Раджниш Бхагаван. Мессия. Том 1

   И это продолжалось почти два года. Хомейни такой же подлый, как и Рональд Рейган. Он не будет освобождать всех заложников. Он освобождает несколько человек через шесть месяцев и получает партию оружия. Разумеется, он отдает деньги, но эти деньги тоже не принадлежат ему, они принадлежат бывшему шаху Ирана.
   И что же делает Рональд Рейган? Тайком от американцев он отправляет на эти деньги еще больше вооружения террористам, которые стараются уничтожить небольшую страну, Никарагуа. Поэтому не нужно спрашивать ни с какого Сената — в течение двух лет он был в состоянии хранить этот секрет.
   На миллионы долларов вооружение отправлялось террористам — разрушать несчастную страну, которая хочет жить своей жизнью, по своему собственному выбору. Это совсем не дело Рональда Рейгана.
   Недавно это вышло наружу, и Рональд Рейган отрицает, что здесь имел место какой-либо сговор. Главу Си-Ай-Эй, который был посредником между Аятоллой Хомейни и Рональдом Рейганом, вызывали в Сенат для дачи показаний — и прямо по дороге он потерял сознание. Он хорошо знает, что если расскажет истину, то будет еще один Уотергейт; они уже назвали его «Ирангейт». Рональд Рейган пропадет, а с ним и глава Си-Ай-Эй пропадет; лучше притвориться, что потерял сознание.
   Но сколько же он может оставаться без сознания? И вот дело открылось, скоро станут известными многие доказательства, потому что весь Белый Дом знал об этом в течение двух лет, но молчал.
   Порой думаешь, что все политики должны быть за решеткой. Правительства могут состоять из простых людей — поэтов, художников, мистиков, танцоров, творческих людей — не преступников.
   То, что говорит Альмустафа, замечательно. Но он знает: этому не настал еще срок.А человек все надеется и надеется, в течение миллионов лет, что однажды все мечты осуществятся. Прекрасная мечта:
    Если бы долины были вашими улицами и зеленые тропы — аллеями, чтобы вы могли искать друг друга в виноградниках и приходить с ароматом земли в своих одеждах!
   Прекрасная мечта — и простая мечта, — но человек кажется почти бессильным. Он остается игрушкой в руках преступников.
    В страхе своем ваши праотцы собрали вас слишком близко друг к другу.
   Это верно, города и толпы рождены страхом. В одиночестве вы начинаете бояться. В толпе более уютно, страха нет: столько людей вокруг вас. Только запомните — все в толпе по той же причине. Трус не становится меньшим трусом в толпе из тысячи трусов. Да, он может чувствовать, что с ним тысяча человек, но это ничего не меняет в его внутреннем мире.
    Не сразу исчезнет этот страх. Не сразу перестанут городские стены отделять очаги ваши от ваших полей.
   Просто слова мечтателя, ведь мы слышим такие же обещания постоянно... Не сразу исчезнет этот страх.Когда же? Есть какой-нибудь предел? Это утешает людей, но не преображает их. Страх не исчезнет сам собой.
   Не успокаивайтесь. Вам придется подняться над страхом, он не оставит вас просто потому, что есть надежда.
   Разве миллионы лет, которые прошли, не достаточно доказывают то, что я говорю? Ничего не меняется в человеке по той простой причине, что вы продолжаете надеяться. Надежда — не что иное, как опиум, наркотик, еще вреднее любого наркотика, так как она сохраняет ваше страдание, ведь «завтра все будет в порядке».
   «Скоро...» Но это завтра никогда не приходит, и «скоро» продолжает растягиваться на миллионы лет.
   Халиль Джебран никогда не конфликтовал по поводу прав на имущество, потому что он никогда не пытался реализовать какую-нибудь мечту. Тем, у кого власть, не страшны ваши надежды. На самом деле они хотят, чтобы вы продолжали надеяться.
   Все правительства мира и все религии мира против меня просто потому, что я старался воплотить мечту — это непростительно. Я совершил великое преступление из-за того, что дал людям вкус реальности — не просто дозу опиума для продолжения их мечтаний.
   Прямо перед моим домом когда-то жил старый парикмахер. Это был опиумный наркоман, самый замечательный человек. Я очень любил его, и он любил меня очень сильно. Хоть он и был в возрасте моего дедушки — это мой дедушка познакомил меня с ним, — но постоянно находился под влиянием опиума.
