– И мы попали в рай.
– Ну, в этом раю есть свои кошмары – желтая лихорадка, жара, пыль, шторма, относительная близость границы… Правда, последний раз оборону прорвали задолго до моего рождения, но…
– Но это уже другие кошмары – я правильно тебя поняла?
Селия, облачившись в какие-то обноски, оставшиеся от тетки Олив, с энтузиазмом принялась наводить порядок в доме. В конце концов, это был ее первый дом, не наемная конура или случайное прибежище.
Она перестирала все, что поддавалось стирке, и развесила во дворе, выколотила пыль из ковров – эти были выставлены проветриваться, и свирепо приступила к мытью полов, Оливера она выдворила из родного дома, а его робкие предложения помощи тут же были пресечены кратким заявлением, что лучшая помощь – это когда не мешают. Что ж, здесь у него, в отличие от замка Кархиддин, было чем заняться. Соседи, хотя пока к ним не заглядывали, наверняка не преминули донести до родичей весть о его возвращении. Затягивать личный визит было бы невежливо.
Самым влиятельным родственником, а вернее, свойственником Оливера был Луций Груох, муж его двоюродной тетки и советник магистрата (как уже говорилось, небогатые дворяне в южных городах чиновничьей службой не брезговали). К нему-то Оливер и направил стопы.
Была уже вторая половина дня, и советник Груох вернулся из присутствия домой. А дом его был не чета скромному жилищу Хейдов. Тоже, конечно, не дворец, но раза в три попросторнее, с двумя башенками на фасаде, при каменной ограде и дворе, выложенном цветными плитками, и даже садом, не слишком, правда, изобильным.
Старый слуга, отворивший Оливеру, не узнал его, вдобавок стал совсем туг на ухо и не мог понять, что этому человеку надо. На счастье (или несчастье), по лестнице спускалась тетушка Тимандра и, узрев племянника, всплеснула руками, а потом бросилась к нему, восклицая, как он отощал (хотя он всегда был таким), обгорел на солнце, оброс и так далее. Как она привыкла последние двадцать лет жалеть несчастного сироту, так и доныне не могла остановиться. Следом показался советник, склонив голову и сложив руки на солидном брюшке.
– Ну что, бродяга? – спросил он брюзгливо. – Изволил явиться?
– Добрый день, дядя Луций.
– Какой день – вечер на носу. Ужинать будешь?
– Вряд ли вы ждали меня сегодня, так что не стоит подавать лишний прибор.
Тетка Тимандра возмущенно залопотала, но советник остановил ее:
– Успеется. Вот в воскресенье соберемся, гостей позовем, тогда и отобедаем по-домашнему. Но хоть вина выпьешь?
– Разве что самую малость.
Служанка принесла на подносе графин сельского (местное вино, кстати, было лучше, но, поскольку здесь его пили все, включая портовых оборванцев, советнику Груоху это как бы не пристало) и два бокала из цветного тримейнского стекла.
– Небось денег просить пришел? – проворчал советник, когда они выпили. Это был ритуальный вопрос, а вовсе не проявление грубости, тем паче что денег прежде Оливер у дяди никогда не занимал.
– Пока что нет, – сказал Оливер. Ритуальным ответом служило просто «нет», и тяжелые веки советника слегка приподнялись.
– Надолго к нам?
– Надолго. Может быть, насовсем.
– Да? – Советник отставил бокал. – Одуматься решил? Или, наоборот, натворил чего-нибудь такого, что земля на Севере стала гореть под ногами?
– Я женился, дядя.
Тимандра, примостившаяся в кресле, выронила вышивание:
– А я уж думала, не дождусь! Советник метнул на супругу короткий, но красноречивый взгляд.
– Вот как? И за вами гонятся разъяренные родители?
– Никто за нами не гонится. («Надеюсь», – мысленно добавил Оливер.) Она – сирота.
