Страница:
Илья не стал тратить время на подготовку. Компьютер, зависший на двадцать первом билете, позволил ему просто зрительно запомнить информацию. Ровно через пятнадцать минут с “отл.” в зачетке Илья уже несся к лифту.
— Ну?! — крикнул он, ворвавшись в лабораторию Бондарчука.
Это помещение с ободранной дверью скромно именовалось “лаборатория электросинтеза”. Между прочим, Илья название и придумал, до того она вообще никак не называлась. Приборы тут были старые, и видок у них пропыленный. Внутренняя дверь не привлекала внимания по причине замызганности. Вот только вскрыть ее было невозможно, и за ней находилась одна из базовых точек техцентра селенградского отделения Службы.
Бондарчук посмотрел на него, развел руками:
— Тоже почуял, да? Я уж тут валидольчику принял, решил, Вещий в инициацию пошел, а мы, как обычно, будем тупо ждать финала. Ничего, однако. Все то же самое, что и в первый раз — и ступень, и время воздействия. С одним отличием — бил откуда-то издалека. Место приложения я засек, а вот место входа — черта с два. По-моему, он вполне самостоятельно набирается опыта.
— Ага, — довольно подтвердил Илья. — А события развивались точно по сценарию, который я вчера в шуточном раскладе обсудил в компании Котлякова и Черненко.
— Вот так, да? — Бондарчук озадаченно откинулся на спинку скрипучего стула, поскреб в затылке. — Ну, что…
Договорить не дали. Иосыч собственной персоной помешал.
— У меня пять минут, пока Юра подменяет, — предупредил он прямо от двери и перешел к делу: — Цыганков заблокирован наглухо, причем не нашими. Сила удара такова, что можно предположить вторую ступень. Что сканер? Кто?
— Да Вещий, Вещий, — сказал Бондарчук. — Самое главное — это не инициация, а остальное переживем… Да, Моравлин уверяет, что спровоцировал его на вылазку, и это либо Котляков, либо Черненко. Тесты у обоих — ничего, но реал-таймом там и не пахнет. И че делать?
Иосыч думал секунду:
— На полигон их. Обоих. У “рута”, уже привыкшего к Полю, может быть автоблокада. Все, я пошел. Да, Савельеву сами доложите, у меня экзамен.
Когда за ним захлопнулась дверь, Илья и Бондарчук переглянулись.
— Вот так, вторая ступень еще до инициации, — озвучил общую мысль Бондарчук. — Это вам не хрен собачий. Ладно, берем ребят в работу… — он потянулся к компьютеру, набирая номер Савельева.
29 декабря 2082 года, вторник
Селенград
Савельев примчался в форме, которую не надевал, наверное, со дня присвоения ему полковничьего звания. Спустя несколько минут в лабораторию явились Иосыч и оповещенные Бондарчуком Котляков с Черненко.
Илье было интересно наблюдать за подозреваемыми. Вошли, настороженно оглянулись, сделали для себя какие-то выводы. Потом уставились на Савельева. Тот отточенным жестом вынул удостоверение:
— Савельев, полковник Службы информационной безопасности СНГ, начальник Бурятского регионального управления. Игорь Юрьевич. Присаживайтесь. Что про Поле знаем?
Ребята сумрачно переглянулись. Павел вопросительно посмотрел на Илью, но Илья не собирался подсказывать, не экзамен, чай.
— Поле — это вид представления материи и способ ее существования, — сказал Черненко. — Все материальные объекты в нем представлены как информационные потоки, а события являются следствием пересечения различных информационных потоков как от живой, так и от неживой материи.
— Откуда определение взял? — слегка насмешливо спросил Савельев. — Кто-то из друзей ляпнул или сам догадался?
— В учебнике по физике вычитал, — обиделся Черненко.
— Это там сейчас такой бред пишут? Ладно, ладно, не бред. Примитив. Ну хорошо, а что знаем про Службу?
— Корректировщиков охраняете, — смело сказал Котляков.
Илья с трудом сдержался, чтоб не прыснуть. Савельев косо посмотрел на него, ничего не сказал.
— И кто ж такие корректировщики? — продолжал импровизированный допрос.
— А вот шут их знает, Игорь Юрьевич, — нашелся Черненко. — Чего-то в Поле корректируют, не то потоки, не то события.
— Отлично. Просто замечательно! — съехидничал Савельев. — Служба, уважаемые, занимается сбором и охраной всей информации, являющейся собственностью Союза Независимых Государств, а также поиском информации, не являющейся собственностью, но могущей сыграть важную роль для СНГ. От МВД отличается тем, что они охраняют граждан как физические тела, и закон как способ взаимного сосуществования граждан. Служба охраняет граждан как информационные потоки, и защищает государство как структуру, удобную для организации жизнедеятельности данных потоков.
— Ну, госбезопасность, это и так всем известно, — пробормотал Котляков.
— В зону интересов Службы попадают все без исключения индивидуумы, обладающие так называемыми паранормальными способностями, которые позволяют напрямую, без технических приспособлений, работать с Полем.
Илья чувствовал, что ребята не понимают, зачем их вызвали. Котляков подтвердил его подозрения:
— Игорь Юрьевич, вы насчет той драки, что ли?
— Не совсем. — Савельев помолчал. — Значит, так, молодежь, — голос его изменился, приняв отеческие нотки. — У вас обоих эти самые паранормальные способности выявлены в степени, достаточной для того, чтобы сделать ваше дальнейшее обучение перспективным. А потому вы оба сейчас напишете заявления с просьбой о зачислении вас в ряды Союзной Армии, затем дадите соответствующие подписки о неразглашении государственной тайны, затем я напишу рекомендацию о направлении вас обоих в распоряжение Бурятского регионального управления Службы, а затем вы соберете необходимое барахло и вместе со мной отправитесь на полигон.
— А экзамены? — удивился Котляков.
— Сдадите через неделю, — отрезал Савельев. — Приступайте.
Илья смотрел на молодых и наивных ребят. С них еще не сбили романтические представления о мифической деятельности Службы… Ничего, на полигоне всю сентиментальность вытрясут.
Самому ему там бывать не доводилось, и те, кто прошел через “военную схему”, что-то не особо гордились. Илья прекрасно знал, что в случае объявления военных действий на полигон погонят всех безопасников — методики “военной схемы” позволяли в максимально короткие сроки выявить решительно все способности и раскрыть потенциал полностью. На психике насильственная инициация сказывалась не самым лучшим образом. Жалко ребят.
