Страница:
Концерт шел в “Астре”, крупнейшем зале Красноярска. Свободных мест не было. Оля удивилась: не думала, что у Бертоло в Сибири так много поклонников. Она знала его больше по фильмам, и то — преимущественно комедийным. Итальянские комедии она всегда предпочитала всем остальным, даже американским. Ну, разве только английские на ее вкус были лучше… если без русского перевода.
Бертоло-певца знала хуже, хотя характерный его хрипловатый голос узнавала всегда. Итальянскую популярную музыку любила, а ее все любили, но все ж девчонки больше говорили про молодых артистов — красавца Санчини, например. Бертоло был из старой плеяды.
Сцена была пуста. Ни цветоэкранов, ни лазерных установок. Бертоло появился на сцене точно в срок, не задерживаясь подобно прочим “звездам”. Аккомпанировал себе на пузатой акустической гитаре, без всякой электроники. Внизу, в партере, где обычно размещался танцпол, сейчас был оркестр. Небольшой, относительно, конечно.
Два часа она провела в другом мире. Огромный зал буквально заливали потоки доброты, и Оля подумала, что шоу, если б оно было, только испортило бы впечатление. Бертоло сосредоточил все внимание на себе. Он неплохо знал русский, и между песнями общался с залом.
Удивительный он был. Оле с Наташей достались места сбоку, но в самом первом ряду, и они отлично видели Мастера. Больше всего он был похож на свежевыбритого шимпанзе — длинные, до колен, руки в черной курчавой шерсти, в разрезе майки на груди выбиваются такие же волосы, щеки до самых глаз — синие. Тяжелые надбровные дуги, глубоко посаженные черные глаза, как вишни, отвисшая нижняя губа… И — энергия. Колоссальная, животная, покоряющая. Всю ее он переработал во что-то удивительно высокое, от его песен порой хотелось плакать — от счастья, от сознания того, что на свете есть такие люди. Он был Человеком. И Артистом с большой буквы.
Зал его обожал с первых же звуков его голоса. Обожал и преклонялся, искренне, без пошлой похоти и стремления оторвать кусочек от кумира на память. Оля даже не думала сопротивляться этому общему порыву, любить ведь так приятно, так легко…
Сейчас Оля нисколько не жалела, что полетела. Да, если бы она пропустила этот концерт, в ее жизни осталось бы пустое пятно.
На улицу выползли слегка оглохшие, счастливо улыбающиеся, не понимая, в каком они мире. Сели на скамеечку, глубоко вдыхая поздневесенние ночные запахи. И далеко не сразу вспомнили, что им еще возвращаться в Селенград.
На ночной рейс билетов не было, только на утренний. Девушек это не расстроило, даже наоборот: все равно пришлось бы полночи куковать в Улан-Удэ, пока маршрутка ходить не начнет. Лучше переждать здесь, потому что Красноярск не сравнить со скучным Улан-Удэ. Ночи сейчас теплые, можно погулять, а отоспаться — днем, дома. Все равно ж воскресенье.
Ходили по ночному, но вовсе не спящему Красноярску, потом забрели в парк, улеглись на траве под небом, и начали мечтать. Намечтали чего-то очень хорошего — и чтобы войны на Венере не было, и чтобы после летней сессии никого из группы не выгнали, и чтобы все у них всегда получалось…
— Наташ, а как ты думаешь, чудеса бывают?
— Не знаю. Наверное, иначе бы люди не придумали такое понятие.
— Представляешь, случится чудо, и все, что мы загадали, — сбудется. Вот если б ты точно знала, что сбудется, что еще ты загадала бы?
— Чтоб у меня был хороший муж и умные дети, — не колеблясь, ответила Наташа. — В роли мужа можно Сашку. А еще, чтоб я Академию закончила.
Оля долго молчала. Потом сказала:
— У меня в детстве, классе в третьем была смешная мечта. У меня была подруга, как сестра, даже ближе. Мы всегда вместе были. И как-то зимой гуляли и мечтали. Что никогда не поссоримся, что после школы обе поступим в Академию педагогики, потом будем работать в одной школе. Выйдем замуж обязательно за близнецов, чтоб у нас все было одинаковое. Родим детей… Еще купим сенбернаров, обе собак любили, и зимой будем запрягать их в санки, чтоб они наших детей катали, — Оля засмеялась. — Правда, смешно?
— Ага. А я мечтала выйти замуж за Невзорова, который в “Семейном кладе” снимался. Мне тогда было лет четырнадцать, и одна девчонка предложила познакомить с ним. И предупредила: с ним нужно трахаться прямо с первой встречи, иначе ничего не получится. Я подумала — и раздумала. Ну а если не сложится? Так же нельзя, без любви. Лучше все-таки, чтоб парень был один, на всю жизнь. Поэтому сначала проверить надо, любит или нет. И то — не гарантия. Моя одноклассница встречалась с парнем четыре года, все уж знали, что они поженятся. Ну, она ему дала. А он ее бросил после первой ночи.
— Что-то мы о грустном.
— Да. Кстати, ты сама-то чего не загадала, чтоб у тебя с Ильей все получилось?
— Ты что? А вдруг сбудется?! — испугалась Оля.
Через секунду они уже катались по траве, звонко хохоча на весь Красноярск.
— Ну ты сказанула! — ликовала Наташа.
Оля тоже смеялась.
— Ты не хочешь, что ли, чтоб все получилось? — удивилась Наташа.
— Хочу, — вздохнула Оля. — Только когда начинаю представлять, что да как, мне так страшно становится, что даже глаза зажмуриваю. И сердце обрывается, вообще биться перестает.
Наташа пожала плечами:
— Ну тогда загадай что-нибудь другое. А то нечестно, я загадывала, а ты — нет!
— Хорошо. Пусть мы с Ильей помиримся, — решила Оля. — И еще, вот. Чтоб мы встретились и помирились до пятнадцатого декабря. Ведь это ж невозможно, правда? У него же практика, он в Академии не появится. Если так случится, будет чудо.
Стало прохладно. Поднялись с травы, отряхнулись, решили провести остаток ночи в стратопорту. Выбрались на тропинку и вдруг увидели на скамейке темную фигуру. Взвизгнув, промчались до освещенного перекрестка, там остановились.
— Напугал! — гневно крикнула Наташа в темноту.
— Ты знаешь, кто это?! Это Робка Морозов, из В-2024! — у Оли были круглые глаза. — Господи, он же слышал весь тот бред, который мы несли!
Тут уже присела Наташа. Потом сообразила:
— Он же не знает, что это были мы. Мало ли в Красноярске Сашек и Илюх! Ему-то откуда знать, что мы про наших?
— Да он видел нас! И узнал.
— Как ты думаешь, расскажет?
