Разумихин Ал. Короткая жизнь

   - Венета!
   Обнял жену. При всех. Чего почти никогда не случалось. Прижал к себе, как если бы прижимал нечто хрупкое, что легко сломать.
   - Я скоро вернусь...
   И ушел. Ему предстоял путь на самый, если так можно выразиться, пик восстания. Ушел в Историю.
   ...Плицы огромного белоснежного парохода тяжело шлепали по воде. Пароход носил имя "Радецкий", он принадлежал Австрийскому пароходному обществу и шел в Вену, неторопливо поднимаясь вверх по Дунаю, останавливаясь у каждой пристани.
   Не успевали матросы закрепить на пристани швартовы, как пассажиры победнее сразу устремлялись к сходням. Палубным пассажирам хотелось поскорее очутиться на борту, чтобы захватить себе место, - не под солнцем, оно уже припекало совсем по-летнему, а в тени, где можно было и закусить в прохладе, и выспаться.
   На каждой пристани садились группы сезонных рабочих, обычно безземельные румынские, а чаще болгарские крестьяне, отправляющиеся на заработки в Сербию, в Австрию и даже в Италию. Эти неимущие батраки приносили пароходству дохода больше, нежели привилегированные пассажиры, ведь в третьем классе народу едет всегда во много раз больше, чем в первом.
   А этот рейс для "Радецкого" удачен, как никогда. Наплыв сезонников был особенно велик. По десять-пятнадцать человек садились на каждой остановке. Обычные крестьянские парни в овчинных куртках и широких штанах из домотканого сукна. Разве что багажа у них на этот раз вроде как побольше. Видимо, мало надеясь на хозяйский инвентарь, они прихватили с собой собственные лопаты, мотыги и грабли, что именно - рассмотреть было нельзя, все тщательно обвернуто мешковиной и перевязано веревками. Трюм уже переполнен говорливыми, шумными людьми, стронувшимися из родных мест на поиски заработков и счастья.
   В первом классе пассажиров совсем немного. Правда, в Журжево к ним присоединились еще два господина. Один из них - видный, высокий красавец с черной ухоженной бородой - сразу привлек внимание капитана Эрландера. Что-что, а у него наметанный глаз, из толпы пассажиров он всегда умел выделить тех немногих, кто заслуживает особого обхождения.
   Рейс продолжался. Все как всегда: пассажиры прогуливались на палубе, в салоне официанты накрывали столы к обеду, на корме играли в кости. Но капитану показалось, что на пароходе что-то... Эрландер сам не очень-то понимал, что изменилось на пароходе, но чувствовал: что-то изменилось. Даже в третьем классе пассажиры вели себя не так, как обычно, не пили, не шумели.
   Ближе к ночи полил частый весенний дождь, лиловая тьма становилась все непроницаемее. На борту зажгли сигнальные огни, и "Радецкий" прямо посреди реки стал на якорь. Пассажиры стали расходиться из салона по своим каютам. Капитан пожелал гостям "Радецкого" доброй ночи и тоже отправился к себе. все предвещало спокойный и хороший сон.
   Спустились к себе в каюту и два пассажира первого класса, поднявшиеся на борт в Журжево, - два брата, Христо и Кирилл Ботевы. Четники, под видом сезонных рабочих заполнившие пароход, тоже укладывались спать. Никто не догадывался, что на пароходе ночуют двести гайдуков, собравшихся на войну.
   Ночь. Спят пассажиры. Спят матросы и официанты, кочегары и горничные, спит капитан Эрландер. Не спят лишь помощник капитана в рубке и дежурный матрос на корме. Да еще в своей каюте не спит Ботев, поразивший капитана своей элегантностью.
   Тяжело вздыхает приглушенная машина. За иллюминатором поплескивают дунайские волны. Шумит ветер, проносясь над водой.
   Христо пишет письмо семье:
   "Милая Венета, Димитр и Иванка!
