Страница:
В деревни, лежащие по предполагаемому маршруту войска, были направлены ангелы с указанием заготовить пищу, воду, а также ослов и мулов для перевозки припасов.
Потом участники совета прочли молитву и разошлись по вверенным подразделениям – ждать гонцов с известием о том, что делают римляне.
На рассвете прибыли встревоженные лазутчики, рассеянные ранее по окрестностям, с криками:
– Необрезанные идут! Они. в трех-четырех часах пути отсюда!
«Откуда бы Колоний так быстро узнал о месте сосредоточения моих войск?» – встревожился Гавлонит. Панике он, впрочем, не поддался и не позволил ей овладеть своим полчищем. Сейчас, как никогда, важно было начать и провести битву в точности так, как предписывает Книга Книг.
Нашлись умники, советовавшие бросить все и немедленно выступить в сторону врага, подобрать подходящее место для засады и попытаться разбить легион на марше. Разумное предложение. Тем не менее последовать ему можно было только после того, как исполнятся все обряды, предписанные Торой и пророками. Сначала вера и обычаи отцов, а потом тактика.
Перед сражением надлежит подкрепить себя пищею, дабы придать телу бодрость и силу. И ополчение уселось за обильную трапезу.
Далее следует возбудить войска к храбрости и мужеству напутствием жрецов, согласно заповеди Моисея: «...когда же приступаешь к битве, тогда пусть подойдет священник и говорит народу» (Втор. 20:2).
Единственный человек, не причисленный к Избранным, которого Иуда открыто признавал своим другом, – фарисей Садок из колена Левин, проникновенно произнес свое напутствие. Особенно удалось ему уподобление рати «ганна'им» стариннейшему иудейскому оружию – молоту:
– «Ты у Меня – молот, оружие воинское; тобою я поражал народы и тобою разорял царства...» (Иер. 51:20). Даже малограмотные легко увидели намек на ополчение Иуды Маккавея – Молота.
Правильно поняли зелоты и обращение Садока к предводителю армии, призвание которого – возглавлять борьбу против Рима, пособника диавола:
«Поднимите знамя на земле, трубите трубою среди народов, вооружите против него народы... поставьте вождя против него, наведите коней, как страшную саранчу» (Иер. 51:27).
Традиция, которую запретно нарушать, предписывает: после жрецов сами цари или предводители воинов произносят напутственную речь.
«И вывел Авия на войну войско.
И встал Авия на вершине горы Цемараимской, одной из гор Ефремовых, и говорил...» (2 Пар. 13:3—4).
Искренними криками ликования было встречено обращение прославленного софиста и воина Иуды Гавлонита к чадам своим:
– Почему именно я стою здесь перед вами? И что я хочу проповедовать вам, истинным «ганна'им», «красным в лице» ради счастья Израиля? И что принесет наша победа чужестранцам, кои осмелились обнажить мечи против народа избранного? И что даст поражение нечестивых вам, достойным сынам отчизны? Вот о чем хотел я подумать и сказать вам. Но ничего примысливать мне не пришлось, ибо все уже речено без меня через пророка самим Господом нашим! Сотни лет назад Шаддай провидел все, что сбудется, и споспешествовал Исайи донести До нас свое обещание: «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам – открытие темницы. Проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих... И придут чужеземцы, и будут пасти стада ваши, и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями. А вы будете называться священниками Господа, – служителями Бога нашего будут именовать вас; будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их...» (Ис. 61:1—2; 5—6).
И оратор, и аудитория одинаково страстно желали изливать и пить из источника красноречия. К сожалению, тревожные вопли вернувшихся соглядатаев прервали проповедь на середине.
Оказалось, что римляне уже прошли горные тропинки, где планировалось устроить засаду, и ныне огибают южное подножие холма, на вершине которого Ревностные и разбили свой лагерь. Судя по всему, италики собирались захватить правоверных врасплох.
Тогда велел Гавлонит иерею Садоку и его сонму священников протрубить тревогу из серебряных труб в полном соответствии с указанием Торы: «И когда пойдете на войну в земле вашей против врага, наступающего на вас, трубите тревогу трубами...» (Чис. 10:9).
Выставив вперед жрецов с сигнальными музыкальными инструментами, Галилеянин выстроил Ревностных в колонну по десять рядов и ускоренным маршем повел в ту сторону, откуда приближался неприятель. Глядя на свою рать, он не мог не выказать довольства: «И вот у нас во главе Бог, и священники Его, трубы громогласные...» (2 Пар. 13:12). Все как подобает!
Достигнув края относительно ровной поверхности на макушке возвышенности, стратег развернул колонну в четырехшеренговую фалангу лицом на юг. По этому склону и коннице, и пехоте было достаточно легко спуститься, даже рысью и бегом. Немногочисленную кавалерию он тоже растянул по фронту и поставил в самом пригодном для схождения месте рядом с гоплитами, чтобы расширить фронт атаки.
Шагнул вперед, осторожно глянул вниз. Тяжелые римские пехотинцы, построенные когортами, стояли у подножия, задрав головы вверх. Легковооруженные велиты, высоко вскидывая колени, взбирались по склону. За спинами самых дальних легионеров сгрудились повозки обоза, валялось наспех сброшенное походное снаряжение.
Правоверные имели численный перевес. Неполный легион, четыре тысячи, да две тысячи лучников и пращников – всего шестьдесят сотен против восьми с лишним тысяч зелотов. Будь италиков больше, Иуда скомандовал бы отступление. Однако превосходство в силе и позиции – атаковать сверху вниз очень удобно! – его устраивало. Вдобавок латиняне маршировали по жаре много часов, Ревностные же имели возможность отдохнуть.
Галилеянин дал сигнал к наступлению.
«И оглянулись иудеи, и вот им битва спереди и сзади; и возопили они к Господу, а священники затрубили трубами» (2 Пар. 13:14).
За несколько локтей до дистанции атаки, на том рубеже, что отделяет жизнь от смерти (на поле брани граница этих двух вселенских сил видна вполне явственно, ее можно измерить), воины разных народов ведут себя не одинаково.
Германцы выкрикивают оскорбления, плюются, показывают голые зады и уды, дабы смутить неприятеля.