Оля подумала:
— Не знаю. Вообще-то он не трепло. Слушай, а что он делает в Красноярске ночью?!
— То же, что и мы? — предположила Наташа. — Да может, это и не он. Просто похож.
Оля с трудом согласилась, решив, что проверять ни за какие коврижки не станет. А если Роберт намекнет на то, что подслушал их разговор, — от всего отопрется. Нет, ну надо же как они опозорились со своими загадками! Как знала, не хотела про Илью говорить.
03 августа 2083 года, вторник
Московье
— Я тебя не узнала! — воскликнула Валерия.
Олю это насмешило. Узнать ее и вправду было сложно — она постриглась и никак не могла привыкнуть к шапке коротеньких волос, не нравилась сама себе и мечтала только не попасться на глаза Илье, пока волосы не отрастут.
С волосами была связана своя история. Оля после летней сессии, стоившей ей огромных нервов, долгое время плохо себя чувствовала. И хотелось что-то сделать, такое, чтоб все изменилось. В это время у нее начали страшно сечься волосы, за три дня голова превратилась в покрытую спутанным искусственным мехом болванку. Что сделал бы нормальный человек? Правильно, наведался бы в парикмахерскую. Оля же взяла ножницы и постриглась сама, умостившись между двух зеркал. А утром записалась к мастеру, уже повинуясь острой необходимости: было страшно взглянуть на собственную обглоданную голову. Хорошо еще, это случилось после сессии, и никто из знакомых ее в таком виде не застал.
А всем тем, кого Оля встретила в Московье, стрижка понравилась. Оля еще выпросила у мамы ее платье, мама немного располнела, а Оле оно было в самый раз. Строгое, классических линий, с чуть расклешенной длинной юбкой. Оля в нем была тоненькой и строгой. А глаза из-за стрижки были в пол-лица.
В качестве места встречи был выбран Старо-Рузский парк, и Оля с Валерией полтора часа ехали на метро, а потом еще на электробусе минут двадцать. После прибайкальских лесов парк показался Оле собранием комнатных цветов, зачем-то вынесенных на улицу и расставленных на асфальте.
Они приехали почти самыми последними. С Валерией заискивающе здоровались, девушки льстиво отмечали ее вкус в выборе костюма. Странно, Оля, пока училась в московской академии, не замечала, что в их группе сложились такие отношения. И тут же вспомнила, что она, в сущности, всегда была где-то вне группы. По Оле бывшие однокашницы скользнули поначалу равнодушным взглядом, потом кто-то узнал, и пополз шепоток: “Пацанчик приперлась, гляди-ка… Слушай, как она изменилась… А чего это с ней? И Лерка с ней…” Потом с независимым видом подошла Катя Епихина, окинула Олю оценивающим взглядом:
— Ничего прикид. Сколько отвалила?
Оле вдруг захотелось что-нибудь отколоть такое, чтоб у них всех рты пооткрывались. Потому она наивно похлопала ресницами и удивилась:
— Нисколько, разумеется. Это униформа, ее всем девчонкам в Академии Внеземелья выдают. Ну, чтоб свою одежду в мастерских на практике не портить. Я так подумала — едем на природу, чего я буду выпендриваться, правильно? Я ж забыла, что это у нас в Селенграде — природа. А тут — парк.
Катя отошла с отвисшей челюстью. К Валерии тут же подошли еще две девчонки, обе натянуто улыбались, а сами жадно щупали Олю взглядом. Валерия посмеивалась, Оля понимающе с ней переглядывалась.
В качестве “насеста” Валерия выбрала самое удобное место: за костром, между двумя деревьями, там, где свет был неярок. И похлопала по скамье рядом с собой, приглашая Олю. Девчонки поджали губы. Подошел Белов, глядя на Олю сальными глазами, протянул пластиковый стаканчик с вином. Оля отказалась:
— Я не пью.
— Ты чего? Винцо классное, мне предки из Киева прислали.
— Белов, ты не понял. — Оля холодно улыбнулась. — Пить уже не модно. В Селенграде никто не пьет.
— Да что такое этот сраный Селенград? — скривился Белов. — Провинция.
— Думаешь? — осведомилась Оля. — Вы за поездку в Америку бешеные бабки выкладываете, а нам еще и приплачивают, чтоб мы туда поехали.
Белов выпучил глаза. Оля едва сдержала смешок. А что такого? Ведь тем, кто стажируется в Америке, действительно платят деньги. Они там работают.
— Правда-правда, — подтвердила Валерия. — А ты думал, почему Академия Внеземелья — самый престижный вуз в Союзе?
— А, так это Академия Внеземелья, — протянул Белов с таким видом, будто знал, что это такое. — Так бы сразу и сказали…
Явилась Ленка Соколова. Как всегда, дорого и со вкусом накрашенная, одета с иголочки, походка — как на подиуме. Разумеется, ей тут же выложили все новости про Пацанчик. Ленка лениво повернулась, скользнула взглядом по ногам Оли — и Оля порадовалась, что надела новые туфли, — но подходить не стала.
Самым последним приехал Павел. Его приветствовали, как кинозвезду на вечеринке. Особенно обрадовалась Соколова. С рафинированной грацией обняла, вроде как старого друга, но притом постаралась, чтоб остальные зарубили себе на носу: этим вечером Павел — ее и только ее. У Павла на этот счет было свое мнение. Отвел руки Соколовой, осмотрелся:
— Где-то тут Лерка с Олей должны быть… Я только из-за них приехал.
— Что — из-за Пацанчик? — не сдержалась Ленка.
— Ну да, — кивнул Павел.
И тут же увидел Олю с Валерией, пошел к ним и уселся на землю у ног Оли, оперся затылком о ее колени. Оля машинально перебирала ему волосы, перехватила взгляд офонаревшей Соколовой. Валерия потом объяснила:
— Это по вашим меркам такая ласка — дружеская. У вас условия другие, потяжелей, вам некогда себе извращения придумывать. А здесь все вывернуто наизнанку. Если б Пашка тебя облапал при всех, никто бы и ухом не повел. А вот то, что ты сделала, — уже интим, это уже о чем-то говорит. Например, о том, что вы друг другу нравитесь.
— Я б не позволила дотронуться до себя человеку, к которому равнодушна.
— Поверь, это на самом деле куда легче, чем уступить человеку, который тебе нравится. Любовь — это чувства, переживания, волнения. А просто секс — ничего не чувствуешь. Физическая разгрузка. Как умыться сходила. Они здесь все так живут. И хвастаются, кто равнодушней.
Весь вечер Оля провела рядом с Валерией, практически не участвуя в общем разговоре. Смотрела на кривляк, бывших ее однокашниц, и изумлялась: как она раньше могла зависеть от мнения этих людей?! Куда интересней было обмениваться шутками в тесном кругу: она, Валерия и Павел.