   Простите, что я не сказал вам, куда еду. Любовь моя к вам заставила меня сделать это. Я знал, что вы будете плакать, а ваши слезы для меня очень дороги!
   Венета, ты - моя жена и должна меня слушаться и верить мне во всем. Я просил своих друзей не оставлять тебя, и они должны тебя поддержать. Бог меня сохранит, и, если я останусь жив, мы будем самыми счастливыми людьми на свете. А если погибну, то знай, что я, после родины, больше всего любил тебя,- поэтому береги Иванку и помни любящего тебя
   Христо.
   17 мая 1876
   "Радецкий"".
   На обороте он надписывает: "Это письмо передать жене моей Венете Х. Ботевой, в Бухаресте".
   Затем пишет заметку о высадке четы в Болгарии. Заметку эту он отправит завтра для тех газет, которые пожелают известить своих читателей об этом событии:
   "Сообщение.
   Двести болгарских юнаков под предводительством Христо Ботева, редактора газеты "Знамя", органа революционной партии, захватили сегодня австрийский пароход "Радецкий" и принудили переправить их через Дунай. Они сошли на правый берег между городами Ряхово и Лом, подняли знамя с надписью "Свобода или смерть" и выступили на помощь своим восставшим братьям-болгарам, которые давно борются против пятисотлетнего угнетения за свою человеческую свободу и народные права. Они верят, что цивилизованные европейские народы и правительства подадут им братскую руку помощи".
   Еще он пишет обращение к капитану Эрландеру, не желая подвергать неприятностям человека, пусть даже поневоле оказавшему ему услугу. Пишет по-французски, чтобы обращение легко прочли и в Вене, и в Париже.
   Теперь, кажется, все. Ботев любит законченность в каждом поступке. Теперь можно действовать. Кроме Ботева, никто не знает, где высадится отряд.
   Занимается рассвет, за окном бегут голубые тени.
   Христо трогает за плечо брата. Крепко спит. Молодость!
   - Кирилл, пора!
   Тот вскакивает. Вопросительно смотрит на брата. Нет, уже не на брата, а на воеводу, под чьей командой он пойдет в бой.
   - Иди к нашим, пусть начинают готовиться к высадке.
   Спят еще пассажиры, спит капитан Эрландер, но матросы уже драют палубу и на кухне орудуют повара.
   Кто-то из матросов будит Эрландера:
   - Господин капитан! Идите скорей! Там пассажиры третьего класса заняли кают-компанию второго класса. Они вооружены...
   - Что?!
   Капитан, застегивая на ходу китель, поспешает во второй класс. Дверь в кают-компанию заперта изнутри. Он выходит на палубу и снаружи заглядывает в иллюминатор. В кают-компании происходит нечто странное. Там люди... переодеваются. У них действительно ружья. Неужели собираются грабить пароход?
   Чья-то рука ложится на плечо капитана. Эрландер оборачивается. Как будто он видел этого человека. Но вчера, в толпе пассажиров третьего класса он выглядел смирным батраком, а сейчас... Фуражка, куртка, перетянутая ремнем, за поясом пистолет.
   Солдат, а не крестьянин.
   - В чем дело?
   - Вас зовут в рубку.
   - Кто?
   - Воевода.
   Говорится без угрозы, спокойно и достаточно вежливо. Что ж, в рубку так в рубку...
   Там кроме помощника чернобородый господин, тот самый, что вчера произвел на него приятное впечатление. И вновь метаморфоза! Прямо маскарад какой-то: на нем темно-синяя куртка с золотым шитьем на обшлагах и воротнике, эполеты, брюки с лампасами, лакированные сапоги, на голове барашковая серая шапка с белым пером и кокардой в виде золотого льва и надписью "Свобода или смерть".
   - Вам нет причин волноваться, капитан.
   - Кто вы такой и что здесь происходит?
   Незнакомец достает из-за обшлага сложенный листок и подает Эрландеру.
