Страница:
Джин Реник
Обещания
Ничто так не ранит душу, как нарушенное обещание.
Ничто так не радует, как выполненное обещание…
Джиму и Анни, о ком всегда буду помнить, и моей семье посвящаю…
Глава 1
Обещание любить и лелеять…
По тому, как тень падала на ее лицо, Линна знала, что солнце сейчас усаживается на макушки деревьев, ровной линией стоящих во владениях ее отца на дальнем берегу озера, а когда налетает легкий полуденный ветерок, на воде появляется сверкающая зыбь, и отражение солнца блестящей дорожкой пересекает озеро. В своем детском воображении, не знавшем предела фантазиям, она представляла искрящиеся в волнах лучи света маленькими феями, танцующими на воде. Линна повернулась к солнцу и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своих переживаниях.
Всего в нескольких дюймах от нее сидел Курт. Деревянные планки скамейки слегка прогнулись под его весом. Она слышала, как где-то внизу звучными шлепками разбиваются о пристань набегающие волны. Этот день займет свое место в ряду особенно дорогих и памятных для нее дней.
В то лето, когда ей было четырнадцать, группа бельгийцев из команды Джорджа Вудрафа тянула по мелководью бревна, переправляя их через озеро. Одно из ее последних и незабываемых впечатлений того летнего дня: великолепные лошади сплавщиков поднимают целые фонтаны брызг, переступая в воде огромными копытами.
На следующий год, в конце пронизанного грозами апреля, наступило мрачно-серое дождливое утро, в которое она в последний раз увидела краски окружающего мира. То утро раскололо ее жизнь на две половины, одна из которых стала называться «раньше», а другая — «теперь». И с тех пор только память хранила образы знакомых людей, и мрачные коридоры памяти превратились в своеобразную картинную галерею, где находились живые портреты тех, кого Линна знала и видела «раньше», и где зияли пустотой рамки, незаполненные лицами тех, кто появился в ее жизни позже.
Портрет Курта представлялся ей черным пятном, за которым скрывалось сильное тело со свежим, дразняще-томительным запахом дорогого одеколона. Его руки с гладкими ладонями и мягкими пальцами казались ей уверенно-спокойными. Судя по голосу, он был милым и славным человеком. Сам о себе он говорил только, что у него светло-карие глаза и темные волосы. Но как это было неопределенно-расплывчато! Ее возбужденное женское любопытство не давало ей покоя. Лине страстно хотелось узнать, красив ли он. Она расспрашивала своих домашних, как он выглядит, но ни один из ответов не удовлетворял ее. Тогда она стала придумывать Курта — его глазам она придала янтарный оттенок ореха пекан, его волосы в ее воображении были не просто темными, а темно-каштановыми, лицом же он походил на знаменитого Хана Соло.
Перебирая пальцами обручальное кольцо с крупным бриллиантом и ощущая на ладони гладкий холодный изгиб металла, Лина вдруг поняла, что вот уже несколько недель она воспринимает Курта по-другому. Но как бы там ни было, его предложение выйти за него замуж оказалось для нее совершенно неожиданным. Что ей ответить этому человеку, занявшему в последнее время так много места в ее жизни?
— В нем полтора карата, это настоящий, голубой воды бриллиант в платиновой оправе, — объяснял голос Курта, близкий и ласковый, как теплый летний ветер.
Ей безумно хотелось увидеть его лицо. Линна нарисовала в своем воображении тускло-зеленую гладь озера и медное сияние заходящего солнца. Она ясно представила себе светло-рыжую кобылу Большуху и ее глубокие матово-золотистые глаза, проникающие прямо в душу, а также кузнечика, почти незаметного в скошенной траве, и листья тополей, покрытые тонким белым налетом, и еще множество других картинок августа в штате Огайо. Но вот воссоздать в памяти бриллиант голубой воды ей никак не удавалось — она мало интересовалась подобными вещами в четырнадцать лет. Разумеется, Линне было известно, что камень этот блестит, но в картинной галерее памяти не было его изображения. Поэтому бриллиант в Линнином воображении соединил в себе слабое мерцание столового серебра в свете горящих свечей и сияющую прозрачную голубизну воды открытого бассейна. Да еще неясное радужное отражение танцующих на волнах фей.
Вдруг до нее донеслись знакомые звуки: сопение лошадей, терпеливо дожидающихся возвращения в конюшню и причитающейся порции зерна, скрип седла, затягиваемого подпругой, звон металлических колец на уздечке Большухи и хруст травы, пучок которой кобыла мимоходом сорвала губами неподалеку от пристани. Эти звуки принес неожиданный порыв ветра. Он налетел сначала на тополиную рощу, потом пробежал по траве. Линна слышала, как зашелестела, зашептала взъерошенная листва. Затем ветер добрался и до нее и, резко обдав своим теплом и шумным дыханием, поиграл в волосах, растрепал подол юбки, лизнул пушок на руках и умчался прочь, унося с собой тиканье часов.
Замужество. Ее сердце сжалось оттого, что предстояло принять такое важное решение. Она снова и снова думала о Курте Байлоре, пытаясь понять, что он за человек. В отличие от всех других молодых людей, которых знала Линна, он никогда не пользовался ее слепотой и никогда не сделал ни единого обидного жеста. Даже тогда, в день ее рождения, когда они ночью остались одни на конюшне. Линне самой тогда не терпелось дать волю чувствам, хотелось испытать хоть капельку наслаждения. И первый раз в жизни ей стало стыдно за себя, она показалась себе распутной, безрассудной… и еще Бог знает какой.
Он поцеловал ее в ту ночь, и она потянулась к нему, чтобы поцеловать самой. Она всем телом прижалась к его телу. Раньше с ней никогда не случалось такого. Она замерла от возбуждения, оттого, что осмелилась раскрыть свои чувства, осознавая, что выдает ему сокровенную тайну, отворяет ту внутреннюю дверцу, которая ведет в мир души, наполненной незнакомым прежде волнением. Он притянул ее, и всем своим существом Линна остро ощутила возбуждающее влечение его сильного тела. Она обняла Курта, но в следующую секунду он отстранился, и она сумела поцеловать только ладонь, которой он хотел прикрыть ей рот.
— Давай не будем давать друг другу лишних обещаний, — Курт снова поцеловал, но как-то холодно. От страсти, с которой он прижимал ее к себе всего несколько минут назад, не осталось и следа.