— Интересно, меня сегодня кто-нибудь назовет лохушкой или нет? — слегка кокетничая, спросила Оля. — А то как-то непривычно, не чувствую родной московской атмосферы.
— Я этому кому-нибудь назову, — грозно пообещал Павел. — Так назову, что мало не покажется.
Оля засмеялась.
— А ты научилась держаться в обществе, — негромко сказала Валерия. — Вон, все наши ребята глаз не сводят.
— Они всегда с нее глаз не сводили, я-то знаю! — возразил Павел.
Оля не чувствовала ни малейшего смущения. Это все Академия, думала она. В Московье она так и осталась бы забитой лохушкой с кретинской фамилией. А в Селенграде в людях ценилось совсем другое, вот Оля и расцвела.
Белов быстро напился и стал делать Оле неприличные намеки. А когда Оля встала за газировкой, подошел сзади, шумно дыша перегаром, попытался обнять. Оля легко скользнула в сторону и совершенно не удивилась, что между ней и Беловым тут же оказался Павел. Белов убрался, бормоча под нос всякие гадости. Девчонки на Олю глазели с нескрываемой завистью. Оля не понимала, чему тут удивляться или завидовать: они же с Павлом в одной группе учатся, все равно, что родные.
Ночевала Оля у Валерии, на старом раскладном кресле-кровати среди мягких игрушек: в Дубну ехать поздно, и назавтра они все равно собирались прогуляться по Старому Центру. Оля еще хотела купить средство для быстрого ращения волос, потому что со стрижкой чувствовала себя не девушкой, а воробышком. Хотя тому же Павлу понравилось.
Конечно, полночи они протрепались. Сначала Валерия спросила про Павла:
— Оль, может, я и бестактна, но что-то не поняла: что за отношения у тебя с Котляковым?
— Нормальные. Знаешь, по крайней мере, я больше не считаю его недосягаемым, привыкла видеть каждый день… Он с моей бывшей подругой встречается.
— Опять подруга! — трагически воскликнула Валерия. — Я ж его предупреждала!
— О чем?
— Ну, о подругах. Что если ему хочется наладить отношения с тобой, то ни в коем случае нельзя через подруг подъезжать!
— А он хотел наладить, да?
— Можно подумать, ты сама не догадалась, как он к тебе относится.
— Догадалась, — призналась Оля. — Только, Лер… Знаешь, я в Академии с таким человеком познакомилась, что… В общем, то, что у меня с ним происходит, это я вообще никак описать не могу. Не с чем сравнить. Безумие какое-то. Мне с ним легко, с одной стороны, я совершенно не стесняюсь с ним заговорить, как с Пашкой стеснялась, а с другой — я абсолютно себя не контролирую во время этих разговоров! Мы ссоримся не реже двух раз в месяц, и это еще счастье, если так.
— Рассказывай, — потребовала Валерия, переворачиваясь на живот и подвигая подушку под грудь, чтоб удобно было видеть Олю.
И Оля рассказала. Все-все. Кроме имени, конечно. И почувствовала невероятное облегчение от того, что выговорилась.
— Вы как в романе, — вздохнула Валерия. — Такие страсти, даже завидно.
— Знаешь, у меня иногда странное ощущение. Особенно когда я начинаю кадрить кого-нибудь. Будто он стоит рядом и смотрит на меня. Мне все время стыдно становится.
— Воображение… — пробормотала Валерия.
— Еще я всегда знаю, где он и чем занимается. Один раз рассказала ему, он обиделся и решил, что я выслеживаю его.
— Ну и дурак. Сейчас не двадцатый век, чтоб в телепатию не верить.
— Он верит, — вздохнула Оля. — Сам телепат. Только я с такими подробностями рассказала, что он так вот подумал. На самом деле я эти подробности не видела, придумала для красоты, а получилось так, что совпало.
У Валерии все было просто. Она со школы встречалась с парнем, который был старше нее на пять лет. Сейчас он служил в армии, на Венере, а Валерия его ждала. Вернется, поженятся.
Утром поехали в Старый Центр. Валерия посоветовала уникальное средство для волос:
— За год ниже лопаток отрастут.
Купили сока и булочек, пристроились перекусить тут же, в смехотворно маленьком кафе на два столика. К ним подскочила очень старая, маленькая, по пояс Оле, но шустрая женщина. Валерия посмотрела на нее с ужасом, а та замахала на нее руками:
— Уйди, не для тебя, не для тебя, у нее глаза ясные, ей скажу, ей надо.
Валерия шарахнулась прочь. Старушка схватила Олю за руку и быстро забормотала:
— Смерть тебе от него будет, девять месяцев будешь ждать, как ребеночка, без смерти нет рождения, из-за него пойдешь, из-за него… Больно будет, слезки капают, капают, а все равно пойдешь, не бойся, ребеночек тоже думает, что умирает, а на самом деле рождается, назло ему пойдешь, ты часочки-то считай, вот как увидишь, так и вспомни, сколько часочков-то, да девять еще, вот и умрешь тогда, а он за тобой, за тобой пойдет, связаны вы, крепко повязаны, через руки и через головы, через сердце да по небу связаны-повязаны, за ниточку потянешь — он и пойдет, не бойся, а деньги мне не нужны, ты их себе оставь, не надо мне денег, не забудь, что девять да еще часочки…
И попятилась. Отошла шагов на двадцать и нырнула в подворотню. Оля пожала плечами. Валерия со страхом приблизилась:
— Первый раз в жизни настоящую цыганку вижу.
— А те, которые в Измайлово, — поддельные?
— Актрисы. А эта — настоящая. Только не рассказывай, что говорила, их предсказания нельзя рассказывать.
Взгляд Оли упал на табло уличных часов. Ровно три. Можно еще часика три погулять, и пора домой. Валерии в Каширу ехать, а Оле — в Дубну.
Сходили в парк Горького, покатались на аттракционах.
— Да чушь это все! — в сердцах сказала Оля, после этого предсказания ходившая как на взводе. — Я сама такого могу наговорить, может, и быстрей еще сбудется! А почему предсказания цыганок нельзя рассказывать?
— Не сбудутся.
— А! — обрадовалась Оля. — Вот и хорошо. Она мне предсказала, что я умру из-за того парня, я тебе вчера рассказывала. Или из-за него, или от его руки, она что-то там плела про руки и головы. Особенно упирала на какие-то часочки и на число девять.
Точно повторить слова цыганки Оля не смогла, да и не хотела. Бред какой-то. Валерия тоже так сказала, подумав.
Стрелки часов неуклонно близились к шести вечера, а они были в дальнем конце парка. Сначала хотели прогуляться пешком до метро, но у Оли изменилось настроение. После вчерашнего ночного трепа, а особенно после этого предсказания ей вдруг невыносимо захотелось увидеть Илью. А увидеть его негде, и потому Оля впала в легкую хандру. Направились к станции маршрутки, ходившей вдоль набережной, потому что ноги гудели, а до метро еще три километра пешедралом.
