Прошкин Евгений Александрович. Магистраль

   — Он этого не знал.
   — Ты догадался, какой у меня вопрос?…
   — А ты должен был догадаться, какой у меня ответ Тебя беспокоит герметичность твоей биографии?
   — Герметичность, во-во То самое слово. Контейнер у меня герметичный, и биография такая же.
   Иван Иванович оттянул на свитере ворот и снял с шеи длинный шнурок с кожаным кошельком. В кошельке оказалась плоская металлическая коробочка, а в ней обычный мини-диск.
   — Не обычный, — возразил он, заметив разочарованный взгляд Олега. — Это имитация. Прочитать его могу только я, ваша аппаратура примет его за пустую болванку. Здесь и генокод, и мнемопрограммы. На этом носителе ты весь, от и до. Я принес его с собой оттуда. Так что мы вроде как земляки. По крайней мере мы появились в одном и том же времени.
   Шорохов осторожно взял диск и посмотрел его на просвет.
   — Ага, появились, — огрызнулся он. — Меня тепленького вытащили из сидирома, а тебя — из другого места. Но я не понял, как я очутился на должности Старикана.
   — Твой прототип — верховный координатор Службы. Реальный Старикан, проживший нормальную жизнь, у которой было и начало, и конец. Перед тем, как поставить барьер, мы его…
   — Выкрали, — подсказал Олег.
   — …вывезли. Отсканировали память, отрезали первые двадцать семь лет и заменили их топорной легендой.
   — Зачем?
   — Чтобы ты узнал, кто ты такой, и в старости распорядился себя клонировать. Потому что, кроме тебя самого, этим никто не занимался. Ведь прототип клоном не был. Так ты запустил наше кольцо.
   — А пропажа Старикана никого не смутила?
   — Он зашел в туалет, а вышел оттуда двойник, вот и все. Это было уже перед барьером. Ты приказал вырастить и активировать своего клона, поскольку у тебя в памяти остался единственный День рождения — выпускной тест. А через пару часов у вас наступил последний Новый год.
   — Сплошные праздники…
   — Но образцы в прошлое уже отправили, и начался твой первый круг. Зато мы достали Службу изнутри. Все, что сделано, — сделано ее же руками.
   — Так у меня еще и родственники есть?… Если они были у настоящего Старикана, то и у меня должны быть… настоящие.
   — Не исключено, — отозвался Иван Иванович — Какие-то, по идее, точно есть. Но ты их не разыщешь. Тебе же не память корректировали, а забивали скорректированную программу. Кроме нее, у тебя нет ничего.
   — Да… В общем, примерно так я все и представлял. Хотя надеялся, что история у меня окажется поинтересней… Но биографию никто не выбирает. И другой, за номером “два” не будет…
   Иван Иванович бросился к Шорохову, но тот уже опустил каблук на диск и с хрустом провернул.
   — Не будет больше вторых попыток, — сказал он. — Ни у меня, ни у тебя.
   — Там же корректировки! — простонал Иванов, нерешительно взмахивая рукой, словно и порываясь вытащить из-под ботинка осколки, и одновременно сознавая, что опоздал.
   — Корректировок программы тоже не будет, — заявил Олег — Никаких. Ты расскажешь о нашей задаче. По-человечески. И я попробую ее выполнить. Как человек, а не как кукла.
   — Испугался, что я продублирую всю операцию с самого начала? Это невозможно… — сокрушенно проговорил Иван Иванович.
   — Вот и отлично. Теперь остались только я и прибор, который после передачи Лопатину к нам уже не вернется. И тебе меньше соблазнов, и мне спокойнее. — Шорохов огладил карманы и, увидев на столе пачку “Кента”, вспомнил, что сигареты давно закончились. — Тьфу…
   Иванов сел обратно в кресло — тяжело, со вздохами и кряхтением.
   — Прелесть тебе еще нужна или нет? — спросил он. Олег не ответил, но посмотрел на него достаточно выразительно.
   — Тогда иди, встречай. Она скоро будет.