А с другой стороны, выхода нет. Лучше сейчас изнасиловать им мозги и душу, чем позволить помереть от психоэнергетического истощения. Как на его глазах умер Юрий Семенов, несостоявшийся “рут”.
Ребята явно обрадовались, что их берут в Службу, и Илья не спешил портить им настроение, предупреждая, что неделю они проведут в сублимационной преисподней.
Он ушел самым первым, чувствуя, что еще немного, и плохое настроение выплеснется. Дома было пусто, тихо и тоскливо. И чем занять вечер, Илья не знал. Будто вырвали кусок из жизни… Тут он поймал себя на странном ощущении. Ему приходилось уже встречаться с корректировщиками, приходилось и расставаться с ними после бурного и эмоционально перегруженного общения — что поделать, они все люди крайне неуравновешенные, — но такой пустоты не возникало. А возникала она исключительно после проваленных экзаменов. После ошибок.
С размаху сел на диван, запустил пальцы в волосы, отстраненно подумал, что пора бы постричься — челка в глаза лезет, — но стричься сейчас нельзя. Во-первых, какой дурак стрижется посреди зимы, когда холодно? А во-вторых, волосы — те же антенны, только в качестве приемника работает мозг. И укорачивать антенны в сложной ситуации — не самое оптимальное решение.
Осторожно тренькнул телефон, тут же загорелся красный огонек на камере — вызов через видеолинию. Илья включил монитор и коснулся клавиши ответа.
— Привет, — сказал он, узнав Олю Пацанчик.
На экране Оля выглядела старше своих лет. Изображение мерцало, временами расплывалось волнами.
— Ой, Илья! Слушай, у меня два билета на концерт, а идти не с кем!
— А что за концерт-то?
Она завозилась, потом скорчила смешную рожицу:
— Эти, как их… В общем, техноарт играют, а кто — ну забыла я название. На билете написано, только билеты уже в сумке, а сумка в прихожей, а я отойти от телефона не могу, потому что я его уронила, и у меня теперь камера на честном слове держится, я ее во время разговора плечом подпираю…
Она еще что-то торопливо говорила, Илья еле сдерживал смех.
— Ладно, — перебил он. — Неважно, в конце-то концов… Где встречаемся?
Оля неподдельно обрадовалась, но тут же устыдилась своей непосредственности и важным тоном “серьезной женщины” сказала:
— На Архангельской, на остановке маршрутки через двадцать минут. Успеешь?
— Давай.
Оставшиеся до выхода минуты он потратил на то, чтобы все-таки побриться. Конечно, как у любого блондина, щетина у него была малозаметна, да и всякие поцелуи вроде как в программу вечера не входили — но… Самому приятней будет.
На остановку пришел раньше назначенного времени, но Оля его опередила. Стояла чуть в стороне, Илья даже не сразу узнал ее. Сейчас на ней была короткая черная дубленка и другие сапоги, так что внешне Оля уже не так выделялась из толпы. Капюшон надвинут на лоб, руки по локоть засунуты в рукава, взгляд отрешенный, что придавало ее лицу не столько серьезное, сколько мечтательное выражение.
Правда, до Алки ей по всем раскладам было далеко. Алка… Ему с самого начала говорили, что из встреч с ней ни хрена не выйдет. Она была антикорректором. Сильным. На ее фоне Цыганков казался пустым местом. И все равно Илья в нее влюбился. Не потому, что она так захотела — все произошло само собой. Алка тогда его просто не замечала.
Вспомнил, как ровно три года назад ждал ее на этой же остановке… Они учились на подготовительных курсах в параллельных группах, Алку всегда окружал сонм подруг и поклонников, а Илья был обыкновенным неприлично белобрысым мальчишкой. Набрался смелости и решил во что бы то ни стало познакомиться с красавицей. Несколько дней подряд ждал ее здесь — она жила в этом же районе — замерзал до посинения, стучал зубами от холода, по сотне раз за вечер проговаривая про себя вступительный монолог, который долженствовал сразу раскрыть все его скрытые достоинства… А увидел ее случайно. Она сошла с маршрутки, одна, в роскошной шубке, белокурые локоны водопадом по всей спине — Алка совершенно не боялась холода, — раскосые черные глаза, выдававшие чукотских предков, смотрели благожелательно, что подтверждала и едва заметная улыбка. И заговорила первой она, напрочь испортив весь его тщательно подготовленный и давно вызубренный монолог. А потом он решил, что Алка его любит, и думал так целых три года. Она не разубеждала.
— Эй, маршрутку проспишь! — он легонько толкнул Олю в плечо.
Получил некоторое удовольствие от ее замешательства, но Оля быстро справилась с растерянностью. Тут же подошла и маршрутка.
— Как сдал? — спросила она в маршрутке.
Илья развел руками:
— Чудом, другого слова нет! И ты представляешь, вытащил именно цыганковский билет.
— Вторым вошел? — уточнила Оля.
— Так получилось.
— Ну, я же говорила. Знаешь, мне никто не верит, но я действительно умею предсказывать будущее…
— …и мысли читать, — с легкой иронией продолжил Илья.
Она обиделась:
— И мысли — тоже. Все издеваются и дразнятся. И не верят даже тогда, когда все сбывается, — сказала она потешно-серьезным тоном. — А напрасно. Хотя многие меня из-за этого боятся.
— Почему?
— Боятся, что узнаю их сокровенное. Я пыталась объяснить, что на самом-то деле все эти тайны у всех одинаковые, все хотят одного…
— Ну и чего я хочу, например? — спросил больше из озорства.
Она скользнула по нему отрешенным взглядом:
— Все боятся одиночества. И ты — тоже.
— Ничего подобного. Я его люблю.
Оля пожала плечами:
— Нет. Не любишь. Его никто не любит, в отличие от уединения. Просто часто бывает так, что человеку кажется, будто он совсем один и нужен кому-то, только если выполняет какую-то очень важную функцию. Ему кажется, что сам по себе он никому не нужен. И тогда, чтобы никто не понял, как сильно люди нужны ему, он делает вид, что тоже ни в ком не нуждается, и вообще любит одиночество. Одиночество кажется людям идеальной защитой от того, что их могут бросить.
— Ну, это про многих сказать можно, — защищаясь, ответил Илья, хотя она попала в точку.
— Можно, — легко согласилась Оля. — Но почему-то, хотя таких людей очень много, и в этом нет ничего особенного, они все страшно боятся признаться в таких мыслях. И ты тоже боишься.
