Страница:
Ивана Рахлина. Наконец, улучив момент, прибежал туда (это в 200 метрах от казармы) и спрашиваю:
- Где тут Рахлин?
- Вчера демобилизовался, уехал, - ответили мне.
Так для меня и осталось загадкой, что за Иван, кем он был, откуда взялся. Его преемник Гриша Чумак не успел с ним поработать и ничего мне не прояснил.
Вообще-то фамилия моя - еврейская. Ее происхождение - прозрачное: от женского имени Рахель. От женских имен образовался где-то в XVIII веке целый ряд еврейских фамилий на русской почве: Дворкины - от
Дворы, Двойры, Либины - от Либы, Ципорины - от Ципоры и т. п. Вот еще из этого ряда: Блюмкины, Хайкины, Басины, Хавины (и Хавкины),
Розины, Райкины и другие.
Но у фамилии Рахлин есть вариация: Рохлин. Происхождение - то же, но от иного произношения. Дело в том, что Рахиль (Рахель) - это и
Рохл, Рохеле. Однако есть Рохлины и русские. Ведь в русском языке есть существительное рохля, что значит - размазня, по словарю
Ожегова - "медлительный, нерасторопный человек". А заглянув в словарь Даля, легко найти и диалектный вариант того же слова
(рахля). И раз так, то фамилия Рахлин может иметь и вполне русскую этимологию!
Уже в Израиле я познакомился с Давидом Рапопортом - репатриантом из Черкасс. Вот его фамилия - однозначно еврейская: от "рабби а-Порто" ("раввин из Португалии"). Может быть, в силу своего пиренейского происхождения (шутка!) Давид задал мне ужасно странный вопрос:
- Слушай, где ты раздобыл такую гойскую фамилию?
- Почему - гойскую? Это одна из распространенных еврейских фамилий!
- А у нас в подъезде, - сказал Давид, - жил слесарь-сантехник из
ЖЭКа - чистый хохол, да еще и пьяница, антисемит.*Вася Рахлин.*
О "загадке" своей фамилии я рассказал походя, потому что вспомнил о парторге Андреянове. Этот капитан, спокойный, ко всем расположенный дядечка, стал меня часто вызывать в "ленкомнату" с поручениями по выпуску стенгазеты. Как-то раз сказал:
- Приближается День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Вот посмотри, какое сержант Сахнюк сочинил стихотворение для стенгазеты.
Вообще-то текст не очень, но если отредактировать… Я тебя прошу: подумай, что тут можно сделать.
Сержанта Сахнюка мы знали хорошо. Родом из Западной Украины, он был старшиной третьей батареи. Старшинами обычно ставят сверхсрочников, но Сахнюк занял эту должность еще будучи на действительной службе - на ее третьем году. Служака ревностный, но тихий, вежливый, не вредный. Отличался выдающейся аккуратностью и прямо-таки девичьей походкой: не ходил, а подтанцовывал. Теперь оказалось, что он еще и стихи пишет. Ну-ка, ну-ка…
Я взял листок - и прочел следующее:
/Совэцька армия родная, /
/Фашистов гадов разгромыв/
/Она надежда бо//евая///
/Отважно //б//ореться за мир./
//
/Прекрасны вашие победы,/
/Оны бушують в нас в сэрцах, /
/Мы воины //С//овэцькой Арми//,///
/Сумеем далше так стоять./
//
Если у тебя, дорогой читатель, есть хоть капля совести, то ты не станешь спорить: автор стихотворения обладал идеальным чувством стихотворного метра. Там, где ему не хватало слога - он его добавлял, слог же лишний - отсекал безжалостно и решительно!
Я было развел руками, показывая этим свое полное бессилие перед талантом самородка. Но капитан смотрел на меня таким умоляющим взором, что я сдался: сел - и сочинил новое стихотворение - столь же трескучее, но формально более связное. Оно и было помещено в стенгазету - разумеется, за подписью сержанта. Любопытно, что он ничуть не удивился, а еще удивительнее - что больше никогда стихов не писал, навсегда, по-видимому, удовлетворив этим единственным стихотворческим опытом жажду литературной славы.
//
//
*Глава 25.** С песней по жизни*
*__*
Литературное качество таких песен - налицо. И однако, без песни не обойтись! Так что пели у нас охотно - и чаще всего всякую патриотическую чепуху. Например:
/Я Родины славной защитник и воин,/
/Я сын трудового отца (!?)./
/Клянусь и ручаюсь, что буду достоин/
/Высокого звания бойца./
//
/Недаром народу давал я присягу /
/И родине всей присягал. /
/В бою отступать я не буду ни шагу /
/И грудью пойду на врага//!///
//
Или:
/Я вернусь с победою,/
/Выпью, пообедаю, /
/Мать постелет чистую/
/Мягкую постель./
/Со слезами гордости/
/В светлый угол горницы/
/Мать повесит старую/
/Серую шинель/
//
У нас пародировали: "…в дальний угол горницы мать забросит старую, рваную…"
Никто из массы солдат, да и офицеров, кроме случайно затесавшихся эстетов, не был в состоянии произвести сознательный литературный анализ всей этой шелупони, однако эстетическим чувством, свойственным большинству людей так же точно, как они умеют отличать на вкус сладкое от соленого, а горькое от сладкого, люди ощущали поддельный, бездушный характер стихообразного словесного мусора и спасались от него в стихии фольклора. По вечерам перед сном солдату отведено так называемое "личное время". Одни пишут письмо, другие подшивают воротничок, чистят пуговицы, третьи играют в шахматы, шашки, домино… В такие минуты очень часто звучит в казарме чья-нибудь гармонь, баян, гитара. А то и просто сходятся возле коек группой - и поют народные и современные песни. Поразительные вещи происходят с людьми. У нас был в радиовзводе сержант В. - грубая скотина, нахал, притеснявший подчиненных. Но вот собрались гурьбой украинцы и поют: "Ой, не ходы, Грыцю, тай на вочорныцю…" - и В. не узнать! Откуда только взялся этот вдохновенный блеск глаз, это воодушевление, упоение красотой мелодии и слова?! Сколько раз грубо и бесцеремонно орал "по службе" этот хулиган на участников сегодняшней спевки, но сейчас каждому улыбается, каждому рад и прямо-таки счастлив от дружного звучания голосов, от стройного аккорда задорной музыки.
