Страница:
— А они знали, — спокойно повторил Андрей.
— Они тебя не обижают?
— Нет, улыбаются сквозь стекло. Оказывают знаки внимания.
— Какие?
— Водитель ручкой машет, приветствует.
— Андрей, слушай меня внимательно... Если начнет что-то происходить — звони туг же!
— Понял.
— Их номер видишь?
— Записывайте, — Андрей продиктовал номер машины.
Отключив связь, Пафнутьев некоторое время сидел, уставившись в стол. Казалось, он забыл, где находится и по какому поводу, забыл, кто сидит перед ним. Потом, словно очнувшись, придвинул через стол Морозовой листок с номером серого «жигуленка».
— Вам знакома эта машина?
Морозова всмотрелась в цифры, поиграла в воздухе растопыренными пальцами:
— Нет. Впервые вижу.
— Серый «жигуленок», — подсказал Пафнутьев.
— Да-а-а? Значит, так, Павел Николаевич... Кто-то из моих ребят, из тех, кого расстреляли здесь два дня назад... Что-то говорил мне о сером «жигуленке». Чем-то он привлек их внимание... Слова были примерно такие... "Опять этот серый «жигуленок». Больше ничего не могу сказать.
— Тогда продолжим, — сказал Пафнутьев.
— Этот «жигуленок» возник и в вашем поле зрения?
— Возник.
— Это плохо.
— Почему?
— Когда ребята заметили его... Их расстреляли через день.
— Намек понял. Кто эти ребята, которых убили в вашем кабинете?
— Мои помощники. Мы давно работаем вместе. Еще с Челябинска. Один из них мой племянник. Второй — его друг. Они работали еще с моим мужем. Примерно два года назад он был убит. Вы знаете кем?
— Догадываюсь.
— Я уверена, что мои ребята — тоже его рук дело. Конечно же, он никогда в этом не признается.
— Уже признался.
— Не поняла.
— Намекнул, дал понять, проболтался... Что-то в этом роде. Признательных показаний он, разумеется, не давал и никогда не даст. Но безнаказанность порождает благодушие, расслабляет, хочется бравады. На браваде они все и летят.
— Кто «они»?
— Взорвали Лубовского ваши ребята? — не отвечая, спросил Пафнутьев.
— С чего вы взяли? — Голос Морозовой неуловимо изменился, какая-то острая заинтересованность прозвучала в ее вопросе. — Почему вы так подумали?
— Вы сами предложили откровенность. Я ее принял. Поделился с вами следственными тайнами — сказал о неосмотрительном признании Лубовского... Вы сами предложили — продолжим. Я согласился.
Морозова помолчала, опять поиграла наманикюренными пальцами в воздухе, некоторое время с полуулыбкой испытующе смотрела на Пафнутьева, с полустоном вздохнула.
— Ну, что ж... Наверно, это уже не имеет для них слишком большого значения, наверно, я своей болтовней уже не смогу ни помешать им, ни помочь... Им уже ничто не поможет. А как вы догадались?
— У них броская примета — у обоих клетчатые пиджаки. Я запомнил их — они были на месте взрыва. И вели себя не слишком хорошо, обращали на себя внимание, так обычно у нас говорят. А потом расстрел... Ясно, что это был ответный удар. Вы всегда печатаете на визитках свой собственный телефон?
— Это плохо?
— Ни плохо, ни хорошо... Я понимаю ваш рекламный ход, но в данном случае... Ладно, оставим это.
— Нет, почему же, говорите.
— Мне нечего сказать. Иначе я бы сказал. Просто мелькнуло что-то невнятное не то в воздухе, не то в голове... Надо разобраться. Вы мне позвонили примерно час назад. Я тут же выехал на машине с совершенно надежным человеком. За нами увязался серый «жигуленок», — Пафнутьев кивнул на клочок бумажки с номером, который все еще лежал на столе перед Морозовой. — Мы от него оторвались. Надежно оторвались. Подъехали к вам, сюда. Вскоре рядом с моей машиной остановился серый «жигуленок». Никто не знал, что я собираюсь к вам, поскольку не знал я сам. Вы можете объяснить, как это могло случиться?
— Могу. — Морозова передернула плечами.
— Слушаю вас внимательно.
— Лубовский. Это все объясняет. Не было человека в мире более осторожного, чем мой муж. Это ему не помогло. Не было человека более трусливого, угодливого, покладистого, нежели человек, который сменил его на посту директора. Ни одно из этих качеств ему не помогло. Не было человека более профессионального, защищенного и предусмотрительного, чем ваш предшественник, этот несчастный, исчезнувший без следа следователь.
— Следы всегда остаются, — проворчал Пафнутьев.
— Я не об этом. Какими качествами, Павел Николаевич, обладаете вы, чтобы уцелеть в этой схватке? Что в вас такого уж неуязвимого?
— Ирина Александровна... Поясните, пожалуйста, свой вопрос. Я чувствую в нем второе дно.
— Хорошо. У меня есть некоторые документы. Они относятся к тому времени, когда мой муж и Лубовский еще сотрудничали. Это было года три назад. Знающий человек может многое почерпнуть из них.
— Лубовский о них знает?
— Допускаю, что догадывается.
— Они для него неприятны?
— Убийственны.
— Где они?
— В Челябинске. Там им спокойнее.
— Посмотреть бы, — мечтательно произнес Пафнутьев.
— Это нетрудно. В Москве есть копии. Но за ними надо съездить. Хотя и недалеко.
— К завтрашнему дню управитесь?
— Вполне.
— Тогда до встречи? — Пафнутьев сделал попытку подняться, но Морозова его остановила:
— Подождите, Павел Николаевич, я ведь вам не сказала, не показала главного.
— А что главное?
— То, ради чего я вас и позвала. — Морозова поднялась и направилась к двери. — Пойдемте, Павел Николаевич.
Выйдя в коридор, Морозова открыла первую дверь и отошла в сторону, давая возможность Пафнутьеву заглянуть внутрь помещения. То, что он увидел, заставило его отшатнуться — в комнате царил полный разгром. Перевернутые стулья, шкафы с вытряхнутыми бумагами, компьютеры с разбитыми экранами, стены, забрызганные черной краской...
— Как понимать? — оглянулся Пафнутьев.
— Это была наша типография. В таком виде я застала ее, когда пришла сюда сегодня утром. Идемте дальше. Эта комната раньше называлась нашим складом... Прошу! — Она распахнула следующую дверь и включила свет.
Картина, которую увидел Пафнутьев, была почти такая же, как и в первой комнате. Все было перевернуто вверх дном, обильно полито черной типографской краской, все, что можно разбить, было разбито.
