Страница:
— И они смирились… — повторила Ася с сомнением.
— Демонстрация силы касалась ФСБ. Они переманили какого-то опера, слава богу — не из моего отряда, и Служба провела компенсацию, прямо на глазах у директора. Этот участок памяти ему закрывать не стали — впредь будет наука. Если вам не надоели лекции, могу отвезти вас в школу, еще на один сезон, — неожиданно закончил Василий Вениаминович.
— Вы же адрес забыли, — лукаво произнесла Ася.
— Временно… — заявил Лопатин, потрогав на поясе корректор.
Олег обратил внимание, что к этому прибору начальник прикасается чаще, чем к другим, — словно для него служба заключалась не в исправлении событий, а главным образом в исправлении воспоминаний.
Василий Вениаминович надел шляпу, застегнул пальто и, указав на мешок с бумажной лапшой, вышел из кабинета. Шорохов собрал кредитки, пролистал паспорт и, даже не запомнив своего нового имени-отчества, сунул все во внутренний карман. Ася, напротив, рассматривала документы долго.
— Идешь, нет?… — спросил Олег, останавливаясь в дверях.
— Фотографию могли бы и поприличней вклеить, — фыркнула она.
— Фотка нормальная, реалистичная. Лучше слетай в прошлое, найди маленькую Асю и скажи ей, чтоб не курила.
— Лучше найду твоих родителей. Скажу, чтобы предохранялись.
— Не была б ты женщиной…
— Не был бы ты идиотом… — холодно начала Ася, но в этот момент из тамбура появился Лопатин.
— Вы мне надоели! — процедил он, доставая мнемо-корректор.
Шорохов это увидел первым, но сделать ничего не успел.
— Идешь, нет? — спросил он, проморгавшиеь.
— Фотографию могли бы и поприличней вклеить, — пожаловалась Ася.
— Не кокетничай, Прелесть. Меньше нравиться ты мне все равно не будешь.
— Я учту…
— Вот! Культурные же, оказывается, люди! — заметил, поправляя шляпу, Василий Вениаминович.
Лопатин довез их до гостиницы и, высадив, тут же уехал.
— Сколько звезд? — меланхолично спросила Ася, глядя на дымящуюся возле входа урну.
Чад от тлеющего мусора восходил прямым столбом — Олег отметил, что завтра опять будет морозно, — и клубился под заржавленным навесом с ядовито-зелеными буквами “Урал, отель”.
— Здесь, наверно, не звезды, а кресты, — отозвался Шорохов. — Максимально — четыре.
— Фу, Олег!… Слушай, у нас же карточки! Почему бы не поселиться в другом месте?
— Утро вечера мудренее, — буркнул он.
— До утра еще дожить… Здесь, может, и насекомые…
— Вот и проверим. И без самодеятельности! Если Лопатин привез нас сюда, значит…
Ася было взяла его под руку, но тут же высвободилась и, быстро поднявшись по щербатой лестнице, вбежала в парадное.
Олег догнал ее у стойки с зеркальной табличкой “Reception”. С той стороны на них смотрела достаточно молодая женщина, крашенная под златовласку, с каким-то значком на лацкане, возможно — ювелирным изделием, возможно — эмблемой отеля.
— Люкс есть? — бросила Ася.
— Есть, и не один, — с достоинством ответила администраторша. — Все заняты.
— Давайте не люкс, — обреченно сказал Шорохов.
— Паспорта предъявлять будете?
— А нужно?
— Как хотите. Кровать двуспальная?
Ася нервно хохотнула.
— Мне не надо, — отрезала она. Женщина недоуменно взглянула на Олега.
— Мне тоже необязательно… — Он пожал плечами. Администраторша, почти ничего не спрашивая, сама заполнила анкеты и выдала Асе ключи с деревянной грушей. Та быстро их цапнула и направилась к лифту.
— Поссорились? — сочувственно спросила женщина. — Бывает… — Она невзначай выложила перед Олегом маленькую плотную карточку.
Он принял это за календарик, но на обратной стороне увидел тонкий курсив с претензией на вязь:
“Мы юные и очаровательные, но без Вас нам скучно. Позвоните в наш люкс по тел. 302. Мы ждем Вас круглые сутки!”
— Бар и ресторан на первом этаже, — объявила женщина.
— Неужели?… — проронил Шорохов, сгребая со стойки ключи.
Его поселили в четыреста десятом, Асю — по соседству, в четыреста одиннадцатом. Если только это имело какое-то значение. Да пожалуй, что не имело…
Войдя в номер, Шорохов осмотрелся — без особого восторга, но и без ужаса. Хотелось помыться и поспать, и здесь это было вполне осуществимо. В принципе, хотелось еще и есть, но, по сравнению с усталостью, голод выглядел неубедительным. Что же касается “юных и очаровательных”, то Олегу было не до них.
Бросив визитку к телефону, он задернул шторы, принял душ и рухнул на кровать. Лишь расслабившись, Шорохов понял, насколько же он устал, — скорее морально, чем физически, однако гудевшим мышцам этого было не объяснить. Тело ныло, как после пьяной групповой драки, где все бьют всех, не деля людей на приятных и противных.
Уже сквозь сон Олег услышал в коридоре смех и подумал, что это могут быть такие же опера. Следом явилось безумное предположение о том, что в клоаке под названием “Урал” все до единого — сотрудники Службы, включая администраторов и проституток с третьего этажа. Затем ему привиделось, как все они лежат в роддоме — взрослые, голые и омерзительно беспомощные…
Шорохов проснулся и страдальчески посмотрел в потолок. Над головой вилась зигзагообразная трещина — черная на серой в темноте побелке, — вилась и уходила за стену, в четыреста одиннадцатый номер. К Асе.
Глянув на часы, он обнаружил, что практически не спал. Повздыхав и повалявшись без толку, Олег раскинул руки и случайно выяснил, что кровать не такая уж узкая. Одолеваемый этой мыслью, он сел, нащупал впотьмах джинсы, кое-как попал ногами в ботинки и задумался: а надо ли?…
В коридоре опять рассмеялись, хмельно и заразительно, и Шорохов, не выдержав, поднялся.
Дверь в соседнюю комнату была заперта. Он внутренне возмутился и тихонько постучал.
— Кто?… — раздалось из номера.
— Служба доставки, — произнес Олег. — Шампанское заказывали?
— Шорох, умри! — крикнула Ася.
Он потоптался, потер живот и снова постучал.
— Ты?…
— Я, — резонно ответил Олег.
— Погоди… сейчас…
За дверью было слышно, как Ася встала и прошла в ванную. Шорохов тревожно покхекал и поздравил себя с большой, но приятной глупостью.
В скважине загремел ключ, и на пороге возникла Прелесть. В нижнем белье. С графином холодной воды, которая вылилась Олегу на штаны. Остатки Ася выплеснула ему в лицо, после этого дверь снова закрылась.
