– Ну-ну, капитан. Цепляться я покуда и не начинал. Начну – ты сразу почувствуешь.
Официал нагнулся и потянул парусину с трупов. Вгляделся, посмотрел на Сторверка уже с другим выражением:
– Это что же, Фабиан со своими парнями?
– Он мне не представился, – безразлично буркнул Сторверк, ничем не выдав, что имя ему знакомо. – И только не говори мне, что это какой-нибудь аббат или племянник главы магистрата…
– Что ты, это личность в порту известная… за его голову Купеческая гильдия и награду назначила.
– Да? Это мне будет не лишнее. В возмещение убытков.
– Каких еще убытков? У тебя что, полег кто в драке?
– Упаси Господь. Мои люди не из тех, кто дает себя резать.
– Других, стало быть, режут? Шучу, шучу. Хотя – какие шутки? – Глаза официала недоверчиво сузились. – Это что же, твои положили Фабиана сотоварищи, а сами – без потерь? Прямо императорская гвардия, а не торговая команда!
– Знаешь поговорку: «Груз – отец жалованья»? Я своим людям плачу с каждого рейса. Они как про жалованье вспомнят, так груз получше всякой гвардии защищают.
– Что же у тебя за груз такой ценный?
– Обычный. Все заявлял, когда прибыл в Скель.
– Читал, помню. Интересные дела творятся, а? – Официал обвел собравшихся взглядом. – Я Фабиана знал, он обычно работал по наводке, и если он вон так, сломя голову в дело кинулся, значит, самолично его зацепило… что-то тут не просто. А ведь ты, друг любезный, хоть и не голодранец, и не в корыте плаваешь, купец не самый богатый. Что ты здесь такое взял?
– Ничего я не взял! С язычниками нынче проще договориться, чем с Купеческой гильдией!
– Ну, это как сказать… – Голос официала стал жестким. – Посторонние есть на борту?
– Нет, только свои.
– Тогда совсем странно… Что ж, прости, капитан Брекинг, но мы твой корабль обыщем. На предмет выяснения обстоятельств.
– Ваше право. – Сторверк пожал плечами. – Посторонитесь, парни. Лига нас трясти будет!
Несколько матросов засмеялись, но послышался и недовольный ропот: «Мы вместо них воров-бандитов бьем, а они нас за это еще и шмонают». Родри с Датаном не проронили ни слова.
Лейтенант с подчиненными поднялись на борт, за ними – Сторверк. Оливер подивился его хладнокровию. Ведь в число «своих» он включил не только их с Селией, но и Вальтария в трюме… А это весьма опасно – официал может свериться с корабельной росписью, и, если учитывать, что главное назначение Лиги – борьба с незаконной работорговлей, Сторверку грозит суровое обвинение, и, что самое обидное, ложное.
Капитан, поднимаясь по трапу, оглянулся и сделал знак следовать за ним. Поскольку его можно было понимать широко, за Сторверком на борт поднялись не только Родри с Датоном, но Оливер, Селия и часть команды.
Обыск уже шел – привычно и сноровисто. Поскольку быстро обнаружилось, что наверху нет ничего, что могло бы привлечь внимание Лиги, лейтенант пожелал спуститься в трюм. Что было ему позволено, и Сторверк даже приказал Родри сопровождать солдат. Что у него на уме? – думал Оливер, стараясь не выказать волнения. Однако он не мог осуждать капитана. Сторверк – хозяин на корабле, и ему виднее, что предпринять… и разве им с Селией не приходилось бывать в подобных же переделках? Несколько солдат Лиги осталось на палубе, и Оливер не мог переговорить со Сторверком незаметно.
Озабоченный официал вновь показался наверху, походил, заглядывая в лица матросов, но, видимо, ни одно из них, в том числе лицо стоявшей тут же Селии, не показалось ему достойным внимания, и он вернулся к лестнице в трюм. Оттуда высунулся Родри со списком товаров.
