Прошкин Евгений Александрович. Магистраль

   Шорохов, покашливая от нетерпения, подался вперед, но табло на ее корректоре все равно не разглядел. Пока она не соизволила включить прибор, Олегу оставалось только гадать, какое там у них было совместное вспоминание. Одна гипотеза, впрочем, вертелась, но он не верил, что мог сам себе закрыть… закрыть это… с Прелестью. Нужно быть слабоумным, нужно вовсе не иметь головного мозга, чтобы добровольно отказаться от таких воспоминаний. С Асей! Хотя… там же всего десять секунд… Если это было именно то, о чем Олег думал, и в течение десяти секунд это уже закончилось… Тогда, пожалуй, лучше и не помнить…
   — Десять секунд, — с ухмылкой подтвердила Прелесть. — Еще один сектор, около часа… Это ночью где-то. Не знаю, я тогда на операции была. И еще одна группа… Раз, два, три… Из трех секторов. Очень тесно.
   Шорохов, чтобы занять руки, подлил себе чаю. Спохватившись, подлил и Асе.
   “Ночью, когда она была на операции” — это относилось к гостинице. Олег не помнил, что там случилось, но подозревал, что ничего хорошего. В памяти болтались какие-то тени, скорее даже призраки… Что-то связанное с гостиничными путанами. Ни к чему это, решил Олег.
   С “тесной группой” было проще — в нее вклинивалась долгая беседа с Лисом, поэтому Шорохов как минимум понимал, о чем речь. Но если закрыл — значит, так надо.
   И к этим двум эпизодам — какие-то десять секунд…
   — А еще?… — спросил Олег.
   — Все. — Прелесть показала ему корректор, и он убедился: действительно, все.
   — Я готов. Что там у нас пропало? С тобой вдвоем…
   — Ты серьезно?!
   — Вполне. Давай-давай, а то передумаю. Ася фыркнула и подняла корректор…
   Олегу сделалось грустно. Настолько грустно, что впору было пальнуть себе в висок. Но не из станнера же…
   Окурков в пепельнице заметно прибавилось, фантиков тоже. Прелесть, скучая, крутилась в кресле Василия Вениаминовича.
   — Так что ты там про моих родителей?! — вскинулся Шорохов. — Ася, ты женщина, и бить тебя не положено, но учти!… — Он нахмурился и спрятал кулак. — Фу… Так это… и правда, ерунда. Что же ты не предупредила?!
   — Предупреждала. Не поверил.
   Олег раздосадованно хлопнул по столу. Пятнадцать минут паралича — и ради чего? Ради воспоминания о том, как его напарница увидела свою фотографию в новом паспорте и что-то такое сказала, и он что-то такое ответил, и она, понятное дело, тоже ответила, и…
   И в итоге Лопатин, умаявшись слушать этот хай, закрыл обоих.
   — Весьма содержательно… — покачала головой Прелесть.
   — Н-да… Больше ни секунды?
   — Больше ничего.
   — Где же дорога в школу? Туда и обратно.
   — И мое согласие на службу…
   — Я точно знаю, что мне известен адрес базы, — медленно проговорил Олег. — Я должен его знать… Но не знаю.
   — Да-да… — кивнула Прелесть.
   — Но я убежден!… — воскликнул Шорохов и замолчал.
   “Убежден” теперь относилось к прошедшему времени. “Был убежден” — так вернее. Олег не сомневался, что его возили в школу — именно в задрипанном “ЛиАЗе”. Его не сильно смущала потеря адреса, ведь он полагал, что это дело рук бдительного Вениаминыча. Он смирился даже с отсутствием самих “ЛиАЗов”, но исчезновение воспоминаний о той поездке объяснить было невозможно.
