Страница:
– Вот нахал! Однако глаголет правду. Так, что же делать? Серторий, пошли-ка гонцов в свое неапольское поместье за жратвой и серебром!
– Уже отправил вчера, легат. Через дюжину дней прибудут, – недовольно проворчал прижимистый приемный отец Иуды. Он любил погулять, но только за чужой счет. Благодарность к щедрому Гаю, который долгое время один содержал еще и трех представителей семейства Луциниев, и понимание того несомненного факта, что командиру не стоит отказывать (себе дороже обойдется), заставили примипула придушить сосавшего сердце червяка скупости.
– Придется пока затянуть пояса потуже, – вздохнул Гай.
– Неужто конец разврату?! – съехидничал «врей.
– А то тебе! – радостно ухмыльнулся патриций. – Будем теперь, как настоящие бедняки, обшаривать лупанарии. Там и дешевле, и выбор побогаче. Бабы, конечно, не такие ухоженные, но главное место у всех одинаковое...
– А не стыдно в открытую посещать дома терпимости? У нас в Иудее блудницы живут отдельно, а не вместе, и то к ним ходят тайно, чтобы соседи и знакомые не увидели...
– Но ведь ходят? И ты небось не брезговал, брат? – вдруг неожиданно заинтересовался Лонгин.
– Грешен, – поник головой зелот.
– Да в чем грех-то? – пожал плечами легат. – У нас есть пословица: «Сноситься с проститутками в борделях – значит, испытывать небольшой стыд и незначительные расходы, потому что стыдно, когда приближаешься к этим созданиям, и, кроме того, еще приходится тратиться на них». То есть это не грешно, а чуть-чуть постыдно. Впрочем, я такой мудрости не признаю. Мне лично пользоваться шлюхами не зазорно и очень приятно.
И тут Иуду поразил приемный отец, который почти всегда только действовал, говорил очень мало. Серторий ни с того ни с сего произнес целую речь по неожиданной для сурового центуриона теме:
– В Риме издревле проституция была объявлена необходимой, и соития с блудницами рекомендовались как защита от прелюбодеяния и совращения честных девушек. Тем не менее посещение борделей в старину считалось вообще-то позором, и никто не решался отправиться в лупанарий днем, открыто. Для этой цели обыкновенно выбирали вечерние или ночные часы. Но и тогда, чтобы не быть узнанными, голову покрывали плащом или же укутывали капюшоном. Посещение лупанария с открытой головой воспринималось как большое бесстыдство...
Квинтилий не упустил случая блеснуть эрудицией:
– Аналогичные воззрения существовали и у греков. Знаменитые и выдающиеся мужи часто защищались против упреков в посещении домов терпимости. Отцы нередко лишали сыновей наследства за связь с проститутками, потому что они проматывали подчас целые состояния...
– Если бы ты мог помолчать хоть минуту, болтливый вольноотпущенник, и не прервал меня, то уже узнал бы, какие огорчения я доставил в юности своему отцу! – Примипул, как всегда, не стеснялся в выражениях.
Квинтилий прикусил язык, а Серторий опять перехватил нить разговора:
– Едва выскочив из детских пеленок, когда мысли мои еще не успели отвернуться от ребяческих интересов, я страстно полюбил малолетнюю рабыню и сейчас же, за спиной отца, перетащил к ней все свое имущество. Жадный сводник, хозяин девушки, вымогал у меня, что только было возможно. Но затем отец выступил с порицанием против меня. День и ночь он описывал мне подлость и лживость хозяина проститутки: мое состояние, говорил он, все уменьшается, а сводник все жиреет. «Серторий больше мне не сын, – кричал он по всему городу, – пусть всякий остерегается дать ему взаймы хоть один сестерций!» По его мнению, нет худшего поведения, если сын развратным образом жизни растрачивает все, что отец с таким трудом приобрел. Ему стыдно, говорил он, что так долго щадил меня: где нет стыда, там жизнь ничего не стоит. Из-за этих дрязг я с радостью ушел в армию... i
– Ты не совершил никакого греха и вообще ничего дурного, – категорично заявил Гай. – Ты любил проститутку, потому что ты был юношей. Ты исправился и женился.
–Да, но теперь, чтобы овладеть женщиной, мне нужно представить вместо ее лица нежный лик моей маленькой Фрины, – с мукой в голосе признался Серторий и пристыженно замолк.
Потрясенная компания какое-то время хранила молчание. Тишину решился прервать эфиоп – и на сей раз его стали слушать с благосклонностью.
– С тем, что рассказал примипул, контраст представляет в известной степени благосклонное суждение многих столпов общества об отношениях молодых людей с проститутками. Мы встречаем такие взгляды даже в более раннее время республики, когда господствовали строгие нравы. Старый Катон, увидавший юношу, выходящего из борделя, похвалил его в следующих словах: «Это лучше, чем соблазнять чужих жен». Правда, он в другой раз сказал тому же юноше, увидав его вторично выходящим из лупанария: «Юноша, я похвалил тебя за то, что ты иногда ходишь сюда, но не для того, чтобы ты жил здесь». Весьма характерны следующие слова Цицерона: «Впрочем, если кто думает, что молодежи запрещено любить проституток, там он придерживается – не могу этого отрицать – очень строгих правил. Но он стоит в противоречии не только с вольными нравами современного мира, но и с тем, что входило в привычку и было признано нашими предками. В самом деле, когда этого не было? Когда осуждалось? Когда это не было разрешено? И когда, наконец, нельзя было делать того, что было разрешено?» Есть и такое мнение: сношения с проститутками – привилегия молодежи, между тем как для более пожилых мужчин это непозволительно...
– Какая-то двойственная мораль, – щегольнул Иуда одним из любимых терминов Гераклита.
– Очень тонко сказано! – восхитился Мнемон. – Этот ложный принцип очень точно и ясно выразил римский поэт Плавт, живший два века тому назад: «У женщин поистине суровая судьба, и им во многих отношениях хуже в этом случае, чем мужчинам. В самом деле, если муж содержит за спиной жены проститутку, это сходит ему с рук безнаказанно, даже если жена узнает об этом. Но если жена когда-нибудь уйдет из дома без ведома мужа, это сейчас же может послужить ему поводом для жалобы и расторжения брака. Пусть бы был один закон для мужа и жены! Честной женщине достаточно одного мужа; почему же и мужу недостаточно одной жены? Клянусь, если бы мужей, бросающихся в объятия проституток за спинами жен, наказывали так же, как жен, которых выгоняют из дома, когда они в чем-нибудь провинятся, мы увидали бы гораздо больше разведенных мужей, чем жен!» В свете этой морали проституция обнаруживает двойственное лицо, которое метко характеризуется выражением «необходимое зло». С одной стороны, нельзя отрицать целесообразность блудниц для социального урегулирования половой жизни. С другой стороны, они стоят на низшей ступени общественной лестницы, их клеймят печатью позора и бесчестья...