Народные песни становились и строевыми. Очень полюбили, например, петь в строю "Розпрягайте, хлопцi, конi…" Поют ее и русаки, забавно перевирая слова. Там в тексте есть такое:
/Знаю, знаю, д//i//вчинонько. /
/Чим я тебе огорчив:/
/Що я вчора //i//з вечора///
/Кращу тебе полюбив…/
//
"Iз вечора" - значит - с вечера. Но русаки поют:
"вчора-позавчора"…
Еще одна. Неожиданно ставшая строевой, современная народная песня поразила меня странным смешением красоты и дешевки. Вот ее текст:
/У южного пирса эсминец стоял,/
/Матросы с родными // //прощались./
/А море таило покой красоты /
/И где-то вдали исчезало./
//
/А там, во садочке, где пел соловей/
/(Он пел свою песню, играя), -/
/С девчонкой прощался моряк молодой, /
/Надолго ее покидая./
//
/Он снял бескозырку, махнул ей рукой//:///
/"Прощай, дорогая Маруся!/
/Вот скоро возьмем Севастополь родной -/
/К тебе, дорогая, вернуся!"/
//
/На палубе боцман стоял и смотрел -/
/Разлукою их любовался. /
/Раздалась команда: "Поднять якоря!", /
/Свист боцмана резко раздался./
//
/Он обнял упругую девичью грудь, /
/Уста обложил ей устами, /
/Два сердца слилис//я,// //к//ак будто в одно//./
/Дышать они медленно стали/
//
До конца я этот "шедевр" не помню. Мои попытки потешиться над словами последнего из процитированных куплетов понимания среди моих сослуживцев не встретили: песня им безоговорочно нравилась. Они считали ее трогательной, душевной и поэтичной. Должен признать, что основания под этим есть, и не только потому, что чрезвычайно удачна мелодия - мерная, напевная, суровая и лиричная одновременно. Но разве не волнующая выбрана ситуация? И не величественны ли, не живописны ли строки: "А море таило покой красоты и где-то вдали исчезало…". Есть обаяние и в том. как описано поведение боцмана:
"разлукою их любовался", - какой точный оксюморон, отражающий красоту трагедии! Разумеется, в волнующей моих товарищей примитивной эротике сцены прощания матроса с девушкой искушенный вкус найдет немало смешного. Когда. по возвращении в Харьков я исполнил эту песню в компании рафинированных интеллигентов, молодой элиты физиков и математиков (Марк Азбель, Мацаев, Гурарий и др.), они с ликованием встретили и "упругую девичью грудь", которую моряк обнял на глазах у боцмана и всей команды, и то, что он "уста обложил ей устами"… они заставили меня несколько раз повторить песню и, слушая ее, заливались гомерическим хохотом. Ну, что ж… "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа"…
В армии мне впервые довелось услышать одну из лучших тюремно-лагерных песен - "Я помню тот Ванинский порт…" Созданная безвестным стихотворцем, вне всякого сомнения, пережившим трагически мучительный этап морем из Ванина в Магадан, она хранит печать истинного гения.
/Я помню тот Ванинский порт/
/И вид пароходов угрюмый, /
/Как шли мы по трапу на борт -/
/В холодные, мрачные трюмы. /
//
/Над морем сгущался туман,/
/Ревела стихия морская. /
/Вставал впереди Магадан - /
/Столица Колымского края. /
/От качки стонали зэ-ка, /
/Обнявшись, как кровные братья, /
/И только порой с языка/
/Ср//ы//вались глухие// п//роклятья:/
//
/Будь проклята ты, Колыма,/
/Что названа "чудной планетой//"//!/
/Сойдешь поневоле с ума,/
/ Возврата отсюда уж нету… /
/ //…/
/ //Прощай, дорогая жена,///
/И вы, мои милые дети, -/
/Знать, горькую чашу до дна /
/Испить мне придется на свете./
//
/Я знаю, меня ты не ждешь - /
/Об этом мне сердце сказало. /
/Встречать ты меня не придешь/
/К открытым воротам вокзала…/
//
Не знаю более безнадежной, более трагической песни/. / В этой записи она не полна и хранит следы неизбежных, при изустной передаче, искажений текста - его строфы неравноценны. Признаюсь, я слегка фальсифицировал запись: в народе поют - "рОдные братья" (не
"кровные"), "рОдные дети" (не "милые"!)…Однако это просторечное деревенское ударение так не вяжется с "горькой чашей" и особенно с архаичным "испить"…Полагаю, стихи сочинил высококультурный, образованный человек, она создана в духе лучших традиций русской казематно-каторжной лирики и восходит к таким песенным шедеврам прошлого, как "Славное море - священный Байкал" и "По диким степям
Забайкалья".
Но вернусь к песням строевым, маршевым. Каждый раз перед сном, во время вечерней прогулки гарнизон заполнялся хоровой перекличкой сотни молодых глоток. Там слышны "артиллеристы", которым "дал приказ" сам Сталин, еще не замененный случайным словечком
"точный"… (Привыкшие вычеркивать из истории страницы и имена, советские "культурники" вскоре после развенчания "культа личности" переписали текст: не "Сталин дал приказ", а "Точный дан приказ").
Здесь - "Суровый голос раздается…" (строка из другой песни), этот
"голос"перебивает какая-нибудь "Вчора-позавчора" или: "К мировой победе смелее в бой". Или: "У нас недаром горит пожаром пятиконечная звезда!" Или: "Эх, подружка, моя родная пушка, самозарядная моя!"
Офицерские жены и дети вынуждены каждый вечер внимать этой какофонии…
Иногда строевая песня превращалась в один из видов… наказания!
Какой-нибудь старшина- самодур за любую провинность мог заставить подчиненное ему подразделение вместо положенного отдыха заняться шагистикой и бравурным пением. Так однажды случилось на летнем сборе радиотелеграфистов с нашей маленькой группой солдат из Чернятина.
Решительно не помню, из-за чего один из нас, Здобнов, выслуживший к этому времени лычки младшего сержанта, вздумал покачать права:. Водя наш строй по военному городку в Покровке, он впемя от времени .кричал: "Рахлин - запевай! Но я уперся - и молчал. Так у него ничего и не вышло, самому надоело нас гонять, и он весь свой гнев спустил на тормозах, приказав нам разойтись по палаткам.