   - Все, что я мог бы сказать, изложено здесь письменно. Это позволит снять с вас любые обвинения.
   Бородач - может быть, и бандит, но обращается, надо признать, с предельной вежливостью. Эрландер с некоторым облегчением читает поданную бумагу:
   "Капитану и пассажирам парохода "Радецкий".
   Господин капитан!
   Господа пассажиры!
   Имею честь объявить вам, что на борту находятся болгарские повстанцы и я имею честь быть их воеводой.
   Продав свой скот и земледельческие орудия, не жалея усилий, пожертвовав всем своим имуществом, отказавшись от всего, что нам дорого в этом мире, приобрели мы (без ведома и несмотря на преследование властей страны, нейтралитет которой мы всегда уважали) то, что нам было необходимо, чтобы прийти на помощь своим восставшим братьям, храбро сражающимся под знаменами Болгарского льва за свободу и независимость нашей дорогой родины - Болгарии.
   Мы просим господ пассажиров не тревожиться и сохранять спокойствие. Что же касается вас, господин капитан, я, к сожалению, вынужден предложить вам передать пароход в мое распоряжение до нашей высадки, одновременно предупреждая, что малейшее ваше сопротивление поставит меня перед печальной необходимостью применить силу и, против своего желания, отомстить за отвратительное происшествие, имевшее место на пароходе "Германия" в 1867 году.
   В том и другом случае наш боевой клич:
   "Да здравствует Болгария!
   Да здравствует христианская Европа!"
   Х.Ботев.
   17 мая 1876".
   Читая документ, позволявший ему оправдать свои действия в случае, если он пойдет навстречу болгарским повстанцам, Эрландер отметил про себя, что, упомянув о нейтралитете Румынии, бородач позаботился и гостеприимную Румынию избавить от упреков, будто она сквозь пальцы смотрела на поведение болгарских эмигрантов. Он благороден, этот атаман, или как там его... воевода мятежников.
   - Во избежание кровопролития вынужден подчиниться, - ответил Эрландер. - Пассажиры и экипаж полагаются на ваше милосердие.
   Они вышли из рубки и спустились на прогулочную палубу. Апостолов и Войновский уже успели повсюду расставить часовых. Столпившиеся на носу пассажиры растерянно и испуганно глядели на неизвестно откуда взявшихся вооруженных людей.
   - Объясните им положение, - негромко посоветовал Ботев капитану.- Пусть успокоятся.
   - Господа! - обратился к пассажирам капитан Эрландер. - Наш пароход захвачен болгарскими повстанцами. Но прошу не беспокоиться. Мне гарантировали, что никто не будет ограблен и обижен и при первой же возможности мы продолжим рейс. - Он повернулся к Ботеву. - Я вас правильно понял?
   - Да, вы меня верно поняли, - подтвердил Ботев. - Распорядитесь поднять якорь и продолжить движение.
   У Ряхова Ботев остановил пароход и приказал спустить на воду шлюпку. Отправил Кирилла с письмами на берег, дождался его возвращения и велел двигаться дальше.
   Никто из повстанцев не нарушал естественного течения пароходной жизни. Пассажиры могли свободно передвигаться, матросы выполняли свои обязанности, официанты в положенный срок накрыли столы к обеду. Лишь у всех дверей и лестниц встали вооруженные гайдуки, следя, чтобы никто не проник в машинное отделение или на капитанский мостик. Гайдуки даже вступали с пассажирами в разговоры, посмеивались и успокаивали дам, что тревожиться нечего, что повстанцы скоро сойдут на берег.
   А в капитанской рубке Ботев мирно беседовал с капитаном.
   - Вы поставили меня в затруднительное положение, - пожаловался Эрландер, впрочем, без особой обиды.
   - Мы были в еще более скверном положении. И сочли, что это не самый плохой способ перебраться через Дунай.
   - Вам так уж необходимо попасть на турецкий берег? - удивился Эрландер.