   Впрочем, воспоминания как будто оставались на месте: Щелковский автовокзал, жара, три автобуса, пылища, лес за окном… лес за окном… снова лес, лес, лес… потом сразу — ворота. КПП, липовые гэбэшные сержанты, черные усы Хапина. Воспоминания были, но они словно такими и родились — уже урезанными. И нельзя сказать, что Олег не смотрел на дорогу… Как раз смотрел, и внимательно. Это его и удручало. Смотрел — и что же запомнил? Деревья, сплошные деревья… И красные звезды на зеленых воротах. Приехали, стало быть…
   — Школа есть, но адреса у нее нет, — печально подытожила Ася. — Вздор какой… Не на Марсе же она находится…
   — Она в нашей памяти, — ответил Шорохов. — Это все, что нам о ней известно.
   “И не только школа, — уточнил он про себя. — У некоторых вместе со служебными адресами пропадают и домашние И не из памяти пропадают, между прочим. Там-то они остаются. А пропадают из жизни. И это скорее паршиво, чем как-либо еще…”
   — С вербовкой у тебя тоже не прояснилось? Нового ничего?…
   — Сказала же, нет! — раздраженно отозвалась Прелесть. — У меня… — Она подвигала пустую пачку “Салема” и нехотя взяла его “Кент”. — У меня хуже, Шорох. Я надеялась, это все из-за коррекции… А ни фига, оказывается. Коррекция ни при чем. Это с мозгами беда.
   — Ну прям уж!…
   — Заглохни. Я кое-что помню. Чего на самом деле не было. То есть не могло быть. Никак… Просто по времени не складывается. Параллельные какие-то события… то есть… — Она почувствовала, что не в силах объяснить, и длинно вздохнула.
   — У меня тоже параллельные, — поделился Шорохов. — После одной операции. Да ты в курсе — я про того хромого с пистолетом, которого ты на лестнице прищучила.
   — Это совсем другое. Мои раньше возникли, понимаешь? Синхронно со школой. И весь год, что я там провела… я вроде и не там была.
   — А где же? — удивился Олег.
   — Хм… — недоуменно произнесла Ася. — Просто… жила. Но я же этот год на базе проторчала! Безвылазно! — Она прижала руки к груди, будто Шорохов ей не верил. — Хотя, может, и не год… Последнее время у меня все так одинаково было, все сливалось… работа-дом, работа-дом… друзья-подруги… Школу я помню намного лучше. Тебя помню, Хапина…
   — А Ивана Ивановича?
   — Дался тебе твой Иван Иваныч! Вот его точно не было.
   — Иванов был. Был и есть, в отличие от меня, например… — решился наконец Шорохов. — Меня ведь нет. Я специально искал. Нет меня…
   — А что у тебя по легенде? Что с твоим клоном?
   — Не знаю. Я же говорю, его нет! Исчез.
   — А мой умер, — тихо сказала Прелесть. — Буквально на днях. Год за меня прожил, пока я в школе была… И умер. Умерла… В тот же день, когда нас Лопатин к себе взял. Родиться для того, чтобы умереть… Как это грустно… Они не только живут, они и умирают за нас. Это ведь я должна была… — Ася отвернулась. — Клоны идут по нашим судьбам. Проходят то, что должны были пройти мы…
   — Это всего лишь куклы.
   — Какие же они куклы?…
   — Куски мяса, похожие на нас, не более того. Манекены, не имеющие права выбора. Запрограммированные до самого конца.
   — У моей программа была короткая… Очень короткая. Двадцать восемь лет, из них двадцать семь — чужие, прожитые не клоном, а мной. А ей оставался всего один годик…
   — Пусть и тому радуется. Если б не твое решение прийти в Службу, она бы вообще на свет не появилась. Он, — поправился Олег. — Он, клон.
   — Мое решение… Дело в том, что я его не принимала. Как-то оказалась на базе… каким-то образом… А помню другое… простую жизнь, скучную. Хотя прожить ее за меня должна была она. Мой клон.
   — Не думаю, — сказал Шорохов. — Здесь либо совпадение, либо еще что-то. Глюки у всех бывают. У меня такой же завелся, и ничего.