Чувствуя себя неловко, скованно и неуверенно после этой сцены своего позора, Линна вернулась с ним к дому. Он зашел, чтобы попрощаться с ее отцом, а выйдя, поцеловал, как целуют детей, пожелал спокойной ночи и уехал.
После всего, что случилось, а точнее сказать — не случилось, она пыталась поговорить об этом с братом. Ее рассказ привел Паркера в некоторое замешательство. Они никогда не делились друг с другом подробностями своей личной жизни, хотя ни для кого не было секретом, что те ночи, в которые Паркер не возвращался домой, он проводил у Джолин Лоуэлл. Брат не одобрял ее знакомства с Куртом, а Линна любила брата и дорожила его мнением, и потому ее беспокоила откровенная сдержанность Паркера по отношению к Курту.
— Ты сама поймешь, когда к тебе придет любовь, — сказал Паркер, обходя Линну. — Ты все поймешь сама, и тебе не понадобятся чьи-либо советы.
Линна была в нерешительности, она просто плыла по течению. И это когда решалась ее судьба!
Беспокойно поерзав на скамейке, она стала размышлять о возможном замужестве. Брак — это на всю жизнь вместе с мужем, вместе растить детей, вместе стариться. Над таким важным вопросом нужно как следует подумать, прежде чем принять решение, нужно взвесить все «за» и «против». Ведь она никогда не прозреет. Имеет ли она право взять на себя ответственные обязательства супруги? Еще и еще раз Линна пыталась проверить свои чувства. Что, если она скажет «нет»? Что, если она скажет «нет», и это окажется непоправимой ошибкой? Что, если все рухнет из-за какого-то ее смутного недовольства? Споря сама с собой, она торопливо подыскивала противоположные доводы. Чем же она недовольна? Чего ей не хватает? Страсти? Поцелуй Курта был очень волнующим. Но любовь ли это? Достаточно ли этого, чтобы дать согласие на брак? И вообще, что такое любовь, о которой никто не может сказать ничего определенного? Может быть, зрячие люди все-таки знают, что такое любовь? Может, это когда тебе хорошо быть рядом с возлюбленным? Все так неопределенно, необъяснимо! А что, если любви и вовсе не существует? Что тогда? Возможно, вовсе не стоит так ломать голову? Может быть, ей просто боязно навсегда связывать свою жизнь с человеком, которого она никогда не видела, и поэтому она в такой растерянности? На мгновение Линна представила, что Курт исчез из ее жизни, и сразу же ее пронзил леденящий озноб страха.
«Доверься своим чувствам», — сказал Паркер. Ее чувства били тревогу, она вдруг ужаснулась мысли, что может потерять Курта. Вполне возможно, что в действительности все очень просто: любовь — это устойчивый брак, в котором чувствуешь себя безопасно, словно в убежище, а секс — это только уголок в этом приюте. У нее был выбор — она могла навсегда остаться маленькой девочкой, беспомощной в своей слепоте. Такая перспектива, надо сказать, была не слишком привлекательной. Сколько раз она давала себе слово, что постарается вырваться из этого плена! А вдруг союз с Куртом даст ответы на все волнующие ее вопросы? В таком случае было бы ужасно глупо отказать ему.
Чтобы напомнить, что она пока еще ничего ему не ответила, Курт мягко продолжал:
— Это кольцо моей матери. Скажи «да», Линна, — в его голосе звучала убежденность. — Обещаю, у нас все будет замечательно. Я уверен в этом.
Она пыталась слушать сердцем, а не ушами, чтобы понять, как откликнется ее душа, какие чувства, словно краски, лягут на холст.
— Если ты не сможешь сказать «да», я пойму тебя. Я, правда, пойму, — говорил он. — Мне бы не хотелось, чтобы так случилось, но я должен был сказать тебе это.
Он взял ее лицо в ладони и повернул к себе. Он молчал до тех пор, пока она не открыла глаза.
— Если же так случится, я буду вынужден прекратить встречаться с тобой до тех пор, пока не появится хоть малейшая надежда… Это было бы слишком больно для меня, Линна.
Она почувствовала, как на какое-то мгновение к ее губам нежно прикоснулись его губы, так ласково, так трогательно.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Ну, пожалуйста, скажи «да».
По выражению лица Линны Куртис Байлор понял, что она в замешательстве. В тысячный раз его поразили ясность и глубина ее спокойных серых глаз, которые ничего не видели. Ему потребовалось целых три дня, чтобы суметь наконец избавиться от назойливого присутствия ее мачехи и улучить возможность поговорить наедине.
Это было рискованно — отдать кольцо именно сегодня, когда ее отец в отъезде. Курта расстраивало, что Линна не могла его видеть, не могла своими глазами убедиться в его искренности. А он был абсолютно искренен. Ее слепота не имела никакого значения и не создавала для него ни малейших препятствий.
Курту нестерпимо хотелось схватить Линну за плечи и трясти до тех пор, пока она не согласится. Но вместо этого он стал гладить пальцами шелковисто-нежную кожу ее руки, пытаясь успокаивающими прикосновениями убедить дать согласие. Линна была просто прелесть. В ней было что-то трогательно-мальчишеское: и бронзовый летний загар, и коротко подстриженные темные волосы, которые так забавно ерошил легкий ветерок. Они были почти ровесниками — обоим около двадцати лет. У Курта не было никаких сомнений, что она его любит. «Ответь же мне!» — мысленно приказал он.
— Да, — сказала Линна хрипловатым от волнения голосом.
Почувствовав радостное облегчение, он взял кольцо с ее ладони и осторожно надел его ей на палец. Затем Курт взглянул на часы. Во Франции сейчас первый час ночи.
— Давай позвоним твоему отцу. Я хочу, чтобы он узнал первым.
На этот раз Курт по-настоящему страстно поцеловал Линну, трепетно прижав к себе, и все ее сомнения разом улетучились.
Сэм Боумонт пристально смотрел на раскинувшийся внизу Париж из окна своей комнаты на восьмом этаже. Сон не шел к нему, несмотря на принятое лекарство. Даже в этот час город сверкал огнями. Если доктор Эдгар даст свое подтверждение, у него будут все основания уехать раньше. Врачи единодушно назначили ему срок — от шести до восьми месяцев. По всей вероятности, этот специалист скажет то же самое.
Несомненно, ему с самого начала судьбой было предначертано понести наказание. Если Бог действительно существует и распоряжается человеческими жизнями, то, честно говоря, он слишком мало уделил Сэму Боумонту своего внимания и заботы. Это правда, что Сэм добился невероятного богатства. Но благосостояние пришло к нему в значительной степени благодаря чистой случайности. Это произошло так же непредвиденно, как и та автомобильная катастрофа, которая сделала его инвалидом в восемнадцать лет, искалечив тело, изуродовав лицо.