Ей оставалось всего три шага до бордюра посадочной площадки, когда сердце, отчаянно взбрыкнув, рухнуло в колени и там затаилось. Угол зрения рывком раздвинулся до пределов сферы, разом охватив и отпечатав в сознании небывалой четкости триграфию: Московье, голубовато-металлическая зыбкая поверхность реки Москвы, замершие во всех жизненных проявлениях люди и даже остановившиеся в воздухе молекулы. И уже в следующую секунду Оле показалось, что сердце не заработает снова никогда, а она умрет на месте.
Прямо передо ней стоял Илья. Она узнала его сразу, едва увидела, хотя он стоял спиной. Валерия успела сделать еще полшага и тоже остановилась, глядя на Олю.
Сердце забилось отчаянно быстро, кровь прилила к ушам и щекам. На всякий случай Оля попятилась, отступила в сторону и повернулась к нему спиной.
Боже, как он здесь оказался?! Он никогда не говорил про Московье, в Селенграде у него была своя квартира… Что он здесь делает? Именно здесь?!
— Ты чего? — шепотом спросила Валерия.
Оля только судорожно помотала головой. Потом показала глазами на Илью. Валерия обернулась и ахнула:
— Какие люди! Моравлин!
Оля подумала, что сейчас самое время грохнуться в обморок. Валерия оглянулась на нее, сопоставила Олину реакцию с ночным разговором, все поняла и испуганно прикрыла рот ладошкой:
— Оль, прости, я не хотела…
Поздно. Илья, конечно, слышал окрик. И шел к ним. У него было совершенно обычное лицо, и Оля вдруг поняла, что он заметил их намного раньше.
— Привет, — спокойно сказал он обеим сразу. — Вы откуда здесь?
— Гуляли, — ответила Валерия, потому что к Оле еще не вернулся дар речи.
— А я родню провожал. Потом решил прогуляться, забрел сюда, идти надоело, и я остался здесь.
Всю дорогу до метро Оля болтала с Валерией, а Илья отвернулся и смотрел в окно. У метро вышли. Илья извинился, попросил подождать его и нырнул в зеркальные двери ближайшего супермаркета.
— В туалет захотелось, — прокомментировала Валерия.
— А вот же! — Оля с удивлением показала на кабинку биотуалета в пяти метрах.
— Стесняется, — смеясь, сказала Валерия. — Ничего, сейчас вернется и сделает вид, что за водичкой ходил. — У нее загорелись глаза: — Слушай, так ты про него говорила?!
Оля беспомощно улыбнулась. Валерия оживилась:
— Вот это да… Теперь я понимаю, почему ты к Павлу остыла. Знаешь, я и раньше тебе симпатизировала, а теперь убедилась, что не зря.
Оля была страшно польщена.
— Ты оцениваешь людей не по внешним данным, — пояснила Валерия. — Потому что внешне Моравлин рядом с Пашкой, конечно, бледная тень. Но если не по внешности, то Пашке, при всей моей к нему симпатии, никогда даже рядом с Моравлиным не встать. И если ты это увидела, если ты предпочла Моравлина… Честь тебе и хвала.
— Только я совершенно его не понимаю, — убито сказала Оля.
— Поймешь. Как только перестанешь оглядываться на мнение окружающих — сразу поймешь. Он хороший парень. По большому, человеческому счету хороший, не в бытовом смысле. И, конечно, с ним трудно. Он безжалостный к себе и к тем, кого считает достойными людьми. К недостойным снисходителен по принципу — чего взять с урода?
— Откуда ты знаешь?
— У него сестра младшая есть, я с ней за одной партой три года просидела. Их семейство тогда в Давыдове жило. Как и я. Потом они уехали в Селенград, а я — в Каширу. А потом как-то так сложилось, что Илью я видела чаще, чем его сестру. Мне часто в Селенград ездить приходилось. Но вот последний раз виделись почти год назад.
Оля внезапно вспомнила. Покопалась в сумочке, вытащила кредитку. Ту самую, подаренную ей Валерией.
— Зачем? — удивилась Валерия, когда Оля протянула ей карту.
— Ну… — Оля смутилась. — Я так поняла, она служебная. Может, ты по ошибке мне ее сунула.
Валерия рассмеялась:
— Ну, ты даешь! Оля, безопасники так не ошибаются. И если к тебе попадает такая карта, то либо от человека, который никакого отношения к Службе не имеет, либо имеет, и карту отдал сознательно.
— И как на самом деле? — Она не смогла спросить прямо, работает Валерия в Службе или нет.
— Второй вариант. А ты, конечно, к этой карте и не притронулась?
— Разумеется. Она ж служебная! Мне мать денег прислала, так что я выкрутилась.
— Поразительно… Ты будешь смеяться. Этой карте лет двадцать. И скольких хозяев она поменяла — не перечислить. До сих пор никто не знает, сколько на ней денег, и есть ли они там вообще. Эту карту все как талисман друг другу передают. Говорят, она помогает новую жизнь начать.
— У меня так и вышло.
— Да у всех выходит. Так что оставь ее себе, еще пригодится… — Валерия замолчала. — Вон, Моравлин возвращается. Как я и говорила, с водичкой. Кстати, ты помнишь, сколько времени прошло? Ровно три часа.
Оля не сразу поняла, что Валерия про цыганку вспомнила. Сообразила и немного испугалась. Всегда страшно становится, когда начинают сбываться странные прогнозы.
Валерия поехала в Каширу, а Оле совсем расхотелось домой. Посмотрела на часы — всего-то начало седьмого, еще вполне можно погулять. Илья тоже не спешил.
Сходили в кино, на какой-то боевик. Вообще-то Оля к кино была равнодушна, просто немного соскучилась: в Селенграде американский кровавый боевик увидеть было невозможно. Разве только у кого-то на квартире. Там цензура была жестокой. И правильно, потому что ничего приятного в море крови нет. Противно. Один раз стало так противно и страшно от этих красных спецэффектов, что Оля невольно дернулась и уткнулась лбом Илье в плечо. Он ничего не сказал.
Порой она чувствовала на себе его взгляд. И вообще было такое ощущение, что он весь фильм смотрел не на экран, а на нее.
— Куда тебе? — спросил на улице.
— В Дубну.
— Надо же, мы и здесь поблизости живем. Мне тоже.
По дороге в метро болтали о том, о сем. Илья рассказал, как искал себе девчонку. Познакомился с одной — и понял, что не сможет с ней гулять. Со второй — тоже самое.