   — Ты опять про Иванова? Вот уж и впрямь глюк! Забудь о нем.
   — Угу… — промычал Олег.
   Он не стал говорить Асе, что с удовольствием очистил бы память от этого никчемного персонажа, но опасался, что вместе с Ивановым придется закрыть и всю учебу. Иван Иванович лез ему на глаза слишком часто, и рассортировать проведенные в школе полгода на минуты “с Ивановым” и минуты “без Иванова” не представлялось возможным. Его навязчивое присутствие было так же плотно встроено во все воспоминания, как… Шорохов неожиданно подобрал хорошее сравнение: как встроен домашний адрес в повседневную жизнь обычного человека. Вырви адрес — жизнь превратится в дуршлаг. Закрой Иванова — и от лекций останутся одни “здрасьте — до свидания”. А кроме того, Иванов существовал в действительности. В отличие от Асиного “неучтенного” года и всего прочего, что может наизобретать переутомленный женский ум, Иванов был реален — настолько, что сумел воспользоваться станнером.
   — Закрой его, — посоветовала Прелесть. — Я бы тоже себе что-нибудь закрыла… Если бы знала, что.
   — Тот сектор трогать не будем? Где мы из-за твоего паспорта поссорились.
   — Мы же не поссорились… — пожала Ася плечами. Она сидела смурная и крутила на столе две сигаретные пачки, теперь уже обе пустые.
   — Зря я с этим корректором затеял… — проговорил Олег. — Ничего не выяснили, только мозги друг другу запудрили…
   — Почему же? С тобой ясно: наплевать на Иванова, прекратить напрягаться насчет школы — и все будет в порядке.
   — Наплевать на клона, прекратить напрягаться насчет чужого года… — тем же тоном произнес Олег.
   — Я пытаюсь… Ой, Вениаминычу-то мы конфет не оставили!
   — Он про них и не узнает.
   — Неудобно…
   — Скажем, что я все съел, — предложил Шорохов.
   Прелесть рассмеялась. Олег отметил, что успокаивается она так же быстро, как заводится. Может, Лопатин прав, и она заурядная баба?… С бардаком в голове и с готовой могилой, уже занятой клоном.
   “Невеселое приобретение, — подумал Шорохов. — Но у нее есть хоть что-то. Могила. У меня нет ничего. Кроме собственного бардака. И еще, наверно, этой бабы с ее бардаком и с ее загнувшимся клоном. Богато живешь, Олежек…”
 

* * *

 
   Отца Криковой привезли в половине второго. В герметичном ящике из твердого оранжевого пластика с мудреными цифровыми замками. Контейнер был тяжелый — двое курьеров и двое местных операторов, затаскивая его в комнату, пыхтели, сшибали ногами стулья и оставляли на полу пунктирные дорожки пота. Пятый, обаятельный качок с неглупым взглядом и поэтическим позывным “Дактиль”, нес коробку из-под маленького телевизора.
   — Координатор будет? — осведомился он. — Или Лопатин вас решил под танки бросить?
   — У Василия Вениаминовича дела, — сухо ответила Прелесть.
   — Дела… — буркнул курьер. — Дела у него, да… Координатор обязан в каждом фальшаке участвовать лично. В таком — тем более. Сами-то знаете, кого загружаем?
   — Главное, чтобы ты вовремя забыл, — сказал Олег. На Лопатина он был зол, но считал, что это касается только их отряда. Того же мнения придерживалась и Ася, хотя специально они эту тему не обсуждали.
   Василий Вениаминович позвонил в гостиницу рано утром и велел обоим явиться в бункер. Его самого они уже не застали, зато нашли на столе подробную инструкцию с указанием места и времени. Дата “10.08.2003” была жирно подчеркнута, и Шорохов понял, что операция по Криковой уже началась.
   Свое отсутствие Лопатин объяснил одним словом “занят”. Что ж, по крайней мере не городил семь верст до небес. Честно признался, что переваливает всю ответственность на Олега и за компанию — на Прелесть.
