В трубе что-то щелкнуло, и оттуда вырвался луч, не скажу, чтоб яркий в свете дня, но вполне заметный. Он заметался по настоятельским покоям – не как солнечный зайчик, но как солнечный пес в поисках добычи. И под невозможным для обычного луча углом (я сразу вспомнила траекторию полета болта в Киндергартене) устремился к лестнице. Гверн уверенно последовал на свет, остальные, давясь и толкаясь – за ним. Последним поспешал настоятель. Как бы ни был он бодр, годы, точнее, столетия, брали свое, и он порядочно отстал при спуске и бубнил нам вслед:
– Лестница – тоже символ. Но это не главное. Главное – что схьер может показать ваши желания, как во сне! В том самом искаженном, перевернутом виде. Вы должны помнить, каковы ваши желания на самом деле!
«Ага, – подумала я. – Если вспомнить, что все они хотели кого-то поубивать… Тут главное, не перепутать, кого».
Мы снова оказались в подземном зале, и луч, ставший в сумраке ярче, указывал на вход в один из ходов.
– Что ж, – сказал граф Бан. – Раз мы решились, не будем медлить. Мы не вашей веры, святой отец, но полагаю, благословение лишним не будет.
– Вообще-то, чтобы получить благословение настоятеля, паломникам нужно трижды совершить простирания вокруг монастыря. Но в экстремальных случаях возможны исключения. – Преподобный Читтадритта простер к нам руку. – Да будет явлен миру ваш смех, а слезы ваши – невидимы. Ступайте!
– Пообедать бы сперва… – заныл Шланг.
– Это ничего, что мы не обедали, – утешил его Ауди, подталкивая миннезингера в спину. – Если придется помирать, так лучше это делать на пустое брюхо. Меньше будем мучаться.
Шланг в ответ даже не запищал.
Волшебный фонарь оказался довольно полезной штукой. Потому как обещанные ловушки не заставили себя ждать, а он их все показывал. Челюстей, отсекающих путников друг от друга, как в предыдущем подземном коридоре, правда, не было. Были пропасти, но луч фонаря неизменно выхватывал перекинутый через провал тоненький мостик, либо вбитые в дно сваи, по верхушкам которых можно было перебраться.
Тел наших конкурентов на дне не обнаружилось. Как я и предполагала, шли они осторожно. А это неминуемо должно было замедлить продвижение. Да еще эти постоянные ответвления… Если бы не фонарь, застряли бы мы надолго.
Гверн, естественно, шел впереди – графу Бану пришлось уступить свое место во главе отряда. А я замыкала шествие. Во-первых, учитывая путаницу подземных ходов, конкуренты вполне могли пропустить нас вперед, отсидевшись в засаде, и ударить в спину. А во-вторых, мне надо было поговорить со Шлангом.
Сюда свет волшебного фонаря не попадал, но видно было, сколь уныла физиономия миннезингера. Никто из нас не лучился радостью, но Шланг мог служить иллюстрацией к поговорке «пустое брюхо к песням глухо». А именно о песнях я и собралась завести речь.
– Повесь свое ухо на гвоздь внимания… хотя ты не местный, можно говорит нормально… в общем, слушай сюда, Шланг.
Он повернул ко мне хмурое лицо.
– Короче, на тебя вся надежда, – закончила я.
– Чего? – он стиснул зубы, дабы не оскорбить попискиванием покой подземелий.
– В том, что сказал настоятель, есть нечто рациональное. Чтобы противостоять колдовству, нужно помнить, чего мы хотим на самом деле. И я уверена, что из всех собравшихся ты один этого не забудешь ни при каких обстоятельствах.
– Да уж… и хотел бы – не получится.
– А у степняков мы установили, что против колдовства Ик Бен Банга помогает громкое, ритмичное и бессмысленное пение. Собственно, были уже в истории прецеденты. Когда легендарного Нездесея хотели сбить с пути истинного коварные мермэйды, его спутник, бард Шалфей Луженая Глотка, переорал их, и с тех пор мермэйды от стыда онемели. Вот и от тебя то же требуется. Как только почувствуешь что-нибудь неладное, или я поддам сигнал – пой! Как у белышей – что угодно, лишь бы погромче!
