Страница:
– Салли Дженингс отличный специалист. Если ей не удастся размотать ее, это ни у кого не получится.
– Остается лишь надеяться. Кстати, пора брать ноги в руки. Судья Мэрфи хочет, чтобы я взглянула на решение суда о разводе родителей. Мне придется забежать в офис их адвоката.
Мариан отодвинула стул.
– Как Анита и мальчики?
– Как обычно. Анита решила пойти работать часть дня, чтобы стало полегче с деньгами, но я сказал, что только через мой труп. Я слишком насмотрелся, что бывает с ребятами, у которых работают оба родителя.
Она сочувственно кивнула. Порой она искренне удивлялась, как некоторые женатые мужчины могут жить на свою зарплату. Она понимала, почему обувь Реда вечно выглядит так, словно она уже месяца два нуждается в починке.
Он вздохнул.
– Стиви, старший, просто достал нас с мотороллером. Он говорит, что у всех ребят есть в школе.
– И ты собираешься купить его?
– Если мне удастся найти подержанный, долларов за пятьдесят. – Он уставился в стол. – Порой я сам себе кручу голову. Таких лишних денег нет и не предвидится.
– Может, тебе повезет, Ред.
– Буду держать кулаки на счастье. Но порой я просто пугаюсь.
– Что ты имеешь в виду?
– Стиви хороший парень и все такое, но я не перестаю думать обо всем, без чего ему приходится обходиться. Ты понимаешь меня. Может быть, ничего хорошего нет в том, что так много знаешь.
Она кивнула.
– Порой ночью я просыпаюсь, – продолжал он, – от того, что мне снится такая сцена: я сижу за письменным столом, ко мне приводят мальчишку, и я вижу, что это Стиви. И когда я спрашиваю его, почему он это сделал, он говорит мне: «А чего ты ждал, папа? Что я так и буду вечно жить, веря, что луна сделана из зеленого сыра?»
Несколько секунд она смотрела на него. Эти беды преследовали каждого из них. Они и знали и понимали слишком много. Она по-дружески положила руку ему на плечо.
– Тебе достался длинный и тяжелый день. Почему бы тебе не пойти отдохнуть домой?
Он с благодарностью погладил ее по руке.
– Стоит ли? – усмехнулся он. – И Анита до полусмерти перепугается, решив что я заболел или со мной что-то случилось.
6
7
– Остается лишь надеяться. Кстати, пора брать ноги в руки. Судья Мэрфи хочет, чтобы я взглянула на решение суда о разводе родителей. Мне придется забежать в офис их адвоката.
Мариан отодвинула стул.
– Как Анита и мальчики?
– Как обычно. Анита решила пойти работать часть дня, чтобы стало полегче с деньгами, но я сказал, что только через мой труп. Я слишком насмотрелся, что бывает с ребятами, у которых работают оба родителя.
Она сочувственно кивнула. Порой она искренне удивлялась, как некоторые женатые мужчины могут жить на свою зарплату. Она понимала, почему обувь Реда вечно выглядит так, словно она уже месяца два нуждается в починке.
Он вздохнул.
– Стиви, старший, просто достал нас с мотороллером. Он говорит, что у всех ребят есть в школе.
– И ты собираешься купить его?
– Если мне удастся найти подержанный, долларов за пятьдесят. – Он уставился в стол. – Порой я сам себе кручу голову. Таких лишних денег нет и не предвидится.
– Может, тебе повезет, Ред.
– Буду держать кулаки на счастье. Но порой я просто пугаюсь.
– Что ты имеешь в виду?
– Стиви хороший парень и все такое, но я не перестаю думать обо всем, без чего ему приходится обходиться. Ты понимаешь меня. Может быть, ничего хорошего нет в том, что так много знаешь.
Она кивнула.
– Порой ночью я просыпаюсь, – продолжал он, – от того, что мне снится такая сцена: я сижу за письменным столом, ко мне приводят мальчишку, и я вижу, что это Стиви. И когда я спрашиваю его, почему он это сделал, он говорит мне: «А чего ты ждал, папа? Что я так и буду вечно жить, веря, что луна сделана из зеленого сыра?»
Несколько секунд она смотрела на него. Эти беды преследовали каждого из них. Они и знали и понимали слишком много. Она по-дружески положила руку ему на плечо.
– Тебе достался длинный и тяжелый день. Почему бы тебе не пойти отдохнуть домой?
Он с благодарностью погладил ее по руке.
– Стоит ли? – усмехнулся он. – И Анита до полусмерти перепугается, решив что я заболел или со мной что-то случилось.
6
Диплом в рамочке на густо занавешенной стенке говорил, что его обладатель получил степень магистра психологии в Висконсинском университете. Имя в дипломе было выписано строгими готическими буквами – Салли Дженингс. Выдан в июне 1954 года.
Салли Дженингс было тридцать восемь лет, когда она его получила. За спиной было уже пятнадцать лет работы в инспекции по надзору, пока она, упорно занимаясь, прогрызала путь к своей цели. Когда ей удалось скопить денег, она взяла отпуск без содержания на два года и занялась дипломом. И прошло еще два года, прежде чем в ее бывшем отделе открылась вакансия.
У нее было молодое лицо, его совсем не старила седина в волосах, мягкая манера обращения и глубокое понимание детей, с которыми ей приходилось иметь дело. В большинстве случаев они чувствовали, как она к ним относится, и отвечали доверием. Но порой встречались и те, кому удавалось устоять под ее мягким, но неуклонным нажимом. Вот как в этот раз.
Она посмотрела на Дани, сидящую по другую сторону стола. Девочка сидела молча, со спокойным лицом, аккуратно сложив руки на коленях. Салли сразу же заметила, что она тщательно ухаживает за ногтями. Взяв сигарету, она увидела, как глаза девочки следят за ее рукой.