*Глава 26.**Здравствуйте, товарищи разведчики!*
Так приветствовали нас командиры, тренируя к строевым смотрам и парадам. Любой учитель, воспитатель, командир знает: один коллектив
(детский ли, юношеский или солдатский ) отличается от другого. И какой к тебе попадет под начало - зависит от случая или от Бога. Вот так командирам нашего взвода разведки сильно повезло: сколько их было (Андрусенко. Сергиенков, Эпаев, Бучацкий), - взвод, независимо от возглавлявших его офицеров и сержантов, был спокойный,. не склочный, дружный. И приветливо, терпеливо относившийся к своим начальникам. А ведь они все были очень разные: службист Андрусенко старался, аж из кожи вон лез, - отличиться перед командованием, верзила Сергиенков только и мечтал вылезть из болота линейной службы, оторваться от устаревшей, военных лет, техники и попасть на совершенствование, на учебу в ракетные войска,. тогда лишь зарождавшиеся. Пушечное старье нашего полка, "древний" локатор
МОСТ-2 тяготили и раздражали этого пытливого парня. Очень скоро он добился-таки своего, уехал учиться, а на его место прислали маленького, корявого, скуластого и неимоверно нудного старшего лейтенанта Эпаева Семена Эпаевича - марийца по национальности. Этот прибыл в наш полк дослуживать - вопрос о его демобилизации был решен, и ему оставалось только ждать окончательного приказа
"сверху". То ли по привычке предыдущей службы, то ли опасаясь проштрафиться и схлопотать отмену увольнения в запас, но Семен
Эпаевич попытался предъявлять нам требования на полную катушку, как требуют в полковой школе. Он было нас замучил непомерными нагрузками на психику, но, слава Богу, приказ о его демобилизации не задержался. К нам же прибыл лейтенант Бучацкий - тоже не сахар, но тут уж повезло мне: скоре после его прихода на меня пришел приказ о демобилизации…На прощанье я все-таки с ним крепко повздорил, но уж он был надо мною не властен.
Как бы ни отличались друг от друга наши командиры, подбор людей во взводе неизменно оставался удачным. В том смысле, что личный состав был и оставался уживчивым, взаимно доброжелательным. У нас не было ни склок, ни, тем более, драк (исключая "нормальные" подзатыльники, да и то редкие), ни даже каких-либо резких споров.
Если и спорили, то по поводу прочитанных книг, увиденного фильма…
Эту счастливую особенность взвода разведки я каждое лето имел возможность прочувствовать, очутившись на летних сборах радиотелеграфистов. Ребята из радиовзвода,. если и дружили между собой, то, в основном, на почве совместной выпивки или каких-либо пакостей. У них вечно возникали какие-то взаимные счеты и претензии, старослужащие глядели на молодых косо - если вообще глядели…
У нас же в "разведке" господствовало взаимное добродушие. Даже когда были серьезные основания затаить досаду на товарища, напряжение быстро рассасывалось само по себе. На втором году службы со мной случилось то, чего больше всего боятся все радиотелеграфисты: я "сорвал руку". Причину так и не понял: то ли слишком быстро стремился нарастить скорость передачи на ключе Морзе, то ли утомил кисть на земляных работах. Моим постоянным напарником в радиообмене был Петя Попович. Летом 1955 года мы с ним быстро и дружно сдали все нормативы на звание радистов 3-го класса, а в
1956-м оба готовились эту классность повысить на ступень. Но тут-то со мной и "случилось". И при каждом сеансе связи рука быстро уставала, переставала меня слушаться, я часто ошибался, и на так называемые "РПТ" от моего партнера (кодовая фраза, означающая по-французски repetez - "повторите") - уходило драгоценное время.
Мой Попович нервничал, из-за меня не укладываясь в норматив. И однажды. не выдержав, послал мне сигнал "ЩЕМ", т. е. "смените радиста" - получить такую фразу у радистов считается позором. Я тоже вспылил и ответил не предусмотренной "Наставлением по радиосвязи", однако понятной каждому русскому человеку аббревиатурой "ПНХ". Сеанс был прерван. За мат в эфире меня могли посадить на "губу", но обошлось: видно, контролирующий "слухач" нарушение проворонил. В это время мы с Поповичем находились в восьми километрах друг от друга, при встрече же лишь посмеялись: я понимал обоснованность его беспокойства - сочувствуя мне. он не хотел терять из-за меня возможность совершенствования мастерства. Кончилось тем, что Петро выполнил норматив на 2-й класс в паре с другим корреспондентом, а я так и остался на прежней позиции, - впрочем, ничего при этом не потеряв. К "октябрьским" праздникам меня даже хотели сделать ефрейтором, но сравняться в звании с фюрером Германии мне так и не удалось: перескочив через сержантство, я к тому времени сдал на первичное офицерское звание…
В нашем взводе служили люди очень разные - и по национальности, и по возрасту, и по уровню развития. Был даже дебильноватый Масалитин
- колхозник из русского села Сумской области. Маленький, нескладный, с серыми обманчиво подслеповатыми глазами (видел-то ими хорошо, но из-за бесцветных зрачков казалось, что на них бельма), он был дурашлив и туповат. На "гражданке" работал прицепщиком, но хвастался, что и трактором управлять может. Стали его разоблачать:
- Да знаешь ли ты хотя бы, что такое лошадиная сила? Ну, сколько в ней килограммометров в секунду?
- А эт-то, - сказал Массалитин, по обыкновению, заикаясь, но самоуверенно,. - эт-то с-смотря к-какая л-лошадь!
Как-то раз он получил письмо от землячки и стал читать вслух:
- "Здравствуй, Миша Масалитин Митрохванович!"
Дальнейшие слова потонули в громовом хохоте. Так потом мы его и называли: "Масалитин Митрохванович".
На стрельбище он всегда палил из своего "Калашникова", плотно зажмурив глаза. Вечно попадал впросак,. а иногда схлопатывал заслуженную оплеуху. Как-то раз, подходя к столовой, наш строй обогнал двух-трех молодок. Кто-то из строя, охальничая, крикнул им:
- Эй, двустволки!
- Ц-централки! - "уточнил" Масалитин, по обыкновению своему чуть запинаясь, и тут же Витька Андреев, человек молчаливый, но скорый на расправу, отпустил ему затрещину. Автор же предыдущей реплики остался без наказания. Неудачнику всегда достается…
До перевода в четвертую батарею служил у нас во взводе "Ось" -
Ваня Бирюков. Кажется, они с "Митрохвановичем" были из одного района. Но Ваня - книгочей, "ума палата", философ, любивший порассуждать. Ходил, как иноходец: левая нога ступает - и с нею в лад движется левая же рука, с правой ногой - рука правая…Еще он напоминал мне идущего на задних лапах гиббона. Голова у Бирюкова - большая и круглая, на лице всегда восторженная улыбка.
Из тех, кто представлен на групповой фотографии нашего взвода, я не рассказывал еще разве что о Лошанине и Нестерове - это были наши
"химики" (противохимическая разведка"), они подчинялись старшему
"химику" полка и к нашему взводу были лишь прикомандированы. Однако фактически мы считали их членами своей семьи. Лошанин был родом из, как он говорил, ЯкутИи, многих прелестей цивилизации просто не знал, и это приводило иногда к комическим ситуациям. Однажды на учениях во время привала, разыскивая емкость с какой-то жидкостью, стал спрашивать:
- Кто видел /алюстру?/ Где-то тут стояла /алюстра…/
Мы не сразу поняли, что он просто перепутал, по сходству звучания, /канистру / с…/ люстрой/! Оба слова были для него новые, одинаково непривычные.