   — Где?… В бункере?!
   — А то! Программа, Шорох. Программочка… Олег похлопал себя по куртке, будто мог здесь что-то забыть.
   — Но Ася не должна… — растерянно произнес он. — Она Службы как огня боится!
   — Программа… — вяло повторил Иванов. — Прелесть боится, поскольку знает, что ее здесь ждет. Но не прийти не может. Лучше бы ты ей не рассказывал, чем для нее эта служба обернется. Мне тут про свои муки плакался, а сам что?…
   — Я не плакался, — буркнул Шорохов. — Может, все-таки не придет?…
   Иван Иванович проверил время.
   — Думаю, она уже рядом. По ее субъективным часам, близится операция с Криковой.
   Олег прихватил программатор и пошел с ним к двери.
   — Эй, эй! — заволновался Иванов. — Ты спятил?! Ты куда его потащил?… Прибор… тут надо!… В сейфе!… Положить надо!…
   — Ну что закудахтал? — Шорохов тронул ручку и остановился. — Не съем же я его.
   — Ты!… Ты… Шалопай! — Иванов подавился какими-то восклицаниями. — Мы же в теневой магистрали, идиот! Ты сам сейчас — тень! Вероятность!… Не получит Лопатин программатора — и все! Не будет тебя! Вообще не будет!!
   — Сколько эта мертвая зона продлится? Или петля?… Как ты ее?…
   — До утра, примерно. Утром отряд Лопатина снова появится здесь — с тобой или уже без тебя.
   — Успеем. Пойдем, чего расселся?
   Олег взбежал по лестнице и толкнул металлическую створку. На улице было темно, как и во время его приезда. И снова ни одного прохожего. Оглянувшись по сторонам, он обхватил чемоданчик и направился к своему “Рено”.
   Слева из-за поворота сверкнули фары, и напротив козырька резко, с заносом, тормознула светлая “Волга”. Ася вышла из машины и, заметив Олега, оцепенела.
   — Прелесть!… — позвал Шорохов.
   Она медленно закрыла глаза и сделала маленький неуверенный шажок. Вперед.
   — Ася! Ты чего?…
   Она часто задышала и двинулась к бункеру.
   — Асель?…
   Прелесть продолжала идти — через силу, борясь то ли с собой, то ли с программой. Глядя прямо под ноги. В метре от Олега она подняла голову. На ее щеках блестели две тонкие дорожки. Сами щеки были даже не бледные — серые, как иней. Глаза смотрели куда-то сквозь, мимо.
   — Ты все-таки нашел меня… — выдавила Ася.
   — Ага!
   — Ты подонок, Шорох.
   — Я подонок… Мерси, — вякнул он и, чтобы не растягивать ее страданий, вытащил станнер.
   “Рено” еще не успел остыть — объективно Олег подъехал к бункеру всего пять минут назад. Он подумал, что едва разминулся с самим собой, пришедшим за Прелестью, а в действительности — к Ивану Ивановичу, и от него к программисту. Впрочем, Шорохов сообразил, что после выстрела из “кольта” началась уже другая магистраль, в которой он возвращаться сюда не должен. Да и дверь, — когда он впервые спускался по лестнице, — дверь внизу была только одна, в фальшивый цех “Крыши Мира”. В служебный кабинет его попросту не пустили.
   Олег посмотрел в зеркало — Прелесть сидела сзади, прислонившись виском к стеклу. Машина уезжала все дальше от бункера и от Асиной сверхзадачи — от того, что ей сейчас виделось главным в жизни.
   — Держи ее, а то шишку набьет, — сказал Шорохов.
   Иван Иванович обнял Асю и пристроил ее голову у себя на плече. Выражение ее лица — смесь страха и ненависти, застывшая в момент парализующего разряда, — не изменилось, даже если Прелесть понимала, что все идет к лучшему и что терпеть осталось недолго.
   Квартира Ивана Ивановича находилась относительно близко, хотя других вариантов у Олега все равно не было.
