Прошкин Евгений Александрович. Магистраль

   — Когда?…
   — У-у!… — Он расстегнул куртку и, небрежно сбросив букет, уселся на стол. Потом повертел в руке красивую голубую коробочку и запустил ее в угол. Олег старался продемонстрировать, что будет тянуть время столько, сколько пожелает. В действительности времени он имел так же мало. Часы показывали без восьми минут пять, а в пять тридцать курьер уже был мертв. С мертвым особо не побеседуешь.
   — Я тебя не сдам, — выдавил Дактиль.
   — Еще бы ты меня сдал! Ты меня сейчас просвещать будешь. Мнемопрограмматор… Занятный приборчик, да?
   — Что тебе нужно? Если вопрос относительно твоего клона, то…
   — Кого?! Моего клона?! — Олег снова расхохотался, но тут же замолчал и, схватив со стола ноутбук, швырнул его о стену. — Моего клона зовут Олег Шорохов!!
   — Ну, это понятно, — ответил Дактиль.
   — Что тебе понятно?! Он не просто Шорохов, он — Шорох! Опер Шорох!!
   Курьер скомкал в кулачище галстук.
   — Ты ведь там был, с Лопатиным… — промолвил он. — Когда его привезли…
   — Меня привезли, меня! Ты меня загружал, а не куклу!! Вернее… куклу. Меня.
   — Откуда я мог знать? Мне дают контейнер, дают софт, и я…
   — “Софт”? Ах да… Софт. Как трогательно…
   — Да с чего ты взял, Шорох? Кто тебе это наплел? Копия у тебя есть, не спорю. Я сам ее и программировал. Но я ни разу не слышал, чтобы клонов брали в Службу.
   — Я тебе не собираюсь ничего доказывать.
   — И кто же твой прототип? — спросил Дактиль с иронией.
   — Прототипа нет. Такое возможно?
   — Ну, если теоретически…
   — Теория не волнует! — взорвался Олег — Возможно или невозможно?
   — Да, создать клона без исходника, сконструировать ему и тело, и память — технически осуществимо. Но нужна какая-то определенная задача. Ведь и обычные копии просто так не делают, их создают для прикрытия в магистрали. А если прототипа нет, и прикрывать некого, тогда должна быть очень серьезная причина.
   — Это я и собирался выяснить.
   — Я же исполнитель. Мое дело — железки.
   Олег посмотрел на часы. Время близилось к половине шестого.
   — Кто пишет программы? — быстро спросил он.
   — Мнемопрограмму не пишут, ее считывают. Иногда слегка корректируют… Где-то там, — Дактиль показал вверх, — далеко, у самой границы. Слушай, ну признайся купил? Купи-ил!…
   — Ты про свою смерть? Не веришь… — Олег вынул из кармана дубинку и вручил ее Дактилю.
   У того задрожали губы.
   — Хорошо эта штука стреляет? — поинтересовался Шорохов.
   — Я бы лучше сам повесился… Смотришь на человека — внешних повреждений нет, а внутри — как будто пропеллер проглотил.
   — Вот таким я тебя застал. В этом креслице и в этом пиджачке.
   — Спасибо, Шорох…
   — Не часто, наверно, клонам спасибкаешь? И откуда сей пропеллер? Не из-за барьера случайно?
   — Какой барьер… — проронил Дактиль. — Их в нашем периоде выпускают, в шестьдесят седьмом или шестьдесят восьмом.
   — Там же, где и программы… — констатировал Олег.
   — Ты все об этом? Хватит блажить, Шорох…
   — Ты мне жизнью обязан! Но я не требую с тебя целую жизнь, я свою-то не знаю, куда девать. Что тебе известно о самих программах? Каким макаром они работают? Вот, допустим, клону забили такого-то числа совершить то-то и то-то. А потом перевезли его в другой город. И он физически не может это выполнить. Что тогда?