– Что за чушь! Может, кто и клеймит, да только не я! – расхохотался Гай. – Хватит болтать, пошли в лупа-нарий! Послушай меня, Иуда, – предупредил примипул по дороге, – прими меры предосторожности. Не заходи в клетушку сразу, отдай ценные вещи и кошельки сопровождающим нас рабам легата. И еще! Когда ты переступаешь порог каморки, над которой прибита дощечка, все равно, привлекает ли тебя туда мальчик или девушка, тебе будет недостаточно ни дверей, ни занавески и задвижки. Закупоривай даже мельчайшую щель, которая кажется тебе подозрительной, а также дырочки, пробуравленные, быть может, сладострастными иглами. Такие дырочки часто делаются в борделях, чтобы дать посторонним возможность за плату наблюдать любовные сцены.
– Что вы за люди! – покачал головой Гавлонит. – Мало вам самим творить разврат, так еще интересно следить за тем, как это делают другие!
– Почему только другие?! – захохотал Гай. – За собой тоже интересно наблюдать! Во многих борделях устроены комнаты с зеркалами на стенах и потолке. Это прекрасный инструмент возбуждения! Мой клиент Тоетой Квадра постоянно устраивает в таких палатах забавы с «лупами» и мальчиками. В обычных комнатах он, бедняга, возбудиться не способен, помоги ему Приап!
На Востоке, а уж тем более в сравнительно целомудренной Иудее, шлюхи обычно прячутся по укромным углам, как вши, и вылезают на свет Божий только на светские и религиозные празднества, спортивные игры, паломничества, судебные заседания, ярмарки, театральные и цирковые представления и тому подобные действа, когда в одном месте собирается много мужчин, за счет которых они живут. Для самопродажниц и особенно для их сводников это поистине золотые дни.
Но обычному посетителю женщин легкого поведения в Италии, при высоко развитой уличной жизни римских городов, решительно нет надобности выжидать такого удобного случая для неограниченного удовлетворения своей похоти. Ему достаточно для этой цели просто выйти погулять.
Уже тогда существовал так называемый «отлет» блудниц и галантных женщин, который простирался главным образом на наиболее оживленные улицы.
В Риме ночные гуляки – мужчины и женщины – толпами направлялись при свете фонарей на кутежи. Посещение публичных домов начиналось только к вечеру, так как до трех-четырех пополудни (в девятом часу по римскому времени) запрещено было их открывать. Зато они работали для посетителей всю ночь напролет, до раннего утра.
В злачных домах попойки служили частым поводом для встреч с «лупами», так как на всяком званом обеде или ужине и без того должна была присутствовать флейтистка, чтобы играть во время жертвенного возлияния. Обыкновенно пирушка сопровождалась также музыкой, которую исполняли девушки, игравшие на цитре, и эротическими танцами, причем, кроме обычных шлюх, в ней принимали участие специально обученные гетеры.
По мере опустошения теряющего в весе с каждым днем кошелька легата его веселая компания проходила лупанарии сверху вниз в переносном смысле слова. То есть начали они свой десятидневный поход с самых фешенебельных, потом перешли в более дешевые и убогие, далее – в кабаки и трактиры, а закончили и вовсе на улице...
Дорогие дома терпимости располагались в центре, недалеко от Храма Мира. В них имелись внутренние дворики и бассейны, мозаичные панно с эротическими изображениями. Картины амурного содержания, написанные на стенах, изображали священные сцены: боги и богини приносят жертвы любви. Обстановка отличалась большим комфортом, а распутники всегда могли найти здесь высокообученный персонал, готовый к их услугам – и не только сексуальным.
«Анциллы орнатрисы» – так назывались служанки, на обязанности которых лежала забота о туалете девушек; они должны были одевать и раздевать их, наряжать, румянить, белить. «Аквариоли» приносили посетителям прохладительные напитки и вино; «бакарио» – воду, необходимую для всякого рода гигиенических обмываний, к которым прибегали мужчина и женщина до и после коитуса; «виллики» выступали в качестве доверенных лиц «лено» или «лены» (сводника, сводницы) или содержателя дома терпимости; именно «вилликам» вручалась сумма, указанная на ярлыке. «Адмиссарии» – титул женщин или мужчин, обязанность которых заключалась в том, чтобы зазывать клиентов на улицах и приводить в лупанарии, поэтому их еще называли «аддукторы» (или «кондукторы»).
Комнаты для свиданий в аристократических лупанариях выходили не на улицу, как в простонародных, а внутрь двора или патио, посреди которого находился фонтан с бассейном. В некоторых имелся даже балкон, где собирались все обитательницы в кричащих туалетах или без них, с венками из цветов на голове и с миртовой ветвью в руке.
Из-за проводимой Гаем экономической политики, которую можно было сформулировать так: «Гулять по средствам», через три дня компания легата сменила маршруты своих походов: вместо центра стала посещать окраинные кварталы – знаменитый Субурра у Целийского моста рядом с казармами, не менее скандально известный Эсквилинский квартал, а также окрестности Большого цирка.
Народные лупанарии, которые отец церкви Тертуллиан позднее заклеймил как «консистории общественного разврата», представляли собой целый ряд темных клетушек, заполненных совершенно нагими людьми обоего пола. Налог, положенный за проституцию, взимался властями предварительно. Калсдая такая каморка имела входную и выходную дверь на две улицы.
Меблировка келейки ограничивалась тростниковой циновкой или плохой кроватью – «пульвинар», покрытой «центо» – грязным, испещренным заплатами покрывалом, лампой, наполненной зловонным маслом, которая пропитывала запахом своего дыма одежду и, таким образом, легко выдавала посетителей домов разврата.