– Вот, сверяйся, – что глазами видел, то и заявляли. Партия кож, воск, еще с Фораннана, остальное в Нессе продали…
– Ну, вижу, вижу. Ради кожи с воском вы шеями своими рисковали?
– Нам не привыкать…
Официал взял список из рук поднявшегося по лестнице Родри, мрачно уставился в него, затем нагнулся над люком:
– Что там? Нашли что-нибудь?
– Нашли, – гулко сообщили ему. – Вот он… сидел в закуте.
Пара солдат выволокла на палубу Вальтария, щурившегося от света и гремевшего кандалами.
– Ага! – Официал возрадовался хоть какому-то правонарушению. – Все-таки поймал я тебя, Брекинг! Такой всегда был праведник, а сам людей похищаешь, в рабство продаешь… За это виселица светит, и никто не посмотрит, что ты дворянских кровей!
Родри подобрался, придвигаясь ближе к капитану. Оливер с удивлением заметил, что его собственная рука лежит на рукояти меча. Поднял глаза и увидел, что путь к трапу, на случай, если морские стражи кликнут подкрепление, перекрыт Селией и Датаном.
Если сейчас что-то заварится, то дело будет хуже, чем с разбойниками. Гораздо хуже.
Потому что светло.
Но Сторверку все было нипочем.
– Я, почтеннейший, не настолько богат, чтобы еще и рабов кормить за свой счет. Это матрос, посажен в железа за лень и непотребное поведение.
Официал покосился на него, почесав ухо о плечо.
– Вот как? – Похоже, он и самом деле давно был знаком со Сторверком и знал, что подобное обращение с матросами – не в его обычае. – А ты, убогий, что скажешь?
Бледная физиономия Вальтария дернулась. Через головы собравшихся он посмотрел на трупы, сложенные на пристани.
– Святая правда, твоя милость, – выговорил он. – Нерадив, за что и пострадал.
На это Сторверк и рассчитывал, догадался Оливер. Признание правды столь же невыгодно Вальтарию, как и Сторверку. Нет, много гибельнее. Вряд ли морской страж всерьез угрожал виселицей почтенному купцу, скорее всего, тот отделался бы штрафом. А вот Вальтарию, если вскроются все его делишки, пеньковый галстук и впрямь может засветить, не говоря уж о каторге.
– Ладно, – сквозь зубы произнес официал. – Пусть себе сидит, где сидел, – только уж не обессудь, дружище, мои ребята больше пачкаться не станут…
Сторверк махнул рукой и подоспевшие матросы водворили Вальтария назад, в трюм.
– Ума не приложу, Брекинг, где ты меня обошел. А может, Фабиан и взаправду тронулся, мухоморов пожевал или дури с Юга… хорошо, награда за голову твоя.
– Это само собой. Но как же, – Сторверк надменно вскинул подбородок, – с незаконным обыском?
– Каким еще незаконным обыском?
– Ага! Сперва бросают на растерзание бандитам, а потом мы же и виноваты! Обшарили здесь все, осрамили на глазах у всего порта – и прощай, друг дорогой? Не выйдет! Я ведь и в суд подать могу, ты что думаешь, я только мечом махать умею, а законов не знаю?
Остолбенев от подобного нахальства, официал только пробормотал:
– Ты что… не валяй дурака, всегда можно договориться, деловые же люди…
– Вот именно. Деловые. – Наигранная ярость Сторверка сменилась ледяным спокойствием. – Договоримся так – я не имею никаких претензий к Лиге, а представительство Лиги в Скеле ходатайствует за меня перед Купеческой гильдией.
– Ты о чем?
– Младенцем не прикидывайся – не поверю. Наверняка слышал про грабительский процент посреднику при продаже скельского бархата. Так я прошу, чтоб мне этот процент снизили. В виде исключения. За оказанную городу, и особливо гильдии, услугу. Скромно так прошу. Вдвое…
Оливеру оставалось только восхититься этим потомком тысячелетнего (по крайней мере) дворянского рода. Ни при каких обстоятельствах не забудет о выгоде!
