Страница:
Седьмой этаж. Площадь с подиумом открылась внезапно. Навстречу Оле вылетела невероятно красивая женщина, и Оля откуда-то ее знала.
— Ты не выдержишь, — рассмеялась Алла. — Откажись от этой безумной затеи. Ты не имеешь права это делать.
Оля молчала, берегла силы. Алла не знала, что Олю учил Ховрах[10]. Оля была последней его ученицей. Он приходил к ней во сне — часто в раннем детстве, потом все реже и реже. Седой как лунь старик, сгорбленный и с бородой до земли. Ховрах учил ее магии, но он не был магом. Ховрах был богом. А сейчас пришло время сдавать выпускной экзамен.
Она резко выбросила вперед обе руки. Алла закричала, изо рта потекла черная кровь. А на подиуме возникли восемь фигур, полностью, как мумии, затянутые в лиловое. Все, кто был на площади, пали ниц. Кроме Оли. Ей уже нечего было терять, и гнев Лилового Равновесия ее нисколько не страшил.
— Никто не смеет нарушать Равновесие.
Неземной голос обрушился сверху, а фигуры на подиуме не шевельнулись.
— Пока живы Старые, Новым нет места.
Оле было все равно. Она прорвется любой ценой. И тут среди фигур на подиуме появился Ховрах. Он брел, как изможденный солнцем странник по обезвоженной пустыне.
— Пусть займет мое место.
Он говорил шепотом, но услышала вся площадь. Оля зажмурилась, но останавливать Ховраха было поздно: он сделал свой выбор.
— Старый бог мертв! Пусть займет его место Новый!
Алла вскочила с места и бросилась к подиуму:
— Я! Я хочу занять его место! Я достойна!
Невидимый кулак врезался Алле в грудь и отбросил прочь.
— Ховрах сделал свой выбор!
И Оля поднялась на подиум.
В спину ей донеслось:
— Равновесие сохранено!
Оля застыла лишь на миг. Потом ускорила шаг. Край подиума оборвался в пропасть, Оля посильней оттолкнулась, раскинула руки, планируя. Ей нужно было поторапливаться, еще ж третьего пост-корректировщика нужно отыскать, а то там ребята не справятся или справятся, но умрут от истощения.
17:25 по иркутскому времени
Селенград
Илье казалось, что чай скоро польется у него из ушей. Четвертая чашка… Оли нигде не было. Ему пришло в голову, что она могла загодя улететь из Московья. Дал запрос в “Ступино”, но там от перегрузки рухнула сеть, народ просто засовывали в стратолеты и отправляли без регистрации. Дал общий запрос по стратопортам мира. Ответа пока не было. Больше всего Илья боялся, что Оля могла рвануть на космодром и сейчас сидит в Плисецке, ждет его. Наверняка уже узнала, что рейсы на Венеру отменены… Каково ей там? Он перестал ее слышать. Впрочем, он сейчас даже ближайших соседей слышал с трудом. Вчерашняя Филькина инициация слишком дорого ему обошлась. Это на Венере Илья мог работать уже через три дня. А здесь он еще месяц будет бесполезен.
Посмотрел на Савельева, тот нервничал. Промокал платком лоб, старался не суетиться. Илья вспомнил знаменательный день, когда погиб Семенов. Савельев тогда проговорился, что видит серый туман. Илья подмигнул Лоханычу, пересел поближе к начальнику:
— Игорь Юрьевич, вы до сих пор туман видите?
— Какой туман? — испугался тот.
По глазам Илья понял: видит. Это не метафора. Лоханыч, принимая от Ильи эстафету, вздохнул:
— Гош, серый туман углами глаз видят все “постовщики”.
Савельев переводил полубезумный взгляд с Лоханыча на Илью.
— И… что?
Голос у него был хриплым.
— Да ничего, — весело сказал Лоханыч. — Просто сейчас ребята работать начнут, ты детонируешь. Лучше заранее знать, чтоб не пугаться и не наделать обычных инициационных глупостей.
К ним подсел Бондарчук. Сообразил, в чем дело, страшно обрадовался:
— Гошка! Ты ж мечтал об этом! Ну, елки…
— Ступень вряд ли высокая, двоечка, думаю, — спокойно сказал Лоханыч. — Поздняя инициация у “постовщиков” не бывает яркой.
— А че — двойка тоже хорошо! — возмутился Бондарчук. — Слушай, Гош, я тебя только об одном прошу: не прыгай в Поле, чтоб кошечку с дерева второй ступенью снять. Ну честно, так мне осточертело видеть, как новички размениваются! Ну хоть ты им всем класс покажи!
— Постараюсь, — пробормотал Савельев. — И как я определю, что могу сделать, а что — нет?
— Да запросто, — сказал Добрынин. — Все, что видишь, — можешь править. Чего не осилишь — даже не увидишь.
— А-а, — понимающе протянул Савельев, растерянно рассмеялся: — Да ну, я поверить не могу… Чтоб я… Ну ладно, время покажет, будет детонация или нет. А правда, я ж последнее время думал — со зрением что-то. Вижу только прямо перед собой. А по углам — все серое.
Илья ему завидовал. Остро и болезненно. Серый туман — признак того, что “постовщик” набрал энергии для работы. Илья же видел как никогда ясно.
Индийские “руты” благосклонно прислушивались. Савельеву тут же начали давать советы со всех сторон — он кивал, тер виски, вздрагивал. Потом Машка растолкала всех и сунула ему в руки чашку с чаем. И правильно сделала, подумал Илья. Иначе Савельев на нервной почве соскочит раньше времени и испортит инициационный разряд.
— Между прочим, Поле не мерцает, — заметил Бондарчук.
И опять все затихли. Тон Бондарчука, блестящий тревожный взгляд — все это заводило хуже аварийной сирены.
— Дурной знак, — сказал Размат. — Но еще тридцать пять минут надо подождать. Мы знаем, что раньше входить нельзя.
Илья обернулся и посмотрел на физическую карту. Пощелкал пультом, переключая на американскую военную базу. И понял, что события будут развиваться по самому плохому сценарию.
По берегу, мелко дрожавшему, катились камушки. Где-то на огромной глубине под базой продвигался разлом. И Илья прекрасно, без расчетов, понимал: разлом дойдет до поверхности через десять минут максимум. Если не войти раньше, потом будет уже поздно. Посмотрел на Джеффа, тот развел руками. В карих глазах негра плескалась паника. И тут Илья понял самое страшное: даже если войти вовремя, индийские “руты” могли не справиться. Чтобы расколоть землю над взорвавшейся шахтой, Скилдин в свое время вышел на шестерку. А сколько нужно, чтоб наоборот, не дать расколоться?
Илья встал, через весь зал пошел к Робке, сидевшему в углу. Сел рядом:
— Робка, другого выхода нет. Тебе нужно войти сейчас.
Робка был бледен, кусал бескровные губы.
— Вся надежда только на тебя, — спокойно сказал Илья.
— Я… попробую.