На стенах висели грубо сделанные картины священно-сексуального содержания. У двери лупанария был прикреплен указатель в виде Приапа или фаллоса, который красноречиво свидетельствовал о назначении этого заведения. Ночью он заменялся красным фонарем, которому придавали ту же форму. Наконец, над каждой клетушкой пришивался ярлычок с надписью «нуда», когда в келейке не было никого, или «оккупата», когда она бывала занята. Тут же обозначалась и такса за ласки обитательницы келейки, что делало излишним торг.
Прячась от официальных налогов на проституцию, ее адептки находили себе приют в тавернах, гостиницах, кабачках, банях, кладбищенских сторожках.
В таверне (иначе называемой «попина»), в темной сводчатой комнате нижнего этажа, среди бочек и амфор можно было видеть мужчин и девушек, сидевших за столиком. Здесь они пили, ели, играли и предавались любви. В гостиницах-«капоне» имелись комнаты, которые сдавались на несколько часов в найм посетителям. От них несколько отличались «диверсории» – меблированные отели, где проводили целую ночь.
Эдилы обязаны были наблюдать за этими учреждениями и притонами, где скрывались большей частью преступники и незарегистрированные «лупы», которые хотели спрятаться от сборщиков налога за занятие проституцией. Владельцы гостиниц отвечали за все правонарушения, которые у них совершались. Фискалы налагали многочисленные штрафы, которые уплачивались на месте; в противном случае виновник наказывался определенным числом ударов розог.
Подвальные этажи булочных, где помещались мельницы для помола зерна, также служили местами кратких свиданий бродячих шлюшек и их спутников. Эдилы собирали здесь хорошую жатву и не препятствовали торгу, который шел день и ночь.
То же самое творилось в темных уголках, которые находились под лестницами цирков, между колоннами и нишами, где заключены были гладиаторы и звери. В дни общественных игр все куртизанки низшего ранга продавали свои тела в сырых подземельях арены. Находясь внутри здания, они делали знаки зрителям и уходили с ними через вомитарий – коридор, по которому тащили трупы убитых. Это длилось в течение всего представления: шлюхи сновали взад и вперед в сопровождении глашатаев, по совместительству – сутенеров, в круглых коридорах, расположенных между подиумами, где заседали император, весталки, сенаторы и всадники, и по каменным лестницам – популяриям, предназначенным для народа.
Эдилы допускали эти оргии, которые не оскорбляли общественную нравственность; от владельцев же гостиниц, содержателей меблированных комнат, булочников, глашатаев и сутенеров они требовали только точной уплаты таксы – «меретрециума». Почти каждую ночь предшественники «полиции нравов» совершали обходы и иногда преследовали бедных «волчиц», которые в грязных притонах старались найти себе пропитание.
Очень охотно блюстители порядка совершали набеги на некоторые приюты проституции. Иногда они обходились даже без предварительного оповещения ликторов и требовали от куртизанок ласк, заявляя, будто это составляет прерогативу их власти. При таких обстоятельствах и был ранен эдил Гостилий Манцин. В него полетел камень, пущенный «лупой» Мамилией, к которой Эдил хотел ворваться силой под предлогом осмотра ее комнаты. Об этом эпизоде из римской истории поведал иудею всезнающий эфиоп.
Жрицы любви, обслуживающие плебс, имели общее название «луп», но подразделялись на множество категорий, различия между которыми были способны постичь только истинные знатоки: путы, аликарии, касориты, капы, диаболы, форарии, блитиды, ноктувигилы, проседы, перигрины, квадратангии, ваги, скроты, скраптии.
Насколько понял Гавлонит, «луп» титуловали в зависимости от «места работы», от того, трудились ли они в поте лица (и прочих частей тела) в булочных, кабачках, на публичных площадях, перекрестках, кладбищах или в окрестных лесах. Далее, среди них различались более или менее молодые италийки и чужеземки, ожидавшие клиентов у себя на дому, приглашавшие их из окон на углу улицы, назначавшие за себя более или менее высокую цену, искавшие знакомства исключительно с вольными гражданами, рабами или вольноотпущенниками.
Свои названия имели обитательницы разных учреждений: «волчицы» зарегистрированные жили в лупанариях, свободные блудницы – в гостиницах, винных лавках, булочных или у цирюльников. В домах свиданий устраивали свои любовные встречи замужние женщины и молодые девушки.
И все проститутки звались по-разному, хотя суть их была одна.
Число официальных и неофициальных лупанариев было столь значительным, что еврей поначалу недоумевал: почему тысячи обитательниц Вечного города занимаются еще и тайной проституцией?
Этот вид торговли «нежным мясом» развился первоначально в военных лагерях, невзирая на строгость армейской дисциплины у квиритов, которая не позволяла женщинам следовать за легионами.
«Тайные» шлюхи отличались от обычных тем, что не были занесены в списки эдилов, и при поимке «на рабочем месте» их присуждали к денежной пене. Застигнутые вторично изгонялись из города. Правда, блудниц избавляли от наказания, если находился поручитель в лице «лено», который узаконивал их положение.
Тем не менее в Риме насчитывалось очень много бродячих блудниц – «эрратика скрота», для которых «мастерской» становились улицы, общественные дороги, ступени памятников, скамьи в рынках, своды водопроводов, подножия статуй Венеры или Приапа, и – о ужас! – даже склепы!
Усердные, а подчас и материально заинтересованные эдилы не могли успешно бороться с тайной проституцией. Скандальные сцены, крупные и мелкие преступления происходили здесь постоянно. Впрочем, все они сказывались только на фискальных интересах государства, но отнюдь не считались посягательствами на общественную нравственность.
Лицензированным проституткам полагалось носить короткую пеструю тунику с разрезом спереди и сандалии, тогда как матроны обувались в полусапожки. Блудницам запрещалось обвивать головы белыми лентами, которыми поддерживали прическу добропорядочные женщины.
Впрочем, грань, отделяющая профессионалок от любительниц, как понял Иуда, оказывалась подчас весьма условной. Состав «луп» постоянно обновлялся и увеличивался за счет соблазнившихся выгодой свободных гражданок. Среди них было немало замужних женщин, которые прибегали в этих случаях к уловкам профессионалок: надевали белокурый парик, яркие одежды, вызывающе раскрашивали лицо. Так замужние шлюхи избавляли своих любовников от ответственности перед законом за прелюбодеяние.
Во время блужданий по мегаполису Гая с компанией Квинтилий придерживался тактики, которую можно было бы образно описать фразой: «с вами, но не вместе». Такое поведение было вызвано мужеложскими пристрастиями эфиопа. Иуда с брезгливым любопытством наблюдал за тем, как ученый муж ищет себе партнеров для удовлетворения своей противоестественной страсти.