Притащившись к себе в номер, Шорохов стянул джинсы и повесил их сушиться. Пояс со снаряжением, тоже мокрый, он нацепил обратно.
Телевизор не работал, а из чтива в комнате нашелся только листок с правилами противопожарной безопасности. Взгляд случайно упал на визитку — Олег раздосадованно отвернулся, однако идея в голове уже прижилась и пустила корни.
Подумав о том, что контролировать себя следовало бы лучше, он сходил к джинсам и выгреб из карманов кучку мятых купюр, не слишком внушительную. Подсев к телефону, Шорохов снял трубку — втайне надеясь, что линия занята или что всех юных и очаровательных уже разобрали.
Ответили быстро и ласково.
— Почем? — хрипло спросил Олег и сам же покоробился. Можно было и покуртуазнее как-нибудь…
— Это смотря на сколько.
Шорохов перебрал сырые деньги. Банкоматов он в “Урале”, кажется, не видел…
— Мне минут пятнадцать.
На том конце прыснули, затем зажали трубку ладонью — но не очень плотно, — что-то пробубнили и расхохотались уже всем стадом.
— За пятнадцать минут ты и штаны не снимешь, — досмеиваясь, сказал голос.
— Я уже снял, — признался Олег.
Его слова опять кому-то передали, и в динамике дружно захрюкали.
— Ладно, пылкий… На полчаса наскребешь? Мы в кредит не работаем, извини.
— Наскребу, — пообещал он. — Четыреста десятый.
— Да мы знаем…
Очаровательная прибыла буквально через минуту. Мрачный жующий парнище завел в номер худую, потрепанного вида барышню и недобро зыркнул на Олега.
— Нравится?
— Не влюбиться бы… — озабоченно молвил Шорохов, протягивая деньги. — Горло не болит? — спросил он, когда амбал удалился.
— Работоспособна, — заверила гетера, направляясь к кровати.
— Стой! — одернул ее Олег. — Постель не трогай! Садись на стул. Ближе к стене. К самой стене подвинь, говорю! И раздеваться не надо.
— Фантазер… — вздохнула девушка. — Что теперь?
— Ты стонать умеешь?
— Естес-сно…
— Тогда начинай, — велел Шорохов.
— Что начинать?
— Стонать!
— О-ох, ы-ыххх… — вяло озвучила она.
— Фуфло! — отозвался Олег. — Это что, стоны, по-твоему?! Давай без халтуры.
— Да я не врубаюсь, чего ты хочешь! — обозлилась гетера. — Ты объясни по-человечески!
— Качественно постонешь, и все. И до свидания.
— А!… Мне на тебя смотреть, как ты будешь…
— Блин!… Вот овца… Ну, попробуй еще раз. “А-а-аххх, а-а-аххх” — вот так примерно. И громче, понятно? Громче!
Девушка шмыгнула носом и часто задышала.
— Так, да?…
— Годится. Только громче!
Она закинула ногу на ногу и принялась хрипеть, мычать и даже что-то такое пришептывать.
— Во-от!… — одобрил Олег. — Не тормози, я тебе завтра подарю что-нибудь.
— Лучше кэш, а то вы херню всякую тащите. Внезапно зазвонил телефон на тумбочке.
— Не отвлекайся, — приказал Шорохов.
Гетера, к его удовольствию, стонала все активней. Телефон назойливо тренькал, и Олег, догадываясь, кто это может быть, сладостно ожидал стука в стену.
Постучали, однако, в дверь.
— Не бойся, это наши, — сказала девушка. — “Тук, тук-тук, тук” — это халдей.
Шорохов открыл. В коридоре действительно стоял официант — с бутылкой шампанского и двумя бокалами на подносе.
— Вас желают угостить… — Он помедлил, не зная, отдать ли поднос на пороге, или все же зайти. Видимо, старания очаровательной особы были слышны на всем этаже. Кроме того, трусы у Олега после профилактического обливания из графина еще не высохли.
— Заноси, — кивнул Шорохов. — А кто угощает, если не секрет?
— Не секрет. Из четыреста одиннадцатого. И вот просили передать… — Официант вручил ему мобильный телефон.
В ту же секунду аппарат на тумбочке умолк, зато зазвонила трубка. Олегу стало так интересно, что он не удержался.
— Спишь?… — спросил в ухо Лопатин.
— Сплю, Василий Вениаминович, — ответил Шорохов.
— Одевайся, и вниз.
— Э-э… так это…
— Дело срочное. У тебя пять минут.
Олег, скривившись, выключил мобильник и объявил:
— Оба свободны, Бухло заберите себе.
— Извиняюсь, что помешал, — брякнул официант.
— Все в порядке. Мы уже закончили.
Урну у входа все-таки погасили — для этого зачем-то понадобилось опрокинуть ее набок и раскидать мусор по ступеням.
Ледяной ветер мгновенно превратил влажные джинсы в две негнущиеся трубы, и Олег, увидев у подъезда синий “Вольво”, обошелся без приглашения. В салоне гремела “Соловьиная роща” — не ремикс и не трибьют, а самый что ни на есть оригинал в исполнении Лещенко. Лопатин сделал музыку тише и рванул с места.
— Василий Вениаминович, а нам обязательно в этом дерьме жить? — спросил Шорохов.
— Ты о чем?
— Я про гостиницу.
— Можно и не в этом. Можно в другом. Лишь бы вокруг вас народу вертелось поменьше… и попроще. В приличном месте все на виду. Покупка или аренда квартиры исключена. Нас же здесь нет.
— И не будет, — добавил Олег. — И жилищных перспектив тоже…
— ФСБ свою площадь предлагает, но там куда ни плюнь — везде микрофоны, микрофоны…
— “Эта работа изменит твою жизнь к лучшему”, — с чувством процитировал Шорохов. — “В твоих руках будет власть над человечеством”…
— Метафора. Власть у нас не в руках, а на поясе.
— Которой нельзя воспользоваться…
— Потерпи, сейчас приедем, — ответил шеф неопределенно.
— А что за спешка, Василий Вениаминович? Если точка финиша отнесена во времени, то не все ли равно, где будет точка старта? Почему бы и не утром?
— Финиш в этот раз никуда не отнесен. Он здесь и находится. У нас гости, — пояснил Лопатин. — В бункере человечек один сидит… Надо помочь.
— Что значит “сидит”? — не понял Олег. — Как он туда попал?
— Как мы попадаем, через дверь. Он оператор и тоже имеет право доступа. Этой комнатой многие группы пользуются. Она у нас от самого начала зоны, и еще столько же прослужит. Тихое место, без посторонних.
Василий Вениаминович остановился на светофоре, а когда снова тронулся, “Соловьиную рощу” уже сменил Эдуард Хиль. Шорохов посмотрел на магнитолу — играл не компакт-диск, а кассета.