— Сначала вроде бы все хорошо, потом я был занят на работе, и мне сказали, что она не особо скучала в мое отсутствие. Целовалась там с кем-то… На следующий вечер она ко мне — я от нее. Ее у меня быстренько забрали. Больше я не пытался.
Бертоло-певца знала хуже, хотя характерный его хрипловатый голос узнавала всегда. Итальянскую популярную музыку любила, а ее все любили, но все ж девчонки больше говорили про молодых артистов — красавца Санчини, например. Бертоло был из старой плеяды.
Сцена была пуста. Ни цветоэкранов, ни лазерных установок. Бертоло появился на сцене точно в срок, не задерживаясь подобно прочим “звездам”. Аккомпанировал себе на пузатой акустической гитаре, без всякой электроники. Внизу, в партере, где обычно размещался танцпол, сейчас был оркестр. Небольшой, относительно, конечно.
Два часа она провела в другом мире. Огромный зал буквально заливали потоки доброты, и Оля подумала, что шоу, если б оно было, только испортило бы впечатление. Бертоло сосредоточил все внимание на себе. Он неплохо знал русский, и между песнями общался с залом.
Удивительный он был. Оле с Наташей достались места сбоку, но в самом первом ряду, и они отлично видели Мастера. Больше всего он был похож на свежевыбритого шимпанзе — длинные, до колен, руки в черной курчавой шерсти, в разрезе майки на груди выбиваются такие же волосы, щеки до самых глаз — синие. Тяжелые надбровные дуги, глубоко посаженные черные глаза, как вишни, отвисшая нижняя губа… И — энергия. Колоссальная, животная, покоряющая. Всю ее он переработал во что-то удивительно высокое, от его песен порой хотелось плакать — от счастья, от сознания того, что на свете есть такие люди. Он был Человеком. И Артистом с большой буквы.
Зал его обожал с первых же звуков его голоса. Обожал и преклонялся, искренне, без пошлой похоти и стремления оторвать кусочек от кумира на память. Оля даже не думала сопротивляться этому общему порыву, любить ведь так приятно, так легко…
Сейчас Оля нисколько не жалела, что полетела. Да, если бы она пропустила этот концерт, в ее жизни осталось бы пустое пятно.
На улицу выползли слегка оглохшие, счастливо улыбающиеся, не понимая, в каком они мире. Сели на скамеечку, глубоко вдыхая поздневесенние ночные запахи. И далеко не сразу вспомнили, что им еще возвращаться в Селенград.
На ночной рейс билетов не было, только на утренний. Девушек это не расстроило, даже наоборот: все равно пришлось бы полночи куковать в Улан-Удэ, пока маршрутка ходить не начнет. Лучше переждать здесь, потому что Красноярск не сравнить со скучным Улан-Удэ. Ночи сейчас теплые, можно погулять, а отоспаться — днем, дома. Все равно ж воскресенье.
Ходили по ночному, но вовсе не спящему Красноярску, потом забрели в парк, улеглись на траве под небом, и начали мечтать. Намечтали чего-то очень хорошего — и чтобы войны на Венере не было, и чтобы после летней сессии никого из группы не выгнали, и чтобы все у них всегда получалось…
— Наташ, а как ты думаешь, чудеса бывают?
— Не знаю. Наверное, иначе бы люди не придумали такое понятие.
— Представляешь, случится чудо, и все, что мы загадали, — сбудется. Вот если б ты точно знала, что сбудется, что еще ты загадала бы?
— Чтоб у меня был хороший муж и умные дети, — не колеблясь, ответила Наташа. — В роли мужа можно Сашку. А еще, чтоб я Академию закончила.
Оля долго молчала. Потом сказала:
— У меня в детстве, классе в третьем была смешная мечта. У меня была подруга, как сестра, даже ближе. Мы всегда вместе были. И как-то зимой гуляли и мечтали. Что никогда не поссоримся, что после школы обе поступим в Академию педагогики, потом будем работать в одной школе. Выйдем замуж обязательно за близнецов, чтоб у нас все было одинаковое. Родим детей… Еще купим сенбернаров, обе собак любили, и зимой будем запрягать их в санки, чтоб они наших детей катали, — Оля засмеялась. — Правда, смешно?
— Ага. А я мечтала выйти замуж за Невзорова, который в “Семейном кладе” снимался. Мне тогда было лет четырнадцать, и одна девчонка предложила познакомить с ним. И предупредила: с ним нужно трахаться прямо с первой встречи, иначе ничего не получится. Я подумала — и раздумала. Ну а если не сложится? Так же нельзя, без любви. Лучше все-таки, чтоб парень был один, на всю жизнь. Поэтому сначала проверить надо, любит или нет. И то — не гарантия. Моя одноклассница встречалась с парнем четыре года, все уж знали, что они поженятся. Ну, она ему дала. А он ее бросил после первой ночи.
— Что-то мы о грустном.
— Да. Кстати, ты сама-то чего не загадала, чтоб у тебя с Ильей все получилось?
— Ты что? А вдруг сбудется?! — испугалась Оля.
Через секунду они уже катались по траве, звонко хохоча на весь Красноярск.
— Ну ты сказанула! — ликовала Наташа.
Оля тоже смеялась.
— Ты не хочешь, что ли, чтоб все получилось? — удивилась Наташа.
— Хочу, — вздохнула Оля. — Только когда начинаю представлять, что да как, мне так страшно становится, что даже глаза зажмуриваю. И сердце обрывается, вообще биться перестает.
Наташа пожала плечами:
— Ну тогда загадай что-нибудь другое. А то нечестно, я загадывала, а ты — нет!
— Хорошо. Пусть мы с Ильей помиримся, — решила Оля. — И еще, вот. Чтоб мы встретились и помирились до пятнадцатого декабря. Ведь это ж невозможно, правда? У него же практика, он в Академии не появится. Если так случится, будет чудо.
Стало прохладно. Поднялись с травы, отряхнулись, решили провести остаток ночи в стратопорту. Выбрались на тропинку и вдруг увидели на скамейке темную фигуру. Взвизгнув, промчались до освещенного перекрестка, там остановились.
— Напугал! — гневно крикнула Наташа в темноту.
— Ты знаешь, кто это?! Это Робка Морозов, из В-2024! — у Оли были круглые глаза. — Господи, он же слышал весь тот бред, который мы несли!
Тут уже присела Наташа. Потом сообразила:
— Он же не знает, что это были мы. Мало ли в Красноярске Сашек и Илюх! Ему-то откуда знать, что мы про наших?
— Да он видел нас! И узнал.
— Как ты думаешь, расскажет?
Оля подумала:
— Не знаю. Вообще-то он не трепло. Слушай, а что он делает в Красноярске ночью?!
— То же, что и мы? — предположила Наташа. — Да может, это и не он. Просто похож.