– Но у белышей колдун уже убрался… И не смогу я… Шалфей был в расцвете творческих сил, а я…
– А ты думал – всегда можно за мной спрятаться? И еще прибавлять, что от меня не убудет? Голоса у меня нет, но слух пока что не подводит. Так что придется тебе петь как миленькому, если не хочешь помереть в этом подземелье!
Миннезингер ничего не ответил, однако мне показалось, что последний довод оказал решающее действие.
Так продолжали мы свое продвижение по мрачным глубинам, и не ведаю я, сколько прошло времени, покуда не очутились мы в огромном зале, переполненным лесом каменных колонн. Направленный луч волшебного фонаря рассекал тьму, но не мог озарить все пространство зала. Границы его терялись во мраке, а черные тени колонн и людей метались под ногами, как вспугнутые призраки.
«Лучшего места для засады, чем этот зал, не придумаешь. Полная потеря ориентации в пространстве».
И только я это осознала, как все и началось.
Из леса (пусть и каменного) навстречу нам вышел медведь. Не простой и даже не вымерший копытный, а белый. Я никогда не забиралась так далеко на север, чтобы увидеть таких воочию, но знала, что они существуют. И медведь почему-то не понравился мне гораздо больше своих бурых собратьев из заволчанских лесов.
Медведь шел на задних лапах, мотая головой из стороны в сторону, и рычал.
Все наши бойцы, не исключая Гверна с фонарем, свет которого упорно отклонялся в сторону, бросились на зверя. Но Ауди растолкал всех, размахивая топором и рыча похлеще медведя.
– Мой! Не трогать! Моя добыча!
Удар его топора мог бы раздробить череп не то что медведю, но слону, однако зверь с неожиданной легкостью ушел от сокрушительного удара.
– Шланг! Запевай! – крикнула я.
Дрожащим голосом миннезингер завел, очевидно, первое, что пришло ему в голову при виде мелькающего в воздухе конунгова топора.
Стою я раз на страже,
Держуся за топор.
Как вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне сеньор.
И он мне говорит: «В Парлеве
Царит сплошной разврат.
И храброму воителю
Там каждый будет рад.
Предайте императора,
Бегите в Шерамур,
И все тогда мадамы
Вам сделают амур!»
Из-за сталактита выглянула молодая девушка в национальной суржикской одежде. При этом у нее были раскосые глаза, а волосы заплетены во множество косичек, как у орчанки.
Ласкавый и Кирдык враз сделали стойку, опустив сабли, которыми из-за спины Ауди пытались дотянуться до медведя. Девица хихикнула и извлекла из-под вышитого полотенца, невесть откуда взявшегося, большой шмат копченого сала, источающего дивный аромат, а потом вновь скрылась за сталактитом. Бывшие контрразведчики устремились за ней.
Предсказания Читтадритты, как это обычно бывает с дурными предсказаниями, сбывались. Колдун действовал через сны, точнее, через мечты, которые суть те же сны, только дневные.
Шланг надрывался:
Имперские вассалы
Собрались на совет.
Имперские вассалы
Врагу сказали: «Нет!»
Мы сдали того гада
В Священный Трибунал.
И больше по темницам
Его я не встречал…
Но худшее ожидало впереди. Худшее – это была я. Самолично. Причем такая, как вчера в долине – одетая только в пояс с кинжалом. И эта вторая я надвигалась прямо на Гверна. И шла не так, как я обычно хожу, а омерзительно виляя бедрами, словно жрица Ядреной Фени при исполнении служебных обязанностей. И Гверн вовсю пялился на это гнусное зрелище (в отличие от графа Бана, который куда-то скрылся с глаз), готовый выронить волшебный фонарь. Теперь я верила, что ничего ему в боях не отбили.
Не верь, не бойся, не проси!
Всегда от армии коси! И голоси! —
надрывался Шланг.
Не выдержав, я подскочила к Гверну, выхватила фонарь у него из рук и шарахнула его трубкой по голове. При этих действиях почему-то фонарь светить не перестал. То ли принц нужен был непременно для того, чтобы зажечь фонарь, то ли заклятие для принца годилось и для принцессы.
– Это не я, болван! Я здесь!
Но мой голос перекрыл вопль графа Бана.
– Ко мне! Я поймал его!