Римляне тоже угрожают словесно, однако тела не обнажают, только бряцают копьями о щиты.
Греки поют пеаны.
В рядах евреев вместо воинских гимнов раздаются славословия Господу.
Поставленные царем Иосафатом впереди войска певцы тянули речитативом: «Славьте Господа, ибо век милость его!» (2 Цар. 20:21). Сотни лет спустя те же звуки с тем же мотивом вырвались из глоток зелотов Иуды Гавлонита.
Потом для солдат всех земель наступал черед воинских кличей.
У германцев – это бариты, особое улюлюканье.
У римлян – «Барра!»
Евреев вот уже больше тысячи лет воодушевлял прославленный Торой призыв: «Гедеон... поклонился Господу, и возвратился в стан Израильский, и сказал: ...Когда я и находящиеся со мною затрубим трубою, трубите и вы трубами вашими вокруг всего стана и кричите: «меч Господа и Гедеона!» (Суд. 7:15—18).
Снизу вверх, как рев морского шторма, выплеснулось грозное слово «Барра!» и столкнулось на середине склона с громовым раскатом сверху: «Меч Господа и Гедеона!»
Зелоты коршунами, набирая скорость и выпустив когти, спикировали с макушки холма на оскалившихся римских волков.
Иуда не выделил лучников и пращников в отдельные отряды, поставил в общий строй, чтобы давить врага сплоченной массой. В первом ряду его рати красовались начальники в нарядных доспехах, чтобы подчиненные могли их легко отличить. Воевода с отрядом телохранителей следовал сзади. Так велит Закон.
Римские командиры тоже носили специальные украшения на шлемах и латах, служившие знаками различия. Все они, кроме младших центурионов, тем не менее укрывались в хвостах когорт.
Застигнутые врасплох бездоспешные, только с небольшими круглыми щитами, велиты были опрокинуты и втоптаны в известняк босыми ногами невесть откуда появившихся иудеев. Они не успели причинить атакующим особого урона, так как сумели выпустить всего два залпа из луков и пращей из неудачной позиции – снизу вверх.
Регулярные когорты сумели приготовиться, сплотиться. Главными мишенями для своих метательных дротов они избрали вражеских начальников, легко отличимых по более нарядным доспехам и бегущих впереди. Пилумы исчертили воздух дугами – и две трети еврейских тысячников, сотников и полусотников покатились в пыль и замерли, уподобившись тушкам дикообразов – с торчащими из тел колеблющимися длинными иглами. Ополчение Ревностных сразу лишилось командиров среднего, звена и превратилось из плохо организованной армии в неуправляемую толпу. Надо отдать им должное, составляли это скопище лихие бойцы – фанатики, не боявшиеся уйти в Шеол во славу Яхве, чье имя непроизносимо вслух.
Иуда никого почти не оставил в резерве, рассчитывая сокрушить легион одним массированным ударом, не позволить латинянам сразиться плотным строем. Замысел его удался, чему способствовала и неровная местность: отдельно стоящие скалы, завалы из валунов, заросли кустов.
Битва раздробилась на десятки схваток между отдельными более-менее крупными отрядами и на тысячи индивидуальных единоборств. В таких условиях еще можно было кое-как командовать сотнями, но не когортами, не говоря уже о целом войске.
Из-за гибели подавляющего большинства велитов неравенство сил между врагами увеличилось. Сорок пять сотен усталых, застигнутых врасплох италиков против семи с половиной тысяч свежих, пылающих яростью, ободренных первым успехом, алчущих римской крови иудейских гоплитов!
Еврейский бог воинств Саваоф и латинский бог войны Марс противостояли друг другу на этом поле брани. И покровитель Вечного города восторжествовал над врагом с Востока, как делал почти всегда. К такому выводу пришли римляне после битвы.
Шаддай отвернул лицо Свое от народа избранного за какие-то очередные грешные дела. Так подумали зелоты – те, у кого остались целыми головы, которыми можно думать.
Марс имел все основания поддерживать своих любимцев – римский образ жизни, которому лучше всего подходит эпитет «милитаризованный», все их дела и поступки вплоть до мелочей удовлетворяли нуждам и подчинялись требованиям бога войны.
Как, казалось бы, пустяшные секретные добавки при литье и ковке делают из обычного железа сталь, так эти мелочи превращали легионеров в победителей!
Никто не может занять государственную должность, не совершив десять годичных военных походов, гласит римский закон. Заметим: не просто отслужив в каком-нибудь тыловом гарнизоне, а приняв участие в боевых действиях.
И для обеспечения будущей карьеры (безразлично, гражданской или воинской) самые достойные сыны Вечного города вступали на армейскую иерархическую лестницу и упорно взбирались по ней ступенька за ступенькой: рядовой от новичка до ветерана, декурион[33] – десятник, подцентурион – пятидесятник, центурион – сотник, младший военный трибун – заместитель командира линии легиона, старший военный трибун – командир линии, легат – командир легиона, консул – военачальник одной из двух консульских армий, диктатор – временный командующий обеими консульскими армиями, император – главнокомандующий всеми воинскими формированиями республики, затем империи...
Их не смущало, что делать карьеру можно было, только ступая по трупам. Ибо воинский символ и истинный хозяин Вечного города, властитель дум его жителей – меч!
Стоит ли удивляться, что, застигнутый врасплох, раздробленный на отдельные части легион отнюдь не утратил воинского духа, не потерял управления.
Еще сотни лет назад, не побоявшись расчленить фалангу, римляне получили уникальную возможность маневрировать на поле боя отдельными подразделениями. Их строй не боялся ни пересеченной местности, ни ударов с флангов. Полководец мог составлять из манипул и когорт, как каменщик из кирпичей, любые построения – включая и ту же фалангу.
Командиров латиняне берегли и в первые ряды не выставляли.
Лишившиеся начальников полусотни и сотни зелотов, напротив, были сразу обезглавлены и дрались сами по себе.
Легионер, плохо выполняющий воинские упражнения, получает вместо пшеничного пайка ячменный, записано в уставе римской армии.