— Неужели все можно восстановить? — пробормотал Пафнутьев в полной растерянности.
— Вряд ли есть такая надобность. Могу добавить, что, когда я пришла утром, мой кабинет был точно в таком же состоянии. Наверно, не надо было приводить его в порядок перед вашим приездом, но я потом уже сообразила, что неплохо бы вас пригласить... Какой-никакой, но все же свидетель, — усмехнулась Морозова, прикуривая сигарету.
— Нет, почему, как свидетель я ничего, могу даже и сгодиться, — рассудительно произнес Пафнутьев. — Но повторю все-таки свой вопрос — как понимать?
— Они искали бумаги.
— Какие?
— О которых я говорила только что.
— Нашли?
— Нет, их здесь не было. Надо быть круглой дурой, чтобы держать здесь что-то важное.
— Согласен, — кивнул Пафнутьев.
— Не буду показывать остальные наши помещения — это уже скучно. Убедившись, что бумаг нет, они попросту устроили погром. Сказав, что Лубовский догадывается о документах в моих руках, я поскромничала. Он знает о них наверняка. Мои ребята своим наивным взрывом просто ускорили события. Рано или поздно все это должно было случиться.
— Возможно.
— Думаете, я напрасно печатала свой телефон на визитных карточках клиентов?
— Думаю, да. Напрасно. Но, по большому счету, это не имело значения, найти вас для Лубовского не составляло труда. Своим рекламным ходом вы просто ускорили события. В том числе события сегодняшнего дня. Я имею в виду слежку за моей машиной.
— Вы в опасности?
— До тех пор, пока у меня не будет серьезных документов, свидетельств, улик... я в безопасности.
— Завтра вы их получите.
— Вот тогда — да, тогда можно будет подумать о собственном спасении, — зловещим шепотом проговорил Пафнутьев.
— Будем спасаться вместе, — шало ответила Морозова.
— О! Нас уже двое! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это прекрасно! Появляется надежда.
— Выживем, — уверенно сказала Морозова. — Здесь становится небезопасно. — Она обвела взглядом разгромленное свое заведение. — Я позвоню утром, и мы договоримся, где удобнее встретиться.
— Заметано, — заговорщицки сказал Пафнутьев и опасливо оглянулся по сторонам.
— Да ладно вам! — рассмеялась Морозова. — Жизнь продолжается!
Не надо бы ей так, не надо бы...
Слишком все зыбко в этом мире, слишком непредсказуемо, и настороженная опасливость часто оказывается куда уместнее, нежели безрассудная уверенность, даже если для нее есть основания.
Пафнутьев вел себя куда лучше, он знал этот нигде не записанный закон — стой у стены, а не посредине комнаты, входя, закрой за собой дверь поплотнее, закрой, а не оставляй ее болтаться на сквозняке, говори тише, а не громче, это всегда лучше, не перебивай никого, потому что, перебивая, ты лишаешь себя важных сведений, человек, которого не перебивают, всегда откровеннее, из уважения к твоему терпению он скажет то, чего никогда не сказал бы в разговоре шумном и крикливом...
И так далее, и так далее, ребята...
Вслед сказанному Пафнутьев на следующее же утро получил суровое, можно даже сказать, кровавое подтверждение. Не дождавшись обещанного звонка Морозовой, он, не вытерпев, упал на сиденье рядом с Андреем и бросил ему одно лишь слово:
— Зубовский...
Что-то его томило, что-то заставляло напрягаться и молчать — не мог он легко и беззаботно разговаривать с Андреем, несмотря на потрясающее утро — солнечное, ясное, наполненное сверкающими машинами и разноцветными прохожими.
Едва Андрей сумел втиснуться в длинный ряд машин и остановиться, Пафнутьев почти выпрыгнул из машины и бегом направился к знакомым уже ступенькам. Он все еще надеялся на лучшее, он все еще оставлял надежду, оправдывая свою нервозность собственной глупостью, подозрительностью, дурным проявлением опыта...
Нет, и на этот раз опыт его не подвел.
Едва коснувшись двери, едва чуть толкнув ее, он убедился, что она открыта. Дверь не могла быть открытой. Где-то в Москве, в месте безопасном и никому не известном, Морозова должна была ждать его с документами. А если дверь открыта, значит, она не ждет его с документами, значит, она не ждет с документами, не ждет... Сама ведь, сама сказала — здесь уже небезопасно. Значит, знала, значит, чувствовала и предвидела.
Пафнутьев осторожно вошел в приемную, огляделся. Здесь все было точно так же, как вчера. И типография имела тот же разгромленный вид, и склад залит черной типографской краской...
Кабинет, сам не зная почему, он оставил напоследок, почему-то оставил... А когда заглянул внутрь, то почти не удивился — откинувшись в кресле на спинку и свесив руки вдоль подлокотников, в кресле сидела Морозова. И как раз посредине лба темнело кровавое пятнышко — след вошедшей пули. Всмотревшись в ее лицо, в рану, в свисающие руки, Пафнутьев понял — стреляли еще вчера. Ирина Александровна Морозова даже не успела покинуть свой салон полиграфических услуг.
Еще вчера.
Какая оперативность! — не мог не восхититься Пафнутьев. И вспомнил слова киллера Васи — только на опережение.
В этот момент на столе перед мертвой Морозовой неожиданно резко, неожиданно громко зазвонил телефон. Поколебавшись, покачавшись в раздумье из стороны в сторону, Пафнутьев решился все-таки взять трубку, тем более что телефон продолжал звонить без умолку, кто-то будто знал наверняка, что тут есть с кем поговорить.
— Слушаю вас, — сказал Пафнутьев.
— Павел Николаевич? — спросил улыбчивый голос. Пафнутьев понял, что разговаривал с этим человеком совсем недавно, но в первые секунды не смог узнать, не смог догадаться, кто его нашел в этом необычном месте. — Здравствуйте, Павел Николаевич! Как поживаете?
— Простите... Кто говорит?
— Лубовский. Вы удивлены?
— Ничуть. — Пафнутьев в доли секунды оценил ситуацию, и, как ни странно, она ему понравилась. — Я ждал вашего звонка, Юрий Яковлевич. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, плохо. Но собираюсь выписываться. Говорят, вы хотите вернуть мне бумаги после выписки?
— Это вам, видимо, Шумаков сказал?
В трубке наступило молчание. Лубовский понял — этот раунд он проиграл. Не надо бы ему вот так сразу выкладывать свои знания о намерениях Пафнутьева или же о его словах — истинных или лукавых, не надо бы ему сдавать своего человека.