Илья пристально на него смотрел. Робка старался. Он делал все именно так, как ему уже сто раз объясняли. И у него ровным счетом ничего не выходило.
Вот тут-то Илья и припомнил версию Цыганкова о том, что Робка в Поле может попасть только через Олю. Припомнил — и оледенел.
Потому что Оли нигде не было, а без нее Вещего Олега не существовало.
Тогда Илья подошел к Джеффу:
— Джефф, у нас есть высший “рут”, — очень тихо сказал он. — Но у него проблемы: не может войти в Поле сам. Давай ты первый, а? Может, он сможет войти с детонации.
Негр не возражал. Робка встал, вышел из залы — сказал, что сначала все-таки попробует еще раз сам, из соседнего кабинета, там тихо и легче сосредоточиться.
“Полевой” экран внезапно мигнул, заливаясь страшным лиловым светом. Кто-то охнул. Машка Голикова до крови закусила пальцы, сдерживая крик. Экран сиял мертво.
Илья судорожно оглянулся на Джеффа. Негр стал серым, губы тряслись, потом он поднес руки к лицу, будто хотел закрыть его ладонями, передумал, кинулся к столу. И принялся лихорадочно, обливаясь, глушить воду. Илье стало жутко: негр, готовясь к самоубийственному рывку, накачивался водой, чтоб продержаться подольше.
И тут на весь зал полыхнуло золотом!
— А-а! — заорал Бондарчук, перекрывая зуммер тревоги.
На боковом мониторе золотым протуберанцем взметнулся сигнал. Прямоугольный импульс, визитная карточка Вещего Олега. На физической карте берег перед базой “Чероки” подернулся серебряной дымкой.
— Высшая-ааа! — кричал Бондарчук, как припадочный, качаясь и вцепившись себе в волосы. Выпрямился, лицо его было мокрым от слез и совершенно счастливым: — Ребята, он взял высшую ступень! Господи, Ты же существуешь, я знаю, — истово выдохнул он, глядя в потолок. — Спасибо Тебе за все. Ребята, он взял ее! Взял высшую! — бросился обниматься со всеми: — Взял, взял! Мы спасены! А-аа!!!
Бондарчук вскочил, гопаком прошелся по комнате, хлопая себя по ляжкам, потом кинулся всех обнимать.
— Есть, есть, есть!!! Есть высшая!!! Оле, оле-оле-оле!!! Вы слышите?! Йе-йе-йе, мама Ева, йе-йе-йе, отец Адам!!!
Лилового свечения больше не было. На “полевой” карте вспыхнули два огонька: в Селенграде и на японском побережье.
— Отражения раскидал, милый, хороший наш, — благоговейно шептал Бондарчук.
— Вот он-то сейчас всем класс и покажет, — не скрывая радости, проговорил Савельев. — Настоящий класс. Слушайте, всю жизнь мечтал — ну если не быть мне корректировщиком, так хоть высшую “рутовку” своими глазами увидать!
Джефф сидел на краю стола и глупо улыбался от радости. Попов и Добрынин ничего не понимали.
— Слушай, Илюха, а что ж не сказали, что у вас “рут” с высшей ступенью есть? — возмутился Добрынин. — Ну я понимаю, америкосам знать не надо, они заслужили нервотрепку, а нам-то сказать можно было! Нам же за ним в паре идти!
— Да не знали мы, — сказал Илья, не надеясь, что ему поверят. — До последнего не знали. Нет, знали, это ж Робка Морозов, но не надеялись, что получится.
Машка, плачущая и улыбающаяся, приволокла здоровенную бутыль газировки. При таком эмоциональном накале за шампанское вполне сойдет. Тем более, что спиртного службистам нельзя ни капли, им еще в Поле работать неизвестно сколько.
— А что делать теперь? — спросил Размат. — Прогноз нарушен.
— Да ничего, — улыбался Савельев. — Он рассчитан на девяносто часов, придется уложиться в тридцать, только и всего. Это не самое страшное. Главное, что у нас есть высший “рут”.
— Интересно, сколько он продержится в Поле? — задумчиво спросил Попов. — Инициация на высшей ступени… держится он пока для новичка даже более чем уверенно, это я как спец говорю, но что будет через час? Там работы немерено, нужно минимум два высших “рута” даже не по западным, а по нашим расчетам. Ребят, вы подумали, что с ним будет?
Вопрос сыграл роль ледяного душа. Все переглянулись.
— Мы должны справиться, — твердо сказал Савельев. — Обязаны. Робку выведем, как только хоть малейшее подозрение на зависание будет. Остальное сделаем сами.
Открылась дверь, и вошел… Робка.
— У меня ничего не вышло, — с горечью сказал он.
Все молчали.
Бондарчук изумленно покосился на монитор. Прямоугольный импульс не исчез.
Илья все понял. Сел, схватился за голову. “Какие-то сказки ты мне рассказываешь, не бывает таких дельфийцев…” С нулевыми вероятностями могут работать только корректировщики! Просто потому, что они их создают.
— Тит твою мать, — спокойно сказал Савельев. — Я так и знал. Я сразу не поверил, что он столько времени нам морочил голову, а тут так спокойно мы его взяли на тестировании до инициации. Ну, так и вышло. Знакомьтесь! — махнул рукой в сторону монитора с импульсом. — Вещий Олег. То ли реинкарнант, то ли еще черт знает кто. Я, по крайней мере, не знаю, кто это такой. Я уже даже не уверен, что это Вещий Олег. Я знаю только одно: у нас катастрофа, а нам этого скрытного гаденыша по всему миру искать, чтоб ему пусто было!
— Вычислим! — бодро пообещал Бондарчук. — Вычислим! Теперь-то он никуда не денется, голубчик! Сам за медалькой явится! Я “рутов” знаю, они на вот такие побрякушки славы ради — падкие.
— Если он не загнется в Поле, — холодно сказал Добрынин. — Шур, я понимаю твой оптимизм, но пойми и меня: у нас с Лешкой у обоих сил не хватит откатить “рута” высшей ступени. Так что ищи быстрей, чтоб до крайностей не дошло. Хрен с ним, что Дальний Восток под воду уйдет, людей вытащим, остальное не так жалко. Но вот этого парня спасти надо.
Илья встал. Вышел на середину.
— Господа, поздравляю нас, — мертвым голосом сказал он. — Мы просто идиоты. И я — самый главный. Потому что мне прямо говорили, кто это. Я не поверил.
Лоханыч отвернулся. И Иосыч чувствовал себя виноватым. Котляков, до того глаза не мозоливший, побледнел. Илья криво усмехнулся:
— Наш Вещий Олег оказался Вещей Ольгой. Зовите сюда Стайнберга с минус двумя яблоками, потому что женщина-“рут” у нас есть.
17:30 по иркутскому времени
Селенград
Цыганков открыл глаза и почему-то ничуть не удивился, увидев Олю. Было в этом что-то естественное, законное. Она стояла над ним, держа в руке до краев налитую водой чашку:
— Пей.
