Пронин Виктор Алексеевич. Банда 8

   — Обещаю.
   — Тогда все в порядке, — с облегчением произнес Халандовский и направился к воротам. Андрей уже выехал со двора и поджидал его на улице.
   — Кого встречаем? — спросил Андрей.
   — Хочешь знать? Скажу. Киллера.
   — Кого?!
   — Наемного убийцу. Профессия у него такая. Неплохой, кстати, киллер. Удачливый. На свободе опять же... Он тебе понравится.
   — Мы собрались кого-то убирать?
   — Пока нет, — беззаботно ответил Халандовский. — Пока только присматриваемся. Пока только разговоры. Как в песне поется... Разговоры скоро стихнут, а любовь останется. Слышал такую?
   — Нет. — Андрей покачал головой. — При мне таких уже не пели.
   — На мой возраст намекаешь?
   — Ох, Аркадий Яковлевич, — горестно вздохнул Андрей. — Каждый слышит тот намек, который желает услышать.
   Подошла московская электричка, но Халандовский нужного человека не увидел. Вместе с Андреем они прошли вдоль всей платформы, вернулись к табло расписания, убедились, что пришла именно та электричка, о которой договаривались, но наемного убийцу так и не увидели. И уже когда подошла следующая электричка, когда и она ушла, Халандовский увидел маленького тощеватого мужичонку не то с робким, не то с пакостливым взглядом. По чисто зэковской привычке тот сидел на корточках и курил. Причем и сигарета у него была какая-то зэковская — коротенький окурок, который наверняка обжигал ему пальцы и губы. Поплевав на бычок, он положил его на палец и щелчком отправил на рельсы.
   — Здравствуй, Вася, — подошел к нему Халандовский и присел рядом на корточки.
   — Привет, Аркаша... А кто это с тобой?
   — Это наш человек, Андрей.
   — Вас двое?
   — Третий ждет в надежном месте. А ты что-то запоздал?
   — Я никогда, Аркаша, не опаздываю. Я приезжаю, прихожу, прилетаю раньше. Всегда раньше.
   — Это правильно, — согласился Халандовский.
   — Я приехал почти за час до назначенного времени. И видел, как вы подъехали, как толклись тут, к кассиру приставали... Светились.
   — Был грех, — согласился Халандовский. — Пошли? Машина ждет. Вон она стоит, нас дожидается.
   — Черная «Волга»? — усмехнулся Вася.
   — Черная.
   — Давно я не пользовался черной «Волгой». — Вася поднялся, отряхнул штаны, подхватил какую-то сумочку и, ссутулившись, заворачивая носки туфель внутрь, неторопливо зашагал по платформе. — Как, говоришь, твоего друга зовут?
   — Павел Николаевич. Пафнутьев.
   — Надежный мужик?
   — Не думай об этом.
   — Хорошо. Не буду. — Вася сел на заднее сиденье, вжался в угол и затих там, положив свою тряпичную сумку на колени. — Лето, — произнес он, посмотрев в окно. — Не заметил, как и наступило. Надо же, как бывает... И как состарился, не заметил... Я вообще мало что в этой жизни успел заметить. У тебя так бывает?
   — Так бывает у всех, — неожиданно ответил Андрей.
   — Это хорошо, что ты так думаешь, — согласился Вася. — Меньше огорчений будет в конце. Единственное, чем хороша жизнь, — успеваешь привыкнуть к ее концу.
   Машина въехала во двор, Халандовский сдвинул половинки ворот, Андрей снова набросил на машину брезент. Иван Степанович сидел на почерневшем от времени крыльце и покуривал сигаретку. Увидев гостя, приветственно махнул рукой. Тот точно так же молча махнул рукой в ответ. Похоже, эти двое сразу друг друга поняли.
   — Хороший дом, — сказал Вася, окидывая взглядом черную избу.
   — Был, — откликнулся старик. — За зиму отсыревает так, что летом просохнуть не успевает.
   — Чаще топить надо.
   — Топлю.
   — Вася, — вмешался Халандовский, — а глоточек виски?
   — На работе не пью.
