Страница:
— Ты случайно не Лис?…
— Для тебя это скорее плохо, чем хорошо. Угораздило же дурака…
— Не за тех играешь. Ты даже не догадываешься, что здесь будет через час.
Лис принял тяжелый ремень и начал его неторопливо сворачивать — одной рукой.
— Даже не догадываюсь… — сокрушенно ответил он. — Ты в Службе давно, чучело зеленое?
— Не покупай, не купишь. Это секретная информация.
— Говорю же — придурок… Грабли можешь опустить. Шорохов повесил руки вдоль тела и выкрикнул:
— Дрозд!
Лис умиленно покачал головой. Олег ждал от него выстрела, но тот, видимо, считал себя специалистом недосягаемого уровня.
— Дро-о-озд!! — заорал Шорохов со всей мочи.
— Там двойные двери с обивкой, — спокойно сказал Лис. — В двух соседних квартирах никого нет, люди вернутся только к восьми. В третьей бабка глухая. А на другие этажи не надейся. Сам на подобные вопли часто открывал?
— Никогда… — признался Олег.
— Значит, Дрозд, говоришь?… Хм, оборзел Дроздяра. Решил, что ему все по плечу… Во сколько он к вам приперся?
— Куда это “к вам”? — осторожно спросил Шорохов.
— К Вениаминычу, куда! Ты хорош тормозить, а то зарядов десять как впорю — вот тебе понравится… В школе на тренингах больше двух не давали?
— Откуда ты про Лопатина знаешь?
— А ты сам-то откуда, стратег недоделанный?! Кого сейчас в Москве найдешь, кроме него? Эх, Вениаминыч… — Лис глубоко вздохнул и непонятно почему вдруг убрал станнер в пояс. — Маразм у него уже, что ли? Стареет, бродяга, совсем нюх потерял…
Разоружив Олега, человек в демисезонном плаще стал еще более дружелюбен. Он даже сунул руки в карманы — поступок, учитывая обстоятельства встречи, едва ли целесообразный. Чистой воды бравада. Лис демонстрировал, что не воспринимает Шорохова как серьезного противника, и, похоже, вообще никак не воспринимает. Это было обидно.
Олег невзначай сдвинулся с места. Теперь он легко достал бы Лиса ногой, а если тот позволит еще один шаг…
— Так во сколько к вам Дрозд пожаловал? — повторил Лис.
— Ночью. Часа, может, в два или в три… Выходит, это ты его в “запор” посадил?
— Куда-куда?…
— В “Запорожец”. Красный, ушастый.
— Такие еще остались? Ну… да, наверно, я… Слушай, ты куришь?
Шорохов вытащил сигареты и прошел по площадке из угла в угол. Драться охота пропала. При нем затевалась какая-то фантасмагория с вывихнутой логикой, или точнее — классическая многоходовка.
“Вот о чем надо было лекции читать”, — раздраженно подумал он. Однако такому их в школе не учили. Такому учить без толку.
— Погоди… — Олег заглянул в нишу, где его караулил Лис, и растерянно пожевал сигарету, — Ты ведь даже не знал, что это Дрозд. Тогда откуда все?…
— Тебя как зовут, пытливый?
— Шорох.
— Ясно. Шорох из отряда Лопатина… Хочешь стать таким же умным, как дядя Лис…
— Если получится, конечно, — съязвил Олег.
— У меня было достаточно информации: дата и место. Остальное — переменные.
— Чего?…
— Двоечник!… И кого это Венниаминыч себе набрал?… Дрозд вам небось про свидание пел?
— Баба у него тут.
— Мне известно только о его свиданиях с мужиками… Но это его личный геморрой, меня не касается. Меня другое волнует: то, что он сюда приволок.
Шорохов подпер стенку и с интересом посмотрел на Лиса.
— Кило брюликов, — сказал тот.
— Килограмм?… Бриллиантов?!
— Искусственных. В две тысячи пятидесятом они стоят, как оконное стекло. Но у вас их примут за настоящие. Все камни крупные, идеального качества… Ясно, что идеального, зачем выращивать с дефектом? Здесь на них можно приобрести… допустим, “Майкрософт”. Но это я к примеру. Предприятия будут куплены у нас, в России, В том числе один маленький, но очень перспективный банк.
— И что, магистраль такое выдержит? Ведь в будущем от этого вторжения все поменяется.
— Будущее и так меняется. На то оно и будущее. Шорохов болезненно сморщился и затоптал окурок.
Он уже убедился, что мелкие поправки в магистрали возможны, — значит, возможны и более существенные. У него появилось ощущение, что он пропустил несколько важных лекций, хотя прогуливать занятия было бы в высшей степени глупо. Он и не прогуливал. Кажется…
— Почему я должен тебе верить? — спросил он.
— Первая здравая мысль, Шорох. Действительно, почему?… А скажи-ка, май фрэнд, что случилось с Дроздом?
— По башке схлопотал…
— По башке?! — удивился Лис.
— По лбу.
— Великолепно!
— Потом его отвезли за город… И запихнули в “Запорожец”.
— И все?
— У него забрали синхронизатор.
— Значит, по версии Дрозда, это нападение с целью отнять железку. И зачем она мне? У меня своя есть. И твоя, — напомнил Лис. — А в пятидесятом их можно купить хоть коробку… — Он покосился на часы и молча взял у Олега еще одну сигарету. — Простой финт: выдать компенсацию за вторжение, чтобы ты боролся не с нарушителем, а с оператором. Но на такую дешевку попадаются только полные олухи… — Лис поймал свирепый взгляд Олега и примирительно добавил: — Или новички… О чем он тебя просил? Предупредить?
— Да. Сказать ему, чтобы он не открывал тебе дверь.
— Значит, откроет… После получит в лобешник и очнется за рулем раритетной тачки. Без синхронизатора. Явится к вам на базу… уже с синяком?…
— С шишкой…
— Ну да… и с жалобами на местных хулиганов. Попробует запустить все по второму кругу и пошлет тебя на опережение.
— А если он запустит опять, если кто-нибудь придет не за час, а за два и в итоге успеет?
— Нормальные люди такие операции больше одного раза не исправляют — слишком сложно. Когда чувствуешь, что кто-то вмешивается, кто-то не слабее тебя самого, тут же бросай, это мой совет. Иначе будете петлять, пока совсем друг друга не запутаете… Вообще-то я здесь с утра сижу, — рассмеялся Лис. — Все сигареты выкурил. До-олго тебя ждал…
— Так ты… заранее?! — воскликнул Шорохов. — Ты что же, встроил меня в свой план изначально?…
— Это Дрозд тебя встроил, а я только учел. С обстоятельствами не надо бороться, их надо использовать. — Лис снова посмотрел на часы. — Без двадцати уже… Пора, наверно, побеспокоить.
— Ровно в семь, — возразил Олег.
— Какая разница? Звонок обычный или с дрежем?