Даже самый захудалый копьеносец не допустит, чтобы товарищи насмехались над ним, шутили, будто он предпочитает лошадиную пищу человеческой. Абсолютно все, что положено знать и уметь солдату, легионеры знали и умели досконально. Когда десятки лет подряд одолеваешь ежедневно не менее пятнадцати миль[34] с грузом более чем в половину собственного веса, а потом или сражаешься, или разбиваешь лагерь, что тоже является нелегким физическим трудом, тогда никакие тяготы бранной карьеры не испугают, никакой враг не заставит сдаться! Если, конечно, ты доживешь до такой физической кондиции, не умрешь от перегрузки, не падешь в бою...
Посему даже вне плотного строя пара легионеров, оказывая друг другу взаимную поддержку, дралась не хуже, чем легендарная сплоченная двойка спартанских, афинских или фиванских гоплитов-фалангистов, и успешно, несмотря на усталость, противостояла трем-четырем мужественным, но плохо обученным и вооруженным «ганна'им».
Зелоты бились с безрассудной яростью, римляне – с холодным умом и расчетом. Оставив в телах и щитах сотен иудеев свой обычный боезапас – по три пилума или шесть обычных дротиков, – италийские пехотинцы обнажили мечи и ринулись врукопашную.
Спартанские гоплиты, способу боя которых пытался обучить своих повстанцев Иуда, вчетвером обороняли квадрат со стороной два локтя. Наступающий римлянин занимал такое же пространство в одиночку: его меч при размахе соприкасался со щитом соседа, перекрывая интервал. Поэтому казалось, что легионеров больше, чем на самом деле, и фронт они держали такой же широкий, как почти вдвое превосходившие их числом зелоты.
Превратив ударную колонну (сначала манипулы, после Мария – когорты) в основную тактическую единицу, потомки Ромула овладели искусством маневра и превзошли фаланги Эпаминонда и Александра. Но так как законы рукопашной схватки не изменились, римлянам было необходимо приспособить свою тактику и к сражению строем, и к ближнему единоборству.
Удалось им это превосходно.
Атакуя одновременно и плоскостью щита, и мечом, легионеры выигрывали в рукопашной схватке у зелотов! Толчком скутума италик сбивал иудея с позиции, выводил из равновесия. Затем следовал сильный, упругий бросок гладиуса вперед при коротком замахе. Римляне не фехтовали, нанося единственный смертельный удар...
Каждый латинянин проявил себя зрелым мастером своего конкретного воинского ремесла.
Легат и его штаб управляли разрозненным легионом.
Сигнальщики, музыканты, гонцы передавали команды полководца отдельным частям войска.
Трибуны, центурионы руководили группами воинов, оказавшихся под их началом.
Оставшиеся в живых велиты – наемники разных национальностей – метали камни и стрелы, стремясь не ударить в грязь лицом перед римскими хозяевами.
Ветераны резервных когорт, понесшие наименьшие потери, убивали противников мечами нового образца – более длинными и прочными, чем традиционные гладиусы ратников первой и второй боевых линий.
Иуда понял: это тот самый волшебный меч из стали[35], о котором рассказывал покойный наставник Гераклит много лет назад.
Короткий иудейский клинок не мог соперничать с ним ни длиной, ни прочностью, разлетаясь вдребезги, если скрещивался со стальным лезвием с достаточной силой.
Зелоты пожинали плоды обучения устаревшим способам боя с оружием, уже отжившим свой век.
Хрупкий железный иудейский или эллинский клинок нельзя использовать в рубке, да фалангисты в ней и не нуждаются. Боковой вспарывающий удар по короткой амплитуде, так же как и укол сверху вниз, – прямые наследники копейного боя одной рукой. Тычки начинаются от бедра и плеча. Локоть не приподнимается над плечом, чтобы не открывать правый бок, да и удар сверху не нужен: он слишком силен и наверняка придется в щит противника. Щит не разрушишь, а клинок сломается.
Законы боя коротким мечом, в локоть-полтора длиной, зародились в Малой Азии, колыбели обработки металлов и кузнечного дела. Окончательную же формулировку им дали сыны Вечного города, многие века остающиеся законодателями мод в сем тонком искусстве.
Раньше наличие железных гладиусов тоже заставляло потомков Ромула сдерживать ударяющую руку, дабы не сломать оружия. Ныне же стальные клинки позволяли им бить от души, в полную силу.
На глазах вождя Ревностных, наблюдавшего за побоищем с высокого валуна у подножия холма, его любимые бойцы один за другим покидали этот мир...
Ибо имя зелотов было – возлюбившие Бога, имя же римлянам – возлюбившие войну...
Латиняне не избежали огромных потерь и вынуждены были использовать последний резерв – десять турм тяжеловооруженной кавалерии, всего триста катафрак-тариев-клибанариев. До сего момента они обстреливали иудеев из луков. Зато теперь взялись за свои необычные копья, имеющие наконечники с обоих концов, сбились в кучу и, как окунь мальков, начали сглатывать небольшие отряды «ганна'им».
В отчаянии Иуда бросил против вражеской конницы две сотни своих отборных телохранителей. Герои Израиля прыгали на спины коней, подныривали под лошадей, вспарывая им брюхо, сбрасывали тяжеловооруженных катафрактариев из седел, опрокидывая за ноги[36], добивали беспомощно лежащих латников. И сами принимали смерть от наконечников копий, лезвий карг, конских копыт...
Предводитель Ревностных высился над схваткой и в оцепенении смотрел, как души его духовных чад нескончаемой вереницей шествуют в Шеол...
Что делать? Бежать, как десять лет назад?
Невозможно. Совесть не позволит. Или все же попытаться спасти жизнь, дабы поднять третье восстание?
Умереть в бою? И что это даст делу Господню?
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву.
Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению.
И любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9:4—6).
«Если паду я сейчас ради погибшей рати своей, забыв о долге перед народом избранным, не настигнет ли меня в предсмертный миг горькое прозрение, не приду ли я к страшному выводу: «И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе...» (Еккл. 4:2)?
Воистину, «...человеку великое зло от того, что он не знает, что будет; и как это будет – кто скажет ему?» (Еккл. 8:6—7).
Никто, кроме Яхве, чье имя непроизносимо вслух.