Перед отъездом домой я сфотографировался с двумя замечательными нашими ребятами. Один из них - совсем молоденький Леня Быков, родом, как и Лошанин, откуда-то из срединной Сибири, то ли с Урала, - был отчаянным матерщинником: черные слова так и сыпались из его юных, неиспорченных уст. Тем не менее, это был нравственно чистый, не тронутый ни малейшей гнилью человек. На сборах в Покровке (а Леня тоже был радистом) сержант В. повадился шляться по ночам к какой-то молодке и, являясь рано утром обратно в палатку, устраивал целые отчеты о своих с нею забавах. Леня, трогательно окая, в разговорах со мной сильно его осуждал - и при этом без единого непристойного слова:
- Вот скОтина, - говорил он о сержанте. - Женщина дОверилась, а он языком мОлОтит…
Другой мой сосед на том фото - Володя Григорьев из Кузбасса: один из наших взводных интеллигентов. Немногословный, очень чистоплотный, пунктуально добросовестный, он из солдат еще при мне был выдвинут в младшие сержанты. Умный был и уважительный к людям, - приятно вспомнить. Хорошо, что эта карточка сохранилась; на общем фото
(август 1955) его нет - да и, кажется, быть не могло: он прибыл к нам позже - в осенний призыв того же года.
Жаль, нет на общем фото писаря Тарасова, ставившего всех новоприбывших на пищевое довольствие, а также и другого писаря - бурята Степанова, похожего на всех монголов, человека добродушного, но, как многие добродушные люди, невероятно взрывчатого: однажды в казарме на моих глазах он, повздорив с кем-то, запустил в
"противника" табуреткой, но, как в большинстве таких случаев,
"промахнулся"…
Нет и Вани Конончука - нашего взводного шофера и, в силу своей предприимчивой натуры, "бизнесмена"-фотографа. Фотография была его маленьким, но приятным гешефтом: перемножьте-ка рублей по пять за снимок (а то и по десять) на количество позирующих… Правда, это в ценах еще 1955 года, не 1961-го, так что не пугайтесь… А нет фотографа на снимке по той простой причине, что он ведь и снимал!
Ваня-Трекало, Ваня-Ботало - таковы были его прозвища. Болтун и нахал был ужасный, но именно этим, как ни странно, обаятельный - потому что и нахальство его носило какой-то безобидный, явный, открытый характер. Например, купит Конончук себе баночку "сгущенки", проделает в ней дырочку - и сосет, посмеиваясь. Обсосет, обслюнявит, а потом вдруг оторвется от нее, протянет банку тому, кто в этот момент, сглатывая слюну, смотрит на него с невольной завистью, и, якобы простодушно, предлагает:
- Хочешь?
От вкуснятины редко кто отказался бы. Но приложиться губами к засмоктанной дырочке вряд ли кому приятно… Ваня это понимает - и громко смеется над ситуацией, гордый тем, как он здорово придумал: ни с кем не делиться лакомством!
Вообще-то в армии щедро угощают товарищей, презирают жадных.
Рассказывали такой случай, происшедший в нашем полку за год до того, как мы прибыли. Один прижимистый солдат хранил в тумбочке посылку и по нескольку раз в день улучал момент, чтобы полакомиться содержимым. Забегая в казарму, он открывал замочек на тумбочке своим ключом и, отгораживаясь собственной спиной от возможных претендентов на лакомство, поглощал его сам. Решив проучить сквалыгу, товарищи подобрали ключик, съели содержимое посылки, а в опорожненный ящик посадили кота. В намерении опять отведать вкусненькое, владелец посылки раскрыл тумбочку, и из ящика, радостно мяукая, прямо на него выскочил мнимый "вор"…
*Глава**2**7.**Переписка ефрейтора Поповича*
Коренастый и круглый Попович черноволос, и, как у всех чернявых, у него крепкая, жесткая, быстрорастущая борода. В армейских условиях иметь такую всегда хлопотно: бриться приходится при помощи холодной воды, что и малоприятно (особенно зимой), и, главное, малоэффективно. А в палаточных лагерях нет даже тех скудных удобств, какие имеются на зимних квартирах.
Петро вечно строит какие-то прожекты, он недаром читает газеты - у него в голове скопилось множество разнообразных сведений, которые он стремится употребить в дело.
- Рахлин, - обращается он ко мне как к признанному взводному консультанту по всем вопросам. - От, /припустим/, мне, блин-переблин, остозвиздела моя борода. А чи не можно от нее, на хрен, отказаться?
- Петро, ну, сам подумай: что ты несешь? - отвечаю я ему. -
Рассуди: ну, как ты откажешься от бороды? Ну, откажись: а она все равно вырастет.
- /Припустим//,/ ты прав, - отвечает закарпатский украинец
Попович, используя, вместо русского /допустим/, его украинский эквивалент. - А /от/, припустим, чи нема такого /засоба/: вывести у себя на морде волосы совсем на хрен?
Меня тоже захватила эта проблема. Ведь и я - читатель и почитатель новостей, а вынужденно частое бритье и мне доставляет массу хлопот.
- Знаешь, - говорю я своему /корреспонденту/, - в Москве есть
Институт красоты. Я читал - точно есть! Там наверняка имеются по этому делу специалисты. Напиши туда запрос.
- А ответят?
- Петро! - с упреком в голосе говорю я. - Ты в какой стране живешь? /ОБЯЗАНЫ / ответить! Тем более - тебе как военнослужащему.
- Где тут Рахлин?
- Вчера демобилизовался, уехал, - ответили мне.
Так для меня и осталось загадкой, что за Иван, кем он был, откуда взялся. Его преемник Гриша Чумак не успел с ним поработать и ничего мне не прояснил.
Вообще-то фамилия моя - еврейская. Ее происхождение - прозрачное: от женского имени Рахель. От женских имен образовался где-то в XVIII веке целый ряд еврейских фамилий на русской почве: Дворкины - от
Дворы, Двойры, Либины - от Либы, Ципорины - от Ципоры и т. п. Вот еще из этого ряда: Блюмкины, Хайкины, Басины, Хавины (и Хавкины),
Розины, Райкины и другие.
Но у фамилии Рахлин есть вариация: Рохлин. Происхождение - то же, но от иного произношения. Дело в том, что Рахиль (Рахель) - это и
Рохл, Рохеле. Однако есть Рохлины и русские. Ведь в русском языке есть существительное рохля, что значит - размазня, по словарю
Ожегова - "медлительный, нерасторопный человек". А заглянув в словарь Даля, легко найти и диалектный вариант того же слова
(рахля). И раз так, то фамилия Рахлин может иметь и вполне русскую этимологию!