Римляне не обращали на содомита никакого внимания. Гай, который для разнообразия тоже иногда потчевал себя мальчиками, стоявшими перед борделями наряду с женщинами-блудницами, специально, чтобы позлить Иуду, описывал прелести любви к кинедам особо яркими красками и возвышенными словами. Педерастические дома терпимости он называл «убежищами красоты», их посетителей – «жрецами», гонорар за самопродаж-ничество – «данью подданных». Под предлогом того, что врач-де должен определять, не больны ли блудники, легат заставлял Гавлонита смотреть, как он без стеснения ощупывает своих будущих партнеров по содомии.
Серторий и Лонгин стеснялись своего безразличия к такой любви, что было необычным для квиритов.
– Может, я болен? – пожаловался как-то центурион своему приемному сыну. – Еще в юности родители подарили мне красивого мальчишку, дабы я мог удовлетворять естественные плотские желания. Попробовал – ничего особенного! Женщины мне куда больше нравятся. И Лонгин такой же! Только ты, Иуда, об этом никому не говори, а то над нами смеяться будут!
Квинтилий напоказ своих действий не выставлял, однако блудил не меньше Гая, иногда платя из своего кошеля, но чаще пользуясь щедростью патриция.
«Отлеты» гомосексуалистов были в Риме те же, что и у обычных шлюх, за одним серьезным исключением. Имелись в мегаполисе особые «мужские точки», куда особ противоположного пола допускали редко: разнообразные лавочки – аптекарские, по продаже мазей, для игры в кости, меняльные; парикмахерские (у дам имелись свои), мастерские, школы, гимнасии и палестры (женщины в них не учились и не тренировались), мужские театры и храмы богов, имевших отношение к войне, – Марса, Геркулеса.
Хотя педерастия отнюдь не запрещалась и мест для сношений содомитов в Вечном городе было не счесть, «патики» и их клиенты охотно пользовались расположенными за чертой Рима дорожными перекрестками.
Помимо всего прочего, имелись в Риме и специальные бордели для мужеложцев, да и в обычных лупанариях Иуда не раз видел на отдельных кельях дощечки с мужскими именами. И чисто женские дома терпимости были доступны для самопродажников и их клиентов как места для свиданий; порой «лупы» отдавали Мнемону внаем свои коморки за стандартную плату один ас в час.
Зная все это, Ишкариот был несказанно удивлен тем, что, оказывается, существуют еще и тайные собрания содомитов, куда допускаются только мужчины. Раз в неделю Гай и Квинтилий одевались в женские наряды, применяли на себе изыски парфюмерного искусства, натягивали белокурые парики и отправлялись на «балы» в свои секретные клубы. Лонгин и Серторий понимающе переглядывались, Гавлонит плевался.
...Когда из Неаполя вернулся небольшой караван, кладовки строения набились съестными припасами, а кожаный мешочек на поясе у Кошелька вновь обрел утраченные золотые и серебряные внутренности, Иуда с облегчением подумал, что походы по лупанариям закончились. Он ожидал второго нашествия матрон и куртизанок, которые прилетят на запах денег, как стервятники на вонь гниющей туши.
Его предположения не оправдались.
– Маловато ты привез, – покачал головой Гай.
– Я намного беднее тебя, патриций, – не смутился центурион. – И мне надо кормить семью. Я вношу в общий котел доход моего имения за два месяца!
– Надо бы тебе завести еще пару поместий, – смягчился легат. – А то ты бедняком родился, пролетарием и помрешь. Ладно, все равно ты меня выручил. Еще немного поразвлекаемся. Но хочется чего-то новенького, неприевшегося... Давненько я не ломал целок. В Сирии и Иудее как хорошо было! То пленницу изнасилуешь, то нетронутую молодушку какой-нибудь царек подарит или охрана похитит. А в Риме с девственницами туго. Только весталки, да и то небось далеко не все...
– Да уж, – ухмыльнулся Серторий, – недаром в народе женихам или новичкам в лупанариях дают весьма дельный совет: «Бери девушку без всяких гарантий».
– Как это понимать? – спросил Иуда.
Эфиоп подозрительно покосился на него: неужели иудей уловил суть разговора, происходившего на латыни? Впрочем, он, как умный муж, наверняка уже начал различать многие слова на языке квиритов, подумал Мнемон.
– Нередко опытные сводни обманывают простаков, подсовывая им мнимых или сфабрикованных «девственниц».
– Зачем?
– Если старая потрепанная «волчица» идет за несколько медных асов, то настоящую целку продают за большой выкуп. Нередко матери отправляют в лупанарии собственных дочерей, поскольку невинность всегда и везде котируется высоко. Сделки такие часто обставляют пышной, почти свадебной церемонией...
– Ты сказал «свадебной», Мнемон? Прекрасно! Устроим мне свадьбу! Давненько я не женился!
– Свадьбу! Свадьбу! – захлопал в ладоши Серторий. – А мне и сыновьям дашь попользоваться новобрачной?
– Конечно! Ты, центурион, будешь вторым, после тебя – Лонгин, Иуда – четвертым. Перо, достань «Акта попули», нет ли там объявлений?
Через несколько минут раб-секретарь зачитал вслух строчку из «Ведомостей»:
«Тот, кто лишит невинности Тарзию, отсыплет полфунта серебра, потом она будет принадлежать каждому, кто заплатит одну золотую монету».
– Клянусь Марсом, безумная цена! – завопил Серторий. – Еще и надсмотрщице каждому из нас придется платить по асу за допуск в комнату! А расходы на убранство и пир!
– Ничего, я угощаю! – расщедрился легат. – Иуда, ты – врач! Сможешь узнать, подлинно ли девушка эта Тарзия?
– Только одним способом, который тебе не понравится, если ты сам собираешься проткнуть ей девственную плеву, – осклабился в нехорошей усмешке зелот.
– Не дерзи, – ухмыльнулся Гай, пребывавший в прекрасном настроении. – Идите вместе с Пером по указанному в объявлении адресу. Ты посмотри девчонку в голом виде: нет ли на ней признаков какой-нибудь болезни. А ты, раб, договорись о церемонии на завтрашний... Нет! Чего тянуть? На сегодняшний вечер! Кошелек, закупай цветы и благовония! Вилка, подбери продукты для свадебного пира! Принесем свою еду и вино – это дешевле, чем платить за них в лупанарии. Пошевеливайтесь, все!
