Раткевич Элеонора. Меч без рукояти (Деревянный меч - 3)

   - Я-то вижу, - вновь взревел хозяин. - Ходить как все добрые люди так больной, а заведение мое громить - так здоровый! Да еще и ухмыляется, погань такая!
   Действительно, на бледной от боли физиономии Байхина зияла неподвижная, как горный каньон, улыбка. Хэсситай мельком взглянул на нее, стиснул зубы и медленно, с расстановкой, выдохнул.
   - Это он от боли, почтенный, - мягко и убедительно произнес Хэсситай. - Не в себе парнишка. Ну, что с него взять...
   Байхин уже сообразил, что первое правило киэн - улыбаться всегда и везде - на сей раз в кои-то веки дало осечку. Но согнать со своих уст неуместную улыбку он не мог никак, даром что настроение у него было отнюдь не радужное. Он был уверен, что не видать им с Хэсситаем вожделенного отдыха, как ушей своих, после всего, что он умудрился натворить. Людей перепугал, уйму хорошей еды поперепортил - а тут еще ухмылка эта проклятая приклеилась к роже, хоть отдирай ее... Выкинут их с Хэсситаем на пару из этого заведения... да еще и из села, пожалуй, прогонят. Вот как есть выкинут. Ох и тяжко же придется тому бедолаге, что их выкидывать станет! Ему ведь, горемычному, Байхина на своем горбу вверх по лестнице переть, и никак иначе. Своим ходом Байхин отсюда не уйдет. Сил не хватит.
   Возможно, что хозяину это нехитрое соображение тоже в голову пришло а может, и Хэсситаевы уговоры действие возымели: опытный киэн ведь не только шарики в воздух кидать горазд, он и в житейских делах кое-что смыслит. К величайшему удивлению Байхина, Хэсситай не только уговорил взбешенного хозяина предоставить мастеру киэн и его растяпе-ученику комнату сроком на два дня, но и по части возмещения убытков доторговался до вполне приемлемой суммы. Более того, хозяин самолично помог Хэсситаю взгромоздить Байхина вверх по второй лестнице, ведущей из подвала в дом. Не иначе, опасался, что без его присмотра постояльцы и в доме разгром учинят.
   Когда хозяин закрыл за собой дверь, Байхин шумно вздохнул. Хэсситай ответил на его виноватый взгляд чуть заметной ухмылкой.
   - Умойся, - велел он.
   Байхин кое-как ополоснулся из ведра водой, предназначенной для омовения дорожной грязи. В городе ему для умывания пришлось бы тащиться до ближайшего колодца. По счастью, хозяева сельских постоялых дворов, отнюдь не уверенные, что усталый после долгого пути постоялец не завалится в чистую постель немытым, мудро содержали хоть самый немудрящий умывальный прибор прямо в комнате: уж коли за водой ходить не надо, авось посовестится путник постель марать.
   - Горе ты мое, - вздохнул Хэсситай, когда Байхин с блаженным стоном облегчения распростерся на кровати. - Кости хоть все целы?
   Байхин утвердительно кивнул.
   - Это же надо так сверзиться! - покачал головой Хэсситай. - Да еще с такой благостной улыбочкой... нашел, когда улыбаться!
   - Ты же мне сам сегодня утром говорил... - напомнил Байхин.
   - Говорил, - обреченно протянул Хэсситай. - А если я тебе скажу, что летом в озере плавать приятно, ты что же, в расплавленный металл поплавать прыгнешь? Надо ведь и соображение иметь!
   - Я и соображал, - неохотно признался Байхин. - Я думал, если я вид сделаю, будто мне не больно, так надо мной только посмеются, что упал... ну, как над недотепой... глядишь, все и обойдется...
   - Посмеются? - прищурившись, переспросил Хэсситай. - Да ты хоть видел, как на тебя люди смотрели, недоумок несчастный? Они ведь решили, что насмерть парень убился! Как только не помер никто с перепугу...
   - Странное дело, - понуро произнес Байхин. - И непонятное. Ты мне вот что объясни: почему, когда ты падаешь, люди смеются, а когда я падаю - за сердце хватаются?