Уже в Израиле я познакомился с Давидом Рапопортом - репатриантом из Черкасс. Вот его фамилия - однозначно еврейская: от "рабби а-Порто" ("раввин из Португалии"). Может быть, в силу своего пиренейского происхождения (шутка!) Давид задал мне ужасно странный вопрос:
- Слушай, где ты раздобыл такую гойскую фамилию?
- Почему - гойскую? Это одна из распространенных еврейских фамилий!
- А у нас в подъезде, - сказал Давид, - жил слесарь-сантехник из
ЖЭКа - чистый хохол, да еще и пьяница, антисемит.*Вася Рахлин.*
О "загадке" своей фамилии я рассказал походя, потому что вспомнил о парторге Андреянове. Этот капитан, спокойный, ко всем расположенный дядечка, стал меня часто вызывать в "ленкомнату" с поручениями по выпуску стенгазеты. Как-то раз сказал:
- Приближается День Советской Армии и Военно-Морского Флота. Вот посмотри, какое сержант Сахнюк сочинил стихотворение для стенгазеты.
Вообще-то текст не очень, но если отредактировать… Я тебя прошу: подумай, что тут можно сделать.
Сержанта Сахнюка мы знали хорошо. Родом из Западной Украины, он был старшиной третьей батареи. Старшинами обычно ставят сверхсрочников, но Сахнюк занял эту должность еще будучи на действительной службе - на ее третьем году. Служака ревностный, но тихий, вежливый, не вредный. Отличался выдающейся аккуратностью и прямо-таки девичьей походкой: не ходил, а подтанцовывал. Теперь оказалось, что он еще и стихи пишет. Ну-ка, ну-ка…
Я взял листок - и прочел следующее:
/Совэцька армия родная, /
/Фашистов гадов разгромыв/
/Она надежда бо//евая///
/Отважно //б//ореться за мир./
//
/Прекрасны вашие победы,/
/Оны бушують в нас в сэрцах, /
/Мы воины //С//овэцькой Арми//,///
/Сумеем далше так стоять./
//
Если у тебя, дорогой читатель, есть хоть капля совести, то ты не станешь спорить: автор стихотворения обладал идеальным чувством стихотворного метра. Там, где ему не хватало слога - он его добавлял, слог же лишний - отсекал безжалостно и решительно!
Я было развел руками, показывая этим свое полное бессилие перед талантом самородка. Но капитан смотрел на меня таким умоляющим взором, что я сдался: сел - и сочинил новое стихотворение - столь же трескучее, но формально более связное. Оно и было помещено в стенгазету - разумеется, за подписью сержанта. Любопытно, что он ничуть не удивился, а еще удивительнее - что больше никогда стихов не писал, навсегда, по-видимому, удовлетворив этим единственным стихотворческим опытом жажду литературной славы.
//
//
*Глава 25.** С песней по жизни*
Советская Армия без песни не живет. Запевала есть в каждой роте, батарее, эскадрилье, экипаже, в каждом отдельном подразделении, которое передвигается собственным строем. Во взводе разведки запевалой стал я. Голос зычный, музыкальный слух имеется, петь люблю. Это быстро обнаружилось (я и не скрывал), а поэтому одной из постоянных команд у нашего помкомвзвода сделалось:
- Рахлин - запевай!
И Рахлин запевал, что умел: "Артиллеристы, Сталин дал проиказ…", "По долинам и по взгорьям…" и еще всякие.
Иногда нас обучали строевым песням специально. Как-то раз готовился полк к инспекторской поверке, в "ленкомнате" собрали запевал, и старослужащий рядовой Бышлец разучил с нами такую песню:
/Из-за леса солнце всходит, ///
/Ворошилов едет к нам!/
/ /*_Припев:_*//
/Стройной колонной /
/Рота идет, /
/Красное знамя /
/Рота несет./
/К мировой победе - /
/Смелее в бой!/
/Береги// р//убежи, /
/Советский часовой!/
/Он подъехал с права фланга, /
/Поздоровался, сказал:/
// *(Припев).*
- Рахлин - запевай!
И Рахлин запевал, что умел: "Артиллеристы, Сталин дал проиказ…", "По долинам и по взгорьям…" и еще всякие.
Иногда нас обучали строевым песням специально. Как-то раз готовился полк к инспекторской поверке, в "ленкомнате" собрали запевал, и старослужащий рядовой Бышлец разучил с нами такую песню:
/Из-за леса солнце всходит, ///
/Ворошилов едет к нам!/
/ /*_Припев:_*//
/Стройной колонной /
/Рота идет, /
/Красное знамя /
/Рота несет./
/К мировой победе - /
/Смелее в бой!/
/Береги// р//убежи, /
/Советский часовой!/
/Он подъехал с права фланга, /
/Поздоровался, сказал:/
// *(Припев).*
*__*
Бышлец, по рождению молдаванин, пел так: "Поздоров/И/лся"…
Литературное качество таких песен - налицо. И однако, без песни не обойтись! Так что пели у нас охотно - и чаще всего всякую патриотическую чепуху. Например:
/Я Родины славной защитник и воин,/
/Я сын трудового отца (!?)./
/Клянусь и ручаюсь, что буду достоин/
/Высокого звания бойца./
//
/Недаром народу давал я присягу /
/И родине всей присягал. /
/В бою отступать я не буду ни шагу /
/И грудью пойду на врага//!///
//
Или:
/Я вернусь с победою,/
/Выпью, пообедаю, /
/Мать постелет чистую/
/Мягкую постель./
/Со слезами гордости/
/В светлый угол горницы/
/Мать повесит старую/
/Серую шинель/
//
У нас пародировали: "…в дальний угол горницы мать забросит старую, рваную…"
Никто из массы солдат, да и офицеров, кроме случайно затесавшихся эстетов, не был в состоянии произвести сознательный литературный анализ всей этой шелупони, однако эстетическим чувством, свойственным большинству людей так же точно, как они умеют отличать на вкус сладкое от соленого, а горькое от сладкого, люди ощущали поддельный, бездушный характер стихообразного словесного мусора и спасались от него в стихии фольклора. По вечерам перед сном солдату отведено так называемое "личное время". Одни пишут письмо, другие подшивают воротничок, чистят пуговицы, третьи играют в шахматы, шашки, домино… В такие минуты очень часто звучит в казарме чья-нибудь гармонь, баян, гитара. А то и просто сходятся возле коек группой - и поют народные и современные песни. Поразительные вещи происходят с людьми. У нас был в радиовзводе сержант В. - грубая скотина, нахал, притеснявший подчиненных. Но вот собрались гурьбой украинцы и поют: "Ой, не ходы, Грыцю, тай на вочорныцю…" - и В. не узнать! Откуда только взялся этот вдохновенный блеск глаз, это воодушевление, упоение красотой мелодии и слова?! Сколько раз грубо и бесцеремонно орал "по службе" этот хулиган на участников сегодняшней спевки, но сейчас каждому улыбается, каждому рад и прямо-таки счастлив от дружного звучания голосов, от стройного аккорда задорной музыки.