А старый воин не подкачал. Он один из нас пер к цели, не отвлекаясь и не останавливаясь. И, едва его голос достиг нашего слуха, непристойная картина с моим лицом исчезла. Женский облик истаял, и перед нами, ошеломленно моргая, возник Пи Си. Обернувшись, я увидела, что Ауди вместо медведя сражается с Шо Чи-дза, а из-за сталактита, ругаясь и отплевываясь, Ласкавый с Кирдыком выволокли То Виджу-псе.
Я рванулась с места, крича на бегу:
– Мужики! Вяжи косоглазых! Кирдык, к тебе это не относится! Шланг, отставить пение!
Я двигалась на голос графа, не будучи уверена, что направляющий луч фонаря совпадет с направлением моего бега. Но они совпали. Свет упал на почти скульптурную группу. Граф Бан, держа за ворот старикашку в отороченном песцами халате, занес меч над головой супостата (копье с фамильным Трикотином осталось в монастыре, ибо это не лучшее оружие для боев в подземных переходах).
Но, вместо того, чтобы нанести удар, граф опустил карающую руку и выпустил ворот. Старикашка порскнул во тьму и исчез.
– В чем дело, граф? – раздраженно спросила я.
– Я увидел его лицо… Это не он… Не Анофелес…
Мне лишь дважды приходилась вживе видеть бывшего наставника ордена гидрантов, и однажды, перед тем, на портрете. И этого хватило, чтобы понять – пресловутый Ик Бен Банг Анофелесом отнюдь не является. Хотя померещилось мне нечто знакомое в физиономии злого мага.
– Ну и что? Наша задача была какая? Остановить колдуна. А кто он – какая разница?
– Но я был уверен…
– И демона-с-два его теперь найдешь в этом лабиринте. Ладно. Идемте к пещере. Он все равно туда придет.
Позади слышались топот и ругательства. Похоже, посланцы Оу-йе, выйдя из-под колдовского колпака, сопротивлялись при упаковке, и наши спутники пытались их складировать. Не дожидаясь их, я пошла туда, куда указывал фонарь. Граф-воевода молча шел рядом.
Луч задергался, стал ярче и уперся в каменную дверь. Замка на ней не имелось, зато посреди двери красовалась печать с вдавленным изображением ладони.
– Ну, граф Бан?
Он вздрогнул.
– Вы о чем?
– По-вашему, я забыла, как в Динас-Атасе мне объясняли, что гидранты – не просто рыцарский, а духовно-рыцарский орден, и вы принесли монашеский обет? Среди нас вы – единственный человек, который способен открыть эту дверь. Уж устраивать ловушку, так устраивать.
Он медлил. Не знаю, что руководило им – боязнь соблазна, заключенного в амрите, или, наоборот, желание оставить божественный напиток для себя, вскрыв пещеру в наше отсутствие. Наконец, он решился. Приложил ладонь к той, что была на печати. И каменная дверь с ужасающим скрежетом стала приоткрываться.
Луч фонаря заблистал ярче, а когда пространство пещеры открылось перед нами, разлился почти нестерпимым сиянием.
Мы вошли в пещеру, и взорам нашим незамедлительно предстала чаша амриты.
Странно, когда настоятель говорил о ней, я почему-то представляла себе углубление в сталагмите, выточенное каплями амриты за века. Но это была именно чаша, стоявшая на обломке колонны. За то время, что к ней не прикасались, она почти наполнилась. Как раз в тот миг, когда мы шагнули за дверь, из трещины в потолке упала капля, и раздался слабый всплеск.
Но недолго мы любовались этим чарующим (в исконном смысле слова) зрелищем. Волшебный фонарь вырвался из моей руки с гораздо большей силой, чем я выхватила его у Гверна, и грянулся о стену пещеры. Глина разлетелась в мелкие осколки, и мы очутились во тьме.
В гнетущем мраке слышался хриплый шепот графа Бана:
– Боги, простите меня! Я впал в искушение, ибо верил, что имею право на эти волшебные предметы, поскольку являюсь наследником герцога Передоза Курвляндского. Мой предок женился на его младшей дочери, разве не так? О боги, заверяю вас, что не для себя хотел я этого наследия, а для укрепления ордена и восстановления мощи его. Золотого Фазана я вручил бы царю Ивану, амритой же подкрепил новый капитул. Но я ошибся… обманулся…
Затем к этому шепоту присоединились другие голоса, гораздо менее исполненные благочестия. Громче всего звучали северные и оркские ругательства. Поминался также гонорийский демон Псякрев и непременная поволчанская Ядрена Вошь. Это приближались наши спутники. И можно понять, почему они стол экспрессивно выражали свои чувства. За время нашего перехода по подземелью они успели попривыкнуть к какому-никакому освещению, и к тому, что не надо блуждать в лабиринте. А тут свет внезапно погас.