– Уже отправил вчера, легат. Через дюжину дней прибудут, – недовольно проворчал прижимистый приемный отец Иуды. Он любил погулять, но только за чужой счет. Благодарность к щедрому Гаю, который долгое время один содержал еще и трех представителей семейства Луциниев, и понимание того несомненного факта, что командиру не стоит отказывать (себе дороже обойдется), заставили примипула придушить сосавшего сердце червяка скупости.
– Придется пока затянуть пояса потуже, – вздохнул Гай.
– Неужто конец разврату?! – съехидничал «врей.
– А то тебе! – радостно ухмыльнулся патриций. – Будем теперь, как настоящие бедняки, обшаривать лупанарии. Там и дешевле, и выбор побогаче. Бабы, конечно, не такие ухоженные, но главное место у всех одинаковое...
– А не стыдно в открытую посещать дома терпимости? У нас в Иудее блудницы живут отдельно, а не вместе, и то к ним ходят тайно, чтобы соседи и знакомые не увидели...
– Но ведь ходят? И ты небось не брезговал, брат? – вдруг неожиданно заинтересовался Лонгин.
– Грешен, – поник головой зелот.
– Да в чем грех-то? – пожал плечами легат. – У нас есть пословица: «Сноситься с проститутками в борделях – значит, испытывать небольшой стыд и незначительные расходы, потому что стыдно, когда приближаешься к этим созданиям, и, кроме того, еще приходится тратиться на них». То есть это не грешно, а чуть-чуть постыдно. Впрочем, я такой мудрости не признаю. Мне лично пользоваться шлюхами не зазорно и очень приятно.
И тут Иуду поразил приемный отец, который почти всегда только действовал, говорил очень мало. Серторий ни с того ни с сего произнес целую речь по неожиданной для сурового центуриона теме:
– В Риме издревле проституция была объявлена необходимой, и соития с блудницами рекомендовались как защита от прелюбодеяния и совращения честных девушек. Тем не менее посещение борделей в старину считалось вообще-то позором, и никто не решался отправиться в лупанарий днем, открыто. Для этой цели обыкновенно выбирали вечерние или ночные часы. Но и тогда, чтобы не быть узнанными, голову покрывали плащом или же укутывали капюшоном. Посещение лупанария с открытой головой воспринималось как большое бесстыдство...
Квинтилий не упустил случая блеснуть эрудицией:
– Аналогичные воззрения существовали и у греков. Знаменитые и выдающиеся мужи часто защищались против упреков в посещении домов терпимости. Отцы нередко лишали сыновей наследства за связь с проститутками, потому что они проматывали подчас целые состояния...
– Если бы ты мог помолчать хоть минуту, болтливый вольноотпущенник, и не прервал меня, то уже узнал бы, какие огорчения я доставил в юности своему отцу! – Примипул, как всегда, не стеснялся в выражениях.
Квинтилий прикусил язык, а Серторий опять перехватил нить разговора:
– Едва выскочив из детских пеленок, когда мысли мои еще не успели отвернуться от ребяческих интересов, я страстно полюбил малолетнюю рабыню и сейчас же, за спиной отца, перетащил к ней все свое имущество. Жадный сводник, хозяин девушки, вымогал у меня, что только было возможно. Но затем отец выступил с порицанием против меня. День и ночь он описывал мне подлость и лживость хозяина проститутки: мое состояние, говорил он, все уменьшается, а сводник все жиреет. «Серторий больше мне не сын, – кричал он по всему городу, – пусть всякий остерегается дать ему взаймы хоть один сестерций!» По его мнению, нет худшего поведения, если сын развратным образом жизни растрачивает все, что отец с таким трудом приобрел. Ему стыдно, говорил он, что так долго щадил меня: где нет стыда, там жизнь ничего не стоит. Из-за этих дрязг я с радостью ушел в армию... i
– Ты не совершил никакого греха и вообще ничего дурного, – категорично заявил Гай. – Ты любил проститутку, потому что ты был юношей. Ты исправился и женился.
–Да, но теперь, чтобы овладеть женщиной, мне нужно представить вместо ее лица нежный лик моей маленькой Фрины, – с мукой в голосе признался Серторий и пристыженно замолк.
Потрясенная компания какое-то время хранила молчание. Тишину решился прервать эфиоп – и на сей раз его стали слушать с благосклонностью.
– С тем, что рассказал примипул, контраст представляет в известной степени благосклонное суждение многих столпов общества об отношениях молодых людей с проститутками. Мы встречаем такие взгляды даже в более раннее время республики, когда господствовали строгие нравы. Старый Катон, увидавший юношу, выходящего из борделя, похвалил его в следующих словах: «Это лучше, чем соблазнять чужих жен». Правда, он в другой раз сказал тому же юноше, увидав его вторично выходящим из лупанария: «Юноша, я похвалил тебя за то, что ты иногда ходишь сюда, но не для того, чтобы ты жил здесь». Весьма характерны следующие слова Цицерона: «Впрочем, если кто думает, что молодежи запрещено любить проституток, там он придерживается – не могу этого отрицать – очень строгих правил. Но он стоит в противоречии не только с вольными нравами современного мира, но и с тем, что входило в привычку и было признано нашими предками. В самом деле, когда этого не было? Когда осуждалось? Когда это не было разрешено? И когда, наконец, нельзя было делать того, что было разрешено?» Есть и такое мнение: сношения с проститутками – привилегия молодежи, между тем как для более пожилых мужчин это непозволительно...
– Какая-то двойственная мораль, – щегольнул Иуда одним из любимых терминов Гераклита.
– Очень тонко сказано! – восхитился Мнемон. – Этот ложный принцип очень точно и ясно выразил римский поэт Плавт, живший два века тому назад: «У женщин поистине суровая судьба, и им во многих отношениях хуже в этом случае, чем мужчинам. В самом деле, если муж содержит за спиной жены проститутку, это сходит ему с рук безнаказанно, даже если жена узнает об этом. Но если жена когда-нибудь уйдет из дома без ведома мужа, это сейчас же может послужить ему поводом для жалобы и расторжения брака. Пусть бы был один закон для мужа и жены! Честной женщине достаточно одного мужа; почему же и мужу недостаточно одной жены? Клянусь, если бы мужей, бросающихся в объятия проституток за спинами жен, наказывали так же, как жен, которых выгоняют из дома, когда они в чем-нибудь провинятся, мы увидали бы гораздо больше разведенных мужей, чем жен!» В свете этой морали проституция обнаруживает двойственное лицо, которое метко характеризуется выражением «необходимое зло». С одной стороны, нельзя отрицать целесообразность блудниц для социального урегулирования половой жизни. С другой стороны, они стоят на низшей ступени общественной лестницы, их клеймят печатью позора и бесчестья...