— А ты — нет, можно подумать!
— И я боюсь. Хотя у меня есть подруги, которым я не боюсь сказать, что они мне нужны. Поэтому мне проще.
Какие подруги, хотел спросить Илья. Рита-антикорректор? Да она просто сосет жизненные соки. Нашла энергетически сильного донора — и доит его. Что не мешает тут же строить козни “лучшей подруге”, да еще и убеждать, что в этих кознях виновна сама Оля. А Рита, дескать, единственная, кто понимает — Оля нехорошо поступила не со зла, ну подумаешь, плохой характер. Илья не стал ей этого говорить. Все равно не поверит.
От концерта он ничего особенного не ждал. Места у них оказались хоть и по центру зала, но далеко от сцены — первый ряд балкона. Впрочем, все в мире относительно, и пятитысячный зал “Олимпики” не сравнить с двухсоттысячными крытыми стадионами Московья. Группа “ShowSnow”, средней руки по меркам Ильи, но вполне приличная — никакой тебе попсни или чернухи. Впрочем, ширпотреб или чернуху в Селенград на гастроли и не пускали — Служба, учитывая ненормально высокий процент местных экстрасенсов, бдительно следила за моральным обликом городской молодежи. Илье эта группа не особо нравилась, но и антипатии не вызывала. А Оля, зябко кутавшаяся в широкий шарф, увлеклась. Наверное, услышала что-то интересное в навороченных электронных мотивах, которые сопровождались по-настоящему эффектным лазерным шоу. Вот шоу у них действительно европейского уровня, отметил Илья. Иногда Оля забывалась, глаза ее распахивались, она подавалась вперед и начинала отбивать такт на перильцах балкона. Тут же вспоминала, что не одна, и “брала себя в руки”, надевая чопорную маску. Илья посоветовал бы ей расслабиться, если б не был уверен, что этот совет подействует обратным образом. Уж больно эта девочка была зависима от мнения окружающих.
Второе отделение, когда группа взялась за старые хиты, было более оживленным. Чтобы не смущать Олю своим равнодушием, Илья принялся потихоньку подпевать. Она обрадовалась и решила, что ей тоже можно вести себя естественно.
После концерта Оля выглядела разгоряченной, по улице шла с непокрытой головой, встряхивая волосами. Илья потихоньку насыпал ей снега в капюшон и теперь ждал реакции.
Метров через двести Оля остыла настолько, что почувствовала морозец. Привычным движением накинула капюшон… Никакой она не телепат, думал Илья, улепетывая по сугробам, пока Оля скакала за ним, обгоняя собственный гневный вопль. Телепат почуял бы хулиганскую выходку раньше, чем Илья наклонился бы за первой горстью.
Бегала она хорошо. И сугробы ей нисколько не мешали. Наверное, злость придала силенок. Она почти настигла его, Илья увернулся от оплеухи, но не удержался на ногах, свалился на бок… и тут же понял, что его нефигуральным образом оседлала фурия. И фурия будет мстить. Правда, такой жестокой мести, как натертые снегом уши, он не ждал и, в свою очередь, завелся.
Несколько минут они катались по сугробам, старательно снабжая шивороты и пазухи друг друга запасами твердой воды. Илья, будучи человеком азартным, вскоре напрочь забыл, что возня с девушкой требует… несколько иных приемов, чем заламывание рук за спину. Впрочем, Оля сопротивлялась в полную силу, тяжело пыхтела, и справиться с ней было не так-то просто. Он, конечно, справился.
Опомнился, увидев ее под собой, вмятую в сугроб, с задранными над головой и крепко стиснутыми им руками. Раскрасневшаяся, блестящие глаза, рот приоткрыт — и все тело как пружина. Одно его неверное движение, и Илья не сомневался, что тайфун по имени “Оля” окажется сверху. И хорошо, если сидя не на шее, свесив ножки…
— Классная позиция, — провокационным тоном отметил Илья. — Недвусмысленная.
— И че ты в этой недвусмысленной позиции можешь сделать? — саркастически ответила Оля.
И глазами показала на руки. Ну да, нельзя отрицать, что в чем-то она права. Чтобы удержать ее руки, нужны обе его. Одну руку уберешь — девчонка высвободится. Ногами много не наделаешь. Если только головой… Однако Илья не сомневался, что если сейчас попытается ее поцеловать, то отделается в лучшем случае покусанным носом. Не желая рисковать драгоценной частью своей физиономии, в какой-то момент резко откатился, выпустив Олю. Она метнула в его сторону гневный взгляд, который сказал ему несколько больше, чем просто мимическое движение, и несказанно его удивил. До такой степени, что на несколько секунд он застыл с совершенно идиотским выражением лица.
Оказалось, его носу ничего не грозило. Ну, если только потом… Может быть. И слегка — ну для приличия. А вот в результате отказа рисковать его имидж крутого несколько пострадал. Ага, озадаченно подумал Илья, даже так… Вот. И сам не знал, льстит это ему или слегка напрягает, — такая девушка не удовлетворится легким флиртом, придется брать на себя ответственность за серьезные отношения. А хочет ли он их, этих серьезных отношений, он еще не решил. Наверное, нет.
Ему бы стоило разрядить ситуацию какой-нибудь легкой шуткой, но в голову, как назло, ничего не пришло. Оля, слегка смущенная, спряталась за обычным своим непроницаемым ликом серьезной девочки, которой некогда думать о мальчиках. Ну вот, расстроенно подумал Илья, старался-старался, и все испортил.
По дороге до метро молчали, временами Оля отряхивалась, ворчливо замечая, что по его вине промокла, теперь обязательно простудится. А на носу — экзамены. Илья себя виноватым если и чувствовал, то совсем не за это. И тоже прикрылся спасительной маской этакого беспечного трепача и записного шутника. Долго распинался, что еще никто не придумал приема против его знаменитой подсечки, которой он свалил Цыганкова… Оля равнодушно, думая о каких-то своих невеселых проблемах, ответила, что с ней такой номер не прошел бы.
Он сам не знал, отчего его так заело. Или ее показное безразличие к его распущенным перьям, или то, что она заблокировала свои мысли. Когда поднялись на поверхность из метро на “Вернадского”, Илья чуть пропустил Олю вперед, присел, разворачиваясь и готовясь подхватить ее, когда начнет падать… И эта засранка, откровенно хохоча, просто перепрыгнула через его разящую ногу! Илья растерялся. Оля, сбросив маску задумчивости — только сейчас стало видно, что ее плохое настроение было маской, — заявила:
— Зато если я класс покажу — ты точно на ногах не устоишь!