   - Потому что я не падаю, - отрезал Хэсситай.
   Байхин умолк. Во-первых, тон Хэсситая к продолжению разговора не располагал, а во-вторых, тут было о чем подумать.
   Глава 4
   Байхин над словами Хэсситая призадумался очень даже крепко. Времени у него было предостаточно: вечер, ночь и последующие сутки - ровно настолько он с Хэсситаем застрял на постоялом дворе. Байхин настолько погрузился в свои размышления, что Хэсситаю повиновался почти безотчетно, а оттого и безропотно: отсыпался, отъедался, просто отлеживался. Хэсситая его кротость насторожила, а когда Байхин без единого возражения согласился пожертвовать отдыха ради вечерним уроком и по канату не ходить, Хэсситай и вовсе запоглядывал на него с подозрением: слишком уж ему было памятно, чем закончилось столь же безоговорочное подчинение Байхина так недавно. Байхин же его косых взглядов и вовсе не замечал. Он так ревностно обматывал целебными припарками свои больные ноги, словно его ничто больше в целом свете не интересовало. Хэсситай окончательно утвердился в мысли, что его подмастерье собирается предпринять нечто несусветное. Днем он без особой надобности комнату старался не покидать, а ночью выспался прескверно, ибо спал вполглаза: Байхина в таком состоянии не следовало оставлять без присмотра.
   Наутро третьего дня, когда обоим киэн пришла пора собираться в дорогу, а ничего непотребного вроде бы не случилось, Хэсситай вздохнул с облегчением: похоже, присмирел парень, за ум взялся. И ноги свои в порядок привел. Теперь Хэсситаю уже не придется тащиться по дороге со скоростью объевшейся улитки. Конечно, ради ученика ему пришлось задержаться дольше, чем он рассчитывал, но дело того стоило: теперь, когда Байхин вновь в состоянии передвигаться, упущенное время они наверстают с лихвой.
   Теперь главное - побыстрей дорожные сумки собрать да себя в порядок привести, и в путь.
   Вот Байхин и поспешает со сборами. Да как старательно! Какой глянец на себя навел - глазам больно смотреть! Кафтанец свой холщовый препоясал с особым тщанием, складки заложил одна к одной - ну совсем как хайю выглядит, если особо не приглядываться. Главное, что и цвет подходящий - если с натяжкой, то его вполне можно назвать синим. И волосы парень причесал на воинский манер, даже с головной повязкой расстался, хотя она в пути куда как удобнее парадной воинской заколки. А стать, а выправка... ну ни дать ни взять - младший сынок из семьи какой-нибудь захолустной родовитой знати. Из тех, что обедают раз в три дня, а зубочисткой во рту орудуют по три раза на дню. Словом, если бы гонором можно было наполнить кошелек, парень всю столицу скупил бы, да еще на мелкие расходы бы осталось. Ну да это можно понять. Прилюдно ляпнуться с лестницы вверх тормашками - каково это воину, пусть даже и бывшему? Наверняка сейчас его достоинство страдает мучительно, кроваво страдает... вот и пытается бедняга восстановить его хотя бы в собственных глазах. Пусть пытается. Выглядят его потуги забавно, но вреда от них никакого.
   Однако Хэсситай ошибался. Байхин даже и не думал лелеять ушибленное чувство собственного достоинства. Другое у него было на уме.
   Днем он бодро вышагивал рядом с Хэсситаем, насвистывая какой-то озорной мотивчик. Но ближе к вечеру, когда киэн уже настолько приблизились к городской стене, что ворота в ней были отчетливо различимы, Байхин задумчиво высвистал какую-то особо замысловатую фиоритуру и разом смолк. Лицо его сделалось сначала отрешенным, а потом приняло выражение такого холодного высокомерия, что Хэсситай встревоженно покачал головой. Полно, да не ошибся ли он, приняв парня своим учеником? Может, нужно было гнать его в три шеи, пока не поздно? Подумаешь, с лестницы свалился всего-то навсего... и как же его задело за живое. А ведь для киэн вечно больное ущемленное самолюбие - непозволительная роскошь.
