Страница:
Каренджа взял трубу и бегом помчался вокруг рощи. Слоун развязал рюкзак, достал кусок провяленного мяса, положил в рот, начал жевать. День сменился сумерками, сумерки — ночью, а слон все прятался в роще.
Наконец Слоун решил, что в такой темноте уже ничего не разглядишь, и разжег большой костер, чтобы отгонять хищников. Сидел он, привалившись спиной к рюкзаку, положив винтовку на колени.
Где-то рыкнул лев. В полумиле к западу заржали зебры. Рев леопарда заглушил предсмертный вскрик антилопы. Все стихло.
Слоун интуитивно поднял голову и увидел, как на него, молчаливый, как ночь, несется Малима Тембоз.
Охотник вскинул винтовку к плечу и уставился на громадного зверя. Его гигантские уши заслонили луну, земля дрожала при каждом его шаге, бивни, казалось, уходили в вечность.
— Ты такой, как о тебе говорили! — с благоговейным трепетом прошептал Слоун.
В последний момент он все-таки выстрелил. Пуля взбила облачко пыли на голове слона, но не остановила его, даже не замедлила его бег. Еще нажимая на спусковой крючок, Слоун знал, что так оно и будет.
Он все смотрел на слона, когда толстенный хобот и сверкающие бивни нависли над ним. «Вот зрелище, ради которого стоит жить», — подумал он.
На том его жизнь и оборвалась.
Спустя несколько минут Каренджа нашел то, что осталось от его бвана. Дождался утра, похоронил разодранную серую форму, поставил на могиле крест (он видел, как белые хоронят своих мертвых), на который и повесил видавший виды стетсон Слоуна.
Потом он вернулся в свою деревню, заплатил большой штраф, наложенный на него вождем, купил жену и остаток лет пас коз, ибо человеку, охотившемуся на Малима Тембоз, не пристало искать более слабых соперников.
— Дункан… ты когда-нибудь спишь дома? Просыпайся! Я что-то промычал, стал стягивать одеяло с головы и только тут понял, что никакого одеяла нет и в помине, а я заснул в кабинете.
— Дункан!
Я сел, протирая глаза.
— Который час?
— Половина восьмого. — Хильда стояла у моей кушетки, решительно сложив руки на груди.
— Наверное, у тебя нет желания зайти ко мне через час?
— Нет. А теперь поднимайся. Тебе сразу полегчает. Я с трудом поднялся. Спина затекла, болела правая нога, во рту стояла горечь.
— Ты не права.
— В каком смысле?
— Мне стало хуже.
9 М. Резких — Тогда для разнообразия начни спать в собственной постели. — Она не сводила с меня глаз. — Дункан, я полночи не спала, гадая, увижу ли я тебя этим утром живым. Даю тебе две минуты, чтобы прийти в себя, а потом ты расскажешь мне все, что произошло ночью.
— Слон его убил.
— О ком ты?
— О Ганнибале Слоуне. Первом белом человеке, который увидел Слона Килиманджаро.
— Мне без разницы, что ты узнал от компьютера, — бросила она. — Я хочу знать, что произошло между тобой и Мандакой!
— А-а-а. — Я попытался сосредоточиться. — Ночью компьютер нашел еще три эпизода, связанных с бивнями.
— Так ты приблизился к бивням? Я покачал головой.
— К бивням — нет.
— Тогда к чему?
— К причине.
— Слушай, давай позавтракаем. Выглядишь ты ужасно и несешь какую-то чушь.
— Благодарю. — Я вновь уселся на кушетку. — Почему бы тебе действительно не прийти в девять?
— Компьютер, — приказала она, — прибавь света. Мгновенно одна стена стала прозрачной и утреннее солнце залило кабинет.
— Хорошо! — Я закрыл глаза. — Давай позавтракаем! Только прекрати это безобразие!
— Пятьдесят процентов затенения, — приказала Хильда, и я смог открыть глаза.
— Чего ты так надо мной издеваешься? — Я поднялся. — Я спал только три часа.
— Извинюсь позже. — Она подошла к двери, приказала ей открыться.
— Куда идем, на второй или девятнадцатый? — спросил я, пробежавшись пальцем по волосам и пытаясь вспомнить, куда я дел расческу.
— На девятнадцатый, — ответила она. — Незачем подчиненным видеть тебя в таком виде.
Воздушный лифт поднял нас в столовую для руководящего состава, по существу, кафетерий с несколькими столиками. Мы выбрали тот, что стоял в дальнем углу, сели. Взглянув на голографическое меню, я ограничился пирожным и кофе. Хильда, привыкшая к плотному завтраку, заказала по полной программе.
Допрос она продолжила, как только подносы с едой опустились на наш столик.
— Ты уже проснулся? Я кивнул.
— Тогда я хочу получить полный отчет.
— Хильда, ты даже представить не сможешь, какая у него квартира. Я за всю жизнь не видел ничего подобного.
— Его квартира? — переспросила она. — Вроде бы я застала вас в твоей квартире.
— Ему она не понравилась. Не чувствуется присутствия хозяина.
— Тут он попал в точку, — кивнула она. — А теперь давай с самого начала.
— Начала?
— Расскажи, что случилось в «Древних временах», каким образом он оказался в твоей квартире.
Я рассказал ей обо всем, включая мое посещение необыкновенного жилища Мандаки. Мой рассказ закончился аккурат, когда она все съела.
— Знаешь, у меня такое ощущение, что он тебе очень нравится, — заметила она, обдумав мои слова. Я покачал головой:
— Я слишком мало его знаю, чтобы он мне понравился. Но я ему сочувствую.
— Почему?
Я пожал плечами:
— Потому что он хотел бы быть другим.
— Таким, как ты?
— Только не я. Я сознательно выбрал образ жизни, который он ненавидит. — Я посмотрел на Хильду, улыбнулся. — Он предпочел бы оказаться на твоем месте.
— Не поняла.
— Больше всего на свете ему хотелось бы иметь работу, семью, жить, как все, В детстве он не играл с детьми, на него давит осознание того, что он — последний в своем племени и обязан тратить свои деньги и, возможно, отдать жизнь ради бивней слона, который умер семь тысячелетий тому назад. — Я задумался, глядя в окно. — Да, я думаю, он бы с радостью жил, как ты.
— Тогда почему он не пытается вернуться к нормальной жизни?
— Я же тебе говорил, он не может жениться.
— Миллиарды людей не связывают себя семейными узами, однако ведут нормальный образ жизни. Большинство из них даже значится в архивах Содружества.
— Я тебе все объяснил.