Сэм задернул тяжелую портьеру и уже собирался вернуться в постель, как зазвонил телефон. Условленный двойной звонок — значит, звонила дочь. Он снял трубку.
— Папа! Курт сделал мне предложение.
В голосе Линны он услышал радость, заставившую вздрогнуть его отцовское сердце. Итак, это случилось.
— И я рад сообщить вам, что Линна согласна, — голос Курта был спокойным и уверенным.
Он говорил с параллельного телефона. Сэм понял, что Линна сейчас в библиотеке, а Курт в холле.
— Мы хотели, чтобы вы узнали первым, сэр.
У Сэма на глазах выступили слезы, и в то же время он почувствовал глубокое облегчение.
В тот вечер, когда праздновали день рождения Линны, молодой человек отозвал его в сторону, чтобы сообщить о своих намерениях. В глубине души Сэм чувствовал, что это не совсем подходящая партия для дочери, но медицинское обследование Сэма свидетельствовало, что в скором времени Линне не на кого будет опереться. Раздосадованный тем, что Курт, видимо, намеренно выжидал, пока он уедет из города, Сэм пожалел, что не может сейчас же попасть домой, чтобы увидеть лицо дочери. Тем не менее, он искренне сказал:
— Что ж, замечательно. Поздравляю тебя, милая.
— Мы еще не назначили день, — голос Курта был таким же искренним, — но надеюсь, что это вскоре произойдет. Я хотел дождаться вашего приезда, сэр, но на следующей неделе у меня деловая встреча в Чикаго, и… Думаю, вы на меня не в обиде.
— Конечно, нет.
Сэм попытался справиться» с нараставшим раздражением.
— Похоже, пора позаботиться о фотографиях и официальном сообщении о помолвке, — сказал он немного насмешливо.
Услышав довольный смех Линны, Сэм освобожденно вздохнул.
— Папочка, мне ужасно не хочется всей этой суеты и шумихи.
С тех пор как с дочерью произошло несчастье, она не любила фотографироваться, но по тону ее ответа он понял, что на этот раз она все-таки согласится, чтобы угодить ему.
— Весь мир должен знать, что моя дочь выходит замуж. Курт, прошу вас, организуйте там все это дело с фотографиями и выберите самую лучшую для первой страницы.
— Да, сэр, я завтра же займусь этим.
— Здесь Алис Файе, — сказала Линна. — Она тоже хотела сообщить о нашем решении. Алис хочет поговорить с тобой.
«А как же иначе!» — подумал он, и у него как-то сжалось и заныло все в животе. Такой эффект произвело на него одно только имя его несчастной жены. Алис Файе была почти на двадцать лет его моложе и, конечно же, рассматривала этот брак исключительно с той точки зрения, что ей предстояло стать бабушкой в ее сорок пять лет, и это приводило Алис в ужас.
— Хорошо, дорогая, но пусть минутку подождет, — сказал Сэм. — Ну что ж, я рад, у меня появился сын. Курт, если вы не возражаете, я бы хотел попрощаться с дочерью. Положите трубку.
Он подождал щелчка, свидетельствовавшего о том, что Курт нажал телефонный рычаг, а потом спросил как можно непринужденнее:
— Ты не сомневаешься, милая? Это действительно то, о чем ты мечтала?
Курт вновь осторожно снял трубку и, закрывая ладонью ее нижнюю часть, стал слушать разговор отца и дочери.
— Мне кажется, он любит меня, и мне не в чем сомневаться.
— Но ты говоришь не слишком уверенно. Сэму нужно было знать наверняка, что чувствует дочь. Ему не хотелось, чтобы в последние дни жизни его преследовало бы предчувствие, что брак Линны может оказаться несчастным.
— Это, скорее всего, не неуверенность. Просто… все это так неожиданно для меня. Когда ты приедешь домой? Я соскучилась по тебе.
— Я тоже скучаю, детка.
Сэм вздохнул, он был так одинок в спальне гостиничного номера-люкс.
— Мне следовало бы сейчас быть рядом с тобой. Я приеду сразу же, как только смогу, обещаю тебе, — сказал он виновато. — Я люблю тебя. А сейчас передай трубку Алис Файе.
На другом конце провода послышался стук колец о телефонную трубку, затем последовала тишина. Он знал, что Алис Файе стоит у аппарата и ждет, когда уйдет Линна, чтобы никто не слышал их разговор.
— Она слишком молода, Сэм, — одному Богу известно, до какой степени была раздражена Алис Файе, и она не скрывала своего крайнего недовольства.
— Дорогая, ты была моложе ее, когда мы поженились, — Сэм знал, что эти слова не понравятся его жене, но ничего не поделаешь, правда есть правда.
— Ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Она почти совсем не знает Курта.
— Ты имеешь в виду то, что она слепая, — он слишком устал, чтобы играть в двусмысленности.
— Да. Знаешь, очень многие мальчики с радостью влюбились бы в богатенькую слепую девочку, — резко ответила она.
Сэм ничего не сказал. Тишина в телефонной трубке звучала его молчаливым осуждением. Линна была сокровищем и занимала в его сердце одно из тех мест, куда он не позволял вторгаться никому.
Алис Файе продолжила атаку.
— Когда ты вернешься? — спросила она.
— Скоро. Мне еще нужно встретиться с двумя людьми в ближайший вторник и на следующей неделе. Затем я сразу же вернусь домой, и мы обо всем поговорим.
— Я хочу обсудить это прямо сейчас.
— Алис Файе, они же не собираются завтра пожениться. Не могли бы мы отложить разговор до моего возвращения? Если мы начнем его сейчас, то поссоримся, а я устал, и у меня нет никакого желания спорить с тобой.
Она немного смягчила тон.
— Хорошо. Но я не допущу, слышишь, не допущу свадьбы до тех пор, пока не буду полностью уверена, что он любит ее, а не деньги Боумонта.
— Главное, чтобы она его любила, — устало сказал он, в его пустой глазнице задергался мускул. — Ну, пожалуйста, пожелай мне спокойной ночи.
— Да-да, ты прав. У вас там уже поздно. Ложись спать.