Ну, это было слишком!
— Вперед, — кивнул он, занимая устойчивую позицию на участке, свободном ото льда.
Оля с наивной рожицей и абсолютно пустой головой приблизилась вплотную, положила руки ему на плечи… Илья невольно качнулся назад, ожидая, что она сейчас его поцелует — вот ведь действительно сногсшибательный прием! — и тогда ему точно придется что-то решать… и в тот же момент она скользнула влево, обходя его, по левой щиколотке сзади был нанесен очень точный и жестокий удар задником сапога, а нежные ручонки распрямились, превращаясь в швыряющие его наземь поршни.
Грохнувшись на спину, он чуть не взвыл. И тут же понял, насколько смешно все это выглядело. Повернувшись набок, встал на четвереньки, заходясь от смеха, а Оля суетливо приседала рядом, испуганно заглядывала в глаза:
— Илья, все нормально? Ты не ударился? Нет, честно все нормально? Послушай, я не думала, что ты действительно упадешь, я не хотела… Нет, на самом деле, это случайно, я не хотела тебя ронять…
Это “ронять” окончательно его добило. Господи, как хорошо, что никто не видел этой сцены! Моравлина, чемпиона Бурятии по рукопашному бою, — каковой факт тщательно им скрывался, — и “уронила” неопытная девчонка, предварительно им же извалянная в снегу!… И, в чем ведь подлость, — уронила именно потому, что не собиралась этого делать!
— Пошли, — все еще посмеиваясь, он встал и направился к маршрутке.
— Куда? — Оля семенила рядом, по-прежнему заглядывая в глаза.
— На маршрутку. А потом к тебе, — решил Илья. — Починю твой телефон. А ты меня чаем напоишь. Пока буду чинить и чаи гонять, хоть носки высохнут — у меня в ботинках воды больше, чем здесь будет по весне. Идет?
Оля, довольная, что ее не ругают, торопливо закивала.
30 декабря 2082 года — 15 января 2083 года
Селенград
Физика боялись все. Уважали, да, но боялись страшно. И при одной только мысли, что он будет принимать экзамен, глотали валерьянку литрами.
А Оле он позволял быть капризным, но милым ребенком. Она не отрицала, ей самой нравился этот имидж — немного взбалмошной, забавной, но хорошей девочки. И отношение ее к физику было таким же, как к деду. Оля не знала, что тому виной. Вроде бы физик и ее дед были совершенно непохожи. Дедушка, рослый, крупный мужчина, сохранивший еще всю свою мужественную и одухотворенную красоту, был ценителем изящных искусств, никогда — Бог свидетель! — не повышал голоса, всегда был тактичным и внимательным. И звали его хорошо: Виктор Иванович Борисов.
Физик был другим. Поразительно маленького роста, его из-за стола на кафедре не было видно, с огромным, с ладонь, крючковатым носом, въедливый и ехидный, зеркало его не любило и в лучшие времена, а сейчас и подавно… С самого начала он объявил, что оценок выше четверки в семестре он не ставит принципиально, потому что студентам не предлагаются задачи, которые стоят пятерки. А на экзамене студенты пусть благодарят Бога за то, что получат тройку. На тройку требовалось сдать всю теорию без запинки, решить экзаменационную задачу, и плюс к этому — один дополнительный теоретический вопрос и задача. Все это — не пользуясь никакими пособиями, даже без компьютера, с одним только билетом и текстовым планшетом. Вот кто справится, может уходить с чистой совестью, получив законную тройку.
Желающим же выделиться он предлагал задачи на порядок сложней. Решение занимало не один час и никак не укладывалось в рамки стандартных методов. Правда, разрешал пользоваться любыми справочниками.
Над его именем потешалась вся Академия. Разумеется, та ее часть, у которой он уже закончил читать свой курс. Остальным было не до смеха. Звали его Зигмунд Степанович Есусиков.
Вот… А общим у него с Олиным дедом было если только то, что оба они были физиками. И оба прошли войну на Венере, которая в учебниках истории отчего-то застенчиво именовалась “вооруженным конфликтом”. Кстати, оба были артиллеристами.
Оля ходила на все есусиковские факультативы, потому что хорошее отношение физика — еще не залог ее хорошей оценки в зачетке. Это она понимала. И ничуть не удивилась, когда он предложил ей решить задачку повышенной сложности — вроде бы в порядке подготовки к отборочному туру Сибирской олимпиады по физике.
Задача была красивая. Оля один вечер пыталась решать самостоятельно. Не удалось. Позвонила Илье — он как услышал, сразу отказал. Сказал, что чего-чего, а физики на уровне требований Есусикова он не знал никогда. Оля сходила к физичке с топливной химии. Есусиков не запрещал такие ходы — ради Бога, пусть решит кто-то. Главное-то, чтоб решение было понято тем, кому задача задана. Но физичка устало развела руками. Ей не хотелось связываться с заморочками Есусикова.
Тогда Оля позвонила деду в Московье. Дед охотно выслушал все ее новости и поздравления с Новым Годом, рассказал свои, принял задачу по почте. Оля благостно расслабилась: дед физик, не может не решить. Вон, поручит своим курсантам, те как орешек расщелкают. Однако на следующий день к вечеру дед позвонил и сказал, что решить не может. Объяснил это тем, что сам изучал несколько иную область.
Конечно, Оля могла бы впасть в депрессию. Могла бы отказаться от решения. Не смертельно же. Физик будет посматривать с легким презрением, с каким обычно смотрят на слабаков, ну и что? Он почти на всех так смотрит. Оле мысль о том, чтоб выкинуть белый флаг, даже в голову не пришла.
Она промучилась весь вечер. Звонила Наташа, звала погулять — Оля отказалась. Даже с Ильей, которому приспичило поболтать, разговор быстренько прекратила. Есть задачи поважней, гордо сказала она сама себе.
Но спать легла, так ничего и не придумав. А посреди ночи вскочила, лихорадочно отыскала стило и чистый лист бумаги. И, борясь со слипающимися глазами, быстро исчертила бумагу рядами формул, не сознавая толком, что делает.
Физика была у них первой парой. Оля явилась на сорок минут раньше, уселась рядом с физиком за кафедрой, протянула ему планшет. Он сначала сравнил ответ с тем, который должен быть. Ответы совпали. Затем построчно просмотрел решение. Посерьезнел.