— “Дзы-ынь… дэынъ-дзынь… дзы-ынь…” — изобразил Олег.
Сорвав со шпингалетов коридорную дверцу, Лис прошел вправо и остановился у пухлой обивки с бронзовой табличкой “131”.
— Шапку надвинь! — прошептал Олег. Отмахнувшись, Лис четыре раза надавил на кнопку, как только ему открыли, пальнул в проем из станнера. Толкнув дверь, он чуть сдвинул тело и поманил Олега.
— Давай вместе, один не допру…
— Ты что?… Ты все делаешь не так! — горячо заговорил Шорохов. — Он не должен был тебя видеть, он…
В прихожую выглянула средних лет женщина и, ойк» нув, сползла по стене. Лис воткнул станнер в ремень и взял Дрозда за ногу.
— Все не так! — отчаянно повторил Олег.
— Да… — крякнул Лис. — Бери его… На кухню, что ли?.. Нет, в комнату…
— Он же все по-другому помнит! Как в первый раз было!
— Ты неусидчив. Сорок минут перед тобой распинался… Сюда его неси… Сорок минут!… А ты и не въехал. Не было никакого “первого раза”, понятно?
Они перенесли тело в спальню, но на кровать его закидывать поленились и положили на пол. Дрозд не двигался и смотрел строго туда, куда поворачивалась голова.
— Как это “е было?! — спохватился Шорохов.
Лис заволок в комнату женщину и пристроил ее рядом с парализованным оператором.
— Баба должна быть местная, — пробормотал он. — Разберутся…
— Но первый раз… — выдавил Олег.
— Ты утомляешь, фрэнд. “Первый раз” — это какой? Когда Дрозду разбили лоб и куда-то отвезли? Во сколько это было?
— Я же говорил: в семь вечера.
— Вот! А сейчас еще без пятнадцати. И по башке его лупить не надо, он и так в кондиции. Разве нет?…
Шорохов закусил губу.
— Да…
Лис порылся в гардеробе и достал оттуда плотный фланелевый мешочек на шнурке. Сделал он это совершенно уверенно — похоже, место, где лежали бриллианты, ему было известно.
Он вышел из комнаты, и через секунду в туалете раздался рев бачка. Вернувшись, Лис скомкал пустой мешок и сунул его себе в плащ.
— Не по силам ты ношу выбрал, Дроздяра…
— Ты высыпал их в унитаз? — тревожно спросил Олег.
— Считай, что камней здесь и не было.
— Думаешь, Дрозд исправит свое вторжение?…
— Думаю, найдется тот, кто все это компенсирует. И самого Дрозда… тоже компенсирует… определенным образом. — Лис извлек мнемокорректор и выставил на дисплее: “реж. непрерыв., сектор 72-00-00”. Закрыв мужчине и женщине по трое суток, он отрывисто произнес: — Без десяти семь. Надо идти.
— Стой! Ты что, собрался их бросить?! Никто из наших не знает!…
— Для нас это скорее хорошо, чем плохо.
— А довести до конца?… Их нужно передать Службе. Дрозда, по крайней мере.
— За доставку нарушителей мне не платят, — сказал Лис, направляясь к прихожей. — Идешь, нет?… Или тут останешься? Чужую шишку получать.
— Ты его все-таки сдал… — догадался Шорохов, — Но не Службе…
— Тем, кого он собирался кинуть, — утвердительно закончил Лис.
— И они сюда нагрянут, в семь часов ровно. И разобьют ему башку, и…
— Зачем? Он и так лежит. Удар в лоб, поездка за город и прочее — это все могло быть. Но этого не будет. Нет причины — нет следствия.
— Ты такой же предатель, как и Дрозд… — медленно выговорил Шорохов. — Просто сейчас твоя интересы совпали с интересами Службы. И то — частично.
Лис вышел из квартиры и кинул ему в руки скрученный ремень.
— Счастливо…
На старт он не потратил ни одной лишней секунды — дата в синхронизаторе у Лиса была набрана загодя.
Внизу тронулись оба лифта, и Шорохов, подозревая, что это едут за Дроздом, торопливо затюкал по маленьким клавишам.
Лис лишил его возможности что-либо исправить — появился здесь утром и… ждал, вот и все. Как просто и как сложно… Олег снова ему позавидовал — но уже не благородно, а по-черному. Лису всего-то и нужно было, что время и место. Остальное — переменные, так он сказал. Все — переменные: Шорохов, Дрозд, женщина-посредник, успевшая разве что пискнуть, какой-то фантастический “Запорожец”…
Шорохов посмотрел на табло и шмыгнул носом. Что его особенно смущало, так это красный “запор” и вообще вся история с поездкой Дрозда на двенадцатый километр. Откуда она взялась, если ее не было? И, главное, уже не будет…
Видимо, оттуда же, откуда и разговор про сигареты “Новость”, ответил себе Олег. Разговор, который помнит только он. Эти события — из плоскости вероятного, из некой несостоявшейся реальности, не вошедшей в чистовую редакцию магистрали. Вроде галлюцинации. Вроде ложной памяти. Там все это и осталось — в мусорном ведре, куда, кроме него, никто никогда не заглянет.
Олег включил синхронизатор без одной минуты семь — оба лифта уже поднялись, и створки дрогнули, начиная раздвигаться. Не мудрствуя, он выбрал точку, где они расстались с Лопатиным, — половину пятого утра. Шорохов еще надеялся предупредить самого себя, но уже слабо — по логике вещей, “Вольво” Василия Вениаминовича в этом дворе и не появлялся.
Он вышел из подъезда и огляделся. Логика торжествовала: машины не было. Шорохов постоял полчаса, выкурил три сигареты и, смертельно окоченев, пешком отправился к метро. Пока он добрел до станции, она уже открылась.
“Почти утро… — подумал Олег отстранение. — Это скорее хорошо, чем плохо… Только вот вопрос: когда же мне спать?…”
Теперь он понял, на что жаловался двойник и чем он пугал. Месяца не понадобилось, хватило и половины суток, чтобы прочувствовать это на себе: синхронизатор не дает дармового времени, а, наоборот, отнимает. Шорохов был принят в Службу около одиннадцати вечера и к семи утра умудрился дополнительно “сжечь” часов пять. Эта мысль кружила голову и не позволяла сосредоточиться.
Таким, сонным и потерянным, Ася его и встретила. Она стояла у своего номера и пыталась вытащить застрявший ключ.
— Не рановато собралась? — спросил Олег.
— Шорох, милый, помоги, — сказала она, тоже довольно вяло. — Столько маялась, а тут еще такое счастье: к себе попасть не могу.
— Слушай, Прелесть… Ты меня извини, ладно?
— За что? — удивилась Ася. Как будто искренне.
— За то… За ночной концерт…
— Мне-то какое дело до твоих концертов? Значит, вместо того чтобы спать, ты тут развлекаешься, да? А я всю ночь пашу… Да ты сам знаешь…
— Что я знаю? — насторожился Шорохов.