   — Шорох!… У нее, кажется, начинается…
   Олег поймал в зеркале озабоченный взгляд Иванова.
   — Кризис, — пояснил тот. — По своим часам она уже прожила… все, что ей положено. Подходит точка смерти.
   — Но Криковой здесь нет…
   — Программу Прелесть не выполнит. Я имел в виду… я не знаю, что у нее сейчас в душе творится. Можем не довезти…
   Олег ударил по тормозам и, подрезав темную “восьмерку”, остановился у тротуара.
   — Нет, я не в том смысле, — проронил Иван Иванович. — Ехать-то как раз быстрее надо. У меня там… ну, кольнем ее чем-нибудь, на худой конец…
   Шорохов крутанул руль и, снова оттеснив какие-то “Жигули”, вырвался в левый ряд. Ася посмотрела за окно — пока одними глазами — и негромко простонала:
   — Куда… куда… нет!…
   Олег стиснул зубы и опасно обогнал здоровенный “Мерседес”. Мимо мелькнул перекресток — Шорохов пролетел его на “красный”, благо машины еще не успели тронуться. Свисток инспектора унесся вместе с возмущенными гудками куда-то вдаль, словно в прошлое.
   — Догонят?… По колесам стрелять не будут?… Что там у нас по программе? — спросил Олег.
   — Какая программа? — удивился Иван Иванович. — У Прелести этого нет.
   — Моя, моя программа.
   — Свою ты сломал. К добру это или нет… Но я тебе уже ничем не помогу.
   Олег снова посмотрел в зеркало. Программа Прелести, даже и сломанная, продолжала себя проявлять. Ася, зажмурившись, мотала головой — мокрые волосы хлестали ее по лицу, с потемневших кончиков срывались капли пота.
   — Я не могу, не могу, не могу… — бормотала она что-то мучительно-бесконечное, и Шорохов судорожно соображал, как ему забрать хотя бы часть ее боли. И понимал: он не может, не может… Он сделал бы все что угодно — убил бы любого и умер бы сам, но пережить за Прелесть ее смерть он был не способен.
   — Дом какой? — бросил он Иванову, заезжая во двор.
   — Вон, слева, — мгновенно отозвался тот.
   Олег, почти не снижая скорости, пронесся мимо заметенных снегом ракушек и оледенелой хоккейной коробки.
   — Подъезд?…
   — Вон, вон, второй!
   Шорохов наскочил колесом на бордюрный камень и обежал машину. Распахнув заднюю дверь, он нагнулся и взял Асю на руки. Действие разряда уже заканчивалось. Иванов набрал код. Услышав металлический щелчок замка, Прелесть вздрогнула и снова что-то заговорила.
   — Все, все… — прошептал Олег, прижимаясь щекой к ее горячему лбу. — Сейчас придем, и… вот сейчас придем… — Он не нашел, что добавить, и повторил эту фразу раз десять, пока не у него не вырвалось само: — И все будет хорошо…
   Один лифт оказался занят, и, судя по ругани наверху, освободить его собирались не скоро, второй вообще не работал.
   — Седьмой, — не дожидаясь вопроса, ответил Иван Иванович.
   Шорохов свернул на лестницу и, сбивая дыхание, помчался вверх. Иванов едва поспевал.
   — Главное, чтоб… чтобы шока не было, — хрипел он, — а то… если будет шок…
   — Глохни!
   Когда Олег добрался до седьмого этажа, сил оставалось ровно столько, чтобы не упасть самому. Прелесть лежала у него на руках, откинув голову и бессмысленно глядя в потолок.
   — Ася… — Он легонько ее потормошил. — Ася! Прелесть не двигалась.
   Олег сполз по стене и встряхнул ее еще раз.
   — Не дури, Ася…
   Ее побелевшие губы медленно сложились в виноватую полуулыбку. Он тоже улыбнулся и вдруг почувствовал, что у нее начинаются судороги.
   — Дверь! — гаркнул Шорохов. — Открывай, чего стоишь?!
   Асю била крупная дрожь, и он, уже подойдя к кровати, все не решался ее положить.