— Зачем?
— Потом узнаешь.
Цыганков подчинился. Крупными глотками осушил чашку. Полежал. И тут его вдоль хребта, по всем сломанным костям продернуло током, да так, что он заорал в голос. И еще, еще… Его корчило и трясло, глаза закатились под лоб, пальцы судорожно комкали простыню, а ноги сучили, как у повешенного.
Когда оклемался, опять увидел Олю. Только теперь она была… отчетливой, что ли. И Цыганков начал понимать.
Она была в красном платье. С открытыми плечами, очень красивое платье. Вечернее. А на ногах у нее были толстые шерстяные носки. Без обуви. Так не бывает.
— Пей еще.
— А…
— Сказано — пей.
Боли больше не было. Наоборот, показалось, что сила раздула его на манер воздушного шара, он вот-вот воспарит над кроватью. Сел поплотней, ухватившись руками за каркас для надежности. Оля протянула ему третью чашку. И тут из-за спины вышел Филька. Улыбающийся, с бокалом чего-то радужно-золотистого. Красивый такой бокал, чистого стекла, с тонюсенькой двадцатисантиметровой ножкой.
Цыганкову стало страшно.
Филька был ближе. Но Оля вела себя как-то странно.
— Ты чего? — ласково спросил Филька. Так ласково, что Цыганков разинул рот от неожиданности. Ему в голову не приходило, что сдержанный Филька в принципе способен издавать такие звуки. — Я тебе принес попить.
— Это… выбор? — спросил Цыганков внезапно охрипшим голосом.
Оба кивнули. Синхронно. Филька покосился на Олю, снисходительно усмехнулся:
— Вася, я подобрал тебя на улице, когда тебя вышвырнули из Службы. Я поверил тебе, я дал тебе возможность сделать карьеру. Я сделал тебя человеком. И я очень хорошо знаю, чего ты хочешь. Ты получишь даже больше.
— Сними маску-то, — посоветовала Оля. — А то я сниму. Тебе не понравится.
Филька вдруг подернулся рябью. Миг — и на его месте стоял человек без особых примет. Цыганков его узнал, по ауре узнал. Тот самый зацикленный “мертвяк”, которого они ловили, но так и не поймали.
— Вот так-то лучше, Иуда, — недружелюбно сказала Оля. — И предлагай от своего имени, а не от чужого. А то я тебе мигом напомню печальный финал твоей биографии.
— Равновесие еще никто не отменял, — надменно напомнил Иуда и посмотрел в глаза Цыганкову. Понимающе, пристально, серьезно: — Бессмертие. Настоящее, невыдуманное. Власть. Неограниченная, само собой, подделок и суррогатов не предлагаю.
— На каких условиях? — догадался поторговаться Цыганков.
— Высшая ступень анти-режима.
Цыганков охнул.
— Ты получишь власть над этим миром. Ты в любой момент возьмешь все, что захочешь. Люди тебе не то, что помешать не смогут, — да они с радостью отдадут все! Они жертвы в твою честь приносить станут, храмы возведут… Я знаю, ты раскаиваешься в том, что поссорил Олю с Моравлиным. Ты сможешь все исправить. Для тебя не будет ничего невозможного. Ты уберешь все препятствия с их пути. Разве это не прекрасно?
— А ты что с этого имеешь?
— Всего лишь гибель одного врага. Ты его не знаешь. И никогда не узнаешь.
Бокал качался у самых губ. На миг Цыганков поддался соблазну… и опомнился.
— Если это выбор, то ты тоже должна что-то предложить, — сказал он Оле.
— Я не буду предлагать. Я хочу напомнить тебе кое-что. Ты просил меня сделать что-нибудь, чтобы ты ходил. Какой бы выбор ты сейчас ни сделал, ты уже будешь ходить. Ты здоров. — Она помолчала. — Ты обещал мне сделать все, что попрошу. Снаружи — катастрофа. Позарез нужен еще один “постовщик” в команду к Попову и Добрынину. Иначе они погибнут. Вот здесь, — она покачала чашкой, — твоя четвертая ступень пост-режима. Ничего больше предложить не могу.
У Цыганкова пересохло во рту и слезы выступили на глаза. Простая вода в старой фарфоровой чашке вдруг представилась всем, о чем он когда-либо мечтал.
— Я им нужен, да? — шепотом уточнил он.
— “Постовщик” всегда кому-нибудь да нужен. Мир спасать — собачья работа. Инициации и раскачки не будет, работать придется уже сегодня. Просто очень нужен “постовщик”. Если ты не согласишься, я найду другого. И отдам ему твою ступень.
— Я согласен! — закричал Цыганков. — Я согласен, согласен!
Он протянул руку к чашке, Иуда попытался подсунуть свой бокал. Оля одарила соперника ледяной улыбкой:
— Он сделал выбор.
— Мы еще встретимся, — пообещал Иуда. — Я все равно тебя убью.
— Не выйдет. Твое время прошло.
Цыганков протянул дрожащую руку, принял полную чашку из теплых пальцев Оли. Пил медленно, стараясь запомнить каждый глоток. Это же его четвертая ступень пост-режима. И тут забарабанили в дверь. Цыганков резко сел, сорвался с кровати, кинулся открывать…
…и, проснувшись внезапно, столкнулся на пороге с медсестрой и Черненко.
Вот тут-то его и накрыло. Цыганков охнул, завертелся на месте, судорожно щупая бока, ноги, спину, голову.
— Твоя воля, Господи, — прошептала медсестра и села на пол.
— Я… я хожу, — бормотал Цыганков. — Я хожу, я снова хожу… А-а…
Оглянулся. На тумбочке стояла фарфоровая чашка. На ее боках сверкали капли воды. Цыганков метнулся к ней, прижал к груди, тяжело дыша и не зная, то ли смеяться, то ли рыдать, то ли бежать куда-то… Медсестра принесла ему пижаму, побежала искать врачей: больница из-за катастрофы опустела. Черненко подмигнул Цыганкову, сделав выразительный жест в сторону двери.
Снаружи их ждала служебная машина. Они прыгнули в салон, машина сорвалась с места. Цыганков ласкал облупленные бока своей чашки:
— Чашка, чашечка, чашулечка… Саш, ты не смейся, я точно знаю: это Святой Грааль. Я из нее пил и на ноги встал. Я с ней ни за что не расстанусь, я беречь ее буду.
Черненко посмеивался, но необидно.
18:15 по иркутскому времени
Селенград
Илья ходил из угла в угол, как маятник. И думал только об одном: где Оля?
Бондарчук даже не стал пытаться вычислить ее местонахождение сканером. Она быстро избавилась от отражений, накрыла всю зону золотой вуалью. Илья понимал, что даже если б не вуаль, искать место входа бесполезно. Она из Южной Америки могла работать. Расстояния важны тем, кто имеет средний уровень. Обладатели высших ступеней к пространству уже невосприимчивы.