— Здра-асте… Он же при тебе меня захомутал. Только вошла, не успела раздеться…
— Кто “он”? — Олег наконец справился с замком, но в комнату Асю не пустил.
— Лопатин… Ты что, Шорох, белены объелся? Ты мне сам трубку передал! Он на мобильник позвонил, мобильник был у тебя.
— Ах да… — Олег прочистил горло. — Разве у меня?…
— Ты же пьян, скотина… — Ася прищурилась. — У тебя глаза совершенно стеклянные. Дае-ешь, напарничек!…
Шорохов ощупал куртку — принесенный официантом телефон так и лежал во внутреннем кармане. После вызова Лопатина Олег взял его с собой — не ломиться же к Асе в номер. По второму-то разу…
— Ну чего встал? Не задерживай. Спать хочу, сил нет… — Она отвела его руку и, войдя к себе, презрительно повторила: — Дае-ешь…
Олег хотел спросить ее еще, но тут в кармане завибрировала разбуженная трубка.
— Привет, Шорох! — гаркнул Лопатин с омерзительной бодростью. — Отдохнул? К службе готов?
— Вы это серьезно?…
— Я специально тебя не трогал, — заявил шеф. — Прелесть ночью неотложную операцию отработала, а тебе я тайм-аут решил устроить. Потому, что сегодня… Сегодня, Шорох, тебя ждут великие дела! Я уже внизу.
— Да… — вякнул Олег, — Да, Василий Вениаминович, я буду через минуту…нет,…через три.
Ася заперла дверь и, не исключено, уже заснула.
Шорохов вошел к себе в номер и удрученно опустился на стул возле стены. Он-то переживал, что не поставленная Дрозду шишка собьет филигранную настройку причинно-следственных связей… Ведь с этой шишкой из магистрали исчезла и целая событийная цепочка — пусть тонкая, но бесконечно длинная… А в это время кто-то рубанул сплеча и одним махом отсек здоровенный ломоть. Олег опасался, что создал новую редакцию реальности… Извольте: есть уже и новейшая. Без истории с Дроздом, без аврального ночного вызова… Вернее, с вызовом, но для Прелести. Сам же Олег, оказывается, дрых…
Шорохов вышел из гостиницы и, энергично сбежав по ступенькам, направился к синему “Вольво”. Он, как и обещал, задержался всего на три минуты. Сто восемьдесят секунд, в течение которых он проспал добрых десять часов. Затем поковырялся с корректором, пока строка на табло не приняла следующий вид: “реж. фрагмент., скал, сектор 00-00…00-00, выбор”.
Он закрыл себе все, касавшееся операции с Дроздом. Прикинул, что и во сколько делал по своему субъективному времени, и, набрав параметры, закрыл — подчистую. Иначе было невыносимо. Заодно Олег избавился и от похабного эпизода с проституткой — чтоб совесть не угрызалась понапрасну, раз уж сама Ася ничего не помнила. Шорохов оставил себе только один кусочек длительностью сорок минут — беседу с Лисом.
После этого он умылся, позавтракал конфетой и к сто восьмидесятой секунде вернулся обратно.
— Прекрасно выглядишь, — заявил Лопатин. — Ну что, мнемокорректор не так страшен? Простой пробел лучше, чем несколько версий одного и того же события.
Шорохов напряг память, но не выжал из нее ровным счетом ничего. Он помнил лишь сам факт коррекции — да еще какой-то отдельный лоскут: черное окно, площадка у лифта, оператор по имени Лис… Это совсем не тревожило и сильно смахивало на давнишний сон.
— А вы, Василий Вениаминович?… Вы это помните? То, что я забыл.
— Не помню, но знаю. Так, в общих чертах,… Мне по должности положено.
— И-и… что же там было?
— Рутина, Шорох. Служба. Наша с тобой работа.
На то, чтобы освоиться, у Олега был час. Он слонялся по тесной двухкомнатной квартире где-то в Кунцеве, постепенно погружаясь в чужой быт и все отчетливее понимая, что выпускной тест — это проверка не только для Рыжей, но и для него самого.
Арендованные у местной ФСБ технари спешно развешивали “жучки” и камеры. На Олега они смотрели с профессиональным безучастием и лишь изредка, когда он явно мешал, нейтрально-вежливо просили посторониться. Ни он, ни квартира, ни объект слежки их не занимали совершенно — видимо, отношения между двумя Службами здесь были теплыми, и людей Лопатину прислали лучших.
Сам Василий Вениаминович сидел возле дома в фээс-бэшной “Скорой помощи” и тоже ждал.
Олег, посвистывая, вошел на кухню. Один из техников колупал пыльную сетку вентиляции, и Шорохов, чтобы его не раздражать, отвернулся. На столе стояла пустая, но не чистая пепельница, рядом лежал коробок спичек и открытая пачка “Явы”. Других сигарет, насколько Олег заметил, в доме не водилось. Вздохнув, он сунул свой “Кент” в задний карман и закурил эти.
Кухня, как и вся квартира, была неудобной, загаженной и, несомненно, обжитой. На полках теснились жестяные банки с крупами и всякими рожками-макаронами, в щербатой эмалированной раковине лежала тарелка с присохшими остатками картофельного пюре. В холодильнике, кроме нескольких свертков, оказалась черная кастрюлька, похожая на старушечий ночной горшок, а в ней — нечто похожее на его содержимое. Рыжая, несмотря на свою гиперкоммуникабельность, — хотя возможно, что как раз и благодаря ей, — была женщиной одинокой. И ее клон ничем от нее не отличался.
Он — или, может, “она”? — вместе с полной копией памяти приобрел и все остальное: характер, темперамент, привычки. И судьбу. Клон очнулся в этой малометражке и начал жить — сразу, без паузы. Жить за Рыжую, которая тем временем высаживалась из автобуса на территории учебной базы.
Сейчас ее — или все-таки “его”? — куда-то спровадили, и Рыжей предстояло на час-полтора вернуться к себе. Из душного июля — в морозный декабрь. Без последних шести месяцев. С большущей дыркой в памяти.
Вскоре техники закончили и, по-прежнему не реагируя на Олега, удалились.
Через несколько минут в квартиру поднялся взволнованный Лопатин. Следом за ним тащили носилки со спящей Рыжей.
— Ну что, сориентировался? — спросил он.
— Вроде бы… — сказал Шорохов, выкидывая окурок в форточку.
— Тебе не надо вникать во все. Это и невозможно. Достаточно зацепиться за пару деталей, очень мелких и: очень обыденных, и на них играть. Прелесть — молодец. Не забыл, чем она на твоем тесте занималась?
— Гм… — Олег помялся. — Как же забыть…
— Она резала колбасу! — с восторгом произнес Лопатин. — Одно дело, когда незнакомая женщина крутит в руках бокал с шампанским, и совсем другое — когда она шурует у тебя в холодильнике. Гениально!… Придумай для Ирины что-нибудь похожее.