– Что за чушь! Может, кто и клеймит, да только не я! – расхохотался Гай. – Хватит болтать, пошли в лупа-нарий! Послушай меня, Иуда, – предупредил примипул по дороге, – прими меры предосторожности. Не заходи в клетушку сразу, отдай ценные вещи и кошельки сопровождающим нас рабам легата. И еще! Когда ты переступаешь порог каморки, над которой прибита дощечка, все равно, привлекает ли тебя туда мальчик или девушка, тебе будет недостаточно ни дверей, ни занавески и задвижки. Закупоривай даже мельчайшую щель, которая кажется тебе подозрительной, а также дырочки, пробуравленные, быть может, сладострастными иглами. Такие дырочки часто делаются в борделях, чтобы дать посторонним возможность за плату наблюдать любовные сцены.
– Что вы за люди! – покачал головой Гавлонит. – Мало вам самим творить разврат, так еще интересно следить за тем, как это делают другие!
– Почему только другие?! – захохотал Гай. – За собой тоже интересно наблюдать! Во многих борделях устроены комнаты с зеркалами на стенах и потолке. Это прекрасный инструмент возбуждения! Мой клиент Тоетой Квадра постоянно устраивает в таких палатах забавы с «лупами» и мальчиками. В обычных комнатах он, бедняга, возбудиться не способен, помоги ему Приап!
На Востоке, а уж тем более в сравнительно целомудренной Иудее, шлюхи обычно прячутся по укромным углам, как вши, и вылезают на свет Божий только на светские и религиозные празднества, спортивные игры, паломничества, судебные заседания, ярмарки, театральные и цирковые представления и тому подобные действа, когда в одном месте собирается много мужчин, за счет которых они живут. Для самопродажниц и особенно для их сводников это поистине золотые дни.
Но обычному посетителю женщин легкого поведения в Италии, при высоко развитой уличной жизни римских городов, решительно нет надобности выжидать такого удобного случая для неограниченного удовлетворения своей похоти. Ему достаточно для этой цели просто выйти погулять.
Уже тогда существовал так называемый «отлет» блудниц и галантных женщин, который простирался главным образом на наиболее оживленные улицы.
В Риме ночные гуляки – мужчины и женщины – толпами направлялись при свете фонарей на кутежи. Посещение публичных домов начиналось только к вечеру, так как до трех-четырех пополудни (в девятом часу по римскому времени) запрещено было их открывать. Зато они работали для посетителей всю ночь напролет, до раннего утра.
В злачных домах попойки служили частым поводом для встреч с «лупами», так как на всяком званом обеде или ужине и без того должна была присутствовать флейтистка, чтобы играть во время жертвенного возлияния. Обыкновенно пирушка сопровождалась также музыкой, которую исполняли девушки, игравшие на цитре, и эротическими танцами, причем, кроме обычных шлюх, в ней принимали участие специально обученные гетеры.
По мере опустошения теряющего в весе с каждым днем кошелька легата его веселая компания проходила лупанарии сверху вниз в переносном смысле слова. То есть начали они свой десятидневный поход с самых фешенебельных, потом перешли в более дешевые и убогие, далее – в кабаки и трактиры, а закончили и вовсе на улице...
Дорогие дома терпимости располагались в центре, недалеко от Храма Мира. В них имелись внутренние дворики и бассейны, мозаичные панно с эротическими изображениями. Картины амурного содержания, написанные на стенах, изображали священные сцены: боги и богини приносят жертвы любви. Обстановка отличалась большим комфортом, а распутники всегда могли найти здесь высокообученный персонал, готовый к их услугам – и не только сексуальным.
«Анциллы орнатрисы» – так назывались служанки, на обязанности которых лежала забота о туалете девушек; они должны были одевать и раздевать их, наряжать, румянить, белить. «Аквариоли» приносили посетителям прохладительные напитки и вино; «бакарио» – воду, необходимую для всякого рода гигиенических обмываний, к которым прибегали мужчина и женщина до и после коитуса; «виллики» выступали в качестве доверенных лиц «лено» или «лены» (сводника, сводницы) или содержателя дома терпимости; именно «вилликам» вручалась сумма, указанная на ярлыке. «Адмиссарии» – титул женщин или мужчин, обязанность которых заключалась в том, чтобы зазывать клиентов на улицах и приводить в лупанарии, поэтому их еще называли «аддукторы» (или «кондукторы»).
Комнаты для свиданий в аристократических лупанариях выходили не на улицу, как в простонародных, а внутрь двора или патио, посреди которого находился фонтан с бассейном. В некоторых имелся даже балкон, где собирались все обитательницы в кричащих туалетах или без них, с венками из цветов на голове и с миртовой ветвью в руке.
Из-за проводимой Гаем экономической политики, которую можно было сформулировать так: «Гулять по средствам», через три дня компания легата сменила маршруты своих походов: вместо центра стала посещать окраинные кварталы – знаменитый Субурра у Целийского моста рядом с казармами, не менее скандально известный Эсквилинский квартал, а также окрестности Большого цирка.
Народные лупанарии, которые отец церкви Тертуллиан позднее заклеймил как «консистории общественного разврата», представляли собой целый ряд темных клетушек, заполненных совершенно нагими людьми обоего пола. Налог, положенный за проституцию, взимался властями предварительно. Калсдая такая каморка имела входную и выходную дверь на две улицы.
Меблировка келейки ограничивалась тростниковой циновкой или плохой кроватью – «пульвинар», покрытой «центо» – грязным, испещренным заплатами покрывалом, лампой, наполненной зловонным маслом, которая пропитывала запахом своего дыма одежду и, таким образом, легко выдавала посетителей домов разврата.
На стенах висели грубо сделанные картины священно-сексуального содержания. У двери лупанария был прикреплен указатель в виде Приапа или фаллоса, который красноречиво свидетельствовал о назначении этого заведения. Ночью он заменялся красным фонарем, которому придавали ту же форму. Наконец, над каждой клетушкой пришивался ярлычок с надписью «нуда», когда в келейке не было никого, или «оккупата», когда она бывала занята. Тут же обозначалась и такса за ласки обитательницы келейки, что делало излишним торг.