   Он был бедным человеком, потому что никто не шел к нему, разве что очень редко какой-нибудь чужак, посторонний мог зайти в его салон. И не их вина...
   Бывало, я просиживал с ним часами, так как он часто рассказывал замечательные вещи. Однажды он сказал мне: «Я слыхал, собираются запретить опиум и все другие наркотики. Если такое случится, все опиумные наркоманы должны создать политическую партию и бороться на выборах».
   Я заметил: «У тебя хорошая идея, но опиумным наркоманам создать политическую партию и бороться на выборах будет трудновато».
   Он сказал: «Я тоже считаю, что это будет трудновато, ведь даже незначительные вещи затруднительны. Люди приходят сюда и говорят: «Побрей мне бороду», — а я брею им головы! Но когда они останавливают меня, половина их головы уже побрита, и они сильно сердятся».
   — Что же ты делаешь тогда? — спросил я.
   — Я говорю им: «Ничего страшного. Можете заплатить мне только половину, в чем проблема? Или, если вы слишком возмущены, не платите совсем». Кто же уйдет...
   В то время панков не было, иначе бедный парикмахер был бы одним из лучших мастеров по панкам.
   Время от времени он спрашивал меня: «Ты что же это? Все сидишь здесь, часами растрачивая мое время, — и без дела. Может, мне побрить твою голову? Бесплатно, просто по дружбе».
   Я отвечал: «Я не прихожу сюда для дела. Я прихожу сюда послушать тебя — что тебе принес опиум».
   Он сказал: «Он принес многое. Прошлой ночью я услышал, как кто-то доит мою корову. Я взял фонарь — это было очень трудно, потому что ночью я принимаю хорошую дозу, — и прошелся вокруг коровы, но там никого не было. Однако звук продолжался по-прежнему.
   Потом я обнаружил человека, который мочился на улице. Чтобы выяснить, кто это, я снова пошел с фонарем — вокруг него. Он спросил: «Что ты делаешь?» Я сказал: «Я пытаюсь разузнать, кто это доит мою корову».
   Тот сказал: "О боже, я не дою твою корову!"»
   — Так что, — заключил он, — опиум много значит для меня.
   Однажды он шепнул мне на ухо: «Хочешь немного опиума?»
   Я сказал: «Хватит одного тебя! Довольно тебя одного на всю деревню».
   Но то был человек необъятной любви. Он был очень беден. Мой отец стал замечать, что я постоянно там, и он сказал: «С ним уже и так проблема. Если он начнет принимать опиум, то нам конец!»
   Той ночью он подошел к моей кровати и сказал:
   «Нехорошо сидеть с тем идиотом, опиумным наркоманом, и тратить свое время».
   Я сказал: «Это не трата моего времени. Я научился от него намного большему, чем от кого-нибудь еще».
   Он спросил: «Ты тоже начал принимать опиум?»
   Я сказал: «Еще нет».
   Он сказал: «Что ты подразумеваешь под «еще нет»?»
   Я ответил: «Кто знает о будущем? Но одно я могу сказать — я не могу обещать — одно могу сказать: я уже испил божественное. Мне не нужен никакой другой опиум или какой-нибудь иной наркотик, так что не беспокойся».
   Он сказал: «Ты не предложишь тому человеку остановиться?»
   Я сказал: «Он уже и так в бедности и страдании. Опиум — единственное, что дает ему мечтать, и он забывает обо всех своих проблемах. Будет слишком тяжело, если он перестанет принимать опиум».
   Это и есть ситуация всего человечества. Вы все продолжаете надеяться — из-за того, что не можете справиться, не можете встретиться с безобразной действительностью, которая окружает вас.
   Если вы оставите свои надежды, будет великая революция: рождение нового человечества.
   — Хорошо, Вимал?
   — Да, Мастер.
 

17. БЕЗГРАНИЧНОЕ ВНУТРИ ВАС

    16 января 1987.
 
    Возлюбленный Мастер,
 
    Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих жилищах? стережете вы за запертыми дверями?
    Есть ли у вас мир, безмятежное стремление — свидетельство вашей силы?
    Есть ли у вас воспоминания — мерцающие своды, что соединяют вершины ума? Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе? Скажите мне, есть ли это в ваших жилищах?
    Или у вас есть лишь комфорт и жажда комфорта — то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а затем и властелином?
    Да, оно становится укротителем, крючьями и плетью делает марионеток из ваших пылких желаний.