“Ирина! — спохватился Шорохов. — Действительно Ирина. А то все Рыжая да Рыжая…”
Он был уверен, что вспомнил бы ее имя и сам, — как вспоминал многое, когда это требовалось, но подсказка Лопатина не помешала.
Рыжую Иру, все еще в бессознательном состоянии, переложили на кровать. В одном из санитаров Олег признал солдатика, ежедневно подметавшего дорожку напротив школьного корпуса, но здороваться было вроде как неуместно: и белые халаты, и вся церемония смахивали на приготовления к похоронам. О том, что Рыжая не мертва, можно было лишь догадываться — выглядела она паршиво.
“Санитар” вставил в пневматический шприц мягкую ампулу и, прижав ствол к тонкому предплечью Ирины, посмотрел на Василия Вениаминовича.
— Давай… — сказал тот.
Шприц коротко пшикнул — на бледной коже осталось маленькое красное пятнышко, словно от комариного укуса.
— У тебя пять минут, — предупредил Лопатин Олега и вслед за помощниками покинул квартиру.
Шорохов, спохватившись, метнулся на кухню. Как встретить Рыжую после пробуждения и чем ее озадачить, он все еще не придумал. Олег взял было сигареты, но тут же бросил. Снова сунулся в холодильник, но, наткнувшись взглядом на сальную кастрюлю, захлопнул дверцу. Фантазия буксовала.
Чувствуя, что истекают уже последние секунды, Шорохов забежал в ванную и принялся сбрасывать с себя одежду.
“А чего я так нервничаю?… — подумал он и вдруг замер. — Рыжая тест не пройдет, это известно… Двойник сказал, что все провалятся…”
Выйдя из ступора, Олег продолжил раздеваться в еще более ускоренном темпе.
“Ничего пока не известно, никто пока не провалился… — шептал он, стягивая носки. — Это все в будущем, а будущее меняется… Оно только для них незыблемо, для тех, кого… да!… А для нас, для вырванных из магистрали, оно в тумане. Его еще нет, оно только будет… потому оно и будущее…”
Шорохов залез в темную ванну и, судорожно отвернув оба крана, перекинул рычажок смесителя. Спустя мгновение в комнате упал стул, и Рыжая сказала, весьма удивленно:
— Бля!…
Олег еле сдержался, чтоб не заржать, и взял кусок мыла, весь облепленный рыжими волосами. Мимо ванной протопали босые ноги, — он застыл и прислушался, — затем грохнула какая-то сковородка и зачиркали спички. Шорохов принялся поливать себя из душа. Сейчас она войдет… Она войдет и…
— Да-а-а… — протянули на кухне. Включилось радио.
— В Москве десять утра, и вы слушаете…
— Какой “десять”, козел драный?! — взорвалась Рыжая. — Какой, нахер, “десять”? Вы что, свихнулись все?!
Приемник умолк, пятки прошлепали обратно, и она снова завалилась на кровать. Олег понял, что сюрприз под угрозой. Сняв с перекладины несвежее полотенце, он кое-как вытерся и начал одеваться. Халатиком он, в отличие от дальновидной Прелести, не запасся. Подумал: если Рыжая зайдет сейчас — будет глупо. Либо уж совсем голый, либо…
Олег успел натянуть и носки, и джинсы, и все остальное. В ванную так никто и не заглянул.
Отрепетировав у зеркала выражение крайнего безразличия, он вышел в коридор. Покосился на бусинку телекамеры возле вешалки, растерянно развел руками и направился в комнату. Нужно было совершить что-нибудь предельно прозаическое, и Шорохов совершил: достал платок и высморкался.
— Как спалось? — спросил он.
— Даё-моё!… Вон, и по ящику тоже…
Шорохов обернулся к телевизору — шел выпуск новостей, показывали репортаж о подготовке к Новому году.
— Вчера еще лето было, — не глядя на Олега, проронила Рыжая. — Сегодня уже зима…
— Зима, — равнодушно подтвердил он.
— Да какая же зима, когда лето! Только… только, черт, холодно…
Олег вздрогнул. “Холодно”. Это было первое слово, которое он услышал от Аси, и оно врезалось ему в память, как легендарное “Поехали!” Гагарина или “Лед тронулся” Бендера-Миронова. Врезалось так, что, наверное, останется уже навсегда.
Он помнил все — каждую Асину черточку, каждое движение. Проснувшись в чужом и невозможном декабре, он вцепился в нее, как в единственную частичку реальности. И все запомнил. Особенно морского конька… скрывшегося до весны под тонким черным свитером.
А эта… валялась в постели, взбивая ногами комковатое одеяло и непрерывно почесывая терпкие подмышки. Она таращилась в телевизор и на Олега даже не смотрела. Рыжая, разумеется, его не узнала, но ей было все равно.
“А что же тогда отмочил Иван Иванович? — озадачился Шорохов. — Если его даже к пересдаче не допустили… Что-нибудь похлеще? Вообще не проснулся? Или, наоборот, поднял хай? Кидался ножами?…”
Вслед за Ивановым на ум опять пришла Прелесть и та сцена, когда Иван Иванович в очередной раз позабавил сокурсников дурацким вопросом. И… Ася ему ответила. В бункере она сказала, что Иванова не знает, тем не менее Шорохов отлично помнил их разговор. У них были дискуссии и раньше, и позже, но эти две реплики Олег мог воспроизвести почти дословно.
Иванов: “Ясли самые крутые операторы создадут банду, кто их победит?”
Ася: “Сначала надо определить, кто из оперов круче, а таких конкурсов Служба не проводит”.
Так или примерно так… И Прелесть не могла забыть Иванова, Кого угодно, только не этого долговязого чудака… Разве что ей скорректировали пару секторов… Нет, Иван Иванович учился с первого до последнего дня, и удалить его из памяти можно, лишь закрыв все полгода. Но в таком случае Ася не знала бы и Олега. Опять не то…
— Эй, красавец… а ты чего здесь тусуешься? Ну, наконец-то…
— Ты чей, красавец? Танькин? Это она тебя тут оставила или ты сам?… — Рыжая выгнула шею и посмотрела на Олега снизу вверх. И приоткрыла рот.
Этого еще не хватало… Да под тремя телекамерами…
Шорохов отстранился и, отобрав у нее пульт, переключил канал. Надо было развивать тему провала в памяти, иначе зачем этот тест?
— Красавец, но ведь сейчас лето!… — жалобно промолвила Рыжая.
На экране дети лепили снеговика.
— Зима, Ирочка, — возразил Олег с садистским удовольствием.
Он снова переключил программу — снова удачно: бульдозер сгребал колотый лед в огромную кучу.
— Зима, милая, зима… — проговорил Шорохов. — Праздники на носу. Елка, шампусик… Погода только фиговая. Холодно.