— Я сама решала, — на всякий случай уточнила Оля. — Никто не смог. Или не захотел.
— Ну?! — крикнул он, ворвавшись в лабораторию Бондарчука.
Это помещение с ободранной дверью скромно именовалось “лаборатория электросинтеза”. Между прочим, Илья название и придумал, до того она вообще никак не называлась. Приборы тут были старые, и видок у них пропыленный. Внутренняя дверь не привлекала внимания по причине замызганности. Вот только вскрыть ее было невозможно, и за ней находилась одна из базовых точек техцентра селенградского отделения Службы.
Бондарчук посмотрел на него, развел руками:
— Тоже почуял, да? Я уж тут валидольчику принял, решил, Вещий в инициацию пошел, а мы, как обычно, будем тупо ждать финала. Ничего, однако. Все то же самое, что и в первый раз — и ступень, и время воздействия. С одним отличием — бил откуда-то издалека. Место приложения я засек, а вот место входа — черта с два. По-моему, он вполне самостоятельно набирается опыта.
— Ага, — довольно подтвердил Илья. — А события развивались точно по сценарию, который я вчера в шуточном раскладе обсудил в компании Котлякова и Черненко.
— Вот так, да? — Бондарчук озадаченно откинулся на спинку скрипучего стула, поскреб в затылке. — Ну, что…
Договорить не дали. Иосыч собственной персоной помешал.
— У меня пять минут, пока Юра подменяет, — предупредил он прямо от двери и перешел к делу: — Цыганков заблокирован наглухо, причем не нашими. Сила удара такова, что можно предположить вторую ступень. Что сканер? Кто?
— Да Вещий, Вещий, — сказал Бондарчук. — Самое главное — это не инициация, а остальное переживем… Да, Моравлин уверяет, что спровоцировал его на вылазку, и это либо Котляков, либо Черненко. Тесты у обоих — ничего, но реал-таймом там и не пахнет. И че делать?
Иосыч думал секунду:
— На полигон их. Обоих. У “рута”, уже привыкшего к Полю, может быть автоблокада. Все, я пошел. Да, Савельеву сами доложите, у меня экзамен.
Когда за ним захлопнулась дверь, Илья и Бондарчук переглянулись.
— Вот так, вторая ступень еще до инициации, — озвучил общую мысль Бондарчук. — Это вам не хрен собачий. Ладно, берем ребят в работу… — он потянулся к компьютеру, набирая номер Савельева.
* * *
29 декабря 2082 года, вторник
Селенград
Савельев примчался в форме, которую не надевал, наверное, со дня присвоения ему полковничьего звания. Спустя несколько минут в лабораторию явились Иосыч и оповещенные Бондарчуком Котляков с Черненко.
Илье было интересно наблюдать за подозреваемыми. Вошли, настороженно оглянулись, сделали для себя какие-то выводы. Потом уставились на Савельева. Тот отточенным жестом вынул удостоверение:
— Савельев, полковник Службы информационной безопасности СНГ, начальник Бурятского регионального управления. Игорь Юрьевич. Присаживайтесь. Что про Поле знаем?
Ребята сумрачно переглянулись. Павел вопросительно посмотрел на Илью, но Илья не собирался подсказывать, не экзамен, чай.
— Поле — это вид представления материи и способ ее существования, — сказал Черненко. — Все материальные объекты в нем представлены как информационные потоки, а события являются следствием пересечения различных информационных потоков как от живой, так и от неживой материи.
— Откуда определение взял? — слегка насмешливо спросил Савельев. — Кто-то из друзей ляпнул или сам догадался?
— В учебнике по физике вычитал, — обиделся Черненко.
— Это там сейчас такой бред пишут? Ладно, ладно, не бред. Примитив. Ну хорошо, а что знаем про Службу?
— Корректировщиков охраняете, — смело сказал Котляков.
Илья с трудом сдержался, чтоб не прыснуть. Савельев косо посмотрел на него, ничего не сказал.
— И кто ж такие корректировщики? — продолжал импровизированный допрос.
— А вот шут их знает, Игорь Юрьевич, — нашелся Черненко. — Чего-то в Поле корректируют, не то потоки, не то события.
— Отлично. Просто замечательно! — съехидничал Савельев. — Служба, уважаемые, занимается сбором и охраной всей информации, являющейся собственностью Союза Независимых Государств, а также поиском информации, не являющейся собственностью, но могущей сыграть важную роль для СНГ. От МВД отличается тем, что они охраняют граждан как физические тела, и закон как способ взаимного сосуществования граждан. Служба охраняет граждан как информационные потоки, и защищает государство как структуру, удобную для организации жизнедеятельности данных потоков.
— Ну, госбезопасность, это и так всем известно, — пробормотал Котляков.
— В зону интересов Службы попадают все без исключения индивидуумы, обладающие так называемыми паранормальными способностями, которые позволяют напрямую, без технических приспособлений, работать с Полем.
Илья чувствовал, что ребята не понимают, зачем их вызвали. Котляков подтвердил его подозрения:
— Игорь Юрьевич, вы насчет той драки, что ли?
— Не совсем. — Савельев помолчал. — Значит, так, молодежь, — голос его изменился, приняв отеческие нотки. — У вас обоих эти самые паранормальные способности выявлены в степени, достаточной для того, чтобы сделать ваше дальнейшее обучение перспективным. А потому вы оба сейчас напишете заявления с просьбой о зачислении вас в ряды Союзной Армии, затем дадите соответствующие подписки о неразглашении государственной тайны, затем я напишу рекомендацию о направлении вас обоих в распоряжение Бурятского регионального управления Службы, а затем вы соберете необходимое барахло и вместе со мной отправитесь на полигон.
— А экзамены? — удивился Котляков.
— Сдадите через неделю, — отрезал Савельев. — Приступайте.
Илья смотрел на молодых и наивных ребят. С них еще не сбили романтические представления о мифической деятельности Службы… Ничего, на полигоне всю сентиментальность вытрясут.
Самому ему там бывать не доводилось, и те, кто прошел через “военную схему”, что-то не особо гордились. Илья прекрасно знал, что в случае объявления военных действий на полигон погонят всех безопасников — методики “военной схемы” позволяли в максимально короткие сроки выявить решительно все способности и раскрыть потенциал полностью. На психике насильственная инициация сказывалась не самым лучшим образом. Жалко ребят.