– Это уже хорошо. – Советник вновь покосился на супругу. – Жена сирота – это отлично, а жена без родни – это вообще клад… хм… присутствующие не в счет… Кстати о кладах – приданое-то хоть есть у нее?
– Она еще беднее, чем я. – Тут Оливер не солгал.
– Так я и знал! Тебя подцепила столичная вертихвостка!
– Ничего подобного! Она из провинции, честная, трудолюбивая и хорошая хозяйка.
Поскольку все эти сведения были чистой правдой, Оливер выложил их со столь же чистой совестью.
– Она хоть хорошо воспитана? – осведомилась тетка, но Луций не дал Оливеру ответить.
– А это мы сами увидим и оценим. Я уже говорил тебе – в воскресенье, ближе к вечеру, мы устраиваем приличный обед для родных и близких друзей. Вот ты и приходи с женой. И мы посмотрим, какая несчастная на тебя, нищеброда, польстилась!
На обратном пути Оливер, памятуя, что Селия, должно быть, совершенно вымоталась после уборки, зашел в близлежащую харчевню, заказал там ужин и велел занести к себе домой. Что было воспринято Селией с одобрением, а не как оскорбление ее хозяйского достоинства – в отличие от корабельного повара Сторверка. Когда Оливер рассказал ей о предстоящем посещении, она кивнула, затем оглядела себя – рукава засучены, ветхое платье едва ли не до колен.
– Ты не разрешишь мне порыться в сундуках? Может, там остались старые платья твоей матери… или тетки? Я бы перешила.
– Ни в коем случае. Там наверняка все моль съела, а если и не так, они все равно вышли из моды. Для дома еще сойдет, но не для гостей.
– Первый раз слышу такое рассуждение от мужчины.
– А у тебя большой опыт по части замужества? Прости, шутка неудачная. Но я не хочу, чтобы ты ходила в старье. У нас осталось немного денег. Я куплю тебе платье и все, что полагается. Я ведь никогда тебе ничего не дарил.
– Ну и что? Ты всегда со мной делился.
– Правильно, я с тобой делился. А это – не то. Мне важно подарить что-нибудь необходимое тебе, но абсолютно бесполезное для меня.
Она откинулась к стене, заложив руки за голову.
– Ты истый последователь древних карнионцев. Они считали, что нет ничего ценнее бесполезного.
– Ты тоже так считаешь?
Взгляд ее внезапно стал растерянным.
– Я? Не знаю. Но ты прав. Поступай, как решил.
Деньги на платье и обувь Оливер выручил, продав пресловутый «обесчещенный» меч Козодоя, о чем Селии не сказал. Хотя она, наверное, и сама догадалась. В добропорядочных местных семьях предпочитали шить, а не покупать женскую одежду, но на это не оставалось времени, и пришлось брать готовое и после подгонять по фигуре. Платье было плотного шелка (не скельского же бархата, а шерстяное было бы не по погоде и вообще не пристало жене дворянина), темно-лиловое. «Цвет, который не всякой женщине к лицу, но госпоже удивительно идет», – сказала мастерица из лавки, приходившая устраивать платье. Купил он и башмаки козловой кожи с серебряными пряжками – поскольку улицы в Старом Реуте были мощеные, женщины могли позволить себе вне дома обычную обувь, без деревянных подставок, которые зачастую носят в городах, дабы не замараться в грязи. На плащ денег уже не хватило, однако новый плащ был куплен в Фораннане. Нужно было подумать об украшениях, и здесь Оливер все-таки решил прибегнуть к скромному родительскому наследству. В припрятанном под книгами ларце лежали украшения покойной матери. В первую очередь – тонкое золотое кольцо с аметистом.
– Вот. А то у тебя нет обручального.
– У тебя тоже нет.
– На мужчину никто не смотрит.