   - Где мы собираемся расположиться? - повелительно и холодно спросил Байхин, опуская ресницы, словно бы он взирал на Хэсситая сверху вниз, едва ли не с подножия трона.
   - В "Свином подворье", - невозмутимо ответил Хэсситай. Вообще-то он собирался избрать совсем другой постоялый двор, но для сопляка, готового лопнуть от вельможной спеси, заведение с названием "Свиное подворье" самое подходящее место. Пусть охолонет малость.
   - Согласен, - милостиво кивнул Байхин.
   Добро же, малыш. Я не я буду, если не запихаю тебя в самую свинскую комнату этого подворья.
   "Свиное подворье" оправдывало свою вывеску. Прадед нынешнего хозяина нажил недурное состояние, торгуя закопченной особым образом умопомрачительно вкусной свининой. На часть вырученных денег он открыл небольшой постоялый двор, где проживающие могли вдоволь наесться все той же копченой свинины. А поскольку плату за нее хитроумный свиновод взимал с постояльцев меньшую, нежели с простых покупателей, то комнаты "Свиного подворья" не пустовали. Покупным мясом шустрый старикан брезговал, и свиней своих откармливал исключительно сам. Помещение для них - к слову сказать, куда более обширное, чем для постояльцев, - он отвел на заднем дворе, но предвкушающих, а тем более вкушающих знаменитую ветчину путников это соседство не смущало. Живность свою старик содержал в отменной чистоте, так что от избытков запаха не страдал никто, а некоторые даже находили особую приятность в том, что со стороны заднего двора постоянно доносится неумолчное, как шум прибоя, жизнерадостное хрюканье.
   Поскольку от добра, как известно, добра не ищут, сыновья оборотистого старика не изменили отцовскому промыслу. И сыновья их, и внуки продолжали по-прежнему ревностно холить своих упитанных свинок и потчевать постояльцев восхитительной ветчиной, принесшей в семью достаток. И по-прежнему доносилось со стороны заднего двора могучее хрюканье, перемежаемое то и дело заливистым тявканьем: собак на "Свином подворье" водилось множество. Постоялец - он ведь разный бывает: иному мало копченой поросятники, он и поросеночка норовит под полой унести. Конечно, настоящую могучую псину охранять свиное поголовье не поставишь: неровен час, еще цапнет будущую ветчину за жирненький бочок, а то и в посетителя вцепится. Нет, хозяева "Подворья" настоящих сторожевых собак не держали. За свиньями надежно присматривали пушистые беленькие созданьица из тех, кого владельцы огромных цепных псов с нескрываемым презрением именуют пустолайками. Но здешние собачонки вышколены были отменно и попусту лаем не разражались. Конечно, одинокий заполошный собачий визг вполне мог означать: "Ну и свинья же ты, свинья! Весь хвост отдавила!" Но уж слаженный перелай нескольких возмущенных комочков шерсти означал только одно: вторжение в святая святых свинячьего царства злонамеренного незнакомца. Хорошие были собачки, веселые, ласковые. Постояльцы их охотно подкармливали, старались не наступить на хвост по забывчивости - впрочем, собачки всегда вовремя напоминали о себе коротким негодующим взвизгом. Ну а Хэсситай благодаря выходке Байхина так и вовсе запомнил их на всю оставшуюся жизнь.
   Как и в большинстве городских гостиниц и постоялых дворов, трапезная зала располагалась на нижнем этаже. Обычно стоит лишь дверь распахнуть, чтобы шагнуть из уличного гама в кухонный чад. Но прадедушка-свиновод рассудил иначе. Добрую половину дохода "Свиное подворье" получало не от постояльцев, а от завсегдатаев трапезной. По большей части то был народ солидный, любители поесть плотно, основательно и неторопливо. А о какой такой основательности может идти речь на обычном постоялом дворе? Не успел ты за столом расположиться - а позади тебя то и дело хлопает дверь, народишко посторонний туда-сюда шмыгает, а потную спину охлестывает неугомонным сквозняком? Где уж тут неспешно насладиться куском нежно-розовой или медово-коричневой свинины? Несолидно и необстоятельно. Эдакого безобразия даже самый верный завсегдатай не выдержит. Так что если хочешь остановиться на "Свином подворье", мил-друг, будь любезен прямо с улицы подняться наверх, на второй этаж, пройти по галерее, а уж тогда по узенькой лесенке, ведущей с галереи в трапезную, - милости просим. Ни шума уличного, ни грязи, ни попрошаек и безденежных зевак. Благодать, да и только. К таинству поглощения пищи вот уже четыре поколения владельцев "Подворья" относились благоговейно.