— Хороший сборник, — заметил он, притоптывая йогой. — Только запись ни к черту. “Электроника-302”?
— Это самое древнее из того, что ты помнишь? — усмехнулся Лопатин. — Не смей попрекать старших, обормот! Лет двадцать субъективных выслужишь, вот тогда и будешь замечания делать… и сигареты по временам таскать.
Шорохов лишь сейчас подумал о том, что в пенсионном возрасте в Службу не попадают, — стало быть, Василий Вениаминович носит ремень с железками добрую половину жизни. И до сих пор на низшей руководящей должности — координатор оперотряда. И выше, видимо, уже не поднимется…
Об иерархии Службы в школе рассказывали мало. “Будет день — будет пища” — примерно такая мораль вытекала из ответов инструкторов. Ася, даром что старшина, тоже ничего толкового своим подопечным поведать не могла. “Непосредственное начальство вы будете знать не только в лицо, но даже по имени-отчеству”, — шутливо обещали на лекциях. И, как выяснилось, не обманули. А больше им ничего и не обещали — кроме “власти над человечеством”, разумеется.
Оговорки инструкторов постепенно сложились в простую модель: самостоятельные отряды замыкаются на Отделы, Управления и в итоге — на какого-то могучего Старикана. Знать о нем полагалось лишь то, что в конце зоны ответственности он объективно существует, иными словами, в две тысячи семидесятом году Старикан еще не помер. О том, кто работает в других зонах, вне подведомственного столетия, не звучало даже намеков. Наиболее вероятно, что Служба расползлась по всей магистрали времени или как минимум следила за ней с момента возникновения человечества, но задаваться подобными вопросами в школе не рекомендовали.
Василий Вениаминович как ветеран и мелкий, но все же начальник наверняка знал больше, однако Шорохов решил, что если об этом и спросит, то как-нибудь после. Неуместная бодрость уже прошла, за ней явились апатия и желание устроиться в мягком кресле поудобней. Не надо было в гостинице ничего затевать… Через несколько минут заснул бы…
— Так что за человечек у нас в бункере? — осведомился Олег, с трудом разлепляя глаза. — Что он там делает? Чай пьет?
— Чая у нас нет, а Дрозд вряд ли принес… Его так зовут, Дроздом. Он с вечера до нас добирался. Выполнял операцию в наших краях, столкнулся с каким-то уродом. Тот дал ему по лбу, потом вывез за город и бросил. Идиотизм… Дрозд к бункеру чуть ли не пешком топал. Надо же вернуть человека, согласен?
— Чтобы просто вернуть, достаточно одолжить ему синхронизатор, — со значением проговорил Олег.
— Боюсь, это не лучший вариант. С прибором он отправится не домой, а в точку вторжения. Синхронизатор, потерянный задолго до две тысячи сорокового, — это почти катастрофа, и Дрозд попытается его отбить. Не знаю, что у него получится… В первый раз отняли — почему бы не отнять во второй? Тебя-то они хоть в лицо не видели… Но ты можешь и отказаться. Я вот, правда, не могу… Мне — либо сдавать его с таким проколом, либо тебя уговаривать. Нашу Прелесть я, естественно, в расчет не беру.
— Да уж, если там по башке лупят…
— Сейчас еще на месте поговорим, посмотрим, что за птица этот Дрозд… — вопросительно произнес Лопатин.
— Посмотрим… — буркнул Шорохов.
Смотреть оказалось особенно не на что: в кабинете, докуривая Асины королевские бычки, маялся патлатый мужик с острым кадыком и запущенными рыжими бакенбардами. Добавить к ним черный пиджак и цветастую рубашку — получился бы типичный хлыщ с танцплощадки семидесятых, но Дрозд был одет в короткую замасленную дубленку и больше смахивал на прораба. Над левой бровью у него надулась и созрела крупная шишка с запекшейся ссадиной.
— Делись бедой, оператор, — сказал Василий Вениаминович.
— Беды никакой… — с фальшивым равнодушием ответил тот. — Вот железкой у вас разживусь, и все будет пучком.
— Обязательно будет, какие твои годы! — Лопатин коротко глянул на Олега. — Железку ты у нас получишь только одну: с блокированной датой финиша в твоем периоде. Устраивает?
— Стоило переться… — проскрежетал Дрозд. — Я сам все сделаю, дайте мне…
— С блокированным финишем, — отчетливо повторил Лопатин. — И там уж крутись как хочешь. — Он достал трубку и начал не спеша набивать ее табаком из плоской баночки. — Кто это был? Местные?
Дрозд воткнул окурок в пепельницу и нехотя поднял глаза.
— До сих пор не пойму… — сказал он. — Нормальные люди так не действуют. А местным синхронизатор зачем?… Взяли бы станнер, он все-таки на пистолетик похож. Нет же — отвезли, бросили у дороги…
— В лесу? — попробовал уточнить Олег.
— Хуже. На двенадцатом километре пост ГИБДД стоит, а рядом три гнилые тачки. Вот в одной из них я и оказался. В “Запорожце”. В красном… ушастом…
— Пошутили, значит, — прокомментировал он. — А с милицией что?
— Сам ушел, они в темноте не увидели. Потихоньку вылез, и сюда. Денег — ноль, холод собачий…
— Водки тебе надо, — посоветовал Шорохов. — С перцем. У вас в будущем перец есть?
Дрозд невесело усмехнулся.
— Ну а теперь обстоятельства, — сказал Лопатин, завинчивая банку. — И подробненько.
— Иначе никак?… — Дрозд потупился. — Операция у меня здесь… частного свойства.
— Секс-туризм… — бросил Василий Вениаминович. — Я так и думал. И нечего было мозги полоскать! Баба про тебя знает — кто ты, откуда?…
— Нет, нет, это не она, ручаюсь. Легенда у меня хорошая: бедный, больной, семейный. Ей от меня ничего не надо… Господин координатор! Я надеюсь, это не…
— Не будет использовано против тебя, — закончил Василий Вениаминович. — Пока ты снова здесь не окажешься со своими “частными свойствами”. Дальше, я слушаю!
— Дальше — все… Позвонили в дверь, я открыл. Удар.
— Морду видел? — резко спросил Лопатин.
— Нет, шапка была надвинута… Очнулся уже в “Запорожце”. Станнер и корректор на месте.
— Выходит, тебя не просто отвезли, а еще и одели?
— Да… — растерялся Дрозд. — Ботинки, дубленка…
— А баба?
— Не знаю… Я оттуда сразу к вам. Что бы с ней ни сделали, целый день прошел. С железкой помочь можно, без железки — вряд ли…
— Когда позвонили, ты время заметил?
— Само собой. На этой гребаной работе каждый чих по часам сверяешь, Семь вечера, ровно.
Шорохов отогнул рукав — “Ситизен” показывал уже четыре утра.
— Да!… — спохватился Дрозд. — Ты когда будешь на месте, звони вот так: длинный, два коротких, снова длинный.