   - На болгарский берег, - поправил его Ботев. - Даже более чем необходимо.
   - Турки перестреляют вас.
   - К нам присоединится население, и тогда посмотрим, кто кого.
   - Помилуйте, люди боятся турок.
   - Вы же не побоялись пойти на возможный конфликт с турками, помочь нам.
   - Я подчинился силе. - Эрландер рассмеялся, он сам не понимал чем, но этот повстанческий воевода вызывал у него симпатии. - Вы скажете, где нам надлежит пристать?
   Ботев достал из сумки, висевшей у него через плечо, карту, сверился, взглянул на берег.
   - Вот у этого села. - Ботев подчеркнул название ногтем и показал Эрландеру. - Козлодуй.
   - Даже жаль с вами расставаться, - сказал капитан, отдавая в машинное отделение команду сбавить ход.
   Высадка проходила так гладко, точно гайдуцкий отряд был регулярной воинской частью. Последними с борта парохода сходили Ботев и два его ближайших помощника - Апостолов и Войновский.
   Эрландер по-приятельски протянул захватчику руку:
   - Желаю успеха.
   В свою очередь Ботев достал из нагрудного кармана записку и протянул капитану:
   - На всякий случай наше вам удостоверение.
   Лаконичная записка была написана по-немецки, на родном языке Эрландера:
   "Настоящим удостоверяем, что мы, повстанцы Болгарии, силой заставили капитана парохода "Радецкий" высадить нас в непредусмотренном месте на турецкий берег.
   Воевода повстанцев Ботев".
   - Благодарю, - сказал Эрландер.
   И "Радецкий" пошел дальше вверх по течению. Впрочем, вскоре пришлось вновь стопорить машины. У Лома, от пристани, наперерез пароходу вышла многовесельная лодка, с которой дали предупредительный выстрел, требуя остановиться. С борта парохода легко было рассмотреть в лодке двух турецких офицеров и сидящих на веслах солдат.
   "Радецкий" застопорил ход. Лодка приблизилась к пароходу.
   - Эй! - резко крикнул один из офицеров. - Спустить трап!
   Офицеры поднялись на борт. Один остался у борта, другой подошел к Эрландеру.
   - Капитан? Придется задержаться, - безапелляционно объявил он. - Возле Козлодуя высадилась шайка болгарских разбойников. Сейчас мы погрузим на пароход солдат, и вы доставите нас к месту высадки.
   - Увы, - вежливо произнес Эрландер. - Невозможно.
   - Как это невозможно? - опешил офицер.
   - На борту пассажиры, - объяснил Эрландер. - Я отвечаю за них перед своим пароходством.
   - Однако вы сочли возможным предоставить свой пароход разбойникам?
   - Нисколько. По пути следования я любого пассажира высажу, где только он пожелает. Разбойники, как вы их изволите именовать, пребывали на пароходе в качестве пассажиров и все до одного оплатили свой проезд.
   - Вы напрасно вступаете в конфликт с турецкой армией.
   Эрландер покачал головой:
   - Правительство моей страны не давало мне таких указаний. Я австрийский подданный, пароход принадлежит австрийскому пароходному обществу. И если вы намерены поссорить султана с нашим императором, вы действительно возьмете на себя ответственность...
   Короче, ссылаясь на статус, установленный для судов, курсирующих по Дунаю, Эрландер отказался перевезти турецких солдат до Козлодуя. Благоприятное впечатление, оставленное о себе Ботевым, было таково, что капитан не захотел нанести ему удар в спину. А бумага, предусмотрительно врученная Ботевым, впоследствии помогла Эрландеру оправдаться в том, что он не воспрепятствовал высадке болгарских повстанцев. Да и как он мог этому воспрепятствовать?
   ...Они ступили на желанный берег.
   Гайдуки становились на колени, иные припадали к земле - к своей, родной, болгарской земле, - Мать-Родина! - и целовали ее, и клялись ей в верности, клялись до последнего вздоха отдать ей свое сердце, всю свою кровь!