   Хэсситай на галерее замешкался на долю мгновения, чтобы поправить на себе дорожный кафтан, - вот Байхин его и опередил... во всяком разе, так Хэсситаю в тот момент показалось. Он только и успел досадливо фыркнуть, когда мимо него величественным шагом прошествовал Байхин, отворотя в сторону лицо, бледное и высокомерное, словно иссеченная из самолучшего мрамора храмовая маска Демона Гордыни. А еще секундой позже надменный демон неловко подвернул ногу и ссыпался вниз по лестнице.
   Хэсситай так и замер. Нескончаемо долго, словно во сне, Байхин рушился вниз, ступенька за ступенькой, и его падение сопровождалось нелепым дробным "бум... бум... бум..." - и при каждом таком "бум" оцепеневший Хэсситай ждал треска сломанных костей... но нет, хвала Богам... и снова нет... только в ответ на очередное "бум" в груди у Хэсситая тоже бухает по ребрам и замирает... бухает и замирает... После четвертого "бум" Хэсситай перекинул ногу через перильца и спрыгнул с галереи вниз, между столов, чтобы подхватить Байхина, - и только тогда понял, что спасать этого мерзавца вовсе не требуется.
   Приземлился Байхин на четвереньки, нос к носу с беленькой собачонкой. Псинка от неожиданности даже не тявкнула, а тоненько икнула и присела на задние лапы. Подался чуть назад и Байхин, отклячив задницу и задрав голову. Рожа у него была глупая донельзя. Словно бы молодой кичливый аристократ недоуменно вопросил самого себя: "Как, и это посмело произойти со мной?" да так и застыл; и только потом до него медленно-медленно с превеликим трудом начало доходить, что именно это с ним и произошло. Стыд, спесь, смятение... о, на лице Байхина можно было прочесть много всякого - на любой выбор. Он был смешон, смешон невероятно, как бывает смешон всякий напыщенный гордец, угодивший в нелепую ситуацию, да еще на глазах у презираемых им людишек. Великолепный господин воин - и маленькая такая собачка... беленькая такая... с хвостиком и лапками... По трапезной прокатился сдавленный смешок. Может, им бы дело и ограничилось... но тут собачонка оправилась от пережитого испуга и рявкнула возмущенным фальцетом - а Байхин, округлив бессмысленные глаза, невыразимо жалостно произнес с горьким недоумением безнадежного полудурка тонким-претонким протяжным голосом: "тя-я-яф..."
   Трапезная взорвалась хохотом. Хозяин аж пополам перегнулся от смеха а поскольку стоял он с подносом в руках, то прямехонько лбом в поднос (по счастью, пустой) и угодил. Звон раздался не хуже, чем от храмового гонга. Даже новый взрыв смеха не сумел заглушить его.
   И тут Байхин встал, отряхнулся, подошел к Хэсситаю и спросил, чуть задыхаясь: "Ну как, мастер? Получилось?"
   - Получилось, - сдержанно ответил Хэсситай. Больше всего ему хотелось свернуть ученику шею - и за "мастера", и за все остальное... но не при людях же.
   Когда спесивый молодой воин словно по волшебству преображается в улыбчивого парня, трудно не уразуметь что к чему.
   - Киэн, значит? - благодушно спросил хозяин у Хэсситая: ведь именно его только что поименовали мастером, да и годами он явно постарше будет.
   - Киэн, - ответил Хэсситай.
   - А это, стало быть, ученик ваш? - поинтересовался смешливый хозяин. Так сразу и не догадаешься. Хорошо парень работает. Всех нас провел!