— Алло! Юрий Яковлевич, вы меня слышите?
— Да-да, хорошо слышу.
— А я сижу вот здесь в женском, можно сказать, обществе и думаю, почему же вы не звоните... А вы тут же и позвонили. С вашей стороны это так... Приятно. Даже лестно.
— А вы шутник, Павел Николаевич!
— Нет, я не шутник. Я унылый.
— Боюсь унылых. И всегда боялся.
— И правильно делали. — Пафнутьев положил трубку.
А вечером Пафнутьев смотрел по телевизору последние известия. Больше всего ему понравился репортаж, в котором рассказывалось, как президент в потрясающем Кремлевском дворце принимал высшую экономическую элиту. Он обошел по кругу громадный белый стол с золотой отделкой, вокруг которого сидели нарядные миллиардеры, каждому улыбнулся тепло, каждому пожал руку, сказал что-то напутственное.
Обстановка была чрезвычайно милой, чувствовалось, что собрались люди, озабоченные судьбой страны и готовые бросить все свои силы, чтобы ввести ее в ряд процветающих стран с достойным уровнем жизни, стран, где соблюдаются права человека и царит высокая технология.
Но больше всего Пафнутьева поразил эпизод, в котором президент пожимал руку...
Да, ребята, да — Лубовскому.
Тот был слегка осунувшийся, видимо, после перенесенных волнений, но, как всегда, наряден и улыбчив. Как раз ему-то президент и уделил больше всего внимания, даже слегка подзадержал в своей руке его, Лубовского, руку, что-то сказал — видимо, поинтересовался здоровьем, видимо, пожелал скорейшего выздоровления на благо страны и успехов в его многотрудной деятельности.
Наверно, Лубовскому нелегко было вот так сразу встать с больничной койки, чтобы оказаться в столь высоком обществе, но он понимал, что эти страдания окупятся, что сам факт его участия в подобной встрече стоит многого.
Оператор несколько задержал камеру на лице Лубовского, давая возможность миллионам граждан посмотреть в глаза человеку, на которого всего несколько дней назад было совершено покушение и который выжил только благодаря счастливой случайности.
Воспользовавшись этим, Лубовский весело подмигнул в камеру.
И Пафнутьев понял — ему подмигивает, его подзадоривает.
— Ну-ну, — проворчал он и выключил телевизор.
— Здравствуйте, Павел Николаевич!
— Здравствуйте, Олег Иванович!
— У вас с утра хороший голос... Бодрый, энергичный, чувствуется, что вы полны сил.
— Ох-хо-хо! — вздохнул в ответ Пафнутьев.
— Вы как-то намекали, что у вас есть новости?
— Эти новости только для намеков. Для серьезного разговора их недостаточно.
— Все равно я готов вас выслушать.
— Прямо сейчас? — обрадовался Пафнутьев.
— Почему бы и нет?
— Ну, если вопрос стоит так...
— Приезжайте. Я вас жду.
И Олег Иванович положил трубку.
Преодолев московские пробки, Андрей только через час смог доставить Пафнутьева в здание Генеральной прокуратуры. Олег Иванович сидел в своем небольшом кабинете — худощавый, неподвижный, с желтоватым лицом и в очках без оправы. Ничего не отразилось на его лице, когда он увидел перед собой Пафнутьева.
— Садитесь, Павел Николаевич. — Он сделал слабый жест ладонью в сторону приставного столика. — Долгонько добирались.
— Пробки.
— Ах да... Я все время забываю о них. Как работается, Павел Николаевич?
— По-разному.
— Есть успехи?
— Смотря что считать успехами...
— Говорят, вас ограбили? Как это могло произойти в служебной квартире?
— Произошло, — Пафнутьев развел руками.
— Я вас предупреждал об осторожности.
— Помню.
— Что-то взяли?
— Нет, только нагадили.
— А что искали?
— Думаю, бумаги Лубовского.
— Они у вас?
— Да.
— А где вы их взяли?
— На месте взрыва машины. Все возились с трупами, но никто не обратил внимания на обгорелый портфель.
— Там есть что-то важное?
— Судя по тому, какой неустанный интерес проявляет к этим бумагам Лубовский... Должно быть. Но мне кажется, заговорят они чуть позже. Их бы в хорошие руки, хорошим специалистам...
— Не торопитесь. Они в надежном месте?
— Да.
— Если с вами что-то случится, они не пропадут?
— Нет.
— Это хорошо. Что еще?
— Убиты трое... Люди, которые могли кое-что рассказать о прошлом Лубовского.
— Давно?
— В течение недели.
— Это знакомо. — Олег Иванович сделал легкое движение ладонью. И ладонь у него была суховатая, с желтой кожей. — Кто эти люди?
— Из челябинского периода жизни Лубовского.
— Да, там он наследил. Но еще остались люди, с которыми можно поговорить на эту тему?
— Да.
— Это хорошо, — повторил Олег Иванович. — Вы больше не живете в служебной квартире?
— Нет.
— Почему?
— На всякий случай. Я не чувствую себя... защищенным в служебной квартире.
— Не переоценивайте свои конспиративные возможности. В данном случае их нельзя переоценивать.
— Я знаю.
— Будьте осторожны.
— Постараюсь. В тех десяти томах, которые я нашел в сейфе... Не хватает многих страниц. Там не хватает важных страниц, Олег Иванович.
— Я ждал этого. У Лубовского везде свои люди.
— Даже здесь?
— Даже здесь. Есть вопросы?
— Вчерашние последние известия...
— Выбросьте это из головы.
— Но президент был с ним очень мил.
— Президент со многими мил. Это ни о чем не говорит.
— И я могу...
— Да. Вы слышите, Павел Николаевич... Я без раздумий и оговорок отвечаю — да. Прошлый раз мы говорили о том, что со временем может понадобиться группа захвата... Она вам еще не понадобилась? — улыбнулся наконец Олег Иванович.
— Чуть попозже.
— Ваши планы?
— Я должен отвечать?
— Хотелось бы...
— Хочу съездить в Челябинск.
— Хорошее решение. Ваш предшественник начинал с того же. Помните, во время прошлой нашей встречи я показал вам несколько снимков. На одном из них, — Олег Иванович вынул из ящика стола и положил перед Пафнутьевым снимок, о котором он и говорил, — детский сад, столик для игр и на нем человеческая голова... Мы не распространяем эти сведения, но вы должны знать — это голова вашего предшественника.