Пусть решает Адонаи.
Иуда без колебаний схватил маленькую глиняную фляжку, висевшую у пояса. В ней бултыхался Напиток Испытаний, который Сыны Божьи принимают в самые ответственные моменты своей жизни.
Яхве Саваоф, бог воинств, теперь определит судьбу незадачливого полководца Иуды Гавлонита, не сумевшего стать вторым Иудой Маккавеем.
Прочитав молитву, вождь Ревностных сглотнул знакомое, отдающее вкусом священного гриба-мухомора питье, благоговейный страх перед которым никак не мог преодолеть, несмотря на святость этой жидкости.
Отбросив свой покрытый золотом церемониальный щит, он надел на руку привычным движением округлый щит с умбоном, зажал в левой ладони рукояти двух дротиков, а третий взял в правую руку.
Не дожидаясь, пока Яд Жизни овладеет его разумом и телом, прошептал славословие.
И с криком «Меч Господа и Гедеона!» в одиночку кинулся на римлян, добивающих его войско.
Неожиданные мысли роем невесть откуда прилетевших мух закружились внутри его черепной коробки.
Как странно... Из сорока семи прожитых лет Гавлонит посвятил войне тридцать четыре. Провел тренировочных схваток без числа. И все для того, чтобы по-настоящему сразиться лишь несколько раз. Дюжина нападений зелотов на царские отряды и караваны купцов, взятие Сепфориса, первая битва с легатом Гаем. Число убитых им супостатов едва ли превысит два десятка. Даже двух вражеских трупов на год жизни, проведенной на бранной стезе, не наберется. Римлян же, павших от его дланей, можно сосчитать по пальцам этих самых рук. А он-то мечтал устлать телами италиков всю Галилею! Может, только сейчас посчастливится прикончить не столько врагов, сколько он может, а столько, сколько он хочет?
Несмотря на эти странные думы, его напряженное тело, существующее будто независимо от головы, делало привычное богоугодное дело. Пользуясь тем, что множество легионеров сражались, даже не подозревая, что сзади появился новый противник, Иуда с наслаждением метнул в их незащищенные спины три дрота, обнажил меч и вступил в рукопашную, атакуя одиночек, предпочтительно – раненых.
Гавлонита не смущал собственный преклонный возраст – у эллинов гоплиты служили до шестидесяти лет. Чего не возьмешь молодым задором и выносливостью, добудешь разумным расчетом и опытом.
Надеялся он и на свою выучку, а более всего – на Адонаи и Напиток Испытаний. Это магическое средство придавало принявшему его Дух Господень. Последствия и результаты чуда, правда, бывали очень разными и не всегда приятными...
Оно могло погрузить человека в пророческий сон – и в беспробудный тоже...
Могло выпустить душу в свободный полет над миромолам. Жаль, что иной раз после возвращения душа становилась неизлечимо больной...
Могло сразу умертвить силача – или недужному вернуть здоровье...
Могло окутать эротическим экстазом, вызвав даже извержение семени, или уподобить бессильному евнуху на все оставшиеся годы...
Наконец, могло высосать все жизненные соки – или, наоборот, придать необыкновенную силу, скорость, выносливость, сотворить из обычного человека второго Самсона-Под воздействием Духа Господня пророк Илия, будучи далеко не юношей, пробежал перед колесницей царя Ахава, соперничая в скорости с лошадью, из Кармила в Изреель, а это путешествие в несколько часов (3 Цар. 18:46).
На Гавлонита чудесная жидкость тоже навела Дух Господень. Он претерпевал волшебные метаморфозы буквально на каждом шагу.
Шаг первый: он еще Иуда-человек, но уже налитый нечеловеческой силой.
Шаг второй: он Лев – символ колена Иуды.
Третий: он подобен сказочному существу с телом человека и духом льва.
Четвертый: он лев и плотью, и душой.
Пятый: он разъяренный царь зверей, который сейчас растерзает стаю паршивых, изнемогших в грызне волчишек...
«Слава Адонаи! Священное снадобье действует!» – промелькнула в голове еще одна мысль. Больше Гавлонит уже не думал, тело сражалось само собой, как было обучено»
Сбылось обещание трех наставников Иуды в бранном ремесле – Леонида, Пандеры и Гераклита: в рукопашной схватке их питомец одолевал один на один любого легионера.
Сокрушительный толчок щитом в тяжелый четырехслойный, из древа, кожи, полотна и железа скутум, с оттяжкой вниз. Уставшая рука римлянина невольно опускается, утомленные ноги подгибаются, изнемогший корпус теряет равновесие, залитое потом лицо открывается – и принимает на себя острие иудейского меча, направленное точно под налобник шлема!
Дважды омывшая клинок Галилеянина вражеская кровь не закалила оружие – оно сломалось, наткнувшись на черепообразную железную каску. С быстротою льва, избегающего бычьих рогов, вождь зелотов отпрянул назад, отбежал на полсотню шагов, огляделся. Увидел застрявшую в низком кустике махайру, которая выпала из длани мертвого еврейского ополченца. В мгновение ока Иуда схватил серп-секиру – и тут словно услышал голос покойного Леонида:
«Вдруг у тебя не окажется прямого меча? Что будешь тогда делать? Умирать из-за своей лени? Кстати, в схватке вне строя гоплит с махайрой вполне способен одолеть легионера с гладиусом».
Тридцать лет пришлось ждать, чтобы проверить, прав ли наставник. Иуда жаждал этой проверки. Разумом понимал, что все кончено, что войско Ревностных – уже полутруп, охваченный предсмертной судорогой. А душа не желала сдаваться и печалиться, она хотела рвать мягкие волчьи тела клыками и когтями, убивать, убивать...
Иуда прыгнул на устало ковылявшего к нему недобитого легионера, в чью каску он так неудачно попал, намеренно оставив щит сзади корпуса – редкая и для новичка ошибка. Не будь его соперник всего-навсего презренным иудеем, римский солдат не поддался бы на уловку. Однако его соперник был именно ничтожным евреем! И латинянин выбросил из последних сил руку с мечом вперед, стремясь пронзить не защищенную ничем, кроме брони, грудь глупца...