— Да уж, у него на все находится объяснение, — кивнула она — Умеет он убеждать, раз ты ему поверил.
— Ты не была в его квартире, — напомнил я. — Не видела, как он живет.
— А вот ты был. И по-прежнему думаешь, что вы выбрали один образ жизни.
— Да.
— Но он живет в дорогом пентхаусе, который превратил в первобытную хижину, а ты — в обычной квартире, причем даже под страхом смерти не сможешь сказать, какого цвета стены в твоих комнатах. Он путешествует по галактике, ты — не выходишь из своего кабинета. Он ищет общения, ты его сторонишься. Он нанимает человека, который разыщет ему бивни, чтобы самому не терять на это время, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме этих бивней. И, однако, ты убежден, что ваши жизни идентичны. Повторяю: язычок у него что надо, раз ему удалось убедить тебя в этом.
— В главном наши жизни одинаковы, — упорствовал я.
— Они отличаются как день и ночь.
— Незначительное отличие лишь в том, что он несчастлив в своей жизни, а я ею наслаждаюсь.
Она хотела что-то сказать, передумала, заказала пирожное, какое-то время разглядывала свои ногти, потом посмотрела на меня.
— Хорошо, Дункан. Ты провел с ним несколько часов, он, не знаю уж каким образом, сумел тебе понравиться, ты увидел, где и как он живет. Можешь ты теперь сказать, почему он готов заплатить миллионы кредиток, даже убить ради того, чтобы заполучить бивни?
— Я представляю себе, в чем причина, но точного ответа у меня пока нет, — уклончиво ответил я.
— Нельзя ли попроще? — спросила она, когда тарелочка с пирожным опустилась на стол.
— Желание заполучить бивни напрямую связано с тем, что он — масаи. Более того, бивни нужны ему позарез именно потому, что он — последний из масаи.
— А что он собирается с ними делать?
— По его фразам я понял следующее: что-то надо сделать с бивнями или с помощью бивней, и сделать это что-то должен масаи. То есть Мандака, поскольку других масаи не осталось.
— Это какая-то белиберда. Что-то надо сделать, должно сделать, нельзя не сделать. — Она уставилась на меня.
— Тут ты права, — с неохотой признал я. — Просто я еще не нашел ответ. Но я знаю, что он есть!
— Что должно сделать… и почему?
Я пожал плечами:
— Пока не знаю.
— А ты его спрашивал?
— И не раз, — раздраженно ответил я:
— И что?
— Ответа я не получил. Слышал от него лишь одно:
«Вы подумаете, что я сумасшедший, если я вам скажу». Ехидная улыбка заиграла на ее губах.
— Как раз ты так не подумаешь, Дункан. Я могу подумать, что он сумасшедший, кто-то еще, но только не ты. Для тебя он по-прежнему будет одной из головоломок, которые ты так любишь решать.
Я промолчал, играя с пустой чашкой из-под кофе.
— Так что, Дункан, — она тяжело вздохнула, — ты считаешь его сумасшедшим?
— Нет.
— Но у тебя сформировалась хоть какая-то версия? Чем обусловлено его стремление заполучить бивни?
— Одно я знаю наверняка: он ищет бивни потому, что он — масаи.
Она всмотрелась в меня.
— Тогда почему меня не покидает ощущение, что ты знаешь больше того, что говоришь?
— Я подозреваю больше того, что говорю. Но изложил тебе все, что знаю.
— Так почему этот слон интересует именно масаи, а не кикуйю или зулусов?
— Зулусы жили далеко на юге.
— Я привела неудачный пример, — раздраженно бросила она. — В племенах я разбираюсь гораздо хуже тебя. Уточняю вопрос: почему этим слоном интересуются масаи, а не другие племена?
— Не знаю.
— Слона убили масаи?
— Вероятно, нет. Доподлинно это никому не известно.
— Тогда почему просто не сказать: нет?
— Масаи не охотились, чтобы добывать пропитание, и не торговали слоновой костью: у них не было причин убивать его. — Я помолчал. — Опять же, из того, что я узнал о нем этим утром, обнаженный воин с копьем не смог бы свалить его на землю.
— Если масаи его не убивали, почему же они претендуют на бивни? Кто-то из масаи покупал их на аукционе?
— Насколько мне известно, на Земле бивни масаи не принадлежали. На аукцион их выставил араб, купили их европейцы. Британский музей передал их правительству Кении, они оставались в музее Найроби до начала Галактической эры, да и потом я не смог найти в череде их владельцев хоть одного масаи, пока в восемнадцатом столетии Галактической эры они не оказались у Масаи Лайбона.
— Тогда зачем масаи заявляют, что бивни принадлежат им?
— У меня такое ощущение, что заявляют они другое: бивни нужны им больше, чем кому бы то ни было.
— Мы вернулись к тому, с чего начали, — вздохнула Хильда. — Я спрошу тебя, зачем они мне нужны, ты ответишь, что не знаешь, хотя у тебя есть кое-какие мысли, но поделиться ими со мной ты не готов. Я права?
Я кивнул:
— Да. Еще кофе?
— До чего же иной раз с тобой трудно, Дункан!
— Я этого не хотел.
— Два дня, Дункан! — Ее пухлый пальчик нацелился мне в грудь. — У тебя осталось два дня.
— А потом мы должны вновь обсудить сложившуюся ситуацию, — напомнил я.
— Нечего нам будет обсуждать, если ты не найдешь более правдоподобных ответов.
— Если я найду ответы, дополнительного времени мне не потребуется.
— Тогда тебе лучше их найти, потому что, по моему разумению, ты не приблизился к бивням ни на шаг.
Я вернулся в кабинет, подошел к раковине, умылся, решил, что пора и побриться.
— Компьютер?
— Да, Дункан Роджас?
— Как идет поиск бивней?
— Не нашел их следов после того, как Таити Бено похитила их с Винокса IV.
— Хочу попросить тебя об одной услуге.
— Слушаю.
— Пока я бреюсь, подготовь мне краткую историческую справку по масаи начиная с тысяча восемьсот девяносто восьмого года Нашей эры.
— Вы должны выразиться более точно. Я нахмурился:
— Тебе нужна конкретная дата в тысяча восемьсот девяносто восьмом году?
— Я хотел бы получить уточнение термина «краткая», — ответил компьютер.
— Не более пятисот слов.
— Приступаю. Исполнено.
— Я еще не побрился.
— жду…
Несколько секунд спустя я сел за стал.
— Компьютер, я готов.