— Для тебя это скорее плохо, чем хорошо. Угораздило же дурака…
— Не за тех играешь. Ты даже не догадываешься, что здесь будет через час.
Лис принял тяжелый ремень и начал его неторопливо сворачивать — одной рукой.
— Даже не догадываюсь… — сокрушенно ответил он. — Ты в Службе давно, чучело зеленое?
— Не покупай, не купишь. Это секретная информация.
— Говорю же — придурок… Грабли можешь опустить. Шорохов повесил руки вдоль тела и выкрикнул:
— Дрозд!
Лис умиленно покачал головой. Олег ждал от него выстрела, но тот, видимо, считал себя специалистом недосягаемого уровня.
— Дро-о-озд!! — заорал Шорохов со всей мочи.
— Там двойные двери с обивкой, — спокойно сказал Лис. — В двух соседних квартирах никого нет, люди вернутся только к восьми. В третьей бабка глухая. А на другие этажи не надейся. Сам на подобные вопли часто открывал?
— Никогда… — признался Олег.
— Значит, Дрозд, говоришь?… Хм, оборзел Дроздяра. Решил, что ему все по плечу… Во сколько он к вам приперся?
— Куда это “к вам”? — осторожно спросил Шорохов.
— К Вениаминычу, куда! Ты хорош тормозить, а то зарядов десять как впорю — вот тебе понравится… В школе на тренингах больше двух не давали?
— Откуда ты про Лопатина знаешь?
— А ты сам-то откуда, стратег недоделанный?! Кого сейчас в Москве найдешь, кроме него? Эх, Вениаминыч… — Лис глубоко вздохнул и непонятно почему вдруг убрал станнер в пояс. — Маразм у него уже, что ли? Стареет, бродяга, совсем нюх потерял…
Разоружив Олега, человек в демисезонном плаще стал еще более дружелюбен. Он даже сунул руки в карманы — поступок, учитывая обстоятельства встречи, едва ли целесообразный. Чистой воды бравада. Лис демонстрировал, что не воспринимает Шорохова как серьезного противника, и, похоже, вообще никак не воспринимает. Это было обидно.
Олег невзначай сдвинулся с места. Теперь он легко достал бы Лиса ногой, а если тот позволит еще один шаг…
— Так во сколько к вам Дрозд пожаловал? — повторил Лис.
— Ночью. Часа, может, в два или в три… Выходит, это ты его в “запор” посадил?
— Куда-куда?…
— В “Запорожец”. Красный, ушастый.
— Такие еще остались? Ну… да, наверно, я… Слушай, ты куришь?
Шорохов вытащил сигареты и прошел по площадке из угла в угол. Драться охота пропала. При нем затевалась какая-то фантасмагория с вывихнутой логикой, или точнее — классическая многоходовка.
“Вот о чем надо было лекции читать”, — раздраженно подумал он. Однако такому их в школе не учили. Такому учить без толку.
— Погоди… — Олег заглянул в нишу, где его караулил Лис, и растерянно пожевал сигарету, — Ты ведь даже не знал, что это Дрозд. Тогда откуда все?…
— Тебя как зовут, пытливый?
— Шорох.
— Ясно. Шорох из отряда Лопатина… Хочешь стать таким же умным, как дядя Лис…
— Если получится, конечно, — съязвил Олег.
— У меня было достаточно информации: дата и место. Остальное — переменные.
— Чего?…
— Двоечник!… И кого это Венниаминыч себе набрал?… Дрозд вам небось про свидание пел?
— Баба у него тут.
— Мне известно только о его свиданиях с мужиками… Но это его личный геморрой, меня не касается. Меня другое волнует: то, что он сюда приволок.
Шорохов подпер стенку и с интересом посмотрел на Лиса.
— Кило брюликов, — сказал тот.
— Килограмм?… Бриллиантов?!
— Искусственных. В две тысячи пятидесятом они стоят, как оконное стекло. Но у вас их примут за настоящие. Все камни крупные, идеального качества… Ясно, что идеального, зачем выращивать с дефектом? Здесь на них можно приобрести… допустим, “Майкрософт”. Но это я к примеру. Предприятия будут куплены у нас, в России, В том числе один маленький, но очень перспективный банк.
— И что, магистраль такое выдержит? Ведь в будущем от этого вторжения все поменяется.
— Будущее и так меняется. На то оно и будущее. Шорохов болезненно сморщился и затоптал окурок.
Он уже убедился, что мелкие поправки в магистрали возможны, — значит, возможны и более существенные. У него появилось ощущение, что он пропустил несколько важных лекций, хотя прогуливать занятия было бы в высшей степени глупо. Он и не прогуливал. Кажется…
— Почему я должен тебе верить? — спросил он.
— Первая здравая мысль, Шорох. Действительно, почему?… А скажи-ка, май фрэнд, что случилось с Дроздом?
— По башке схлопотал…
— По башке?! — удивился Лис.
— По лбу.
— Великолепно!
— Потом его отвезли за город… И запихнули в “Запорожец”.
— И все?
— У него забрали синхронизатор.
— Значит, по версии Дрозда, это нападение с целью отнять железку. И зачем она мне? У меня своя есть. И твоя, — напомнил Лис. — А в пятидесятом их можно купить хоть коробку… — Он покосился на часы и молча взял у Олега еще одну сигарету. — Простой финт: выдать компенсацию за вторжение, чтобы ты боролся не с нарушителем, а с оператором. Но на такую дешевку попадаются только полные олухи… — Лис поймал свирепый взгляд Олега и примирительно добавил: — Или новички… О чем он тебя просил? Предупредить?
— Да. Сказать ему, чтобы он не открывал тебе дверь.
— Значит, откроет… После получит в лобешник и очнется за рулем раритетной тачки. Без синхронизатора. Явится к вам на базу… уже с синяком?…
— С шишкой…
— Ну да… и с жалобами на местных хулиганов. Попробует запустить все по второму кругу и пошлет тебя на опережение.
— А если он запустит опять, если кто-нибудь придет не за час, а за два и в итоге успеет?
— Нормальные люди такие операции больше одного раза не исправляют — слишком сложно. Когда чувствуешь, что кто-то вмешивается, кто-то не слабее тебя самого, тут же бросай, это мой совет. Иначе будете петлять, пока совсем друг друга не запутаете… Вообще-то я здесь с утра сижу, — рассмеялся Лис. — Все сигареты выкурил. До-олго тебя ждал…
— Так ты… заранее?! — воскликнул Шорохов. — Ты что же, встроил меня в свой план изначально?…
— Это Дрозд тебя встроил, а я только учел. С обстоятельствами не надо бороться, их надо использовать. — Лис снова посмотрел на часы. — Без двадцати уже… Пора, наверно, побеспокоить.
— Ровно в семь, — возразил Олег.
— Какая разница? Звонок обычный или с дрежем?