— Даже так? — Пафнутьев озадаченно склонил голову, внимательно рассматривая снимок. Мертвые глаза были раскрыты, и на какое-то мгновение ему показалось, что один глаз чуть заметно ему подмигнул. Не то предупреждающе, не то прося поддержки, не то ее обещая, не то взывая к мести.
— Он очень близко подобрался к Лубовскому... Видимо, тому больше ничего не оставалось.
— По ножу ходит, — заметил Пафнутьев, возвращая снимок.
— Ему нечего терять.
— Эти ребята, которые хотели взорвать его...
— Любительщина. — Олег Иванович пренебрежительно махнул рукой. — Неумехи.
— Они убиты. Помните, на прошлой неделе сообщение — два трупа в салоне полиграфических услуг?
— Помню.
— Это они.
— Доказательства?
— Раскрутите... Адреса, связи, знакомства, биография, обыски... Если хотите, я этим займусь.
— Справимся. Вам есть чем заниматься. — Олег Иванович посмотрел на часы над дверью. — Нас ждет Генеральный.
— Я что-то должен произнести?
— По ситуации.
— Не оплошать бы! — дурашливо ужаснулся Пафнутьев.
— Справитесь, — повторил Олег Иванович. — Как я понял, у вас уже есть что положить на стол.
— Чтобы уж не возвращаться к этому... — Пафнутьев долго колебался — стоит ли ему выкладывать все подробности, но в конце концов решил, что, если этим убийством займется прокуратура, все сведения выплывут сами по себе. — Эти двое убитых из салона... Они челябинские. На следующий день в этом же салоне была застрелена владелица заведения... Она — бывшая жена бывшего директора комбината железобетонных изделий. Директор Морозов был убит года два назад... Теперь она. Морозова. Сегодня этим комбинатом владеет Лубовский.
— Это случилось после того, как вы с ней познакомились?
— Да.
— Хорошее начало. Поздравляю.
— Рад стараться. Рядом с моим кабинетом — кабинет некоего Шумакова...
— Знаю.
— Надежный человек?
— Прокололся? — Олег Иванович был все так же бесстрастен, но понимал все с полуслова.
— Не буду утверждать, но мысль имею, — ответил Пафнутьев.
— Понял. — Олег Иванович что-то чиркнул ручкой на чистом листе бумаги, который лежал перед ним. Поднявшись, он сунул листок с записью в стол, повернул ключ в ящике и направился к двери. — Идемте, Павел Николаевич.
Кабинет Генерального прокурора располагался этажом выше, и Пафнутьев со своим провожатым, не торопясь, но и не задерживаясь, молча прошли по широким ковровым дорожкам до самого кабинета. Уже взявшись за ручку двери, Олег Иванович оглянулся на поотставшего Пафнутьева.
— Его зовут Евгений Александрович, — сказал он Пафнутьеву. — Запомнили? И еще... Ему не нужны подробности. Он политик. Ему важна ваша позиция, ваша решимость, если хотите. Здесь можете быть откровенным.
— А его позиция? — спросил Пафнутьев простодушно.
— Вы работаете? И работайте. Такая его позиция вас устраивает? В таком виде?
— Вполне.
— Вот и хорошо. А главное я сказал — он политик. Я могу не объяснять, что это означает?
— Я все понял, Олег Иванович.
Генеральный был плотен телом, пиджак на нем, форменный прокурорский пиджак с золотыми позументами и сверкающими бронзой пуговицами, был тесноват, из чего можно было сделать вывод, что прокурор чувствует себя моложе, чем выглядит, и вес набрал недавно, скорее всего, уже в этом кресле.
— Здравствуйте, — сказал Генеральный и, поднявшись из своего кресла, протянул руку. Рука была плотной, сильной, даже жаркой. — Мне говорили о вас. Я слышал, есть успехи?
— Не без этого, — дипломатично ответил Пафнутьев, скромно садясь на стул подальше от стола Генерального. Тот принял это его решение благодушно, другими словами, одобрил.
— Клиент у вас, как вы сами знаете... — Генеральный кивнул в сторону телевизора, и Пафнутьев понял — намекает на вчерашний репортаж из Кремля. — Непростой клиент. Поэтому юридическая обоснованность... Даже нет, — Генеральный задумался, — юридическая неуязвимость должна быть на первом месте. Вы понимаете, о чем я говорю? — Он пытливо посмотрел на Пафнутьева.
— Да, Евгений Александрович. Вполне.
— Ты показал ему снимки? — спросил Генеральный у Олега Ивановича.
— Они у него.
— Как он к ним отнесся?
— Спокойно. Он славно поработал. Ему уже есть что на стол положить.
— Не торопитесь, — сказал Генеральный, повернувшись уже к Пафнутьеву. — Нам нельзя опростоволоситься. Даже в самом малом. — Он молча ткнул пальцем в темный экран телевизора.
— Понимаю, — ответил Пафнутьев и подумал: «А ведь Генеральный не может говорить свободно и открыто даже в собственном кабинете».
— Но, с другой стороны, не следует слишком большое значение придавать подобным Передачам. Ваш клиент в состоянии оплатить свое еженедельное появление на экране, даже в обществе Папы Римского, не говоря уже о фигурах помельче. Есть проблемы?
— Возникают, но пока решаемые.
— Появятся нерешаемые — обращайтесь к Олегу Ивановичу. Он поможет.
— Спасибо, Евгений Александрович.
Генеральной кивнул, дескать, правильно ответил, и, снова поднявшись из кресла, протянул плотную ладонь:
— Желаю успехов.
— Буду стараться.
— Главное — не перестараться. — Генеральный подзадержал руку Пафнутьева в своей ладони. — В вашем случае это важнее. Вы согласны со мной?
— Конечно, Евгений Александрович! — горячо заверил Пафнутьев. — Я прекрасно понимаю особенности работы, которая мне поручена.
— Не исключено, что скоро ваш клиент получит некую должность. — Генеральный замолчал в некотором затруднении. — Это не должно вас расхолаживать. — Он назидательно и даже с некоторой доверительностью поднял вверх указательный палец. Дескать, там согласовано.
На этом прием закончился.
Часть вторая
— Они тебя не обижают?
— Нет, улыбаются сквозь стекло. Оказывают знаки внимания.
— Какие?
— Водитель ручкой машет, приветствует.
— Андрей, слушай меня внимательно... Если начнет что-то происходить — звони туг же!
— Понял.
— Их номер видишь?
— Записывайте, — Андрей продиктовал номер машины.
Отключив связь, Пафнутьев некоторое время сидел, уставившись в стол. Казалось, он забыл, где находится и по какому поводу, забыл, кто сидит перед ним. Потом, словно очнувшись, придвинул через стол Морозовой листок с номером серого «жигуленка».