— В тысяча восемьсот девяносто восьмом году племя масаи насчитывало двадцать пять тысяч человек. Ему принадлежала большая часть Рифтовой долины, а также практически весь юг Кении, включая Тзаво, Амбосели и Масаи Мара, и северные регионы Танганьики: плато Серенгети, гора Килиманджаро и кратер Нгоронгоро. В Восточной и Центральной Африке они считались самыми умелыми воинами, по репутации сравнимыми (до прямых стычек дело не доходило) с зулусами Южной Африки.
К тысяча девятьсот десятому году британцы ввели законы, лишившие масаи их былого могущества и привычного образа жизни Масаи запретили носить копья и даже щиты, они больше не могли нападать на другие племена. К тысяча девятьсот сороковому году их лишили даже традиционного обряда посвящения в мужчины, когда юноши с одним копьем выходили против львов.
Когда Кения обрела независимость, численность масаи увеличилась до двухсот пятидесяти тысяч, но их было гораздо меньше, чем кикуйю, луо или вакамба. Они продолжали пасти скот, отставая от других племен по уровню грамотности, продолжительности жизни, экономической мощи.
К две тысячи десятому году государства Кения и Танзания экспроприировали их земли. К две тысячи пятидесятому году их осталось тридцать тысяч. К две тысячи девяносто третьему году Нашей эры они уже не говорили на собственном языке, известном как Маа, поголовно перейдя на суахили. С началом Галактической эры и колонизацией Новой Кении ни один масаи не занимал ответственного поста в государственных структурах Кении или Танзании. В эпоху космических путешествий ничего значительного это племя не совершило.
— Очень печальная история.
— Моя программа не рассчитана на эмоциональные оценки.
— Я знаю, — автоматически ответил я, погруженный в свои мысли. Наконец вновь посмотрел на кристалл.
— Компьютер?
— Слушаю. — Кристалл ярко вспыхнул.
— Ты можешь проанализировать ситуацию в Восточной Африке, сложившуюся к тысяча восемьсот девяносто восьмому году?
— Проанализировать в каком аспекте?
— Я хочу, чтобы ты дал оценку взаимоотношениям племен, скажем, в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, и подсчитал вероятность того, что влияние масаи сойдет на нет.
— Приступаю…
Я заказал чашку кофе, потом решил, что за последние двадцать четыре часа уже перепил кофе, поэтому отменил заказ, отдав предпочтение стакану сока. Компьютер ожил до того, как я его получил.
— Исходя изданных, имеющихся на тысяча восемьсот девяносто седьмой год, включая и его, вероятность изложенной выше истории масаи составляет один и сорок три сотых процента.
— Теперь рассчитай вероятность, взяв за точку отсчета тысяча девятьсот десятый год Нашей эры.
— Приступаю… Пятьдесят один и двадцать три сотых процента.
— Еще раз, отталкиваясь от тысяча девятьсот пятидесятого года.
— Приступаю… Девяносто три и семьдесят восемь сотых процента.
— Спасибо, компьютер. — Я пригубил фруктовый сок.
Внезапно передо мной возник образ Хильды.
— Я контролировала твой диалог с компьютером, Дункан.
— Кто тебе разрешил? — спросил я.
— Мне не требуется разрешения, я — руководитель департамента безопасности. И хотя я на тебя злюсь, твои вопросы очень заинтересовали меня. Позволишь предугадать твой следующий вопрос.
— Почему нет?
— Компьютер, я выдвигаю следующую гипотезу: потеря масаи власти и главенства среди прочих племен является прямым результатом смерти Слона Килиманджаро в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. — Она помолчала. — Проанализируй, пожалуйста.
— Приступаю… Вероятность вашей гипотезы равна тридцати четырем десятитысячным процента.
— Очень интересно, — прокомментировал я.
— Что ж тут интересного? — спросила она. — Ты ошибся. — В ее голосе слышалось разочарование. — Знаешь, ты наполовину убедил меня, что тут есть какая-то связь.
— Есть.
— Но компьютер дал тебе тридцать четыре десятитысячных процента. Это не вдохновляет.
— Ты не права. Исходя из имеющейся информации я ожидал нулевую вероятность.
— Правда? Я кивнул:
— О связи масаи и слона ничего не известно. Вроде бы он никак не мог повлиять на будущее племени.
— Но вроде бы повлиял.
— Это всего лишь предположения, а компьютер оценивает только факты.
— Тогда спроси его, почему результат отличается от нуля.
— Спрошу. Я пытаюсь найти оптимальную формулировку вопроса. — Она помолчала, чтобы не мешать мне думать. Наконец я определился со словами:
— Компьютер, какие факторы изменили вероятность влияния Слона Килиманджаро на будущее масаи с нуля на тридцать четыре десятитысячных процента?
— Показания с чужих слов, касающихся некоторых заявлений Сендейо.
— Кто такой Сендейо?
— Один из вождей масаи, брат Ленаны, верховного вождя масаи в тысяча восемьсот девяносто восьмом году Нашей эры.
— И что заявлял Сендейо?
— Не имею достаточной информации.
— Если ты не знаешь, о чем он говорил, почему его слова повлияли на твои расчеты?
— Для изменения вероятности с нуля до тридцати четырех десятитысячных процента достаточно того, что он был одним из вождей масаи и упоминал о Слоне Килиманджаро.
— Спасибо. — Я повернулся к Хильде. — Я ошибся. — Тяжелый вздох. — Я и представить себе не мог, что простое упоминание о слоне может повлиять на величину вероятности.
— Возможно, ты ошибся, — согласилась Хильда. — Однако возникает другой вопрос. Компьютер?
— Слушаю?
— Как я понимаю, ты не нашел сведений, доказывающих причастность масаи к смерти Слона Килиманджаро. Это так?
— Так.
— Откуда же Сендейо узнал о смерти слона… и вообще о его существовании?
— Не имею достаточной информации. Хильда посмотрела на меня.
— Не знаю, куда приведут нас наши вопросы, но картина получается интересная.
— Очень интересная, — согласился я.
В последующие тридцать минут интерес этот заметно поугас, потому что я не смог заставить компьютер выявить связь между Сендейо и/или масаи и слоном. Вождь, возможно, лишь раз помянул слона, источник информации услышал об этом с чужих слов, так что его показания могли не соответствовать действительности, однако это единственное упоминание повлияло на расчеты компьютера. Но другая информация отсутствовала, не выдвигал компьютер и своих версий, ссылаясь на недостаточность имеющейся у него информации.
Цепь моих вопросов прервала Хильда.
— Мы открываемся через двадцать минут. Мне пора заняться делами.
— Хорошо.
— Дай мне знать, если что-нибудь найдешь.
— Обязательно.