Прячась от официальных налогов на проституцию, ее адептки находили себе приют в тавернах, гостиницах, кабачках, банях, кладбищенских сторожках.
В таверне (иначе называемой «попина»), в темной сводчатой комнате нижнего этажа, среди бочек и амфор можно было видеть мужчин и девушек, сидевших за столиком. Здесь они пили, ели, играли и предавались любви. В гостиницах-«капоне» имелись комнаты, которые сдавались на несколько часов в найм посетителям. От них несколько отличались «диверсории» – меблированные отели, где проводили целую ночь.
Эдилы обязаны были наблюдать за этими учреждениями и притонами, где скрывались большей частью преступники и незарегистрированные «лупы», которые хотели спрятаться от сборщиков налога за занятие проституцией. Владельцы гостиниц отвечали за все правонарушения, которые у них совершались. Фискалы налагали многочисленные штрафы, которые уплачивались на месте; в противном случае виновник наказывался определенным числом ударов розог.
Подвальные этажи булочных, где помещались мельницы для помола зерна, также служили местами кратких свиданий бродячих шлюшек и их спутников. Эдилы собирали здесь хорошую жатву и не препятствовали торгу, который шел день и ночь.
То же самое творилось в темных уголках, которые находились под лестницами цирков, между колоннами и нишами, где заключены были гладиаторы и звери. В дни общественных игр все куртизанки низшего ранга продавали свои тела в сырых подземельях арены. Находясь внутри здания, они делали знаки зрителям и уходили с ними через вомитарий – коридор, по которому тащили трупы убитых. Это длилось в течение всего представления: шлюхи сновали взад и вперед в сопровождении глашатаев, по совместительству – сутенеров, в круглых коридорах, расположенных между подиумами, где заседали император, весталки, сенаторы и всадники, и по каменным лестницам – популяриям, предназначенным для народа.
Эдилы допускали эти оргии, которые не оскорбляли общественную нравственность; от владельцев же гостиниц, содержателей меблированных комнат, булочников, глашатаев и сутенеров они требовали только точной уплаты таксы – «меретрециума». Почти каждую ночь предшественники «полиции нравов» совершали обходы и иногда преследовали бедных «волчиц», которые в грязных притонах старались найти себе пропитание.
Очень охотно блюстители порядка совершали набеги на некоторые приюты проституции. Иногда они обходились даже без предварительного оповещения ликторов и требовали от куртизанок ласк, заявляя, будто это составляет прерогативу их власти. При таких обстоятельствах и был ранен эдил Гостилий Манцин. В него полетел камень, пущенный «лупой» Мамилией, к которой Эдил хотел ворваться силой под предлогом осмотра ее комнаты. Об этом эпизоде из римской истории поведал иудею всезнающий эфиоп.
Жрицы любви, обслуживающие плебс, имели общее название «луп», но подразделялись на множество категорий, различия между которыми были способны постичь только истинные знатоки: путы, аликарии, касориты, капы, диаболы, форарии, блитиды, ноктувигилы, проседы, перигрины, квадратангии, ваги, скроты, скраптии.
Насколько понял Гавлонит, «луп» титуловали в зависимости от «места работы», от того, трудились ли они в поте лица (и прочих частей тела) в булочных, кабачках, на публичных площадях, перекрестках, кладбищах или в окрестных лесах. Далее, среди них различались более или менее молодые италийки и чужеземки, ожидавшие клиентов у себя на дому, приглашавшие их из окон на углу улицы, назначавшие за себя более или менее высокую цену, искавшие знакомства исключительно с вольными гражданами, рабами или вольноотпущенниками.
Свои названия имели обитательницы разных учреждений: «волчицы» зарегистрированные жили в лупанариях, свободные блудницы – в гостиницах, винных лавках, булочных или у цирюльников. В домах свиданий устраивали свои любовные встречи замужние женщины и молодые девушки.
И все проститутки звались по-разному, хотя суть их была одна.
Число официальных и неофициальных лупанариев было столь значительным, что еврей поначалу недоумевал: почему тысячи обитательниц Вечного города занимаются еще и тайной проституцией?
Этот вид торговли «нежным мясом» развился первоначально в военных лагерях, невзирая на строгость армейской дисциплины у квиритов, которая не позволяла женщинам следовать за легионами.
«Тайные» шлюхи отличались от обычных тем, что не были занесены в списки эдилов, и при поимке «на рабочем месте» их присуждали к денежной пене. Застигнутые вторично изгонялись из города. Правда, блудниц избавляли от наказания, если находился поручитель в лице «лено», который узаконивал их положение.
Тем не менее в Риме насчитывалось очень много бродячих блудниц – «эрратика скрота», для которых «мастерской» становились улицы, общественные дороги, ступени памятников, скамьи в рынках, своды водопроводов, подножия статуй Венеры или Приапа, и – о ужас! – даже склепы!
Усердные, а подчас и материально заинтересованные эдилы не могли успешно бороться с тайной проституцией. Скандальные сцены, крупные и мелкие преступления происходили здесь постоянно. Впрочем, все они сказывались только на фискальных интересах государства, но отнюдь не считались посягательствами на общественную нравственность.
Лицензированным проституткам полагалось носить короткую пеструю тунику с разрезом спереди и сандалии, тогда как матроны обувались в полусапожки. Блудницам запрещалось обвивать головы белыми лентами, которыми поддерживали прическу добропорядочные женщины.
Впрочем, грань, отделяющая профессионалок от любительниц, как понял Иуда, оказывалась подчас весьма условной. Состав «луп» постоянно обновлялся и увеличивался за счет соблазнившихся выгодой свободных гражданок. Среди них было немало замужних женщин, которые прибегали в этих случаях к уловкам профессионалок: надевали белокурый парик, яркие одежды, вызывающе раскрашивали лицо. Так замужние шлюхи избавляли своих любовников от ответственности перед законом за прелюбодеяние.
Во время блужданий по мегаполису Гая с компанией Квинтилий придерживался тактики, которую можно было бы образно описать фразой: «с вами, но не вместе». Такое поведение было вызвано мужеложскими пристрастиями эфиопа. Иуда с брезгливым любопытством наблюдал за тем, как ученый муж ищет себе партнеров для удовлетворения своей противоестественной страсти.