   — Это работа?!
   — Конечно. И еще неизвестно, где круче.
   — Пусть так... Знакомься... Это Павел Николаевич... Можешь называть его просто Паша... Паша, ты не против?
   — Только за.
   — Вася, — киллер протянул руку.
   — Паша.
   — Я вам нужен? — спросил Халандовский.
   — А на кой? — удивился Вася.
   — Тоже верно, — немного сник Халандовский, но быстро согласился, что незачем ему знать то, чего ему знать не положено. — Вот вам стол, — он показал на рассохшийся от времени черный стол, — вот вам скамьи... Прошу! — И он решительно направился на веранду, где Андрей уже успел немного освежить стол.
   Пафнутьев прошел в тень яблони, уселся так, чтобы солнце не било в глаза, поставил локти на стол и вопросительно посмотрел на Васю. Тот тоже уселся за стол, но по своей привычке как-то боком, закинув ногу на ногу и уперевшись спиной в ствол яблони.
   — Ну, что ж, — проговорил Вася. — Начнем... Как я понимаю, Паша, ты с той стороны баррикады? С противоположной?
   — Да, так можно сказать.
   — И только наличие общего друга позволяет нам с тобой присесть за этот стол.
   — Мы давно знакомы с Халандовским.
   — Я знаю, Аркаша ничего мужик. Мы с ним кое-что видели, и у нас была возможность проверить друг друга.
   — У меня с ним тоже были такие возможности.
   — Он не дрогнул?
   — Нет.
   — И не дрогнет?
   — Думаю, нет.
   — Ты занимаешься Лубовским? Зачем? С какой целью?
   — У меня такое ощущение, что его нужно посадить.
   — Похвальное желание. — Вася раскурил сигарету, пустил дым в ясное небо, оглянулся на веранду, где Халандовский с Андреем затеяли долгую беседу, потом сквозь сигаретный дым посмотрел на Пафнутьева, усмехнулся каким-то своим мыслям, поплевал на сигаретку и запустил ее щелчком в высокие заросли крапивы.
   — Я слышал, ты знаком с ним? — спросил Пафнутьев.
   — Работал на него, — будничным голосом ответил Вася. — И достаточно долго. Достаточно успешно.
   — В качестве кого?
   — В качестве наемного убийцы. Тебя это не шокирует?
   — Не-а, — беззаботно ответил Пафнутьев. — Нисколько.
   — Тогда ответь мне... — Вася помолчал. — Ты такой крутой или такой дурной?
   — И то и другое.
   — Хорошее сочетание, — кивнул Вася. — Такое встречается нечасто. Но встречается. Утешает мысль, что наш друг Аркаша не будет якшаться кое с кем... С шелупонью.
   — Я тоже на это надеюсь, — показал зубы и Пафнутьев. Но на Васю это не произвело ровно никакого впечатления. Он только опять усмехнулся про себя.
   — Чего ты хочешь от меня?
   — Зацепку.
   — Паша... — Вася помолчал. — Ведь мы с тобой друг друга понимаем, верно? Давая зацепку на Лубовского, я тем самым затягиваю петлю на собственной шее. Причем даже не знаю, кого мне больше опасаться — тебя или Лубовского. Видимо, ты не слишком хорошо его знаешь... Если он почувствует в тебе малейшую для себя опасность... Ты знаешь, как он поступит?
   — Он постарается эту опасность устранить.
   — Нет, Паша. Ошибаешься. Он не будет стараться. Он просто устранит. Тебя, Паша. Он сейчас высоко летает. Ему нельзя рисковать. Слишком многое на кону. Ему светит высокая должность. И он ее получит. Станет государственным деятелем. На него будут работать спецслужбы. А они умеют работать. Потому что на кону уже государственные интересы. Суть такова... Лубовский может быть всем по фигу, но государство надо хранить. Всеми средствами. Паша, всеми.
   — Я — одно из них, из этих средств, — сказал Пафнутьев, хотя секунду назад такой мысли и близко не было в его беззаботной голове. — Да, — добавил он, — я правильно сказал.