Еще нашелся там пояс из агатов, оправленных в серебро. Были отложены в сторону ожерелье из зеленоватых камней («Хризопразы», – объяснила Селия), как неподходящее к платью, и серьги с янтарем, потому что уши у Селии не были проколоты. Волосы ее, значительно отросшие с тех пор, как их обкорнал палач, но все еще слишком короткие по общим меркам, она забрала под сетку, а сверху еще накинула покрывало. Сколько-то месяцев назад Оливер задавал себе вопрос, как выглядела бы Селия, будь у нее возможность как следует одеваться. Теперь он видел это воочию. Выглядела она хорошо – он был в том уверен, даже если считать его суждение пристрастным.
Селия, правда, проворчала, что он совершенно забыл о себе, и чем тратиться на серебряные пряжки для обуви, лучше бы приобрел для себя что-нибудь из одежды, но он лишь махнул рукой:
– Щеголя из меня не получится, как ни старайся. Все, что, по моему разумению, по этой части нужно мужчине – не выглядеть оборванцем, а о том ты позаботилась.
Так или иначе, в назначенное время они вышли из дому и направились в гости. Селия первоначально язвила по поводу предстоящего визита, но потом умолкла. Все-таки, несмотря на ее отвагу, ей не по себе, решил Оливер. Она сама рассказывала, что всегда была одинока, да и жизнь ее протекала совсем в других кругах общества. Конечно, они не к герцогскому двору направляются, но мелкое дворянство и городское чиновничество по мелочам отличается гораздо худшей придирчивостью, чем титулованная знать.
Но все сошло как нельзя лучше. Присутствовала, по большей части, как и предупреждал советник, родня разной степени и ранга – человек десять, затем двое чиновников из магистрата, один землевладелец, чье поместье граничило с имением зятя дяди Луция (сам зять не наличествовал), а также комендант какой-то пограничной крепости, приехавший разрешить дела с поставками провианта. В основном это были люди зрелых лет – мужчины, по крайней мере. Единственный сын Луция Груоха был моложе Оливера, но он уже три года служил при дворе и родителей навещал редко.
Говорили о ценах на вино (для затравки), о том, как скажется акция императора у Эрдского Вала на обстановке у южных границ, о беспорядках в Нессе – Оливера, как недавно прибывшего из тех краев, соответственно расспрашивали о подробностях, – о возможном заселении Открытых земель, казавшихся отсюда, с Юга, чем-то вроде огромного невозделанного пустыря, и тому подобных достойных внимания материях.
После обеда, когда тетушки, бабушки и кузины увлекли за собою Селию осмотреть сад, а мужчины, расслабившись, продолжали потягивать вино, представленное на столе в изобилии, советник Груох поманил Оливера.
– Ну хорошо, хорошо… Я, честно говоря, опасался – приведешь Бог знает кого, опозоришь семейство, но… Бедная, и хорошая хозяйка, говоришь? Впрочем, за тебя другая вряд ли пошла бы. Придумал себе занятие – в старых свитках копаться! К этому, кстати, я и клоню. Пока ты был один, ни я и никто из родных тебе не пенял, но теперь ты человек семейный, тебе нужно жену содержать, а там и дети пойдут… На что жить собираешься?
– Я так полагаю, дядя, вы мне собираетесь что-то посоветовать.
– Правильно полагаешь. Если у тебя нет ни денег, ни земли, ни умения махать мечом, нужно жить на то, что имеешь. А имеешь ты только образование. Да еще такое, которое здесь никому не нужно. Или почти никому. Будь ты монахом… да и то… Конечно, у нас при магистрате имеется должность архивариуса. Она занята. Я мог бы использовать свои связи, чтобы освободить ее для тебя, но, полагаю, ради столь мизерного жалованья не стоит и мараться. Дальше. Ксавьер, – он кивнул в сторону землевладельца, – сказал, что ландграф Роуэн снова ищет секретаря. И ежели бы ты не был моим племянником – пусть и не родным, я бы направил тебя прямиком к нему. Ландграф щедр. Но мы в свойстве, и мне было бы неприятно услышать, что ты, к примеру, случайно погиб на охоте, – это притом, что я-знаю – ты охоту терпеть не можешь, или… Довольно.