Он продублировал пальцем по столу — получилось “тук… тук-тук… тук…”. Олег вспомнил, что так же стучался и официант, и это ему не понравилось.
— А тот, который тебя уделал?… Он по-другому звонил?
— Я бы тогда не стал открывать. — Дрозд понял, что именно Олег имеет в виду, и нахмурился. — Да, он тоже знал… Но ты-то придешь раньше. Я надеюсь.
— Адрес, — сказал Лопатин.
Дрозд назвал, Василий Вениаминович записал в блокноте. Затем вкусно раскурил трубку и, сдвинув шляпу на глаза, махнул рукой:
— Поедем, Шорох. А ты жди здесь и не рыпайся, — велел он Дрозду. — К сейфу с железками даже близко не подходить, ясно?
— Что я, маленький?… — проворчал тот. — Сигарет не оставите?
Олег отдал ему пачку “Кента”, какую-то из двух, и пошел за Лопатиным.
— О чем задумался? — спросил Василий Вениаминович, наполняя салон “Вольво” удушливым вишневым ароматом.
— О чем я могу думать?…
Шорохов не хотел признаваться, но он, кажется, начал разочаровываться. В самом себе, как ни странно. Теперь, когда Олег узнал, зачем в действительности явился Дрозд, он догадался и об истинной цели двойника. Шорох приходил не для того, чтобы скинуть на него часть повседневной работы, и даже не ради Ивана Ивановича, про которого и Лопатин-то вспомнил с большим трудом. Просто Шороху нужен был повод улизнуть к бабенке, живущей где-то позже или, наоборот, раньше. Все оперы делают это, решил Олег.
— Только без героизма, прошу тебя, — сказал Лопатин, откладывая погасшую трубку на приборную панель. — Доставай станнер и глуши всех. Дрозда тоже. Всех, а потом разберемся… Я тебя на улице буду ждать, если что-то не получится — в бутылку не лезь, сдадим Дрозда его координатору, пусть сами расхлебывают…
— Василий Вениаминович, а это, вообще, нормально?… Когда опер входит в контакт с замурованными… Да еще в такой плотный… контакт.
— Лишь бы без последствий. Хотя опер сам же их и компенсирует. Но если можешь воздержаться — лучше воздержись. Если не можешь — полагайся только на себя. Иначе будешь иметь бледный вид, как коллега Дрозд… Ну что, приехали вроде бы…
Он остановился у панельной многоэтажки и включил магнитолу.
— Засеки время. Сюда же и возвращайся. Не хочется тут маячить… Да и поспишь подольше. Ни пуха…
— Ага, — ответил Шорохов, принимая листок с адресом.
Пока лифт тащился на шестнадцатый этаж, он запомнил номер квартиры, спрятал бумажку и с приятностью огладил высохшие джинсы.
На площадке никого не было: летом пятый час — это уже утро, зимой — еще глубокая ночь.
Шорохов расстегнул куртку и извлек синхронизатор, попутно прощупав в соседнем кармашке станнер. Дрозд говорил, что на него напали в девятнадцать ноль-ноль. Олег выставил время с запасом и стартовал.
На финише ничего не изменилось, разве что оба лифта оказались в движении да залаяла где-то внизу собака. За окном все так же чернело.
Шорохов подошел к общей двери и положил палец на кнопку против номера “131”.
— Не отвлекай Дрозда, ему до семи кувыркаться… — сказали сзади.
Олег застыл, соображая, что делать. Хватать станнер левой рукой было неудобно. Правой — не успеть.
— Не успеешь… — подтвердил голос. — Вторую лапку вверх и разворачивайся. И без героизма, прошу тебя…
Шорохов отметил, что слова Лопатина про героизм ему повторили с той же самой интонацией.
Олег медленно повернулся и снова замер. Из-за трубы мусоропровода к нему шагнул смутно знакомый мужчина со станнером.
— Шестьдесят минут, стандартное упреждение, — сказал он. — Советую задавать семьдесят или восемьдесят, а то всегда будешь опаздывать. Как, например, сейчас.
“Кто наказывает опера? Другой опер. Кто вас задержит в случае, если вы сами станете нарушителем? Кто компенсирует ваше вторжение? Такой же опер. Кого посылать за вами или за кем посылать вас — решат координаторы, но будьте уверены: ловить старого зубра с десятилетней выслугой салаге не прикажут. Координатор отряда должен учитывать весовые категории противников…”
Стоя с поднятыми руками, Шорохов поразительно легко — и поразительно быстро — воспроизводил в памяти одну из последних лекций. Голос инструктора будто бы звенел в космосе — воспоминания об этом занятии не были связаны ни с погодой, ни с настроением, ни с чем-либо еще. Даже и с днем недели… Тезисы проявлялись в абсолютном вакууме — как титры, всплывающие не ассоциативно, а строго упорядоченно.
“У нас нет отдела внутренней безопасности, поскольку это чревато возникновением либо кастовости, либо клановости, либо, упаси боже, того и другого вместе. Наша система ближе к американской, построенной так, чтобы все стучали на всех. Драматизировать не нужно. Принцип самоочищения зарекомендовал себя наилучшим образом. Помните, что Служба — уникальный институт, совмещающий функции контрольного органа, силовой структуры и научно-исследовательского учреждения…”
Потом, кажется, в класс вошла Ася. Да, именно на этом месте, после сомнительного определения “научно-исследовательский”. Олег не удивился: все воспоминания о школе так или иначе были связаны с девичьей старшиной. В тот раз она опять надела что-то невообразимое… белое? черное?… Нет, серое. Милицейскую форму с узкой юбкой и тонким бантиком на рубашке. Да, юбка и бантик. Это были первые элементы фактуры, сопоставленные памятью с той подвешенной в пустоте лекцией. Первые конкретные детали.
Дальше, словно проталины в снегу, возникли и другие. Иван Иванович со своим идиотским вопросом: “А если самые крутые опера сговорятся и создадут банду — кто их сможет победить? ” Смех курсантов, инструктора и Прелести. Она же ему и ответила: “Для начала надо узнать, кто из операторов круче, а профессиональных конкурсов Служба не проводит”. И снова смех…
Картинка стала прорисовываться и стремительно наполняться цветом. Спустя мгновение это уже был рядовой эпизод, каких за полгода на базе набрались сотни, а то и тысячи…
— Железки сюда давай, — сказал мужчина, не отводя от Олега станнера. — И будь благоразумен, май фрэнд.
Шорохов, аккуратно расстегивая пояс, еще раз оглядел незнакомца: затасканный коричневый плащик и вязаная шапка с ярко-красными “Fox” по кругу. Теперь Олег не сомневался: это он, тот самый опер, что выходил из “Крыши Мира”. Он был старше, но не намного — лет тридцати, с осунувшимся лицом, острым носом и воспаленными от хронического недосыпа глазами. Если вымоет голову — станет блондином.