А с другой стороны, выхода нет. Лучше сейчас изнасиловать им мозги и душу, чем позволить помереть от психоэнергетического истощения. Как на его глазах умер Юрий Семенов, несостоявшийся “рут”.
Ребята явно обрадовались, что их берут в Службу, и Илья не спешил портить им настроение, предупреждая, что неделю они проведут в сублимационной преисподней.
Он ушел самым первым, чувствуя, что еще немного, и плохое настроение выплеснется. Дома было пусто, тихо и тоскливо. И чем занять вечер, Илья не знал. Будто вырвали кусок из жизни… Тут он поймал себя на странном ощущении. Ему приходилось уже встречаться с корректировщиками, приходилось и расставаться с ними после бурного и эмоционально перегруженного общения — что поделать, они все люди крайне неуравновешенные, — но такой пустоты не возникало. А возникала она исключительно после проваленных экзаменов. После ошибок.
С размаху сел на диван, запустил пальцы в волосы, отстраненно подумал, что пора бы постричься — челка в глаза лезет, — но стричься сейчас нельзя. Во-первых, какой дурак стрижется посреди зимы, когда холодно? А во-вторых, волосы — те же антенны, только в качестве приемника работает мозг. И укорачивать антенны в сложной ситуации — не самое оптимальное решение.
Осторожно тренькнул телефон, тут же загорелся красный огонек на камере — вызов через видеолинию. Илья включил монитор и коснулся клавиши ответа.
— Привет, — сказал он, узнав Олю Пацанчик.
На экране Оля выглядела старше своих лет. Изображение мерцало, временами расплывалось волнами.
— Ой, Илья! Слушай, у меня два билета на концерт, а идти не с кем!
— А что за концерт-то?
Она завозилась, потом скорчила смешную рожицу:
— Эти, как их… В общем, техноарт играют, а кто — ну забыла я название. На билете написано, только билеты уже в сумке, а сумка в прихожей, а я отойти от телефона не могу, потому что я его уронила, и у меня теперь камера на честном слове держится, я ее во время разговора плечом подпираю…
Она еще что-то торопливо говорила, Илья еле сдерживал смех.
— Ладно, — перебил он. — Неважно, в конце-то концов… Где встречаемся?
Оля неподдельно обрадовалась, но тут же устыдилась своей непосредственности и важным тоном “серьезной женщины” сказала:
— На Архангельской, на остановке маршрутки через двадцать минут. Успеешь?
— Давай.
Оставшиеся до выхода минуты он потратил на то, чтобы все-таки побриться. Конечно, как у любого блондина, щетина у него была малозаметна, да и всякие поцелуи вроде как в программу вечера не входили — но… Самому приятней будет.
На остановку пришел раньше назначенного времени, но Оля его опередила. Стояла чуть в стороне, Илья даже не сразу узнал ее. Сейчас на ней была короткая черная дубленка и другие сапоги, так что внешне Оля уже не так выделялась из толпы. Капюшон надвинут на лоб, руки по локоть засунуты в рукава, взгляд отрешенный, что придавало ее лицу не столько серьезное, сколько мечтательное выражение.
Правда, до Алки ей по всем раскладам было далеко. Алка… Ему с самого начала говорили, что из встреч с ней ни хрена не выйдет. Она была антикорректором. Сильным. На ее фоне Цыганков казался пустым местом. И все равно Илья в нее влюбился. Не потому, что она так захотела — все произошло само собой. Алка тогда его просто не замечала.
Вспомнил, как ровно три года назад ждал ее на этой же остановке… Они учились на подготовительных курсах в параллельных группах, Алку всегда окружал сонм подруг и поклонников, а Илья был обыкновенным неприлично белобрысым мальчишкой. Набрался смелости и решил во что бы то ни стало познакомиться с красавицей. Несколько дней подряд ждал ее здесь — она жила в этом же районе — замерзал до посинения, стучал зубами от холода, по сотне раз за вечер проговаривая про себя вступительный монолог, который долженствовал сразу раскрыть все его скрытые достоинства… А увидел ее случайно. Она сошла с маршрутки, одна, в роскошной шубке, белокурые локоны водопадом по всей спине — Алка совершенно не боялась холода, — раскосые черные глаза, выдававшие чукотских предков, смотрели благожелательно, что подтверждала и едва заметная улыбка. И заговорила первой она, напрочь испортив весь его тщательно подготовленный и давно вызубренный монолог. А потом он решил, что Алка его любит, и думал так целых три года. Она не разубеждала.
— Эй, маршрутку проспишь! — он легонько толкнул Олю в плечо.
Получил некоторое удовольствие от ее замешательства, но Оля быстро справилась с растерянностью. Тут же подошла и маршрутка.
— Как сдал? — спросила она в маршрутке.
Илья развел руками:
— Чудом, другого слова нет! И ты представляешь, вытащил именно цыганковский билет.
— Вторым вошел? — уточнила Оля.
— Так получилось.
— Ну, я же говорила. Знаешь, мне никто не верит, но я действительно умею предсказывать будущее…
— …и мысли читать, — с легкой иронией продолжил Илья.
Она обиделась:
— И мысли — тоже. Все издеваются и дразнятся. И не верят даже тогда, когда все сбывается, — сказала она потешно-серьезным тоном. — А напрасно. Хотя многие меня из-за этого боятся.
— Почему?
— Боятся, что узнаю их сокровенное. Я пыталась объяснить, что на самом-то деле все эти тайны у всех одинаковые, все хотят одного…
— Ну и чего я хочу, например? — спросил больше из озорства.
Она скользнула по нему отрешенным взглядом:
— Все боятся одиночества. И ты — тоже.
— Ничего подобного. Я его люблю.
Оля пожала плечами:
— Нет. Не любишь. Его никто не любит, в отличие от уединения. Просто часто бывает так, что человеку кажется, будто он совсем один и нужен кому-то, только если выполняет какую-то очень важную функцию. Ему кажется, что сам по себе он никому не нужен. И тогда, чтобы никто не понял, как сильно люди нужны ему, он делает вид, что тоже ни в ком не нуждается, и вообще любит одиночество. Одиночество кажется людям идеальной защитой от того, что их могут бросить.
— Ну, это про многих сказать можно, — защищаясь, ответил Илья, хотя она попала в точку.
— Можно, — легко согласилась Оля. — Но почему-то, хотя таких людей очень много, и в этом нет ничего особенного, они все страшно боятся признаться в таких мыслях. И ты тоже боишься.
— А ты — нет, можно подумать!
