Роббинс Гарольд. Куда уходит любовь

   При этих моих словах он схватил меня за плечи и стал яростно трясти, говоря, что не позволит выкидывать его под таким предлогом. Я попыталась оттолкнуть его, но он схватил меня за руки и заломил их, прижав к столу, отчего я почувствовала боль. Затем открылась дверь, вбежала Дани и закричала на него. Он повернулся к ней и сказал, чтобы она убиралась.
   Я видела, как она его ударила. И помню, как удивилась. Я никогда раньше не видела Дани в таком возбуждении. Она всегда была спокойной и хорошей девочкой, послушной и собранной. Порой я даже не знала, дома ли она, так тихо дочь себя вела.
   После этого мистер Риччио повернулся ко мне, и я увидела кровь. Дани отпрянула от него, крича, что не хотела этого делать. Я велела ей отойти, пока я пыталась помочь мистеру Риччио. Я не понимала, что произошло, пока не увидела в руках у него долото. Он… он… дал его мне и… и оно было мокрым от крови. Я бросила его. Он начал падать. Я попыталась поддержать его, но он уже упал на пол.
   На глазах ее показались слезы. Она всхлипнула, пытаясь продолжить рассказ, но у нее перехватило горло, и она начала плакать. Но как настоящая леди, изящно прижимая к глазам носовой платочек. Пока коронер не заговорил в том же мягком благожелательном тоне, в зале стояла мертвая тишина.
   – Принесите, пожалуйста, мисс Хайден стакан воды. Секретарь наполнил стакан из термоса, стоявшего на его столе, и преподнес Норе. Она отпила несколько глоточков.
   – Может быть, вам необходим небольшой перерыв, мисс Хайден? – спросил коронер.
   Нора с благодарностью взглянула на него.
   – Я… я не думаю. Сейчас я оправлюсь, благодарю вас.
   – Не торопитесь, мисс Хайден.
   Нора отпила еще глоток и продолжила повествование. Голос у нее был слабым и напряженным, но ее можно было расслышать.
   – Дани громко плакала, и в студию вбежал дворецкий. Я велела ему вызвать врача, пока буду звонить в полицию. Затем подошла к мистеру Риччио и постаралась устроить его поудобнее. – На глазах у нее снова показались слезы. – Но я уже ничем не могла помочь ему. И никто не мог. Я знала, что Дани не хотела причинить ему вреда. Дани и мухи не обидит.
   Несколько секунд она молчала, и было видно, как она старалась совладать с собой, затем, вскинув голову, она посмотрела прямо на жюри.
   – Думаю, что все происшедшее – результат моих ошибок, – смело сказала она. – Я могла быть лучшей матерью. Но думаю, это может сказать о себе каждая мать.
   Последняя ее фраза окончательно склонила жюри в ее пользу, растопив легкий ледок недоверия. В жюри было пять женщин, и все они плакали в унисон с ней.
   Повернувшись, Нора взглянула на коронера.
   – Я… боюсь, это все, что я могу сказать. Он откашлялся.
   – У вас есть вопросы, мистер Картер? Мистер Картер поднялся.
   – Мисс Хайден, вы сказали нам, что попросили дворецкого вызвать врача, пока вы сообщите полиции, а затем решили оказать помощь мистеру Риччио. Это верно?
   Нора кивнула.
   – Да.
   – Тем не менее, к моменту прибытия инспектора Майрера мистер Гордон, ваш адвокат, уже был на месте. Когда вы успели позвонить ему?
   – Сразу же после звонка в полицию, как я предполагаю. Точно сказать не могу. Я была в таком состоянии, что точно не помню.
   Интересно, понимает ли Картер, что Нора врет. Тем не менее, Картер решил не углубляться в эту тему.
   – В каких вы были отношениях с мистером Риччио?
   – Он был моим менеджером, – ответила Нора.
   – Но он жил у вас дома, не так ли?