— Вам знакома эта машина?
Морозова всмотрелась в цифры, поиграла в воздухе растопыренными пальцами:
— Нет. Впервые вижу.
— Серый «жигуленок», — подсказал Пафнутьев.
— Да-а-а? Значит, так, Павел Николаевич... Кто-то из моих ребят, из тех, кого расстреляли здесь два дня назад... Что-то говорил мне о сером «жигуленке». Чем-то он привлек их внимание... Слова были примерно такие... "Опять этот серый «жигуленок». Больше ничего не могу сказать.
— Тогда продолжим, — сказал Пафнутьев.
— Этот «жигуленок» возник и в вашем поле зрения?
— Возник.
— Это плохо.
— Почему?
— Когда ребята заметили его... Их расстреляли через день.
— Намек понял. Кто эти ребята, которых убили в вашем кабинете?
— Мои помощники. Мы давно работаем вместе. Еще с Челябинска. Один из них мой племянник. Второй — его друг. Они работали еще с моим мужем. Примерно два года назад он был убит. Вы знаете кем?
— Догадываюсь.
— Я уверена, что мои ребята — тоже его рук дело. Конечно же, он никогда в этом не признается.
— Уже признался.
— Не поняла.
— Намекнул, дал понять, проболтался... Что-то в этом роде. Признательных показаний он, разумеется, не давал и никогда не даст. Но безнаказанность порождает благодушие, расслабляет, хочется бравады. На браваде они все и летят.
— Кто «они»?
— Взорвали Лубовского ваши ребята? — не отвечая, спросил Пафнутьев.
— С чего вы взяли? — Голос Морозовой неуловимо изменился, какая-то острая заинтересованность прозвучала в ее вопросе. — Почему вы так подумали?
— Вы сами предложили откровенность. Я ее принял. Поделился с вами следственными тайнами — сказал о неосмотрительном признании Лубовского... Вы сами предложили — продолжим. Я согласился.
Морозова помолчала, опять поиграла наманикюренными пальцами в воздухе, некоторое время с полуулыбкой испытующе смотрела на Пафнутьева, с полустоном вздохнула.
— Ну, что ж... Наверно, это уже не имеет для них слишком большого значения, наверно, я своей болтовней уже не смогу ни помешать им, ни помочь... Им уже ничто не поможет. А как вы догадались?
— У них броская примета — у обоих клетчатые пиджаки. Я запомнил их — они были на месте взрыва. И вели себя не слишком хорошо, обращали на себя внимание, так обычно у нас говорят. А потом расстрел... Ясно, что это был ответный удар. Вы всегда печатаете на визитках свой собственный телефон?
— Это плохо?
— Ни плохо, ни хорошо... Я понимаю ваш рекламный ход, но в данном случае... Ладно, оставим это.
— Нет, почему же, говорите.
— Мне нечего сказать. Иначе я бы сказал. Просто мелькнуло что-то невнятное не то в воздухе, не то в голове... Надо разобраться. Вы мне позвонили примерно час назад. Я тут же выехал на машине с совершенно надежным человеком. За нами увязался серый «жигуленок», — Пафнутьев кивнул на клочок бумажки с номером, который все еще лежал на столе перед Морозовой. — Мы от него оторвались. Надежно оторвались. Подъехали к вам, сюда. Вскоре рядом с моей машиной остановился серый «жигуленок». Никто не знал, что я собираюсь к вам, поскольку не знал я сам. Вы можете объяснить, как это могло случиться?
— Могу. — Морозова передернула плечами.
— Слушаю вас внимательно.
— Лубовский. Это все объясняет. Не было человека в мире более осторожного, чем мой муж. Это ему не помогло. Не было человека более трусливого, угодливого, покладистого, нежели человек, который сменил его на посту директора. Ни одно из этих качеств ему не помогло. Не было человека более профессионального, защищенного и предусмотрительного, чем ваш предшественник, этот несчастный, исчезнувший без следа следователь.
— Следы всегда остаются, — проворчал Пафнутьев.
— Я не об этом. Какими качествами, Павел Николаевич, обладаете вы, чтобы уцелеть в этой схватке? Что в вас такого уж неуязвимого?
— Ирина Александровна... Поясните, пожалуйста, свой вопрос. Я чувствую в нем второе дно.
— Хорошо. У меня есть некоторые документы. Они относятся к тому времени, когда мой муж и Лубовский еще сотрудничали. Это было года три назад. Знающий человек может многое почерпнуть из них.
— Лубовский о них знает?
— Допускаю, что догадывается.
— Они для него неприятны?
— Убийственны.
— Где они?
— В Челябинске. Там им спокойнее.
— Посмотреть бы, — мечтательно произнес Пафнутьев.
— Это нетрудно. В Москве есть копии. Но за ними надо съездить. Хотя и недалеко.
— К завтрашнему дню управитесь?
— Вполне.
— Тогда до встречи? — Пафнутьев сделал попытку подняться, но Морозова его остановила:
— Подождите, Павел Николаевич, я ведь вам не сказала, не показала главного.
— А что главное?
— То, ради чего я вас и позвала. — Морозова поднялась и направилась к двери. — Пойдемте, Павел Николаевич.
Выйдя в коридор, Морозова открыла первую дверь и отошла в сторону, давая возможность Пафнутьеву заглянуть внутрь помещения. То, что он увидел, заставило его отшатнуться — в комнате царил полный разгром. Перевернутые стулья, шкафы с вытряхнутыми бумагами, компьютеры с разбитыми экранами, стены, забрызганные черной краской...
— Как понимать? — оглянулся Пафнутьев.
— Это была наша типография. В таком виде я застала ее, когда пришла сюда сегодня утром. Идемте дальше. Эта комната раньше называлась нашим складом... Прошу! — Она распахнула следующую дверь и включила свет.
Картина, которую увидел Пафнутьев, была почти такая же, как и в первой комнате. Все было перевернуто вверх дном, обильно полито черной типографской краской, все, что можно разбить, было разбито.
— Неужели все можно восстановить? — пробормотал Пафнутьев в полной растерянности.
— Вряд ли есть такая надобность. Могу добавить, что, когда я пришла утром, мой кабинет был точно в таком же состоянии. Наверно, не надо было приводить его в порядок перед вашим приездом, но я потом уже сообразила, что неплохо бы вас пригласить... Какой-никакой, но все же свидетель, — усмехнулась Морозова, прикуривая сигарету.