   — Ничего, — отозвался курьер. — Мнемопрограмма — это набор побуждений и мотиваций, связанных с внешними условиями. Когда Служба вербует оператора, у него считывают память и забивают ее в клона. И клон всю жизнь идет по тому же пути: оказывается в тех же обстоятельствах, так же на них реагирует и тем самым формирует новые обстоятельства — для себя и окружающих. Из этого и состоит магистраль. Поток самовоспроизводящихся событий.
   Пока Дактиль читал ему эту ненужную лекцию, Олег выкурил почти всю сигарету Проблемы магистрали его давно уже не заботили, он намеревался спросить о другом. Например, об Асе. Что с ней будет, когда закончится подсадка, когда она увидит последний сон и проснется? Какой у нее возникнет “набор мотиваций”? И не пропадет ли он вовсе? Ведь со вчерашнего дня она жила по программе Службы, хотя и не имела возможности ей следовать. А в магистрали ее уже не было, и судьбы как “набора обстоятельств” у Аси не было тоже.
   — Ошибки в программах встречаются? — спросил Шорохов. — Я про те программы, которые специально изменяют. Ошибки или какие-нибудь случайные совпадения…
   — Совпадения не бывают случайными, — изрек курьер. — Ни в программах, ни в жизни.
   — Хватит уже философии!
   — Программировать кого-то с ошибкой, чтобы человек сам же потом и устроил вторжение?… Нет. Там все перепроверяется бессчетно.
   — И если присутствует некий фактор… — осторожно произнес Олег. — Допустим, два человека помнят друг друга… В жизни они не встречались, но при этом пересекаются в своих программах.
   — Я не специалист! — взмолился Дактиль. — Поди догадайся, что там да зачем!… Наверное, нужно, чтобы эти люди заранее имели… ну, какую-то историю отношений… чтобы они любили, или ненавидели, или искали третьего… Гадать бесполезно, надо знать конечную цель, а это вопрос не ко мне. Но какая-то причина, безусловно, есть. Штамповать лишних клонов никто не станет… А вообще… позволь совет, Шорох.
   — Позволяю.
   — Я тут, пока тебя слушал, реконструкцию себе нарисовал.
   — А я думал — это я тебя слушал… Ну? Что еще за реконструкция?
   — Познакомился ты с какой-то барышней… — елейно начал Дактиль. — И пошли у вас взаимные дежа вю. И, кажется вам, что вы тысячу лет уже знакомы и встречались в прошлой жизни. Она была эстонским рыбаком, а ты — древнегреческой танцовщицей… — Курьер гы-гыкнул. — А потом ты что-нибудь учудил, и тебе слегонца почистили мозги. И момент, когда с тебя мнемопрограмму для клона считывали, — он там остался, в слепом секторе. Отсюда и твоя идефикс. Двойника видел, а процесс сканирования не помнишь. Стало быть, двойник — ты. Все парадоксы, Шорох, основаны на элементарной логической ошибке. Не городи огород, искать надо ближе, в себе. Во!… Давай на лимон евро забьемся, что я за сутки твоего клона разыщу, И все про него выясню. А?!
   — Откуда у меня лимон?…
   — Крикову уважил? — подмигнул Дактиль. — Все-е знают! Полтора лимона, как одна копеечка!
   — Там Лис большую часть захапал. Нет у меня миллиона.
   — Какой еще Лис?! Лис!… Лис! Совсем заврался! Ладно, я шучу. Хорош дурить, на тебя ведь правда охотятся. С координатором поцапался? Все из-за бабы? Возьми железку и проверься, делов-то! И сразу все по местам встанет.
   — Да, верно! — Олег обрадовался, что этот вопрос можно разрешить так легко, и достал корректор.
   — А клона я тебе найду! — заявил курьер. — И без денег. Будет тебе клон. А если их пара — так будет тебе пара.
   — Верно, верно! — поддакнул Шорохов.
   Кнопка под мизинец. Удобно. Дактиль ничего и не заметил.
   — Клона ты мне найдешь… — сказал Олег. — Чего меня искать-то? Вот он я…
   — А?… Шорох, ты откуда?! — вытаращил глаза Дактиль.