   Едва ли Василий Вениаминович боялся местной Криковой — здесь, в две тысячи третьем, ей было всего тридцать. Она занималась какой-то коммерцией и потихоньку налаживала контакты с Мосгордумой — пока еще не для стимуляции бизнеса, а так, ради престижа. О Службе она, понятно, ничего не знала. В отличие от той же гражданки образца две тысячи сорокового с чем-то — вице-спикерши, миллионерши и ведьмы европейского масштаба. Вот от нее, как подозревал Шорохов, Василий Вениаминович и зарылся — предварительно подготовив все, включая контейнер с семидесятилетним Криковым. С клоном, разумеется.
   К дому в Крылатском груз доставили на обыкновенной “Газели”. Пронести такой ящик незаметно не удалось бы ни днем, ни ночью — к этому никто и не стремился. Курьеры, переругиваясь, доперли его до лифта и, пока спускалась кабина, уселись на крышку передохнуть.
   С квартирой проблем не возникло, если не считать того, что Олегу пришлось пальнуть четыре раза: в домработницу, в сиделку и в массажиста. В массажиста — дважды, поскольку тот начал убегать. После этого Шорохов позволил войти Асе. Станнером она владела не хуже, однако Олег, как мог, пытался избавить ее от потрясений. Главные потрясения были еще впереди.
   Двух женщин и дюжего мужика отволокли в гостиную, рассадили по креслам и добавили еще по два разряда — “контрольные выстрелы” Прелесть взяла на себя.
   Квартира у Крикова оказалась почти шикарной, для пенсионера — так даже и не шикарной, а королевской. Три комнаты, хороший ремонт, отнюдь не дээспэшная мебель. Телевизора не нашлось разве что в сортире, но там и без этого было уютно и здорово. Словом, бизнес-леди окружила папеньку заботой по классу “люкс”: к достойному жилью прилагался и достойный уход. По пятницам старика Крикова посещал не то колдун, не то диетолог, но сегодня, слава богу, была не пятница, и в гостиной расслаблялись только трое.
   При всем при этом дочь грезила увидеть отца издыхающим медленно и тяжко. Тот, как назло, умрет тихо — скоро, уже через пару месяцев. А спустя сорок лет, когда Криковой самой стукнет семьдесят, она осознает, что детская мечта — это святое и что хотя бы раз в жизни мечта должна исполниться.
   Время исполнения она выбрала удачно: молодая Крикова улетела в Таиланд и не могла ей ни помочь, ни помешать, да к тому же получила бесспорное алиби.
   Криков-прототип тоже был эвакуирован, но уже стараниями Службы. Около полудня с ним связался “приятный баритон” из наградного отдела и пригласил на вручение звезды Героя России. У подъезда его ждала черная “Волга” с казенными номерами. Водитель попался симпатичный и разговорчивый, но бестолковый — завез Крикова черт знает куда, влез во все пробки, какие только встретились, да еще и проколол колесо. Затем орденоносца ожидали новые волнения: по дороге должно было выясниться, что награждают не его, а какого-то однофамильца, что кто-то и что-то фатально перепутал, что кому-то там уже мылят шею, что его, конечно, отвезут обратно, с тысячью извинений, конечно же, отвезут, но сначала поменяют второе колесо…
   Старческая наивность иногда превосходит даже наивность детскую. Но Крикову она должна была обеспечить лишних два месяца жизни.
   Дактиль покорпел над замками, и покатая крышка, пшшшикнув, как банка пива, но раз в двадцать громче, слегка приподнялась. По комнате распространился горький запах миндаля. Крышку отсоединили и приставили к стене — закругленный контейнер, напоминавший аварийный буй, стал похож на простое корыто. Внутри, в мутном зеленоватом бульоне, плавало тело.
   Ася лишь бросила на него взгляд и отшатнулась.
   — Как гроб… — проронила она.