– Граф, где вы? – прекратив ругаться, вопросил Ауди.
Граф-воевода тоже прекратил свои ламентации.
– Мы здесь, в пещере! Я и Этель! Идите сюда, дверь открыта.
Снова послушалась брань – кто-то на полном повороте врезался в каменную стену, но затем они определили где вход и с топотом ввалились в пещеру амриты.
– Вы все добрались? Никто не отстал? – взволнованно спросил Бан.
– Все, все! – загалдели в ответ боевые соратники.
– Вот и хорошо, вот и славно…
Этот голос не принадлежал никому из них.
И графу Бану не принадлежал.
И мне.
Гнусное хихиканье последовало за этими словами. И я почувствовала, как ноги мои будто бы прирастают к полу. Хотя в пещере было не так холодно, чтоб примерзнуть, и ноги у меня не свело.
Затем вспыхнул слабый синеватый огонек. Он вылетел из пальцев стоящего посреди пещеры старикашки. Простейший трюк, доступный колдунам самого низшего разряда. Я много раз видела его на ярмарках. Но здесь, во мраке, под толщей каменного свода, он производил впечатление.
Старик уже оправился от испуга, в который повергло его нападение графа Бана. Чем бы ни была прикрыта ранее его голова – шапкой, чалмой или малахаем, он это потерял, и трепещущий огонек отблескивал на его лысине. А заодно на привешенной на груди, на кожаном ремешке, золотой фигурке птицы. Она была точной копией той, что я видела в ратуше Киндергартена… то есть киндергартенский фазан был копией этого.
– Ик Бен Банг! – прошептал Кирдык, и шепот его разнесся по пещере, подобно подземному грому.
– Так меня называли презренные орки! Но это не мое имя! Но что значит имя? Гений – всегда гений, как его не назови. Вы хотели поймать меня – я сам вас поймал, прочтя забытое заклинание Стояла ас-Замри по прозванию «Морская фигура». Вы хотели устроить мне ловушку – но ловушку устроил я! И слышал, как этот жалкий дервиш называет себя наследником древнего властителя. Нет у эмира аль-Дуба наследников, кроме меня! Прижил могучий в Аль-Кадавре сына от прекрасной антрацинской пленницы, моего благородного предка, и в знак истины этого утверждения дважды дано мне имя эмира!
Вот тут я его узнала. И немудрено, что я не вспомнила его раньше. Злого волшебника Дубдуба из Этрофа, у которого томилась Доступная Принцесса, я наблюдала лишь мельком. А он, возможно, во время всеобщей заварухи меня и вовсе не заметил.
И как тут не поверить, что злодеи никогда не убиваются с первого захода, а обязательно возникают в продолжениях! На Дубдуба тогда накинулась такая куча разъяренных освобожденных принцев, что я сочла излишним вмешиваться. А он, выходит, из этой кучи вылез.
– Всю свою жизнь – а она много дольше вашей, жалкие людишки, – я посвятил изучению артефактов из далекой Агарки. Они и раньше попадали мне в руки, и на их основе я в совершенстве овладел искусством превращения механики в магию, и обратно!
«Это он, наверное, про те волшебные шкатулки, куда он обманом заманивал принцев, превращая их в игрушки для своего развлечения», – догадалась я.
– Но целью моей был поиск предмета, вывезенного эмиром Дубом из Агарки. И когда я нашел его в жилище грязных орков, я один сумел разобраться в его предназначении. О дивный генератор мозговых излучений! О система переключения программ, замаскированная под хвостовое оперения!..
– Все, все у Олгоя-Хорхоя вычитал, гад! – прохрипел Кирдык.
– Подумаешь, труды жалкого орка! Он не знал того, что выяснил я, следуя путями Фазана. Он не знал, что в диком западном городе есть точная копия чудесного генератора, и уж тем более не догадался бы применить к ней принципы симпатической магии. А тогда даже копия, сработанная бессмысленным ремесленником, может служить передатчиком!