   – Да.
   – Является ли это обычным делом в вашей профессии?
   – Не знаю, – ответила Нора. – Но в моем случае это было необходимостью. Он был занят круглые сутки.
   – Означает ли это, что ваши отношения с мистером Риччио носили гораздо более личный характер, чем предполагается деловым сотрудничеством, мисс Хайден?
   Гордон вскочил.
   – Протестую! Вопрос несущественный и не имеет отношения к цели данного расследования.
   – Протест удовлетворен.
   – Планировали ли вы пожениться с мистером Риччио? – спросил представитель окружного прокурора.
   – Протестую! При всем уважении к суду, я попросил бы указать помощнику окружного прокурора, что он должен задавать вопросы, имеющие отношение к цели данного расследования.
   – Протест удовлетворен. – В голосе коронера чувствовалось раздражение, когда он обратился к Картеру: – Тщательно формулируйте свои вопросы.
   Картер посмотрел на Нору.
   – Вы видели, что ваша дочь схватила долото, которым, как предполагается, она нанесла удар мистеру Риччио?
   – Нет, не видела.
   – Видели ли вы его в ее руках, когда она нанесла удар?
   – Нет, не видела.
   – Вы знали, что это долото лежало на столе около двери?
   – Думаю, да.
   – Вы обычно оставляете там долото? Ведь вы, конечно же, должны понимать, что такой острый инструмент может представлять потенциальную опасность?
   – Я оставляю инструменты там, где работаю с ними. В данном случае он был на том столе, потому что я вырезала на нем фигуру из палисандрового дерева. – Теперь она говорила твердым безапелляционным голосом. – Это моя мастерская. Кроме данного долота, в ней много других инструментов, имеющих отношение к моей профессии, включая и ацетиленовую горелку. Я – скульптор, и меня интересует лишь то, что я делаю, а не порядок, в котором лежат инструменты. Я никогда не воспринимала ни один из них как источник потенциальной опасности. Они – основа моего искусства.
   – Вопросов больше не имею, – сказал Картер, садясь. По-прежнему высоко держа голову, Нора покинула свидетельское место. Искусство, которым она занималась, было ее щитом, и, вздымая его перед собой, она закрывалась им от всего мира. Под его прикрытием она была в покое и безопасности.
   Был еще один свидетель. Чарльз. Его свидетельство дословно подтвердило все, что уже было сказано, поэтому, как я предположил, и не вызвали Виолетту. Коронер наконец обратился к жюри, поручив ему вынести решение.
   Они отсутствовали не более пяти минут. Старшина огласил вердикт:
   – Данным жюри установлено, что пострадавший Антонио Риччио погиб в результате удара, нанесенного острым инструментом, который был в руках Даниэль Норы Кэри, несовершеннолетней, обоснованно защищавшей свою мать.
   Помещение суда взволнованно загудело, и я увидел, как репортеры облепили коронера, ударом молотка возвестившего об окончании слушания. Отступив в сторону, я пропустил Нору с Гордоном. Они проследовали через дверь, и я увидел вспышки камер. Я решил обождать, пока фоторепортеры успокоятся, и сел обратно.
   Зал суда почти опустел. Я огляделся. В нем осталась только молодая женщина, которая делала заметки в небольшом блокнотике. Закрыв его, она посмотрела на меня и поздоровалась. Прежде чем я узнал ее, я автоматически кивнул ей. Инспектор по надзору.
   Я приподнялся.
   – Как поживаете, мисс Спейзер?
   – Здравствуйте, полковник Кэри, – тихо ответила она.
   – Вы видели Дани утром? Она кивнула.
   – Как она?
   – Пока еще она несколько растеряна. Но с ней будет все в порядке, когда она привыкнет к обстановке. – Она тоже встала. – Теперь я должна идти.
   – Да, конечно, – слегка поклонился я.