   — В гробах, Прелесть, мертвые, — отозвался Дактиль. — А эта тушка живее всех живых.
   Тело парило в плотной жидкости и, будто покачиваясь на волнах, изредка касалось локтями гладких стенок. Кожа у клона была синюшно-белая, и, хотя кое-где по ней расползлись старческие пигментные пятна, она все же производила впечатление здоровой. Клон выглядел гораздо лучше, чем средний мужчина, доживший до семидесяти лет, — если не принимать во внимание того, что он не двигался и не дышал.
   Шорохов смотрел на тело с неприязнью, но без страха — пока клон был не активен, пока он не стал человеком, ничего хуже вони от него ждать не приходилось. Такая копия была у каждого, и у самого Олега тоже.
   Школа — как бы Шорохов ни сомневался в ее реальности — дала ему общие сведения и об этом. В недалеком будущем клонирование выделится в целую отрасль, но лишь как производство донорского материала. С евгеникой и биоинженерией, тем более — каким-либо тиражированием, оно не будет иметь ничего общего. Со временем технология отработается настолько, что клонов начнут выращивать, как гидропонные помидоры, однако запрет на заключительный цикл останется в силе.
   Как строго этот запрет соблюдается, Олег уже убедился и продолжал убеждаться сейчас. Дактиль достал из своей коробки свернутый шнур с разъемами на концах. Присев возле контейнера, он провел пальцами по стенке и откинул две плоские заглушки, под которыми оказались такие же разъемы. Первый он подсоединил, никого ни о чем не спрашивая. Затем поднялся и отдал второй штекер Олегу.
   — Операция ваша, — сказал он. — Этим должен заниматься координатор, но если не он тогда кто-то из вас.
   Шорохов посмотрел на Асю — та взглядом ответила, что главную роль в этом деле доверяет ему. Он склонился к ящику и, особо не задумываясь, воткнул кабель.
   — Держите его! — бросил курьер.
   Олег почему-то решил, что это относится к нему, и, оторвавшись от контейнера, недоуменно обернулся. И пропустил тот момент, когда полуживое стало живым.
   Зеленоватый раствор мгновенно вспенился и повалил через край. Над корытом образовалась плотная шапка, сквозь которую не было видно ни дна, ни клона.
   — Что?… — спросил Шорохов.
   — Держать! — крикнул Дактиль.
   Пена вдруг взметнулась вверх, и из нее вынырнула голова — скользкая, как будто залитая жидким стеклом, с медленной кривой струйкой на подбородке и гладкими прядями, облепившими лоб и уши. Клон резко согнулся пополам и, неестественно широко, по-змеиному распахнув рот, глотнул воздуха. В плоской грудной клетке раздался звук рвущегося полиэтиленового пакета. Ребра с глухим похрустыванием расправились и снова сжались. В горле слышался надсадный хрип, с губ слетали крупные брызги, но это уже было настоящее дыхание.
   Вскоре голосовые связки перестали вибрировать, и клон задышал тише. Выпростав из-под воды тонкие трясущиеся руки, он нащупал бортики и взялся за них — движение получилось незавершенным, точно клон намеревался что-то сделать, но так и не осмелился.
   Курьеры собрались вокруг контейнера в напряженных позах ловцов сбежавшей кошки. Один поглаживал станнер.
   Ася отходила от ящика все дальше, пока не уперлась спиной в противоположный угол. Там она и стояла — сама белая, как клон. От Олега тоже особого толку не было. Суть происходящего он приблизительно понимал, но, что от него требуется в данный момент, уловить не мог. Криков-второй, кажется, пробуждался и без посторонней помощи.
   Тело в контейнере принялось вяло раскачиваться вперед-назад. Клон негромко подвывал, словно на что-то решаясь. Посидев так, по пояс в растворе, он неожиданно замер.
   И открыл глаза.
   Комнату огласил дикий вопль. Клон дернулся вверх, потом в сторону, попытался вскочить, но его схватили за плечи и опустили обратно.