— Нет, почему, как свидетель я ничего, могу даже и сгодиться, — рассудительно произнес Пафнутьев. — Но повторю все-таки свой вопрос — как понимать?
— Они искали бумаги.
— Какие?
— О которых я говорила только что.
— Нашли?
— Нет, их здесь не было. Надо быть круглой дурой, чтобы держать здесь что-то важное.
— Согласен, — кивнул Пафнутьев.
— Не буду показывать остальные наши помещения — это уже скучно. Убедившись, что бумаг нет, они попросту устроили погром. Сказав, что Лубовский догадывается о документах в моих руках, я поскромничала. Он знает о них наверняка. Мои ребята своим наивным взрывом просто ускорили события. Рано или поздно все это должно было случиться.
— Возможно.
— Думаете, я напрасно печатала свой телефон на визитных карточках клиентов?
— Думаю, да. Напрасно. Но, по большому счету, это не имело значения, найти вас для Лубовского не составляло труда. Своим рекламным ходом вы просто ускорили события. В том числе события сегодняшнего дня. Я имею в виду слежку за моей машиной.
— Вы в опасности?
— До тех пор, пока у меня не будет серьезных документов, свидетельств, улик... я в безопасности.
— Завтра вы их получите.
— Вот тогда — да, тогда можно будет подумать о собственном спасении, — зловещим шепотом проговорил Пафнутьев.
— Будем спасаться вместе, — шало ответила Морозова.
— О! Нас уже двое! — с подъемом воскликнул Пафнутьев. — Это прекрасно! Появляется надежда.
— Выживем, — уверенно сказала Морозова. — Здесь становится небезопасно. — Она обвела взглядом разгромленное свое заведение. — Я позвоню утром, и мы договоримся, где удобнее встретиться.
— Заметано, — заговорщицки сказал Пафнутьев и опасливо оглянулся по сторонам.
— Да ладно вам! — рассмеялась Морозова. — Жизнь продолжается!
Не надо бы ей так, не надо бы...
Слишком все зыбко в этом мире, слишком непредсказуемо, и настороженная опасливость часто оказывается куда уместнее, нежели безрассудная уверенность, даже если для нее есть основания.
Пафнутьев вел себя куда лучше, он знал этот нигде не записанный закон — стой у стены, а не посредине комнаты, входя, закрой за собой дверь поплотнее, закрой, а не оставляй ее болтаться на сквозняке, говори тише, а не громче, это всегда лучше, не перебивай никого, потому что, перебивая, ты лишаешь себя важных сведений, человек, которого не перебивают, всегда откровеннее, из уважения к твоему терпению он скажет то, чего никогда не сказал бы в разговоре шумном и крикливом...
И так далее, и так далее, ребята...
Вслед сказанному Пафнутьев на следующее же утро получил суровое, можно даже сказать, кровавое подтверждение. Не дождавшись обещанного звонка Морозовой, он, не вытерпев, упал на сиденье рядом с Андреем и бросил ему одно лишь слово:
— Зубовский...
Что-то его томило, что-то заставляло напрягаться и молчать — не мог он легко и беззаботно разговаривать с Андреем, несмотря на потрясающее утро — солнечное, ясное, наполненное сверкающими машинами и разноцветными прохожими.
Едва Андрей сумел втиснуться в длинный ряд машин и остановиться, Пафнутьев почти выпрыгнул из машины и бегом направился к знакомым уже ступенькам. Он все еще надеялся на лучшее, он все еще оставлял надежду, оправдывая свою нервозность собственной глупостью, подозрительностью, дурным проявлением опыта...
Нет, и на этот раз опыт его не подвел.
Едва коснувшись двери, едва чуть толкнув ее, он убедился, что она открыта. Дверь не могла быть открытой. Где-то в Москве, в месте безопасном и никому не известном, Морозова должна была ждать его с документами. А если дверь открыта, значит, она не ждет его с документами, значит, она не ждет с документами, не ждет... Сама ведь, сама сказала — здесь уже небезопасно. Значит, знала, значит, чувствовала и предвидела.
Пафнутьев осторожно вошел в приемную, огляделся. Здесь все было точно так же, как вчера. И типография имела тот же разгромленный вид, и склад залит черной типографской краской...
Кабинет, сам не зная почему, он оставил напоследок, почему-то оставил... А когда заглянул внутрь, то почти не удивился — откинувшись в кресле на спинку и свесив руки вдоль подлокотников, в кресле сидела Морозова. И как раз посредине лба темнело кровавое пятнышко — след вошедшей пули. Всмотревшись в ее лицо, в рану, в свисающие руки, Пафнутьев понял — стреляли еще вчера. Ирина Александровна Морозова даже не успела покинуть свой салон полиграфических услуг.
Еще вчера.
Какая оперативность! — не мог не восхититься Пафнутьев. И вспомнил слова киллера Васи — только на опережение.
В этот момент на столе перед мертвой Морозовой неожиданно резко, неожиданно громко зазвонил телефон. Поколебавшись, покачавшись в раздумье из стороны в сторону, Пафнутьев решился все-таки взять трубку, тем более что телефон продолжал звонить без умолку, кто-то будто знал наверняка, что тут есть с кем поговорить.
— Слушаю вас, — сказал Пафнутьев.
— Павел Николаевич? — спросил улыбчивый голос. Пафнутьев понял, что разговаривал с этим человеком совсем недавно, но в первые секунды не смог узнать, не смог догадаться, кто его нашел в этом необычном месте. — Здравствуйте, Павел Николаевич! Как поживаете?
— Простите... Кто говорит?
— Лубовский. Вы удивлены?
— Ничуть. — Пафнутьев в доли секунды оценил ситуацию, и, как ни странно, она ему понравилась. — Я ждал вашего звонка, Юрий Яковлевич. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо, плохо. Но собираюсь выписываться. Говорят, вы хотите вернуть мне бумаги после выписки?
— Это вам, видимо, Шумаков сказал?
В трубке наступило молчание. Лубовский понял — этот раунд он проиграл. Не надо бы ему вот так сразу выкладывать свои знания о намерениях Пафнутьева или же о его словах — истинных или лукавых, не надо бы ему сдавать своего человека.
— Алло! Юрий Яковлевич, вы меня слышите?
— Да-да, хорошо слышу.
— А я сижу вот здесь в женском, можно сказать, обществе и думаю, почему же вы не звоните... А вы тут же и позвонили. С вашей стороны это так... Приятно. Даже лестно.
— А вы шутник, Павел Николаевич!
— Нет, я не шутник. Я унылый.
— Боюсь унылых. И всегда боялся.