   — Сейчас от тебя ничего не зависит, — подал голос Иван Иванович.
   — А от кого тогда?… — спросил Шорохов, продолжая баюкать Прелесть. — Ты же знаешь, я не позволю ей умереть. У меня синхронизатор.
   — И очень мало времени, — сказал Иванов. — И, что еще хуже, — только один круг в запасе. Следующая твоя активация будет последней. Если что-нибудь сорвется…
   Олег, не слушая, устроил Асю на меховом покрывале и сел рядом. С момента встречи у бункера она стала еще бледнее, если только это возможно. Внезапно она схватила Олега за руку и взвизгнула — с таким ужасом, что он чуть не закричал сам.
   — Все, Шорох, — промолвил Иванов. — Время идет. Если мы не успеем, не будет ни тебя… ни ее.
   — Не надо мне угрожать, потомок.
   — Что ты, что ты!… Просто Лопатин, не найдя в сейфе программатора, не сможет тебя активировать. Я не представляю, как он это воспримет, — как отмену спецоперации или что-то еще… Я эти варианты не просчитывал, они мне ни к чему. Меня самого здесь не будет, поскольку вместе с тобой исчезнет и мое настоящее. И вся наша операция — тоже. А что касается Прелести… Ты знаешь, какую судьбу приготовила для нее Служба… Пойдем, Шорох. А ей сейчас поспать бы…
   Иван Иванович вскрыл упаковку с мягкими ампулами и зарядил пневматический шприц. Ася шевельнула ладонью и медленно повернула голову к Олегу. Глаза у нее были уставшие, но смотрели поразительно ясно.
   — Приснится же ерунда всякая… — произнесла она чуть слышно.
   — Больше таких снов не будет.
   — Я умирала…
   Шорохов помолчал, глядя на ее осунувшееся лицо.
   — Нет… Это было совсем не то. С днем рождения, Асенька…
   Иванов собрался сделать ей укол, но Олег выхватил шприц и швырнул его за кровать.
   — Ладно, она и сама заснет, — проговорил Иван Иванович.
   — У тебя других забот нет?… — спросил Шорохов. — Чайник поставить, полы помыть…
   Иванов крякнул что-то недовольное, но все же удалился.
   — Как дела, новорожденная?
   — Странно… — ответила Ася. — Ты иди, он ведь торопится.
   — Плевать мне на него.
   — Не надо… Не надо, Шорох, плевать. Иди и не беспокойся, мне сейчас хорошо. Лучше, чем было. Я посплю, наверное. Ты только… выпроводи его побыстрее.
   — Куда? — опешил Олег.
   — У него мало времени. У нас с тобой тоже мало. А надо успеть… нам еще кое-что успеть… — Она отвернулась и прикрыла глаза.
   Шорохов посидел с минуту и, убедившись, что Ася задремала, тихонько вышел из комнаты.
   Иван Иванович действительно поставил чайник, но про чашки и не вспомнил.
   — Объясни, зачем мы приволокли сюда программатор? — раздраженно проговорил он.
   — Причиндалы для сканирования у тебя есть? Есть, есть, я знаю! И не надо так морщиться. Ты все понял.
   — Хочешь, чтобы в программаторе оказались твои реальные воспоминания?
   — То, что я прожил сам. Собственного прошлого у меня нет — черт с ним, пусть будет придуманное. Но эти несколько дней после теста — они все должны остаться со мной. Навсегда, пока их не сожрет склероз. Мой собственный склероз! И то, что мне предстоит сделать на последнем круге, ты мне расскажешь словами. Никаких команд, никаких программ, никакой кибернетики в моей башке! Никаких корректировок!
   Иван Иванович поставил мнемопрограмматор на стол, но открывать не спешил.
   — Между прочим, эта редакция будет не менее интересной, — заметил он.
   — “Интересной”?! Это же не кино, это моя жизнь!
   — Шорох… Твое ущемленное самолюбие может дорого обойтись человечеству.
   — Значит, будете платить, — кивнул Олег. — Излагай.