Потом участники совета прочли молитву и разошлись по вверенным подразделениям – ждать гонцов с известием о том, что делают римляне.
На рассвете прибыли встревоженные лазутчики, рассеянные ранее по окрестностям, с криками:
– Необрезанные идут! Они. в трех-четырех часах пути отсюда!
«Откуда бы Колоний так быстро узнал о месте сосредоточения моих войск?» – встревожился Гавлонит. Панике он, впрочем, не поддался и не позволил ей овладеть своим полчищем. Сейчас, как никогда, важно было начать и провести битву в точности так, как предписывает Книга Книг.
Нашлись умники, советовавшие бросить все и немедленно выступить в сторону врага, подобрать подходящее место для засады и попытаться разбить легион на марше. Разумное предложение. Тем не менее последовать ему можно было только после того, как исполнятся все обряды, предписанные Торой и пророками. Сначала вера и обычаи отцов, а потом тактика.
Перед сражением надлежит подкрепить себя пищею, дабы придать телу бодрость и силу. И ополчение уселось за обильную трапезу.
Далее следует возбудить войска к храбрости и мужеству напутствием жрецов, согласно заповеди Моисея: «...когда же приступаешь к битве, тогда пусть подойдет священник и говорит народу» (Втор. 20:2).
Единственный человек, не причисленный к Избранным, которого Иуда открыто признавал своим другом, – фарисей Садок из колена Левин, проникновенно произнес свое напутствие. Особенно удалось ему уподобление рати «ганна'им» стариннейшему иудейскому оружию – молоту:
– «Ты у Меня – молот, оружие воинское; тобою я поражал народы и тобою разорял царства...» (Иер. 51:20). Даже малограмотные легко увидели намек на ополчение Иуды Маккавея – Молота.
Правильно поняли зелоты и обращение Садока к предводителю армии, призвание которого – возглавлять борьбу против Рима, пособника диавола:
«Поднимите знамя на земле, трубите трубою среди народов, вооружите против него народы... поставьте вождя против него, наведите коней, как страшную саранчу» (Иер. 51:27).
Традиция, которую запретно нарушать, предписывает: после жрецов сами цари или предводители воинов произносят напутственную речь.
«И вывел Авия на войну войско.
И встал Авия на вершине горы Цемараимской, одной из гор Ефремовых, и говорил...» (2 Пар. 13:3—4).
Искренними криками ликования было встречено обращение прославленного софиста и воина Иуды Гавлонита к чадам своим:
– Почему именно я стою здесь перед вами? И что я хочу проповедовать вам, истинным «ганна'им», «красным в лице» ради счастья Израиля? И что принесет наша победа чужестранцам, кои осмелились обнажить мечи против народа избранного? И что даст поражение нечестивых вам, достойным сынам отчизны? Вот о чем хотел я подумать и сказать вам. Но ничего примысливать мне не пришлось, ибо все уже речено без меня через пророка самим Господом нашим! Сотни лет назад Шаддай провидел все, что сбудется, и споспешествовал Исайи донести До нас свое обещание: «Дух Господа Бога на Мне, ибо Господь помазал Меня благовествовать нищим, послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам – открытие темницы. Проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих... И придут чужеземцы, и будут пасти стада ваши, и сыновья чужестранцев будут вашими земледельцами и вашими виноградарями. А вы будете называться священниками Господа, – служителями Бога нашего будут именовать вас; будете пользоваться достоянием народов и славиться славою их...» (Ис. 61:1—2; 5—6).
И оратор, и аудитория одинаково страстно желали изливать и пить из источника красноречия. К сожалению, тревожные вопли вернувшихся соглядатаев прервали проповедь на середине.
Оказалось, что римляне уже прошли горные тропинки, где планировалось устроить засаду, и ныне огибают южное подножие холма, на вершине которого Ревностные и разбили свой лагерь. Судя по всему, италики собирались захватить правоверных врасплох.
Тогда велел Гавлонит иерею Садоку и его сонму священников протрубить тревогу из серебряных труб в полном соответствии с указанием Торы: «И когда пойдете на войну в земле вашей против врага, наступающего на вас, трубите тревогу трубами...» (Чис. 10:9).
Выставив вперед жрецов с сигнальными музыкальными инструментами, Галилеянин выстроил Ревностных в колонну по десять рядов и ускоренным маршем повел в ту сторону, откуда приближался неприятель. Глядя на свою рать, он не мог не выказать довольства: «И вот у нас во главе Бог, и священники Его, трубы громогласные...» (2 Пар. 13:12). Все как подобает!
Достигнув края относительно ровной поверхности на макушке возвышенности, стратег развернул колонну в четырехшеренговую фалангу лицом на юг. По этому склону и коннице, и пехоте было достаточно легко спуститься, даже рысью и бегом. Немногочисленную кавалерию он тоже растянул по фронту и поставил в самом пригодном для схождения месте рядом с гоплитами, чтобы расширить фронт атаки.
Шагнул вперед, осторожно глянул вниз. Тяжелые римские пехотинцы, построенные когортами, стояли у подножия, задрав головы вверх. Легковооруженные велиты, высоко вскидывая колени, взбирались по склону. За спинами самых дальних легионеров сгрудились повозки обоза, валялось наспех сброшенное походное снаряжение.
Правоверные имели численный перевес. Неполный легион, четыре тысячи, да две тысячи лучников и пращников – всего шестьдесят сотен против восьми с лишним тысяч зелотов. Будь италиков больше, Иуда скомандовал бы отступление. Однако превосходство в силе и позиции – атаковать сверху вниз очень удобно! – его устраивало. Вдобавок латиняне маршировали по жаре много часов, Ревностные же имели возможность отдохнуть.
Галилеянин дал сигнал к наступлению.
«И оглянулись иудеи, и вот им битва спереди и сзади; и возопили они к Господу, а священники затрубили трубами» (2 Пар. 13:14).
За несколько локтей до дистанции атаки, на том рубеже, что отделяет жизнь от смерти (на поле брани граница этих двух вселенских сил видна вполне явственно, ее можно измерить), воины разных народов ведут себя не одинаково.
Германцы выкрикивают оскорбления, плюются, показывают голые зады и уды, дабы смутить неприятеля.