— “Дзы-ынь… дэынъ-дзынь… дзы-ынь…” — изобразил Олег.
Сорвав со шпингалетов коридорную дверцу, Лис прошел вправо и остановился у пухлой обивки с бронзовой табличкой “131”.
— Шапку надвинь! — прошептал Олег. Отмахнувшись, Лис четыре раза надавил на кнопку, как только ему открыли, пальнул в проем из станнера. Толкнув дверь, он чуть сдвинул тело и поманил Олега.
— Давай вместе, один не допру…
— Ты что?… Ты все делаешь не так! — горячо заговорил Шорохов. — Он не должен был тебя видеть, он…
В прихожую выглянула средних лет женщина и, ойк» нув, сползла по стене. Лис воткнул станнер в ремень и взял Дрозда за ногу.
— Все не так! — отчаянно повторил Олег.
— Да… — крякнул Лис. — Бери его… На кухню, что ли?.. Нет, в комнату…
— Он же все по-другому помнит! Как в первый раз было!
— Ты неусидчив. Сорок минут перед тобой распинался… Сюда его неси… Сорок минут!… А ты и не въехал. Не было никакого “первого раза”, понятно?
Они перенесли тело в спальню, но на кровать его закидывать поленились и положили на пол. Дрозд не двигался и смотрел строго туда, куда поворачивалась голова.
— Как это “е было?! — спохватился Шорохов.
Лис заволок в комнату женщину и пристроил ее рядом с парализованным оператором.
— Баба должна быть местная, — пробормотал он. — Разберутся…
— Но первый раз… — выдавил Олег.
— Ты утомляешь, фрэнд. “Первый раз” — это какой? Когда Дрозду разбили лоб и куда-то отвезли? Во сколько это было?
— Я же говорил: в семь вечера.
— Вот! А сейчас еще без пятнадцати. И по башке его лупить не надо, он и так в кондиции. Разве нет?…
Шорохов закусил губу.
— Да…
Лис порылся в гардеробе и достал оттуда плотный фланелевый мешочек на шнурке. Сделал он это совершенно уверенно — похоже, место, где лежали бриллианты, ему было известно.
Он вышел из комнаты, и через секунду в туалете раздался рев бачка. Вернувшись, Лис скомкал пустой мешок и сунул его себе в плащ.
— Не по силам ты ношу выбрал, Дроздяра…
— Ты высыпал их в унитаз? — тревожно спросил Олег.
— Считай, что камней здесь и не было.
— Думаешь, Дрозд исправит свое вторжение?…
— Думаю, найдется тот, кто все это компенсирует. И самого Дрозда… тоже компенсирует… определенным образом. — Лис извлек мнемокорректор и выставил на дисплее: “реж. непрерыв., сектор 72-00-00”. Закрыв мужчине и женщине по трое суток, он отрывисто произнес: — Без десяти семь. Надо идти.
— Стой! Ты что, собрался их бросить?! Никто из наших не знает!…
— Для нас это скорее хорошо, чем плохо.
— А довести до конца?… Их нужно передать Службе. Дрозда, по крайней мере.
— За доставку нарушителей мне не платят, — сказал Лис, направляясь к прихожей. — Идешь, нет?… Или тут останешься? Чужую шишку получать.
— Ты его все-таки сдал… — догадался Шорохов, — Но не Службе…
— Тем, кого он собирался кинуть, — утвердительно закончил Лис.
— И они сюда нагрянут, в семь часов ровно. И разобьют ему башку, и…
— Зачем? Он и так лежит. Удар в лоб, поездка за город и прочее — это все могло быть. Но этого не будет. Нет причины — нет следствия.
— Ты такой же предатель, как и Дрозд… — медленно выговорил Шорохов. — Просто сейчас твоя интересы совпали с интересами Службы. И то — частично.
Лис вышел из квартиры и кинул ему в руки скрученный ремень.
— Счастливо…
На старт он не потратил ни одной лишней секунды — дата в синхронизаторе у Лиса была набрана загодя.
Внизу тронулись оба лифта, и Шорохов, подозревая, что это едут за Дроздом, торопливо затюкал по маленьким клавишам.
Лис лишил его возможности что-либо исправить — появился здесь утром и… ждал, вот и все. Как просто и как сложно… Олег снова ему позавидовал — но уже не благородно, а по-черному. Лису всего-то и нужно было, что время и место. Остальное — переменные, так он сказал. Все — переменные: Шорохов, Дрозд, женщина-посредник, успевшая разве что пискнуть, какой-то фантастический “Запорожец”…
Шорохов посмотрел на табло и шмыгнул носом. Что его особенно смущало, так это красный “запор” и вообще вся история с поездкой Дрозда на двенадцатый километр. Откуда она взялась, если ее не было? И, главное, уже не будет…
Видимо, оттуда же, откуда и разговор про сигареты “Новость”, ответил себе Олег. Разговор, который помнит только он. Эти события — из плоскости вероятного, из некой несостоявшейся реальности, не вошедшей в чистовую редакцию магистрали. Вроде галлюцинации. Вроде ложной памяти. Там все это и осталось — в мусорном ведре, куда, кроме него, никто никогда не заглянет.
Олег включил синхронизатор без одной минуты семь — оба лифта уже поднялись, и створки дрогнули, начиная раздвигаться. Не мудрствуя, он выбрал точку, где они расстались с Лопатиным, — половину пятого утра. Шорохов еще надеялся предупредить самого себя, но уже слабо — по логике вещей, “Вольво” Василия Вениаминовича в этом дворе и не появлялся.
Он вышел из подъезда и огляделся. Логика торжествовала: машины не было. Шорохов постоял полчаса, выкурил три сигареты и, смертельно окоченев, пешком отправился к метро. Пока он добрел до станции, она уже открылась.
“Почти утро… — подумал Олег отстранение. — Это скорее хорошо, чем плохо… Только вот вопрос: когда же мне спать?…”
Теперь он понял, на что жаловался двойник и чем он пугал. Месяца не понадобилось, хватило и половины суток, чтобы прочувствовать это на себе: синхронизатор не дает дармового времени, а, наоборот, отнимает. Шорохов был принят в Службу около одиннадцати вечера и к семи утра умудрился дополнительно “сжечь” часов пять. Эта мысль кружила голову и не позволяла сосредоточиться.
Таким, сонным и потерянным, Ася его и встретила. Она стояла у своего номера и пыталась вытащить застрявший ключ.
— Не рановато собралась? — спросил Олег.
— Шорох, милый, помоги, — сказала она, тоже довольно вяло. — Столько маялась, а тут еще такое счастье: к себе попасть не могу.
— Слушай, Прелесть… Ты меня извини, ладно?
— За что? — удивилась Ася. Как будто искренне.
— За то… За ночной концерт…
— Мне-то какое дело до твоих концертов? Значит, вместо того чтобы спать, ты тут развлекаешься, да? А я всю ночь пашу… Да ты сам знаешь…
— Что я знаю? — насторожился Шорохов.