— И правильно делали. — Пафнутьев положил трубку.
А вечером Пафнутьев смотрел по телевизору последние известия. Больше всего ему понравился репортаж, в котором рассказывалось, как президент в потрясающем Кремлевском дворце принимал высшую экономическую элиту. Он обошел по кругу громадный белый стол с золотой отделкой, вокруг которого сидели нарядные миллиардеры, каждому улыбнулся тепло, каждому пожал руку, сказал что-то напутственное.
Обстановка была чрезвычайно милой, чувствовалось, что собрались люди, озабоченные судьбой страны и готовые бросить все свои силы, чтобы ввести ее в ряд процветающих стран с достойным уровнем жизни, стран, где соблюдаются права человека и царит высокая технология.
Но больше всего Пафнутьева поразил эпизод, в котором президент пожимал руку...
Да, ребята, да — Лубовскому.
Тот был слегка осунувшийся, видимо, после перенесенных волнений, но, как всегда, наряден и улыбчив. Как раз ему-то президент и уделил больше всего внимания, даже слегка подзадержал в своей руке его, Лубовского, руку, что-то сказал — видимо, поинтересовался здоровьем, видимо, пожелал скорейшего выздоровления на благо страны и успехов в его многотрудной деятельности.
Наверно, Лубовскому нелегко было вот так сразу встать с больничной койки, чтобы оказаться в столь высоком обществе, но он понимал, что эти страдания окупятся, что сам факт его участия в подобной встрече стоит многого.
Оператор несколько задержал камеру на лице Лубовского, давая возможность миллионам граждан посмотреть в глаза человеку, на которого всего несколько дней назад было совершено покушение и который выжил только благодаря счастливой случайности.
Воспользовавшись этим, Лубовский весело подмигнул в камеру.
И Пафнутьев понял — ему подмигивает, его подзадоривает.
— Ну-ну, — проворчал он и выключил телевизор.
* * *
На следующее утро, едва Пафнутьев оказался в своем кабинете, раздался телефонный звонок. Звонил Олег Иванович из Генеральной прокуратуры. Как всегда, он говорил спокойно, немногословно, доброжелательно. Правда, доброжелательность его была как бы чуть свысока, как бы чуть снисходительна.— Здравствуйте, Павел Николаевич!
— Здравствуйте, Олег Иванович!
— У вас с утра хороший голос... Бодрый, энергичный, чувствуется, что вы полны сил.
— Ох-хо-хо! — вздохнул в ответ Пафнутьев.
— Вы как-то намекали, что у вас есть новости?
— Эти новости только для намеков. Для серьезного разговора их недостаточно.
— Все равно я готов вас выслушать.
— Прямо сейчас? — обрадовался Пафнутьев.
— Почему бы и нет?
— Ну, если вопрос стоит так...
— Приезжайте. Я вас жду.
И Олег Иванович положил трубку.
Преодолев московские пробки, Андрей только через час смог доставить Пафнутьева в здание Генеральной прокуратуры. Олег Иванович сидел в своем небольшом кабинете — худощавый, неподвижный, с желтоватым лицом и в очках без оправы. Ничего не отразилось на его лице, когда он увидел перед собой Пафнутьева.
— Садитесь, Павел Николаевич. — Он сделал слабый жест ладонью в сторону приставного столика. — Долгонько добирались.
— Пробки.
— Ах да... Я все время забываю о них. Как работается, Павел Николаевич?
— По-разному.
— Есть успехи?
— Смотря что считать успехами...
— Говорят, вас ограбили? Как это могло произойти в служебной квартире?
— Произошло, — Пафнутьев развел руками.
— Я вас предупреждал об осторожности.
— Помню.
— Что-то взяли?
— Нет, только нагадили.
— А что искали?
— Думаю, бумаги Лубовского.
— Они у вас?
— Да.
— А где вы их взяли?
— На месте взрыва машины. Все возились с трупами, но никто не обратил внимания на обгорелый портфель.
— Там есть что-то важное?
— Судя по тому, какой неустанный интерес проявляет к этим бумагам Лубовский... Должно быть. Но мне кажется, заговорят они чуть позже. Их бы в хорошие руки, хорошим специалистам...
— Не торопитесь. Они в надежном месте?
— Да.
— Если с вами что-то случится, они не пропадут?
— Нет.
— Это хорошо. Что еще?
— Убиты трое... Люди, которые могли кое-что рассказать о прошлом Лубовского.
— Давно?
— В течение недели.
— Это знакомо. — Олег Иванович сделал легкое движение ладонью. И ладонь у него была суховатая, с желтой кожей. — Кто эти люди?
— Из челябинского периода жизни Лубовского.
— Да, там он наследил. Но еще остались люди, с которыми можно поговорить на эту тему?
— Да.
— Это хорошо, — повторил Олег Иванович. — Вы больше не живете в служебной квартире?
— Нет.
— Почему?
— На всякий случай. Я не чувствую себя... защищенным в служебной квартире.
— Не переоценивайте свои конспиративные возможности. В данном случае их нельзя переоценивать.
— Я знаю.
— Будьте осторожны.
— Постараюсь. В тех десяти томах, которые я нашел в сейфе... Не хватает многих страниц. Там не хватает важных страниц, Олег Иванович.
— Я ждал этого. У Лубовского везде свои люди.
— Даже здесь?
— Даже здесь. Есть вопросы?
— Вчерашние последние известия...
— Выбросьте это из головы.
— Но президент был с ним очень мил.
— Президент со многими мил. Это ни о чем не говорит.
— И я могу...
— Да. Вы слышите, Павел Николаевич... Я без раздумий и оговорок отвечаю — да. Прошлый раз мы говорили о том, что со временем может понадобиться группа захвата... Она вам еще не понадобилась? — улыбнулся наконец Олег Иванович.
— Чуть попозже.
— Ваши планы?
— Я должен отвечать?
— Хотелось бы...
— Хочу съездить в Челябинск.
— Хорошее решение. Ваш предшественник начинал с того же. Помните, во время прошлой нашей встречи я показал вам несколько снимков. На одном из них, — Олег Иванович вынул из ящика стола и положил перед Пафнутьевым снимок, о котором он и говорил, — детский сад, столик для игр и на нем человеческая голова... Мы не распространяем эти сведения, но вы должны знать — это голова вашего предшественника.
— Даже так? — Пафнутьев озадаченно склонил голову, внимательно рассматривая снимок. Мертвые глаза были раскрыты, и на какое-то мгновение ему показалось, что один глаз чуть заметно ему подмигнул. Не то предупреждающе, не то прося поддержки, не то ее обещая, не то взывая к мести.