   Спрятав корректор, Олег тут же выстрелил из станнера. У курьера подкосились ноги, и он, врезавшись плечом в шкаф, грузно свалился на пол.
   Шорохов уже собрался уходить и тут наткнулся взглядом на странную дубинку. Точка, в которой он застал мертвого Дактиля, была давно позади. Курьер все-таки остался в живых, и Олег поздравил себя с очередным вторжением. Однако его заботило то, что за время разговора в кабинете так никто и не появился, — ни убийца, ни даже… он сам. Оружие лежало там, где он его и подобрал, — под креслом. Только крови на этот раз не было.
   Озадаченно похмыкав, Шорохов поднялся на улицу. Упругий ветер сбивал с ног, передвигаться по скользкой грязи было противно и трудно.
   Олег отошел метров на десять и остановился. Он не питал к Дактилю особой симпатии, но вдруг понял, что не может его бросить. Дактиля собирались убить — не исключено, именно из-за их встречи. Курьер не сказал ничего путного, но ведь фактически его ликвидировали. И эта дубинка… она так и осталась в бункере, возле парализованного Дактиля.
   Шорохов развернулся и побежал назад. Открыл замок, слетел по лестнице, врезал по двери… и никого не нашел. Он отсутствовал минуты две, но кто-то уже забрал и тело, и дубинку. Или, того хуже, — явился в кабинет с упреждением и что-нибудь изменил. Любую мелочь: передал Дактилю, что его вызывают, обеспечил женским вниманием, наконец — убил…
   Олег обнаружил на втором столе ноутбук и зашипел, как будто обжегся. Шнур был не вырван, крышка не отломана. Его никто не кидал в стену. И здесь никто ни о чем не разговаривал…
   У Олега появилось предчувствие, что Дактиля он больше не встретит — никогда. А его имя, возможно, будет вызывать у людей такое же недоумение, с каким сам Дактиль реагировал на кличку Лис. Нет и не было… Вычеркнули. Еще одного.
   Шорохову стало тоскливо. Захотелось принести канистру бензина и все к черту сжечь. Не исключено, он бы так и сделал. Если бы не был уверен, что пожар потушат раньше, чем он достанет спичку.
 

* * *

 
   На обратном пути Олег захватил то, о чем забыл вначале, — кое-что из продуктов и еще какие-то мелочи, еле поместившиеся в двух огромных сумках. Он и не думал, что человеку для простого существования нужно так много. Спохватившись, что Асе не в чем ходить, Шорохов набрал ей всяких необычных шмоток. Вместо порванной футболки он купил яркий полосатый свитер с аппликациями на рукавах. Олег решил, что Асе должно понравиться.
   — Прикольно, — оценила она, посмотревшись в зеркало. — Ты и тапочки принес? Значит, мы здесь надолго…
   — Не знаю, — честно ответил Шорохов.
   — Как там Дактиль поживает? — осведомилась Ася. — Ты с ним ничего не сделал?
   — Ничего… Поживает.
   Пока его не было, Ася навела в квартире порядок и приготовила что-то непонятное, но вкусное. Таких способностей Олег за ней не подозревал, он привык, что Прелесть либо качает права, либо печалится. И то, и другое — обязательно с длинной ментоловой сигареткой в зубах.
   — Скучно, — пояснила Ася. — О!… Я, между прочим, вздремнула.
   — Поздравляю.
   — Да я не про то! Я опять сон видела.
   — Интересно…
   — Какая-то гостиница убогая снилась. Мы что, должны были в ней жить?
   — Мы в ней и жили.
   — Ужас… Там еще за стенкой кто-то стонал. Так противно…
   — Что противно? — спросил Шорохов, торопливо изобретая приличную отговорку.
   — Стонали. Громко и ненатурально… Олег, да это же твой номер был! — возмутилась Ася.
   — Нет, не мой.
   — Через стенку. Конечно твой! И ты мне тут еще сцены ревности закатывал?!
   — Тебе пригрезилось, — заявил Шорохов, делая вид, что разыскивает сигареты, и постоянно поворачиваясь к ней спиной.