— Здра-асте… Он же при тебе меня захомутал. Только вошла, не успела раздеться…
— Кто “он”? — Олег наконец справился с замком, но в комнату Асю не пустил.
— Лопатин… Ты что, Шорох, белены объелся? Ты мне сам трубку передал! Он на мобильник позвонил, мобильник был у тебя.
— Ах да… — Олег прочистил горло. — Разве у меня?…
— Ты же пьян, скотина… — Ася прищурилась. — У тебя глаза совершенно стеклянные. Дае-ешь, напарничек!…
Шорохов ощупал куртку — принесенный официантом телефон так и лежал во внутреннем кармане. После вызова Лопатина Олег взял его с собой — не ломиться же к Асе в номер. По второму-то разу…
— Ну чего встал? Не задерживай. Спать хочу, сил нет… — Она отвела его руку и, войдя к себе, презрительно повторила: — Дае-ешь…
Олег хотел спросить ее еще, но тут в кармане завибрировала разбуженная трубка.
— Привет, Шорох! — гаркнул Лопатин с омерзительной бодростью. — Отдохнул? К службе готов?
— Вы это серьезно?…
— Я специально тебя не трогал, — заявил шеф. — Прелесть ночью неотложную операцию отработала, а тебе я тайм-аут решил устроить. Потому, что сегодня… Сегодня, Шорох, тебя ждут великие дела! Я уже внизу.
— Да… — вякнул Олег, — Да, Василий Вениаминович, я буду через минуту…нет,…через три.
Ася заперла дверь и, не исключено, уже заснула.
Шорохов вошел к себе в номер и удрученно опустился на стул возле стены. Он-то переживал, что не поставленная Дрозду шишка собьет филигранную настройку причинно-следственных связей… Ведь с этой шишкой из магистрали исчезла и целая событийная цепочка — пусть тонкая, но бесконечно длинная… А в это время кто-то рубанул сплеча и одним махом отсек здоровенный ломоть. Олег опасался, что создал новую редакцию реальности… Извольте: есть уже и новейшая. Без истории с Дроздом, без аврального ночного вызова… Вернее, с вызовом, но для Прелести. Сам же Олег, оказывается, дрых…
Шорохов вышел из гостиницы и, энергично сбежав по ступенькам, направился к синему “Вольво”. Он, как и обещал, задержался всего на три минуты. Сто восемьдесят секунд, в течение которых он проспал добрых десять часов. Затем поковырялся с корректором, пока строка на табло не приняла следующий вид: “реж. фрагмент., скал, сектор 00-00…00-00, выбор”.
Он закрыл себе все, касавшееся операции с Дроздом. Прикинул, что и во сколько делал по своему субъективному времени, и, набрав параметры, закрыл — подчистую. Иначе было невыносимо. Заодно Олег избавился и от похабного эпизода с проституткой — чтоб совесть не угрызалась понапрасну, раз уж сама Ася ничего не помнила. Шорохов оставил себе только один кусочек длительностью сорок минут — беседу с Лисом.
После этого он умылся, позавтракал конфетой и к сто восьмидесятой секунде вернулся обратно.
— Прекрасно выглядишь, — заявил Лопатин. — Ну что, мнемокорректор не так страшен? Простой пробел лучше, чем несколько версий одного и того же события.
Шорохов напряг память, но не выжал из нее ровным счетом ничего. Он помнил лишь сам факт коррекции — да еще какой-то отдельный лоскут: черное окно, площадка у лифта, оператор по имени Лис… Это совсем не тревожило и сильно смахивало на давнишний сон.
— А вы, Василий Вениаминович?… Вы это помните? То, что я забыл.
— Не помню, но знаю. Так, в общих чертах,… Мне по должности положено.
— И-и… что же там было?
— Рутина, Шорох. Служба. Наша с тобой работа.
* * *
На то, чтобы освоиться, у Олега был час. Он слонялся по тесной двухкомнатной квартире где-то в Кунцеве, постепенно погружаясь в чужой быт и все отчетливее понимая, что выпускной тест — это проверка не только для Рыжей, но и для него самого.
Арендованные у местной ФСБ технари спешно развешивали “жучки” и камеры. На Олега они смотрели с профессиональным безучастием и лишь изредка, когда он явно мешал, нейтрально-вежливо просили посторониться. Ни он, ни квартира, ни объект слежки их не занимали совершенно — видимо, отношения между двумя Службами здесь были теплыми, и людей Лопатину прислали лучших.
Сам Василий Вениаминович сидел возле дома в фээс-бэшной “Скорой помощи” и тоже ждал.
Олег, посвистывая, вошел на кухню. Один из техников колупал пыльную сетку вентиляции, и Шорохов, чтобы его не раздражать, отвернулся. На столе стояла пустая, но не чистая пепельница, рядом лежал коробок спичек и открытая пачка “Явы”. Других сигарет, насколько Олег заметил, в доме не водилось. Вздохнув, он сунул свой “Кент” в задний карман и закурил эти.
Кухня, как и вся квартира, была неудобной, загаженной и, несомненно, обжитой. На полках теснились жестяные банки с крупами и всякими рожками-макаронами, в щербатой эмалированной раковине лежала тарелка с присохшими остатками картофельного пюре. В холодильнике, кроме нескольких свертков, оказалась черная кастрюлька, похожая на старушечий ночной горшок, а в ней — нечто похожее на его содержимое. Рыжая, несмотря на свою гиперкоммуникабельность, — хотя возможно, что как раз и благодаря ей, — была женщиной одинокой. И ее клон ничем от нее не отличался.
Он — или, может, “она”? — вместе с полной копией памяти приобрел и все остальное: характер, темперамент, привычки. И судьбу. Клон очнулся в этой малометражке и начал жить — сразу, без паузы. Жить за Рыжую, которая тем временем высаживалась из автобуса на территории учебной базы.
Сейчас ее — или все-таки “его”? — куда-то спровадили, и Рыжей предстояло на час-полтора вернуться к себе. Из душного июля — в морозный декабрь. Без последних шести месяцев. С большущей дыркой в памяти.
Вскоре техники закончили и, по-прежнему не реагируя на Олега, удалились.
Через несколько минут в квартиру поднялся взволнованный Лопатин. Следом за ним тащили носилки со спящей Рыжей.
— Ну что, сориентировался? — спросил он.
— Вроде бы… — сказал Шорохов, выкидывая окурок в форточку.
— Тебе не надо вникать во все. Это и невозможно. Достаточно зацепиться за пару деталей, очень мелких и: очень обыденных, и на них играть. Прелесть — молодец. Не забыл, чем она на твоем тесте занималась?
— Гм… — Олег помялся. — Как же забыть…
— Она резала колбасу! — с восторгом произнес Лопатин. — Одно дело, когда незнакомая женщина крутит в руках бокал с шампанским, и совсем другое — когда она шурует у тебя в холодильнике. Гениально!… Придумай для Ирины что-нибудь похожее.