Оливер кивнул. Он, хоть и не жил постоянно в Старом Реуте, кое-что слышал о развлечениях ландграфа.
– И к чему мы пришли, советник?
– К тому, с чего начинали. Ты помнишь, что я тебе предлагал, когда ты в последний раз появлялся дома?
– Помню. Место на таможне.
– Гляди-ка, и впрямь запомнил! А тогда-то отказался с гордым видом.
– Как вы сами заметили, обстоятельства изменились.
– Умнеешь, мальчик, женитьба пошла тебе на пользу, хотя обычно бывает наоборот… Разумеется, должность тоже не долго пустовала… да вот незадача – с Орри, тем чиновником, что занял это место, с месяц назад приключилось несчастье. Ничего такого ужасного – просто мачта на корабле, куда его зачем-то понесло, рухнула и раздробила ему ногу. Он сейчас валяется в постели, и лекаря говорят, что выживет, но, похоже, придется ему подавать в отставку. Короче, зайди ко мне на неделе в магистрат. Еще раз потолкуем об этом деле.
Вернулись женщины, гомоня и щебеча. Советника оттерли от Оливера, но последнего тут же перехватила тетушка Тимандра.
– Я тебя поздравляю, дорогой! Достойный выбор! («Эрдский лес в тумане, мертвецы на болоте и смутная фигура с арбалетом…») Конечно, ее нельзя назвать красавицей… да еще и бесприданница к тому же… Но когда я пригляделась, то полностью изменила свое мнение. Врожденное достоинство, походка, осанка – это все искупает! А прекрасные манеры – их ведь ни за какие деньги не купишь!
Поначалу Оливер решил, что тетка над ним издевается, но потом вспомнил, что она попросту не умеет этого делать.
Час был уже поздний, не оставалось ничего иного, как откланяться и отправиться домой. По пути Оливер пересказал Селии свой разговор с дядей.
– А ты его не разуверил в том, что не умеешь махать мечом?
– Зачем разочаровывать старика? Тем более, что я все равно не собираюсь добывать мечом средства к существованию. А добывать их придется, в этом советник прав. – Помолчав, Оливер продолжил: – Знаешь, я собираюсь принять эту должность, если она освободится. Вряд ли здесь я смогу найти что-либо лучшее.
– А как же твоя книга?
– Буду работать в свободное время. К тому же, когда я ее задумал, я еще не встретил тебя. А ты способна мне помочь…
– Да, – коротко отозвалась она и до самого дома не проронила ни слова.
По возвращении поспешила снять нарядное платье и украшения. И только потом сказала: – Я понимаю, что у нас нет выбора… но как-то плохо представляю тебя в роли чиновника. И вообще…
– Может, самое большое испытание в этом и заключается: не в том, чтобы бегать от Трибунала, убивать душегубов и обманывать хитрецов, а просто жить – обычной жизнью, с ее мелкими трудностями и мелкими пакостями, с ними-то сражаться будет пострашнее, чем с чудовищами…
– Чудовищами… – тихо повторила она и замолчала.
– О чем ты?
– Т-так. Ничего… Это была дурная мысль, я не хочу ее высказывать.
Оливер сменил тему:
– Но одну победу ты уже одержала. Покорила мою родню. Каких усилий тебе, должно быть, это стоило!
– Не таких уж страшных. Однако день был и впрямь утомителен. Давай-ка ложиться спать.
Оливер уже погружался в сон, когда в сознании его ясно и отчетливо прозвучал голос Селии: «Манерам не обучена… Многому обучена, но не манерам». Но когда и при каких обстоятельствах это было сказано, он забыл.