   — Сама знаю, — сказала Ася, упорно его обходя и заглядывая в глаза. — Но это же было! Да нет, мне все равно,… что хочешь и с кем хочешь, но…
   — Не было! — отрезал Олег. — Мы с тобой сидим на съемной квартире и прячемся от Службы. Вот реальность. Все остальное — твои сны.
   — Созданные на основе такой же реальности, — добавила Ася.
   Чтобы прервать этот разговор, Шорохов зашел в ванную и, открыв воду, не спеша выкурил сигарету. Тот ублюдок, что составил Асе программу на последние три дня, знал все. Как она разденется во время теста, как Лопатин привезет их в отель “Урал”, как они поцапаются и как Олег пригласит к себе девицу из гостиничного сервиса. Все эти детали можно было найти у Аси в памяти — но лишь после того, как его напарница проживет свои трое суток в Службе. А прожила она их именно по программе, которую слепили из ее же воспоминаний. Шорохову было совершенно не ясно, где тут начало, а где конец, и чем дольше он размышлял, тем глубже увязал в этом парадоксе.
   Олега радовало только одно: для реализации мнемопрограммы требовалось соответствие внешних обстоятельств тем условиям, которые были в нее заложены. Иными словами, пока Ася не попала в Службу, пока она не принимала участия в операциях, установки ее программы не проявлялись. Шорохов надеялся, что так будет и дальше — Ася увидит еще несколько снов, вплоть до последнего, полностью впитает опыт оператора Прелести, а потом… Тут Олег терялся. Что произойдет, когда ее подсадка завершится, он не представлял. Прожив три дня по своим субъективным часам, Ася уже не станет выскакивать перед Криковой — хотя бы потому, что узнает, чем это грозит.
   “Прелесть увидит во сне свою смерть… — отрешенно подумал Олег. — А если она будет спать еще и днем, то это случится раньше. Возможно, уже завтра”.
   — Ася, ты не чувствуешь никаких позывов? — спросил Шорохов.
   — Чего?…
   — Ну, побуждений. Всякого такого.
   — Нет, кажется. На улицу хочу, — сказала она, помедлив. — Очень хочу. А ты?…
   — И я не чувствую, — признался Олег. — А на улице холодно…
   — Если тебя тоже запрограммировали, у тебя ведь и сны должны быть…
   — Никаких снов.
   Шорохов сообразил, что в этом смысле мало чем отличается от Прелести. Он, как и Ася, выпал из учтенной в программе среды, из того “набора обстоятельств”, в соответствии с которыми должен был действовать. Однако сама программа осталась — все эти воспоминания по-прежнему сидели в мозгу, и они должны были тянуть за собой хвост поступков. Но не тянули…
   — Чего насупился? — спросила Ася, складывая тарелки в мойку.
   — Думаю…
   — Олег, я, пожалуй, выгляну на улицу. Ненадолго.
   — Нет.
   — Да не буду я никуда соваться! Мне и сунуться-то некуда. Просто… понимаешь, это принципиальный вопрос. Я их не боюсь. И я должна доказать… Не им — себе самой.
   — Зато я боюсь. Если Лопатин узнает, где ты, нам не придется ни геройствовать, ни прятаться. Он что-нибудь поменяет в прошлом, и мы окажемся в новой редакции. Ты — в Службе, я… тоже где-нибудь. И никто ничего не заметит.
   — Почему они так за меня держатся? Как будто на мне судьба человечества висит… Олег, что они для меня приготовили?
   — Сама увидишь, — буркнул Шорохов. — Заснешь и увидишь.
   “Человечество, как же!… — скривился он. — Старая психопатка из Европарламента — это еще не человечество”.
   Асе приятней было верить, что ее запрограммировали на крупный подвиг. Жить, а тем более умирать, всегда хочется не напрасно. Однако для Службы голос вице-спикера стоил дороже, чем оператор Прелесть, вместе с ее жизнью и смертью… Для Службы — но не для Олега.
   — Ты что-то сказал?… — Ася обернулась и посмотрела на Шорохова так, словно он предложил ей руку и сердце.