Сэм положил трубку. Обычно он прислушивался к мнению Алис Файе, но на этот раз он чувствовал, что она не права. Он хорошо знал, что такое — потерять зрение. После автомобильной катастрофы он не видел девять дней. Это были дни ужаса и абсолютной беспомощности. У него остался только правый глаз, и то, что в конце концов к нему вернулось зрение, было для него самым бесценным подарком в жизни. До сих пор он жил надеждой, что чудо произойдет и с Линной.
Его всегда поражало, как хорошо дочь сумела приспособиться к незрячей жизни. Сам же он был опустошен и подавлен, когда его прежде красивое лицо было изуродовано. Сэм никак не мог примириться с этим и, когда вышел из больницы, стал чуждаться людей. Сразу же после окончания университета он поступил в страховую компанию «Мидленд». Двумя годами позже он женился на доброй женщине по имени Луиза Митчелл. Она его обожала. Лицо Сэма к тому времени уже почти зажило, но ставшая хронической боль в левой глазнице мучила постоянно. Боль сопровождалась нервным тиком и не оставляла Сэма до сегодняшнего дня. И эта боль была одним из проявлений его болезни.
Луиза, полная противоположность Алис Файе, была скромной, застенчивой женщиной. На протяжении всей их супружеской жизни она раздевалась в темноте. Сэму всегда доставляло истинное удовольствие окружать ее нежной заботой, и пятнадцать лет их брака прошли безмятежно и счастливо. Она забеременела, когда ей было тридцать пять, что явилось неожиданностью для них обоих. И сразу вся его жизнь пошла кувырком: каждый новый день приносил новые неприятности, все вокруг раздражало, валилось из рук, установленный порядок вещей нарушался.
Он криво усмехнулся, вспоминая, как разительно переменилась с тех пор его жизнь. Когда Сэм оглядывался назад, ему казалось, что тот период разлада был своеобразным предвестником странных событий, произошедших в последующие несколько лет. Кто бы мог подумать, что самая что ни на есть прозаическая поездка в Чикаго на конференцию по делам страхования явится поворотным пунктом в его жизни, началом пути в пропасть хаоса. Теперь он понимал, что новый брак сделал его совершенно другим человеком, иначе воспринимающим окружающий мир и ощущающим свою связь с этим миром. С тех пор на его долю выпало столько лжи, коварства и боли, сколько хватило бы, пожалуй, жизни на три. Но тогда… Через шесть месяцев после того, как Луиза с удивлением обнаружила, что она в положении, и еще через сорок два часа изнуряющих и мучительных усилий на свет появилось беспомощное и хрупкое существо — дочь. Он сразу же безумно полюбил это маленькое чудо, весившее всего четыре фунта и семь унций. Сэм дал ей имя Линна Фейт. Луиза так никогда и не поправилась после тяжелых родов. Они больше никогда уже не спали вместе. Постепенно это отдалило их друг от друга, и Сэм тихо и незаметно замкнулся, ушел в себя.
На следующий год после рождения Линны, весной, у Луизы случился жестокий сердечный приступ, а в тридцать девять лет Сэм оказался вдовцом с маленьким ребенком на руках. Горе подкосило его, он спотыкался, когда шел за гробом. Луизу похоронили на ее родине, неподалеку от Форта Уэйн в Индиане.
В начале апреля, когда жизнь еще не вошла в свою привычную колею, Сэм встретил Алис Файе, женщину, перевернувшую всю его жизнь. Никогда еще он не был так сильно охвачен огнем страсти. Она была нужна ему больше всего на свете. И у него имелось то единственное средство, с помощью которого только он и мог заполучить ее — деньги. Они обручились через два месяца, и сумасшедшая карусель страсти, от которой захватывало дух, вихрем закружила его. Сэм не желал думать о том, что она просто вступила с ним в выгодную сделку, продав свою молодость — ей тогда было двадцать два — и красоту за богатство. Все же остальное, включая и его маленькую дочь, не имело для нее ровным счетом никакого значения.
С того самого момента жизнь Сэма превратилась в какой-то ад. Каждый день обрушивал на него ливень страха, что счастье может вдруг разбиться. Ни одна живая душа не знает, чего стоило ему пережить то время сомнений и тревог. Первого сентября того же года он торжественно вошел в городскую церковь, чтобы заключить брак с Алис Файе Маршалл. И вот теперь замуж выходит его дочь. Жизнь завершила свой полный круг.
Всего в нескольких дюймах от нее сидел Курт. Деревянные планки скамейки слегка прогнулись под его весом. Она слышала, как где-то внизу звучными шлепками разбиваются о пристань набегающие волны. Этот день займет свое место в ряду особенно дорогих и памятных для нее дней.
В то лето, когда ей было четырнадцать, группа бельгийцев из команды Джорджа Вудрафа тянула по мелководью бревна, переправляя их через озеро. Одно из ее последних и незабываемых впечатлений того летнего дня: великолепные лошади сплавщиков поднимают целые фонтаны брызг, переступая в воде огромными копытами.
На следующий год, в конце пронизанного грозами апреля, наступило мрачно-серое дождливое утро, в которое она в последний раз увидела краски окружающего мира. То утро раскололо ее жизнь на две половины, одна из которых стала называться «раньше», а другая — «теперь». И с тех пор только память хранила образы знакомых людей, и мрачные коридоры памяти превратились в своеобразную картинную галерею, где находились живые портреты тех, кого Линна знала и видела «раньше», и где зияли пустотой рамки, незаполненные лицами тех, кто появился в ее жизни позже.
Портрет Курта представлялся ей черным пятном, за которым скрывалось сильное тело со свежим, дразняще-томительным запахом дорогого одеколона. Его руки с гладкими ладонями и мягкими пальцами казались ей уверенно-спокойными. Судя по голосу, он был милым и славным человеком. Сам о себе он говорил только, что у него светло-карие глаза и темные волосы. Но как это было неопределенно-расплывчато! Ее возбужденное женское любопытство не давало ей покоя. Лине страстно хотелось узнать, красив ли он. Она расспрашивала своих домашних, как он выглядит, но ни один из ответов не удовлетворял ее. Тогда она стала придумывать Курта — его глазам она придала янтарный оттенок ореха пекан, его волосы в ее воображении были не просто темными, а темно-каштановыми, лицом же он походил на знаменитого Хана Соло.
Перебирая пальцами обручальное кольцо с крупным бриллиантом и ощущая на ладони гладкий холодный изгиб металла, Лина вдруг поняла, что вот уже несколько недель она воспринимает Курта по-другому. Но как бы там ни было, его предложение выйти за него замуж оказалось для нее совершенно неожиданным. Что ей ответить этому человеку, занявшему в последнее время так много места в ее жизни?