   — Излагаю, — безразлично отозвался Иван Иванович. — Ты не убрал из Службы Пастора. Об этом нужно бы позаботиться сейчас, на седьмом круге, но тогда ты не попадешь в ту магистраль, где запланирована основная операция. После увольнения Пастора необходимо начинать новый крут, поскольку в настоящем и будущем произойдет перестройка связей… А в восьмой круг без Алексея уже не войти — Лопатин использует программатор и передаст его начальству… Пастора, конечно, можно убить. Элементарно убить, не делая дальних заходов… Но Служба это воспримет как прямое вторжение, и тобой займется уже целый отряд.
   — В общем, Пастор будет мешать, но операцию мы проведем сейчас, по-другому нельзя.
   — Нельзя, — подтвердил Иван Иванович и, наткнувшись взглядом на чайник, налил в стакан воды. Затем взял его двумя пальцами и отхлебнул. — Наша основная операция… — Он сделал еще один глоток и поставил стакан на подоконник. — Не допустить рождения некой персоны.
   — Что, такая крупная фигура?
   — Нет, не крупная… Не крупный, вернее. Это мужчина. И нам нужно сделать так, чтобы его не было. Совсем.
   — Я, кажется, что-то упустил… — Олег обогнул большой обеденный стол и уселся в углу. — Речь шла о тотальной войне… Войне, которая уничтожит человечество. При чем тут какой-то отдельный мужик? Без него война не начнется?
   — Начнется, обязательно начнется, — заверил Иван Иванович. — В любой магистрали. Война неизбежна. Но уничтожение всего человечества… вот этого избежать можно. Есть шанс, по крайней мере.
   — Какой-то несчастный мужик…
   — И несколько сот миллионов. Тех, кто умудрился выжить во время самого конфликта и не погибнуть после от радиации. Миллиона два при этом сохранили способность к воспроизводству потомства. Так что новое человечество вылупилось не из античной литературы и не из крестовых походов. Оно выползло стаями из зараженных лесов. И оно умеет ценить жизнь.
   — Но при чем тут какой-то мужик?… — повторил Олег.
   — Его рождение и войну разделяет почти сто лет, причинно-следственная цепочка получается невероятно длинная. Нашего прошлого объективно до сих пор не существует, но для меня оно так же реально, как для тебя — твое… гм… Прости, Шорох, я не то хотел… В общем, события удалось реконструировать, и начало нашей истории оказалось связано с этим… мужиком, — усмехнулся Иванов. — С его рождением начинается другая магистраль, и она перекрывает путь нашей.
   — Но если до барьера останется еще целый век… Сколько раз за это время магистраль свернет в сторону?
   — Много. Но все эти повороты приведут не куда-нибудь, а в мое настоящее.
   — Включая и новые?
   — Что? Новые повороты? — Иван Иванович перегнулся через стол. — Тебе-то уж стыдно такие вопросы задавать, опер… “Новые” они для вас. А для нас, — он сделал паузу, — для нас все эти повороты в далеком прошлом. Остался один, последний. Июль тысяча девятьсот семьдесят шестого. Запоминай, Шорох! Не желаешь, чтобы я внес это тебе в программу, — запоминай сам.
   Иванов назвал координаты точки вторжения и обрисовал обстоятельства. Операция на первый взгляд была не сложной.
   — Если что-то не получится… — промолвил Олег.
   — Меня и тебя в этой магистрали не окажется, — закончил за него Иванов. — А Прелесть выполнит то, на что ее программировали… Все, что мы с тобой сделали, пока существует лишь как вероятность. И сейчас она либо реализуется, либо станет достоверно несбывшейся. Если бы ты не убивал Алексея…
   — Тащи свои провода, потомок, — перебил Шорохов. — Мы же торопимся, А лекцию о нравственности прочтешь мне в следующей жизни.
   Иван Иванович без возражений принес на кухню свернутый шнур и эластичный обруч. Процесс сканирования занял минут десять, не больше, и показался Олегу подозрительно простым. Он не ощущал ничего, кроме давления жгута на лоб, и был слегка разочарован.