   — Нет…
   Олег взял пояс Алика и вытащил из него синхронизатор. Затем разыскал второй ключ от квартиры и сунул его себе в карман Телефонный провод он перерубил в двух местах, но, не удовлетворившись этим, положил аппарат в полиэтиленовую сумку. — Ася, у тебя мобильник есть?
   — Есть, только пользоваться им не стоит.
   — Вот и я о том же… — Олег нашел маленькую голубую трубку и, выдрав аккумулятор, швырнул ее в форточку.
   Кажется, все. Двенадцатый этаж, дверь она не откроет, на помощь не позовет — ни в здравом уме, ни в бреду. Стремление Аси выбраться на улицу Олега беспокоило, и, чем невинней оно выглядело, тем сильнее он волновался. Пока мнемопрограмма, к тому же сбитая, не была отработана до конца, любое желание могло означать тягу к ее выполнению. Скорее всего, неосознанную, идущую изнутри, на уровне инстинкта.
   “Шорох, ау тебя ведь паранойя… — сказал себе Олег. И сам себе ответил: — Ясен хрен, паранойя. Это и есть моя жизнь. Помнить то, чего не было, и жить в том, чего практически нет…”
   Зайдя на кухню, он поцеловал Асю куда-то в затылок, — она мыла посуду и увернуться не успела. Шорохов, страшно этим довольный, накрутил пакет с телефоном на руку и подгреб со стола сигареты.
   — Опять уходишь?…
   — Я скоро. С железкой никогда не опоздаешь.
   — Если только вернешься…
   — Не грусти. Все будет хорошо.
   — Я на улицу хочу, на воздух. Прогуляться. Не могу я так долго в четырех стенах!.
   Олег нахмурился и, ничего не ответив, вышел. Телефонный аппарат он тут же спустил в мусоропровод. Постоял на лестнице, соображая, как еще Ася может реализовать свое желание “прогуляться”. Затем понял, что никак, и, улыбнувшись, направился вниз.
   Заснув еще раз, Прелесть досмотрит мнемопрограмму до конца, и дальше… Что дальше, Олег не знал, однако не сомневался: под пулю, предназначенную Криковой, она уже не полезет. Ася будет жить. Вот это, собственно, и есть — “дальше”. Все остальное виделось Шорохову менее важным. Далее то, что он сейчас собирался сделать.
   Он твердил себе, что заботится исключительно об Асиной безопасности, но самообман не удавался. Олегом двигали совсем другие мотивы, личные.
   “Шорох, ты точно — параноик. Прожил на белом свете меньше недели, а уже умудрился завести какие-то личные мотивы… В твоем возрасте надо подгузники пачкать и к женской груди тянуться. Да не руками. А у тебя — мотивы или позывы или побуждения…”
   В голове мелькнула тревожная мыслишка, но Олег ее отогнал. То, что он собирался сделать, в планы Службы уж точно не входило. Крикову они берегли.
   Шорохов надеялся, что это окажется не слишком сложно. Люди иногда друг друга убивают. Он не был человеком в полном смысле, он даже не просил, чтобы его создавали, но его все-таки создали — по образу и подобию. Он, Олег Шорохов, кому-то понадобился. Кому, зачем — он не знал. Он просто жил. И в этом, хотел он того или нет, Олег все же был человеком.
   До пустыря в районе “Петровско-Разумовской” Олег добрался не сразу. Долго разыскивал таксиста, который знал бы это место, потом, найдя, долго объяснял, зачем ему понадобилась бывшая городская свалка. На него недоверчиво косились, ему отказывали, его в чем-то подозревали. Как будто он уже совершил что-то фатальное, несущее вред всему человечеству. Нет, он только собирался.
   Сухие бледно-зеленые кусты стояли плотной стеной. Шорохов углубился в заросли и, сокрушенно повздыхав, лег на землю. В нос полезла мелкая сладковатая пыль, ладони стали серыми и неприятно шершавыми.