— Демонстрация силы касалась ФСБ. Они переманили какого-то опера, слава богу — не из моего отряда, и Служба провела компенсацию, прямо на глазах у директора. Этот участок памяти ему закрывать не стали — впредь будет наука. Если вам не надоели лекции, могу отвезти вас в школу, еще на один сезон, — неожиданно закончил Василий Вениаминович.
— Вы же адрес забыли, — лукаво произнесла Ася.
— Временно… — заявил Лопатин, потрогав на поясе корректор.
Олег обратил внимание, что к этому прибору начальник прикасается чаще, чем к другим, — словно для него служба заключалась не в исправлении событий, а главным образом в исправлении воспоминаний.
Василий Вениаминович надел шляпу, застегнул пальто и, указав на мешок с бумажной лапшой, вышел из кабинета. Шорохов собрал кредитки, пролистал паспорт и, даже не запомнив своего нового имени-отчества, сунул все во внутренний карман. Ася, напротив, рассматривала документы долго.
— Идешь, нет?… — спросил Олег, останавливаясь в дверях.
— Фотографию могли бы и поприличней вклеить, — фыркнула она.
— Фотка нормальная, реалистичная. Лучше слетай в прошлое, найди маленькую Асю и скажи ей, чтоб не курила.
— Лучше найду твоих родителей. Скажу, чтобы предохранялись.
— Не была б ты женщиной…
— Не был бы ты идиотом… — холодно начала Ася, но в этот момент из тамбура появился Лопатин.
— Вы мне надоели! — процедил он, доставая мнемо-корректор.
Шорохов это увидел первым, но сделать ничего не успел.
— Идешь, нет? — спросил он, проморгавшиеь.
— Фотографию могли бы и поприличней вклеить, — пожаловалась Ася.
— Не кокетничай, Прелесть. Меньше нравиться ты мне все равно не будешь.
— Я учту…
— Вот! Культурные же, оказывается, люди! — заметил, поправляя шляпу, Василий Вениаминович.
Лопатин довез их до гостиницы и, высадив, тут же уехал.
— Сколько звезд? — меланхолично спросила Ася, глядя на дымящуюся возле входа урну.
Чад от тлеющего мусора восходил прямым столбом — Олег отметил, что завтра опять будет морозно, — и клубился под заржавленным навесом с ядовито-зелеными буквами “Урал, отель”.
— Здесь, наверно, не звезды, а кресты, — отозвался Шорохов. — Максимально — четыре.
— Фу, Олег!… Слушай, у нас же карточки! Почему бы не поселиться в другом месте?
— Утро вечера мудренее, — буркнул он.
— До утра еще дожить… Здесь, может, и насекомые…
— Вот и проверим. И без самодеятельности! Если Лопатин привез нас сюда, значит…
Ася было взяла его под руку, но тут же высвободилась и, быстро поднявшись по щербатой лестнице, вбежала в парадное.
Олег догнал ее у стойки с зеркальной табличкой “Reception”. С той стороны на них смотрела достаточно молодая женщина, крашенная под златовласку, с каким-то значком на лацкане, возможно — ювелирным изделием, возможно — эмблемой отеля.
— Люкс есть? — бросила Ася.
— Есть, и не один, — с достоинством ответила администраторша. — Все заняты.
— Давайте не люкс, — обреченно сказал Шорохов.
— Паспорта предъявлять будете?
— А нужно?
— Как хотите. Кровать двуспальная?
Ася нервно хохотнула.
— Мне не надо, — отрезала она. Женщина недоуменно взглянула на Олега.
— Мне тоже необязательно… — Он пожал плечами. Администраторша, почти ничего не спрашивая, сама заполнила анкеты и выдала Асе ключи с деревянной грушей. Та быстро их цапнула и направилась к лифту.
— Поссорились? — сочувственно спросила женщина. — Бывает… — Она невзначай выложила перед Олегом маленькую плотную карточку.
Он принял это за календарик, но на обратной стороне увидел тонкий курсив с претензией на вязь:
“Мы юные и очаровательные, но без Вас нам скучно. Позвоните в наш люкс по тел. 302. Мы ждем Вас круглые сутки!”
— Бар и ресторан на первом этаже, — объявила женщина.
— Неужели?… — проронил Шорохов, сгребая со стойки ключи.
Его поселили в четыреста десятом, Асю — по соседству, в четыреста одиннадцатом. Если только это имело какое-то значение. Да пожалуй, что не имело…
Войдя в номер, Шорохов осмотрелся — без особого восторга, но и без ужаса. Хотелось помыться и поспать, и здесь это было вполне осуществимо. В принципе, хотелось еще и есть, но, по сравнению с усталостью, голод выглядел неубедительным. Что же касается “юных и очаровательных”, то Олегу было не до них.
Бросив визитку к телефону, он задернул шторы, принял душ и рухнул на кровать. Лишь расслабившись, Шорохов понял, насколько же он устал, — скорее морально, чем физически, однако гудевшим мышцам этого было не объяснить. Тело ныло, как после пьяной групповой драки, где все бьют всех, не деля людей на приятных и противных.
Уже сквозь сон Олег услышал в коридоре смех и подумал, что это могут быть такие же опера. Следом явилось безумное предположение о том, что в клоаке под названием “Урал” все до единого — сотрудники Службы, включая администраторов и проституток с третьего этажа. Затем ему привиделось, как все они лежат в роддоме — взрослые, голые и омерзительно беспомощные…
Шорохов проснулся и страдальчески посмотрел в потолок. Над головой вилась зигзагообразная трещина — черная на серой в темноте побелке, — вилась и уходила за стену, в четыреста одиннадцатый номер. К Асе.
Глянув на часы, он обнаружил, что практически не спал. Повздыхав и повалявшись без толку, Олег раскинул руки и случайно выяснил, что кровать не такая уж узкая. Одолеваемый этой мыслью, он сел, нащупал впотьмах джинсы, кое-как попал ногами в ботинки и задумался: а надо ли?…
В коридоре опять рассмеялись, хмельно и заразительно, и Шорохов, не выдержав, поднялся.
Дверь в соседнюю комнату была заперта. Он внутренне возмутился и тихонько постучал.
— Кто?… — раздалось из номера.
— Служба доставки, — произнес Олег. — Шампанское заказывали?
— Шорох, умри! — крикнула Ася.
Он потоптался, потер живот и снова постучал.
— Ты?…
— Я, — резонно ответил Олег.
— Погоди… сейчас…
За дверью было слышно, как Ася встала и прошла в ванную. Шорохов тревожно покхекал и поздравил себя с большой, но приятной глупостью.
В скважине загремел ключ, и на пороге возникла Прелесть. В нижнем белье. С графином холодной воды, которая вылилась Олегу на штаны. Остатки Ася выплеснула ему в лицо, после этого дверь снова закрылась.