Оля с трудом согласилась, решив, что проверять ни за какие коврижки не станет. А если Роберт намекнет на то, что подслушал их разговор, — от всего отопрется. Нет, ну надо же как они опозорились со своими загадками! Как знала, не хотела про Илью говорить.
* * *
03 августа 2083 года, вторник
Московье
— Я тебя не узнала! — воскликнула Валерия.
Олю это насмешило. Узнать ее и вправду было сложно — она постриглась и никак не могла привыкнуть к шапке коротеньких волос, не нравилась сама себе и мечтала только не попасться на глаза Илье, пока волосы не отрастут.
С волосами была связана своя история. Оля после летней сессии, стоившей ей огромных нервов, долгое время плохо себя чувствовала. И хотелось что-то сделать, такое, чтоб все изменилось. В это время у нее начали страшно сечься волосы, за три дня голова превратилась в покрытую спутанным искусственным мехом болванку. Что сделал бы нормальный человек? Правильно, наведался бы в парикмахерскую. Оля же взяла ножницы и постриглась сама, умостившись между двух зеркал. А утром записалась к мастеру, уже повинуясь острой необходимости: было страшно взглянуть на собственную обглоданную голову. Хорошо еще, это случилось после сессии, и никто из знакомых ее в таком виде не застал.
А всем тем, кого Оля встретила в Московье, стрижка понравилась. Оля еще выпросила у мамы ее платье, мама немного располнела, а Оле оно было в самый раз. Строгое, классических линий, с чуть расклешенной длинной юбкой. Оля в нем была тоненькой и строгой. А глаза из-за стрижки были в пол-лица.
В качестве места встречи был выбран Старо-Рузский парк, и Оля с Валерией полтора часа ехали на метро, а потом еще на электробусе минут двадцать. После прибайкальских лесов парк показался Оле собранием комнатных цветов, зачем-то вынесенных на улицу и расставленных на асфальте.
Они приехали почти самыми последними. С Валерией заискивающе здоровались, девушки льстиво отмечали ее вкус в выборе костюма. Странно, Оля, пока училась в московской академии, не замечала, что в их группе сложились такие отношения. И тут же вспомнила, что она, в сущности, всегда была где-то вне группы. По Оле бывшие однокашницы скользнули поначалу равнодушным взглядом, потом кто-то узнал, и пополз шепоток: “Пацанчик приперлась, гляди-ка… Слушай, как она изменилась… А чего это с ней? И Лерка с ней…” Потом с независимым видом подошла Катя Епихина, окинула Олю оценивающим взглядом:
— Ничего прикид. Сколько отвалила?
Оле вдруг захотелось что-нибудь отколоть такое, чтоб у них всех рты пооткрывались. Потому она наивно похлопала ресницами и удивилась:
— Нисколько, разумеется. Это униформа, ее всем девчонкам в Академии Внеземелья выдают. Ну, чтоб свою одежду в мастерских на практике не портить. Я так подумала — едем на природу, чего я буду выпендриваться, правильно? Я ж забыла, что это у нас в Селенграде — природа. А тут — парк.
Катя отошла с отвисшей челюстью. К Валерии тут же подошли еще две девчонки, обе натянуто улыбались, а сами жадно щупали Олю взглядом. Валерия посмеивалась, Оля понимающе с ней переглядывалась.
В качестве “насеста” Валерия выбрала самое удобное место: за костром, между двумя деревьями, там, где свет был неярок. И похлопала по скамье рядом с собой, приглашая Олю. Девчонки поджали губы. Подошел Белов, глядя на Олю сальными глазами, протянул пластиковый стаканчик с вином. Оля отказалась:
— Я не пью.
— Ты чего? Винцо классное, мне предки из Киева прислали.
— Белов, ты не понял. — Оля холодно улыбнулась. — Пить уже не модно. В Селенграде никто не пьет.
— Да что такое этот сраный Селенград? — скривился Белов. — Провинция.
— Думаешь? — осведомилась Оля. — Вы за поездку в Америку бешеные бабки выкладываете, а нам еще и приплачивают, чтоб мы туда поехали.
Белов выпучил глаза. Оля едва сдержала смешок. А что такого? Ведь тем, кто стажируется в Америке, действительно платят деньги. Они там работают.
— Правда-правда, — подтвердила Валерия. — А ты думал, почему Академия Внеземелья — самый престижный вуз в Союзе?
— А, так это Академия Внеземелья, — протянул Белов с таким видом, будто знал, что это такое. — Так бы сразу и сказали…
Явилась Ленка Соколова. Как всегда, дорого и со вкусом накрашенная, одета с иголочки, походка — как на подиуме. Разумеется, ей тут же выложили все новости про Пацанчик. Ленка лениво повернулась, скользнула взглядом по ногам Оли — и Оля порадовалась, что надела новые туфли, — но подходить не стала.
Самым последним приехал Павел. Его приветствовали, как кинозвезду на вечеринке. Особенно обрадовалась Соколова. С рафинированной грацией обняла, вроде как старого друга, но притом постаралась, чтоб остальные зарубили себе на носу: этим вечером Павел — ее и только ее. У Павла на этот счет было свое мнение. Отвел руки Соколовой, осмотрелся:
— Где-то тут Лерка с Олей должны быть… Я только из-за них приехал.
— Что — из-за Пацанчик? — не сдержалась Ленка.
— Ну да, — кивнул Павел.
И тут же увидел Олю с Валерией, пошел к ним и уселся на землю у ног Оли, оперся затылком о ее колени. Оля машинально перебирала ему волосы, перехватила взгляд офонаревшей Соколовой. Валерия потом объяснила:
— Это по вашим меркам такая ласка — дружеская. У вас условия другие, потяжелей, вам некогда себе извращения придумывать. А здесь все вывернуто наизнанку. Если б Пашка тебя облапал при всех, никто бы и ухом не повел. А вот то, что ты сделала, — уже интим, это уже о чем-то говорит. Например, о том, что вы друг другу нравитесь.
— Я б не позволила дотронуться до себя человеку, к которому равнодушна.
— Поверь, это на самом деле куда легче, чем уступить человеку, который тебе нравится. Любовь — это чувства, переживания, волнения. А просто секс — ничего не чувствуешь. Физическая разгрузка. Как умыться сходила. Они здесь все так живут. И хвастаются, кто равнодушней.
Весь вечер Оля провела рядом с Валерией, практически не участвуя в общем разговоре. Смотрела на кривляк, бывших ее однокашниц, и изумлялась: как она раньше могла зависеть от мнения этих людей?! Куда интересней было обмениваться шутками в тесном кругу: она, Валерия и Павел.
— Интересно, меня сегодня кто-нибудь назовет лохушкой или нет? — слегка кокетничая, спросила Оля. — А то как-то непривычно, не чувствую родной московской атмосферы.
