, который так бы гордился и Калхолмом, и своей должностью дворецкого, как Маккормик. Вот почему при каждом намеке Элизабет на то, что ему пора на покой, на глаза старика наворачивались слезы. И то сказать: Гамильтоны были его семьей, а этот дом — его домом. В этом была его жизнь, его мир, все, что он имел на этом свете.
   Сейчас Дункан выглядел так, словно только что проглотил живого угря, — ошеломленным и обиженным одновременно.
   — Гм… Американец, — начал он, запинаясь. — Ему не нравятся к-комнаты.
   Элизабет почувствовала закипающий в ней гнев. Комнаты ему не нравятся! А ведь она с таким старанием выбирала спальню для этого нахала! И не только со старанием, надо признаться. Для Бена была приготовлена лучшая комната в доме — в стороне от хозяйских, и подобрать что-нибудь более удобное просто невозможно, во всяком случае, в западном крыле. А селить его в восточном крыле, рядом с Хью и Барбарой Элизабет категорически не хотела. Не хватает еще своими руками расчищать дорогу Барбаре!
   А девочка, разумеется, будет спать в детской.
   — Очевидно, он хочет занять спальню хозяина Калхолма? — спросила Элизабет.
   — Не-ет, — потряс своей головой Дункан, и на лице его отразилось страдание. Как и все обитатели Калхолма, он прекрасно понимал, что приезд американца сулит перемены, а может быть, кое-что и похуже. И, как все слуги, очень дрожал за свое место.
   — Нет, — повторил он. — Он хочет, чтобы девочка была рядом с ним. Сказал, что детская не годится.
   Слова дворецкого привели Элизабет в замешательство. Она ожидала услышать что угодно, но только не это. Дети всегда спали в детской, как правило, под присмотром нянек или гувернанток. Детская располагалась в самом тихом уголке дома, вдали от шума и посторонних глаз. Завтра с самого утра Элизабет намеревалась отправиться в ближайшую деревню и нанять там няню для Сары Энн. Разумеется, и эту практическую проблему предстояло решить ей, а не Барбаре, которая всегда уклонялась от подобных дел. Однако Бен Мастерс, похоже, вовсе не намерен ждать, пока она это сделает.
   Требования к комнатам, в которых будет жить Сара Энн и он сам, были у Бена немногочисленными, но вполне конкретными. Если Сайлас Мартин не ошибся, Бену нельзя ни на минуту выпускать девочку из-под своего контроля. А где при этом ему придется спать — это уж его дело.
   Бен вовсе не хотел утверждать свои права силой. Давление и высокомерие были ему глубоко чужды. Но и плясать под чью-то дудку он не собирался. Он не делал этого раньше, не станет этого делать и впредь.
   Сару Энн решили поместить этажом выше его спальни, в детской. Старый дворецкий заявил, что это единственное место в доме, по-настоящему пригодное для ребенка. Господи, каким испуганным и ошеломленным он выглядел, когда Бен сказал ему, что так дело не пойдет. Да и Сара Энн немедленно принялась плакать, когда узнала, что должна будет остаться одна в этой комнате. И никакие игрушки — а ими была заставлена вся детская — не помогли. Даже яркая деревянная лошадка-качалка.
   Сара Энн безутешно рыдала, выплакивая в слезах все: и долгую жизнь без матери, и разлуку с миссис Калворти, и трудное путешествие, и нервную усталость от новых лиц и впечатлений, обрушившихся на нее в Калхолме. А может быть, в атмосфере этого дома девочка сумела распознать подстерегающую ее опасность? Кто знает. Может быть. Ведь Сара Энн всегда отличалась способностью видеть и чувствовать то, что укрыто от других.
   Так или иначе, но Бен категорически воспротивился тому, чтобы их разлучали.
   Вытянувшийся и застывший словно жердь старый дворецкий заявил, что пойдет обо всем доложить леди Элизабет, и удалился, шаркая подошвами и всем своим видом выражая крайнее неодобрение.
   Бен взглянул на Сару Энн. Девочка перестала рыдать, но не двигалась с места, крепко сжимая в одной руке корзину с кошкой, а другой — прижимая к груди свою куклу. Когда она подняла взгляд на Бена, у того едва не разорвалось от жалости сердце — столько отчаяния было в ее глазах.
   — Пойдем к окну, — предложил Бен;
   Она покорно последовала за ним, и Бен поднял девочку на руки, чтобы та смогла лучше рассмотреть открывающийся за стеклом пейзаж: покрытые вереском невысокие холмы и гладь озера, багровеющую в последних лучах заходящего солнца.
   Как непохоже это на сухие, теплые техасские зимы… Негромкое «а-ах» вырвалось из груди Сары Энн при виде открывшейся картины.