   Иванов не отрываясь смотрел в мнемопрограмматор и периодически что-то потюкивал на клавиатуре. Шорохов, заглянув ему через плечо, обнаружил на экране все ту же клинопись, только в движении: символы возникали в центре голубого поля, расползались оттуда в стороны и скрывались за пределами окна. Олег заметил, что в теснящемся массиве значков тут и там образуются новые “родники”, — как Иванов умудрялся все это отслеживать, оставалось загадкой.
   Шорохов почему-то подумал, что такие же ощущения должны испытывать люди, попадающие в руки мошенников, — когда становится ясно, с кем имеешь дело, когда сознаешь, что тебя обманули, но формально афера еще не завершена, и ты продолжаешь надеяться и успокаиваешь себя тем, что изменить ничего нельзя, что выбирать уже поздно и что, кажется, сам момент выбора проскользнул как-то мимо… Эта странная ассоциация не давала ему покоя все то время, пока Иван Иванович колдовал с прибором, но улетучилась сразу же, едва он опустил крышку.
   — Порядок. Я ничего не корректировал, ты сам видел.
   — Да уж… видел… — скривился Олег, стягивая с головы датчик. — А кто тебе мешает по дороге в бункер…
   — Не веришь — поехали вместе, — предложил Иван Иванович и, взяв с подоконника остывшую воду, жадно выпил весь стакан. — У нас общая цель, Шорох. Бытие как таковое — твое, мое и еще четырнадцати миллиардов.
   — И еще Ася… — добавил Олег.
   — А?… — Он дошел до порога и замер. — Что говоришь?…
   — Еще — жизнь Прелести.
   — Прелесть, да… Конечно…
   Дверь за Ивановым закрылась почти неслышно. Шорохов побродил по квартире в поисках сигарет — заранее зная, что у Ивана Ивановича он их не найдет, и все же заглядывая в каждый угол. Новехонькая мебель была расставлена оптимально. Нигде ни соринки, ни пылинки — все безукоризненно, как на рекламном плакате.
   Однако Олегу вздумалось, что он в таком месте жить не смог бы.
   Включив телевизор, Шорохов наконец сообразил, что сигареты он толком и не ищет. Просто пытается себя чем-то занять. Удержать от ненужного визита к Прелести.
   Ася вышла из комнаты сама — неожиданно и в то же время как-то буднично. Она протянула Олегу свой “Салем” и не спеша двинулась в сторону кухни.
   — Что это за чемодан у вас был? — спросила она.
   — Чемодан?… Так… Яйцо.
   — Черное и прямоугольное?…
   — И с ручкой, — добавил Олег, но почувствовал, что не отшутится. — Яйцо, в котором смерть, — сказал он.
   — По-моему, это обыкновенный мнемопрограмматор…
   — Обыкновенный… — Шорохов пощупал чайник и принялся разыскивать кофе, пока не понял, что ни ему, ни Асе это не нужно.
   Она уселась за стол и прикурила.
   — Ну, как ты? — спохватился Олег. — Тяжело было?
   — Да… — Ася склонила голову и посмотрела на него исподлобья, сквозь челку. — Было тяжело. Прикидываться.
   Шорохов по инерции копался на полке еще несколько секунд, потом замер и, медленно развернувшись, сел напротив.
   — Все, как ты просил. — Она стряхнула пепел в блюдце. — Кризис у меня прошел утром. Погибла во сне за эту мразь… А, пусть живет, жалко, что ли? — Прелесть вдруг помрачнела. — Вот тогда мне действительно… довольно фигово было. Осознавать, что умираешь, — это гораздо хуже, чем просто умирать.
   — А сейчас?…
   — Три таблетки пирогенала, и температура под сорок, зато ты нес меня на руках, от машины до самой кровати, и это было… прикольно. — У нее на щеках появились трогательные ямочки.
   Шорохов затушил сигарету и, едва выдохнув остатки дыма, прикурил новую.