Народные песни становились и строевыми. Очень полюбили, например, петь в строю "Розпрягайте, хлопцi, конi…" Поют ее и русаки, забавно перевирая слова. Там в тексте есть такое:
/Знаю, знаю, д//i//вчинонько. /
/Чим я тебе огорчив:/
/Що я вчора //i//з вечора///
/Кращу тебе полюбив…/
//
"Iз вечора" - значит - с вечера. Но русаки поют:
"вчора-позавчора"…
Еще одна. Неожиданно ставшая строевой, современная народная песня поразила меня странным смешением красоты и дешевки. Вот ее текст:
/У южного пирса эсминец стоял,/
/Матросы с родными // //прощались./
/А море таило покой красоты /
/И где-то вдали исчезало./
//
/А там, во садочке, где пел соловей/
/(Он пел свою песню, играя), -/
/С девчонкой прощался моряк молодой, /
/Надолго ее покидая./
//
/Он снял бескозырку, махнул ей рукой//:///
/"Прощай, дорогая Маруся!/
/Вот скоро возьмем Севастополь родной -/
/К тебе, дорогая, вернуся!"/
//
/На палубе боцман стоял и смотрел -/
/Разлукою их любовался. /
/Раздалась команда: "Поднять якоря!", /
/Свист боцмана резко раздался./
//
/Он обнял упругую девичью грудь, /
/Уста обложил ей устами, /
/Два сердца слилис//я,// //к//ак будто в одно//./
/Дышать они медленно стали/
//
До конца я этот "шедевр" не помню. Мои попытки потешиться над словами последнего из процитированных куплетов понимания среди моих сослуживцев не встретили: песня им безоговорочно нравилась. Они считали ее трогательной, душевной и поэтичной. Должен признать, что основания под этим есть, и не только потому, что чрезвычайно удачна мелодия - мерная, напевная, суровая и лиричная одновременно. Но разве не волнующая выбрана ситуация? И не величественны ли, не живописны ли строки: "А море таило покой красоты и где-то вдали исчезало…". Есть обаяние и в том. как описано поведение боцмана:
"разлукою их любовался", - какой точный оксюморон, отражающий красоту трагедии! Разумеется, в волнующей моих товарищей примитивной эротике сцены прощания матроса с девушкой искушенный вкус найдет немало смешного. Когда. по возвращении в Харьков я исполнил эту песню в компании рафинированных интеллигентов, молодой элиты физиков и математиков (Марк Азбель, Мацаев, Гурарий и др.), они с ликованием встретили и "упругую девичью грудь", которую моряк обнял на глазах у боцмана и всей команды, и то, что он "уста обложил ей устами"… они заставили меня несколько раз повторить песню и, слушая ее, заливались гомерическим хохотом. Ну, что ж… "Узок круг этих революционеров, страшно далеки они от народа"…
В армии мне впервые довелось услышать одну из лучших тюремно-лагерных песен - "Я помню тот Ванинский порт…" Созданная безвестным стихотворцем, вне всякого сомнения, пережившим трагически мучительный этап морем из Ванина в Магадан, она хранит печать истинного гения.
/Я помню тот Ванинский порт/
/И вид пароходов угрюмый, /
/Как шли мы по трапу на борт -/
/В холодные, мрачные трюмы. /
//
/Над морем сгущался туман,/
/Ревела стихия морская. /
/Вставал впереди Магадан - /
/Столица Колымского края. /
/От качки стонали зэ-ка, /
/Обнявшись, как кровные братья, /
/И только порой с языка/
/Ср//ы//вались глухие// п//роклятья:/
//
/Будь проклята ты, Колыма,/
/Что названа "чудной планетой//"//!/
/Сойдешь поневоле с ума,/
/ Возврата отсюда уж нету… /
/ //…/
/ //Прощай, дорогая жена,///
/И вы, мои милые дети, -/
/Знать, горькую чашу до дна /
/Испить мне придется на свете./
//
/Я знаю, меня ты не ждешь - /
/Об этом мне сердце сказало. /
/Встречать ты меня не придешь/
/К открытым воротам вокзала…/
//
Не знаю более безнадежной, более трагической песни/. / В этой записи она не полна и хранит следы неизбежных, при изустной передаче, искажений текста - его строфы неравноценны. Признаюсь, я слегка фальсифицировал запись: в народе поют - "рОдные братья" (не
"кровные"), "рОдные дети" (не "милые"!)…Однако это просторечное деревенское ударение так не вяжется с "горькой чашей" и особенно с архаичным "испить"…Полагаю, стихи сочинил высококультурный, образованный человек, она создана в духе лучших традиций русской казематно-каторжной лирики и восходит к таким песенным шедеврам прошлого, как "Славное море - священный Байкал" и "По диким степям
Забайкалья".
Но вернусь к песням строевым, маршевым. Каждый раз перед сном, во время вечерней прогулки гарнизон заполнялся хоровой перекличкой сотни молодых глоток. Там слышны "артиллеристы", которым "дал приказ" сам Сталин, еще не замененный случайным словечком
"точный"… (Привыкшие вычеркивать из истории страницы и имена, советские "культурники" вскоре после развенчания "культа личности" переписали текст: не "Сталин дал приказ", а "Точный дан приказ").
Здесь - "Суровый голос раздается…" (строка из другой песни), этот
"голос"перебивает какая-нибудь "Вчора-позавчора" или: "К мировой победе смелее в бой". Или: "У нас недаром горит пожаром пятиконечная звезда!" Или: "Эх, подружка, моя родная пушка, самозарядная моя!"
Офицерские жены и дети вынуждены каждый вечер внимать этой какофонии…
Иногда строевая песня превращалась в один из видов… наказания!
Какой-нибудь старшина- самодур за любую провинность мог заставить подчиненное ему подразделение вместо положенного отдыха заняться шагистикой и бравурным пением. Так однажды случилось на летнем сборе радиотелеграфистов с нашей маленькой группой солдат из Чернятина.