   Вася долго смотрел на него, прищурившись, потом тяжко вздохнул, окинул легким взором двор, заросли крапивы, машину под брезентом, опять вздохнул. Вынув пачку сигарет, некоторое время задумчиво ее рассматривал.
   — Не верю, — наконец сказал он.
   — И правильно делаешь, — не задумываясь, брякнул Пафнутьев.
   — Если бы ты был тем, за кого себя выдаешь сейчас... Я бы тебе не понадобился. Значит, блефуешь. Не надо со мной блефовать. За блефом — ложь. А в моем деле нет ничего страшнее. Лубовский меня заказал. Я слишком много знаю. За мной охота. И у меня такое подозрение, что она не будет продолжаться долго. Если Лубовский узнает, что у тебя есть на него зацепка, он закажет и тебя. Ты ведь, Паша, не первый следователь, который пытается подобраться к нему. И не второй. Тебе подложили свинью, Паша. Тебе подложили свинью, когда дали это задание. Хочешь совет?
   — Хочу.
   — Линяй, — и Вася откинулся назад, упершись спиной в ствол яблони.
   — Рад бы, — сказал Пафнутьев со вздохом. — Рад бы, да не могу.
   — Почему? — удивился Вася.
   — Вот здесь напряглось, — Пафнутьев положил растопыренную ладонь на грудь, — и не отпускает. И не отпускает, — повторил он.
   — И не отступишься? — уже с легким интересом спросил Вася, наклонившись грудью к столу.
   — Не отступлюсь.
   — Ну, ты даешь, мужик! — развеселился Вася. — Аркашка сказал, что ты кое-какие бумаги прихватил у Лубовского?
   — Прихватил.
   — Челябинские есть?
   — Есть.
   — Там и копай. Адресок один дам. Но с условием... Ты этого человека нигде не светишь. Ни по пьянке, ни по трезвой, ни Аркашке, ни мне, ни в блокнотике, ни в календарике... Заметано?
   — Заметано.
   — У этого человека есть бумажки, хорошие бумажки. Лубовский о них не знает. Не всегда он был такой умный да предусмотрительный. Сошлешься на меня.
   — И как тебя назвать?
   — Вася.
   — И все?
   — Этого достаточно. Я даю адрес, ты его запоминаешь. Он у тебя нигде не записан. И телефон дам. Встретитесь. Если получится, поговорите. Если не получится — не взыщи. Годится?
   — Годится.
   — Иначе будут трупы.
   — Понял.
   — И еще... Хорошо, если бы никто не знал, что ты поехал в Челябинск. Там есть комбинат железобетонных изделий. Он принадлежит Лубовскому. Он не всегда ему принадлежал. У него были другие хозяева. Их больше нет.
   — Ты поработал?
   — Тогда мы вместе с Лубовским работали.
   — Знаешь что-нибудь о взрыве джипа позавчера?
   — Мудаки. Могли бы посоветоваться. Пожлобились. За что и поплатились.
   — Это они поплатились?
   — Ты вышел на них?
   — Немного опоздал, — сокрушенно ответил Пафнутьев.
   — Шустер. — Вася одобрительно покачал головой. — Молоток. Хочешь, скажу, как можно обыграть Лубовского? Играй на опережение. Пугай. Он сейчас пугливый. Он всего боится. Он даже насморка боится. Знаешь, что с ним происходит... — Вася некоторое время смотрел в яблоневую листву, потом медленно поднял глаза на Пафнутьева: — Нервничает. Не надо бы ему этих ребят трогать. Выждать бы... А он решил на следующий день... Так нельзя. Это ошибка.
   — Почему?
   — Невозможно подготовить чистую работу за такое короткое время. Следы остаются. Ты знаешь — следы всегда остаются, — усмехнулся Вася и похлопал Пафнутьева по руке. — Тебе ли этого не знать.
   — Ты тоже оставлял следы?
   — Конечно.
   — Как же с рук сходило?
   — Видишь ли, Паша, я оставлял следы не только истинные, их нельзя не оставить, я оставлял и ложные. На мое счастье, не нашлось человека, который бы отличил ложные следы от истинных. С тобой вот, к счастью, не встретился. Ладно, — Вася решительно поднялся, — работа закончена, пошли хлопнем по глоточку. Если там еще что-то осталось.