   - Работает неплохо, - небрежно кивнул Хэсситай. - Только вот вечно забывает, как отработает, публике поклониться...
   И с этими словами Хэсситай звучно припечатал мощной дланью Байхинов загривок. Байхин охнул и склонился под увесистым тумаком. Поклон его был встречен такими одобрительными возгласами, что Хэсситаю пришлось незаметно дать ученику тычка, чтоб распрямиться не забыл.
   Ох и разнос устроил Хэсситай - вообразить себе страшно!
   - Балбес! - шепотом орал он. - Недоумок! И где ты только такого нахватался? Ах ты маленький мерзавец!
   Байхин выслушивал мастера на удивление спокойно и лишь в ответ на эти последние слова чуть заметно повел плечом: Хэсситая и самого ростом Боги не обидели, а Байхин его выше на добрую ширину ладони - какой же он маленький? Он вовсе даже большой мерзавец.
   - Ну, что смотришь на меня, как тигр на капусту? - внезапно спросил Хэсситай. - Я тут распинаюсь, а тебе и дела нет!
   - Говори что хочешь, - покаянно улыбнулся Байхин. - Самого страшного слова ты так и не сказал, а остальное...
   - Какого слова? - против воли заинтересовался Хэсситай.
   - Бездарность, - очень тихо произнес Байхин.
   - Еще недоставало, чтоб я душой кривил, - возмутился Хэсситай. - Не сказал - и не скажу. Нет, ты не бездарность, ты хуже!
   Байхина оторопь взяла. Он не мог взять в толк, похвалил его мастер на свой язвительный лад или ругательски изругал. Вот и пойми, что теперь делать - то ли радоваться, то ли огорчаться, то ли спросить напрямик, что может быть хуже бездарности, то ли просто помалкивать.
   - Ты хоть понимаешь, что все могло обернуться совсем иначе? - ядовито поинтересовался Хэсситай. - Ладно еще, тебе собачонка подвернулась. А не окажись собачонки, что бы тогда делать стал - об этом ты подумал?
   - Что-нибудь, - пожал плечами Байхин. - Конечно, с собакой мне просто повезло...
   - Просто?! - взвыл Хэсситай. - Нет, парень, ты безнадежен. "Просто", подумать только! Не бывает у киэн "просто везения". В нашем деле мало одного таланта, мало работы, мало упорства - нужна еще и удача. Или у киэн есть удача, или это не киэн. А ты... да я от тебя скоро поседею! Ты удачлив, ты умеешь не упустить своей удачи - и ты совершенно не в состоянии осознать это своей безмозглой башкой! Теперь-то я понимаю, почему ты дважды с лестницы навернулся вниз головой, а дурее не стал. У тебя же там мозгов столько, что клопу насытиться не хватит! Да нет, какие мозги - у тебя промеж ушей одна сплошная кость!
   Он яростно выдохнул и замолк. Байхин было решил, что выволочка окончилась, но вместо облегчения испытывал неловкость: молчание затягивалось, и Байхин словно на иголках сидел, не смея ни встать без дозволения мастера, ни испросить дозволения. Он смутно догадывался, что подобная просьба у Хэсситая восторга не вызовет.
   - Ты нарочно из себя спесивца корчил, или это тоже само собой получилось? - нарушил молчание Хэсситай.
   - Нарочно, - охотно ответил Байхин. - Это я еще на прошлом ночлеге придумал. Правда, что дальше делать, толком не решил. Собирался на себя поднос с едой вывернуть или еще что в том же роде. Это мне просто... - он замялся, судорожно глотнул воздух и, чуть покосившись на Хэсситая, торопливо поправился, - в общем, повезло мне с лестницей. Я ее как увидел, решил другого случая дураком себя выставить не дожидаться. Так она славно к моей придумке подходила. Это же смешно: гордый господин воин - и вдруг чебурахнулся вверх тормашками...