Робка Морозов и Савельев детонировали почти одновременно. Савельев вошел легко, будто всю жизнь этим занимался, а Робка погружался в Поле долго и трудно, но все-таки сумел. Три с половиной ступени. Его собственных, честных три с половиной ступени. Илья понял, что в действительности Робка ни разу до этого в Поле и не входил, на него Оля свое отражение вешала. Сейчас он еще сидел в Поле, Савельева уже вывели. Двоечка, как Лоханыч и предсказал. После своевременного выхода у Савельева даже еще чуток сил осталось, чтоб не провалиться в тяжелый сон сразу, а сидеть в офисе. Уже на положении зрителя.
Ушли в Поле индусы, отойдя подальше от размашисто работавшей Ольги — чтоб под руку не попасться. Долбили АЭС и заводы, чтоб не взорвались. Пост-корректировщики пока ждали. Из Сеула позвонили американцы, поздравили с инициацией высшего “рута” и поинтересовались: а нет ли у русских какого-нибудь особенного плана? Потому что американский план, разработанный Фростом, полетел к чертям уже три часа назад. А у русских есть всемогущий бог Авось, на которого они надеются, и который всегда им помогает. Савельев посмеялся и отправил им прогноз Скилдина. Американцы отзвонились через полчаса, поблагодарили, сообщили, что пока работают вдвоем, третий в резерве. И если что срочное… словом, беда общая… ну, они надеются, что совместными усилиями они справятся.
Еще раз позвонил Стайнберг, ни слова не сказал о том, что его план оказался непригодным. Строго осведомился, откуда взялся реал-тайм корректировщик высшей ступени, уж не с Венеры ли. Его успокоили, мол, наш, но в подробности посвящать не стали. Стайнберг сказал, что на данный момент достигнуто соглашение с правительствами всех стран об участии их корректировщиков в ликвидации глобального катаклизма. И все равно этого мало, думал Илья. Четверка пост-режима только у двух корректировщиков в мире — и оба они уже на месте. Ну, еще шестнадцать человек с трешками. Мало, слишком мало. Еще одна четверка необходима жизненно.
На физической карте бушевал шторм. После третьего толчка в Японии, не сильного, там Оля вовремя придавила, началась паника. Показывали города, улицы, забитые бегущими людьми, гудящими машинами. Кое-где рушились здания, полыхали пожары.
— Не повезло япошкам, — сказал Савельев. — У них сейчас ночь, самое страшное время. Мечутся, как тараканы, а бежать с островов некуда. На суше разломы, в море шторм в десять баллов. И стратолетам старт запрещен, потому что гроза. Ох, им сейчас не до смеха… Американцев, небось, на чем свет клянут.
Открылась дверь, пропуская Черненко и… Цыганкова. В больничной пижаме, слюнявого от радости, прижимавшего к груди чашку.
Все встали. Цыганков пришел сам. Не в кресле-каталке приехал, и не на костылях приковылял. Явился на своих двоих. И даже не хромал, гад.
— Оп-па, — сказал Лоханыч. — Вась, ты как — спинка не болит?
Савельев, не в состоянии сформулировать догадку, посмотрел на Илью. Тот уставился на Цыганкова, как на чудо. И вовсе не потому, что тот ходил, хотя два месяца назад вылетел с балкона двенадцатого этажа. Илья медленно обошел вокруг Цыганкова, тот стоял, ссутулившись, пытался скроить скорбную рожу, но глаза сияли от счастья:
— Ну вот и я о том же! Но так же не бывает, да? Я сплю? Только тогда не будите, ладно?
Насторожился Котляков. Иосыч тер щетину на подбородке и явно ничего не понимал.
Василий Цыганков, антикорректор потенциально второй ступени, антикорректором не был.
— Ты, эта, сядь, что ли… — пробормотал Савельев. — Стоять тяжело, наверное.
— Да нет, нормально все. Я че сказать-то хотел — мне тут намекнули, что работенка есть. Такая, конкретная. Вот я и, того… пришел.
— Раз от раза все чудесатее и чудесатее, — пробормотал Лоханыч. — Эй, кто там в интервью жаловался, что третьего “постовщика” не хватает? Принимайте товар. — Перехватил удивленный взгляд Попова, пояснил: — У нас сегодня презентация новой фирмы. Называется “Вещий Олег. Исполнение любых желаний оптом и в розницу”. Я тебе на сто процентов гарантирую: сейчас пойду Ваську тестировать, выяснится, что у него четверка пост-режима.
— Иди, — согласился Попов. — Нам он позарез нужен будет.
— А, дьявол! — вскрикнул эмоциональный Бондарчук, тыча пальцем в “полевую” карту.
И все тихо присели. Разлом ширился, края расходились… На физической карте пока ничего не было. Бондарчук пощелкал пультом:
— Ага, вот оно… Не обессудьте, качество какое есть, это спутник, а не наземная трансляция.
Неприветливый черный берег. Скалы. Штормовой бешеный прибой. И — набирающее силу серебряное свечение, окутывающее примерно километр суши. Вуаль серебра расползалась, захватила воду, шторм улегся.
— Это реал, что ли? — изумленно уточнил Цыганков. — Блин, так это что, даже в реале видно?!
Скалы раскалялись. Их сотрясала дрожь, сверху вниз пробежала трещина, ее края медленно поползли в стороны…
— Не удерживает, — констатировал Дим-Дим. — Это один из главных разломов, его, наверное, не удержит.
С пронзительным шорохом из черного неба в разлом ударила голубоватая молния. Сканер взорвался ошалелым ревом. На мониторе было два реал-таймовых сигнала высшей ступени.
— В-вашу машу… — обалдело пробормотал Бондарчук. — А это что за черт?!
Илья почувствовал, как от пота намокает рубашка на спине. И захотелось смеяться, впервые за последние сутки. Потому что теперь повода для волнения больше не было.
Бондарчук кинулся к аппаратуре. Потом встал, вытянулся по стойке смирно:
— Ребята, — сказал он трагическим шепотом, — включилась Венера. Прямой межпланетный пробой. Но только повесьте меня, если я скажу, что у меня хватит смелости хоть заикнуться, какая это ступень.
зона воздействия
Все было очень странно, Оля это понимала каким-то участком рассудка. А другая часть уверяла, что все нормально. Она сидела на корточках и вручную сшивала землю. Такое может только присниться в каком-нибудь дурацком сне, но, с другой стороны, утешала себя Оля, ей снились и более дурацкие сны. Ничего, разберется, когда проснется. А пока нужно играть по установленным в этом сне правилам. Поэтому она спокойно натягивала один край на другой и накладывала шов. Она точно знала, что если этого не сделать, то появятся дырки и прорехи. И тогда землю нельзя будет носить.
Потом у нее прореха появилась прямо под руками. Оля изо всех сил тянула край, а он расползался в пальцах. Гнилая ткань. Оля оглянулась, ища кусок попрочней, но не нашла. И заплатку сделать не из чего. В какой-то момент отчаялась, и тут между ее пальцев воткнулся гвоздь. На шляпку обрушился молоток.