Решительно не помню, из-за чего один из нас, Здобнов, выслуживший к этому времени лычки младшего сержанта, вздумал покачать права:. Водя наш строй по военному городку в Покровке, он впемя от времени .кричал: "Рахлин - запевай! Но я уперся - и молчал. Так у него ничего и не вышло, самому надоело нас гонять, и он весь свой гнев спустил на тормозах, приказав нам разойтись по палаткам.
*Глава 26.**Здравствуйте, товарищи разведчики!*
Так приветствовали нас командиры, тренируя к строевым смотрам и парадам. Любой учитель, воспитатель, командир знает: один коллектив
(детский ли, юношеский или солдатский ) отличается от другого. И какой к тебе попадет под начало - зависит от случая или от Бога. Вот так командирам нашего взвода разведки сильно повезло: сколько их было (Андрусенко. Сергиенков, Эпаев, Бучацкий), - взвод, независимо от возглавлявших его офицеров и сержантов, был спокойный,. не склочный, дружный. И приветливо, терпеливо относившийся к своим начальникам. А ведь они все были очень разные: службист Андрусенко старался, аж из кожи вон лез, - отличиться перед командованием, верзила Сергиенков только и мечтал вылезть из болота линейной службы, оторваться от устаревшей, военных лет, техники и попасть на совершенствование, на учебу в ракетные войска,. тогда лишь зарождавшиеся. Пушечное старье нашего полка, "древний" локатор
МОСТ-2 тяготили и раздражали этого пытливого парня. Очень скоро он добился-таки своего, уехал учиться, а на его место прислали маленького, корявого, скуластого и неимоверно нудного старшего лейтенанта Эпаева Семена Эпаевича - марийца по национальности. Этот прибыл в наш полк дослуживать - вопрос о его демобилизации был решен, и ему оставалось только ждать окончательного приказа
"сверху". То ли по привычке предыдущей службы, то ли опасаясь проштрафиться и схлопотать отмену увольнения в запас, но Семен
Эпаевич попытался предъявлять нам требования на полную катушку, как требуют в полковой школе. Он было нас замучил непомерными нагрузками на психику, но, слава Богу, приказ о его демобилизации не задержался. К нам же прибыл лейтенант Бучацкий - тоже не сахар, но тут уж повезло мне: скоре после его прихода на меня пришел приказ о демобилизации…На прощанье я все-таки с ним крепко повздорил, но уж он был надо мною не властен.
Как бы ни отличались друг от друга наши командиры, подбор людей во взводе неизменно оставался удачным. В том смысле, что личный состав был и оставался уживчивым, взаимно доброжелательным. У нас не было ни склок, ни, тем более, драк (исключая "нормальные" подзатыльники, да и то редкие), ни даже каких-либо резких споров.
Если и спорили, то по поводу прочитанных книг, увиденного фильма…
Эту счастливую особенность взвода разведки я каждое лето имел возможность прочувствовать, очутившись на летних сборах радиотелеграфистов. Ребята из радиовзвода,. если и дружили между собой, то, в основном, на почве совместной выпивки или каких-либо пакостей. У них вечно возникали какие-то взаимные счеты и претензии, старослужащие глядели на молодых косо - если вообще глядели…
У нас же в "разведке" господствовало взаимное добродушие. Даже когда были серьезные основания затаить досаду на товарища, напряжение быстро рассасывалось само по себе. На втором году службы со мной случилось то, чего больше всего боятся все радиотелеграфисты: я "сорвал руку". Причину так и не понял: то ли слишком быстро стремился нарастить скорость передачи на ключе Морзе, то ли утомил кисть на земляных работах. Моим постоянным напарником в радиообмене был Петя Попович. Летом 1955 года мы с ним быстро и дружно сдали все нормативы на звание радистов 3-го класса, а в
1956-м оба готовились эту классность повысить на ступень. Но тут-то со мной и "случилось". И при каждом сеансе связи рука быстро уставала, переставала меня слушаться, я часто ошибался, и на так называемые "РПТ" от моего партнера (кодовая фраза, означающая по-французски repetez - "повторите") - уходило драгоценное время.
Мой Попович нервничал, из-за меня не укладываясь в норматив. И однажды. не выдержав, послал мне сигнал "ЩЕМ", т. е. "смените радиста" - получить такую фразу у радистов считается позором. Я тоже вспылил и ответил не предусмотренной "Наставлением по радиосвязи", однако понятной каждому русскому человеку аббревиатурой "ПНХ". Сеанс был прерван. За мат в эфире меня могли посадить на "губу", но обошлось: видно, контролирующий "слухач" нарушение проворонил. В это время мы с Поповичем находились в восьми километрах друг от друга, при встрече же лишь посмеялись: я понимал обоснованность его беспокойства - сочувствуя мне. он не хотел терять из-за меня возможность совершенствования мастерства. Кончилось тем, что Петро выполнил норматив на 2-й класс в паре с другим корреспондентом, а я так и остался на прежней позиции, - впрочем, ничего при этом не потеряв. К "октябрьским" праздникам меня даже хотели сделать ефрейтором, но сравняться в звании с фюрером Германии мне так и не удалось: перескочив через сержантство, я к тому времени сдал на первичное офицерское звание…
В нашем взводе служили люди очень разные - и по национальности, и по возрасту, и по уровню развития. Был даже дебильноватый Масалитин
- колхозник из русского села Сумской области. Маленький, нескладный, с серыми обманчиво подслеповатыми глазами (видел-то ими хорошо, но из-за бесцветных зрачков казалось, что на них бельма), он был дурашлив и туповат. На "гражданке" работал прицепщиком, но хвастался, что и трактором управлять может. Стали его разоблачать:
- Да знаешь ли ты хотя бы, что такое лошадиная сила? Ну, сколько в ней килограммометров в секунду?
- А эт-то, - сказал Массалитин, по обыкновению, заикаясь, но самоуверенно,. - эт-то с-смотря к-какая л-лошадь!
Как-то раз он получил письмо от землячки и стал читать вслух:
- "Здравствуй, Миша Масалитин Митрохванович!"
Дальнейшие слова потонули в громовом хохоте. Так потом мы его и называли: "Масалитин Митрохванович".
На стрельбище он всегда палил из своего "Калашникова", плотно зажмурив глаза. Вечно попадал впросак,. а иногда схлопатывал заслуженную оплеуху. Как-то раз, подходя к столовой, наш строй обогнал двух-трех молодок. Кто-то из строя, охальничая, крикнул им:
- Эй, двустволки!