Ее образ исчез, а я сосредоточился на компьютере, не зная, с какой стороны подступиться к проблеме. Чтобы потянуть время, я спросил, не обнаружил ли он бивни. Компьютер ответил, что не может установить их местонахождение после того, как Таити Бено выкрала их у Летящих-в-ночи.
Идеи мои иссякли, но мне ужасно не хотелось прерывать допрос компьютера, имея в своем распоряжении еще пятнадцать минут, поскольку вновь коснуться интересующего меня предмета я мог лишь через десять часов, после закрытия «Брэкстона».
— Пожалуйста, воссоздай голограмму бивней, — попросил я в надежде, что меня осенит блестящая идея, если я буду видеть их перед собой.
— Исполнено, — ответил компьютер, и передо мной возникли бивни.
Как всегда, я не мог оторвать от них глаз, но в голову не лезло ничего путного. Я не знал, какие вопросы надо задать компьютеру, чтобы он нашел-таки связь между ними и Сендейо или масаи. Я откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол, вздохнул.
— Они выглядят такими чистенькими, несмотря на всю кровь, которые они несут на себе.
— Это же удлиненные коренные зубы, — поправил меня компьютер. — На них нет крови, Дункан Роджас.
— Это метафора, — ответил я. — Я хотел сказать, что из-за них погибло много людей.
— По имеющейся у меня информации шесть тысяч девятьсот восемьдесят два человека, — уточнил компьютер.
— Тут какая-то ошибка, — возразил я. — Погиб Главнокомандующий, его сын, Ганнибал Слоун, Тумо из племени лумбва, Эстер Камау. Мы не знаем, стали ли бивни причиной смерти Железной герцогини и Таити Бено.
— Я не учитывал в моих расчетах Железную герцогиню или Таити Бено.
— Откуда же такие цифры?
— В восемьсот восемьдесят втором году Галактической эры бивни послужили причиной войны.
— Войны? — удивился я.
— Боевых действий между двумя мирами, — ответил компьютер. — Такие действия определяются мною как война.
— И воевали из-за бивней?
— Совершенно верно.
— Расскажи мне об этом, — попросил я.
— Приступаю…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я достиг пыльных равнин Амбосели и впервые увидел вдали могучую Килиманджаро с ее синевато-серыми склонами и увенчанной снегом вершиной, прячущейся в облаках. Я продолжил свой путь на юг, к Килиманджаро: величайший из слонов, шагающий к величайшей из гор, ибо, если Бог людей обитал на горе Кения, то, возможно. Бог слонов облюбовал себе Килиманджаро.
Времени у меня оставалось немного. Яне испытывал ни страха, ни печали: все смертны, но я полагал, что лучше мне самому найти моего Бога, чем дожидаться, пока Он найдет меня, слабого и изголодавшегося, не способного стоять в Его присутствии или обезумевшего от боли, вызываемой муравьями, выедающими хобот изнутри. Я хотел спросить Его, почему Он создал меня отличным от других, мне подобных, почему Он повелел мне жить в одиночестве, почему я пережил пули, стрелы и копья, которые убили бы любое другое существо. Я хотел знать, для какой цели Он создал меня и честно ли я служил Ему, оправдал ли Его надежды.
Задержавшись на короткое время, чтобы напиться и осыпать пылью потрескавшуюся, зудящую кожу, я вновь зашагал к Килиманджаро.
Генерал Араб Шагалла, при всех регалиях, оторвался от чашки утреннего чая, когда в его кабинет вошел майор Джума.
— Сэр?
— Вольно, майор, — кивнул Шагалла, отдал короткий приказ компьютеру, и военные карты на стенах потускнели.
— Благодарю вас, сэр. — Джума помолчал, пытаясь успокоиться, но без особого успеха. Протянул генералу листок синей бумаги. — Сэр, что все это значит?
Араб Шагалла искоса посмотрел на листок.
— По-моему, тут все ясно написано. Нам приказано атаковать Плантагенет II.
— Они угрожают нашей безопасности? — Джума наклонился вперед, оперся руками о стол генерала.
— Нет.
— Они напали на наших сограждан?
— Нет.
— Тогда почему, во имя Аллаха, мы должны воевать с планетой, удаленной от нас на семьдесят три тысячи световых лет?
— Потому что таково желание нашего короля. Аллах шепнул ему на ухо, что мы должны атаковать Плантагенет II.
— Это единственная причина?
— Разумеется, нет. Но это официальная причина.
— А какова истинная причина? Араб Шагалла вздохнул:
— Если я тебе скажу, ты мне не поверишь.
— Это единственный ответ, на который я могу рассчитывать? — спросил Джума.
— Нет, — покачал головой Шагалла. — Но другой ответ ты услышишь не от меня, слава Аллаху. Король приказал собрать всех офицеров после утренней молитвы. Кто-нибудь из младших офицеров по глупости задаст ему этот вопрос. — Шагалла задумчиво посмотрел на Джуму. — Позволь дать тебе добрый совет: постарайся не улыбаться, когда король будет объяснять, почему мы идем в бой.
— Простите?
— Ты меня слышал. Никаких улыбок, и тогда, возможно, мы доберемся до Плантагенета II без особых потерь, да будет на то воля Аллаха.
Они собрались в тронном зале, в парадной форме, все семьдесят восемь высших офицеров Амина Рашида Четырнадцатого, абсолютного монарха Альфа Беднари IV, решившего повести свои войска на святую битву с неверными звездной системы Плантагенет II. Стулья в зале отсутствовали, так что все стояли навытяжку, ожидая прибытия короля.
Наконец он вошел. Маленький, толстый, на кривых ножках, с жидкой бороденкой, но, милостью Аллаха, король. Только-только вся планета отпраздновала его сорокасемилетие, правил он уже три года, а взошел на престол, убив брата и дядю. За это время он взял себе сорок семь жен, по одной на каждый прожитый год. Ислам, который он исповедовал, несколько отличался от истин, записанных в Коране. Деньги он тратил без счета, любил азартные игры, разводил ящериц и с интересом изучал их мутации.
Он патологически боялся чужаков, не доверял тем, кто родился вне Альфа Беднари IV (планету он переименовал, назвав Магометом, в честь пророка, но во всех официальных документах и на картах она значилась как четвертая планета системы Альфа Беднари), опасался женщин и объявил (дальше слов дело не пошло) Священную войну всем инопланетным цивилизациям. Он преследовал всех граждан, которые не исповедовали предлагаемую им разновидность Ислама, пока не вмещалась Республика и не ударила его по самому больному месту — казне, а его указ лишить женщин права владения собственностью как раз рассматривался высшим планетарным судом.