   — Держа-ать… — с усилием произнес Дактиль.
   Пластиковая ванна зашаталась, и половина жидкости выплеснулась на паркет. Клон мычал и вырывался, раскидывая вокруг слезы и тягучие нити слюны. Это бешенство не было направлено против тех, кто его усмирял, — кажется, он вообще не классифицировал мир и воспринимал комнату со всей обстановкой и людьми как единую враждебную среду.
   Шорохов на мгновение поймал его взгляд. В светлых водянистых зрачках клона не было ни отблеска мысли, ни намека на что-то человеческое, — только ужас, тупой безотчетный ужас перед явившейся ему непостижимой вселенной.
   Олег не видел настоящего Крикова — того увезли еще до их прихода, но теперь он вполне представлял, что это был за старик. Вся мимика клона состояла из двух-трех мучительных гримас, но по оформленным чертам лица, по характерным морщинам, можно было судить и о прототипе. Криков оказался нормальным, приятным пенсионером — седеньким, но не плешивым, с маленьким носиком и впалыми щеками.
   Пока еще в контейнере плескался не он, а все-таки кусок мяса, но тело, прошедшее заключительный цикл, уже было, и отличить его от тела подлинного Крикова мог лишь он сам — и, возможно, его массажист. Копия, воссозданная по генокоду, целиком повторяла прототип и обладала всеми его качествами, за исключением шрамов, татуировок, мозолей и прочих неродовых признаков. Изменения во внутренних органах, возрастные пятна — все это формировалось в клоне сразу, еще в процессе созревания.
   Их всех выращивали взрослыми — молодыми или старыми, — на той стадии развития, какая требовалась. Крикова клонировали в семьдесят, и его клону по биологическим часам было ровно семьдесят, не больше и не меньше. Олегу и Асе на момент вербовки исполнилось по двадцать семь, значит, где-то были вскрыты такие же контейнеры, и оттуда вот так же, с воем и корчами, вылезли их ровесники. Координатор отряда… Шорохов не знал, когда Лопатин поступил в Службу, но клон был и у него, а следовательно, “Василий Вениаминович номер два” в свое время тоже выныривал из плотной зеленой жижи и ныл, и содрогался, и выворачивался из-под чьих-то крепких рук.
   Дактиль накинул Крикову на лоб широкий жгут и туго стянул его на затылке. Подвинув ногой картонную коробку, он достал прибор наподобие ноутбука.
   Мнемопрограмматор. Странно, но Олег вспомнил и это — сейчас, увидев чемоданчик. Вспомнил не только название и назначение, но и практические занятия. Клонов им не доверяли, курсанты обходились мединститутским муляжом, но какие-то знания все же отложились. Базовый объем на уровне ликбеза — для того чтобы нормально ассистировать. Да, им говорили, что основную работу выполнит координатор отряда, поскольку фальшак — это не прогулка в роддом. Это большая ответственность и малопредсказуемые результаты — потому-то и ответственность.
   “Фалыпак”, аналог “замены”, точнее, натуральная замена, при которой на место человека попадает его клон, — будь то счастливчик, ожидающий незапланированного джекпота, или, как Криков, потенциальная жертва. Для Службы это не важно, для Службы и тот и другой — всего лишь субъекты вторжения. “Фальшак”, копия, созданная либо для смерти, либо для непродолжительного функционирования, и в результате — опять же скорой смерти. Существо, чья жизнь ограничена рамками отдельной операции, — вот кто стонал и раскачивался с датчиком на липкой голове. Василий Вениаминович решил удовлетворить мадам Крикову способом ненадежным и весьма дорогим, но, учитывая ее влияние, единственно приемлемым.
   Дактиль подключил контактный обруч к мнемопрограмматору и зыркнул на Прелесть.
   “Не стоило ей сюда приходить, — подумал Олег. — Лопатин, не иначе, намерился познакомить ее с худшей стороной Службы. Так ведь и это еще не худшая…”
   — Скомандуешь что-нибудь, или ты у нас тоже для мебели?