   Пропустив ее, я смотрел ей вслед, пока она быстро шла к выходу. Дани привыкнет, сказала она. Словно ей это нужно. Привыкать к пребыванию в тюрьме.
   Когда я направился к выходу, коридоры уже опустели. Яркий солнечный свет ослепил меня, и я не увидел Харриса Гордона, пока он не оказался прямо передо мной.
   – Ну, полковник Кэри. Что вы думаете? Я прищурился.
   – Был ли то суд или нет, но они вовсю постарались, чтобы все повесить на Дани.
   – Оправданное убийство – это далеко не то же самое, что просто убийство, – сказал он, пристраиваясь в ногу со мной.
   – Ну да, – мрачно согласился я. – Остается только поблагодарить, что нам выпала такая удача.
   – Было и еще кое-что, о чем там не говорилось, но о чем, я думаю, вы должны знать.
   Я взглянул на него.
   – Что именно?
   – То, что сказала Дани после того, как подписала заявление в управлении полиции.
   – Почему вы позволили ей это сделать?
   – У меня не было выбора. Она настаивала. А когда я попробовал ее убедить, что не надо подписывать, она настояла и на этом. Я помолчал.
   – И что же она сказала? Он посмотрел на меня.
   – «Теперь меня отправят в газовую камеру?» И затем она начала плакать. Я сказал ей, что ничего подобного ей не угрожает, но она мне не верила. Чем больше я убеждал ее, тем все в большую истерику она впадала. Я позвонил доктору Боннеру, он приехал и вколол ей успокоительное. Он поехал вместе с нами в суд, но даже его присутствие ничего не дало. Дани колотила истерика. Это и было основной причиной, почему ее передали в тот вечер под мою опеку. Она билась в истерике, пока ее бабушке не пришло в голову кое-что сказать ей, что наконец и успокоило Дани.
   – Что же она ей сказала?
   – Что приедете вы, – ответил он. – И вы не позволите, чтобы с ней что-то случилось.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
О ДАНИ

1

   Когда Дани была совсем маленькой и не хотела оставаться в темноте, она смотрела на меня, стоя в своей кроватке, и говорила тоненьким голоском: «Папа, выключи ночь.» Я зажигал ночничок в ее комнате, после чего она закрывала глазки и засыпала, спокойная и довольная, в окружении доброго и знакомого мира.
   Как бы мне хотелось, чтобы сегодня это можно было сделать так же легко, как и тогда. Но под руками у меня больше не было выключателя, которым можно было бы потушить ночь. После решения жюри я убедился в этом.
   Гордон сел в свою машину и уехал, а я смотрел ему вслед. Повернувшись, я еще раз бросил взгляд на здание суда, а затем побрел к стоянке на Голден Гейт-авеню, где оставил свою машину.
   В голове у меня крутилась старая песенка: «Шалтай-Болтай сидел на стене, Шалтай-Болтай упал со стены…»
   В первый раз я понял, как должна себя чувствовать вся королевская рать, которая «не может Шалтая, не может Болтая собрать». Как идиоты. Первым делом они должны были не дать ему упасть. И я не должен был дать Дани упасть.
   Может быть, это было моей ошибкой. Я вспомнил, как вчера сидел в ее каморке в помещении суда для несовершеннолетних и пытался объяснить, почему не приезжал к ней. Теперь я понимал, как это выглядело. Даже если это было правдой – а я знал, что так оно и было – я видел, что в это трудно было поверить.
   И несмотря на сигарету, которой Дани так умело затягивалась, она все еще ребенок. Во что она верила? Я не мог сказать этого. Но знал, что она хотела верить в меня, что она хотела доверять мне. И все же она не была уверена, что может мне довериться. Я уже ушел от нее и уходил снова.
   Ничего этого не было сказано. Во всяком случае, этими словами. Но я видел, что она думала об этом, это чувствовалось и в ее мыслях, и в ее словах. Она была уже слишком взрослой, чтобы прямо сказать мне об этом, и слишком юной, чтобы скрывать. Так много мы должны были сказать друг другу, так много узнать друг от друга, но у нас просто не было для этого времени.