- Ц-централки! - "уточнил" Масалитин, по обыкновению своему чуть запинаясь, и тут же Витька Андреев, человек молчаливый, но скорый на расправу, отпустил ему затрещину. Автор же предыдущей реплики остался без наказания. Неудачнику всегда достается…
До перевода в четвертую батарею служил у нас во взводе "Ось" -
Ваня Бирюков. Кажется, они с "Митрохвановичем" были из одного района. Но Ваня - книгочей, "ума палата", философ, любивший порассуждать. Ходил, как иноходец: левая нога ступает - и с нею в лад движется левая же рука, с правой ногой - рука правая…Еще он напоминал мне идущего на задних лапах гиббона. Голова у Бирюкова - большая и круглая, на лице всегда восторженная улыбка.
Из тех, кто представлен на групповой фотографии нашего взвода, я не рассказывал еще разве что о Лошанине и Нестерове - это были наши
"химики" (противохимическая разведка"), они подчинялись старшему
"химику" полка и к нашему взводу были лишь прикомандированы. Однако фактически мы считали их членами своей семьи. Лошанин был родом из, как он говорил, ЯкутИи, многих прелестей цивилизации просто не знал, и это приводило иногда к комическим ситуациям. Однажды на учениях во время привала, разыскивая емкость с какой-то жидкостью, стал спрашивать:
- Кто видел /алюстру?/ Где-то тут стояла /алюстра…/
Мы не сразу поняли, что он просто перепутал, по сходству звучания, /канистру / с…/ люстрой/! Оба слова были для него новые, одинаково непривычные.
Перед отъездом домой я сфотографировался с двумя замечательными нашими ребятами. Один из них - совсем молоденький Леня Быков, родом, как и Лошанин, откуда-то из срединной Сибири, то ли с Урала, - был отчаянным матерщинником: черные слова так и сыпались из его юных, неиспорченных уст. Тем не менее, это был нравственно чистый, не тронутый ни малейшей гнилью человек. На сборах в Покровке (а Леня тоже был радистом) сержант В. повадился шляться по ночам к какой-то молодке и, являясь рано утром обратно в палатку, устраивал целые отчеты о своих с нею забавах. Леня, трогательно окая, в разговорах со мной сильно его осуждал - и при этом без единого непристойного слова:
- Вот скОтина, - говорил он о сержанте. - Женщина дОверилась, а он языком мОлОтит…
Другой мой сосед на том фото - Володя Григорьев из Кузбасса: один из наших взводных интеллигентов. Немногословный, очень чистоплотный, пунктуально добросовестный, он из солдат еще при мне был выдвинут в младшие сержанты. Умный был и уважительный к людям, - приятно вспомнить. Хорошо, что эта карточка сохранилась; на общем фото
(август 1955) его нет - да и, кажется, быть не могло: он прибыл к нам позже - в осенний призыв того же года.
Жаль, нет на общем фото писаря Тарасова, ставившего всех новоприбывших на пищевое довольствие, а также и другого писаря - бурята Степанова, похожего на всех монголов, человека добродушного, но, как многие добродушные люди, невероятно взрывчатого: однажды в казарме на моих глазах он, повздорив с кем-то, запустил в
"противника" табуреткой, но, как в большинстве таких случаев,
"промахнулся"…
Нет и Вани Конончука - нашего взводного шофера и, в силу своей предприимчивой натуры, "бизнесмена"-фотографа. Фотография была его маленьким, но приятным гешефтом: перемножьте-ка рублей по пять за снимок (а то и по десять) на количество позирующих… Правда, это в ценах еще 1955 года, не 1961-го, так что не пугайтесь… А нет фотографа на снимке по той простой причине, что он ведь и снимал!
Ваня-Трекало, Ваня-Ботало - таковы были его прозвища. Болтун и нахал был ужасный, но именно этим, как ни странно, обаятельный - потому что и нахальство его носило какой-то безобидный, явный, открытый характер. Например, купит Конончук себе баночку "сгущенки", проделает в ней дырочку - и сосет, посмеиваясь. Обсосет, обслюнявит, а потом вдруг оторвется от нее, протянет банку тому, кто в этот момент, сглатывая слюну, смотрит на него с невольной завистью, и, якобы простодушно, предлагает:
- Хочешь?
От вкуснятины редко кто отказался бы. Но приложиться губами к засмоктанной дырочке вряд ли кому приятно… Ваня это понимает - и громко смеется над ситуацией, гордый тем, как он здорово придумал: ни с кем не делиться лакомством!
Вообще-то в армии щедро угощают товарищей, презирают жадных.
Рассказывали такой случай, происшедший в нашем полку за год до того, как мы прибыли. Один прижимистый солдат хранил в тумбочке посылку и по нескольку раз в день улучал момент, чтобы полакомиться содержимым. Забегая в казарму, он открывал замочек на тумбочке своим ключом и, отгораживаясь собственной спиной от возможных претендентов на лакомство, поглощал его сам. Решив проучить сквалыгу, товарищи подобрали ключик, съели содержимое посылки, а в опорожненный ящик посадили кота. В намерении опять отведать вкусненькое, владелец посылки раскрыл тумбочку, и из ящика, радостно мяукая, прямо на него выскочил мнимый "вор"…
*Глава**2**7.**Переписка ефрейтора Поповича*
*с Институтом красоты*
Коренастый и круглый Попович черноволос, и, как у всех чернявых, у него крепкая, жесткая, быстрорастущая борода. В армейских условиях иметь такую всегда хлопотно: бриться приходится при помощи холодной воды, что и малоприятно (особенно зимой), и, главное, малоэффективно. А в палаточных лагерях нет даже тех скудных удобств, какие имеются на зимних квартирах.
Петро вечно строит какие-то прожекты, он недаром читает газеты - у него в голове скопилось множество разнообразных сведений, которые он стремится употребить в дело.
- Рахлин, - обращается он ко мне как к признанному взводному консультанту по всем вопросам. - От, /припустим/, мне, блин-переблин, остозвиздела моя борода. А чи не можно от нее, на хрен, отказаться?
- Петро, ну, сам подумай: что ты несешь? - отвечаю я ему. -
Рассуди: ну, как ты откажешься от бороды? Ну, откажись: а она все равно вырастет.
- /Припустим//,/ ты прав, - отвечает закарпатский украинец
Попович, используя, вместо русского /допустим/, его украинский эквивалент. - А /от/, припустим, чи нема такого /засоба/: вывести у себя на морде волосы совсем на хрен?
Меня тоже захватила эта проблема. Ведь и я - читатель и почитатель новостей, а вынужденно частое бритье и мне доставляет массу хлопот.
- Знаешь, - говорю я своему /корреспонденту/, - в Москве есть
Институт красоты. Я читал - точно есть! Там наверняка имеются по этому делу специалисты. Напиши туда запрос.
- А ответят?
- Петро! - с упреком в голосе говорю я. - Ты в какой стране живешь? /ОБЯЗАНЫ / ответить! Тем более - тебе как военнослужащему.