   — А здесь можно устраивать пикники? — спросила она, подумав. — Мама однажды брала меня на пикник.
   — Немного холодно для пикника, — ответил Бен. — Но попробовать можно.
   Надо будет раздобыть лошадь для себя и пони для Сары Энн. А еще — съездить в Эдинбург и повидаться с управляющим делами Калхолма. Но не сейчас. Саре Энн нужно несколько дней, чтобы отдохнуть и придти в себя, а ему эти же несколько дней необходимы для того, чтобы попытаться понять, что же тут, в конце концов, происходит.
   Внезапно Сара Энн отвернулась от окна и крепко прижалась к Бену. Корзина с Аннабел, которую девочка так и не выпустила из руки, мягко ударила в его спину. Боже, сколько доверия и нежности было в этом детском объятии!
   — Ты не уйдешь? — прошептала она.
   — Нет, Ягодка, — так же шепотом ответил он, обнимая крошечное тельце. — Ты будешь со мной.
   Она удовлетворенно шмыгнула носом, но не ослабила объятий, и Бен всем своим существом ощутил страх, наполнявший ребенка. Господи, как много значит эта девочка в его жизни! И как он мог раньше жить, не зная ее? Столько лет он прожил на свете и не знал, не подозревал даже, без чего он живет. Сам он рос, не зная родительской ласки. Мать умерла, когда он был еще совсем маленьким, а отец… Отец его был неласковым, замкнутым человеком, с головой погруженным в свою юридическую практику. Бен не мог вспомнить ни одного случая, чтобы отец улыбнулся ему, или — прости ему, господи, — поцеловал своего сына. Он заботился, чтобы у Бена было все необходимое, но этим и исчерпывались его отношения с сыном.
   — Мистер Мастерс.
   Звук собственного имени вернул Бена к действительности.
   В дверях детской стояла Элизабет Гамильтон, и по ее виду было заметно, что она озадачена. Бен опустил Сару Энн на пол, не выпуская, впрочем, ее руки из своей ладони.
   — Миссис Гамильтон, — ответил Бен. Он решил обратиться к ней именно так, поскольку до сих пор чувствовал себя ужасно неуверенно в тех случаях, когда ему приходилось общаться с титулованными особами. Бен всегда боялся что-нибудь при этом напутать. — Простите, если обращаюсь к вам не совсем так, как того требует этикет.
   — Барбара и я формально носим титул леди Калхолм, — ответила Элизабет. — Но слуги и большинство наших гостей предпочитают называть нас просто леди Элизабет и леди Барбара. Это проще и не вносит путаницы.
   — Значит, леди Элизабет?
   — Поскольку мы родственники, можно еще проще. Например, Элизабет.
   — Значит, Элизабет, — сказал Бен, изучая ее лицо. Несмотря на дружеский тон их разговора, в лице Элизабет угадывалось какое-то напряжение, причину которого Бен пока не мог распознать.
   — Я узнала, что вы недовольны тем, как вас разместили, — коротко сказала она.
   — Не меня. К своему жилищу у меня нет претензий. Но меня не устраивает то, что детская расположена на третьем этаже, а моя спальня — на втором. Я хочу быть как можно ближе к Саре Энн. — Бен внимательно посмотрел на Элизабет и добавил:
   — Ей всего четыре, и она еще слишком мала, чтобы оставаться одной так далеко от взрослых.
   — Я полагаю, что мы сможем нанять для нее няню, — ответила Элизабет Гамильтон. — Так принято…
   — А мне наплевать, черт побери, на то, как это принято!
   Губы ее тронула едва заметная улыбка, а глаза слегка расширились. То ли ее рассмешила его ярость, то ли она удивилась его неуместным требованиям — Бен так и не понял.
   — Если мы поселим Сару Энн в комнате рядом с вами, это будет достаточно близко? — спросила Элизабет.
   Бен задумался. Во время плавания девочка была всегда в одной каюте с ним, а здесь, на суше, — на расстоянии вытянутой руки, не дальше. Даже когда им нужно было переодеться, они вешали между собой занавеску — и все.
   — Я хочу остаться с папой, — отчаянно прошептала Сара Энн.
   — Ну и оставайся, — неожиданно согласилась Элизабет Гамильтон. — И к чертям все условности!
   Бену почему-то живо вспомнилось в этот момент, как леди Элизабет, одетая в мужское платье, лихо перемахивает через пятифутовую каменную стенку верхом на сером жеребце — подвиг, доступный отнюдь не каждому мужчине.
   — В западном крыле есть еще одна спальня, — добавила Элизабет. — Она, правда, не так удобна, как та, что была приготовлена для вас, но у нее есть одно преимущество: там две комнаты. Большая и маленькая, примыкающая к ней.