    Хотя руки его нежны, как шелк, сердце его — из железа. Оно убаюкивает вас лишь для того, чтобы стоять у вашей постели и глумиться над достоинством плоти. Оно высмеивает ваши глубокие чувства и укладывает их в мягкие листья, как хрупкие сосуды.
    Истинно, жажда комфорта убивает страсть души, а потом участвует, ухмыляясь, в погребальном шествии.
    Но вы, дети пространства, вы, беспокойные даже в покое, вас не заманить в ловушку и не укротить. Не якорем, а мачтой пусть будет ваше, жилище.
    Не блестящей пленкой, что покрывает рану, пусть будет оно, а веком, что защищает глаз. Вы не сложите крылья, чтобы пройти в дверь, не склоните голову, чтобы не удариться о стропила, и не будете сдерживать дыхание из страха, что стены потрескаются и рухнут,
    Вы не станете жить в гробницах, возведенных мертвыми для живых. И каким бы великолепным и величественным ни было ваше жилище, ему не удержать вашей тайны и не скрыть вашего стремления.
    Ибо то, что в вас безгранично, пребывает в небесной обители, врата которой — утренний туман, а окна — песни и безмолвия ночи.
 
   Это один из самых досадных примеров того, что такой человек, как Халиль Джебран, не избавился от своего христианского воспитания. Не смог он освободиться и от западного невежества об истинном доме человеческой души. Он продолжает говорить о жилищах — как будто он никогда не слышал слова «дом». А если ваше жилище не преображено в дом, вы не можете достичь дверей храма божественного.
   Жилище — это самая поверхностная вещь в вашей жизни.
   Дом касается вашего сердца.
   Но вы никогда не будете полностью удовлетворены, если ваш дом не станет храмом Бога.
   Это огромная трагедия — великий мыслитель, великий философ и один из величайших поэтов, ходивших когда-либо по земле, — в то же время несчастен как никто другой, потому что ему неизвестно то вечное, высшее, что живет в человеке.
   Альмустафа продолжает и говорит:
    Скажите мне, люди Орфалеса, что у вас в этих жилищах?Ни у кого не может быть ничего в жилищах. Ваши дома, если они остаются жилищами, будут вашими могилами — и ничем иным. Да, они дают вам определенную уверенность, безопасность... но они отбирают взамен столь многое и оставляют вас такими же бездушными, как и сами.
   Есть древняя легенда.
   Один король завоевал много царств и, естественно, нажил множество врагов; он убил стольких людей, что постепенно сам начал опасаться, как бы то же самое не произошло и с ним: его могли убить. Чтобы защитить себя, он создал замечательный дворец без окон — только одна дверь. Дворец был прекрасен — вырезан из лучшего мрамора.
   Он был так подозрителен и напуган смертью, что его не удовлетворял один часовой — он установил семерых часовых на воротах в определенном порядке. Первого часового должен был охранять второй часовой, второго часового должен был охранять третий часовой... Он наставил их в полной уверенности, что никакому убийце не под силу будет войти во дворец.
   Один из его друзей, тоже великий король, прослышал о его замечательном дворце с такой безупречной охраной. Он отправился посмотреть дворец, и владелец дворца был чрезвычайно счастлив встретиться с другом. Он проводил его внутрь и показал ему все — весь дворец был произведением искусства. И система караула была его изобретением — никогда прежде не
   делалось такого. Один часовой, караулящий еще одного... Это была семикратная мера безопасности.
   Король-гость был очень доволен, он сказал: «Я собираюсь сделать такой же дворец для себя». Так он сказал, когда они вышли из дворца и стояли в прекрасном саду, окружавшем его. Снаружи садовых ворот сидел нищий — он рассмеялся.
   Владелец дворца был явно оскорблен, он спросил нищего: «Что означает твой смех? Если не сможешь объяснить этого, лишишься своей головы сейчас же».
   Нищий сказал: «В этом нет нужды; когда-то я тоже был великим королем — более великим, чем ты. Мое королевство было более обширным, чем оба ваших королевства. Но в поисках безопасности я бежал, отрекся от тех дворцов, стражи. Став нищим, я совершенно успокоился — никто даже не замечает меня. Кому нужно тратить пулю на бедного нищего? Все мы втроем в одной и той же лодке: у вас своя идея безопасности, у меня своя идея безопасности — и я уверяю вас, что в вашей идее есть брешь».