   - Смешно, - задумчиво согласился Хэсситай. - По правде говоря, у тебя другого способа людей рассмешить и не было. Сам по себе ты ведь не смешной. Вот хозяин здешний, этот - да, смешной. Забавный. А ты? Высокий, ладный, плечистый, да и с лица недурен - что тут смешного? Тебе обычные клоунские штучки не годятся - свои придется придумывать. И одну ты уже придумал. Высокомерный напыщенный придурок... да, пожалуй, эту маску тебе и стоит разрабатывать... эдакий самовлюбленный мускулистый балбес... Страшно было? - спросил он, мгновенно меняя тему.
   - Очень, - сознался Байхин. - На верхней ступеньке когда стоял, так на меня накатило... чуть было и в самом деле не грохнулся... а потом вроде и ничего.
   - Везучий ты, - усмехнулся Хэсситай. - Ладно. Вот мы завтра твое везение и проверим.
   - Ты о чем? - удивился Байхин.
   - Будешь завтра со мной работать, - пояснил Хэсситай.
   - Но я же почти ничего не умею, - ужаснулся Байхин.
   - Вот это самое "почти" и делать будешь, - безжалостно ответил Хэсситай.
   - Да ведь я тебе все представление испорчу...
   - Испортишь, - безмятежно согласился Хэсситай. - Рано или поздно тебе все равно пришлось бы это сделать - так отчего не сейчас? Раз уж ты так нравишься зрителям...
   Байхин зарделся и опустил голову.
   - На самостоятельную работу ты пока не тянешь, но и оставлять тебя без дела нельзя, - продолжал Хэсситай. - Не то сбесишься. Самая пора тебя на публику выпускать, пока ты еще чего-нибудь не вытворил.
   Он встал и потянулся.
   - Так что сегодня урока не будет, - заключил он. - Завтра перед работой потренируешься. А сегодня тебе надо выспаться... да и мне тоже. Я с тебя, паршивца, двое суток глаз не спускал.
   Байхин безропотно выпил отвар сон-травы и золотистого лисичника, велел себе не думать о том неизбежном, что поджидает его завтра на городской площади, укутался поплотнее одеялом - и все же не смог уснуть.
   - Что ты все вертишься? - сонно спросил Хэсситай из противоположного угла комнаты. - Спи, кому велено...
   Байхин приподнялся на локте.
   - Я вот все думаю, - отозвался он, - что же это может быть такое, что хуже бездарности?
   - Талант, - отрезал Хэсситай, завернулся в одеяло и мгновенно заснул.
   Наутро Байхин, казалось, нимало не был встревожен предстоящим выступлением. Но Хэсситай его уравновешенностью не обманывался. Он-то прекрасно знал, что сейчас испытывает его ученик. Спокойствие Байхина было подобно протаявшей изнутри сосульке - холодное, ослепительное и обманчиво прочное, а на деле готовое разлететься вдребезги. Оно могло ввести в заблуждение разве что самого Байхина. Привычка подавлять страх, столь естественная для воина, сыграла с парнем дурную шутку: он боялся, сам того не замечая. Накануне решительной схватки воля напрочь отсекает разум от всего остального тела, не давая ему осознать, как мучительно тянет под ложечкой, а то и подташнивает, как немеют плечи и потеют ладони. Неплохая привычка для воина - но для киэн, тем более для начинающего, очень скверная. Ведь воину во время битвы бояться некогда: надо защищаться и нападать. А вот у киэн времени, чтобы испугаться, предостаточно. Неосознанный страх может помочь воину перемахнуть через широченную пропасть - и тот же самый страх заставит киэн грохнуться и сломать себе шею на ровном месте. Первое выступление не похоже на бой, хотя бы и первый. Ни одному новичку, даже самому трусливому, двое противников не покажутся войском - а начинающему комедианту десяток зевак почудятся тысячной толпой. Воину достаточно на время забыть о своем страхе - а комедиант обязан осознать его заранее и преодолеть.
   - Ешь, - потребовал Хэсситай, приметив, что еды в миске Байхина не убавляется.
   - Да не хочется что-то, - смущенно улыбнулся Байхин. Ну так и есть, мутит парня вовсю.