Наконец Слоун решил, что в такой темноте уже ничего не разглядишь, и разжег большой костер, чтобы отгонять хищников. Сидел он, привалившись спиной к рюкзаку, положив винтовку на колени.
Где-то рыкнул лев. В полумиле к западу заржали зебры. Рев леопарда заглушил предсмертный вскрик антилопы. Все стихло.
Слоун интуитивно поднял голову и увидел, как на него, молчаливый, как ночь, несется Малима Тембоз.
Охотник вскинул винтовку к плечу и уставился на громадного зверя. Его гигантские уши заслонили луну, земля дрожала при каждом его шаге, бивни, казалось, уходили в вечность.
— Ты такой, как о тебе говорили! — с благоговейным трепетом прошептал Слоун.
В последний момент он все-таки выстрелил. Пуля взбила облачко пыли на голове слона, но не остановила его, даже не замедлила его бег. Еще нажимая на спусковой крючок, Слоун знал, что так оно и будет.
Он все смотрел на слона, когда толстенный хобот и сверкающие бивни нависли над ним. «Вот зрелище, ради которого стоит жить», — подумал он.
На том его жизнь и оборвалась.
Спустя несколько минут Каренджа нашел то, что осталось от его бвана. Дождался утра, похоронил разодранную серую форму, поставил на могиле крест (он видел, как белые хоронят своих мертвых), на который и повесил видавший виды стетсон Слоуна.
Потом он вернулся в свою деревню, заплатил большой штраф, наложенный на него вождем, купил жену и остаток лет пас коз, ибо человеку, охотившемуся на Малима Тембоз, не пристало искать более слабых соперников.
СЕДЬМАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)
— Дункан… ты когда-нибудь спишь дома? Просыпайся! Я что-то промычал, стал стягивать одеяло с головы и только тут понял, что никакого одеяла нет и в помине, а я заснул в кабинете.
— Дункан!
Я сел, протирая глаза.
— Который час?
— Половина восьмого. — Хильда стояла у моей кушетки, решительно сложив руки на груди.
— Наверное, у тебя нет желания зайти ко мне через час?
— Нет. А теперь поднимайся. Тебе сразу полегчает. Я с трудом поднялся. Спина затекла, болела правая нога, во рту стояла горечь.
— Ты не права.
— В каком смысле?
— Мне стало хуже.
9 М. Резких — Тогда для разнообразия начни спать в собственной постели. — Она не сводила с меня глаз. — Дункан, я полночи не спала, гадая, увижу ли я тебя этим утром живым. Даю тебе две минуты, чтобы прийти в себя, а потом ты расскажешь мне все, что произошло ночью.
— Слон его убил.
— О ком ты?
— О Ганнибале Слоуне. Первом белом человеке, который увидел Слона Килиманджаро.
— Мне без разницы, что ты узнал от компьютера, — бросила она. — Я хочу знать, что произошло между тобой и Мандакой!
— А-а-а. — Я попытался сосредоточиться. — Ночью компьютер нашел еще три эпизода, связанных с бивнями.
— Так ты приблизился к бивням? Я покачал головой.
— К бивням — нет.
— Тогда к чему?
— К причине.
— Слушай, давай позавтракаем. Выглядишь ты ужасно и несешь какую-то чушь.
— Благодарю. — Я вновь уселся на кушетку. — Почему бы тебе действительно не прийти в девять?
— Компьютер, — приказала она, — прибавь света. Мгновенно одна стена стала прозрачной и утреннее солнце залило кабинет.
— Хорошо! — Я закрыл глаза. — Давай позавтракаем! Только прекрати это безобразие!
— Пятьдесят процентов затенения, — приказала Хильда, и я смог открыть глаза.
— Чего ты так надо мной издеваешься? — Я поднялся. — Я спал только три часа.
— Извинюсь позже. — Она подошла к двери, приказала ей открыться.
— Куда идем, на второй или девятнадцатый? — спросил я, пробежавшись пальцем по волосам и пытаясь вспомнить, куда я дел расческу.
— На девятнадцатый, — ответила она. — Незачем подчиненным видеть тебя в таком виде.
Воздушный лифт поднял нас в столовую для руководящего состава, по существу, кафетерий с несколькими столиками. Мы выбрали тот, что стоял в дальнем углу, сели. Взглянув на голографическое меню, я ограничился пирожным и кофе. Хильда, привыкшая к плотному завтраку, заказала по полной программе.
Допрос она продолжила, как только подносы с едой опустились на наш столик.
— Ты уже проснулся? Я кивнул.
— Тогда я хочу получить полный отчет.
— Хильда, ты даже представить не сможешь, какая у него квартира. Я за всю жизнь не видел ничего подобного.
— Его квартира? — переспросила она. — Вроде бы я застала вас в твоей квартире.
— Ему она не понравилась. Не чувствуется присутствия хозяина.
— Тут он попал в точку, — кивнула она. — А теперь давай с самого начала.
— Начала?
— Расскажи, что случилось в «Древних временах», каким образом он оказался в твоей квартире.
Я рассказал ей обо всем, включая мое посещение необыкновенного жилища Мандаки. Мой рассказ закончился аккурат, когда она все съела.
— Знаешь, у меня такое ощущение, что он тебе очень нравится, — заметила она, обдумав мои слова. Я покачал головой:
— Я слишком мало его знаю, чтобы он мне понравился. Но я ему сочувствую.
— Почему?
Я пожал плечами:
— Потому что он хотел бы быть другим.
— Таким, как ты?
— Только не я. Я сознательно выбрал образ жизни, который он ненавидит. — Я посмотрел на Хильду, улыбнулся. — Он предпочел бы оказаться на твоем месте.
— Не поняла.
— Больше всего на свете ему хотелось бы иметь работу, семью, жить, как все, В детстве он не играл с детьми, на него давит осознание того, что он — последний в своем племени и обязан тратить свои деньги и, возможно, отдать жизнь ради бивней слона, который умер семь тысячелетий тому назад. — Я задумался, глядя в окно. — Да, я думаю, он бы с радостью жил, как ты.
— Тогда почему он не пытается вернуться к нормальной жизни?
— Я же тебе говорил, он не может жениться.
— Миллиарды людей не связывают себя семейными узами, однако ведут нормальный образ жизни. Большинство из них даже значится в архивах Содружества.
— Я тебе все объяснил.
— Да уж, у него на все находится объяснение, — кивнула она — Умеет он убеждать, раз ты ему поверил.
— Ты не была в его квартире, — напомнил я. — Не видела, как он живет.
— А вот ты был. И по-прежнему думаешь, что вы выбрали один образ жизни.