Теперь мне стало ясно, каким образом опыты Ик Бен Банга, то бишь Дубдуба, аукнулись в Киндергартене.
– Отныне я могу владычествовать над всеми людьми. Ибо установлено понимающим, что люди созданы из того же вещества, что их сны! Но что же мне делать с вами? Замуровать здесь навечно? Заставить зарубить друг друга для моего развлечения? Или сделать своими новыми игрушками? – он зашелся в кашле и, отдышавшись, выговорил: – Пожалуй, вначале я подкреплю свое здоровье. Глупые монахи пренебрегли напитком бессмертия, и чаша до края полна. От такой дозы амриты я доживу до того времени, пока она наполнится вновь, и так без конца! Я сравняюсь с богами…
Дубдуб подошел к колонне, поднял чашу, пробормотал: «Фу, как воняет…» и сделал большой глоток.
И взвыл, выронив чашу. Желтоватая жидкость выплеснулась на пол, попутно прожигая дыры на халате мага. А следом за ней на пол рухнул, биясь в корчах, и сам Дубдуб.
Пока он, сотрясаемый судорогами, катался у колонны, Фазан сорвался с ремешка и упал в лужу. И там с шипением стал превращаться в бесформенный кусок металла.
Скрюченные пальцы Дубдуба дернулись, и колдовские огоньки на них погасли. В пещере снова установилась тьма. Одновременно с этим исчезло сковывавшее нас заклинание оцепенения.
Окружающие принялись с хрустом разминаться.
– А со злодеем-то что? – обеспокоился граф.
– Помер, не дышит, – откликнулся Кирдык. – Я проверил. А говорили, не портятся волшебные вещи… Амрита вот испортилась.
– Воняет, в самом деле, – добавил Ласкавый.
– Шланг, молчать! – машинально скомандовал граф.
Но тот и так промолчал. Верно, перенапряг связки.
– Господа, – сказала я. – Дело сделано, и пора нам убираться отсюда. Надо будет сказать монахам, чтоб прибрали здесь… и посуду вымыли.
Никогда не думала, что буду с удовольствием пить пиво. Да еще мутное.
Мы снова сидели у настоятеля, поглощая пельмени с чангом. Братья Дырбулщир и Дамбо, подав еду, удалились. Они были слишком утомлены трудами по уборке. Схьер Дубдуб сочтен был недостойным погребения на монастырском кладбище, и его тело замуровали в одной из боковых пещер. Причем не заживо, как он собирался поступить с нами. Изменников из Оу-йе посадили под замок. Теперь монахи ушли отсыпаться, а мы, несколько отдохнув, собрались зажевать и обсудить недавние события.
– Никогда не слышал, чтоб амрита портилась, – задумчиво сказал Читтадритта. – Может быть, в руках злодея она сама собой превратилась в яд?
Умнее всего было бы молча согласиться с этим утверждением и позволить родиться еще одной легенде. Но от меня в этом странствии столько раз скрывали правду, что поступать так же было бы негоже.
– А это была вовсе не амрита.
Взгляды всех присутствующих устремились на меня.
– Не амрита? А что же?
– Когда мы вошли в пещеру, я швырнула фонарь об стену…
– Значит, это сделали не колдовские силы? – перебил меня граф Бан.
– Разумеется, нет. Мне известно заклинание ночного видения, но оно, как все стандартные заклинания, действует один раз за квест. Поэтому я берегла его на самый крайний случай. Перед тем, как разбить фонарь, я прочла заклинание. А потом выплеснула амриту из чаши и заменила ее жидкостью из бутылки, которую позаимствовала в дхармсале из вашего багажа, граф Бан.
На сей раз взгляды переместились на графа, и были они куда как более укоризненными.
– Какой такой бутылки? – пророкотал Ауди.
Шланг, сидевший с перевязанным горлом и лишенный даже возможности пищать, что-то осуждающе прошипел.
Бывший магистр смутился.
– Это была аквавита… Я взял ее с собою, чтобы выпить с вами после победы. И не говорил, чтобы не вводить никого в искушение. А сам не сделал ни глотка!
– Это уж точно, – проворчала я.
– Вот достойное подтверждение того, что водка – яд, – провозгласил настоятель.