— И я боюсь. Хотя у меня есть подруги, которым я не боюсь сказать, что они мне нужны. Поэтому мне проще.
Какие подруги, хотел спросить Илья. Рита-антикорректор? Да она просто сосет жизненные соки. Нашла энергетически сильного донора — и доит его. Что не мешает тут же строить козни “лучшей подруге”, да еще и убеждать, что в этих кознях виновна сама Оля. А Рита, дескать, единственная, кто понимает — Оля нехорошо поступила не со зла, ну подумаешь, плохой характер. Илья не стал ей этого говорить. Все равно не поверит.
От концерта он ничего особенного не ждал. Места у них оказались хоть и по центру зала, но далеко от сцены — первый ряд балкона. Впрочем, все в мире относительно, и пятитысячный зал “Олимпики” не сравнить с двухсоттысячными крытыми стадионами Московья. Группа “ShowSnow”, средней руки по меркам Ильи, но вполне приличная — никакой тебе попсни или чернухи. Впрочем, ширпотреб или чернуху в Селенград на гастроли и не пускали — Служба, учитывая ненормально высокий процент местных экстрасенсов, бдительно следила за моральным обликом городской молодежи. Илье эта группа не особо нравилась, но и антипатии не вызывала. А Оля, зябко кутавшаяся в широкий шарф, увлеклась. Наверное, услышала что-то интересное в навороченных электронных мотивах, которые сопровождались по-настоящему эффектным лазерным шоу. Вот шоу у них действительно европейского уровня, отметил Илья. Иногда Оля забывалась, глаза ее распахивались, она подавалась вперед и начинала отбивать такт на перильцах балкона. Тут же вспоминала, что не одна, и “брала себя в руки”, надевая чопорную маску. Илья посоветовал бы ей расслабиться, если б не был уверен, что этот совет подействует обратным образом. Уж больно эта девочка была зависима от мнения окружающих.
Второе отделение, когда группа взялась за старые хиты, было более оживленным. Чтобы не смущать Олю своим равнодушием, Илья принялся потихоньку подпевать. Она обрадовалась и решила, что ей тоже можно вести себя естественно.
После концерта Оля выглядела разгоряченной, по улице шла с непокрытой головой, встряхивая волосами. Илья потихоньку насыпал ей снега в капюшон и теперь ждал реакции.
Метров через двести Оля остыла настолько, что почувствовала морозец. Привычным движением накинула капюшон… Никакой она не телепат, думал Илья, улепетывая по сугробам, пока Оля скакала за ним, обгоняя собственный гневный вопль. Телепат почуял бы хулиганскую выходку раньше, чем Илья наклонился бы за первой горстью.
Бегала она хорошо. И сугробы ей нисколько не мешали. Наверное, злость придала силенок. Она почти настигла его, Илья увернулся от оплеухи, но не удержался на ногах, свалился на бок… и тут же понял, что его нефигуральным образом оседлала фурия. И фурия будет мстить. Правда, такой жестокой мести, как натертые снегом уши, он не ждал и, в свою очередь, завелся.
Несколько минут они катались по сугробам, старательно снабжая шивороты и пазухи друг друга запасами твердой воды. Илья, будучи человеком азартным, вскоре напрочь забыл, что возня с девушкой требует… несколько иных приемов, чем заламывание рук за спину. Впрочем, Оля сопротивлялась в полную силу, тяжело пыхтела, и справиться с ней было не так-то просто. Он, конечно, справился.
Опомнился, увидев ее под собой, вмятую в сугроб, с задранными над головой и крепко стиснутыми им руками. Раскрасневшаяся, блестящие глаза, рот приоткрыт — и все тело как пружина. Одно его неверное движение, и Илья не сомневался, что тайфун по имени “Оля” окажется сверху. И хорошо, если сидя не на шее, свесив ножки…
— Классная позиция, — провокационным тоном отметил Илья. — Недвусмысленная.
— И че ты в этой недвусмысленной позиции можешь сделать? — саркастически ответила Оля.
И глазами показала на руки. Ну да, нельзя отрицать, что в чем-то она права. Чтобы удержать ее руки, нужны обе его. Одну руку уберешь — девчонка высвободится. Ногами много не наделаешь. Если только головой… Однако Илья не сомневался, что если сейчас попытается ее поцеловать, то отделается в лучшем случае покусанным носом. Не желая рисковать драгоценной частью своей физиономии, в какой-то момент резко откатился, выпустив Олю. Она метнула в его сторону гневный взгляд, который сказал ему несколько больше, чем просто мимическое движение, и несказанно его удивил. До такой степени, что на несколько секунд он застыл с совершенно идиотским выражением лица.
Оказалось, его носу ничего не грозило. Ну, если только потом… Может быть. И слегка — ну для приличия. А вот в результате отказа рисковать его имидж крутого несколько пострадал. Ага, озадаченно подумал Илья, даже так… Вот. И сам не знал, льстит это ему или слегка напрягает, — такая девушка не удовлетворится легким флиртом, придется брать на себя ответственность за серьезные отношения. А хочет ли он их, этих серьезных отношений, он еще не решил. Наверное, нет.
Ему бы стоило разрядить ситуацию какой-нибудь легкой шуткой, но в голову, как назло, ничего не пришло. Оля, слегка смущенная, спряталась за обычным своим непроницаемым ликом серьезной девочки, которой некогда думать о мальчиках. Ну вот, расстроенно подумал Илья, старался-старался, и все испортил.
По дороге до метро молчали, временами Оля отряхивалась, ворчливо замечая, что по его вине промокла, теперь обязательно простудится. А на носу — экзамены. Илья себя виноватым если и чувствовал, то совсем не за это. И тоже прикрылся спасительной маской этакого беспечного трепача и записного шутника. Долго распинался, что еще никто не придумал приема против его знаменитой подсечки, которой он свалил Цыганкова… Оля равнодушно, думая о каких-то своих невеселых проблемах, ответила, что с ней такой номер не прошел бы.
Он сам не знал, отчего его так заело. Или ее показное безразличие к его распущенным перьям, или то, что она заблокировала свои мысли. Когда поднялись на поверхность из метро на “Вернадского”, Илья чуть пропустил Олю вперед, присел, разворачиваясь и готовясь подхватить ее, когда начнет падать… И эта засранка, откровенно хохоча, просто перепрыгнула через его разящую ногу! Илья растерялся. Оля, сбросив маску задумчивости — только сейчас стало видно, что ее плохое настроение было маской, — заявила:
— Зато если я класс покажу — ты точно на ногах не устоишь!