   Оба короля не могли поверить, что этот нищий был великим королем, более великим, чем они сами. Они попросили его: «Тогда, пожалуйста, покажи нам, что это за брешь».
   Тот сказал: «У вас может быть дворец, который охраняют семьсот часовых, но тем не менее там есть дверь, и смерть может войти через эту дверь в любой миг. Если вы действительно хотите быть в абсолютной безопасности, зайдите во дворец и прикажите своим каменщикам и скульпторам замуровать дверь. Тогда вы будете совершенно уверены, что даже смерть не войдет к вам.
   Оба короля сказали: «Ты что же это предлагаешь? Не нужно будет никакой смерти — мы и так будем мертвыми! Эти прекрасные дворцы станут гробницами. Если там нет ни одной двери, тогда какая разница между могилой и дворцом?»
   Нищий сказал: «Вы, похоже, разумны. Теперь я могу рассказать вам, почему я смеялся, и вы сможете понять. Когда вы закрыли все двери и все окна, — столько же и жизни ушло от вас. Совсем немного жизни осталось, потому что одна дверь открыта. И вы согласились со мной, что если эту дверь закрыть, то дом сделается могилой. На 99,9 процента он уже стал могилой, остальное — это просто вопрос о 0,1 процента. Вы не живете, вы страдаете от кошмара.
   Если вы действительно хотите безопасности, можете присоединиться ко мне. Когда я был королем, вся моя жизнь была паранойей и ничем больше. С тех пор как я стал нищим, моя жизнь абсолютно свободна. Я не владею ничем, я — никто, кому нужно убивать меня? Зачем?»
   Легенда многозначительна, потому что Альмустафа спрашивает людей Орфалеса:
    Что стережете вы за запертыми дверями?
   Вы думали когда-либо о том, чего вы боитесь лишиться? У вас нет ничего. Под своей одеждой каждый так же гол, каким родился, так же гол, каким будет умирать. Чего вы боитесь? Что вы стережете?
    Есть ли у вас мир, безмятежное стремление — свидетельство вашей силы? Есть лиу вас воспоминания — мерцающие...из прошлого... своды, что соединяют вершины ума?
   Вот почему я говорю, что Халиль Джебран не смог избавиться от своего христианского воспитания, ведь он говорит о вершинах ума.Уму не известны вершины. Он знает только самые темные из возможных долин.
   Ум абсолютно не осознает красоты, тишины, спокойствия, радости. Все, что он знает, — не что иное, как сумасшествие.
   Один из великих еврейских философов, Джошуа Лирман, написал книгу «Спокойствие ума», и я не думаю, что заглавие вызовет у кого-то возражение. Ее продавали по всему миру, на многих языках, во многих изданиях. Но когда она попала в мои руки, я написал письмо Джошуа Лирману, возвращая книгу со словами: «Я не могу начать читать книгу, потому что ваше заглавие по существу показывает, что книга написана человеком, который не знает ничего за пределами ума».
    Спокойствие ума...на самом деле спокойствие там, где ума нет. Следовательно, спокойствие ума невозможно. Ум и есть проблема. Ум есть ваше беспокойство, ум есть ваша мука.
   Да, у вас может быть нормальное сумасшествие. Этого никто не заметит, потому что почти все относятся к той же самой категории. Просто не переходите границу нормального безумия. В тот момент, когда вы переходите границу, вас объявляют сумасшедшим.
   Различие между безумцем и теми, кто не безумен, — только в степенях, но не в качестве. А разница в степенях немного стоит. Вы всегда на пограничной линии, что-либо незначительное может вытолкнуть вас за пределы нормального. Ваши дела не оправдывают надежд, вы — банкрот, ваша жена бежит с кем-то другим. А глупость ума такова... годами вы надеялись: «Если бы эта женщина, которая истязает меня, как-нибудь умерла...» Но теперь она сбежала с кем-то другим — и вы несчастны!
   Думаете, это нормально? Вам надо радоваться! Вы должны праздновать и молиться за бедного парня, который теперь в руках у вашей жены. Здравомыслящая личность сделает именно так.
   Я слышал, как один человек зашел на почту и со слезами на глазах просил начальника отделения: «Пожалуйста, запишите — я сообщаю, что моей жены нет уже семь дней».
   Начальник почты сказал: «Очень сочувствую, но прошу прощения, я не в силах помочь вам. Это почта, а не полицейское отделение. Полиция как раз на противоположной стороне улицы».