А ведь, в сущности, он должен бы ужасать своей меркантильностью. Но Сторверк ему нравился. Он так же, как и они с Селией, не умещается в рамки, заданные родом и сословием. А собственно, кто умещается? Родри? Или Стивен, который со временем, возможно, попадет в еретики либо гонители еретиков? Вальтарий? Даже этот чиновник с широким мечом у пояса?
Сторверк с лейтенантом шли к трапу, по-прежнему препираясь, но на значительно более дружелюбных тонах. За ним тянулись солдаты. Матросы начали разбредаться по своим местам. Неподвижны были лишь мертвецы.
Но их скоро унесли.
Таким образом, Сторверк все же получил то, чего хотел, хотя при этом, вопреки естественным привычкам, едва не преступил закон и дважды чуть не сложил голову. Но «чуть», как известно, не считается. Он был доволен, когда «Холле» вскорости вышла в море, никаких неприятностей с морской стражей не возникло, однако Оливер не исключал, что после той ночной драки в порту за ними присматривали. Очевидно, не исключал этого и Сторверк, поэтому Вальтарий до конца пребывания в городе оставался в трюме. Но стоило им удалиться от Скеля на несколько лиг, капитан приказал снять с узника кандалы. Бежать, сказал он, в море некуда, а подбить команду на бунт после нападения Фабиана ему вряд ли удастся.
На следующее утро, к удивлению Сторверка (хотя ему вновь приходилось напоминать себе, что в этом путешествии давно пора перестать удивляться), Вальтарий сам с ними заговорил.
Было еще совсем рано, утренний туман не успел рассеяться, но день обещал быть солнечным и ясным. Они с Селией сидели на корме, на бухте каната, и тут неожиданно из-за пристроя бочком появился Вальтарий. И, глядя куда-то в сторону, уместился возле них.
– Значит, Козодой все же вас нашел, – без вступительных приветствий произнес он.
– Вернее, это мы его нашли, – сказал Оливер. – Случайно. – И добавил: – Дурных приятелей ты себе выбираешь, Вальтарий.
Тот не стал спорить.
– Не везет. Поэтому я от него и откололся. У него, у Козодоя, мозги стали совсем набекрень.
– В тебе я тоже, когда ты о сокровищах Открывателей твердил, особого здравомыслия не заметил.
– Во мне? Я просто чудо как здравомыслящ по сравнению с Козодоем… был. Заметьте себе, сам я никого не грабил и не убивал, у меня голова работает. А Клод – так его звали, Козодой – это, ясное дело, прозвище, орал он, как озлится, как птица козодой… стал потихоньку звереть, и куда-то не в ту сторону. (Оливер не понял, в какую сторону положено звереть, но от замечаний воздержался.) И когда он подался по вашей наводке, я решил тихо с ним попрощаться. Но ни на Север, ни в Тримейн ехать было нельзя – все дороги были перекрыты. Подался я с беженцами в Скель, на кой-какие старые связи понадеялся, а тут пошла сплошная непруха, сам видишь…
– Да… – Оливер вспомнил обстоятельства их расставания и свой давний разговор с Селией, – ты еще нас в Файт к кастеляну зазывал… он ваш был?
– Наш, – безразлично ответил Вальтарий. – Он должен был ворота Козодою открыть. Они… мы… там отсидеться собирались. Но не успели. Солдаты – ну, те, что в Кулхайме, – замок раньше заняли.
– Какие, однако, знатные развлечения творились на свете, пока мы болтались в Кархиддине.
Глаза Вальтария округлились.
– Вы были в Кархиддине?
– Ну, были, – неохотно признал Оливер.
– Это же проклятое место!
– Точно, – сказала Селия. – Одно из многих. Это были первые ее слова за все время. Вальтарий покосился на нее, будто что-то обдумывая. Потом изрек:
– В том-то все и дело… Ты вот меня корил за приверженность мою к сокровищам Открывателей. Капитан тоже говорит, что их там нет совсем, хотя что он, по морям плавая, про это может знать? Однако ж Козодою не это было нужно. А когда я понял, что ему нужно, тут я и подумал – все, пора пятки мазать салом.