— Я этому кому-нибудь назову, — грозно пообещал Павел. — Так назову, что мало не покажется.
Оля засмеялась.
— А ты научилась держаться в обществе, — негромко сказала Валерия. — Вон, все наши ребята глаз не сводят.
— Они всегда с нее глаз не сводили, я-то знаю! — возразил Павел.
Оля не чувствовала ни малейшего смущения. Это все Академия, думала она. В Московье она так и осталась бы забитой лохушкой с кретинской фамилией. А в Селенграде в людях ценилось совсем другое, вот Оля и расцвела.
Белов быстро напился и стал делать Оле неприличные намеки. А когда Оля встала за газировкой, подошел сзади, шумно дыша перегаром, попытался обнять. Оля легко скользнула в сторону и совершенно не удивилась, что между ней и Беловым тут же оказался Павел. Белов убрался, бормоча под нос всякие гадости. Девчонки на Олю глазели с нескрываемой завистью. Оля не понимала, чему тут удивляться или завидовать: они же с Павлом в одной группе учатся, все равно, что родные.
Ночевала Оля у Валерии, на старом раскладном кресле-кровати среди мягких игрушек: в Дубну ехать поздно, и назавтра они все равно собирались прогуляться по Старому Центру. Оля еще хотела купить средство для быстрого ращения волос, потому что со стрижкой чувствовала себя не девушкой, а воробышком. Хотя тому же Павлу понравилось.
Конечно, полночи они протрепались. Сначала Валерия спросила про Павла:
— Оль, может, я и бестактна, но что-то не поняла: что за отношения у тебя с Котляковым?
— Нормальные. Знаешь, по крайней мере, я больше не считаю его недосягаемым, привыкла видеть каждый день… Он с моей бывшей подругой встречается.
— Опять подруга! — трагически воскликнула Валерия. — Я ж его предупреждала!
— О чем?
— Ну, о подругах. Что если ему хочется наладить отношения с тобой, то ни в коем случае нельзя через подруг подъезжать!
— А он хотел наладить, да?
— Можно подумать, ты сама не догадалась, как он к тебе относится.
— Догадалась, — призналась Оля. — Только, Лер… Знаешь, я в Академии с таким человеком познакомилась, что… В общем, то, что у меня с ним происходит, это я вообще никак описать не могу. Не с чем сравнить. Безумие какое-то. Мне с ним легко, с одной стороны, я совершенно не стесняюсь с ним заговорить, как с Пашкой стеснялась, а с другой — я абсолютно себя не контролирую во время этих разговоров! Мы ссоримся не реже двух раз в месяц, и это еще счастье, если так.
— Рассказывай, — потребовала Валерия, переворачиваясь на живот и подвигая подушку под грудь, чтоб удобно было видеть Олю.
И Оля рассказала. Все-все. Кроме имени, конечно. И почувствовала невероятное облегчение от того, что выговорилась.
— Вы как в романе, — вздохнула Валерия. — Такие страсти, даже завидно.
— Знаешь, у меня иногда странное ощущение. Особенно когда я начинаю кадрить кого-нибудь. Будто он стоит рядом и смотрит на меня. Мне все время стыдно становится.
— Воображение… — пробормотала Валерия.
— Еще я всегда знаю, где он и чем занимается. Один раз рассказала ему, он обиделся и решил, что я выслеживаю его.
— Ну и дурак. Сейчас не двадцатый век, чтоб в телепатию не верить.
— Он верит, — вздохнула Оля. — Сам телепат. Только я с такими подробностями рассказала, что он так вот подумал. На самом деле я эти подробности не видела, придумала для красоты, а получилось так, что совпало.
У Валерии все было просто. Она со школы встречалась с парнем, который был старше нее на пять лет. Сейчас он служил в армии, на Венере, а Валерия его ждала. Вернется, поженятся.
Утром поехали в Старый Центр. Валерия посоветовала уникальное средство для волос:
— За год ниже лопаток отрастут.
Купили сока и булочек, пристроились перекусить тут же, в смехотворно маленьком кафе на два столика. К ним подскочила очень старая, маленькая, по пояс Оле, но шустрая женщина. Валерия посмотрела на нее с ужасом, а та замахала на нее руками:
— Уйди, не для тебя, не для тебя, у нее глаза ясные, ей скажу, ей надо.
Валерия шарахнулась прочь. Старушка схватила Олю за руку и быстро забормотала:
— Смерть тебе от него будет, девять месяцев будешь ждать, как ребеночка, без смерти нет рождения, из-за него пойдешь, из-за него… Больно будет, слезки капают, капают, а все равно пойдешь, не бойся, ребеночек тоже думает, что умирает, а на самом деле рождается, назло ему пойдешь, ты часочки-то считай, вот как увидишь, так и вспомни, сколько часочков-то, да девять еще, вот и умрешь тогда, а он за тобой, за тобой пойдет, связаны вы, крепко повязаны, через руки и через головы, через сердце да по небу связаны-повязаны, за ниточку потянешь — он и пойдет, не бойся, а деньги мне не нужны, ты их себе оставь, не надо мне денег, не забудь, что девять да еще часочки…
И попятилась. Отошла шагов на двадцать и нырнула в подворотню. Оля пожала плечами. Валерия со страхом приблизилась:
— Первый раз в жизни настоящую цыганку вижу.
— А те, которые в Измайлово, — поддельные?
— Актрисы. А эта — настоящая. Только не рассказывай, что говорила, их предсказания нельзя рассказывать.
Взгляд Оли упал на табло уличных часов. Ровно три. Можно еще часика три погулять, и пора домой. Валерии в Каширу ехать, а Оле — в Дубну.
Сходили в парк Горького, покатались на аттракционах.
— Да чушь это все! — в сердцах сказала Оля, после этого предсказания ходившая как на взводе. — Я сама такого могу наговорить, может, и быстрей еще сбудется! А почему предсказания цыганок нельзя рассказывать?
— Не сбудутся.
— А! — обрадовалась Оля. — Вот и хорошо. Она мне предсказала, что я умру из-за того парня, я тебе вчера рассказывала. Или из-за него, или от его руки, она что-то там плела про руки и головы. Особенно упирала на какие-то часочки и на число девять.
Точно повторить слова цыганки Оля не смогла, да и не хотела. Бред какой-то. Валерия тоже так сказала, подумав.
Стрелки часов неуклонно близились к шести вечера, а они были в дальнем конце парка. Сначала хотели прогуляться пешком до метро, но у Оли изменилось настроение. После вчерашнего ночного трепа, а особенно после этого предсказания ей вдруг невыносимо захотелось увидеть Илью. А увидеть его негде, и потому Оля впала в легкую хандру. Направились к станции маршрутки, ходившей вдоль набережной, потому что ноги гудели, а до метро еще три километра пешедралом.