   Человек сказал: «Я не могу пойти туда!»
   Начальник почты удивился: «Странно — вы сообщаете о преступлении на почте и не можете пройти всего несколько ярдов и сообщить о нем полиции?»
   Тот ответил: «Дело в том, что она уже убегала однажды перед этим, и по глупости я тут же заявил в полицию, а они нашли ее на другой день. На этот раз я подождал семь дней. Даже если полиция и узнает об этом сама, без моего заявления, то моя жена тем временем уйдет гораздо дальше. Но мои соседи беспокоят меня вот уже семь дней, говоря: «Как ты можешь сидеть здесь, весело играя на своей флейте? Мы никогда не слышали твоей флейты раньше — ты что, с ума спятил? Веди себя нормально, не распускайся! Ступай и заяви об этом».
   Утомившись от этих идиотов, я пришел заявить. Просто напишите, пожалуйста, любую ерундовую бумажку для мусорной корзины, чтобы мои соседи перестали беспокоить меня. Я никогда еще не наслаждался жизнью. Эти семь дней были благословением свыше — нет тревоги, нет проблем...»
   Если у вас нет жены, то очень трудно тревожиться и иметь проблемы. Если у вас нет мужа, то откуда же вам набрать проблем и забот?
   И это называется «нормальные» люди.
   Я написал Джошуа Лирману: «Вы просто ничего не понимаете. «Спокойствие» и «ум» не могут сосуществовать. Спокойствие трансцендентно уму. Можете выбирать: либо ум, либо спокойствие, но у вас не может быть и то, и другое».
   Этот трус не ответил на мое заказное письмо! Альмустафа спрашивает: «Есть ли у вас мир?»
   Мир не что-то такое, что вы можете пойти и купить на базаре. Мир — это нечто, что вы должны заслужить, пребывая свидетелем ума.
   Миг остановки ума — это мир, спокойствие, которое выше понимания, потому что некому понимать это. Того старины ума, который всегда старался все понять, больше нет.
    ...безмятежное стремление — свидетельство вашей силы?По-прежнему тяготение к силе. Спокойствие — не сила. Спокойствие — это простота, это скромность.
   Разве розы в саду могущественны? Они прекрасны, но не могущественны — шипы могущественны, хоть они и не прекрасны. Просто порыв ветра — и все ваши розы пропадут; их лепестки осыплются на землю и исчезнут в первоначальном источнике — в той сущности, которая сотворила их, — они возвращаются к своему источнику. Видели вы более скромный — и все же прекрасный — феномен, чем цветок розы?
   Вы хотите стать цветком розы или пулеметом?
   Вы хотите стать медитирующим или полицейским комиссаром?
   У полицейского комиссара есть сила; какая сила у медитирующего?
    Есть ли у вас воспоминания?..Альмустафа показывает свое полное невежество, потому что все воспоминания — это часть вашего ума, вашей системы памяти, которая представляет собой механизм. Компьютер гораздо лучше владеет всеми видами памяти.
    ...мерцающие своды, что соединяют вершины ума?
   Никто и никогда не высказывал такую нелепость — мерцающие своды, что соединяют вершины ума.Мерцающие своды существуют — но вы видите их только тогда, когда ум не заслоняет их.
   Это ум является вашим врагом, и этот ум общество продолжает тренировать, обучать, воспитывать, делать все более и более сильным. Ваш враг внутри вас, и общество продолжает нянчить его. Почти треть жизни человека — не что иное, как старания сделать своего врага возможно более сильным.
   И никто никогда не задумывается, есть ли внутри вас что-нибудь, кроме ума? А если в вас есть что-нибудь, кроме ума, тогда все ваши университеты, все ваши колледжи и все ваши школы отравляют вас, потому что чем сильнее становится ум, тем труднее и труднее будет обойти его.
   Вот почему люди находят медитацию такой трудной. Медитация не трудна, это ваш ум стал таким сильным, что вы не можете выйти за его пределы. Он превратился в Китайскую стену.
   И людей еще уважают за их умы!
   Людей следует уважать только в одном случае: если они достигли пространства, где ум исчезает со всеми своими воспоминаниями и со всем своим мусором, который вы прежде принимали за знания.
   Когда вы приходите к невинному состоянию ребенка, то становитесь способными увидеть те мерцающие вершины повсюду. Куда бы вы ни поглядели, вы увидите незримое... и оно не незримо: это незримость вашего ума, который не позволяет вам видеть. Если ум исчезает, внезапно все само по себе становится тайной.