Римляне не обращали на содомита никакого внимания. Гай, который для разнообразия тоже иногда потчевал себя мальчиками, стоявшими перед борделями наряду с женщинами-блудницами, специально, чтобы позлить Иуду, описывал прелести любви к кинедам особо яркими красками и возвышенными словами. Педерастические дома терпимости он называл «убежищами красоты», их посетителей – «жрецами», гонорар за самопродаж-ничество – «данью подданных». Под предлогом того, что врач-де должен определять, не больны ли блудники, легат заставлял Гавлонита смотреть, как он без стеснения ощупывает своих будущих партнеров по содомии.
Серторий и Лонгин стеснялись своего безразличия к такой любви, что было необычным для квиритов.
– Может, я болен? – пожаловался как-то центурион своему приемному сыну. – Еще в юности родители подарили мне красивого мальчишку, дабы я мог удовлетворять естественные плотские желания. Попробовал – ничего особенного! Женщины мне куда больше нравятся. И Лонгин такой же! Только ты, Иуда, об этом никому не говори, а то над нами смеяться будут!
Квинтилий напоказ своих действий не выставлял, однако блудил не меньше Гая, иногда платя из своего кошеля, но чаще пользуясь щедростью патриция.
«Отлеты» гомосексуалистов были в Риме те же, что и у обычных шлюх, за одним серьезным исключением. Имелись в мегаполисе особые «мужские точки», куда особ противоположного пола допускали редко: разнообразные лавочки – аптекарские, по продаже мазей, для игры в кости, меняльные; парикмахерские (у дам имелись свои), мастерские, школы, гимнасии и палестры (женщины в них не учились и не тренировались), мужские театры и храмы богов, имевших отношение к войне, – Марса, Геркулеса.
Хотя педерастия отнюдь не запрещалась и мест для сношений содомитов в Вечном городе было не счесть, «патики» и их клиенты охотно пользовались расположенными за чертой Рима дорожными перекрестками.
Помимо всего прочего, имелись в Риме и специальные бордели для мужеложцев, да и в обычных лупанариях Иуда не раз видел на отдельных кельях дощечки с мужскими именами. И чисто женские дома терпимости были доступны для самопродажников и их клиентов как места для свиданий; порой «лупы» отдавали Мнемону внаем свои коморки за стандартную плату один ас в час.
Зная все это, Ишкариот был несказанно удивлен тем, что, оказывается, существуют еще и тайные собрания содомитов, куда допускаются только мужчины. Раз в неделю Гай и Квинтилий одевались в женские наряды, применяли на себе изыски парфюмерного искусства, натягивали белокурые парики и отправлялись на «балы» в свои секретные клубы. Лонгин и Серторий понимающе переглядывались, Гавлонит плевался.
...Когда из Неаполя вернулся небольшой караван, кладовки строения набились съестными припасами, а кожаный мешочек на поясе у Кошелька вновь обрел утраченные золотые и серебряные внутренности, Иуда с облегчением подумал, что походы по лупанариям закончились. Он ожидал второго нашествия матрон и куртизанок, которые прилетят на запах денег, как стервятники на вонь гниющей туши.
Его предположения не оправдались.
– Маловато ты привез, – покачал головой Гай.
– Я намного беднее тебя, патриций, – не смутился центурион. – И мне надо кормить семью. Я вношу в общий котел доход моего имения за два месяца!
– Надо бы тебе завести еще пару поместий, – смягчился легат. – А то ты бедняком родился, пролетарием и помрешь. Ладно, все равно ты меня выручил. Еще немного поразвлекаемся. Но хочется чего-то новенького, неприевшегося... Давненько я не ломал целок. В Сирии и Иудее как хорошо было! То пленницу изнасилуешь, то нетронутую молодушку какой-нибудь царек подарит или охрана похитит. А в Риме с девственницами туго. Только весталки, да и то небось далеко не все...
– Да уж, – ухмыльнулся Серторий, – недаром в народе женихам или новичкам в лупанариях дают весьма дельный совет: «Бери девушку без всяких гарантий».
– Как это понимать? – спросил Иуда.
Эфиоп подозрительно покосился на него: неужели иудей уловил суть разговора, происходившего на латыни? Впрочем, он, как умный муж, наверняка уже начал различать многие слова на языке квиритов, подумал Мнемон.
– Нередко опытные сводни обманывают простаков, подсовывая им мнимых или сфабрикованных «девственниц».
– Зачем?
– Если старая потрепанная «волчица» идет за несколько медных асов, то настоящую целку продают за большой выкуп. Нередко матери отправляют в лупанарии собственных дочерей, поскольку невинность всегда и везде котируется высоко. Сделки такие часто обставляют пышной, почти свадебной церемонией...
– Ты сказал «свадебной», Мнемон? Прекрасно! Устроим мне свадьбу! Давненько я не женился!
– Свадьбу! Свадьбу! – захлопал в ладоши Серторий. – А мне и сыновьям дашь попользоваться новобрачной?
– Конечно! Ты, центурион, будешь вторым, после тебя – Лонгин, Иуда – четвертым. Перо, достань «Акта попули», нет ли там объявлений?
Через несколько минут раб-секретарь зачитал вслух строчку из «Ведомостей»:
«Тот, кто лишит невинности Тарзию, отсыплет полфунта серебра, потом она будет принадлежать каждому, кто заплатит одну золотую монету».
– Клянусь Марсом, безумная цена! – завопил Серторий. – Еще и надсмотрщице каждому из нас придется платить по асу за допуск в комнату! А расходы на убранство и пир!
– Ничего, я угощаю! – расщедрился легат. – Иуда, ты – врач! Сможешь узнать, подлинно ли девушка эта Тарзия?
– Только одним способом, который тебе не понравится, если ты сам собираешься проткнуть ей девственную плеву, – осклабился в нехорошей усмешке зелот.
– Не дерзи, – ухмыльнулся Гай, пребывавший в прекрасном настроении. – Идите вместе с Пером по указанному в объявлении адресу. Ты посмотри девчонку в голом виде: нет ли на ней признаков какой-нибудь болезни. А ты, раб, договорись о церемонии на завтрашний... Нет! Чего тянуть? На сегодняшний вечер! Кошелек, закупай цветы и благовония! Вилка, подбери продукты для свадебного пира! Принесем свою еду и вино – это дешевле, чем платить за них в лупанарии. Пошевеливайтесь, все!