* * *

   Утро следующего дня оказалось для Пафнутьева самым хлопотным. Андрей вовремя покинул гостеприимную Немчиновку, вовремя доставил Пафнутьева к месту работы, потом пришел комендант и вручил Пафнутьеву ключи от новой квартиры, в том же доме, на том же этаже.
   Позвонил из больницы Лубовский.
   — Павел Николаевич? — спросил он вкрадчиво, но все же сумел своему голосу придать необходимую жесткость.
   — Да, это я! — воскликнул Пафнутьев, все еще пребывая в приподнятом утреннем настроении.
   — Лубовский беспокоит.
   — Здравствуйте, Юрий Яковлевич! Как вы себя чувствуете?
   — Уже гораздо лучше. Раны затянулись, швы сняли, гипс тоже сковырнули.
   — Вам накладывали гипс?! — ужаснулся Пафнутьев.
   — Шутка, — холодно пояснил Лубовский.
   — Слава тебе, господи! — продолжал дурачиться Пафнутьев, пытаясь сообразить — что бы ответить Лубовскому, когда тот спросит о бумагах. И тот спросил, не скрывая своей озабоченности:
   — Павел Николаевич... Мне приятно слышать ваши радостные возгласы по поводу моего здоровья, но я звоню по другому поводу...
   — По какому же? — успел вставить Пафнутьев.
   — Павел Николаевич... Мне еще трудно говорить, поэтому прошу не перебивать меня.
   — Конечно, конечно! Если я вас невзначай перебил, Юрий Яковлевич, то только по одной причине — уж больно неожиданным оказался ваш звонок. Я только вошел в кабинет, а тут вы звоните... Поэтому немного растерялся, с вашего позволения...
   — Бумаги, Павел Николаевич! Мне срочно нужны бумаги, которые оказались у вас не совсем законным образом.
   — Я их изъял на месте преступления и приобщил к делу, — сообразил наконец Пафнутьев, что ответить.
   — Не понял?
   — Бумаги, обнаруженные мной в обгоревшей машине, которая взорвалась прямо под вами, Юрий Яковлевич, я приобщил к делу. Вы не переживайте, пожалуйста, они все пронумерованы, все в сохранности. Их сейчас изучают специалисты.
   — Какие специалисты? — На этот раз голос Лубовского можно было назвать помертвевшим. — Я вас об этом не просил.
   — Я обязан был это сделать, уважаемый Юрий Яковлевич, поскольку мне поручено изучить все обстоятельства, связанные с покушением на вашу жизнь. Возможно, в бумагах скрыты следы злодеев, которые затеяли это кошмарное преступление. Ведь вы знаете — погиб ваш водитель, погиб охранник... Причем обстоятельства поистине кошмарные! Одному из них оторвало голову, не помню, правда, кому именно — не то водителю, не то охраннику. Но в любом случае я, конечно, уточню, кому именно...
   — Остановитесь, Павел Николаевич, я задыхаюсь в ваших словах, у меня нет больше сил слушать!
   — Я могу переменить тему! Дело в том, что...
   — Не надо менять тему. Не надо ничего говорить. Вы меня просто послушайте!
   — Охотно! У нас с вами наладился хороший деловой контакт, и мне всегда приятно знать, что я могу обратиться к вам по любому вопросу, касающемуся порученного мне задания, которое...
   — Вы неправильно поняли характер задания, которое вам поручено. Вам не нужно ловить преступников. Вам не нужно уличать меня в чем бы то ни было. Вам нужно закрыть это уголовное дело, Павел Николаевич. Закрыть дело за отсутствием состава преступления. И все. И езжайте в свою Тьмутаракань с чувством выполненного долга. С чувством глубокого удовлетворения, с чувством восторга и упоения, наконец. Если так вам больше нравится.
   — Вы хотите сказать...