   Когда пришло время прощаться, невысказанные слова стояли между нами, как облако.
   – Я завтра приду к тебе.
   – Нет, – сказала она. – Они не пускают посетителей в течение недели. Но я увижу тебя во вторник. Мисс Спейзер сказала мне, что будет слушание.
   – Я знаю.
   – Мама придет? Я кивнул.
   – И твоя бабушка тоже будет. – Наклонившись, я поцеловал ее. – А ты будь хорошей девочкой и ни о чем не беспокойся, котенок.
   Внезапно она обхватила меня руками за шею и плотно прижалась щекой к моему лицу.
   – Теперь я ничего не боюсь, папа, – жарко зашептала она. – Теперь, когда ты опять дома.
   И лишь когда я вышел на свет дня, то понял, что она имела в виду. Но я не приехал сюда, чтобы остаться дома. Я только посетил его.
   Было уже около четырех, когда я вернулся к себе в мотель. На телефоне мигал красный огонек вызова. Я снял трубку. Как только я связался с оператором, он погас. Я назвался и дал номер комнаты.
   – Вам звонила мисс Хайден. Она просила, чтобы вы связались с ней, как только придете. Это очень важно.
   – Благодарю. – Нажав рычаг, я тут же набрал номер, который дал мне оператор. Ответила горничная, но старая леди тут же подошла к телефону.
   – Ты один у себя? – спросила она настороженным голосом.
   – Да.
   – Мне необходимо тут же увидеться с тобой.
   – В чем дело?
   – Я не хотела бы говорить об этом по телефону, – сказала она. – Но верь мне, Люк, это очень важно, иначе я не беспокоила бы тебя. – У нее был какой-то странный голос. – Можешь ли ты приехать к обеду? Я позабочусь, чтобы мы были лишь вдвоем с тобой.
   – Во сколько?
   – Можешь к семи?
   – Хорошо. Буду.
   – Спасибо, Люк.
   Закончив разговор, я скинул с себя одежду. Горячий душ помог избавиться от напряжения, в котором у меня застыли все мышцы. Я попытался представить, что нужно от меня старой леди, но так ничего и не придумал. Если она считает, что меня будет беспокоить ее завтрашнее присутствие в суде, то ей не стоит волноваться. У меня все равно нет выбора.
   Несмотря на то, что вечер был лишь слегка прохладен, когда горничная провела меня в библиотеку большого дома, в камине бушевало пламя. Старая леди сидела в одном из кресел лицом к огню.
   – Налей себе, Люк.
   – Спасибо. – У буфета я плеснул себе бурбона, добавив туда кубик льда и немного воды, после чего повернулся к своей теще. – Ваше здоровье.
   – Спасибо.
   Виски, ожегшее горло, было крепким и нежным. Давно уже я не пробовал такого бурбона. Я неторопливо сделал еще глоток. Опрокидывать такой напиток одним махом было кощунством.
   – Итак? – спросил я.
   Старая леди подняла на меня глаза.
   – Горничная ушла? Я кивнул.
   – Посмотри, закрыта ли дверь.
   Я проверил двери. В соседней комнате никого не было.
   – Что за тайны? – повернулся я к ней.
   Она молча открыла сумочку. Вынув оттуда конверт, она протянула его мне, хотя адресован был лично ей. Я бросил вопросительный взгляд.
   – Читай.
   Поставив бокал с бурбоном, я открыл письмо. Оно было напечатано на машинке, на листе обыкновенной белой бумаги.