И он стал работать на таможне. Работа была тяжелой и отупляющей, особенно для него, привыкшего к вольной жизни. Не помогало и воспоминание о достославном британском поэте, который также трудился таможенником, зато некстати вспоминалось, что именно этот стихотворец переложил на родной язык то, что Селия называла «пособием для начинающих инквизиторов». Обязанностей было по горло. Помимо ежедневной работы в порту, приходилось ездить в соседний городок Эйсан, где с наступлением лета проходили ярмарки. Правда, место почиталось хлебным – но важно было не зарваться. Оливеру тут же не преминули намекнуть, что мачта на ногу его предшественнику свалилась не случайно, – то ли не по чину брал, то ли просто перешел кому-то дорогу. Но хоть Оливер и не собирался брать взятки, теперь можно было не беспокоиться о хлебе насущном. По настоянию родственников, и в особенности тетки Тимандры, не оставлявшей молодую семью вниманием, они даже наняли служанку. Правда, Селия не хотела, чтобы служанка жила в доме, и Оливер был с нею согласен. В разговорах они порой затрагивали такие материи, что для посторонних ушей никак не предназначались (отчасти ради пользы тех же ушей). Нашлась пожилая вдова по имени Морин, которая приходила помогать Селии по хозяйству, стирала, мыла полы и порой сопровождала Селию на рынок. Оливер ее почти не видел, так как она уходила, как правило, до его возвращения из порта, позднего, хотя, по летней погоде, еще и засветло. Жара стояла жестокая, как обычно об эту пору в Старом Реуте, днем жили только порт и рынок, большинство горожан в полуденное время предпочитало не выходить на улицы, пустынные, засыпанные всепроникающей пылью. Лишь бродячие псы валялись, тяжело дыша, в тени домов или чахлых деревьев, и даже церковные колокола звонили как-то лениво. Когда же задувал ветер с моря, люди хватались за головы, становились злыми и раздражительными. Довольны были только окрестные виноградари.
Ни на какую работу над книгой сил не оставалось. «Может быть, позже, – говорил себе Оливер, – когда я привыкну… или к зиме, когда жара спадет и замрет навигация…» Жалкие отговорки, но что делать – он сам выбрал такую жизнь.
В порту вновь появилась «Холле», следовавшая на Север. «Холле», которую по прибытии на родину они так и не пришли проводить. Сторверк искренне хохотал при виде метаморфозы, случившейся с Оливером, хотя и без зла. Чтобы загладить неловкость, возникшую из-за того, что Оливер с ним не простился (пусть Сторверк, скорее всего, никакой неловкости не почувствовал), он пригласил капитана в гости. Тот пришел в сопровождении, как ни странно, не Родри и не Датана, а Вальтария, коего не только не продал кочевникам, но и пустил погулять на долгой сворке. Интересно, кто здесь кому дурит голову, – Вальтарий Сторверку или наоборот? Или капитан просто следит, чтобы мошенник не сбежал в его отсутствие?
Селии дома не было. В тот день на нее с удвоенной энергией напала тетка Тимандра, ибо на сей раз к ней на помощь пришла приехавшая из своего поместья дочь Гермиона, и они общими усилиями увели Селию к себе, пообещав, что, если она задержится, пришлют с ней слуг – проводить. Гостей встретила Морин, подала на стол и удалилась восвояси.
– Неплохо живешь, – осматриваясь, заметил Сторверк. – Не богато, но неплохо. И чего только тебя по городам и весям носило… да еще с женой на пару? Или от большого ученья ветер в голове поднимается, или в самом деле сокровища искал…
– Ты больше этого болтуна слушай, – мрачно сказал Оливер. Очевидно, Вальтарий, оправившись от недавних испытаний, вернулся к старым завиральным идеям. – Еще немного – бросишь свой корабль, и товар, и кредит, и сам пойдешь сокровища искать…
– Что ты, хозяин, сердишься? – не кривя душой изумился Вальтарий. – Никогда я вам зла не желал. Вот он, – указал на Сторверка, – не сердится, а я ему куда как мог повредить!