Ну, это было слишком!
— Вперед, — кивнул он, занимая устойчивую позицию на участке, свободном ото льда.
Оля с наивной рожицей и абсолютно пустой головой приблизилась вплотную, положила руки ему на плечи… Илья невольно качнулся назад, ожидая, что она сейчас его поцелует — вот ведь действительно сногсшибательный прием! — и тогда ему точно придется что-то решать… и в тот же момент она скользнула влево, обходя его, по левой щиколотке сзади был нанесен очень точный и жестокий удар задником сапога, а нежные ручонки распрямились, превращаясь в швыряющие его наземь поршни.
Грохнувшись на спину, он чуть не взвыл. И тут же понял, насколько смешно все это выглядело. Повернувшись набок, встал на четвереньки, заходясь от смеха, а Оля суетливо приседала рядом, испуганно заглядывала в глаза:
— Илья, все нормально? Ты не ударился? Нет, честно все нормально? Послушай, я не думала, что ты действительно упадешь, я не хотела… Нет, на самом деле, это случайно, я не хотела тебя ронять…
Это “ронять” окончательно его добило. Господи, как хорошо, что никто не видел этой сцены! Моравлина, чемпиона Бурятии по рукопашному бою, — каковой факт тщательно им скрывался, — и “уронила” неопытная девчонка, предварительно им же извалянная в снегу!… И, в чем ведь подлость, — уронила именно потому, что не собиралась этого делать!
— Пошли, — все еще посмеиваясь, он встал и направился к маршрутке.
— Куда? — Оля семенила рядом, по-прежнему заглядывая в глаза.
— На маршрутку. А потом к тебе, — решил Илья. — Починю твой телефон. А ты меня чаем напоишь. Пока буду чинить и чаи гонять, хоть носки высохнут — у меня в ботинках воды больше, чем здесь будет по весне. Идет?
Оля, довольная, что ее не ругают, торопливо закивала.
* * *
30 декабря 2082 года — 15 января 2083 года
Селенград
Физика боялись все. Уважали, да, но боялись страшно. И при одной только мысли, что он будет принимать экзамен, глотали валерьянку литрами.
А Оле он позволял быть капризным, но милым ребенком. Она не отрицала, ей самой нравился этот имидж — немного взбалмошной, забавной, но хорошей девочки. И отношение ее к физику было таким же, как к деду. Оля не знала, что тому виной. Вроде бы физик и ее дед были совершенно непохожи. Дедушка, рослый, крупный мужчина, сохранивший еще всю свою мужественную и одухотворенную красоту, был ценителем изящных искусств, никогда — Бог свидетель! — не повышал голоса, всегда был тактичным и внимательным. И звали его хорошо: Виктор Иванович Борисов.
Физик был другим. Поразительно маленького роста, его из-за стола на кафедре не было видно, с огромным, с ладонь, крючковатым носом, въедливый и ехидный, зеркало его не любило и в лучшие времена, а сейчас и подавно… С самого начала он объявил, что оценок выше четверки в семестре он не ставит принципиально, потому что студентам не предлагаются задачи, которые стоят пятерки. А на экзамене студенты пусть благодарят Бога за то, что получат тройку. На тройку требовалось сдать всю теорию без запинки, решить экзаменационную задачу, и плюс к этому — один дополнительный теоретический вопрос и задача. Все это — не пользуясь никакими пособиями, даже без компьютера, с одним только билетом и текстовым планшетом. Вот кто справится, может уходить с чистой совестью, получив законную тройку.
Желающим же выделиться он предлагал задачи на порядок сложней. Решение занимало не один час и никак не укладывалось в рамки стандартных методов. Правда, разрешал пользоваться любыми справочниками.
Над его именем потешалась вся Академия. Разумеется, та ее часть, у которой он уже закончил читать свой курс. Остальным было не до смеха. Звали его Зигмунд Степанович Есусиков.
Вот… А общим у него с Олиным дедом было если только то, что оба они были физиками. И оба прошли войну на Венере, которая в учебниках истории отчего-то застенчиво именовалась “вооруженным конфликтом”. Кстати, оба были артиллеристами.
Оля ходила на все есусиковские факультативы, потому что хорошее отношение физика — еще не залог ее хорошей оценки в зачетке. Это она понимала. И ничуть не удивилась, когда он предложил ей решить задачку повышенной сложности — вроде бы в порядке подготовки к отборочному туру Сибирской олимпиады по физике.
Задача была красивая. Оля один вечер пыталась решать самостоятельно. Не удалось. Позвонила Илье — он как услышал, сразу отказал. Сказал, что чего-чего, а физики на уровне требований Есусикова он не знал никогда. Оля сходила к физичке с топливной химии. Есусиков не запрещал такие ходы — ради Бога, пусть решит кто-то. Главное-то, чтоб решение было понято тем, кому задача задана. Но физичка устало развела руками. Ей не хотелось связываться с заморочками Есусикова.
Тогда Оля позвонила деду в Московье. Дед охотно выслушал все ее новости и поздравления с Новым Годом, рассказал свои, принял задачу по почте. Оля благостно расслабилась: дед физик, не может не решить. Вон, поручит своим курсантам, те как орешек расщелкают. Однако на следующий день к вечеру дед позвонил и сказал, что решить не может. Объяснил это тем, что сам изучал несколько иную область.
Конечно, Оля могла бы впасть в депрессию. Могла бы отказаться от решения. Не смертельно же. Физик будет посматривать с легким презрением, с каким обычно смотрят на слабаков, ну и что? Он почти на всех так смотрит. Оле мысль о том, чтоб выкинуть белый флаг, даже в голову не пришла.
Она промучилась весь вечер. Звонила Наташа, звала погулять — Оля отказалась. Даже с Ильей, которому приспичило поболтать, разговор быстренько прекратила. Есть задачи поважней, гордо сказала она сама себе.
Но спать легла, так ничего и не придумав. А посреди ночи вскочила, лихорадочно отыскала стило и чистый лист бумаги. И, борясь со слипающимися глазами, быстро исчертила бумагу рядами формул, не сознавая толком, что делает.
Физика была у них первой парой. Оля явилась на сорок минут раньше, уселась рядом с физиком за кафедрой, протянула ему планшет. Он сначала сравнил ответ с тем, который должен быть. Ответы совпали. Затем построчно просмотрел решение. Посерьезнел.
— Я сама решала, — на всякий случай уточнила Оля. — Никто не смог. Или не захотел.