“Ирина! — спохватился Шорохов. — Действительно Ирина. А то все Рыжая да Рыжая…”
Он был уверен, что вспомнил бы ее имя и сам, — как вспоминал многое, когда это требовалось, но подсказка Лопатина не помешала.
Рыжую Иру, все еще в бессознательном состоянии, переложили на кровать. В одном из санитаров Олег признал солдатика, ежедневно подметавшего дорожку напротив школьного корпуса, но здороваться было вроде как неуместно: и белые халаты, и вся церемония смахивали на приготовления к похоронам. О том, что Рыжая не мертва, можно было лишь догадываться — выглядела она паршиво.
“Санитар” вставил в пневматический шприц мягкую ампулу и, прижав ствол к тонкому предплечью Ирины, посмотрел на Василия Вениаминовича.
— Давай… — сказал тот.
Шприц коротко пшикнул — на бледной коже осталось маленькое красное пятнышко, словно от комариного укуса.
— У тебя пять минут, — предупредил Лопатин Олега и вслед за помощниками покинул квартиру.
Шорохов, спохватившись, метнулся на кухню. Как встретить Рыжую после пробуждения и чем ее озадачить, он все еще не придумал. Олег взял было сигареты, но тут же бросил. Снова сунулся в холодильник, но, наткнувшись взглядом на сальную кастрюлю, захлопнул дверцу. Фантазия буксовала.
Чувствуя, что истекают уже последние секунды, Шорохов забежал в ванную и принялся сбрасывать с себя одежду.
“А чего я так нервничаю?… — подумал он и вдруг замер. — Рыжая тест не пройдет, это известно… Двойник сказал, что все провалятся…”
Выйдя из ступора, Олег продолжил раздеваться в еще более ускоренном темпе.
“Ничего пока не известно, никто пока не провалился… — шептал он, стягивая носки. — Это все в будущем, а будущее меняется… Оно только для них незыблемо, для тех, кого… да!… А для нас, для вырванных из магистрали, оно в тумане. Его еще нет, оно только будет… потому оно и будущее…”
Шорохов залез в темную ванну и, судорожно отвернув оба крана, перекинул рычажок смесителя. Спустя мгновение в комнате упал стул, и Рыжая сказала, весьма удивленно:
— Бля!…
Олег еле сдержался, чтоб не заржать, и взял кусок мыла, весь облепленный рыжими волосами. Мимо ванной протопали босые ноги, — он застыл и прислушался, — затем грохнула какая-то сковородка и зачиркали спички. Шорохов принялся поливать себя из душа. Сейчас она войдет… Она войдет и…
— Да-а-а… — протянули на кухне. Включилось радио.
— В Москве десять утра, и вы слушаете…
— Какой “десять”, козел драный?! — взорвалась Рыжая. — Какой, нахер, “десять”? Вы что, свихнулись все?!
Приемник умолк, пятки прошлепали обратно, и она снова завалилась на кровать. Олег понял, что сюрприз под угрозой. Сняв с перекладины несвежее полотенце, он кое-как вытерся и начал одеваться. Халатиком он, в отличие от дальновидной Прелести, не запасся. Подумал: если Рыжая зайдет сейчас — будет глупо. Либо уж совсем голый, либо…
Олег успел натянуть и носки, и джинсы, и все остальное. В ванную так никто и не заглянул.
Отрепетировав у зеркала выражение крайнего безразличия, он вышел в коридор. Покосился на бусинку телекамеры возле вешалки, растерянно развел руками и направился в комнату. Нужно было совершить что-нибудь предельно прозаическое, и Шорохов совершил: достал платок и высморкался.
— Как спалось? — спросил он.
— Даё-моё!… Вон, и по ящику тоже…
Шорохов обернулся к телевизору — шел выпуск новостей, показывали репортаж о подготовке к Новому году.
— Вчера еще лето было, — не глядя на Олега, проронила Рыжая. — Сегодня уже зима…
— Зима, — равнодушно подтвердил он.
— Да какая же зима, когда лето! Только… только, черт, холодно…
Олег вздрогнул. “Холодно”. Это было первое слово, которое он услышал от Аси, и оно врезалось ему в память, как легендарное “Поехали!” Гагарина или “Лед тронулся” Бендера-Миронова. Врезалось так, что, наверное, останется уже навсегда.
Он помнил все — каждую Асину черточку, каждое движение. Проснувшись в чужом и невозможном декабре, он вцепился в нее, как в единственную частичку реальности. И все запомнил. Особенно морского конька… скрывшегося до весны под тонким черным свитером.
А эта… валялась в постели, взбивая ногами комковатое одеяло и непрерывно почесывая терпкие подмышки. Она таращилась в телевизор и на Олега даже не смотрела. Рыжая, разумеется, его не узнала, но ей было все равно.
“А что же тогда отмочил Иван Иванович? — озадачился Шорохов. — Если его даже к пересдаче не допустили… Что-нибудь похлеще? Вообще не проснулся? Или, наоборот, поднял хай? Кидался ножами?…”
Вслед за Ивановым на ум опять пришла Прелесть и та сцена, когда Иван Иванович в очередной раз позабавил сокурсников дурацким вопросом. И… Ася ему ответила. В бункере она сказала, что Иванова не знает, тем не менее Шорохов отлично помнил их разговор. У них были дискуссии и раньше, и позже, но эти две реплики Олег мог воспроизвести почти дословно.
Иванов: “Ясли самые крутые операторы создадут банду, кто их победит?”
Ася: “Сначала надо определить, кто из оперов круче, а таких конкурсов Служба не проводит”.
Так или примерно так… И Прелесть не могла забыть Иванова, Кого угодно, только не этого долговязого чудака… Разве что ей скорректировали пару секторов… Нет, Иван Иванович учился с первого до последнего дня, и удалить его из памяти можно, лишь закрыв все полгода. Но в таком случае Ася не знала бы и Олега. Опять не то…
— Эй, красавец… а ты чего здесь тусуешься? Ну, наконец-то…
— Ты чей, красавец? Танькин? Это она тебя тут оставила или ты сам?… — Рыжая выгнула шею и посмотрела на Олега снизу вверх. И приоткрыла рот.
Этого еще не хватало… Да под тремя телекамерами…
Шорохов отстранился и, отобрав у нее пульт, переключил канал. Надо было развивать тему провала в памяти, иначе зачем этот тест?
— Красавец, но ведь сейчас лето!… — жалобно промолвила Рыжая.
На экране дети лепили снеговика.
— Зима, Ирочка, — возразил Олег с садистским удовольствием.
Он снова переключил программу — снова удачно: бульдозер сгребал колотый лед в огромную кучу.
— Зима, милая, зима… — проговорил Шорохов. — Праздники на носу. Елка, шампусик… Погода только фиговая. Холодно.