А ведь и в самом деле не желал, подумал Оливер. Ни когда рассчитывал подставить их имперским карателям, ни когда наводил на них Козодоева бандита… впрочем, об участи последнего лучше не вспоминать. И кажется, действительно не понимает, как за это можно обижаться. Ничего личного, как говорится. И Сторверк взаправду не таит на него зла. Деловые люди… Любопытно, что рассказал Сторверк Вальтарию о Заклятых землях в ответ на его бредни? Спросить об этом было бы неудобно. Хотя, как говаривали в университете, неудобно только штаны через голову надевать, да и то можно, если постараться.
– Нет, брат, я свои сокровища ищу в местах иных. Да и что там делать сейчас, в Открытых землях? Вы, похоже, еще мирно проскочили, а сейчас там, наверное, не лучше, чем в Нессе. А я от неприятностей не бегаю, но и за ними – тоже.
– А меч где? – поинтересовался Вальтарий, отхватывая кусок ветчины. – Ну, тот меч… который ты… .
– Я его продал. Мирному чиновнику такой меч ни к чему.
– Этот тот, с орлиной лапой, что жена твоя таскала? – встрепенулся Сторверк. – Жаль, я бы сам его купил.
– Может, и жаль, – задумчиво сказал Оливер. – А может, и нет. Оружие – оно разное бывает. А этот меч обидели к тому же, реликвию из него вырвали. Не потому ли он прежнего хозяина-обидчика в бою и предал? И кто знает, куда бы он нас завел.
– Ты скажешь! – хохотнул Сторверк. – У меня отец полжизни провоевал, и никогда я от него ничего подобного не слышал.
– Повезло ему, значит, оружие честное досталось, без порока, – назидательно молвил Вальтарий. – А то как поется:
Голоса издалека,
Вашу выучу науку,
Пусть ведет меня рука,
И ведет оружье руку.
– Давай-давай, – сказали от двери. – Скажи порядочным людям, как песня начинается, а то с середины поешь.
Селия стояла у дверного косяка и, вероятно, какое-то время прислушивалась к разговору. В руках у нее была кисть синего винограда.
– Мое почтение! – Сторверк привстал. – А мы в твое отсутствие вас объедаем-опиваем. Садись и присоединяйся.
– Сяду, а есть не буду. В гостях потчевали. – Селия положила виноград на блюдо. – Понятия не имела, что ты можешь по ягодам определить, хорошо ли будет вино, – сказала она Оливеру.
– Вовсе не могу. Просто тетка не упускает случая похвастаться, что у зятя – собственные виноградники.
– Так что песня? – вновь обратилась Селия к Вальтарию. – Или сделаешь вид, что ничего не знаешь? Говори, здесь доносчиков нет в Святой Трибунал бежать…
– Честно говоря, в городе нет даже отделения Трибунала, – вставил Оливер. Смущение Вальтария, столь не свойственное тому, забавляло его.
– А ты сама откуда такие песни знаешь? – нахохлился Вальтарий.
– Имеющий уши да слышит. – Она пожала плечами. – И не я ведь ее вспомнила, и тебя никто за язык не тянул.
– Ну, знаю.
Сапогом ступлю на крест,
Образок в костер закину…
Селия согласно кивнула:
– Не взгляну на мир окрест
И в чащобе темной сгину.
– Нехорошо, однако, – заметил Сторверк. – Не то еретическая песня, не то колдовская. И в самом деле до Трибунала такое доводить не след.
– Да ладно вам! – Вальтарий налил себе вина. – Обычная разбойничья песня.
– Вы и правы, и не правы, – сказала Селия. – Песня, конечно, и колдовская, и разбойничья, но не обычная. А у тебя, Вальтарий, песни как на подбор. То «Два меча» святого Хамдира затянешь, то… Или начало песни пытаешься скрыть, или конец… Здесь конец тоже примечателен.
Знаю, что настанет срок,
И судьба судьбу порушит.