   Не прозвучало еще никакой команды, но четники уже строились рядами, каждый знал свое место, - чета находилась хоть и на своей, на родной земле, но на земле, захваченной жестоким и беспощадным врагом, отступать было некуда, с минуты на минуту предстоял бой, и оружие было наготове у всех.
   Из-за ближних складских строений появились несколько человек, внешне обычные болгарские крестьяне. Один из них отделился от остальных, почти бегом направился к отряду.
   - Христо!
   - Младен!
   - Наконец-то! Ждем уже четвертые сутки.
   Они обнялись. Это был Младен Павлов, учитель из Козлодуя, завербованный в тайную организацию еще Левским. Ботев уже несколько месяцев как установил с ним связь, и он один, кроме Ботева, был осведомлен о месте и времени высадки четы.
   - Где люди? - спросил Ботев.
   - Собираются у Врацы.
   Именно там Ботев рассчитывал обосновать штаб-квартиру, поднять окрестные деревни, постепенно охватывая восстанием всю Западную Болгарию.
   Младен подозвал парней, вместе с ним ожидавших прибытия четы.
   - Примешь их?
   Они стояли перед воеводой безоружные, с надеждой глядя ему в глаза. Лишнего оружия у Ботева не было.
   - А чем будете сражаться?
   - За оружием дело не станет, - сказал Младен.
   Вместе с парнями он скрылся за строениями, и вторично они появились оттуда с дедовскими саблями и старинными гладкоствольными ружьями.
   Ботев только покачал головой:
   - Что с вами делать...
   Тут Младен подвел к Ботеву оседланного коня - это был прекрасный молодой жеребец вороной масти, достойный того, кому он предназначался.
   - Тебе, Христо, - сказал Младен. - У нас есть еще несколько, но этот тебе.
   Глаза Ботева заблестели - так он был пленен конем; не заставляя себя упрашивать, он принял от Младена поводья и, как заправский кавалерист, вскочил в седло.
   - Двинулись, братья!
   В горы! В горы! В сторону Врацы. Все понимали, какой перед ними лежит путь.
   В Козлодуе гайдуки наскоро подкрепились и двинулись дальше.
   Ближе к ночи их обнаружили черкесы. Завязалась первая стычка. Черкесские части были одними из самых отчаянных и безжалостных в турецкой армии. Но на сей раз то ли их было немного, то ли они лишь хотели заманить гайдуков в горы, отрезав их от Дуная, только после недолгой перестрелки черкесы исчезли так же внезапно, как и появились.
   В этой стычке под Ботевым убили коня. Ботев еле успел спрыгнуть, чтобы не оказаться подмятым лошадью.
   - Плохая примета, спешили в первом же бою, - заметил кто-то за спиной Ботева.
   Ботев быстро оглянулся. Стоявшие позади гайдуки сочувственно смотрели на воеводу.
   - Напротив, хорошая, - пошутил он. - Нельзя будет отступать, без коня далеко не убежишь.
   Движение в глубь страны отвечало планам Ботева.
   Добрались до Баницы и сравнительно спокойно переночевали. Наутро, чуть тронулись дальше, вновь появились черкесы. Опять завязалась перестрелка. Черкесы появлялись, исчезали. То сзади, то спереди завязывались схватки. Они возникали все чаще и продолжались все дольше. Нетрудно было сообразить, что турки подтягивают силы.
   Во время одной из передышек Ботев подозвал пятерых бойцов, самых расторопных и ловких, и приказал им вновь преобразиться в батраков, уйти в сторону от отряда и окольными путями как можно быстрее пробираться во Врацу. Он дал адреса верных людей. Нужно начинать восстание. Пусть вооруженные отряды крестьян и ремесленников выходят на соединение с четой Ботева. Турок надо взять в тиски.
   Христо обнял каждого из посланцев. Вот они скрылись за валунами. Ботев вернулся к отряду, собрал людей.