— Да.
— Но он живет в дорогом пентхаусе, который превратил в первобытную хижину, а ты — в обычной квартире, причем даже под страхом смерти не сможешь сказать, какого цвета стены в твоих комнатах. Он путешествует по галактике, ты — не выходишь из своего кабинета. Он ищет общения, ты его сторонишься. Он нанимает человека, который разыщет ему бивни, чтобы самому не терять на это время, ты не можешь думать ни о чем другом, кроме этих бивней. И, однако, ты убежден, что ваши жизни идентичны. Повторяю: язычок у него что надо, раз ему удалось убедить тебя в этом.
— В главном наши жизни одинаковы, — упорствовал я.
— Они отличаются как день и ночь.
— Незначительное отличие лишь в том, что он несчастлив в своей жизни, а я ею наслаждаюсь.
Она хотела что-то сказать, передумала, заказала пирожное, какое-то время разглядывала свои ногти, потом посмотрела на меня.
— Хорошо, Дункан. Ты провел с ним несколько часов, он, не знаю уж каким образом, сумел тебе понравиться, ты увидел, где и как он живет. Можешь ты теперь сказать, почему он готов заплатить миллионы кредиток, даже убить ради того, чтобы заполучить бивни?
— Я представляю себе, в чем причина, но точного ответа у меня пока нет, — уклончиво ответил я.
— Нельзя ли попроще? — спросила она, когда тарелочка с пирожным опустилась на стол.
— Желание заполучить бивни напрямую связано с тем, что он — масаи. Более того, бивни нужны ему позарез именно потому, что он — последний из масаи.
— А что он собирается с ними делать?
— По его фразам я понял следующее: что-то надо сделать с бивнями или с помощью бивней, и сделать это что-то должен масаи. То есть Мандака, поскольку других масаи не осталось.
— Это какая-то белиберда. Что-то надо сделать, должно сделать, нельзя не сделать. — Она уставилась на меня.
— Тут ты права, — с неохотой признал я. — Просто я еще не нашел ответ. Но я знаю, что он есть!
— Что должно сделать… и почему?
Я пожал плечами:
— Пока не знаю.
— А ты его спрашивал?
— И не раз, — раздраженно ответил я:
— И что?
— Ответа я не получил. Слышал от него лишь одно:
«Вы подумаете, что я сумасшедший, если я вам скажу». Ехидная улыбка заиграла на ее губах.
— Как раз ты так не подумаешь, Дункан. Я могу подумать, что он сумасшедший, кто-то еще, но только не ты. Для тебя он по-прежнему будет одной из головоломок, которые ты так любишь решать.
Я промолчал, играя с пустой чашкой из-под кофе.
— Так что, Дункан, — она тяжело вздохнула, — ты считаешь его сумасшедшим?
— Нет.
— Но у тебя сформировалась хоть какая-то версия? Чем обусловлено его стремление заполучить бивни?
— Одно я знаю наверняка: он ищет бивни потому, что он — масаи.
Она всмотрелась в меня.
— Тогда почему меня не покидает ощущение, что ты знаешь больше того, что говоришь?
— Я подозреваю больше того, что говорю. Но изложил тебе все, что знаю.
— Так почему этот слон интересует именно масаи, а не кикуйю или зулусов?
— Зулусы жили далеко на юге.
— Я привела неудачный пример, — раздраженно бросила она. — В племенах я разбираюсь гораздо хуже тебя. Уточняю вопрос: почему этим слоном интересуются масаи, а не другие племена?
— Не знаю.
— Слона убили масаи?
— Вероятно, нет. Доподлинно это никому не известно.
— Тогда почему просто не сказать: нет?
— Масаи не охотились, чтобы добывать пропитание, и не торговали слоновой костью: у них не было причин убивать его. — Я помолчал. — Опять же, из того, что я узнал о нем этим утром, обнаженный воин с копьем не смог бы свалить его на землю.
— Если масаи его не убивали, почему же они претендуют на бивни? Кто-то из масаи покупал их на аукционе?
— Насколько мне известно, на Земле бивни масаи не принадлежали. На аукцион их выставил араб, купили их европейцы. Британский музей передал их правительству Кении, они оставались в музее Найроби до начала Галактической эры, да и потом я не смог найти в череде их владельцев хоть одного масаи, пока в восемнадцатом столетии Галактической эры они не оказались у Масаи Лайбона.
— Тогда зачем масаи заявляют, что бивни принадлежат им?
— У меня такое ощущение, что заявляют они другое: бивни нужны им больше, чем кому бы то ни было.
— Мы вернулись к тому, с чего начали, — вздохнула Хильда. — Я спрошу тебя, зачем они мне нужны, ты ответишь, что не знаешь, хотя у тебя есть кое-какие мысли, но поделиться ими со мной ты не готов. Я права?
Я кивнул:
— Да. Еще кофе?
— До чего же иной раз с тобой трудно, Дункан!
— Я этого не хотел.
— Два дня, Дункан! — Ее пухлый пальчик нацелился мне в грудь. — У тебя осталось два дня.
— А потом мы должны вновь обсудить сложившуюся ситуацию, — напомнил я.
— Нечего нам будет обсуждать, если ты не найдешь более правдоподобных ответов.
— Если я найду ответы, дополнительного времени мне не потребуется.
— Тогда тебе лучше их найти, потому что, по моему разумению, ты не приблизился к бивням ни на шаг.
Я вернулся в кабинет, подошел к раковине, умылся, решил, что пора и побриться.
— Компьютер?
— Да, Дункан Роджас?
— Как идет поиск бивней?
— Не нашел их следов после того, как Таити Бено похитила их с Винокса IV.
— Хочу попросить тебя об одной услуге.
— Слушаю.
— Пока я бреюсь, подготовь мне краткую историческую справку по масаи начиная с тысяча восемьсот девяносто восьмого года Нашей эры.
— Вы должны выразиться более точно. Я нахмурился:
— Тебе нужна конкретная дата в тысяча восемьсот девяносто восьмом году?
— Я хотел бы получить уточнение термина «краткая», — ответил компьютер.
— Не более пятисот слов.
— Приступаю. Исполнено.
— Я еще не побрился.
— жду…
Несколько секунд спустя я сел за стал.
— Компьютер, я готов.
— В тысяча восемьсот девяносто восьмом году племя масаи насчитывало двадцать пять тысяч человек. Ему принадлежала большая часть Рифтовой долины, а также практически весь юг Кении, включая Тзаво, Амбосели и Масаи Мара, и северные регионы Танганьики: плато Серенгети, гора Килиманджаро и кратер Нгоронгоро. В Восточной и Центральной Африке они считались самыми умелыми воинами, по репутации сравнимыми (до прямых стычек дело не доходило) с зулусами Южной Африки.