— В нем полтора карата, это настоящий, голубой воды бриллиант в платиновой оправе, — объяснял голос Курта, близкий и ласковый, как теплый летний ветер.
Ей безумно хотелось увидеть его лицо. Линна нарисовала в своем воображении тускло-зеленую гладь озера и медное сияние заходящего солнца. Она ясно представила себе светло-рыжую кобылу Большуху и ее глубокие матово-золотистые глаза, проникающие прямо в душу, а также кузнечика, почти незаметного в скошенной траве, и листья тополей, покрытые тонким белым налетом, и еще множество других картинок августа в штате Огайо. Но вот воссоздать в памяти бриллиант голубой воды ей никак не удавалось — она мало интересовалась подобными вещами в четырнадцать лет. Разумеется, Линне было известно, что камень этот блестит, но в картинной галерее памяти не было его изображения. Поэтому бриллиант в Линнином воображении соединил в себе слабое мерцание столового серебра в свете горящих свечей и сияющую прозрачную голубизну воды открытого бассейна. Да еще неясное радужное отражение танцующих на волнах фей.
Вдруг до нее донеслись знакомые звуки: сопение лошадей, терпеливо дожидающихся возвращения в конюшню и причитающейся порции зерна, скрип седла, затягиваемого подпругой, звон металлических колец на уздечке Большухи и хруст травы, пучок которой кобыла мимоходом сорвала губами неподалеку от пристани. Эти звуки принес неожиданный порыв ветра. Он налетел сначала на тополиную рощу, потом пробежал по траве. Линна слышала, как зашелестела, зашептала взъерошенная листва. Затем ветер добрался и до нее и, резко обдав своим теплом и шумным дыханием, поиграл в волосах, растрепал подол юбки, лизнул пушок на руках и умчался прочь, унося с собой тиканье часов.
Замужество. Ее сердце сжалось оттого, что предстояло принять такое важное решение. Она снова и снова думала о Курте Байлоре, пытаясь понять, что он за человек. В отличие от всех других молодых людей, которых знала Линна, он никогда не пользовался ее слепотой и никогда не сделал ни единого обидного жеста. Даже тогда, в день ее рождения, когда они ночью остались одни на конюшне. Линне самой тогда не терпелось дать волю чувствам, хотелось испытать хоть капельку наслаждения. И первый раз в жизни ей стало стыдно за себя, она показалась себе распутной, безрассудной… и еще Бог знает какой.
Он поцеловал ее в ту ночь, и она потянулась к нему, чтобы поцеловать самой. Она всем телом прижалась к его телу. Раньше с ней никогда не случалось такого. Она замерла от возбуждения, оттого, что осмелилась раскрыть свои чувства, осознавая, что выдает ему сокровенную тайну, отворяет ту внутреннюю дверцу, которая ведет в мир души, наполненной незнакомым прежде волнением. Он притянул ее, и всем своим существом Линна остро ощутила возбуждающее влечение его сильного тела. Она обняла Курта, но в следующую секунду он отстранился, и она сумела поцеловать только ладонь, которой он хотел прикрыть ей рот.
— Давай не будем давать друг другу лишних обещаний, — Курт снова поцеловал, но как-то холодно. От страсти, с которой он прижимал ее к себе всего несколько минут назад, не осталось и следа.
Чувствуя себя неловко, скованно и неуверенно после этой сцены своего позора, Линна вернулась с ним к дому. Он зашел, чтобы попрощаться с ее отцом, а выйдя, поцеловал, как целуют детей, пожелал спокойной ночи и уехал.
После всего, что случилось, а точнее сказать — не случилось, она пыталась поговорить об этом с братом. Ее рассказ привел Паркера в некоторое замешательство. Они никогда не делились друг с другом подробностями своей личной жизни, хотя ни для кого не было секретом, что те ночи, в которые Паркер не возвращался домой, он проводил у Джолин Лоуэлл. Брат не одобрял ее знакомства с Куртом, а Линна любила брата и дорожила его мнением, и потому ее беспокоила откровенная сдержанность Паркера по отношению к Курту.
— Ты сама поймешь, когда к тебе придет любовь, — сказал Паркер, обходя Линну. — Ты все поймешь сама, и тебе не понадобятся чьи-либо советы.
Линна была в нерешительности, она просто плыла по течению. И это когда решалась ее судьба!
Беспокойно поерзав на скамейке, она стала размышлять о возможном замужестве. Брак — это на всю жизнь вместе с мужем, вместе растить детей, вместе стариться. Над таким важным вопросом нужно как следует подумать, прежде чем принять решение, нужно взвесить все «за» и «против». Ведь она никогда не прозреет. Имеет ли она право взять на себя ответственные обязательства супруги? Еще и еще раз Линна пыталась проверить свои чувства. Что, если она скажет «нет»? Что, если она скажет «нет», и это окажется непоправимой ошибкой? Что, если все рухнет из-за какого-то ее смутного недовольства? Споря сама с собой, она торопливо подыскивала противоположные доводы. Чем же она недовольна? Чего ей не хватает? Страсти? Поцелуй Курта был очень волнующим. Но любовь ли это? Достаточно ли этого, чтобы дать согласие на брак? И вообще, что такое любовь, о которой никто не может сказать ничего определенного? Может быть, зрячие люди все-таки знают, что такое любовь? Может, это когда тебе хорошо быть рядом с возлюбленным? Все так неопределенно, необъяснимо! А что, если любви и вовсе не существует? Что тогда? Возможно, вовсе не стоит так ломать голову? Может быть, ей просто боязно навсегда связывать свою жизнь с человеком, которого она никогда не видела, и поэтому она в такой растерянности? На мгновение Линна представила, что Курт исчез из ее жизни, и сразу же ее пронзил леденящий озноб страха.
«Доверься своим чувствам», — сказал Паркер. Ее чувства били тревогу, она вдруг ужаснулась мысли, что может потерять Курта. Вполне возможно, что в действительности все очень просто: любовь — это устойчивый брак, в котором чувствуешь себя безопасно, словно в убежище, а секс — это только уголок в этом приюте. У нее был выбор — она могла навсегда остаться маленькой девочкой, беспомощной в своей слепоте. Такая перспектива, надо сказать, была не слишком привлекательной. Сколько раз она давала себе слово, что постарается вырваться из этого плена! А вдруг союз с Куртом даст ответы на все волнующие ее вопросы? В таком случае было бы ужасно глупо отказать ему.