   — Я за удобствами не гонюсь, — ответил Бен. — Мне частенько приходилось спать и на голой земле.
   Элизабет удивленно приподняла бровь, но от расспросов удержалась.
   — Я прикажу Дункану, чтобы он показал ее вам. Он сейчас, наверное, где-то в холле, — сказала Элизабет и с лукавой усмешкой добавила:
   — Впрочем, он всегда сам выбирает, где ему быть.
   Бен подумал, что отношение Элизабет к старому слуге больше напоминает родственное, чем хозяйское.
   — Боюсь, что спальню нужно будет основательно проветрить и прибрать, — сказала она. — Но тем временем, я полагаю, Сара Энн как раз сможет поужинать на кухне, а мы пообедаем в столовой.
   И она повернулась, собираясь уйти.
   — Э-э-э…
   Она остановилась.
   — Мы с Сарой Энн едим вместе.
   Элизабет обернулась. На этот раз — с широкой улыбкой на губах, от которой, казалось, засветилось ее лицо.
   — Я предупрежу Барбару, — сказала она. — Не сомневаюсь, что она и Хью будут в восторге от того, что увидят за столом вас обоих.
   Ее озорной тон не оставлял сомнений, что все на самом деле как раз наоборот. Бену неудержимо захотелось улыбнуться ей в ответ, но он сохранил невозмутимый вид. Кто его знает, как могут расценить обмен улыбками в семьях, близких ко двору Его Величества!
   — Благодарю за гостеприимство, — суховато сказал Бен, но Элизабет вновь улыбнулась. Улыбнулась так широко и искренне, что Бену показалось, что она поняла все, что он хотел сказать на самом деле.
   — В таком случае, до встречи.
   Она обернулась, чтобы сказать несколько слов Дункану, который тем временем успел появиться возле двери, а затем ушла.
   «А ведь ему, наверное, за семьдесят», — подумал о Дункане Бен. Конечно, дворецкому ужасно не хочется перемен. И все же старику пора на покой, что бы там ни думала по этому поводу Элизабет Гамильтон. Он много слышал о том, что в старых английских семьях дорожат традициями, но не до такой же степени! В зависимости от того, какую власть получит в Калхолме Бен, он постарается раньше или позже избавиться от этого ископаемого.
   Бен вместе с Сарой Энн двинулся вслед за Дунканом к лестнице, ведущей вниз. Шли они медленно — а как они еще могли идти, возглавляемые этим Мафусаилом, — и у Бена была возможность хорошенько осмотреться по сторонам. Спустившись вниз, они долго шли длинным коридором, и наконец дворецкий остановился и открыл дверь спальни, расположенной в самом его конце.
   Комната оказалась довольно большой, но совершенно нежилой. Толстый слой пыли лежал повсюду, покрывая серым чехлом старинную тяжелую мебель. Однако окно спальни оказалось большим и выходило на озеро. Припомнив те постоялые дворы и амбары, в которых ему доводилось ночевать, Бен решил, что по сравнению с ними эта комната — настоящий дворец. Распахнув внутреннюю дверь, Бен обнаружил еще одну небольшую, смежную комнатку. Чем она могла быть раньше? Будуаром, например, или курительной, или гардеробной — бог весть. В этой комнатке тоже было окно — большое и также выходящее на озеро.
   Дункан принюхался, поморщился и заметил:
   — Здесь нужно хорошенько проветрить.
   — Какое оно красивое и ужасно большое, — заметила Сара Энн, указывая на окно.
   Морщинистое лицо дворецкого неожиданно смягчилось и подобрело.
   — Джорди принесет сюда лошадку и другие игрушки, как только закончит разбирать ваш багаж, — сказал он. — А Эффи здесь проветрит и все хорошенько вымоет, пока вы обедаете.
   Сара Энн впервые за все время выпустила руку Бена и направилась к кровати. Бен и Дункан посмотрели, как она карабкается на нее — слишком высокую и огромную для такой маленькой девочки, как, наконец, она покоряет вершину и начинает прыгать, издавая победные крики. Десять, двадцать, тридцать секунд… А затем…
   А затем она уютно свернулась калачиком и провалилась в сон, уснув так мгновенно и легко, как это умеют делать только маленькие дети и животные.
   — Прелестная малышка, — свистящим шепотом сказал Дункан.
   — Это точно, — согласился Бен, непроизвольно употребив ходовое выражение, которое успел услышать сотни раз за считанные дни своей жизни в Шотландии.