К тысяча девятьсот десятому году британцы ввели законы, лишившие масаи их былого могущества и привычного образа жизни Масаи запретили носить копья и даже щиты, они больше не могли нападать на другие племена. К тысяча девятьсот сороковому году их лишили даже традиционного обряда посвящения в мужчины, когда юноши с одним копьем выходили против львов.
Когда Кения обрела независимость, численность масаи увеличилась до двухсот пятидесяти тысяч, но их было гораздо меньше, чем кикуйю, луо или вакамба. Они продолжали пасти скот, отставая от других племен по уровню грамотности, продолжительности жизни, экономической мощи.
К две тысячи десятому году государства Кения и Танзания экспроприировали их земли. К две тысячи пятидесятому году их осталось тридцать тысяч. К две тысячи девяносто третьему году Нашей эры они уже не говорили на собственном языке, известном как Маа, поголовно перейдя на суахили. С началом Галактической эры и колонизацией Новой Кении ни один масаи не занимал ответственного поста в государственных структурах Кении или Танзании. В эпоху космических путешествий ничего значительного это племя не совершило.
— Очень печальная история.
— Моя программа не рассчитана на эмоциональные оценки.
— Я знаю, — автоматически ответил я, погруженный в свои мысли. Наконец вновь посмотрел на кристалл.
— Компьютер?
— Слушаю. — Кристалл ярко вспыхнул.
— Ты можешь проанализировать ситуацию в Восточной Африке, сложившуюся к тысяча восемьсот девяносто восьмому году?
— Проанализировать в каком аспекте?
— Я хочу, чтобы ты дал оценку взаимоотношениям племен, скажем, в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, и подсчитал вероятность того, что влияние масаи сойдет на нет.
— Приступаю…
Я заказал чашку кофе, потом решил, что за последние двадцать четыре часа уже перепил кофе, поэтому отменил заказ, отдав предпочтение стакану сока. Компьютер ожил до того, как я его получил.
— Исходя изданных, имеющихся на тысяча восемьсот девяносто седьмой год, включая и его, вероятность изложенной выше истории масаи составляет один и сорок три сотых процента.
— Теперь рассчитай вероятность, взяв за точку отсчета тысяча девятьсот десятый год Нашей эры.
— Приступаю… Пятьдесят один и двадцать три сотых процента.
— Еще раз, отталкиваясь от тысяча девятьсот пятидесятого года.
— Приступаю… Девяносто три и семьдесят восемь сотых процента.
— Спасибо, компьютер. — Я пригубил фруктовый сок.
Внезапно передо мной возник образ Хильды.
— Я контролировала твой диалог с компьютером, Дункан.
— Кто тебе разрешил? — спросил я.
— Мне не требуется разрешения, я — руководитель департамента безопасности. И хотя я на тебя злюсь, твои вопросы очень заинтересовали меня. Позволишь предугадать твой следующий вопрос.
— Почему нет?
— Компьютер, я выдвигаю следующую гипотезу: потеря масаи власти и главенства среди прочих племен является прямым результатом смерти Слона Килиманджаро в тысяча восемьсот девяносто восьмом году. — Она помолчала. — Проанализируй, пожалуйста.
— Приступаю… Вероятность вашей гипотезы равна тридцати четырем десятитысячным процента.
— Очень интересно, — прокомментировал я.
— Что ж тут интересного? — спросила она. — Ты ошибся. — В ее голосе слышалось разочарование. — Знаешь, ты наполовину убедил меня, что тут есть какая-то связь.
— Есть.
— Но компьютер дал тебе тридцать четыре десятитысячных процента. Это не вдохновляет.
— Ты не права. Исходя из имеющейся информации я ожидал нулевую вероятность.
— Правда? Я кивнул:
— О связи масаи и слона ничего не известно. Вроде бы он никак не мог повлиять на будущее племени.
— Но вроде бы повлиял.
— Это всего лишь предположения, а компьютер оценивает только факты.
— Тогда спроси его, почему результат отличается от нуля.
— Спрошу. Я пытаюсь найти оптимальную формулировку вопроса. — Она помолчала, чтобы не мешать мне думать. Наконец я определился со словами:
— Компьютер, какие факторы изменили вероятность влияния Слона Килиманджаро на будущее масаи с нуля на тридцать четыре десятитысячных процента?
— Показания с чужих слов, касающихся некоторых заявлений Сендейо.
— Кто такой Сендейо?
— Один из вождей масаи, брат Ленаны, верховного вождя масаи в тысяча восемьсот девяносто восьмом году Нашей эры.
— И что заявлял Сендейо?
— Не имею достаточной информации.
— Если ты не знаешь, о чем он говорил, почему его слова повлияли на твои расчеты?
— Для изменения вероятности с нуля до тридцати четырех десятитысячных процента достаточно того, что он был одним из вождей масаи и упоминал о Слоне Килиманджаро.
— Спасибо. — Я повернулся к Хильде. — Я ошибся. — Тяжелый вздох. — Я и представить себе не мог, что простое упоминание о слоне может повлиять на величину вероятности.
— Возможно, ты ошибся, — согласилась Хильда. — Однако возникает другой вопрос. Компьютер?
— Слушаю?
— Как я понимаю, ты не нашел сведений, доказывающих причастность масаи к смерти Слона Килиманджаро. Это так?
— Так.
— Откуда же Сендейо узнал о смерти слона… и вообще о его существовании?
— Не имею достаточной информации. Хильда посмотрела на меня.
— Не знаю, куда приведут нас наши вопросы, но картина получается интересная.
— Очень интересная, — согласился я.
В последующие тридцать минут интерес этот заметно поугас, потому что я не смог заставить компьютер выявить связь между Сендейо и/или масаи и слоном. Вождь, возможно, лишь раз помянул слона, источник информации услышал об этом с чужих слов, так что его показания могли не соответствовать действительности, однако это единственное упоминание повлияло на расчеты компьютера. Но другая информация отсутствовала, не выдвигал компьютер и своих версий, ссылаясь на недостаточность имеющейся у него информации.
Цепь моих вопросов прервала Хильда.
— Мы открываемся через двадцать минут. Мне пора заняться делами.
— Хорошо.
— Дай мне знать, если что-нибудь найдешь.
— Обязательно.
Ее образ исчез, а я сосредоточился на компьютере, не зная, с какой стороны подступиться к проблеме. Чтобы потянуть время, я спросил, не обнаружил ли он бивни. Компьютер ответил, что не может установить их местонахождение после того, как Таити Бено выкрала их у Летящих-в-ночи.