— Ты не выдержишь, — рассмеялась Алла. — Откажись от этой безумной затеи. Ты не имеешь права это делать.
Оля молчала, берегла силы. Алла не знала, что Олю учил Ховрах[10]. Оля была последней его ученицей. Он приходил к ней во сне — часто в раннем детстве, потом все реже и реже. Седой как лунь старик, сгорбленный и с бородой до земли. Ховрах учил ее магии, но он не был магом. Ховрах был богом. А сейчас пришло время сдавать выпускной экзамен.
Она резко выбросила вперед обе руки. Алла закричала, изо рта потекла черная кровь. А на подиуме возникли восемь фигур, полностью, как мумии, затянутые в лиловое. Все, кто был на площади, пали ниц. Кроме Оли. Ей уже нечего было терять, и гнев Лилового Равновесия ее нисколько не страшил.
— Никто не смеет нарушать Равновесие.
Неземной голос обрушился сверху, а фигуры на подиуме не шевельнулись.
— Пока живы Старые, Новым нет места.
Оле было все равно. Она прорвется любой ценой. И тут среди фигур на подиуме появился Ховрах. Он брел, как изможденный солнцем странник по обезвоженной пустыне.
— Пусть займет мое место.
Он говорил шепотом, но услышала вся площадь. Оля зажмурилась, но останавливать Ховраха было поздно: он сделал свой выбор.
— Старый бог мертв! Пусть займет его место Новый!
Алла вскочила с места и бросилась к подиуму:
— Я! Я хочу занять его место! Я достойна!
Невидимый кулак врезался Алле в грудь и отбросил прочь.
— Ховрах сделал свой выбор!
И Оля поднялась на подиум.
В спину ей донеслось:
— Равновесие сохранено!
Оля застыла лишь на миг. Потом ускорила шаг. Край подиума оборвался в пропасть, Оля посильней оттолкнулась, раскинула руки, планируя. Ей нужно было поторапливаться, еще ж третьего пост-корректировщика нужно отыскать, а то там ребята не справятся или справятся, но умрут от истощения.
* * *
04-08-2084, пятница17:25 по иркутскому времени
Селенград
Илье казалось, что чай скоро польется у него из ушей. Четвертая чашка… Оли нигде не было. Ему пришло в голову, что она могла загодя улететь из Московья. Дал запрос в “Ступино”, но там от перегрузки рухнула сеть, народ просто засовывали в стратолеты и отправляли без регистрации. Дал общий запрос по стратопортам мира. Ответа пока не было. Больше всего Илья боялся, что Оля могла рвануть на космодром и сейчас сидит в Плисецке, ждет его. Наверняка уже узнала, что рейсы на Венеру отменены… Каково ей там? Он перестал ее слышать. Впрочем, он сейчас даже ближайших соседей слышал с трудом. Вчерашняя Филькина инициация слишком дорого ему обошлась. Это на Венере Илья мог работать уже через три дня. А здесь он еще месяц будет бесполезен.
Посмотрел на Савельева, тот нервничал. Промокал платком лоб, старался не суетиться. Илья вспомнил знаменательный день, когда погиб Семенов. Савельев тогда проговорился, что видит серый туман. Илья подмигнул Лоханычу, пересел поближе к начальнику:
— Игорь Юрьевич, вы до сих пор туман видите?
— Какой туман? — испугался тот.
По глазам Илья понял: видит. Это не метафора. Лоханыч, принимая от Ильи эстафету, вздохнул:
— Гош, серый туман углами глаз видят все “постовщики”.
Савельев переводил полубезумный взгляд с Лоханыча на Илью.
— И… что?
Голос у него был хриплым.
— Да ничего, — весело сказал Лоханыч. — Просто сейчас ребята работать начнут, ты детонируешь. Лучше заранее знать, чтоб не пугаться и не наделать обычных инициационных глупостей.
К ним подсел Бондарчук. Сообразил, в чем дело, страшно обрадовался:
— Гошка! Ты ж мечтал об этом! Ну, елки…
— Ступень вряд ли высокая, двоечка, думаю, — спокойно сказал Лоханыч. — Поздняя инициация у “постовщиков” не бывает яркой.
— А че — двойка тоже хорошо! — возмутился Бондарчук. — Слушай, Гош, я тебя только об одном прошу: не прыгай в Поле, чтоб кошечку с дерева второй ступенью снять. Ну честно, так мне осточертело видеть, как новички размениваются! Ну хоть ты им всем класс покажи!
— Постараюсь, — пробормотал Савельев. — И как я определю, что могу сделать, а что — нет?
— Да запросто, — сказал Добрынин. — Все, что видишь, — можешь править. Чего не осилишь — даже не увидишь.
— А-а, — понимающе протянул Савельев, растерянно рассмеялся: — Да ну, я поверить не могу… Чтоб я… Ну ладно, время покажет, будет детонация или нет. А правда, я ж последнее время думал — со зрением что-то. Вижу только прямо перед собой. А по углам — все серое.
Илья ему завидовал. Остро и болезненно. Серый туман — признак того, что “постовщик” набрал энергии для работы. Илья же видел как никогда ясно.
Индийские “руты” благосклонно прислушивались. Савельеву тут же начали давать советы со всех сторон — он кивал, тер виски, вздрагивал. Потом Машка растолкала всех и сунула ему в руки чашку с чаем. И правильно сделала, подумал Илья. Иначе Савельев на нервной почве соскочит раньше времени и испортит инициационный разряд.
— Между прочим, Поле не мерцает, — заметил Бондарчук.
И опять все затихли. Тон Бондарчука, блестящий тревожный взгляд — все это заводило хуже аварийной сирены.
— Дурной знак, — сказал Размат. — Но еще тридцать пять минут надо подождать. Мы знаем, что раньше входить нельзя.
Илья обернулся и посмотрел на физическую карту. Пощелкал пультом, переключая на американскую военную базу. И понял, что события будут развиваться по самому плохому сценарию.
По берегу, мелко дрожавшему, катились камушки. Где-то на огромной глубине под базой продвигался разлом. И Илья прекрасно, без расчетов, понимал: разлом дойдет до поверхности через десять минут максимум. Если не войти раньше, потом будет уже поздно. Посмотрел на Джеффа, тот развел руками. В карих глазах негра плескалась паника. И тут Илья понял самое страшное: даже если войти вовремя, индийские “руты” могли не справиться. Чтобы расколоть землю над взорвавшейся шахтой, Скилдин в свое время вышел на шестерку. А сколько нужно, чтоб наоборот, не дать расколоться?
Илья встал, через весь зал пошел к Робке, сидевшему в углу. Сел рядом:
— Робка, другого выхода нет. Тебе нужно войти сейчас.
Робка был бледен, кусал бескровные губы.
— Вся надежда только на тебя, — спокойно сказал Илья.
— Я… попробую.
Илья пристально на него смотрел. Робка старался. Он делал все именно так, как ему уже сто раз объясняли. И у него ровным счетом ничего не выходило.