Притащившись к себе в номер, Шорохов стянул джинсы и повесил их сушиться. Пояс со снаряжением, тоже мокрый, он нацепил обратно.
Телевизор не работал, а из чтива в комнате нашелся только листок с правилами противопожарной безопасности. Взгляд случайно упал на визитку — Олег раздосадованно отвернулся, однако идея в голове уже прижилась и пустила корни.
Подумав о том, что контролировать себя следовало бы лучше, он сходил к джинсам и выгреб из карманов кучку мятых купюр, не слишком внушительную. Подсев к телефону, Шорохов снял трубку — втайне надеясь, что линия занята или что всех юных и очаровательных уже разобрали.
Ответили быстро и ласково.
— Почем? — хрипло спросил Олег и сам же покоробился. Можно было и покуртуазнее как-нибудь…
— Это смотря на сколько.
Шорохов перебрал сырые деньги. Банкоматов он в “Урале”, кажется, не видел…
— Мне минут пятнадцать.
На том конце прыснули, затем зажали трубку ладонью — но не очень плотно, — что-то пробубнили и расхохотались уже всем стадом.
— За пятнадцать минут ты и штаны не снимешь, — досмеиваясь, сказал голос.
— Я уже снял, — признался Олег.
Его слова опять кому-то передали, и в динамике дружно захрюкали.
— Ладно, пылкий… На полчаса наскребешь? Мы в кредит не работаем, извини.
— Наскребу, — пообещал он. — Четыреста десятый.
— Да мы знаем…
Очаровательная прибыла буквально через минуту. Мрачный жующий парнище завел в номер худую, потрепанного вида барышню и недобро зыркнул на Олега.
— Нравится?
— Не влюбиться бы… — озабоченно молвил Шорохов, протягивая деньги. — Горло не болит? — спросил он, когда амбал удалился.
— Работоспособна, — заверила гетера, направляясь к кровати.
— Стой! — одернул ее Олег. — Постель не трогай! Садись на стул. Ближе к стене. К самой стене подвинь, говорю! И раздеваться не надо.
— Фантазер… — вздохнула девушка. — Что теперь?
— Ты стонать умеешь?
— Естес-сно…
— Тогда начинай, — велел Шорохов.
— Что начинать?
— Стонать!
— О-ох, ы-ыххх… — вяло озвучила она.
— Фуфло! — отозвался Олег. — Это что, стоны, по-твоему?! Давай без халтуры.
— Да я не врубаюсь, чего ты хочешь! — обозлилась гетера. — Ты объясни по-человечески!
— Качественно постонешь, и все. И до свидания.
— А!… Мне на тебя смотреть, как ты будешь…
— Блин!… Вот овца… Ну, попробуй еще раз. “А-а-аххх, а-а-аххх” — вот так примерно. И громче, понятно? Громче!
Девушка шмыгнула носом и часто задышала.
— Так, да?…
— Годится. Только громче!
Она закинула ногу на ногу и принялась хрипеть, мычать и даже что-то такое пришептывать.
— Во-от!… — одобрил Олег. — Не тормози, я тебе завтра подарю что-нибудь.
— Лучше кэш, а то вы херню всякую тащите. Внезапно зазвонил телефон на тумбочке.
— Не отвлекайся, — приказал Шорохов.
Гетера, к его удовольствию, стонала все активней. Телефон назойливо тренькал, и Олег, догадываясь, кто это может быть, сладостно ожидал стука в стену.
Постучали, однако, в дверь.
— Не бойся, это наши, — сказала девушка. — “Тук, тук-тук, тук” — это халдей.
Шорохов открыл. В коридоре действительно стоял официант — с бутылкой шампанского и двумя бокалами на подносе.
— Вас желают угостить… — Он помедлил, не зная, отдать ли поднос на пороге, или все же зайти. Видимо, старания очаровательной особы были слышны на всем этаже. Кроме того, трусы у Олега после профилактического обливания из графина еще не высохли.
— Заноси, — кивнул Шорохов. — А кто угощает, если не секрет?
— Не секрет. Из четыреста одиннадцатого. И вот просили передать… — Официант вручил ему мобильный телефон.
В ту же секунду аппарат на тумбочке умолк, зато зазвонила трубка. Олегу стало так интересно, что он не удержался.
— Спишь?… — спросил в ухо Лопатин.
— Сплю, Василий Вениаминович, — ответил Шорохов.
— Одевайся, и вниз.
— Э-э… так это…
— Дело срочное. У тебя пять минут.
Олег, скривившись, выключил мобильник и объявил:
— Оба свободны, Бухло заберите себе.
— Извиняюсь, что помешал, — брякнул официант.
— Все в порядке. Мы уже закончили.
* * *
Урну у входа все-таки погасили — для этого зачем-то понадобилось опрокинуть ее набок и раскидать мусор по ступеням.
Ледяной ветер мгновенно превратил влажные джинсы в две негнущиеся трубы, и Олег, увидев у подъезда синий “Вольво”, обошелся без приглашения. В салоне гремела “Соловьиная роща” — не ремикс и не трибьют, а самый что ни на есть оригинал в исполнении Лещенко. Лопатин сделал музыку тише и рванул с места.
— Василий Вениаминович, а нам обязательно в этом дерьме жить? — спросил Шорохов.
— Ты о чем?
— Я про гостиницу.
— Можно и не в этом. Можно в другом. Лишь бы вокруг вас народу вертелось поменьше… и попроще. В приличном месте все на виду. Покупка или аренда квартиры исключена. Нас же здесь нет.
— И не будет, — добавил Олег. — И жилищных перспектив тоже…
— ФСБ свою площадь предлагает, но там куда ни плюнь — везде микрофоны, микрофоны…
— “Эта работа изменит твою жизнь к лучшему”, — с чувством процитировал Шорохов. — “В твоих руках будет власть над человечеством”…
— Метафора. Власть у нас не в руках, а на поясе.
— Которой нельзя воспользоваться…
— Потерпи, сейчас приедем, — ответил шеф неопределенно.
— А что за спешка, Василий Вениаминович? Если точка финиша отнесена во времени, то не все ли равно, где будет точка старта? Почему бы и не утром?
— Финиш в этот раз никуда не отнесен. Он здесь и находится. У нас гости, — пояснил Лопатин. — В бункере человечек один сидит… Надо помочь.
— Что значит “сидит”? — не понял Олег. — Как он туда попал?
— Как мы попадаем, через дверь. Он оператор и тоже имеет право доступа. Этой комнатой многие группы пользуются. Она у нас от самого начала зоны, и еще столько же прослужит. Тихое место, без посторонних.
Василий Вениаминович остановился на светофоре, а когда снова тронулся, “Соловьиную рощу” уже сменил Эдуард Хиль. Шорохов посмотрел на магнитолу — играл не компакт-диск, а кассета.
— Хороший сборник, — заметил он, притоптывая йогой. — Только запись ни к черту. “Электроника-302”?