Римляне тоже угрожают словесно, однако тела не обнажают, только бряцают копьями о щиты.
Греки поют пеаны.
В рядах евреев вместо воинских гимнов раздаются славословия Господу.
Поставленные царем Иосафатом впереди войска певцы тянули речитативом: «Славьте Господа, ибо век милость его!» (2 Цар. 20:21). Сотни лет спустя те же звуки с тем же мотивом вырвались из глоток зелотов Иуды Гавлонита.
Потом для солдат всех земель наступал черед воинских кличей.
У германцев – это бариты, особое улюлюканье.
У римлян – «Барра!»
Евреев вот уже больше тысячи лет воодушевлял прославленный Торой призыв: «Гедеон... поклонился Господу, и возвратился в стан Израильский, и сказал: ...Когда я и находящиеся со мною затрубим трубою, трубите и вы трубами вашими вокруг всего стана и кричите: «меч Господа и Гедеона!» (Суд. 7:15—18).
Снизу вверх, как рев морского шторма, выплеснулось грозное слово «Барра!» и столкнулось на середине склона с громовым раскатом сверху: «Меч Господа и Гедеона!»
Зелоты коршунами, набирая скорость и выпустив когти, спикировали с макушки холма на оскалившихся римских волков.
Иуда не выделил лучников и пращников в отдельные отряды, поставил в общий строй, чтобы давить врага сплоченной массой. В первом ряду его рати красовались начальники в нарядных доспехах, чтобы подчиненные могли их легко отличить. Воевода с отрядом телохранителей следовал сзади. Так велит Закон.
Римские командиры тоже носили специальные украшения на шлемах и латах, служившие знаками различия. Все они, кроме младших центурионов, тем не менее укрывались в хвостах когорт.
Застигнутые врасплох бездоспешные, только с небольшими круглыми щитами, велиты были опрокинуты и втоптаны в известняк босыми ногами невесть откуда появившихся иудеев. Они не успели причинить атакующим особого урона, так как сумели выпустить всего два залпа из луков и пращей из неудачной позиции – снизу вверх.
Регулярные когорты сумели приготовиться, сплотиться. Главными мишенями для своих метательных дротов они избрали вражеских начальников, легко отличимых по более нарядным доспехам и бегущих впереди. Пилумы исчертили воздух дугами – и две трети еврейских тысячников, сотников и полусотников покатились в пыль и замерли, уподобившись тушкам дикообразов – с торчащими из тел колеблющимися длинными иглами. Ополчение Ревностных сразу лишилось командиров среднего, звена и превратилось из плохо организованной армии в неуправляемую толпу. Надо отдать им должное, составляли это скопище лихие бойцы – фанатики, не боявшиеся уйти в Шеол во славу Яхве, чье имя непроизносимо вслух.
Иуда никого почти не оставил в резерве, рассчитывая сокрушить легион одним массированным ударом, не позволить латинянам сразиться плотным строем. Замысел его удался, чему способствовала и неровная местность: отдельно стоящие скалы, завалы из валунов, заросли кустов.
Битва раздробилась на десятки схваток между отдельными более-менее крупными отрядами и на тысячи индивидуальных единоборств. В таких условиях еще можно было кое-как командовать сотнями, но не когортами, не говоря уже о целом войске.
Из-за гибели подавляющего большинства велитов неравенство сил между врагами увеличилось. Сорок пять сотен усталых, застигнутых врасплох италиков против семи с половиной тысяч свежих, пылающих яростью, ободренных первым успехом, алчущих римской крови иудейских гоплитов!
Еврейский бог воинств Саваоф и латинский бог войны Марс противостояли друг другу на этом поле брани. И покровитель Вечного города восторжествовал над врагом с Востока, как делал почти всегда. К такому выводу пришли римляне после битвы.
Шаддай отвернул лицо Свое от народа избранного за какие-то очередные грешные дела. Так подумали зелоты – те, у кого остались целыми головы, которыми можно думать.
Марс имел все основания поддерживать своих любимцев – римский образ жизни, которому лучше всего подходит эпитет «милитаризованный», все их дела и поступки вплоть до мелочей удовлетворяли нуждам и подчинялись требованиям бога войны.
Как, казалось бы, пустяшные секретные добавки при литье и ковке делают из обычного железа сталь, так эти мелочи превращали легионеров в победителей!
Никто не может занять государственную должность, не совершив десять годичных военных походов, гласит римский закон. Заметим: не просто отслужив в каком-нибудь тыловом гарнизоне, а приняв участие в боевых действиях.
И для обеспечения будущей карьеры (безразлично, гражданской или воинской) самые достойные сыны Вечного города вступали на армейскую иерархическую лестницу и упорно взбирались по ней ступенька за ступенькой: рядовой от новичка до ветерана, декурион[33] – десятник, подцентурион – пятидесятник, центурион – сотник, младший военный трибун – заместитель командира линии легиона, старший военный трибун – командир линии, легат – командир легиона, консул – военачальник одной из двух консульских армий, диктатор – временный командующий обеими консульскими армиями, император – главнокомандующий всеми воинскими формированиями республики, затем империи...
Их не смущало, что делать карьеру можно было, только ступая по трупам. Ибо воинский символ и истинный хозяин Вечного города, властитель дум его жителей – меч!
Стоит ли удивляться, что, застигнутый врасплох, раздробленный на отдельные части легион отнюдь не утратил воинского духа, не потерял управления.
Еще сотни лет назад, не побоявшись расчленить фалангу, римляне получили уникальную возможность маневрировать на поле боя отдельными подразделениями. Их строй не боялся ни пересеченной местности, ни ударов с флангов. Полководец мог составлять из манипул и когорт, как каменщик из кирпичей, любые построения – включая и ту же фалангу.
Командиров латиняне берегли и в первые ряды не выставляли.
Лишившиеся начальников полусотни и сотни зелотов, напротив, были сразу обезглавлены и дрались сами по себе.
Легионер, плохо выполняющий воинские упражнения, получает вместо пшеничного пайка ячменный, записано в уставе римской армии.