   - Вы устали, но придется идти, необходимо оторваться от врагов и занять такую позицию, чтобы турки не могли к нам приблизиться, пока не подойдет помощь из Врацы.
   ...Во мраке ночи горными тропами, рассыпавшись цепочками, пробирались четники во Вратчанских горах. К полуночи Ботев нашел искомое плато.
   - Здесь!
   Горная гряда тонула во тьме, и мало что было видно. Тихо было окрест. Только не то плакали ночные птицы, не то постанывали сами горы. Из ущелий подкрадывался ночной холод. Но костров не разжигали, следовало дождаться утра, укрепить позицию и тогда уж думать о горячей похлебке.
   Дремлют четники, прижавшись друг к другу. Многим думается о том, что ждет их завтра. Утренняя заря позволяет осмотреться. Недосчитались нескольких человек: потерялись в ночном переходе, сбились с пути, - среди них и Кирилл Ботев. Лишь бы не попали в руки туркам.
   Повыше, на склоне горы, около старого каштана притулился шалаш и вокруг стадо овец, те тоже просыпаются, посматривая выпуклыми глазами на неведомо откуда взявшихся людей.
   Вместе с Войновским Ботев идет к краю плато и в подзорную трубу рассматривает окрестности.
   Далеко внизу расположились бивуаком, если судить по выкрикам и шуму, башибузуки. В турецком лагере, видно, полыхают костры и снуют у палаток солдаты.
   - Надо воспользоваться передышкой, накормить людей, - говорит Ботев, отходя от обрыва и обращаясь к Апостолову. - Смени охранение, разожгите костры, раздайте продукты.
   К Ботеву подошли руководители подразделений.
   Один указал на овец:
   - Сколько мяса! Перед боем горячая похлебка не помешала бы.
   Ботев обернулся в сторону стада:
   - Прежде пусть люди проверят оружие.
   - А как быть с мясом?
   Все посмотрели на воеводу.
   - Поговорите с пастухом, - дал согласие Ботев. - Объясните ему: мы не турки, за овец будет заплачено.
   Разбрелись по склону горы собирать валежник. Кто-то еще разговаривал с пастухом, другие уже свежевали овец.
   И на турецком, и на болгарском биваках царило спокойствие. Люди, казалось, не помышляли ни о каком бое.
   Тем временем Ботев обследовал плато. Невелико оно было: с одной стороны обрыв, наиболее безопасное место для обороняющихся, с другой - пологий спуск, поросший густым кустарником, хорошее прикрытие для наступающих, отсюда и следует ждать наступления, выше - горный склон, лес, прогалины, камни, отсюда тоже можно ждать опасности, если башибузуки не поленятся обойти гору.
   В стороне нашли пещеру.
   - Здесь разместим штаб, - указал Ботев Войновскому. - Хорошее обозрение, отсюда будем руководить боем.
   Он еще раз указал, где и как расставить людей.
   Только-только приступили к еде. Что может быть вкуснее зажаренного на углях барашка! Но не успели подкрепиться, как свистнула пуля - и не пролетела мимо, убила доброго гайдука. Он так и замер с непрожеванным мясом во рту.
   Еще выстрел, еще. Пули летели сверху. Нет, не поленились башибузуки, одолели перевал.
   Замешательство длилось мгновение. Четники быстро разобрались в обстановке. Последовали ответные выстрелы. Двое или трое из нападавших упали. И атака сразу оборвалась. Турки скрылись за деревьями. Но стрельба с их стороны послужила сигналом тем, кто расположился ниже болгарского лагеря. Оттуда тоже начался беспорядочный, но все учащавшийся огонь.