 
    «Дорогая мисс Хайден,
    вы не знаете меня, но я был приятелем Тони в течение долгого времени. Несколько недель назад он передал мне пачку писем, которые, как он сказал, очень важны для него и попросил сохранить их. Он сказал также, что у него большие неприятности с вашей дочерью, и, когда придет время рассчитываться с ней, эти письма обеспечат все, что ему причитается. Я просмотрел некоторые из них. Они от вашей дочери и от вашей внучки, последнее из которых написано всего лишь пару месяцев назад. Они могут представить большой интерес для полиции и еще больше заинтересовать газеты, так как ясно, что обе они были влюблены в Тони. Но Тони ныне мертв, а я меньше всего хочу добавлять хлопот к тем, которые уже свалились на вас. Так что, если вы заинтересованы в получении этих писем, не позже, чем в четверг, поместите в «Экзаминер» такое объявление: «Возвращайся домой, все забыто. Тетя Сесили». В таком случае я первым делом свяжусь с вами прежде, чем письма попадут еще куда-нибудь. Но помните – никаких законников или копов, а то сделка не состоится.»
 
   Подписи не было. Я посмотрел на нее.
   – Ну и что ты думаешь? – спросила она.
   – Должно быть, это какой-то сумасшедший. Я слышал о людях, которые писали такие письма.
   – А я так не думаю, Люк. Я позвонила Норе и спросила у нее, писала ли она какие-нибудь письма Риччио, и она подтвердила. Я спросила ее об их содержании, а она ответила, что это не мое дело. Затем я спросила ее, известно ли ей, что Дани тоже писала ему письма, а она жутко разозлилась и наорала на меня.
   Типично для Норы. Если она сталкивается с чем-то, что ей не нравится, она старается всеми силами избежать этой встречи.
   – Вы считаете, в этих письмах что-то есть?
   – Возможно, и нет, – сказала она. – Но я хотела бы начисто исключить такую возможность.
   – Это всего лишь дешевый шантаж. Если вы даже и выложите деньги, у вас все равно не будет уверенности, не оставили ли они парочку писем для очередного шантажа. Я бы предоставил разбираться в этом деле полиции.
   – Тебе мало того, что было в газетах? Еще надо?
   Я посмотрел на нее.
   – Разве вы не сделали все, и даже более того, чтобы защитить репутацию имени Хайденов? – с сарказмом бросил я ей. – Неужели вы думаете, что после всех нориных делишек, она будет благоухать как роза? Неужели вы считаете всех такими идиотами, которые не догадываются, что происходило в ее доме?
   – Нет. Люди далеко не глупы. А вот ты глупец! – Она резким движением сунула конверт обратно к себе в сумочку.
   – Меня больше не волнует, что они говорят или пишут о Норе. Тут я больше ничего не могу сделать, да и, откровенно говоря, и не хочу пытаться. Но, должно быть, ты недостаточно внимательно прочитал письмо.
   – Я прочел его.
   – Прочел ты строчки, где говорится, что там есть письмо от Дани и что она тоже была влюблена в Риччио? – вспылила она.
   – Я прочел. Но не обратил на них особого внимания. Кроме того, Дани ведь еще сущий ребенок.
   – Тогда ты еще более глуп, чем я думала. Дани по годам в самом деле девочка, но ты присмотрелся к ней как следует? Она уже вполне развита физически и стала становиться такой, когда ей исполнилось одиннадцать лет. Она с головы до ног походит на свою мать. Нора обрела свой первый сексуальный опыт, когда ей едва исполнилось тринадцать лет, а первый аборт сделала сразу же после пятнадцати. До того, как она вышла за тебя замуж, я знала, что она сделала еще два!
   Я уставился на нее.
   – И вы все это знали?
   Глаза ее наполнились слезами.
   – Знала, – еле слышно сказала она. – Но надеялась, что все это останется в прошлом, когда она выйдет за тебя замуж. Что она станет постарше и поймет, какой была идиоткой.
   – Но вы по-прежнему стоите за нее горой. Вы защищаете ее.