   — Если программа кончилась, то для чего ты приехала к бункеру?
   — Я же говорю: ты меня просил.
   — Бред какой-то… И что, моей просьбы оказалось достаточно? Ты хоть понимаешь, чем ты рисковала?
   — Ты… очень сильно попросил, Шорох. А рисковать я ничем не могла. Ты сказал, что Службы в той точке нет. Мертвая петля, или вроде того…
   — Теневая.
   — Да-да, теневая. — Ася зевнула, затем дотянулась до холодильника и выбрала большое зеленое яблоко.
   — Но ведь ты мне не верила! — воскликнул Олег. — В записке — “Не верю тебе, не верю Службе”…
   — А кто мне ее диктовал? — сказала Прелесть, кусая яблоко за глянцевый бок.
   — Я?!
   Ася энергично закивала.
   — Ну… Ну, допустим… — пробормотал Шорохов. — Так все-таки, зачем?
   — Мне надо тебе кое-что передать. От тебя же, — сказала она, дожевав. — Передаю. Кхм-кхм… Шорох, когда урядишь себя в бункере, иди за собой и жди Дактиля. Все.
   — Все?… — Олег прищурился. — А Дактиль там откуда?…
   — Я его уговорила. Ты сказал — любой ценой, и я…
   — Чего-о?! — Он поднялся из-за стола.
   — Щас!… Я по-другому уговаривала, даже лучше получилось. В общем, Дактиль обещал быть.
   Шорохов подошел к окну и уперся лбом в холодное стекло.
   — Как же ты его нашла?
   — Он мне свидание назначал, помнишь?
   — Помню-помню…
   — Да прекрати ты ревновать! Я… когда у меня кризис закончился… О-о-ох!… Думала, умру, не выдержу. А ты посмотрел — вроде живая. И сразу кучу заданий надавал.
   — Куча — это сколько? — осторожно спросил он.
   — Два — что, не куча?!
   — Сегодня утром? — уточнил он. — И где?
   — Ну там же, где мы и жили. На квартире на этой дурацкой.
   — Те же и там же… — отрешенно произнес Олег, вглядываясь в серую от снега ночь. — Квартира занята другими людьми. И уже давно.
   — Да, такая колоритная пара: он вечно пьяный, а она вечно в шерстяных носках. Неизвестно, что хуже… Мы перемещались вперед, несколько раз, пока не нашли день, когда квартира была свободна. У меня уже ломка начиналась. Настоящая.
   Шорохов не понимал, о чем она говорит, однако что-то в этом брезжило — неуловимое, как снег, отражающий свет, которому ночью и взяться-то неоткуда…
   — Ты сказал, что занимаешься какой-то операцией. Очень важной…
   Олег отклеился от окна и, налив себе воды, по примеру Иванова, осушил стакан в три глотка.
   — Поэтому ты сюда и явилась? То, что ты мне передала… Не было смысла, Прелесть. Я и так пойду за двойником. Он попросит отработать за него операцию, и я пойду. Так было. И ты… напрасно…
   Ася посмотрела не него не то с интересом, не то с сочувствием.
   — Что у тебя за операция, Шорох? Мне нужно знать, я же не кукла. Я такого не заслужила. Обидно…
   — Я тебя прекрасно понимаю, но…
   Услышав это “но”, она отшвырнула стул и направилась в комнату.
   — Погоди! — крикнул Олег. — Ты готова выслушать любую ахи нею?
   — Ахинею — не готова, — зло отозвалась она. — Что-нибудь поближе к правде желательно.
   — Кто же виноват, что они так похожи… Получай свою правду, скоро человечество погибнет. Целиком. Предотвратить катастрофу нельзя, но можно создать побочную магистралью, где кто-то останется в живых. Операция подготовлена, — торопливо добавил Шорохов, не позволяя ей возразить. — Об этом позаботился Иван Иванович. Теперь ты убедилась, что он не плод моего воображения? Иван Иванович Иванов, прошу любить и… хотя необязательно… Я не знаю, из какого он времени, но это достаточно далеко.