Даже самый захудалый копьеносец не допустит, чтобы товарищи насмехались над ним, шутили, будто он предпочитает лошадиную пищу человеческой. Абсолютно все, что положено знать и уметь солдату, легионеры знали и умели досконально. Когда десятки лет подряд одолеваешь ежедневно не менее пятнадцати миль[34] с грузом более чем в половину собственного веса, а потом или сражаешься, или разбиваешь лагерь, что тоже является нелегким физическим трудом, тогда никакие тяготы бранной карьеры не испугают, никакой враг не заставит сдаться! Если, конечно, ты доживешь до такой физической кондиции, не умрешь от перегрузки, не падешь в бою...
Посему даже вне плотного строя пара легионеров, оказывая друг другу взаимную поддержку, дралась не хуже, чем легендарная сплоченная двойка спартанских, афинских или фиванских гоплитов-фалангистов, и успешно, несмотря на усталость, противостояла трем-четырем мужественным, но плохо обученным и вооруженным «ганна'им».
Зелоты бились с безрассудной яростью, римляне – с холодным умом и расчетом. Оставив в телах и щитах сотен иудеев свой обычный боезапас – по три пилума или шесть обычных дротиков, – италийские пехотинцы обнажили мечи и ринулись врукопашную.
Спартанские гоплиты, способу боя которых пытался обучить своих повстанцев Иуда, вчетвером обороняли квадрат со стороной два локтя. Наступающий римлянин занимал такое же пространство в одиночку: его меч при размахе соприкасался со щитом соседа, перекрывая интервал. Поэтому казалось, что легионеров больше, чем на самом деле, и фронт они держали такой же широкий, как почти вдвое превосходившие их числом зелоты.
Превратив ударную колонну (сначала манипулы, после Мария – когорты) в основную тактическую единицу, потомки Ромула овладели искусством маневра и превзошли фаланги Эпаминонда и Александра. Но так как законы рукопашной схватки не изменились, римлянам было необходимо приспособить свою тактику и к сражению строем, и к ближнему единоборству.
Удалось им это превосходно.
Атакуя одновременно и плоскостью щита, и мечом, легионеры выигрывали в рукопашной схватке у зелотов! Толчком скутума италик сбивал иудея с позиции, выводил из равновесия. Затем следовал сильный, упругий бросок гладиуса вперед при коротком замахе. Римляне не фехтовали, нанося единственный смертельный удар...
Каждый латинянин проявил себя зрелым мастером своего конкретного воинского ремесла.
Легат и его штаб управляли разрозненным легионом.
Сигнальщики, музыканты, гонцы передавали команды полководца отдельным частям войска.
Трибуны, центурионы руководили группами воинов, оказавшихся под их началом.
Оставшиеся в живых велиты – наемники разных национальностей – метали камни и стрелы, стремясь не ударить в грязь лицом перед римскими хозяевами.
Ветераны резервных когорт, понесшие наименьшие потери, убивали противников мечами нового образца – более длинными и прочными, чем традиционные гладиусы ратников первой и второй боевых линий.
Иуда понял: это тот самый волшебный меч из стали[35], о котором рассказывал покойный наставник Гераклит много лет назад.
Короткий иудейский клинок не мог соперничать с ним ни длиной, ни прочностью, разлетаясь вдребезги, если скрещивался со стальным лезвием с достаточной силой.
Зелоты пожинали плоды обучения устаревшим способам боя с оружием, уже отжившим свой век.
Хрупкий железный иудейский или эллинский клинок нельзя использовать в рубке, да фалангисты в ней и не нуждаются. Боковой вспарывающий удар по короткой амплитуде, так же как и укол сверху вниз, – прямые наследники копейного боя одной рукой. Тычки начинаются от бедра и плеча. Локоть не приподнимается над плечом, чтобы не открывать правый бок, да и удар сверху не нужен: он слишком силен и наверняка придется в щит противника. Щит не разрушишь, а клинок сломается.
Законы боя коротким мечом, в локоть-полтора длиной, зародились в Малой Азии, колыбели обработки металлов и кузнечного дела. Окончательную же формулировку им дали сыны Вечного города, многие века остающиеся законодателями мод в сем тонком искусстве.
Раньше наличие железных гладиусов тоже заставляло потомков Ромула сдерживать ударяющую руку, дабы не сломать оружия. Ныне же стальные клинки позволяли им бить от души, в полную силу.
На глазах вождя Ревностных, наблюдавшего за побоищем с высокого валуна у подножия холма, его любимые бойцы один за другим покидали этот мир...
Ибо имя зелотов было – возлюбившие Бога, имя же римлянам – возлюбившие войну...
Латиняне не избежали огромных потерь и вынуждены были использовать последний резерв – десять турм тяжеловооруженной кавалерии, всего триста катафрак-тариев-клибанариев. До сего момента они обстреливали иудеев из луков. Зато теперь взялись за свои необычные копья, имеющие наконечники с обоих концов, сбились в кучу и, как окунь мальков, начали сглатывать небольшие отряды «ганна'им».
В отчаянии Иуда бросил против вражеской конницы две сотни своих отборных телохранителей. Герои Израиля прыгали на спины коней, подныривали под лошадей, вспарывая им брюхо, сбрасывали тяжеловооруженных катафрактариев из седел, опрокидывая за ноги[36], добивали беспомощно лежащих латников. И сами принимали смерть от наконечников копий, лезвий карг, конских копыт...
Предводитель Ревностных высился над схваткой и в оцепенении смотрел, как души его духовных чад нескончаемой вереницей шествуют в Шеол...
Что делать? Бежать, как десять лет назад?
Невозможно. Совесть не позволит. Или все же попытаться спасти жизнь, дабы поднять третье восстание?
Умереть в бою? И что это даст делу Господню?
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, чем мертвому льву.
Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению.
И любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем» (Еккл. 9:4—6).
«Если паду я сейчас ради погибшей рати своей, забыв о долге перед народом избранным, не настигнет ли меня в предсмертный миг горькое прозрение, не приду ли я к страшному выводу: «И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе...» (Еккл. 4:2)?
Воистину, «...человеку великое зло от того, что он не знает, что будет; и как это будет – кто скажет ему?» (Еккл. 8:6—7).
Никто, кроме Яхве, чье имя непроизносимо вслух.