Идеи мои иссякли, но мне ужасно не хотелось прерывать допрос компьютера, имея в своем распоряжении еще пятнадцать минут, поскольку вновь коснуться интересующего меня предмета я мог лишь через десять часов, после закрытия «Брэкстона».
— Пожалуйста, воссоздай голограмму бивней, — попросил я в надежде, что меня осенит блестящая идея, если я буду видеть их перед собой.
— Исполнено, — ответил компьютер, и передо мной возникли бивни.
Как всегда, я не мог оторвать от них глаз, но в голову не лезло ничего путного. Я не знал, какие вопросы надо задать компьютеру, чтобы он нашел-таки связь между ними и Сендейо или масаи. Я откинулся на спинку кресла, положил ноги на стол, вздохнул.
— Они выглядят такими чистенькими, несмотря на всю кровь, которые они несут на себе.
— Это же удлиненные коренные зубы, — поправил меня компьютер. — На них нет крови, Дункан Роджас.
— Это метафора, — ответил я. — Я хотел сказать, что из-за них погибло много людей.
— По имеющейся у меня информации шесть тысяч девятьсот восемьдесят два человека, — уточнил компьютер.
— Тут какая-то ошибка, — возразил я. — Погиб Главнокомандующий, его сын, Ганнибал Слоун, Тумо из племени лумбва, Эстер Камау. Мы не знаем, стали ли бивни причиной смерти Железной герцогини и Таити Бено.
— Я не учитывал в моих расчетах Железную герцогиню или Таити Бено.
— Откуда же такие цифры?
— В восемьсот восемьдесят втором году Галактической эры бивни послужили причиной войны.
— Войны? — удивился я.
— Боевых действий между двумя мирами, — ответил компьютер. — Такие действия определяются мною как война.
— И воевали из-за бивней?
— Совершенно верно.
— Расскажи мне об этом, — попросил я.
— Приступаю…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ВЛАСТЕЛИН (882 г. Г.Э.)
Я достиг пыльных равнин Амбосели и впервые увидел вдали могучую Килиманджаро с ее синевато-серыми склонами и увенчанной снегом вершиной, прячущейся в облаках. Я продолжил свой путь на юг, к Килиманджаро: величайший из слонов, шагающий к величайшей из гор, ибо, если Бог людей обитал на горе Кения, то, возможно. Бог слонов облюбовал себе Килиманджаро.
Времени у меня оставалось немного. Яне испытывал ни страха, ни печали: все смертны, но я полагал, что лучше мне самому найти моего Бога, чем дожидаться, пока Он найдет меня, слабого и изголодавшегося, не способного стоять в Его присутствии или обезумевшего от боли, вызываемой муравьями, выедающими хобот изнутри. Я хотел спросить Его, почему Он создал меня отличным от других, мне подобных, почему Он повелел мне жить в одиночестве, почему я пережил пули, стрелы и копья, которые убили бы любое другое существо. Я хотел знать, для какой цели Он создал меня и честно ли я служил Ему, оправдал ли Его надежды.
Задержавшись на короткое время, чтобы напиться и осыпать пылью потрескавшуюся, зудящую кожу, я вновь зашагал к Килиманджаро.
Генерал Араб Шагалла, при всех регалиях, оторвался от чашки утреннего чая, когда в его кабинет вошел майор Джума.
— Сэр?
— Вольно, майор, — кивнул Шагалла, отдал короткий приказ компьютеру, и военные карты на стенах потускнели.
— Благодарю вас, сэр. — Джума помолчал, пытаясь успокоиться, но без особого успеха. Протянул генералу листок синей бумаги. — Сэр, что все это значит?
Араб Шагалла искоса посмотрел на листок.
— По-моему, тут все ясно написано. Нам приказано атаковать Плантагенет II.
— Они угрожают нашей безопасности? — Джума наклонился вперед, оперся руками о стол генерала.
— Нет.
— Они напали на наших сограждан?
— Нет.
— Тогда почему, во имя Аллаха, мы должны воевать с планетой, удаленной от нас на семьдесят три тысячи световых лет?
— Потому что таково желание нашего короля. Аллах шепнул ему на ухо, что мы должны атаковать Плантагенет II.
— Это единственная причина?
— Разумеется, нет. Но это официальная причина.
— А какова истинная причина? Араб Шагалла вздохнул:
— Если я тебе скажу, ты мне не поверишь.
— Это единственный ответ, на который я могу рассчитывать? — спросил Джума.
— Нет, — покачал головой Шагалла. — Но другой ответ ты услышишь не от меня, слава Аллаху. Король приказал собрать всех офицеров после утренней молитвы. Кто-нибудь из младших офицеров по глупости задаст ему этот вопрос. — Шагалла задумчиво посмотрел на Джуму. — Позволь дать тебе добрый совет: постарайся не улыбаться, когда король будет объяснять, почему мы идем в бой.
— Простите?
— Ты меня слышал. Никаких улыбок, и тогда, возможно, мы доберемся до Плантагенета II без особых потерь, да будет на то воля Аллаха.
Они собрались в тронном зале, в парадной форме, все семьдесят восемь высших офицеров Амина Рашида Четырнадцатого, абсолютного монарха Альфа Беднари IV, решившего повести свои войска на святую битву с неверными звездной системы Плантагенет II. Стулья в зале отсутствовали, так что все стояли навытяжку, ожидая прибытия короля.
Наконец он вошел. Маленький, толстый, на кривых ножках, с жидкой бороденкой, но, милостью Аллаха, король. Только-только вся планета отпраздновала его сорокасемилетие, правил он уже три года, а взошел на престол, убив брата и дядю. За это время он взял себе сорок семь жен, по одной на каждый прожитый год. Ислам, который он исповедовал, несколько отличался от истин, записанных в Коране. Деньги он тратил без счета, любил азартные игры, разводил ящериц и с интересом изучал их мутации.
Он патологически боялся чужаков, не доверял тем, кто родился вне Альфа Беднари IV (планету он переименовал, назвав Магометом, в честь пророка, но во всех официальных документах и на картах она значилась как четвертая планета системы Альфа Беднари), опасался женщин и объявил (дальше слов дело не пошло) Священную войну всем инопланетным цивилизациям. Он преследовал всех граждан, которые не исповедовали предлагаемую им разновидность Ислама, пока не вмещалась Республика и не ударила его по самому больному месту — казне, а его указ лишить женщин права владения собственностью как раз рассматривался высшим планетарным судом.