– Выходит, не сокровища?
– Ну! Деньги, золото, драгоценности – не важно, есть они там или нет, это все одно ясно и понятно. Но ты – прости, не знаю, как тебя взаправду зовут, – правду молвишь. Проклятых мест немало. Вот их-то Клоду и было надобно. И не просто злое место, а Пустую Чашу хотел он найти. Ты, малый, такой умный – слышал, что это такое?
– Отчего бы не слышать? Место одного из прорывов Темного Воинства. – Оливер не хотел распространяться в подробностях о том, что ему известно.
– Нет. – Вальтарий прицельно плюнул на палубу, скорее из суеверия, чем неопрятности. – Не «одно место». А то самое место, где, как говорят, Темное Воинство было изгнано из нашего мира.
– Предположим, и это я слышал, и что? – осторожно заметил Оливер.
– Никто этого места не видел, но говорят, что это такой провал в вершине горы, большой и круглый, как бы чаша. Отсюда и название, отсюда они и вырвались, и ушли во врата. Сказывают, там никогда не бывает ни дождя, ни ветра, ни снега. Врата закрыты.
– Пещера, ведущая в небо, – сказала Селия.
– Что?
– Это северяне говорили «Врата». Карнионцы называли по-другому.
– Никогда не слыхал. Но верю. Еще песня есть про это… – Он затянул дребезжащим тенором:
Внутри этой чаши
Всегда пустота.
А на дне ее
Лежат два меча…
Несмотря на то что Вальтарий невероятно фальшивил, Оливер узнал песню, обрывок которой слышал в Фораннане.
И на каменной крошке
Видна цепочка следов,
Что, упершись в гладкую стену,
Обрываясь, назад не ведут…
– Понимаешь, – горячась, продолжал Вальтарий, – раз это врата… или пещера, ведущая в небо… не важно… значит, можно пройти. А вот эти два меча, которые оставлены в Чаше, похоже, и есть ключи, способные открыть врата. Во всяком случае, Клод был в этом уверен, хотя в песне об этом нигде не говорится.
– А ты помнишь, – с внезапным холодом спросила Селия, – как кончается эта песня?
– Еще бы не помнить. – Вальтарий поежился.
Путник, если дорога твоя
Приведет тебя к каменной чаше,
Не трогай эти мечи.
Пусть твоя алчность умрет.
Да покоятся в мире.
Эти слова он не пропел, а четко произнес. Не дождавшись ответа, продолжил:
– Но Клода как раз это и убеждало. Раз мечи трогать запрещено, выходит, их нужно тронуть. А раз никто не знает, что будет, если их тронуть, значит, один надо не уносить, а заменить.
– Там же было два меча, – вяло напомнил Оливер. Весь этот бред не производил на него впечатления, именно потому, что он, в отличие от Вальтария, соприкоснулся с Силами, действовавшими в Заклятых землях. Не говоря о Селии.
– Так у двери две стороны, верно? Один меч, стало быть, открывает, другой закрывает. Нужно было только узнать, который.
Оливер вздрогнул, услышав предпоследнюю фразу Вальтария. При чем тут мечи? «Смерть открывает дверь, а жизнь…» Он пропустил что-то из монолога бывшего наводчика, а тот продолжал болтать.
– И вот что он удумал. Вот этот меч… – он мотнул головой, указуя на меч, торчащий из-за плеча Селии, – лучшего в руки Козодою не попадало. С рыцаря-иоаннита снял, занесло, бедолагу, на свою голову, к Эрдскому Валу… Щербину на рукояти видел? Там великое было сокровище – частица Животворящего Креста.
– Куда же она подевалась? – хмуро спросил Оливер. – Цены бы мечу тогда не было…
– Угу. Только не для целей Клода. Ведь он собирался идти к Силам Тьмы. Святая реликвия прогнала бы их, а то и уничтожила. Поэтому, собираясь к Пустой Чаше, он вырвал реликвию из рукояти.