Вот тут-то Илья и припомнил версию Цыганкова о том, что Робка в Поле может попасть только через Олю. Припомнил — и оледенел.
Потому что Оли нигде не было, а без нее Вещего Олега не существовало.
Тогда Илья подошел к Джеффу:
— Джефф, у нас есть высший “рут”, — очень тихо сказал он. — Но у него проблемы: не может войти в Поле сам. Давай ты первый, а? Может, он сможет войти с детонации.
Негр не возражал. Робка встал, вышел из залы — сказал, что сначала все-таки попробует еще раз сам, из соседнего кабинета, там тихо и легче сосредоточиться.
“Полевой” экран внезапно мигнул, заливаясь страшным лиловым светом. Кто-то охнул. Машка Голикова до крови закусила пальцы, сдерживая крик. Экран сиял мертво.
Илья судорожно оглянулся на Джеффа. Негр стал серым, губы тряслись, потом он поднес руки к лицу, будто хотел закрыть его ладонями, передумал, кинулся к столу. И принялся лихорадочно, обливаясь, глушить воду. Илье стало жутко: негр, готовясь к самоубийственному рывку, накачивался водой, чтоб продержаться подольше.
И тут на весь зал полыхнуло золотом!
— А-а! — заорал Бондарчук, перекрывая зуммер тревоги.
На боковом мониторе золотым протуберанцем взметнулся сигнал. Прямоугольный импульс, визитная карточка Вещего Олега. На физической карте берег перед базой “Чероки” подернулся серебряной дымкой.
— Высшая-ааа! — кричал Бондарчук, как припадочный, качаясь и вцепившись себе в волосы. Выпрямился, лицо его было мокрым от слез и совершенно счастливым: — Ребята, он взял высшую ступень! Господи, Ты же существуешь, я знаю, — истово выдохнул он, глядя в потолок. — Спасибо Тебе за все. Ребята, он взял ее! Взял высшую! — бросился обниматься со всеми: — Взял, взял! Мы спасены! А-аа!!!
Бондарчук вскочил, гопаком прошелся по комнате, хлопая себя по ляжкам, потом кинулся всех обнимать.
— Есть, есть, есть!!! Есть высшая!!! Оле, оле-оле-оле!!! Вы слышите?! Йе-йе-йе, мама Ева, йе-йе-йе, отец Адам!!!
Лилового свечения больше не было. На “полевой” карте вспыхнули два огонька: в Селенграде и на японском побережье.
— Отражения раскидал, милый, хороший наш, — благоговейно шептал Бондарчук.
— Вот он-то сейчас всем класс и покажет, — не скрывая радости, проговорил Савельев. — Настоящий класс. Слушайте, всю жизнь мечтал — ну если не быть мне корректировщиком, так хоть высшую “рутовку” своими глазами увидать!
Джефф сидел на краю стола и глупо улыбался от радости. Попов и Добрынин ничего не понимали.
— Слушай, Илюха, а что ж не сказали, что у вас “рут” с высшей ступенью есть? — возмутился Добрынин. — Ну я понимаю, америкосам знать не надо, они заслужили нервотрепку, а нам-то сказать можно было! Нам же за ним в паре идти!
— Да не знали мы, — сказал Илья, не надеясь, что ему поверят. — До последнего не знали. Нет, знали, это ж Робка Морозов, но не надеялись, что получится.
Машка, плачущая и улыбающаяся, приволокла здоровенную бутыль газировки. При таком эмоциональном накале за шампанское вполне сойдет. Тем более, что спиртного службистам нельзя ни капли, им еще в Поле работать неизвестно сколько.
— А что делать теперь? — спросил Размат. — Прогноз нарушен.
— Да ничего, — улыбался Савельев. — Он рассчитан на девяносто часов, придется уложиться в тридцать, только и всего. Это не самое страшное. Главное, что у нас есть высший “рут”.
— Интересно, сколько он продержится в Поле? — задумчиво спросил Попов. — Инициация на высшей ступени… держится он пока для новичка даже более чем уверенно, это я как спец говорю, но что будет через час? Там работы немерено, нужно минимум два высших “рута” даже не по западным, а по нашим расчетам. Ребят, вы подумали, что с ним будет?
Вопрос сыграл роль ледяного душа. Все переглянулись.
— Мы должны справиться, — твердо сказал Савельев. — Обязаны. Робку выведем, как только хоть малейшее подозрение на зависание будет. Остальное сделаем сами.
Открылась дверь, и вошел… Робка.
— У меня ничего не вышло, — с горечью сказал он.
Все молчали.
Бондарчук изумленно покосился на монитор. Прямоугольный импульс не исчез.
Илья все понял. Сел, схватился за голову. “Какие-то сказки ты мне рассказываешь, не бывает таких дельфийцев…” С нулевыми вероятностями могут работать только корректировщики! Просто потому, что они их создают.
— Тит твою мать, — спокойно сказал Савельев. — Я так и знал. Я сразу не поверил, что он столько времени нам морочил голову, а тут так спокойно мы его взяли на тестировании до инициации. Ну, так и вышло. Знакомьтесь! — махнул рукой в сторону монитора с импульсом. — Вещий Олег. То ли реинкарнант, то ли еще черт знает кто. Я, по крайней мере, не знаю, кто это такой. Я уже даже не уверен, что это Вещий Олег. Я знаю только одно: у нас катастрофа, а нам этого скрытного гаденыша по всему миру искать, чтоб ему пусто было!
— Вычислим! — бодро пообещал Бондарчук. — Вычислим! Теперь-то он никуда не денется, голубчик! Сам за медалькой явится! Я “рутов” знаю, они на вот такие побрякушки славы ради — падкие.
— Если он не загнется в Поле, — холодно сказал Добрынин. — Шур, я понимаю твой оптимизм, но пойми и меня: у нас с Лешкой у обоих сил не хватит откатить “рута” высшей ступени. Так что ищи быстрей, чтоб до крайностей не дошло. Хрен с ним, что Дальний Восток под воду уйдет, людей вытащим, остальное не так жалко. Но вот этого парня спасти надо.
Илья встал. Вышел на середину.
— Господа, поздравляю нас, — мертвым голосом сказал он. — Мы просто идиоты. И я — самый главный. Потому что мне прямо говорили, кто это. Я не поверил.
Лоханыч отвернулся. И Иосыч чувствовал себя виноватым. Котляков, до того глаза не мозоливший, побледнел. Илья криво усмехнулся:
— Наш Вещий Олег оказался Вещей Ольгой. Зовите сюда Стайнберга с минус двумя яблоками, потому что женщина-“рут” у нас есть.
* * *
04— 08-2084, пятница17:30 по иркутскому времени
Селенград
Цыганков открыл глаза и почему-то ничуть не удивился, увидев Олю. Было в этом что-то естественное, законное. Она стояла над ним, держа в руке до краев налитую водой чашку:
— Пей.
— Зачем?
— Потом узнаешь.