Чтобы напомнить, что она пока еще ничего ему не ответила, Курт мягко продолжал:
— Это кольцо моей матери. Скажи «да», Линна, — в его голосе звучала убежденность. — Обещаю, у нас все будет замечательно. Я уверен в этом.
Она пыталась слушать сердцем, а не ушами, чтобы понять, как откликнется ее душа, какие чувства, словно краски, лягут на холст.
— Если ты не сможешь сказать «да», я пойму тебя. Я, правда, пойму, — говорил он. — Мне бы не хотелось, чтобы так случилось, но я должен был сказать тебе это.
Он взял ее лицо в ладони и повернул к себе. Он молчал до тех пор, пока она не открыла глаза.
— Если же так случится, я буду вынужден прекратить встречаться с тобой до тех пор, пока не появится хоть малейшая надежда… Это было бы слишком больно для меня, Линна.
Она почувствовала, как на какое-то мгновение к ее губам нежно прикоснулись его губы, так ласково, так трогательно.
— Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Ну, пожалуйста, скажи «да».
По выражению лица Линны Куртис Байлор понял, что она в замешательстве. В тысячный раз его поразили ясность и глубина ее спокойных серых глаз, которые ничего не видели. Ему потребовалось целых три дня, чтобы суметь наконец избавиться от назойливого присутствия ее мачехи и улучить возможность поговорить наедине.
Это было рискованно — отдать кольцо именно сегодня, когда ее отец в отъезде. Курта расстраивало, что Линна не могла его видеть, не могла своими глазами убедиться в его искренности. А он был абсолютно искренен. Ее слепота не имела никакого значения и не создавала для него ни малейших препятствий.
Курту нестерпимо хотелось схватить Линну за плечи и трясти до тех пор, пока она не согласится. Но вместо этого он стал гладить пальцами шелковисто-нежную кожу ее руки, пытаясь успокаивающими прикосновениями убедить дать согласие. Линна была просто прелесть. В ней было что-то трогательно-мальчишеское: и бронзовый летний загар, и коротко подстриженные темные волосы, которые так забавно ерошил легкий ветерок. Они были почти ровесниками — обоим около двадцати лет. У Курта не было никаких сомнений, что она его любит. «Ответь же мне!» — мысленно приказал он.
— Да, — сказала Линна хрипловатым от волнения голосом.
Почувствовав радостное облегчение, он взял кольцо с ее ладони и осторожно надел его ей на палец. Затем Курт взглянул на часы. Во Франции сейчас первый час ночи.
— Давай позвоним твоему отцу. Я хочу, чтобы он узнал первым.
На этот раз Курт по-настоящему страстно поцеловал Линну, трепетно прижав к себе, и все ее сомнения разом улетучились.
Сэм Боумонт пристально смотрел на раскинувшийся внизу Париж из окна своей комнаты на восьмом этаже. Сон не шел к нему, несмотря на принятое лекарство. Даже в этот час город сверкал огнями. Если доктор Эдгар даст свое подтверждение, у него будут все основания уехать раньше. Врачи единодушно назначили ему срок — от шести до восьми месяцев. По всей вероятности, этот специалист скажет то же самое.
Несомненно, ему с самого начала судьбой было предначертано понести наказание. Если Бог действительно существует и распоряжается человеческими жизнями, то, честно говоря, он слишком мало уделил Сэму Боумонту своего внимания и заботы. Это правда, что Сэм добился невероятного богатства. Но благосостояние пришло к нему в значительной степени благодаря чистой случайности. Это произошло так же непредвиденно, как и та автомобильная катастрофа, которая сделала его инвалидом в восемнадцать лет, искалечив тело, изуродовав лицо.
Сэм задернул тяжелую портьеру и уже собирался вернуться в постель, как зазвонил телефон. Условленный двойной звонок — значит, звонила дочь. Он снял трубку.
— Папа! Курт сделал мне предложение.
В голосе Линны он услышал радость, заставившую вздрогнуть его отцовское сердце. Итак, это случилось.
— И я рад сообщить вам, что Линна согласна, — голос Курта был спокойным и уверенным.
Он говорил с параллельного телефона. Сэм понял, что Линна сейчас в библиотеке, а Курт в холле.
— Мы хотели, чтобы вы узнали первым, сэр.
У Сэма на глазах выступили слезы, и в то же время он почувствовал глубокое облегчение.
В тот вечер, когда праздновали день рождения Линны, молодой человек отозвал его в сторону, чтобы сообщить о своих намерениях. В глубине души Сэм чувствовал, что это не совсем подходящая партия для дочери, но медицинское обследование Сэма свидетельствовало, что в скором времени Линне не на кого будет опереться. Раздосадованный тем, что Курт, видимо, намеренно выжидал, пока он уедет из города, Сэм пожалел, что не может сейчас же попасть домой, чтобы увидеть лицо дочери. Тем не менее, он искренне сказал:
— Что ж, замечательно. Поздравляю тебя, милая.
— Мы еще не назначили день, — голос Курта был таким же искренним, — но надеюсь, что это вскоре произойдет. Я хотел дождаться вашего приезда, сэр, но на следующей неделе у меня деловая встреча в Чикаго, и… Думаю, вы на меня не в обиде.
— Конечно, нет.
Сэм попытался справиться» с нараставшим раздражением.
— Похоже, пора позаботиться о фотографиях и официальном сообщении о помолвке, — сказал он немного насмешливо.
Услышав довольный смех Линны, Сэм освобожденно вздохнул.
— Папочка, мне ужасно не хочется всей этой суеты и шумихи.
С тех пор как с дочерью произошло несчастье, она не любила фотографироваться, но по тону ее ответа он понял, что на этот раз она все-таки согласится, чтобы угодить ему.
— Весь мир должен знать, что моя дочь выходит замуж. Курт, прошу вас, организуйте там все это дело с фотографиями и выберите самую лучшую для первой страницы.
— Да, сэр, я завтра же займусь этим.
— Здесь Алис Файе, — сказала Линна. — Она тоже хотела сообщить о нашем решении. Алис хочет поговорить с тобой.
«А как же иначе!» — подумал он, и у него как-то сжалось и заныло все в животе. Такой эффект произвело на него одно только имя его несчастной жены. Алис Файе была почти на двадцать лет его моложе и, конечно же, рассматривала этот брак исключительно с той точки зрения, что ей предстояло стать бабушкой в ее сорок пять лет, и это приводило Алис в ужас.