– Ничего не понимаю… – сказал граф. – Обычно аквавита не оказывает такого действия… а это была самая лучшая. Я купил ее у дворцового эконома Ваньки-ключника, и он уверял меня, что она из запасов самого царя Ивана…
– Царская, стало быть? Ох уж эти мне поволчане, вечно норовят обмануть доверчивого иностранца… Хорошо, что я сообразила отвинтить пробку и понюхать, что там в бутылке. По запаху царскую аквавиту с нормальной ни за что не спутаешь. А потом я забрала бутылку. Ради вашей безопасности.
– И ради собственной выгоды, – ввернул Ласкавый.
– А что, кто-то предпочел бы другой исход?
Мои соратники сочли возможным промолчать.
– Итак, преподобный Читтадритта, вы вправе наложить на меня епитимью за то, что я погубила волшебный фонарь и запас амриты.
– А, ими все равно не пользовались… – теперь, когда все загадки разрешились, Читтадритта вернулся к первоначальному состоянию благожелательной отрешенности.
– И Золотой Фазан испорчен безвозвратно, – не унимался Ласкавый.
– Ну, ради этого я сюда и направлялась… Вижу, граф, вы огорчены. Не надо! Золотой Фазан – не жар-птица, которую вы искали. Представляете себе, что было бы, попади он к вечно нетрезвым волкодавльским волхвам? Вспомните лучше, что вы не бродяга, а воевода Заволчанский. Нельзя же вечно сваливать свои обязанности на Блина Горелого. Братки ждут вас!
– Пожалуй, вы правы, – согласился граф.
– Погодите! – вступил Ауди. – А куда девался Анофелес?
– Погиб под Балдино, как мы с самого начала и предполагали. Два выживших злых мага – это уже явный перебор!
– Что ж, – заключил настоятель, – отдохните, сколько сочтете нужным, и пусть за это время осенит вас видение пути!
Мы пробыли в монастыре еще два дня. Пи Си с приспешниками загрузили в повозку вместе с пресловутым свитком и отправили в долину. При этом настоятель сказал им речь о мерзости их поведения. Я той речи не слыхала, но, надеюсь, она была достаточно нудной и нравоучительной. Кроме того, я от души пожелала им попасть в рощу гандхарвов, когда те будут в подходящем настроении.
А потом все почувствовали, что пора и честь знать, и стали собираться в дорогу. Ауди с графом возвращались в Заволчье, а вот что собирались делать другие?
Об этом я предпочла спросить у них самих.
Ласкавый и Кирдык укладывали вещи.
– Мы тут посовещались и решили открыть совместную сыскную фирму, – объяснил мне суржик. – «Ласкавый Кирдык», как тебе название? Граф Бан обещал нам свое содействие.
– В Братках будете базироваться?
– Нет, там разве что представительство откроем. Что там искать, кроме потерянного града Кипежа? А закрепиться попытаемся в Волкодавле. Это для начала. А там, может, и на международную арену выйдем!
– Что ж, Ядрена Феня вам в помощь…
Попрощавшись с бывшими контрразведчиками, я вышла в монастырский коридор. И услышала пение Шланга, доносившееся из его кельи. Несомненно, к миннезингеру вернулся голос.
Я свободен, я ничей,
Дело мне в суде не шей,
Алиментов не плачу,
И качу, куда хочу!
Я вошла в келью. Миннезингер с довольным видом сидел на циновке, раскладывая какие-то листки бумаги, и напевал:
Вижу горы и леса,
Облака и небеса,
Лишь детей своих не вижу,
Позабыл за полчаса!
– Ты чего радуешься? – спросила я. – Проклятие с тебя спало, что ли?
– Нет. Но это фигня. Понимаешь, я тут у изголовья обнаружил пачку бумаги, кто-то из паломников, наверное, забыл. Я решил на ней стило расписать и… посмотри, что получилось.
Я посмотрела. И если бы я умела краснеть от чего-либо, кроме жары, именно это бы со мной и произошло.