   – Я ее мать, – просто сказала старая леди. Во всем ее облике было гордое чувство собственного достоинства. – На самом деле репутация фамилии Хайден меньше всего заботила меня. Меня волновала только моя дочь. О ней, а не о репутации семьи я заботилась. О Дани. Я не хотела, чтобы на нее раньше времени свалились все беды. Я не хотела, чтобы она была, как ее мать. Я хотела помочь ей.
   – Нора говорила, что я даже не отец Дани, – сказал я.
   – Я знаю, что говорила Нора. Думаю, что достаточно стара, чтобы выложить теперь всю правду. Если ты ее выдержишь.
   – Попробуйте и убедитесь.
   Она в упор посмотрела на меня.
   – Думаю, что даже Нора толком не знает, ты ли отец Дани или нет. Я ничего не ответил.
   – Так что видишь, – мягко продолжила она, – все зависит от тебя. От того, как ты относишься к Дани.
   Я допил бурбон и снова налил. Лед растаял и прекрасный вкус виски уже был разбавлен водой. Все возвращается на круги своя. В субботу Харрис Гордон намекал на то же самое, может быть, несколько по-иному, но в сущности, он говорил о том же. О том, отец ли я ей или нет.
   Повернувшись к буфету, я подбавил себе виски. Я думал о ребенке, которого я любил, не думая о том, что в один прекрасный день скажет мне Нора. Затем я вспомнил малышку, с которой играл на борту катера в Ла Джолле, после того, как Нора сообщила мне, что я не ее отец. Я знал, что любил этого малыша сильно и преданно, потому что она была просто ребенком. И сейчас так же, как тогда.
   Я повернулся к своей бывшей теще.
   – Думаю, что звание отца дается не только в силу законов природы, – сказал я, – но и в силу любви.
   Ее старые, но все еще блестящие глаза вспыхнули.
   – Только любовь и требуется, Люк. Все остальное, в сущности, не имеет значения.
   Отпив маленький глоток, я сел.
   – Итак, что мы будем делать с этим письмом?
   – Я уже дала объявление. Оно появится в четверг. Сегодня понедельник. У нас остается три дня, чтобы выяснить, откуда пришло письмо и кто стоит за ним.
   – Два дня. Завтра и в среду. Сегодня день почти завершен, а добрую часть завтрашнего мы проведем в суде. Я даже не знаю, с чего начать. И вообще ничего не знаю о Риччио. Даже кто были его друзья.
   – Это может знать Сэм Корвин.
   – Сэм? – с удивлением переспросил я.
   Я совершенно забыл о нем. Странно, что я его не вспомнил. Примерно через год после нашего развода, они с Норой поженились. После того, как я привозил Дани, гостившую у меня, я несколько раз встречал его в доме. Он всегда был вежлив и дружелюбен.
   – Да, Сэм. Бедный Сэм. Он знал, что представляла собой Нора, когда женился на ней, но надеялся, что сможет заставить ее измениться. Но, думаю, после того, как она встретила Риччио, Сэм сдался. Это из-за Риччио Сэм развелся с ней и был вынужден пойти на раздел имущества.
   – Должно быть, в таком случае Сэм настроен против нее? – предположил я.
   – Он был настроен против обоих.
   Дверь за ее спиной открылась, и в библиотеку вошла горничная.
   – Обед подан, мэм.
   Мы поднялись, и старая леди улыбнулась мне.
   – Не предложите ли мне руку, Люк?
   Я улыбнулся ей в ответ.
   – Почту за честь.

2

   Стоянка была забита, и мне пришлось оставить свою машину в нескольких кварталах отсюда. С улицы до центрального входа вела дорожка, изгибающаяся меж аккуратно подстриженных кустов, которые приводил в порядок садовник в комбинезоне. Когда я прошел мимо него, то увидел, как под лучами утреннего солнца на лбу его блестели капельки пота.