— Это самое древнее из того, что ты помнишь? — усмехнулся Лопатин. — Не смей попрекать старших, обормот! Лет двадцать субъективных выслужишь, вот тогда и будешь замечания делать… и сигареты по временам таскать.
Шорохов лишь сейчас подумал о том, что в пенсионном возрасте в Службу не попадают, — стало быть, Василий Вениаминович носит ремень с железками добрую половину жизни. И до сих пор на низшей руководящей должности — координатор оперотряда. И выше, видимо, уже не поднимется…
Об иерархии Службы в школе рассказывали мало. “Будет день — будет пища” — примерно такая мораль вытекала из ответов инструкторов. Ася, даром что старшина, тоже ничего толкового своим подопечным поведать не могла. “Непосредственное начальство вы будете знать не только в лицо, но даже по имени-отчеству”, — шутливо обещали на лекциях. И, как выяснилось, не обманули. А больше им ничего и не обещали — кроме “власти над человечеством”, разумеется.
Оговорки инструкторов постепенно сложились в простую модель: самостоятельные отряды замыкаются на Отделы, Управления и в итоге — на какого-то могучего Старикана. Знать о нем полагалось лишь то, что в конце зоны ответственности он объективно существует, иными словами, в две тысячи семидесятом году Старикан еще не помер. О том, кто работает в других зонах, вне подведомственного столетия, не звучало даже намеков. Наиболее вероятно, что Служба расползлась по всей магистрали времени или как минимум следила за ней с момента возникновения человечества, но задаваться подобными вопросами в школе не рекомендовали.
Василий Вениаминович как ветеран и мелкий, но все же начальник наверняка знал больше, однако Шорохов решил, что если об этом и спросит, то как-нибудь после. Неуместная бодрость уже прошла, за ней явились апатия и желание устроиться в мягком кресле поудобней. Не надо было в гостинице ничего затевать… Через несколько минут заснул бы…
— Так что за человечек у нас в бункере? — осведомился Олег, с трудом разлепляя глаза. — Что он там делает? Чай пьет?
— Чая у нас нет, а Дрозд вряд ли принес… Его так зовут, Дроздом. Он с вечера до нас добирался. Выполнял операцию в наших краях, столкнулся с каким-то уродом. Тот дал ему по лбу, потом вывез за город и бросил. Идиотизм… Дрозд к бункеру чуть ли не пешком топал. Надо же вернуть человека, согласен?
— Чтобы просто вернуть, достаточно одолжить ему синхронизатор, — со значением проговорил Олег.
— Боюсь, это не лучший вариант. С прибором он отправится не домой, а в точку вторжения. Синхронизатор, потерянный задолго до две тысячи сорокового, — это почти катастрофа, и Дрозд попытается его отбить. Не знаю, что у него получится… В первый раз отняли — почему бы не отнять во второй? Тебя-то они хоть в лицо не видели… Но ты можешь и отказаться. Я вот, правда, не могу… Мне — либо сдавать его с таким проколом, либо тебя уговаривать. Нашу Прелесть я, естественно, в расчет не беру.
— Да уж, если там по башке лупят…
— Сейчас еще на месте поговорим, посмотрим, что за птица этот Дрозд… — вопросительно произнес Лопатин.
— Посмотрим… — буркнул Шорохов.
Смотреть оказалось особенно не на что: в кабинете, докуривая Асины королевские бычки, маялся патлатый мужик с острым кадыком и запущенными рыжими бакенбардами. Добавить к ним черный пиджак и цветастую рубашку — получился бы типичный хлыщ с танцплощадки семидесятых, но Дрозд был одет в короткую замасленную дубленку и больше смахивал на прораба. Над левой бровью у него надулась и созрела крупная шишка с запекшейся ссадиной.
— Делись бедой, оператор, — сказал Василий Вениаминович.
— Беды никакой… — с фальшивым равнодушием ответил тот. — Вот железкой у вас разживусь, и все будет пучком.
— Обязательно будет, какие твои годы! — Лопатин коротко глянул на Олега. — Железку ты у нас получишь только одну: с блокированной датой финиша в твоем периоде. Устраивает?
— Стоило переться… — проскрежетал Дрозд. — Я сам все сделаю, дайте мне…
— С блокированным финишем, — отчетливо повторил Лопатин. — И там уж крутись как хочешь. — Он достал трубку и начал не спеша набивать ее табаком из плоской баночки. — Кто это был? Местные?
Дрозд воткнул окурок в пепельницу и нехотя поднял глаза.
— До сих пор не пойму… — сказал он. — Нормальные люди так не действуют. А местным синхронизатор зачем?… Взяли бы станнер, он все-таки на пистолетик похож. Нет же — отвезли, бросили у дороги…
— В лесу? — попробовал уточнить Олег.
— Хуже. На двенадцатом километре пост ГИБДД стоит, а рядом три гнилые тачки. Вот в одной из них я и оказался. В “Запорожце”. В красном… ушастом…
— Пошутили, значит, — прокомментировал он. — А с милицией что?
— Сам ушел, они в темноте не увидели. Потихоньку вылез, и сюда. Денег — ноль, холод собачий…
— Водки тебе надо, — посоветовал Шорохов. — С перцем. У вас в будущем перец есть?
Дрозд невесело усмехнулся.
— Ну а теперь обстоятельства, — сказал Лопатин, завинчивая банку. — И подробненько.
— Иначе никак?… — Дрозд потупился. — Операция у меня здесь… частного свойства.
— Секс-туризм… — бросил Василий Вениаминович. — Я так и думал. И нечего было мозги полоскать! Баба про тебя знает — кто ты, откуда?…
— Нет, нет, это не она, ручаюсь. Легенда у меня хорошая: бедный, больной, семейный. Ей от меня ничего не надо… Господин координатор! Я надеюсь, это не…
— Не будет использовано против тебя, — закончил Василий Вениаминович. — Пока ты снова здесь не окажешься со своими “частными свойствами”. Дальше, я слушаю!
— Дальше — все… Позвонили в дверь, я открыл. Удар.
— Морду видел? — резко спросил Лопатин.
— Нет, шапка была надвинута… Очнулся уже в “Запорожце”. Станнер и корректор на месте.
— Выходит, тебя не просто отвезли, а еще и одели?
— Да… — растерялся Дрозд. — Ботинки, дубленка…
— А баба?
— Не знаю… Я оттуда сразу к вам. Что бы с ней ни сделали, целый день прошел. С железкой помочь можно, без железки — вряд ли…
— Когда позвонили, ты время заметил?
— Само собой. На этой гребаной работе каждый чих по часам сверяешь, Семь вечера, ровно.
Шорохов отогнул рукав — “Ситизен” показывал уже четыре утра.
— Да!… — спохватился Дрозд. — Ты когда будешь на месте, звони вот так: длинный, два коротких, снова длинный.