Цыганков подчинился. Крупными глотками осушил чашку. Полежал. И тут его вдоль хребта, по всем сломанным костям продернуло током, да так, что он заорал в голос. И еще, еще… Его корчило и трясло, глаза закатились под лоб, пальцы судорожно комкали простыню, а ноги сучили, как у повешенного.
Когда оклемался, опять увидел Олю. Только теперь она была… отчетливой, что ли. И Цыганков начал понимать.
Она была в красном платье. С открытыми плечами, очень красивое платье. Вечернее. А на ногах у нее были толстые шерстяные носки. Без обуви. Так не бывает.
— Пей еще.
— А…
— Сказано — пей.
Боли больше не было. Наоборот, показалось, что сила раздула его на манер воздушного шара, он вот-вот воспарит над кроватью. Сел поплотней, ухватившись руками за каркас для надежности. Оля протянула ему третью чашку. И тут из-за спины вышел Филька. Улыбающийся, с бокалом чего-то радужно-золотистого. Красивый такой бокал, чистого стекла, с тонюсенькой двадцатисантиметровой ножкой.
Цыганкову стало страшно.
Филька был ближе. Но Оля вела себя как-то странно.
— Ты чего? — ласково спросил Филька. Так ласково, что Цыганков разинул рот от неожиданности. Ему в голову не приходило, что сдержанный Филька в принципе способен издавать такие звуки. — Я тебе принес попить.
— Это… выбор? — спросил Цыганков внезапно охрипшим голосом.
Оба кивнули. Синхронно. Филька покосился на Олю, снисходительно усмехнулся:
— Вася, я подобрал тебя на улице, когда тебя вышвырнули из Службы. Я поверил тебе, я дал тебе возможность сделать карьеру. Я сделал тебя человеком. И я очень хорошо знаю, чего ты хочешь. Ты получишь даже больше.
— Сними маску-то, — посоветовала Оля. — А то я сниму. Тебе не понравится.
Филька вдруг подернулся рябью. Миг — и на его месте стоял человек без особых примет. Цыганков его узнал, по ауре узнал. Тот самый зацикленный “мертвяк”, которого они ловили, но так и не поймали.
— Вот так-то лучше, Иуда, — недружелюбно сказала Оля. — И предлагай от своего имени, а не от чужого. А то я тебе мигом напомню печальный финал твоей биографии.
— Равновесие еще никто не отменял, — надменно напомнил Иуда и посмотрел в глаза Цыганкову. Понимающе, пристально, серьезно: — Бессмертие. Настоящее, невыдуманное. Власть. Неограниченная, само собой, подделок и суррогатов не предлагаю.
— На каких условиях? — догадался поторговаться Цыганков.
— Высшая ступень анти-режима.
Цыганков охнул.
— Ты получишь власть над этим миром. Ты в любой момент возьмешь все, что захочешь. Люди тебе не то, что помешать не смогут, — да они с радостью отдадут все! Они жертвы в твою честь приносить станут, храмы возведут… Я знаю, ты раскаиваешься в том, что поссорил Олю с Моравлиным. Ты сможешь все исправить. Для тебя не будет ничего невозможного. Ты уберешь все препятствия с их пути. Разве это не прекрасно?
— А ты что с этого имеешь?
— Всего лишь гибель одного врага. Ты его не знаешь. И никогда не узнаешь.
Бокал качался у самых губ. На миг Цыганков поддался соблазну… и опомнился.
— Если это выбор, то ты тоже должна что-то предложить, — сказал он Оле.
— Я не буду предлагать. Я хочу напомнить тебе кое-что. Ты просил меня сделать что-нибудь, чтобы ты ходил. Какой бы выбор ты сейчас ни сделал, ты уже будешь ходить. Ты здоров. — Она помолчала. — Ты обещал мне сделать все, что попрошу. Снаружи — катастрофа. Позарез нужен еще один “постовщик” в команду к Попову и Добрынину. Иначе они погибнут. Вот здесь, — она покачала чашкой, — твоя четвертая ступень пост-режима. Ничего больше предложить не могу.
У Цыганкова пересохло во рту и слезы выступили на глаза. Простая вода в старой фарфоровой чашке вдруг представилась всем, о чем он когда-либо мечтал.
— Я им нужен, да? — шепотом уточнил он.
— “Постовщик” всегда кому-нибудь да нужен. Мир спасать — собачья работа. Инициации и раскачки не будет, работать придется уже сегодня. Просто очень нужен “постовщик”. Если ты не согласишься, я найду другого. И отдам ему твою ступень.
— Я согласен! — закричал Цыганков. — Я согласен, согласен!
Он протянул руку к чашке, Иуда попытался подсунуть свой бокал. Оля одарила соперника ледяной улыбкой:
— Он сделал выбор.
— Мы еще встретимся, — пообещал Иуда. — Я все равно тебя убью.
— Не выйдет. Твое время прошло.
Цыганков протянул дрожащую руку, принял полную чашку из теплых пальцев Оли. Пил медленно, стараясь запомнить каждый глоток. Это же его четвертая ступень пост-режима. И тут забарабанили в дверь. Цыганков резко сел, сорвался с кровати, кинулся открывать…
…и, проснувшись внезапно, столкнулся на пороге с медсестрой и Черненко.
Вот тут-то его и накрыло. Цыганков охнул, завертелся на месте, судорожно щупая бока, ноги, спину, голову.
— Твоя воля, Господи, — прошептала медсестра и села на пол.
— Я… я хожу, — бормотал Цыганков. — Я хожу, я снова хожу… А-а…
Оглянулся. На тумбочке стояла фарфоровая чашка. На ее боках сверкали капли воды. Цыганков метнулся к ней, прижал к груди, тяжело дыша и не зная, то ли смеяться, то ли рыдать, то ли бежать куда-то… Медсестра принесла ему пижаму, побежала искать врачей: больница из-за катастрофы опустела. Черненко подмигнул Цыганкову, сделав выразительный жест в сторону двери.
Снаружи их ждала служебная машина. Они прыгнули в салон, машина сорвалась с места. Цыганков ласкал облупленные бока своей чашки:
— Чашка, чашечка, чашулечка… Саш, ты не смейся, я точно знаю: это Святой Грааль. Я из нее пил и на ноги встал. Я с ней ни за что не расстанусь, я беречь ее буду.
Черненко посмеивался, но необидно.
* * *
04— 08-2084, пятница18:15 по иркутскому времени
Селенград
Илья ходил из угла в угол, как маятник. И думал только об одном: где Оля?
Бондарчук даже не стал пытаться вычислить ее местонахождение сканером. Она быстро избавилась от отражений, накрыла всю зону золотой вуалью. Илья понимал, что даже если б не вуаль, искать место входа бесполезно. Она из Южной Америки могла работать. Расстояния важны тем, кто имеет средний уровень. Обладатели высших ступеней к пространству уже невосприимчивы.