   — Калхолм был проклятым местом с тех пор, как отсюда уехал молодой Йен и умер старый маркиз, — негромко сказал Дункан. — Может быть, ей удастся вернуть сюда жизнь.
   Бен молча кивнул. Он не был уверен, что это будет под силу маленькой девочке. Слишком уж тяжелой была здесь атмосфера, слишком сложными — отношения, и все это только усиливало опасения Бена по поводу того, что им еще предстоит пережить в Калхолме.
   Он снова взглянул на Сару Энн — почти невидимую, затерявшуюся на огромной кровати. Она улыбалась во сне. Бен знал, что ее улыбку могут вызвать самые простые и незначительные на первый взгляд вещи: котенок, цветок…
   Или, как сейчас — мягкая кровать.
   Бен открыл корзину, вытащил из нее стосковавшуюся по свободе Аннабел и уложил кошку рядом со спящей девочкой.
   Пусть девочка проснется и приятно удивится, обнаружив рядом с собой свое рыжее сокровище. Чем не повод для еще одной улыбки?
   Да и Аннабел заслужила отдых. Ведь ей тоже приходилось несладко во время длинного пути. Правда, она не понимала, как труден и опасен он был… Что ж, ее счастье.
   Аннабел мурлыкнула и затихла, прижавшись к руке спящей Сары Энн.
   «Мне бы хоть каплю такого покоя найти в этой туманной зеленой стране», — подумал Бен. Он во всем любил ясность и терпеть не мог недомолвок и намеков. По нему лучше открытая враждебность, чем скрытое недоверие. Ему проще понять отъявленного мерзавца, чем тайного преступника, особенно замаскированного титулами и положением в свете.
   Здесь, в Калхолме, он чувствовал себя разведчиком, пробирающимся по индейской территории, когда из-за любого дерева может раздаться смертельный выстрел, и не знаешь, с какой стороны тебя ждет опасность.

4.

   Страсти накалялись в библиотеке Калхолма, где собрались все обитатели дома, чтобы выпить перед обедом стаканчик шерри. Об этом думал Бен, внимательно рассматривая сидящих перед ним Гамильтонов. Казалось, что еще немного, и стены этой уютной комнаты не выдержат и рухнут под напором эмоций, бушевавших здесь. Хотя с виду все выглядело чинно и благопристойно: группа людей на мягких кожаных диванах, большой, орехового дерева стол, сверкание хрусталя, сигарный дым и негромкий разговор…
   Сидя рядом с Сарой Энн на краю дивана, Бен продолжал накапливать впечатления о каждом из своих собеседников. О Барбаре пока можно сказать одно: соблазнительная женщина. Ее кузен Хью — олицетворение неприкрытой враждебности. Элизабет — воплощенная настороженность. И ни в одном из них — ни капли тепла. Единственный проблеск жизни — это улыбка Сары Энн, которая время от времени появляется на лице девочки.
   Хью с нескрываемым презрением посмотрел на Бена и спросил:
   — Бен. Что это за имя? Сокращенное от Бенджамин или…
   — Нет, — пожал плечами Бен. — Просто Бен. Мой отец не любил никаких вывертов.
   Он солгал. Его настоящее имя было Беннет Себастьян Мастерс, но он почему-то решил придержать эту информацию в тайне. Пока, во всяком случае.
   Сзади послышался сдавленный звук, и Бен обернулся. Элизабет закашлялась, а точнее сказать, пыталась скрыть за кашлем смех. Над чем она смеялась? Трудно так сразу сказать. То ли поняла лукавство Бена, то ли ее насмешил Хью, принявший слова Бена за чистую монету.
   Хью, чье полное имя звучало как Хью Джордж Александер Гамильтон, удивленно поднял брови, но почти сейчас же его лицо вновь стало непроницаемым и самодовольным.
   «Да этот американец — просто деревенщина неотесанная, — подумал Хью. — Что ж, тем лучше. Такого обвести вокруг пальца большого труда не составит».
   — Бен… Хорошее имя… Простое, — нарушила воцарившееся молчание Барбара. — Ну а как вам и маленькой Саре Энн понравился Калхолм?
   Сара Энн только сильнее прижалась к Бену, он же ответил:
   — Э-э-э… Впечатляет.
   Раздался громкий лай. Это Генри Восьмой объявил о том, что собирается осчастливить всех своим посещением. Он ввалился в комнату, сделал по ней круг почета, широко зевнул и без колебаний направился к Саре Энн. Подойдя, он высунул свой огромный язык и дружелюбно лизнул руку девочки. Не встретив сопротивления, Генри расхрабрился и принялся вылизывать всю ее — с ног до головы. Сара Энн рассмеялась и наклонилась, чтобы погладить лохматого пса. Она любила животных и совершенно не боялась их.