   — Да ничего я не хочу сказать! Если я хочу что-то сказать, я просто говорю. И вам сейчас сообщаю открытым текстом — от вас ждут заключения о закрытии уголовного дела в отношении меня по причине отсутствия состава преступления.
   — Но в таком случае как быть с покушением на вашу жизнь? Ведь вы не станете отрицать, что оно было! И люди, совершившие это особо опасное деяние...
   — Забудьте о них, прошу вас! Они в прошлом.
   — Вы хотите сказать, что их больше нет? — дурацким голосом спросил Пафнутьев и, похоже, этим окончательно вывел Лубовского из себя.
   — Да! — заорал он в трубку, уже не сдерживаясь. — Да, черт вас подери! Их нет!
   — Куда же они подевались? Скрылись? Но кто может дать гарантию, что завтра они снова не...
   — Я вам даю такую гарантию! Я! Это вас устраивает?
   — Извините, Юрий Яковлевич, но я не могу принять вашу гарантию.
   — Почему?!
   — Потому что вы заинтересованное лицо.
   — В чем я заинтересованное лицо?!
   — Вы являетесь жертвой преступления. На вас совершено покушение, и я вовсе не исключаю, что преступники вышли на вас и сумели путем угроз и шантажа запугать, лишить твердости духа... Такое бывает очень часто, могу вас заверить! Как нам быть? Откликнуться на вашу просьбу и простить их? А закон? Я подозреваю, что ваши слова продиктованы вовсе не желанием справедливо покарать преступников, возможно, вы хотите их выгородить? — с легкой лукавинкой в голосе спросил Пафнутьев.
   — Они в этом уже не нуждаются, — проговорил Лубовский и откинулся на подушку, не в силах больше продолжать этот идиотский разговор.
   — Как с ним? — спросил охранник.
   — Пусть погуляет немного... По-моему, полный кретин. Я таких еще не встречал.
   — Но ведь вы такого и хотели, Юрий Яковлевич.
   — Ну, не настолько же! — простонал Лубовский, и на этот раз улыбка тронула наконец его губы. — По-моему, перестарались мои ребята из прокуратуры.
   — Иногда усердие превозмогает разум, — рассудительно заметил охранник.
   — Где ты такое вычитал?
   — В календаре, — невозмутимо ответил человек с коротким черным автоматом на животе.
   А Пафнутьев, положив трубку, усмехнулся, как человек, который одержал пусть маленькую, но неожиданную и важную победу. И только тогда увидел, что в кабинете стоит еще один человек — его новый знакомый Шумаков, который терпеливо дожидался, пока закончится его затянувшийся разговор с Лубовским.
   — Колотится мужик? — спросил он, указывая на телефон.
   — Да все о своих бумагах печется.
   — Договоры, наверно, соглашения о намерениях, купля-продажа... Отдал бы ты ему, в самом деле... На кой они тебе — по делу там наверняка ничего нет.
   — Конечно, отдам! — Пафнутьев чуть раздраженно махнул рукой. — Но не бежать же мне прямо сейчас в больницу!
   — Я могу сбегать. — Шумаков подошел к столу и взял из стопки визитных карточек Пафнутьева один квадратик. — Это ты попросил, чтобы они наручники изобразили, или сами догадались?
   — Не было у них другого символа нашей деятельности, вот и пришлось на наручниках остановиться.
   — Красивая визитка, — продолжал Шумаков. — Подаришь?
   — Бери, конечно, — Пафнутьев беззаботно махнул рукой.
   — Я вижу, они здесь указали не только твой телефон, но и свой собственный... Видимо, в рекламных целях. — Он показал Пафнутьеву микроскопический текст на оборотной стороне визитки.
   — Да, действительно, — согласился Пафнутьев. — А я и не обратил внимания. Но с другой стороны — почему бы и нет? Люди заказывают визитки тысячами, и на каждой маленькая рекламка... Голь на выдумку хитра, — подвел Пафнутьев итог своим словам.