«Недурно звучит. Немытый, злобный, мерзкий мужичонка, убивающий беззащитных путников, – в роли богоборца».
– Зачем ему это нужно было?
– Я же объяснял – чтобы сила Креста не мешала совершить то, что он задумал.
– Я не про то. Зачем ему вообще нужно было открывать эти врата? Ведь, судя по тому, что оттуда вырвалось, там – сущий ад. Или он в это не верил?
– Еще как верил. Именно потому и хотел. Он был разбойник, грабитель. Но таких много. На одном Валу – десятки. А если бы он выпустил на волю те Силы, он бы переплюнул всех. А если бы он еще и добыл правильный меч, Темное Воинство бы его не тронуло. Может, он даже смог бы призывать и изгонять их обратно по собственной воле.
– Зло и свобода… – пробормотал Оливер.
Вальтарий глянул с недоумением:
– Ты о чем?
– Так… И если бы Козодою удалось то, что он задумал, он получил бы власть более императорской. Что же ты сбежал от такой удачи?
– Потому что он в это верил, а я – нет. Никто никогда не мог найти Пустую Чашу.
– А искали?
– Ну, не искали… А раз не искали, значит, незачем было. И даже если бы он нашел… За тысячу лет любое оружие рассыплется в прах, его съест ржа… Уж настолько-то моего здравомыслия хватает. И я был прав. Пусть мне не повезло в Скеле, но я жив, а Козодой, похоже, не нашел ничего, кроме собственной смерти!
– Не имею ничего возразить, приятель… Перед ними, ухмыляясь, стоял Сторверк. . – Ты жив, и будешь жив, и даже сыт, – но не задаром. А поскольку ты, в отличие от моих друзей, не платишь за проезд и сам при свидетелях признал себя моим матросом, иди-ка работай. Отыщи Стивена, пусть он укажет тебе, что делать.
Переподчинение Вальтария мальчишке Стивену было крайне унизительно, но, согласно здешним порядкам, вполне справедливо. Не имея никакого морского опыта, Вальтарий оказывался в самом низу корабельной иерархии.
После того, как тот подчинился, Оливер спросил у капитана:
– И что ты собираешься с ним делать? Неужели оставишь на корабле?
– Что с ним делать? – Сторверк пожал плечами. – Посмотрю. Он может пригодиться. Многое порассказал мне ночью. Он, знаешь ли, вовсе не глуп, и как ты, должно быть, заметил, не трус. А я – не брезглив. Обстоятельства не позволяют быть брезгливым. Что же до прочих его достоинств… если он попытается пустить их в ход… ну, в Старом Реуте я его в любом случае на берег не выпущу… а на Южном Мысу, куда приходят торговать мирные кочевники, помимо всего прочего, известный рынок рабов.
Он и в самом деле не брезглив, достойный наследник мудрого ярла Бреки Безногого. Хотя бояться Сторверка после всех этих месяцев было бы глупо. Любопытно, что по этому поводу думает Селия.
Он оглянулся и увидел отчужденное, замкнутое лицо. Вспомнил – после того, как Вальтарий завершил песню, она вышла из разговора. И вряд ли ее сейчас занимало, предаст ли их Сторверк в конце концов.
…И настал день, когда они вошли в Реутский залив. Берега здесь были опасны, возле них нашли могилу под волнами многие моряки, однако этот путь все равно оставался оживленным, так как скалистое побережье затрудняло также и сухопутное передвижение. В тот день привычное уже ясное небо затянула пелена, и над водой плавала дымка тумана, но Сторверк полагался на опыт Датана, а также на свой собственный, и надеялся, благополучно обойдя Клыки – предательскую гряду скал, назавтра прийти в Старый Реут. Так он сказал Оливеру, а тот – Селии, когда нашел ее у борта.
– Завтра мы будем дома… и я не знаю, хорошо это или плохо. По крайней мере… – Он не договорил, заметив, что впервые за все время, что Селия носила меч Козодоя, он не был закреплен у нее за спиной. Она держала меч в руках и не смотрела на него. Вообще ни на что не смотрела. – Что-то случилось?