   На стеклянной двери в обрамлении золотых листьев была надпись крупными буквами:

   ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
   ГРАФСТВО САН-ФРАНЦИСКО
   Молодежный суд
   Департ. инспекции
   Совет по делам молодежи

   Войдя, я оказался в большом холле, заполненном репортерами и фотографами. Блеснуло несколько вспышек, и меня окружили журналисты. Но они уже не были так напористы, как в первый день.
   – Можете ли вы что-нибудь сказать нам относительно планов защиты вашей дочери, полковник Кэри?
   Я покачал головой.
   – Нет, не могу. Насколько я разбираюсь в законах этого штата, тут нет такого понятия, как суд над несовершеннолетним. Просто это заседание будет первым из слушаний о режиме содержания.
   – Будете ли вы пытаться получить опеку над дочерью?
   – Решение зависит от суда. Не сомневаюсь, что первым делом будут учитываться интересы моей дочери.
   – Вы видели ее?
   – Я посещал ее в воскресенье днем.
   – Была ли с вами ее мать?
   – Нет, она плохо себя чувствовала.
   – Посещала ли вообще мать своего ребенка?
   – Не знаю. Но мне известно, что она отправила ей передачу.
   – Вы знаете, что в ней было?
   – Одежда, книги, печенье.
   – О чем вы говорили со своей дочерью?
   – Ни о чем особенном. Как обычно говорят отец с дочерью.
   – Рассказала ли она вам что-нибудь о событиях пятницы вечером?
   Я посмотрел на человека, который задал этот вопрос.
   – Мы вообще не говорили на эту тему.
   – Выяснили вы что-нибудь, что может пролить свет на происшедшее?
   – Нет, – ответил я. – Кроме того, что мне довелось услышать на рассмотрении дела у коронера, я ничего не знаю. Не сомневаюсь, что большинство из вас тоже там были. А теперь, если вы будете настолько любезны…
   Они раздались, пропуская меня.
   Молодежный суд располагался слева от центрального входа. Следуя за указателем, я прошел по длинному коридору и повернул за угол. Еще один указатель показал, что я должен спуститься. Открыв стеклянные двери, я вошел в зал Молодежного суда.
   Он был невелик и в дальнем его конце находилась приподнятая платформа. Перед местом для судьи располагался длинный стол с несколькими стульями вокруг него. Чуть в стороне, неподалеку от скамеек, была конторка со стулом. Стены были выкрашены в привычный официальный охряно-коричневый цвет, а вдоль длинной стены протянулись четыре окна. Все остальное пространство было занято стульями и скамейками.
   Пока я рассматривал зал, из дверей за креслом судьи вышел какой-то человек и остановился, увидев меня.
   – Здесь ли будет слушаться дело Даниэль Кэри? – спросил я.
   – Да, но вы пришли слишком рано. Суд начнется не раньше девяти часов. Вы можете подождать в зале ожидания. Вас вызовут.
   – Благодарю вас.
   В зале ожидания было несколько скамеек. Я посмотрел на часы. Было тридцать пять минут девятого. Я закурил.
   Через несколько минут появился еще один мужчина. Посмотрев на меня, он тоже закурил и расположился рядом.
   – Судьи еще нету?
   Я отрицательно покачал головой.
   – Черт возьми, – сказал он. – Ручаюсь, что мне это обойдется в зарплату за полдня. Каждый раз, как я сюда являюсь, это мне влетает в копеечку. Они никогда не берутся за мое дело раньше второй половины дня.
   – У вас тут ребенок?
   – Ага, – мотнул он головой. Пепел с сигареты упал на грязную рабочую куртку. Он не обратил на это внимания. – Они притащили сюда мою девку. Она всего лишь шлюха, вот и все. Говорил я им, что когда она в следующий раз окажется у них, пусть они и оставят ее себе. Но нет, каждый раз мне вручают ее обратно.
   Он уставился на меня.
   – Слушай, а я тебя откуда-то знаю, – сказал он. – Я тебя мог тут раньше видеть?