   Подойдя к сейфу, он открыл его и некоторое время молча рассматривал содержимое. Пафнутьев сразу понял — кто-то сюда заглядывал. Верхняя папка уголовного дела, продуманно положенная чуть наискосок, была сдвинута. Только он мог это заметить. Сработала его давняя хитрость — укладывать документы особым образом. Человек, не знающий об этом, никогда не догадается, что документы лежат не просто так, а в строгом, выверенном порядке.
   — Так что, забросить бумаги Лубовскому? — опять напомнил о себе Шумаков. — Мне все равно в ту сторону сейчас ехать.
   — А на фиг они ему в больнице? — спросил Пафнутьев. — Выпишется, я сам и отвезу.
   — Ну, как знаешь, — в словах Шумакова прозвучала досада.
   А Пафнутьев про себя подумал — уж если квартира вскрыта, если там проведен хороший обыск и об этом уже многие знают, даже в центральном здании Генеральной прокуратуры, то почему Шумаков не спросит, не задаст ни единого вопроса, не поинтересуется — что пропало? А потому, ответил себе Пафнутьев, что он все знает, причем знает не понаслышке, не с чужих слов, ему прекрасно известно, что искали, что нашли и чего не нашли.
   Ушел раздосадованный Шумаков.
   Пафнутьев вернулся к изучению уголовного дела.
   Позвонил Халандовский и сказал коротко: «Все в порядке». Это означало, что документы, бумаги, или как там еще назвать содержимое обгорелого портфеля, в немчиновском надежном месте. Пафнутьев, по совету киллера Васи, начал продумывать свою командировку в Челябинск, как снова раздался звонок.
   — Павел Николаевич? Здравствуйте! Это я, Морозова. Вы меня помните?
   — Морозова?
   — Вы у меня заказывали визитки. А потом внимательно осматривали трупы моих сотрудников. Неужели подобное можно забыть?
   — Подобное не забывается, Ирина Александровна. Я рад, что вы позвонили.
   — А я рада, что дозвонилась до вас. Приезжайте, Павел Николаевич! Я вас жду.
   — Вот так сразу? — растерялся Пафнутьев.
   — Приезжайте, не пожалеете.
   — Может быть, чуть попозже, Ирина Александровна?
   — Павел Николаевич... Если думаете, что приглашаю вас на свидание, на чашку чая или рюмку водки... Ошибаетесь. Может быть, когда-нибудь, путь попозже, как вы говорите... Павел Николаевич, я ведь не совсем пустой человек, знаю, чем вы занимаетесь... Я внятно выражаюсь?
   — Вполне.
   — И потому говорю открытым текстом — бросайте все, прыгайте в машину и неситесь сломя голову на Зубовский бульвар.
   — А знаете, Ирина Александровна, я так и сделаю. Что-то мне подсказывает — это будет правильный поступок.
   — Вам подсказывает не что-то, а кто-то... Это я вам подсказываю.
   — Несусь! — воскликнул Пафнутьев.
   — Несутся куры, Павел Николаевич! А вы — мчитесь. — И Морозова первой положила трубку.
   — Крутая тетенька, — пробормотал Пафнутьев, усаживаясь в машину. — По Садовому кольцу до Зубовского бульвара, — сказал он Андрею. — А там покажу.
   — Что-нибудь случилось?
   — Не знаю. Похоже, да. Приедем — разберемся.
   — Лубовский не возникал?
   — Поговорили.
   — За нами «хвост», — сказал Андрей. — Отрываемся?
   — Помигай им, дескать, видим вас, дескать, знаем о вас, дескать, любим.
   — В ответ мигают, — сказал Андрей через некоторое время. — Открыто работают. Силу чуют.
   — Оторваться сможешь?
   — Попробую.
   — Оторвись. Чтобы знали, насколько велика их сила, насколько мала.
   Выждав момент, Андрей вильнул вправо сразу на два ряда, а через сотню метров вообще прижался к правому бордюру и нырнул в переулок. «Жигуленок», который совсем недавно самоуверенно мигал ему, оказался в общем потоке и ничего сделать не смог — пронесся мимо, и только в последний момент Андрей увидел сквозь стекло растерянные лица преследователей.
   — Слабоваты ребята, — сказал Андрей. — Не тем бы им заниматься.
   — А чем?