Пусть решает Адонаи.
Иуда без колебаний схватил маленькую глиняную фляжку, висевшую у пояса. В ней бултыхался Напиток Испытаний, который Сыны Божьи принимают в самые ответственные моменты своей жизни.
Яхве Саваоф, бог воинств, теперь определит судьбу незадачливого полководца Иуды Гавлонита, не сумевшего стать вторым Иудой Маккавеем.
Прочитав молитву, вождь Ревностных сглотнул знакомое, отдающее вкусом священного гриба-мухомора питье, благоговейный страх перед которым никак не мог преодолеть, несмотря на святость этой жидкости.
Отбросив свой покрытый золотом церемониальный щит, он надел на руку привычным движением округлый щит с умбоном, зажал в левой ладони рукояти двух дротиков, а третий взял в правую руку.
Не дожидаясь, пока Яд Жизни овладеет его разумом и телом, прошептал славословие.
И с криком «Меч Господа и Гедеона!» в одиночку кинулся на римлян, добивающих его войско.
Неожиданные мысли роем невесть откуда прилетевших мух закружились внутри его черепной коробки.
Как странно... Из сорока семи прожитых лет Гавлонит посвятил войне тридцать четыре. Провел тренировочных схваток без числа. И все для того, чтобы по-настоящему сразиться лишь несколько раз. Дюжина нападений зелотов на царские отряды и караваны купцов, взятие Сепфориса, первая битва с легатом Гаем. Число убитых им супостатов едва ли превысит два десятка. Даже двух вражеских трупов на год жизни, проведенной на бранной стезе, не наберется. Римлян же, павших от его дланей, можно сосчитать по пальцам этих самых рук. А он-то мечтал устлать телами италиков всю Галилею! Может, только сейчас посчастливится прикончить не столько врагов, сколько он может, а столько, сколько он хочет?
Несмотря на эти странные думы, его напряженное тело, существующее будто независимо от головы, делало привычное богоугодное дело. Пользуясь тем, что множество легионеров сражались, даже не подозревая, что сзади появился новый противник, Иуда с наслаждением метнул в их незащищенные спины три дрота, обнажил меч и вступил в рукопашную, атакуя одиночек, предпочтительно – раненых.
Гавлонита не смущал собственный преклонный возраст – у эллинов гоплиты служили до шестидесяти лет. Чего не возьмешь молодым задором и выносливостью, добудешь разумным расчетом и опытом.
Надеялся он и на свою выучку, а более всего – на Адонаи и Напиток Испытаний. Это магическое средство придавало принявшему его Дух Господень. Последствия и результаты чуда, правда, бывали очень разными и не всегда приятными...
Оно могло погрузить человека в пророческий сон – и в беспробудный тоже...
Могло выпустить душу в свободный полет над миромолам. Жаль, что иной раз после возвращения душа становилась неизлечимо больной...
Могло сразу умертвить силача – или недужному вернуть здоровье...
Могло окутать эротическим экстазом, вызвав даже извержение семени, или уподобить бессильному евнуху на все оставшиеся годы...
Наконец, могло высосать все жизненные соки – или, наоборот, придать необыкновенную силу, скорость, выносливость, сотворить из обычного человека второго Самсона-Под воздействием Духа Господня пророк Илия, будучи далеко не юношей, пробежал перед колесницей царя Ахава, соперничая в скорости с лошадью, из Кармила в Изреель, а это путешествие в несколько часов (3 Цар. 18:46).
На Гавлонита чудесная жидкость тоже навела Дух Господень. Он претерпевал волшебные метаморфозы буквально на каждом шагу.
Шаг первый: он еще Иуда-человек, но уже налитый нечеловеческой силой.
Шаг второй: он Лев – символ колена Иуды.
Третий: он подобен сказочному существу с телом человека и духом льва.
Четвертый: он лев и плотью, и душой.
Пятый: он разъяренный царь зверей, который сейчас растерзает стаю паршивых, изнемогших в грызне волчишек...
«Слава Адонаи! Священное снадобье действует!» – промелькнула в голове еще одна мысль. Больше Гавлонит уже не думал, тело сражалось само собой, как было обучено»
Сбылось обещание трех наставников Иуды в бранном ремесле – Леонида, Пандеры и Гераклита: в рукопашной схватке их питомец одолевал один на один любого легионера.
Сокрушительный толчок щитом в тяжелый четырехслойный, из древа, кожи, полотна и железа скутум, с оттяжкой вниз. Уставшая рука римлянина невольно опускается, утомленные ноги подгибаются, изнемогший корпус теряет равновесие, залитое потом лицо открывается – и принимает на себя острие иудейского меча, направленное точно под налобник шлема!
Дважды омывшая клинок Галилеянина вражеская кровь не закалила оружие – оно сломалось, наткнувшись на черепообразную железную каску. С быстротою льва, избегающего бычьих рогов, вождь зелотов отпрянул назад, отбежал на полсотню шагов, огляделся. Увидел застрявшую в низком кустике махайру, которая выпала из длани мертвого еврейского ополченца. В мгновение ока Иуда схватил серп-секиру – и тут словно услышал голос покойного Леонида:
«Вдруг у тебя не окажется прямого меча? Что будешь тогда делать? Умирать из-за своей лени? Кстати, в схватке вне строя гоплит с махайрой вполне способен одолеть легионера с гладиусом».
Тридцать лет пришлось ждать, чтобы проверить, прав ли наставник. Иуда жаждал этой проверки. Разумом понимал, что все кончено, что войско Ревностных – уже полутруп, охваченный предсмертной судорогой. А душа не желала сдаваться и печалиться, она хотела рвать мягкие волчьи тела клыками и когтями, убивать, убивать...
Иуда прыгнул на устало ковылявшего к нему недобитого легионера, в чью каску он так неудачно попал, намеренно оставив щит сзади корпуса – редкая и для новичка ошибка. Не будь его соперник всего-навсего презренным иудеем, римский солдат не поддался бы на уловку. Однако его соперник был именно ничтожным евреем! И латинянин выбросил из последних сил руку с мечом вперед, стремясь пронзить не защищенную ничем, кроме брони, грудь глупца...