— Он очень близко подобрался к Лубовскому... Видимо, тому больше ничего не оставалось.
— По ножу ходит, — заметил Пафнутьев, возвращая снимок.
— Ему нечего терять.
— Эти ребята, которые хотели взорвать его...
— Любительщина. — Олег Иванович пренебрежительно махнул рукой. — Неумехи.
— Они убиты. Помните, на прошлой неделе сообщение — два трупа в салоне полиграфических услуг?
— Помню.
— Это они.
— Доказательства?
— Раскрутите... Адреса, связи, знакомства, биография, обыски... Если хотите, я этим займусь.
— Справимся. Вам есть чем заниматься. — Олег Иванович посмотрел на часы над дверью. — Нас ждет Генеральный.
— Я что-то должен произнести?
— По ситуации.
— Не оплошать бы! — дурашливо ужаснулся Пафнутьев.
— Справитесь, — повторил Олег Иванович. — Как я понял, у вас уже есть что положить на стол.
— Чтобы уж не возвращаться к этому... — Пафнутьев долго колебался — стоит ли ему выкладывать все подробности, но в конце концов решил, что, если этим убийством займется прокуратура, все сведения выплывут сами по себе. — Эти двое убитых из салона... Они челябинские. На следующий день в этом же салоне была застрелена владелица заведения... Она — бывшая жена бывшего директора комбината железобетонных изделий. Директор Морозов был убит года два назад... Теперь она. Морозова. Сегодня этим комбинатом владеет Лубовский.
— Это случилось после того, как вы с ней познакомились?
— Да.
— Хорошее начало. Поздравляю.
— Рад стараться. Рядом с моим кабинетом — кабинет некоего Шумакова...
— Знаю.
— Надежный человек?
— Прокололся? — Олег Иванович был все так же бесстрастен, но понимал все с полуслова.
— Не буду утверждать, но мысль имею, — ответил Пафнутьев.
— Понял. — Олег Иванович что-то чиркнул ручкой на чистом листе бумаги, который лежал перед ним. Поднявшись, он сунул листок с записью в стол, повернул ключ в ящике и направился к двери. — Идемте, Павел Николаевич.
Кабинет Генерального прокурора располагался этажом выше, и Пафнутьев со своим провожатым, не торопясь, но и не задерживаясь, молча прошли по широким ковровым дорожкам до самого кабинета. Уже взявшись за ручку двери, Олег Иванович оглянулся на поотставшего Пафнутьева.
— Его зовут Евгений Александрович, — сказал он Пафнутьеву. — Запомнили? И еще... Ему не нужны подробности. Он политик. Ему важна ваша позиция, ваша решимость, если хотите. Здесь можете быть откровенным.
— А его позиция? — спросил Пафнутьев простодушно.
— Вы работаете? И работайте. Такая его позиция вас устраивает? В таком виде?
— Вполне.
— Вот и хорошо. А главное я сказал — он политик. Я могу не объяснять, что это означает?
— Я все понял, Олег Иванович.
Генеральный был плотен телом, пиджак на нем, форменный прокурорский пиджак с золотыми позументами и сверкающими бронзой пуговицами, был тесноват, из чего можно было сделать вывод, что прокурор чувствует себя моложе, чем выглядит, и вес набрал недавно, скорее всего, уже в этом кресле.
— Здравствуйте, — сказал Генеральный и, поднявшись из своего кресла, протянул руку. Рука была плотной, сильной, даже жаркой. — Мне говорили о вас. Я слышал, есть успехи?
— Не без этого, — дипломатично ответил Пафнутьев, скромно садясь на стул подальше от стола Генерального. Тот принял это его решение благодушно, другими словами, одобрил.
— Клиент у вас, как вы сами знаете... — Генеральный кивнул в сторону телевизора, и Пафнутьев понял — намекает на вчерашний репортаж из Кремля. — Непростой клиент. Поэтому юридическая обоснованность... Даже нет, — Генеральный задумался, — юридическая неуязвимость должна быть на первом месте. Вы понимаете, о чем я говорю? — Он пытливо посмотрел на Пафнутьева.
— Да, Евгений Александрович. Вполне.
— Ты показал ему снимки? — спросил Генеральный у Олега Ивановича.
— Они у него.
— Как он к ним отнесся?
— Спокойно. Он славно поработал. Ему уже есть что на стол положить.
— Не торопитесь, — сказал Генеральный, повернувшись уже к Пафнутьеву. — Нам нельзя опростоволоситься. Даже в самом малом. — Он молча ткнул пальцем в темный экран телевизора.
— Понимаю, — ответил Пафнутьев и подумал: «А ведь Генеральный не может говорить свободно и открыто даже в собственном кабинете».
— Но, с другой стороны, не следует слишком большое значение придавать подобным Передачам. Ваш клиент в состоянии оплатить свое еженедельное появление на экране, даже в обществе Папы Римского, не говоря уже о фигурах помельче. Есть проблемы?
— Возникают, но пока решаемые.
— Появятся нерешаемые — обращайтесь к Олегу Ивановичу. Он поможет.
— Спасибо, Евгений Александрович.
Генеральной кивнул, дескать, правильно ответил, и, снова поднявшись из кресла, протянул плотную ладонь:
— Желаю успехов.
— Буду стараться.
— Главное — не перестараться. — Генеральный подзадержал руку Пафнутьева в своей ладони. — В вашем случае это важнее. Вы согласны со мной?
— Конечно, Евгений Александрович! — горячо заверил Пафнутьев. — Я прекрасно понимаю особенности работы, которая мне поручена.
— Не исключено, что скоро ваш клиент получит некую должность. — Генеральный замолчал в некотором затруднении. — Это не должно вас расхолаживать. — Он назидательно и даже с некоторой доверительностью поднял вверх указательный палец. Дескать, там согласовано.
На этом прием закончился.
Часть вторая
Пафнутьев приехал в Челябинск уже к вечеру. Вышел из поезда, прошел по перрону, привыкая к новому воздуху, к новым запахам. Ему всегда казалось, что люди из одного города в чем-то едины, хранят какую-то общую тайну, у них свое понимание жизни, своя система поступков. И чтобы не оказаться в дураках, нужно не торопиться вступать с ними в контакт, стремиться понравиться или поразить их чем-то особенным. Надо привыкнуть, надо пропитаться их образом жизни, если уж на то пошло, то и запахами. Они не только объединены одной тайной, они в чем-то важном похожи друг на друга — такое ощущение испытывал Пафнутьев, прибывая в новые места.