– Понимаешь?! – торжествующе воскликнул Шланг. – На письменную речь проклятие не распространяется. Верно, ведьма, которая его наложила, была неграмотная. Представляешь, какие перспективы! Пи с ним, с пением! Прощай, небритое Поволчье! Я возвращаюсь в империю! «Собрание песен Шланга», «Полное собрание песен Шланга»…
– …«Исправленное собрание песен Шланга», – подсказала я. Главное, чтоб ему не пришло в голову писать мемуары…
Оглянувшись, я увидела, что в дверях стоит Гверн. Выражение лица у него было такое, что я предпочла ретироваться. Не хватало еще при Шланге выяснять отношения! Впрочем, последний и не заметил, что я ушла.
Едва я вышла в коридор, как Гверн завел свою вечную песню (и что на нее никто проклятие не наложит?).
– Постыдилась бы! От одного мужика к другому шастаешь! И это в монастыре…
– Слушай, перестань, а? Я тебе тоже много чего могу сказать, тем более, что видела, чем у тебя голова забита! Изменять мне – со мной же!
Он не нашелся, что ответить, и молча двинулся за мной к нашей общей келье. Но молчания его хватило ненадолго. Едва мы уселись на циновках, он спросил с новым подозрением:
– А почему на тебя не подействовали чары?
Я пожала плечами.
– Тут, видимо, у всех реакция индивидуальная. На Шланга же эти чары тоже не подействовали. И на графа. Хотя… я вовсе не уверена.
– В чем?
– Что чары на меня не подействовали. Может, это мне показалось, что я не уснула в горной долине. А на самом деле я сейчас сплю и вижу сон. И ты мне тоже снишься.
– А ты хотела бы проснуться?
– Не знаю…
На сей раз замолчали мы оба. Было очень приятно сидеть вот так. Я уж забыла, каково это ощущение – быть рядом с собственным мужем и при том не ругаться с ним.
– И что же мы будем делать? – спросил он.
– Мы?
– Ну да. Оставаться в монастыре мы не можем. И мне показалось, что ты не хочешь возвращаться вместе с графом и его компанией.
– Ага. Братки меня не манят. И вообще это значило бы сменить один монастырь на другой. Но вот о чем я только что подумала. Золотой Фазан не был легендарной жар-птицей. Но где-то эта жар-птица существует, не выдумали же ее поволчане! Может, стоит ее поискать?
– А почему бы и нет?
Приложение
Нечто о пантеоне Ойойкумены
Поскольку читатель не подписывался на изучение местного богословия, возможно, нелишне будет прояснить имена упомянутых в тексте богов и демонов, а также мест их пребывания.
ВЕЛИКАЯ МАТЬ (она же Ядрена Мать, она же просто Мать) – верховная богиня Поволчья. Имеет множество инкарнаций. Почитание Матери выражается в упоминании ее по любому поводу и без оного, причем сие может отражать какие угодно чувства.
ВОКЗАЛЛА – в верованиях северян, огромный зал, где души воинов дожидаются конца света. Коротая время на Вокзалле, они предаются пьянству и мордобитию.
ДИКАЯ НЕОХОТА – в западных странах так именуется скопище демонов, внезапно нападающих на людей, лишая их всякого желания активной деятельности.
ИШАК-МАМЭ – на Ближнедальнем Востоке – демон безводной пустыни.
КРАЙ – почитаемый во многих странах бог смерти. Имеет множество воплощений, самые известные – Край Окончательный и Край Неминуемый.
МАТРИЦА – согласно дуалистическим воззрениям поволчанских еретиков, вначале существовало двуединое божество Мать-и-Матрица, но затем Мать узурпировала права Матрицы. Еретики, последователи святого Траханеота, отстаивают ее права, ортодоксальное священство вообще отрицает существование Матрицы.
ТОТ-ЕЩЕ-СВЕТ – общее наименование загробного мира. В более узком смысле – место, где после смерти пребывает большинство людей. Существуют еще Злачное Место для праведников и Тартарары для закоренелых злодеев. Но, поскольку и тех и других не так много, об этих подотделах загробного мира редко вспоминают.
ХАЛЯВА – богиня, почитаемая в Заволчье.
ЯДРЕНА ВОШЬ – инкарнация Великой Матери как воплощение мирового зла.
ЯДРЕНА ФЕНЯ – инкарнация Великой Матери как воплощение плотской любви. Верховной жрицей ее в Волкодавле традиционно является царица либо супруга наследника престола.
Примечания
1
Как ни странно, термин подлинный. Так обозначалась женщина, принятая в рыцарский орден.
2
Учитель сказал.