Робка Морозов и Савельев детонировали почти одновременно. Савельев вошел легко, будто всю жизнь этим занимался, а Робка погружался в Поле долго и трудно, но все-таки сумел. Три с половиной ступени. Его собственных, честных три с половиной ступени. Илья понял, что в действительности Робка ни разу до этого в Поле и не входил, на него Оля свое отражение вешала. Сейчас он еще сидел в Поле, Савельева уже вывели. Двоечка, как Лоханыч и предсказал. После своевременного выхода у Савельева даже еще чуток сил осталось, чтоб не провалиться в тяжелый сон сразу, а сидеть в офисе. Уже на положении зрителя.
Ушли в Поле индусы, отойдя подальше от размашисто работавшей Ольги — чтоб под руку не попасться. Долбили АЭС и заводы, чтоб не взорвались. Пост-корректировщики пока ждали. Из Сеула позвонили американцы, поздравили с инициацией высшего “рута” и поинтересовались: а нет ли у русских какого-нибудь особенного плана? Потому что американский план, разработанный Фростом, полетел к чертям уже три часа назад. А у русских есть всемогущий бог Авось, на которого они надеются, и который всегда им помогает. Савельев посмеялся и отправил им прогноз Скилдина. Американцы отзвонились через полчаса, поблагодарили, сообщили, что пока работают вдвоем, третий в резерве. И если что срочное… словом, беда общая… ну, они надеются, что совместными усилиями они справятся.
Еще раз позвонил Стайнберг, ни слова не сказал о том, что его план оказался непригодным. Строго осведомился, откуда взялся реал-тайм корректировщик высшей ступени, уж не с Венеры ли. Его успокоили, мол, наш, но в подробности посвящать не стали. Стайнберг сказал, что на данный момент достигнуто соглашение с правительствами всех стран об участии их корректировщиков в ликвидации глобального катаклизма. И все равно этого мало, думал Илья. Четверка пост-режима только у двух корректировщиков в мире — и оба они уже на месте. Ну, еще шестнадцать человек с трешками. Мало, слишком мало. Еще одна четверка необходима жизненно.
На физической карте бушевал шторм. После третьего толчка в Японии, не сильного, там Оля вовремя придавила, началась паника. Показывали города, улицы, забитые бегущими людьми, гудящими машинами. Кое-где рушились здания, полыхали пожары.
— Не повезло япошкам, — сказал Савельев. — У них сейчас ночь, самое страшное время. Мечутся, как тараканы, а бежать с островов некуда. На суше разломы, в море шторм в десять баллов. И стратолетам старт запрещен, потому что гроза. Ох, им сейчас не до смеха… Американцев, небось, на чем свет клянут.
Открылась дверь, пропуская Черненко и… Цыганкова. В больничной пижаме, слюнявого от радости, прижимавшего к груди чашку.
Все встали. Цыганков пришел сам. Не в кресле-каталке приехал, и не на костылях приковылял. Явился на своих двоих. И даже не хромал, гад.
— Оп-па, — сказал Лоханыч. — Вась, ты как — спинка не болит?
Савельев, не в состоянии сформулировать догадку, посмотрел на Илью. Тот уставился на Цыганкова, как на чудо. И вовсе не потому, что тот ходил, хотя два месяца назад вылетел с балкона двенадцатого этажа. Илья медленно обошел вокруг Цыганкова, тот стоял, ссутулившись, пытался скроить скорбную рожу, но глаза сияли от счастья:
— Ну вот и я о том же! Но так же не бывает, да? Я сплю? Только тогда не будите, ладно?
Насторожился Котляков. Иосыч тер щетину на подбородке и явно ничего не понимал.
Василий Цыганков, антикорректор потенциально второй ступени, антикорректором не был.
— Ты, эта, сядь, что ли… — пробормотал Савельев. — Стоять тяжело, наверное.
— Да нет, нормально все. Я че сказать-то хотел — мне тут намекнули, что работенка есть. Такая, конкретная. Вот я и, того… пришел.
— Раз от раза все чудесатее и чудесатее, — пробормотал Лоханыч. — Эй, кто там в интервью жаловался, что третьего “постовщика” не хватает? Принимайте товар. — Перехватил удивленный взгляд Попова, пояснил: — У нас сегодня презентация новой фирмы. Называется “Вещий Олег. Исполнение любых желаний оптом и в розницу”. Я тебе на сто процентов гарантирую: сейчас пойду Ваську тестировать, выяснится, что у него четверка пост-режима.
— Иди, — согласился Попов. — Нам он позарез нужен будет.
— А, дьявол! — вскрикнул эмоциональный Бондарчук, тыча пальцем в “полевую” карту.
И все тихо присели. Разлом ширился, края расходились… На физической карте пока ничего не было. Бондарчук пощелкал пультом:
— Ага, вот оно… Не обессудьте, качество какое есть, это спутник, а не наземная трансляция.
Неприветливый черный берег. Скалы. Штормовой бешеный прибой. И — набирающее силу серебряное свечение, окутывающее примерно километр суши. Вуаль серебра расползалась, захватила воду, шторм улегся.
— Это реал, что ли? — изумленно уточнил Цыганков. — Блин, так это что, даже в реале видно?!
Скалы раскалялись. Их сотрясала дрожь, сверху вниз пробежала трещина, ее края медленно поползли в стороны…
— Не удерживает, — констатировал Дим-Дим. — Это один из главных разломов, его, наверное, не удержит.
С пронзительным шорохом из черного неба в разлом ударила голубоватая молния. Сканер взорвался ошалелым ревом. На мониторе было два реал-таймовых сигнала высшей ступени.
— В-вашу машу… — обалдело пробормотал Бондарчук. — А это что за черт?!
Илья почувствовал, как от пота намокает рубашка на спине. И захотелось смеяться, впервые за последние сутки. Потому что теперь повода для волнения больше не было.
Бондарчук кинулся к аппаратуре. Потом встал, вытянулся по стойке смирно:
— Ребята, — сказал он трагическим шепотом, — включилась Венера. Прямой межпланетный пробой. Но только повесьте меня, если я скажу, что у меня хватит смелости хоть заикнуться, какая это ступень.
* * *
04-08-2084зона воздействия
Все было очень странно, Оля это понимала каким-то участком рассудка. А другая часть уверяла, что все нормально. Она сидела на корточках и вручную сшивала землю. Такое может только присниться в каком-нибудь дурацком сне, но, с другой стороны, утешала себя Оля, ей снились и более дурацкие сны. Ничего, разберется, когда проснется. А пока нужно играть по установленным в этом сне правилам. Поэтому она спокойно натягивала один край на другой и накладывала шов. Она точно знала, что если этого не сделать, то появятся дырки и прорехи. И тогда землю нельзя будет носить.
Потом у нее прореха появилась прямо под руками. Оля изо всех сил тянула край, а он расползался в пальцах. Гнилая ткань. Оля оглянулась, ища кусок попрочней, но не нашла. И заплатку сделать не из чего. В какой-то момент отчаялась, и тут между ее пальцев воткнулся гвоздь. На шляпку обрушился молоток.