   Шорохов сообразил, что реплика относится к нему, и, отерев потные ладони, бросил:
   — Врубай…
   Клону зажали рот, и Дактиль, помедлив, будто проговорив про себя молитву, щелкнул по кнопке.
   Криков вздрогнул, застыл, громко вдохнул через нос, снова вздрогнул и вдруг затрясся — мелко и часто. Глаза у него покраснели, но взгляд начал проясняться. Зрачки уже не вращались бессистемно, как у пупса, а метались от одного лица к другому. Кукла постепенно становилась человеком.
   Клон по-прежнему колотился о контейнер, как будто попал под напряжение, однако тело било не током, гораздо хуже — Крикова било его прошлым и будущим, которое из этого прошлого вытекало. Ничего не изменить, все уже сделано и все уже прожито. Все давно пройдено, до последней точки — и эта точка, хотя и на бессознательном уровне, тоже вошла в его память. Он должен умереть через пятьдесят девять дней, и никакой целитель, никакая реанимация этому не воспрепятствует. Он умрет через пятьдесят девять суток, и для смерти найдется сотня объективных причин, но самая главная заключается в том, что в этот день умер его прототип.
   Курьер, державший ему рот, убрал руку, но не отошел. Криков некоторое время беспомощно озирался, потом вдруг сказал.
   — Отпустите меня…
   Совсем недавно интеллекта в этом туловище заключалось меньше, чем в моллюске, а сейчас оно принадлежало живому человеку, оно само и было — живым человеком. Пенсионером, по счастью — отцом обеспеченной дочери… И обычным слабым стариком, в детстве хлебнувшим оккупации, в молодости вдоволь погорбатившимся во благо социализма, помнящим водку и по два восемьдесят семь, и по три шестьдесят две, и так далее, а сейчас имеющим возможность употреблять “Мартель” и “Хеннесси”, правда, почти уже не имеющим печени.
   — Кто вы?… Зачем?… — спросил новорожденный Криков.
   Он суетливо перебирал пальцами по мокрым бортикам. Несколько секунд назад три здоровых мужика с трудом удерживали его на месте, а теперь Криков едва ли смог бы самостоятельно подняться.
   Дактиль отстегнул жгут, смотал кабель, закрыл мнемопрограмматор и сложил все это в коробку от телевизора.
   — Принимай работу, — сказал он устало. — В отчете, смотри, не забудь про меня… Ну и вообще не забывай.
   — Спасибо, Дактиль.
   — Клона в душ, — распорядился курьер. — Прелесть, отомри! Да, и привет вам обоим от Пастора.
   Двое операторов вытащили старика и, взяв его под руки, повели в ванную. Увидев Асю, он попытался прикрыться, и та отвернулась к окну.
   — Не надо… Что вы… — продолжал скулить Криков, и Олег понял, что единственный способ не провалить операцию — это каждую секунду думать о бледном теле в зеленоватом растворе, И как мантру твердить одно слово — “фальшак”.
   Ася наконец сдвинулась с места и принялась искать тряпку, чтобы вытереть пол. Олег, сунув руки в карманы, встал над контейнером. Мысль о том, что в такой же пластиковой бочке родилось существо с его лицом и его судьбой, вызывала отвращение — почему-то не к клону, а к самому себе.
   — Мы закончили, — сообщил какой-то опер. — Думайте, во что его одеть. Ящик заберут курьеры, народ мы закроем, об этом не беспокойся. Как его вывести — вот проблема… Со станнером я бы не рисковал, он и так еле живой. Доставить труп, сказать, что сами уже справились… — усмехнулся он.
   — Сообразим, — ответил Олег. — Кто у вас за рулем?
   — Я. Алик. — Оператор подбоченился, будто это могло что-то изменить. Он был мелок и чрезмерно подвижен.
   — Алик — это имя или от “алкоголика” сокращенно?