   — Частным извозом. Для них — в самый раз. И как бы при деле, и в семью доход. Ну кто же едет в крайнем левом при слежке... Ехать надо во втором ряду справа.
   Морозову Пафнутьев нашел в ее кабинете. Трупы увезли, кровь смыли, пробитые пулями дыры в мебели кое-как заделали, но сидела Морозова так, будто все это еще было нетронутым, казалось, до сих пор лежали, изрешеченные пулями, ее помощники, до сих пор пол был залит кровью и громыхали в коридоре шаги людей, чужих и равнодушных.
   — Разрешите? — Пафнутьев несмело просунул голову из коридора в кабинет.
   Морозова, не отвечая, быстро поднялась, подошла к двери, почти втащила Пафнутьева в кабинет и приникла к его груди, положив руки на плечи. Пафнутьев постоял некоторое время в неподвижности, осторожно погладил женщину по спине, не решаясь отстранить, подвел к директорскому креслу и усадил на мягкое сиденье.
   — Простите, — сказала она, приложив белый платок к глазам. — Столько всего за последнее время, что я немного поплыла. Вам не кажется?
   — Может быть, самую малость, — предположил Пафнутьев.
   — Значит, все-таки есть, — горестно заключила Морозова и, убрав платок от лица, посмотрела на Пафнутьева почти веселыми глазами. Заплаканными, мокрыми, но веселыми.
   — Рад вас видеть в добром здравии. — Это все, что смог произнести Пафнутьев в эти минуты.
   — Я тоже. И поверьте, Павел Николаевич, наш обмен любезностями — это не пустые слова.
   — Догадываюсь.
   — Мы с вами в одной лодке.
   Пафнутьев озадаченно склонил голову к плечу, пытаясь понять значение этих слов.
   — Возможно, — проговорил он неуверенно.
   — Не надо! — Морозова досадливо махнула рукой, как бы отметая ненужную любезность гостя. — Мы можем говорить более откровенно. Хотите?
   — Хочу.
   — Готовы?
   — Я вообще-то всегда готов, еще с пионерских времен.
   — Не надо! — Морозова опять сделала отбрасывающий жест, но на этот раз она отметала не вежливые пафнутьевские слова, а слова пустые и ненужные. — У меня в Генеральной прокуратуре есть добрые знакомые.
   — Это хорошо, — оценил Пафнутьев.
   — Они появились недавно, с год назад. Мы славно сотрудничали. Хотели изобличить Лубовского в убийстве моего мужа.
   Следователь, который пытался это сделать... Исчез. Вам это известно?
   — Теперь, когда отдельные картинки в моем сознании соединились в одно изображение, могу сказать — да, мне это известно.
   — Год назад я частенько бывала в прокуратуре... По вызову следователя. Хотя исчез он сам, но знакомства остались. Эти люди сказали мне о характере вашей работы.
   — И правильно сделали, — кивнул Пафнутьев.
   — В каком смысле? — не поняла Морозова.
   — Если бы они не рассказали вам о моей работе, мы бы сейчас не разговаривали.
   — Не обижаетесь на меня за то, что я так нагло затащила вас сюда?
   — Что вы, что вы! Я вам за это чрезвычайно благодарен.
   — Не шутите?
   — Есть вещи, которыми не шутят, — веско сказал Пафнутьев.
   — Ну, что ж... Тогда продолжим.
   Но продолжить не удалось — в кармане Пафнутьева запищал мобильник. Поскольку его номер знали немногие, он приложил палец к губам, давая понять Морозовой, что просит небольшую паузу в разговоре.
   — Слушаю, — сказал он.
   Звонил Андрей.
   — Павел Николаевич, я стою здесь, у двери, в которую вы вошли. У вас все в порядке?
   — Вроде как бы...
   — Дело в том, что «жигуленок», от которого мы оторвались полчаса назад, стоит рядом со мной.
   — И как это понимать?
   — Понимать это надо так — они знали, куда мы едем.
   — Но этого даже ты не знал!
   — А они знали, Павел Николаевич.
   — Об этом даже я не знал сорок минут назад!