Он продублировал пальцем по столу — получилось “тук… тук-тук… тук…”. Олег вспомнил, что так же стучался и официант, и это ему не понравилось.
— А тот, который тебя уделал?… Он по-другому звонил?
— Я бы тогда не стал открывать. — Дрозд понял, что именно Олег имеет в виду, и нахмурился. — Да, он тоже знал… Но ты-то придешь раньше. Я надеюсь.
— Адрес, — сказал Лопатин.
Дрозд назвал, Василий Вениаминович записал в блокноте. Затем вкусно раскурил трубку и, сдвинув шляпу на глаза, махнул рукой:
— Поедем, Шорох. А ты жди здесь и не рыпайся, — велел он Дрозду. — К сейфу с железками даже близко не подходить, ясно?
— Что я, маленький?… — проворчал тот. — Сигарет не оставите?
Олег отдал ему пачку “Кента”, какую-то из двух, и пошел за Лопатиным.
— О чем задумался? — спросил Василий Вениаминович, наполняя салон “Вольво” удушливым вишневым ароматом.
— О чем я могу думать?…
Шорохов не хотел признаваться, но он, кажется, начал разочаровываться. В самом себе, как ни странно. Теперь, когда Олег узнал, зачем в действительности явился Дрозд, он догадался и об истинной цели двойника. Шорох приходил не для того, чтобы скинуть на него часть повседневной работы, и даже не ради Ивана Ивановича, про которого и Лопатин-то вспомнил с большим трудом. Просто Шороху нужен был повод улизнуть к бабенке, живущей где-то позже или, наоборот, раньше. Все оперы делают это, решил Олег.
— Только без героизма, прошу тебя, — сказал Лопатин, откладывая погасшую трубку на приборную панель. — Доставай станнер и глуши всех. Дрозда тоже. Всех, а потом разберемся… Я тебя на улице буду ждать, если что-то не получится — в бутылку не лезь, сдадим Дрозда его координатору, пусть сами расхлебывают…
— Василий Вениаминович, а это, вообще, нормально?… Когда опер входит в контакт с замурованными… Да еще в такой плотный… контакт.
— Лишь бы без последствий. Хотя опер сам же их и компенсирует. Но если можешь воздержаться — лучше воздержись. Если не можешь — полагайся только на себя. Иначе будешь иметь бледный вид, как коллега Дрозд… Ну что, приехали вроде бы…
Он остановился у панельной многоэтажки и включил магнитолу.
— Засеки время. Сюда же и возвращайся. Не хочется тут маячить… Да и поспишь подольше. Ни пуха…
— Ага, — ответил Шорохов, принимая листок с адресом.
Пока лифт тащился на шестнадцатый этаж, он запомнил номер квартиры, спрятал бумажку и с приятностью огладил высохшие джинсы.
На площадке никого не было: летом пятый час — это уже утро, зимой — еще глубокая ночь.
Шорохов расстегнул куртку и извлек синхронизатор, попутно прощупав в соседнем кармашке станнер. Дрозд говорил, что на него напали в девятнадцать ноль-ноль. Олег выставил время с запасом и стартовал.
На финише ничего не изменилось, разве что оба лифта оказались в движении да залаяла где-то внизу собака. За окном все так же чернело.
Шорохов подошел к общей двери и положил палец на кнопку против номера “131”.
— Не отвлекай Дрозда, ему до семи кувыркаться… — сказали сзади.
Олег застыл, соображая, что делать. Хватать станнер левой рукой было неудобно. Правой — не успеть.
— Не успеешь… — подтвердил голос. — Вторую лапку вверх и разворачивайся. И без героизма, прошу тебя…
Шорохов отметил, что слова Лопатина про героизм ему повторили с той же самой интонацией.
Олег медленно повернулся и снова замер. Из-за трубы мусоропровода к нему шагнул смутно знакомый мужчина со станнером.
— Шестьдесят минут, стандартное упреждение, — сказал он. — Советую задавать семьдесят или восемьдесят, а то всегда будешь опаздывать. Как, например, сейчас.
* * *
“Кто наказывает опера? Другой опер. Кто вас задержит в случае, если вы сами станете нарушителем? Кто компенсирует ваше вторжение? Такой же опер. Кого посылать за вами или за кем посылать вас — решат координаторы, но будьте уверены: ловить старого зубра с десятилетней выслугой салаге не прикажут. Координатор отряда должен учитывать весовые категории противников…”
Стоя с поднятыми руками, Шорохов поразительно легко — и поразительно быстро — воспроизводил в памяти одну из последних лекций. Голос инструктора будто бы звенел в космосе — воспоминания об этом занятии не были связаны ни с погодой, ни с настроением, ни с чем-либо еще. Даже и с днем недели… Тезисы проявлялись в абсолютном вакууме — как титры, всплывающие не ассоциативно, а строго упорядоченно.
“У нас нет отдела внутренней безопасности, поскольку это чревато возникновением либо кастовости, либо клановости, либо, упаси боже, того и другого вместе. Наша система ближе к американской, построенной так, чтобы все стучали на всех. Драматизировать не нужно. Принцип самоочищения зарекомендовал себя наилучшим образом. Помните, что Служба — уникальный институт, совмещающий функции контрольного органа, силовой структуры и научно-исследовательского учреждения…”
Потом, кажется, в класс вошла Ася. Да, именно на этом месте, после сомнительного определения “научно-исследовательский”. Олег не удивился: все воспоминания о школе так или иначе были связаны с девичьей старшиной. В тот раз она опять надела что-то невообразимое… белое? черное?… Нет, серое. Милицейскую форму с узкой юбкой и тонким бантиком на рубашке. Да, юбка и бантик. Это были первые элементы фактуры, сопоставленные памятью с той подвешенной в пустоте лекцией. Первые конкретные детали.
Дальше, словно проталины в снегу, возникли и другие. Иван Иванович со своим идиотским вопросом: “А если самые крутые опера сговорятся и создадут банду — кто их сможет победить? ” Смех курсантов, инструктора и Прелести. Она же ему и ответила: “Для начала надо узнать, кто из операторов круче, а профессиональных конкурсов Служба не проводит”. И снова смех…
Картинка стала прорисовываться и стремительно наполняться цветом. Спустя мгновение это уже был рядовой эпизод, каких за полгода на базе набрались сотни, а то и тысячи…
— Железки сюда давай, — сказал мужчина, не отводя от Олега станнера. — И будь благоразумен, май фрэнд.
Шорохов, аккуратно расстегивая пояс, еще раз оглядел незнакомца: затасканный коричневый плащик и вязаная шапка с ярко-красными “Fox” по кругу. Теперь Олег не сомневался: это он, тот самый опер, что выходил из “Крыши Мира”. Он был старше, но не намного — лет тридцати, с осунувшимся лицом, острым носом и воспаленными от хронического недосыпа глазами. Если вымоет голову — станет блондином.