Тускло блещущий клинок
Отлучит от тела душу.
Вальтарий подхватил:
Как, когда и чьей рукой
Размозжит или вопьется
– Все равно придет покой.
Зло, владеющее мной,
В мир, им созданный, вернется.
– Верно, хотя голос у тебя, как ни старайся, никудышный… только песня приползла оттуда – из Заклятых земель… то бишь Открытых. .
– Теперь оттуда много чего приползет, – захорохорился Валътарий. – Как помыкаются беженцы да осядут там, распашут земли, понастроят деревень…
– Может, те, кто снимал Заклятие, этого и хотели, – промолвил Оливер, искоса глянув на Сторверка.
– Знаем мы, чего они хотели, – буркнул тот, но уточнять не стал.
– …и потревожат все заповедные углы, – продолжал Вальтарий, – растормошат то, чего не знают, вопрутся в… как ты это называла? «Пещеры, ведущие в небо»? Хотя, может, они в землю уйдут, как говорили про Брошенную часовню… Короче, начнется свистопляска еще та.
– И впрямь, некоторые вещи лучше не тревожить. Ты понял это, когда покинул Козодоя. Но не думаю, будто начнется, а если начнется, то неизвестно где… ибо учат мудрецы: «Нет дня, над которым бы не было дня небесного…»
– Ничего не понимаю, хозяйка, из того, что ты говоришь, и рад, что не понимаю. Потому что не меня тут надо Трибуналом стращать…
– Что-то ты разболтался, слуга мой некупленный, – пресек заявление Вальтария Сторверк, несмотря на то, что Селия вовсе не казалась задетой. – Помни, что это – мои друзья и кто ты таков есть, и будешь жить хорошо и долго.
– А я что? Это просто так… замечание… признание того, что хозяйка знает больше меня, а хозяин наверняка и того больше.
– Ладно. – Сторверк поднялся из-за стола. – Темно уж, пора и честь знать. Спасибо за гостеприимство, на будущий год свидимся.
Они распрощались, и уже в дверях, высказав все ритуальные любезности, Сторверк вдруг бросил взгляд на Селию:
– А хитер твой муж, сестрица… Знаешь, с чего все началось? Я его спросил, по каким таким причинам вас в Открытые земли занесло. А он так ловко разговор увел, что за весь вечер никто и не вспомнил о том… но так и не ответил.
– Будешь у себя дома, брат мой Сторверк, – серьезно произнесла Селия, – повтори этот вопрос родителям.
Сторверк кивнул и вышел. Оливер отправился до конца улицы проводить гостей, хотя ночные нападения в это время года здесь случались редко, от жары лень обуревала даже воров (правда, было бы забавно, коли последние напали бы на Вальтария). Когда он вернулся, Селии в кухне не было. Впрочем, она тут же появилась, не по-хорошему скрючившись.
– Что с тобой?
– Ничего… Дурнота обуяла… Прошло уже. В опровержение своих слов она пошатнулась, ухватившись за край стола. Оливер увидел, что она очень бледна, лицо ее блестит от пота.
– Ты же совсем больна! Тебе нужно немедленно лечь!
– Да говорю я – все уже прошло… и со стола нужно убрать…
– Оставь! Морин завтра уберет.
Не обращая внимания на ее слабые отнекивания, Оливер, подхватив свечу со стола, увел Селию наверх, в спальню, усадил на постель, стянул с нее башмаки и расстегнул платье, приговаривая:
– Ты прости меня… выпал сегодня день… сначала тетки-кузины, потом я гостей привел… я же не знал, что Сторверк Вальтария притащит с разговорами его дурацкими… и еще жара, ты же не привыкла…
Селия к тому времени успела прийти в себя, дыхание ее выровнялось, но в глаза Оливеру она не смотрела, когда медленно выговорила:
– Тетки-кузины здесь ни при чем… равно как и жара… и я не отравилась, если ты это собрался предположить…