   - Натощак работать собрался? - прищурился Хэсситай. - Ну-ну. Интересно, сколько ты продержишься, пока голова не закружится от слабости. И нечего рожи строить! Лопай, кому говорят! Еще недоставало, чтоб ты прямо на канате от голода сомлел.
   Упоминание о канате подействовало. Байхин томно посмотрел на свой завтрак, вздохнул и откусил маленький кусочек лепешки.
   - А не отяжелею? - спросил он, нехотя ковыряясь в миске.
   - Не с чего, - успокоил ученика Хэсситай. - Я ведь тебе самую малость и даю. Ты на мою миску посмотри.
   Действительно, покуда Байхин пялился на еду, Хэсситай успел одолеть вдвое большую порцию - тоже, впрочем, не способную толком насытить.
   - Тут едва хватает червячка заморить - но уж это ты обязан съесть дочиста. И поторапливайся.
   - Миску вылизать? - хмуро съязвил Байхин.
   - Да нет, - спокойно отпарировал Хэсситай. - Не успеешь.
   Байхин осекся и принялся за еду.
   Хэсситай тем временем раскрыл свою котомку и извлек из нее несколько маленьких коробочек, склянку с маслянистой жидкостью и пару кистей.
   - Поди сюда, - окликнул он Байхина, едва тот встал из-за стола.
   - Что это? - недоуменно спросил Байхин: никогда еще он не видел Хэсситая за подобными приготовлениями.
   - Это для тебя, - ответил киэн. - Ну-ка поверни лицо к свету... вот так.
   Он всунул в руку Байхину маленькое, тщательно отполированное зеркало.
   - Смотри и запоминай, как это делается, - велел он.
   Не давая озадаченному Байхину опомниться, Хэсситай быстро протер его лицо жидкостью из склянки, потом набрал кончиками пальцев краску из коробочки и принялся растирать ее легкими энергичными движениями.
   - Я что, уличная девка, чтобы краситься? - проворчал Байхин, когда Хэсситай нанес ему на скулы румяна.
   - Что ты сказал? - опасным тихим голосом поинтересовался Хэсситай. - А ну-ка повтори.
   - Но, мастер, - губы Байхина дрогнули, голос сорвался, - ты ведь сам лицо не красишь. Зачем же...
   - А затем, что ты столько лет на свете не живешь, сколько я на площадях провел! - рявкнул Хэсситай. - Вот когда отработаешь с мое, опыта поднаберешься, тогда и выступай хоть с голым лицом, хоть с голым задом! А сейчас я тебя с голым лицом не выпущу, так и знай! У тебя такая рожа, что ее не на площади в пору выставлять, а на вывеске похоронных дел мастера! С подписью: "Нашими усилиями ваши покойники выглядят совсем как живые". Умничать вздумал! Будешь краситься?
   - Да, - виновато прошептал Байхин. - Прости.
   Хэсситай сердито хмыкнул и обмакнул кисть в краску.
   - Притом же я буду стоять всего-навсего на помосте, - произнес он уже почти спокойно, - а ты на канате. Тебя снизу видно плоховато. Не заставляй зрителей напрягать зрение, чтобы рассмотреть твое лицо, - иначе на него они и будут пялиться. А смотреть должны на твои руки. - С этими словами Хэсситай обвел глаза Байхина вдоль ресниц четкой темно-синей чертой. Понял?
   - Да, - чуть слышно выговорил Байхин.
   Путь до городской площади - три с половиной улицы и ветхий, пропахший плохо отстиранным бельем переулок - показался Байхину нескончаемым. Он шел, не разбирая дороги, не глядя ни под ноги, ни по сторонам, ни даже перед собой; взгляд его неприкаянно болтался туда-сюда, как развязавшийся ремешок сандалий. Стыд согнал всякое подобие румянца со щек, и оттого наложенные на скулы румяна заполыхали особенно ярко. Нарисованное лицо словно бы плыло по воздуху само по себе, отделившись от Байхина, подставляя солнечным лучам то висок, то улыбку, - а из-под него явственно проступала свинцово-бледная маска, размалеванная стыдом... и где-то под ней таилось еще одно лицо, подлинное, незримое.