   Вы окружены чудесным, нет необходимости ни в каком поиске. Поэтому я говорю снова и снова: «Везде, где находится человек медитации, место становится святым, священным. Оно становится настоящей Каабой».
   Ум владеет только долинами, а не вершинами. Ум знает только темноту, а не свет. Уму известна только смерть, но не жизнь.
   И те, кто остался в заключении в своих умах, упустили замечательную возможность, которую дало существование, — исследовать запредельное. Запредельное не исследуют ракетами, запредельное исследуют, закрыв глаза и изучая алхимию трансценденции ума.
   Я зову эту трансценденцию свидетельствованием.
   Если вы можете свидетельствовать свой ум терпеливо, то однажды весна придет. Ум исчезает, и повсюду вокруг вас цветы и цветы, — цветы вечности, цветы любви, цветы красоты.
   Он задает глупый вопрос бедным людям Орфалеса:
    Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе?
   Даже слова воняют христианством.
   Красота известна лишь тем, кто способен видеть с абсолютной ясностью, без пыли прошлого в глазах. Только невинные глаза могут видеть красоту. И только невинный живет сердцем.
   Альмустафа упоминает слово «сердце», но это то же, что сказать женщине: «Я думаю, что люблю тебя». Что общего у любви с думанием? Думание может сомневаться, но не может доверять и не может любить.
    Есть ли у вас красота, уводящая сердце от вещей из дерева и камня к святой горе?Где же эта святая гора? Для индуистов Гималаи — святая гора; для джайнов — Сикхарджи и Гирнар святые горы. Для евреев — Синай святая гора. Но я говорю вам: если вы сможете шагнуть из тюрьмы своего ума, вы поднимаетесь на святую гору, которая внутри вас.
   Каждый несет святые Гималаи, высочайшие пики, — все так же молодые и растущие, покрытые вечным снегом, который никогда не таял, — у каждого есть эти Гималаи внутри собственного существа. Ему просто нужно превратить ум из камня преткновения в шагающий камень — это и есть все искусство быть религиозным.
    Скажите мне, есть ли это в ваших жилищах?У вас может быть это в вашем сознании, но не в вашем жилище. Или у вас есть лишь комфорт и жажда комфорта— то потаенное, что входит в дом как гость, становится хозяином, а затем и властелином?
   Это и есть то, что я говорю, — обусловленность становится вашей второй натурой; она цепляется за вас, вы цепляетесь за нее. Ваш ум может быть наполнен прекрасными словами, замечательными философиями, но вы будете оставаться привязанными к мелочам жизни.
   Я не против этих мелочей. Я спрашиваю — что плохого жить с удобствами? Это религии настолько осудили все приятное, что такую простую вещь, как комфорт, сделали грехом. Все религии учат: «Истязай себя, ибо истязать себя благо. Это поведет тебя в царство Божье». И смолоду я всегда удивлялся: если комфорт в раю совершенно приемлем — не только приемлем, но и дается каждому святому как награда, — тогда как же может тот же самый комфорт быть грехом на земле? Что это за логика такая?
   Когда умер Свами Муктананда, на следующий день один из его учеников не смог вынести разлуки — бросился в колодец и погиб. Он хотел быть со своим мастером.
   И когда он входил через врата рая, он был шокирован. На миг он закрыл глаза: «Что я вижу? — Муктананда, мой великий мастер, который всегда учил, что все удовольствия должны быть отвергнуты... находится под прекрасным деревом, полным невиданных цветов и благоухания, он лежит на лужайке голый с голой женщиной — и не обычной женщиной, а известной голливудской звездой Мерлин Монро. Даже президент Кеннеди безустанно домогался этой женщины. То, что президенту Кеннеди так и не досталось, получил Муктананда!»
   Естественно, ученик подумал: «Конечно, добродетель, отречение, телесное самоистязание гораздо более славно, чем быть президентом Америки».
   Он бросился, коснулся стоп мастера, посмотрел вокруг. Может, и ему тоже удастся заполучить какую-нибудь актрису, звезду... но вокруг никого не было. Он произнес: «Мастер, я всегда знал, что ты обязательно будешь награжден, и вот я вижу своими собственными глазами, что ты награжден».
   Но обнаженная Мерлин Монро остановила его, сказав: «Заткнись, идиот. Не я его награда, это он — мое наказание!»