— Хорошо, дорогая, но пусть минутку подождет, — сказал Сэм. — Ну что ж, я рад, у меня появился сын. Курт, если вы не возражаете, я бы хотел попрощаться с дочерью. Положите трубку.
Он подождал щелчка, свидетельствовавшего о том, что Курт нажал телефонный рычаг, а потом спросил как можно непринужденнее:
— Ты не сомневаешься, милая? Это действительно то, о чем ты мечтала?
Курт вновь осторожно снял трубку и, закрывая ладонью ее нижнюю часть, стал слушать разговор отца и дочери.
— Мне кажется, он любит меня, и мне не в чем сомневаться.
— Но ты говоришь не слишком уверенно. Сэму нужно было знать наверняка, что чувствует дочь. Ему не хотелось, чтобы в последние дни жизни его преследовало бы предчувствие, что брак Линны может оказаться несчастным.
— Это, скорее всего, не неуверенность. Просто… все это так неожиданно для меня. Когда ты приедешь домой? Я соскучилась по тебе.
— Я тоже скучаю, детка.
Сэм вздохнул, он был так одинок в спальне гостиничного номера-люкс.
— Мне следовало бы сейчас быть рядом с тобой. Я приеду сразу же, как только смогу, обещаю тебе, — сказал он виновато. — Я люблю тебя. А сейчас передай трубку Алис Файе.
На другом конце провода послышался стук колец о телефонную трубку, затем последовала тишина. Он знал, что Алис Файе стоит у аппарата и ждет, когда уйдет Линна, чтобы никто не слышал их разговор.
— Она слишком молода, Сэм, — одному Богу известно, до какой степени была раздражена Алис Файе, и она не скрывала своего крайнего недовольства.
— Дорогая, ты была моложе ее, когда мы поженились, — Сэм знал, что эти слова не понравятся его жене, но ничего не поделаешь, правда есть правда.
— Ты же прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Она почти совсем не знает Курта.
— Ты имеешь в виду то, что она слепая, — он слишком устал, чтобы играть в двусмысленности.
— Да. Знаешь, очень многие мальчики с радостью влюбились бы в богатенькую слепую девочку, — резко ответила она.
Сэм ничего не сказал. Тишина в телефонной трубке звучала его молчаливым осуждением. Линна была сокровищем и занимала в его сердце одно из тех мест, куда он не позволял вторгаться никому.
Алис Файе продолжила атаку.
— Когда ты вернешься? — спросила она.
— Скоро. Мне еще нужно встретиться с двумя людьми в ближайший вторник и на следующей неделе. Затем я сразу же вернусь домой, и мы обо всем поговорим.
— Я хочу обсудить это прямо сейчас.
— Алис Файе, они же не собираются завтра пожениться. Не могли бы мы отложить разговор до моего возвращения? Если мы начнем его сейчас, то поссоримся, а я устал, и у меня нет никакого желания спорить с тобой.
Она немного смягчила тон.
— Хорошо. Но я не допущу, слышишь, не допущу свадьбы до тех пор, пока не буду полностью уверена, что он любит ее, а не деньги Боумонта.
— Главное, чтобы она его любила, — устало сказал он, в его пустой глазнице задергался мускул. — Ну, пожалуйста, пожелай мне спокойной ночи.
— Да-да, ты прав. У вас там уже поздно. Ложись спать.
Сэм положил трубку. Обычно он прислушивался к мнению Алис Файе, но на этот раз он чувствовал, что она не права. Он хорошо знал, что такое — потерять зрение. После автомобильной катастрофы он не видел девять дней. Это были дни ужаса и абсолютной беспомощности. У него остался только правый глаз, и то, что в конце концов к нему вернулось зрение, было для него самым бесценным подарком в жизни. До сих пор он жил надеждой, что чудо произойдет и с Линной.
Его всегда поражало, как хорошо дочь сумела приспособиться к незрячей жизни. Сам же он был опустошен и подавлен, когда его прежде красивое лицо было изуродовано. Сэм никак не мог примириться с этим и, когда вышел из больницы, стал чуждаться людей. Сразу же после окончания университета он поступил в страховую компанию «Мидленд». Двумя годами позже он женился на доброй женщине по имени Луиза Митчелл. Она его обожала. Лицо Сэма к тому времени уже почти зажило, но ставшая хронической боль в левой глазнице мучила постоянно. Боль сопровождалась нервным тиком и не оставляла Сэма до сегодняшнего дня. И эта боль была одним из проявлений его болезни.
Луиза, полная противоположность Алис Файе, была скромной, застенчивой женщиной. На протяжении всей их супружеской жизни она раздевалась в темноте. Сэму всегда доставляло истинное удовольствие окружать ее нежной заботой, и пятнадцать лет их брака прошли безмятежно и счастливо. Она забеременела, когда ей было тридцать пять, что явилось неожиданностью для них обоих. И сразу вся его жизнь пошла кувырком: каждый новый день приносил новые неприятности, все вокруг раздражало, валилось из рук, установленный порядок вещей нарушался.
Он криво усмехнулся, вспоминая, как разительно переменилась с тех пор его жизнь. Когда Сэм оглядывался назад, ему казалось, что тот период разлада был своеобразным предвестником странных событий, произошедших в последующие несколько лет. Кто бы мог подумать, что самая что ни на есть прозаическая поездка в Чикаго на конференцию по делам страхования явится поворотным пунктом в его жизни, началом пути в пропасть хаоса. Теперь он понимал, что новый брак сделал его совершенно другим человеком, иначе воспринимающим окружающий мир и ощущающим свою связь с этим миром. С тех пор на его долю выпало столько лжи, коварства и боли, сколько хватило бы, пожалуй, жизни на три. Но тогда… Через шесть месяцев после того, как Луиза с удивлением обнаружила, что она в положении, и еще через сорок два часа изнуряющих и мучительных усилий на свет появилось беспомощное и хрупкое существо — дочь. Он сразу же безумно полюбил это маленькое чудо, весившее всего четыре фунта и семь унций. Сэм дал ей имя Линна Фейт. Луиза так никогда и не поправилась после тяжелых родов. Они больше никогда уже не спали вместе. Постепенно это отдалило их друг от друга, и Сэм тихо и незаметно замкнулся, ушел в себя.
На следующий год после рождения Линны, весной, у Луизы случился жестокий сердечный приступ, а в тридцать девять лет Сэм оказался вдовцом с маленьким ребенком на руках. Горе подкосило его, он спотыкался, когда шел за гробом. Луизу похоронили на ее родине, неподалеку от Форта Уэйн в Индиане.