Ей оставалось всего три шага до бордюра посадочной площадки, когда сердце, отчаянно взбрыкнув, рухнуло в колени и там затаилось. Угол зрения рывком раздвинулся до пределов сферы, разом охватив и отпечатав в сознании небывалой четкости триграфию: Московье, голубовато-металлическая зыбкая поверхность реки Москвы, замершие во всех жизненных проявлениях люди и даже остановившиеся в воздухе молекулы. И уже в следующую секунду Оле показалось, что сердце не заработает снова никогда, а она умрет на месте.
Прямо передо ней стоял Илья. Она узнала его сразу, едва увидела, хотя он стоял спиной. Валерия успела сделать еще полшага и тоже остановилась, глядя на Олю.
Сердце забилось отчаянно быстро, кровь прилила к ушам и щекам. На всякий случай Оля попятилась, отступила в сторону и повернулась к нему спиной.
Боже, как он здесь оказался?! Он никогда не говорил про Московье, в Селенграде у него была своя квартира… Что он здесь делает? Именно здесь?!
— Ты чего? — шепотом спросила Валерия.
Оля только судорожно помотала головой. Потом показала глазами на Илью. Валерия обернулась и ахнула:
— Какие люди! Моравлин!
Оля подумала, что сейчас самое время грохнуться в обморок. Валерия оглянулась на нее, сопоставила Олину реакцию с ночным разговором, все поняла и испуганно прикрыла рот ладошкой:
— Оль, прости, я не хотела…
Поздно. Илья, конечно, слышал окрик. И шел к ним. У него было совершенно обычное лицо, и Оля вдруг поняла, что он заметил их намного раньше.
— Привет, — спокойно сказал он обеим сразу. — Вы откуда здесь?
— Гуляли, — ответила Валерия, потому что к Оле еще не вернулся дар речи.
— А я родню провожал. Потом решил прогуляться, забрел сюда, идти надоело, и я остался здесь.
Всю дорогу до метро Оля болтала с Валерией, а Илья отвернулся и смотрел в окно. У метро вышли. Илья извинился, попросил подождать его и нырнул в зеркальные двери ближайшего супермаркета.
— В туалет захотелось, — прокомментировала Валерия.
— А вот же! — Оля с удивлением показала на кабинку биотуалета в пяти метрах.
— Стесняется, — смеясь, сказала Валерия. — Ничего, сейчас вернется и сделает вид, что за водичкой ходил. — У нее загорелись глаза: — Слушай, так ты про него говорила?!
Оля беспомощно улыбнулась. Валерия оживилась:
— Вот это да… Теперь я понимаю, почему ты к Павлу остыла. Знаешь, я и раньше тебе симпатизировала, а теперь убедилась, что не зря.
Оля была страшно польщена.
— Ты оцениваешь людей не по внешним данным, — пояснила Валерия. — Потому что внешне Моравлин рядом с Пашкой, конечно, бледная тень. Но если не по внешности, то Пашке, при всей моей к нему симпатии, никогда даже рядом с Моравлиным не встать. И если ты это увидела, если ты предпочла Моравлина… Честь тебе и хвала.
— Только я совершенно его не понимаю, — убито сказала Оля.
— Поймешь. Как только перестанешь оглядываться на мнение окружающих — сразу поймешь. Он хороший парень. По большому, человеческому счету хороший, не в бытовом смысле. И, конечно, с ним трудно. Он безжалостный к себе и к тем, кого считает достойными людьми. К недостойным снисходителен по принципу — чего взять с урода?
— Откуда ты знаешь?
— У него сестра младшая есть, я с ней за одной партой три года просидела. Их семейство тогда в Давыдове жило. Как и я. Потом они уехали в Селенград, а я — в Каширу. А потом как-то так сложилось, что Илью я видела чаще, чем его сестру. Мне часто в Селенград ездить приходилось. Но вот последний раз виделись почти год назад.
Оля внезапно вспомнила. Покопалась в сумочке, вытащила кредитку. Ту самую, подаренную ей Валерией.
— Зачем? — удивилась Валерия, когда Оля протянула ей карту.
— Ну… — Оля смутилась. — Я так поняла, она служебная. Может, ты по ошибке мне ее сунула.
Валерия рассмеялась:
— Ну, ты даешь! Оля, безопасники так не ошибаются. И если к тебе попадает такая карта, то либо от человека, который никакого отношения к Службе не имеет, либо имеет, и карту отдал сознательно.
— И как на самом деле? — Она не смогла спросить прямо, работает Валерия в Службе или нет.
— Второй вариант. А ты, конечно, к этой карте и не притронулась?
— Разумеется. Она ж служебная! Мне мать денег прислала, так что я выкрутилась.
— Поразительно… Ты будешь смеяться. Этой карте лет двадцать. И скольких хозяев она поменяла — не перечислить. До сих пор никто не знает, сколько на ней денег, и есть ли они там вообще. Эту карту все как талисман друг другу передают. Говорят, она помогает новую жизнь начать.
— У меня так и вышло.
— Да у всех выходит. Так что оставь ее себе, еще пригодится… — Валерия замолчала. — Вон, Моравлин возвращается. Как я и говорила, с водичкой. Кстати, ты помнишь, сколько времени прошло? Ровно три часа.
Оля не сразу поняла, что Валерия про цыганку вспомнила. Сообразила и немного испугалась. Всегда страшно становится, когда начинают сбываться странные прогнозы.
Валерия поехала в Каширу, а Оле совсем расхотелось домой. Посмотрела на часы — всего-то начало седьмого, еще вполне можно погулять. Илья тоже не спешил.
Сходили в кино, на какой-то боевик. Вообще-то Оля к кино была равнодушна, просто немного соскучилась: в Селенграде американский кровавый боевик увидеть было невозможно. Разве только у кого-то на квартире. Там цензура была жестокой. И правильно, потому что ничего приятного в море крови нет. Противно. Один раз стало так противно и страшно от этих красных спецэффектов, что Оля невольно дернулась и уткнулась лбом Илье в плечо. Он ничего не сказал.
Порой она чувствовала на себе его взгляд. И вообще было такое ощущение, что он весь фильм смотрел не на экран, а на нее.
— Куда тебе? — спросил на улице.
— В Дубну.
— Надо же, мы и здесь поблизости живем. Мне тоже.
По дороге в метро болтали о том, о сем. Илья рассказал, как искал себе девчонку. Познакомился с одной — и понял, что не сможет с ней гулять. Со второй — тоже самое.
— Сначала вроде бы все хорошо, потом я был занят на работе, и мне сказали, что она не особо скучала в мое отсутствие. Целовалась там с кем-то… На следующий вечер она ко мне — я от нее. Ее у меня быстренько забрали. Больше я не пытался.