– Нет. – Угол ее рта слабо дернулся, то ли горько, то ли насмешливо. – В том-то и дело, что не случилось.
– Погоди… – До него начало доходить. – Тебя расстроила эта история с мечом?
– Можно сказать и так… – медленно выговорила она. – Я не знаю, можно ли найти Пустую Чашу, не уверена, что в той песне про мечи есть хоть доля правды… хотя она очень старая, старше империи… Но если бы я знала, для чего предназначался этот обесчещенный меч…
– Ты бы не взяла его?
Она не сразу ответила.
– Я хотела выбросить его за борт… эту отмычку. Но удержалась. Слишком уж красивый получился бы жест – меч, исчезающий в волнах. Это был бы не мой поступок. – Она посмотрела в глаза Оливеру, и он понял, чей это был бы поступок. – Пусть этот меч лишился реликвии, пусть он побывал в грязных руках – ты добыл его честно, и он, как было справедливо замечено, стоит порядочных денег. Когда будем в Реуте, продай его.
Оливер поразмыслил.
– Если бы мы собирались странствовать дальше, я бы стал возражать. Но надеюсь, что в Старом Реуте тебе больше не нужен будет меч.
– Я тоже.
Она произнесла это без всякой радости. Но Оливер ее понимал. Целый год она ни на день не расставалась с оружием. Тут поневоле привыкнешь, будь у тебя хоть ангельский нрав.
Реут был построен в те легендарные времена, когда здесь проходила граница, и потому лишь именовался теперь Старым, а не по наличию где-то в пространствах Реута Нового. Главной заботой тогда была прочность городских стен, буде же кочевникам удавалось прорваться, узость и путаница многочисленных улиц отлично служила целям обороны, и всадники, теснившиеся между нависавшими домами, каменными, – деревянных строений в городе было мало, – из нападавших вскорости обращались в жертвы. Но граница давно ушла далеко на юг, а город, построенный на склонах гор и в долине у залива, остался. Город, никогда не блиставший красотой, с мощными, подставленными ветру укреплениями из дикого серого камня, с далеко выступавшим от пристани молом – навстречу Клыкам, губительным для кораблей, но не раз спасавшим порт от нападений с моря.
В то утро от вчерашней сумрачной погоды не осталось и следа, и солнце ощутимо припекало – климат в Реуте также не отличался постоянством, и жара, изнуряющая до обмороков, сменялась леденящими ветрами. Датан, прекрасно знавший залив, не стал дожидаться местного лоцмана, и вскоре «Холле» уже приближалась к пристани, распугивая рыбацкие фелюги под полосатыми парусами. Рыбаки, понятное дело, Сторверка не интересовали. Он выглядывал купеческие суда, прикидывал возможных конкурентов, составлял в уме будущие сделки. Потом спустился к Оливеру и Селии, которые, собрав свои вещи, стояли на палубе.
– Ну, давайте попрощаемся. Привык я к вам, славные вы ребята, и шкурой из-за меня рисковали…
«А уж ты из-за нас как…» – подумал Оливер, но вслух произнес:
– Куда ты торопишься? Ты не сей же час отваливаешь, и даже не завтра. Мы еще придем тебя проводить.
– Не люблю затягивать прощания, – проворчал Сторверк. – «Проводить…» Хотя, конечно, прощаюсь я с вами не навсегда. Не столь уж редко захожу я в Старый Реут…
Перед уходом они по-родственному обнялись со Сторверком, как полагается друзьям, распростились с Родри и Датаном. Впрочем, не только с ними – многие матросы подходили переброситься на прощанье словом. К Вальтарию это, разумеется, не относилось. Как ни ангельски он вел себя в последние дни, Сторверк в виду Реута не позабыл запихнуть его в трюм.
Это не было печальным расставанием. За последние месяцы стало ясно, что ничто и никто в жизни не пропадает навсегда, и, уж конечно, не пропадет из нее Сторверк, хотя свою роль в истории Селии и Оливера он уже отыграл. А если нет – время покажет.