   По краям пустыря торчали коробки новостроек. Если на крышах сидели снайперы, то его спина должна была представляться им шикарной мишенью. Олег не то чтобы старался об этом не думать — он действительно не думал. В жизни его волновало немногое. Сама жизнь в этот короткий список уже не входила.
   Сначала на пустыре показалась черная “Волга”. Она заехала через боковую дорогу и развернулась. Двери не открывались. Олег, давясь пылью, лежал за кустами и гадал, кто сидит внутри. В ранней редакции это был Лис, который привез еще одного Крикова, якобы настоящего.
   Теперь же Лиса не существовало, по крайней мере, для Службы, и Шорохову было любопытно, что от этого изменится. Все, сделанное Лисом, разом пропало, и каждый из его несовершенных поступков потащил за собой цепочку новых следствий Мир должен был стать другим — неузнаваемым. Но не стал.
   — Кайфа не прибавится, — раздалось сзади так внезапно, что Олег, дернувшись, чихнул — Не прибавится, Шорох. По себе знаю.
   Подкрасться по кустам было невозможно. Человек финишировал прямо за спиной, и это говорило о том, что визит Олега на пустырь секретом для Службы не является.
   Шорохов судорожно соображал, что ему делать. В принципе ничего. Он уже проиграл.
   — Вот, значит… — сказал знакомый голос. — Прибыл тебя компенсировать. Ты не против?
   Пастор отгреб мусор и прилег рядом. Через секунду на пустырь торжественно вкатился кремовый “Линкольн” Криковой.
   — Не трогал бы ты ее. И тебя не тронут.
   — Кто в тачке? — спросил Олег.
   — Вместо Лиса? Сейчас, сейчас… — Пастор ткнул пальцем в сторону “Волги”, и из нее, как по команде, показался он сам. Чуть позже выбрался и фальшивый Криков.
   — Понятно… Свято место пусто не бывает. Вообще-то про Лиса никто в Службе и не слышал…
   — Слышали, слышали. Те, кто был на заданиях и пришел в новую редакцию извне, со своей памятью.
   Шорохов вспомнил, как случайно изменил настоящее, выкурив в бункере старую сигарету. В результате пропал разговор с Лопатиным про генсеков и про что-то еще, такое же пустое. Об этом помнил только он, а Лопатин с Асей забыли. Для них этого и не было. Но для Олега — было. Значит, Лиге тоже ДМ кого-то остался. А если он, то, возможно, и…
   — И про Прелесть тоже слышал? — поинтересовался Шорохов.
   — А чего ж, конечно. Жалко ее, смазливенькая была. Ну уж судьба у нее такая.
   Из “Линкольна” выскочил охранник. Обежав машину, он распахнул заднюю дверь и подал руку вице-спикерше. Мадам Крикова, прямая, как палка, ступала медленно и степенно. Пастора и второго клона она заметила сразу.
   Чуть позже из лимузина вылез Шорох, следом за ним — второй охранник. Федяченко бродил между “Линкольном” и “Волгой”, предвкушая, как Шорох растеряется, обнаружив еще одного старика. Шорох действительно растерялся. Он приложил ладонь козырьком, с сомнением осмотрел границы пустыря и, уже завершая оборот, наткнулся взглядом на Пастора с Криковым.
   Олег следил за своим дворником и ждал, когда тот потянется к поясу. Перемещение можно было и не заметить, ведь он вернулся непосредственно в точку старта, но если бы Шорох раскрыл синхронизатор и принялся нажимать на кнопки, Олег увидел бы обязательно.
   К железке двойник не притрагивался, и Шорохов окончательно убедился, что гнаходится в новой редакции настоящего. Не сбежав от кфиковских телохранителей, он не попадет в барьер, не встретит там Ивана Ивановича, не отправится в год своего рождения, а оттуда — в “выпускной тест”…
   Олег прислушался к памяти. Вторая версия была уже там — без путешествия к границе зоны, без Иванова в пустыне, без всего того, что он открыл для себя в последние дни. Однако эти воспоминания оставались формальными и неродными. События, как в запотевшем зеркале, скорее угадывались, чем виделись наяву. После операции с Криковой там продолжалась нормальная, честная служба. Там — за поверхностью зеркала. В магистрали, из которой он умудрился вырваться. Не на свободу, нет. В другую магистраль — ту, где он нашел оранжевый контейнер с самим собой, где валялся, уткнувшись лицом в снег, и где отбил у Службы Асю.