   Ботев заторопился к тем, кто готовился встретить наступление снизу, Ботев не сомневался, что главное наступление турки поведут от основного лагеря. Он прикидывал, где выгоднее разместить стрелков, как вдруг перед ним появился леший... Тьфу ты, он и вправду точно вынырнул из-под земли, этот пастух в своем грязном, драном кожухе. Зашел откуда-то сбоку и что-то бормотал. Ботев не сразу разобрал, о чем тот говорит. Мелькнула было мысль, что пастух хочет указать, откуда появятся янычары, старик знал здесь каждую тропку.
   - Тебе чего, отец?
   - Деньги.
   Ботев ничего не понимал: какие еще деньги? А старик не отставал, угрожая божьим наказанием, он требовал, чтобы с ним расплатились за взятых овец.
   - Сейчас не до того, отец, - отмахнулся Ботев. - Бой идет, понимаешь? Вот отобьем турок...
   Однако пастух настаивал. Бой его не интересовал. Может, тут всех поубивают в бою, как тогда? Обещал - вынь да положь. И Ботев вынул. Старик мешал, отвлекал от боя, - не отрывая взгляда от турок, следя за их движением со стороны нижнего лагеря, Ботев вытащил бумажник и бросил его на землю, пропади ты пропадом, нечистая сила!
   Наверное, тогда-то Ботев что-то и недосмотрел - вот Атанаса ранили, вот Генчо сразила пуля. Может быть, он успел бы их предостеречь и уберечь, да отвлек проклятый старик...
   Турки двинулись беспорядочным строем.
   Ботев быстро собрал группу четников.
   - Они не ждут атаки. Опрокинем их. Никого не миловать, они заколеблются!
   Турки и впрямь не ждали удара. Шли довольно беспечно, уверенные в своей силе, привыкшие к легким победам над безоружными. Стремительность четников, кинувшихся на них из-за укрытия, принесла первый успех. Болгар было много меньше турок. Но кто считает, сколько на тебя кинулось человек - двое, трое, десятеро, - когда над головой свистят сабли? И турки отхлынули вниз.
   Стрельба сверху тоже вскоре прекратилась: чтобы приблизиться к противнику, туркам приходилось выходить из-за деревьев, и они тут же превращались в мишени. Турки были обозримы, а болгары, прячущиеся за валунами, невидимы. Турки падали, а болгары оставались целы.
   Против уходящего вверх склона Ботев оставил лишь с десяток стрелков, но тех, кто мог на лету подстрелить птицу. Остальные отошли на ту оконечность плато, против которой были сосредоточены главные турецкие силы.
   Ботева - поэта, публициста, писателя хорошо знали читатели газет, издававшихся на болгарском языке. Ботева - политического деятеля знали участники болгарского национально-освободительного движения. Ботева военного руководителя знали только те, кому довелось сражаться под его командованием. Он обладал двумя самыми, пожалуй, ценными для военачальника качествами - умением быстро разбираться в постоянно меняющейся обстановке и страстным желанием уберечь своих сподвижников от гибели.
   "Задача каждого - не только поразить врага, но и сохранить жизнь товарищу, - учил Ботев. - Смерть одного четника наносит удар всему отряду".
   Турки наступали. Волна за волной накатывались они на позиции повстанцев. Стреляли, не жалея патронов. Болгары же вынуждены были беречь патроны, поэтому стреляли только по цели. Сражение продолжалось весь день. Чтобы дать людям хоть немного отдохнуть, прийти в себя, поесть, Ботев регулярно отзывал из боя то один десяток, то другой, а через полчаса возвращал в бой и подзывал других. Не давал передышки только себе. Он и стрелял, и участвовал в рукопашных схватках, делил остатки хлеба, сто раз прикидывал в уме, надолго ли хватит патронов, вместе с Войновским словно заново изучал карту - помощь, помощь нужна из Врацы.
   С наступлением сумерек бой стих. Чудом было, что горстка храбрецов (а их в сравнении с нападавшими действительно была горстка) выстояла. Эх, если бы ночью подошли врачане!
   Наступила тишина. Турки вернулись в свой лагерь. Запалили костры. Неудачные попытки подняться на плато вымотали обе стороны.