На набережной они обернулись, чтобы помахать ему напоследок, но Сторверк, уже погрузившись в суету разгрузки, кажется, этого вовсе не заметил.
Они не торопясь шли по улице, круто уводящей в гору. Хотя лето только начиналось, вовсю припекало, правда, пока не чувствовалось того, что в жару было хуже всего в этом почти начисто лишенном растительности городе – всепроникающей пыли. Оливер снял плащ, свернул его и бросил на плечо. Селия же оставалась в плаще – не самодельном, из кархиддиновского гобелена, а длинном и широком, купленном в Фораннане. Это было разумно. Ей теперь здесь жить, и лучше, чтоб на ее нынешнее обличье глазели поменьше.
– Улицы у нас называются без затей, – рассказывал Оливер. – Есть четыре улицы с названием Рыбацкая, две Песчаных, есть Козья, потому что по ней коз на рынок гонят. Это не Фораннан с его Светлой Бронзой и Святыми Камнями. А наша улица называется просто Верхняя – она тянется едва ли не выше всех в городе. Видишь, там, на самой вершине холма, церковка во имя апостола Симона? Но нам туда подниматься не надо. Вот он – мой дом… наш дом.
Он почти не отличался от других – узкий, серый, второй этаж нависает над первым, окна и дверь наглухо заколочены, черепица на крыше кое-где осыпалась, ограда перед внутренним двором покосилась…
– Не дворец, а? – с некоторым смущением произнес Оливер.
– Но и не сарай. И что бы мы с тобой стали делать во дворце?
Оливер приладился отдирать доски от двери. Селия протянула ему свой кошкодер, который, сколько дурного ни говорилось в его адрес, вполне годился, чтобы отжимать гвозди, и дело начало спориться.
На шум из соседних домов выглянуло несколько человек, но, убедившись, что имеет место не грабеж средь бела дня, а всего лишь возвращение блудного хозяина, они, поздоровавшись, исчезли.
Вдвоем им удалось сорвать доски с двери, но та оставалась неподвижна.
– Оно и понятно, – объяснил Оливер. – Я ее изнутри на задвижку запер. А войдем мы со двора, там есть черный ход. На двери замок, но ключ я, вопреки песне, не выбросил в колодец – хотя колодец там есть, – а спрятал.
Так и случилось. Селия следовала за ним, оглядывая круглый небольшой дворик, колодец, прикрытый крышкой на люто проржавевшей цепи. Оливер показал ей тайник в стене, где оставлял ключ. Войдя в дом, она некоторое время стояла, щурясь в полумраке, пока Оливер сражался со ставнями, но, когда ему удалось распахнуть окна, охнула:
– Матушка моя на небесах! Пылищи-то!
Оливер развел руками:
– Что делать? Я уж и сам не помню, когда был здесь в последний раз.
– Ничего, управлюсь. После Кархиддина – это так, развлечение, а не труд.
– Пойдем, я покажу тебе дом. Здесь только кухня, чулан и погреб внизу…
Они поднялись наверх. Селия кивала, слушая его объяснения при виде старинных резных шкафов, сундуков, прикрытых битыми молью коврами, книг и свитков на письменном столе в кабинете.
– Ты всегда жил здесь один… после смерти родителей?
– Нет, я тогда был еще мал. Сюда переехала тетка Олив, старшая сестра отца… она меня, в сущности, и вырастила. Такая добродушная старая дева, ты, должно быть, знаешь.
– Не знаю. У меня не было родных, кроме матери.
– А у меня и посейчас есть родня, только дальняя, ты еще с ними познакомишься.
– А тетка где же?
– Тоже умерла, давно уже, лет восемь… Сядь ты, наконец, успеешь еще потрудиться, передохни! – Он хотел было придвинуть ей рассохшийся табурет, но тот оказался ненадежным, стащил с постели пропыленное покрывало, подняв при этом еще больший столб пыли. – Ты дома. А все кошмары прошлого – Трибунал, Найтли, Вальтарий, Хьюг, Заклятые земли – остались позади.