В начале апреля, когда жизнь еще не вошла в свою привычную колею, Сэм встретил Алис Файе, женщину, перевернувшую всю его жизнь. Никогда еще он не был так сильно охвачен огнем страсти. Она была нужна ему больше всего на свете. И у него имелось то единственное средство, с помощью которого только он и мог заполучить ее — деньги. Они обручились через два месяца, и сумасшедшая карусель страсти, от которой захватывало дух, вихрем закружила его. Сэм не желал думать о том, что она просто вступила с ним в выгодную сделку, продав свою молодость — ей тогда было двадцать два — и красоту за богатство. Все же остальное, включая и его маленькую дочь, не имело для нее ровным счетом никакого значения.
С того самого момента жизнь Сэма превратилась в какой-то ад. Каждый день обрушивал на него ливень страха, что счастье может вдруг разбиться. Ни одна живая душа не знает, чего стоило ему пережить то время сомнений и тревог. Первого сентября того же года он торжественно вошел в городскую церковь, чтобы заключить брак с Алис Файе Маршалл. И вот теперь замуж выходит его дочь. Жизнь завершила свой полный круг.
Глава 2
Прошлые обещания…
Около двух часов ночи в ярко-зеленой спальне своей матери с обитыми ярко-зеленым шелком стенами и такого же цвета раздвинутыми портьерами, подвязанными шелковыми шнурками, на широкой кровати с наброшенным на нее пляжным полотенцем лежала Джолин Лоуэлл и, уставившись вверх, рассматривала ярко-зеленый шелковый балдахин.
— Маделин Лоуэлл никак не может быть моей матерью, — лениво сказала она. — Я ненавижу зеленое.
Вчера ее родители улетели в Лондон. Для ее отца, доктора, это был первый свободный день после четырех недель непрерывной работы. Лежа на полотенце, которое она подстелила, чтобы не запачкать перины потом обнаженного тела, Джолин взглянула на массивные часы, стоявшие на ночном столике. Они показывали лондонское время. На них было две минуты восьмого. У них там утро. Уже в четвертый раз за последние два часа зазвонил телефон, и на этот раз она подняла трубку.
— Доброе утро, мама. Ой, привет, па… — она откатилась от такого же голого и потного, как и она сама, Паркера Боумонта, сдвинув колени и сосредоточившись на том, что говорил отец. — Правда?
После обеда я все время была дома. Я немного поплавала, — она с усмешкой посмотрела на Паркера, — а потом принимала душ. Должно быть, я просто не слышала звонка.
Он соскользнул с кровати и направился на кухню. Она проследила благодарным взглядом за его удалявшейся фигурой со вздрагивающими на ходу крепкими ягодицами и переключила внимание на рокочущий голос отца, спрашивавшего, что бы она хотела получить в подарок на день рождения.
— Привезите мне из Шотландии кашемировую шаль, самую большую, из верблюжьей шерсти, — проинструктировала Джолин отца и, скорчив недовольную гримасу, добавила: — И скажи маме, пусть она, ради Бога, не покупает мне ничего зеленого.
— Мама купила тебе чудесную брошку с ониксом…
— Терпеть не могу оникса и брошек тоже не выношу. Вы готовы пообещать мне все, что угодно, лишь бы не приезжать домой к моему дню рождения, — обвиняющим тоном произнесла она.
— Что ж, кашемировая шаль, так кашемировая шаль, — сказал отец. — Не клади трубку. С тобой хочет поговорить мама.
— Папа, я… — Джолин заскрежетала зубами и стала нетерпеливо отвечать на массу вопросов, беспокоивших ее любящую родительницу.
Куда интереснее было наблюдать за развязной походкой Паркера, неторопливо входившего в спальню с двумя баночками пива.
— Скажи папе, что вчера я разговаривала с Джиллиан, — перебила Джолин мать. — Между прочим, если вы подыскиваете что-то и ей на день рождения, то, напомню, она ведь любит оникс, и… Да, она приедет. Без опозданий… Да, у меня все в порядке.
— Маделин Лоуэлл никак не может быть моей матерью, — лениво сказала она. — Я ненавижу зеленое.
Вчера ее родители улетели в Лондон. Для ее отца, доктора, это был первый свободный день после четырех недель непрерывной работы. Лежа на полотенце, которое она подстелила, чтобы не запачкать перины потом обнаженного тела, Джолин взглянула на массивные часы, стоявшие на ночном столике. Они показывали лондонское время. На них было две минуты восьмого. У них там утро. Уже в четвертый раз за последние два часа зазвонил телефон, и на этот раз она подняла трубку.
— Доброе утро, мама. Ой, привет, па… — она откатилась от такого же голого и потного, как и она сама, Паркера Боумонта, сдвинув колени и сосредоточившись на том, что говорил отец. — Правда?
После обеда я все время была дома. Я немного поплавала, — она с усмешкой посмотрела на Паркера, — а потом принимала душ. Должно быть, я просто не слышала звонка.
Он соскользнул с кровати и направился на кухню. Она проследила благодарным взглядом за его удалявшейся фигурой со вздрагивающими на ходу крепкими ягодицами и переключила внимание на рокочущий голос отца, спрашивавшего, что бы она хотела получить в подарок на день рождения.
— Привезите мне из Шотландии кашемировую шаль, самую большую, из верблюжьей шерсти, — проинструктировала Джолин отца и, скорчив недовольную гримасу, добавила: — И скажи маме, пусть она, ради Бога, не покупает мне ничего зеленого.
— Мама купила тебе чудесную брошку с ониксом…
— Терпеть не могу оникса и брошек тоже не выношу. Вы готовы пообещать мне все, что угодно, лишь бы не приезжать домой к моему дню рождения, — обвиняющим тоном произнесла она.
— Что ж, кашемировая шаль, так кашемировая шаль, — сказал отец. — Не клади трубку. С тобой хочет поговорить мама.
— Папа, я… — Джолин заскрежетала зубами и стала нетерпеливо отвечать на массу вопросов, беспокоивших ее любящую родительницу.
Куда интереснее было наблюдать за развязной походкой Паркера, неторопливо входившего в спальню с двумя баночками пива.
— Скажи папе, что вчера я разговаривала с Джиллиан, — перебила Джолин мать. — Между прочим, если вы подыскиваете что-то и ей на день рождения, то, напомню, она ведь любит оникс, и… Да, она приедет. Без опозданий… Да, у меня все в порядке.