   — Так чего… не будешь, что ли, компенсировать?… — спросил Шорохов.
   — На кой ты мне нужен… — лениво ответил Пастор. — Полежи еще десять минут и отваливай.
   — Полежу Вашей Криковой все равно кранты.
   — Сомневаюсь…
   — Кое-кто должен будет ее спасти, — ненавязчиво начал Олег. — И не спасет, наверно…
   — Ты про Прелесть? Уже спасла.
   — Как это?…
   — Она уже все сделала. Ну, не она, допустим… Вырастили ей клона, он под снайпера и подставился. Сама-то Прелесть пропала, говорят… — Пастор коротко взглянул на Олега. — Это ведь она была изначально, Прелесть. Ну вот, чтобы не ломать логику, заменили такой же Прелестью.
   — Логику… А что же раньше-то?! Одного клона — в развалины, второго — под пулю, а живого человека оставить… Ведь они это могли!
   Пастор пожал плечами — в положении лежа жест получился еще более неопределенным.
   — Как опер Прелесть никому не нужна, — сказал он — А как человек… Шорох, чего я тебе объясняю? Служба не занимается спасением отдельных человеков. Разве что Криковой и ей подобных… Но и они интересны исключительно как объекты. Не как люди, поверь. А если каждого спасать и каждого жалеть… Куда будем девать спасенных? Где им жить?
   — Да, Службе жалко все человечество. Оптом.
   Он вдруг подумал, что совсем недавно относился к этому точно так же. “Замурованные”… Он называл их “замурованными” — всех, кто не имеет отношения к Службе, кто не вырван из магистрали. Хотя у операторов тоже своя магистраль… Свой бетонный столб.
   — Ты в курсе про Прелесть, — утвердительно произнес Шорохов. — Ну, про нее и про меня…
   — А как бы тебе хотелось? Могу помнить, могу не помнить. У меня в голове столько всякого намешано…
   — Опасно со мной такие разговоры вести. Плохо кончается.
   — Не, у меня все будет в порядке.
   — С чего ты взял?
   — Просто посмотрел. Смотался в будущее и посмотрел, что со мной стало.
   — Действительно просто… — обронил Олег. — И что там видно, в этом будущем?
   — Не скажу. Секрет. — Пастор тихонько рассмеялся. — В общем, Шорох, живи и здравствуй. Только не чуди, прошу. Крикову убивать нельзя, для нее смерть — это слишком красиво. Ты же там был, когда она со своим папашей… Я бы, может, и сам ее кончил, да не хочу ей такую услугу…
   — Слушай, а почему ты “Пастор”? — перебил его Олег. — Почему не “Вепрь” какой-нибудь, не “Ирод”?…
   Тот отломил сухую травинку и, пригладив перед собой пыль, вывел: “Past-оr-Future”.
   — Ник у меня был. Давно, еще до Службы… Длинноватый немножко. В позывном больше двух слогов не полагается.
   — Осталось “прошлое, или…”, да? Без “будущего”?
   — Без “будущего”, — согласился Пастор, — так короче. Вон, вон!… Сейчас самое интересное, гляди! Крикова спрашивает: “Ты счастлив, папа?…”
   Он произнес это медленно, как сама вице-спикер. Шепот Пастора полностью совпал с движением ее губ.
   Оба старика беспомощно мялись за широким сверкающим багажником. Крикова стояла рядом, тиская в руках револьвер. Через секунду она поднесла ствол ко лбу одного из клонов.
   — Прощай, папочка, — продублировал Пастор не без удовольствия.
   Именно это она и сказала — тогда, в старой редакции. И дословно повторила в новой. Похоже, Лис не ошибся, и она действительно долго репетировала. Ждала. Мечтала.