– Хочешь закурить, Дани? – вежливо спросила она, протягивая пачку.
Дани заколебалась.
– Все в порядке, Дани. Тут ты можешь курить. Дани взяла сигарету и зажигалку.
– Спасибо, мисс Дженингс.
Психолог закурила сама и откинулась на спинку кресла. Выпустив клуб дыма, она наблюдала, как он медленно поднимался к потолку.
– Мне нравится смотреть на сигаретный дымок, – рассеянно сказала она. – Словно облачко в небе меняет формы и очертания.
– Мы с девочками так играли в школе мисс Рандольф. Мы называли их Мгновенный Роршах. [4]
Салли Дженингс посмотрела на Дани. В глазах девочки блеснула веселая искорка и тут же исчезла.
– Вы бы удивились, узнав, о чем говорят некоторые девочки. Некоторые из них уже все знают.
– Для своего юного возраста ты довольно много знаешь о психологии.
– Кое-что читала. В свое время мне хотелось заняться ею, но потом я передумала.
– А почему, Дани? Мне кажется, что ты была бы отличным специалистом.
– Не знаю. Может быть, потому, что мне не нравится копаться в мыслях других людей. Или, возможно, потому, что временами мне вообще не хочется ни в чем копаться.
– Ты считаешь, что я лезу к тебе в душу, Дани? Дани посмотрела на нее.
– Но это же ваша работа, не так ли? – откровенно спросила она. – Вы должны понять, почему я дергаюсь, скажем так.
– Это только малая часть того, что я хотела бы уяснить для себя, Дани. Самая малая. Главное – понять, смогу ли я найти способ помочь тебе.
– А если я не хочу помощи?
– Думаю, так или иначе мы все равно помогаем друг другу. Неважно, сознаем мы это или нет.
– Вам тоже нужна помощь? – удивилась Дани.
– Думаю, да. Порой бывает, что я чувствую себя совершенно беспомощной.
– И тогда вы обращаетесь к психологу? Салли Дженингс кивнула.
– За последние пару лет мне приходилось несколько раз обращаться к психоаналитику. Но еще до этого я понимала, что должна досконально разбираться в себе самой, иначе не смогу как следует делать свою работу.
– И как часто вы у него бывали?
– По крайней мере, раз в неделю. Порой и чаще, если у меня было время.
– Мама говорит, что те, кто обращается к психоаналитикам, – больные люди. Она говорит, что это предрассудок, идущий от римской католической церкви.
Салли Дженингс снова посмотрела на Дани.
– Ты считаешь, что твоя мама всегда права?
Дани, не отвечая, смотрела на нее. По глазам девочки психолог поняла, что та отгородилась от нее стеной. Она сразу же сменила тему разговора.
– Врач, который обследовал тебя, говорил мне, что ты жаловалась на боль в грудях. Они уже давно болят у тебя?
Дани молча кивнула.
– Как давно?
Дани медлила с ответом.
– Ведь я не лезу к тебе в душу. Это чисто медицинский вопрос.
– В этом есть что-то плохое? – встревожилась Дани.
Салли видела, как руки девочки невольно метнулись к груди, и ей показалось, что на какую-то долю секунды она поняла причину беспокойства девочки.
– Нет, ничего страшного. Дело в том, что просто врач хочет все уяснить для себя.
– Когда я впервые почувствовала, что они начинают у меня расти, я решила бинтовать грудь. Когда они начали у меня болеть, я перестала это делать. С тех пор они у меня так и болят.
Салли засмеялась.
– Почему ты решила так поступать? Это же очень старомодно. Девочки уже много лет так не поступают.
– Я слышала, как моя мама говорила на эту тему с моими подругами. Она им рассказывала, что так делают гейши в Японии, чтобы выглядеть моложе и не стареть.
– Разве ты не хочешь вырасти, Дани?
– Конечно, хочу, – сразу же ответила Дани.
– Тогда почему же ты так делала? – повторила Салли. Девочка не ответила. – Не потому ли, что ты решила, будто это может понравиться матери?
По тому, как расширились глаза девочки, она увидела, что ее предположение попало в точку. Она заставила себя не поддаваться жалости и продолжила разговор.
– В этом причина, не так ли, Дани? Ты бинтовала груди так, что они начали болеть потому, что думала обрадовать твою мать, если ты не будешь расти? Почему ты так думала, Дани? Мать как-то сказала тебе, что ты заставляешь ее чувствовать себя старой, ибо ты растешь?
Внезапно девочка зарыдала, закрыв лицо руками. Психолог осторожно взяла у нее из пальцев сигарету и положила в пепельницу.
– Многие матери не хотят, чтобы их дети вырастали, Дани. Они хотят, чтобы те вечно оставались детьми, потому что это заставляет их чувствовать себя более значительными, более полезными, более молодыми.
– Мама любит меня, – всхлипнула Дани сквозь пальцы. – Моя мама любит меня.
– Конечно, любит, Дани. Но и любовь порой не мешает матерям делать те или иные ошибки.
Девочка подняла глаза, не вытирая слез, которые блестящими каплями бежали у нее по щекам.
– Я… мне бы не хотелось больше говорить, мисс Дженингс. Могу я вернуться к себе?
Молча посмотрев на нее, Салли кивнула.
– Конечно, Дани, – сказала она, нажимая у себя на столе сигнал вызова надзирательницы. – Мы продолжим наш разговор завтра.
Сквозь стеклянную стенку своего кабинета она наблюдала, как Дани шла по коридору. Она устало вздохнула. Позади у нее был длинный день. И почти ничего не удалось сделать. Может, завтра дела пойдут лучше.
Звуки музыки пробились в ее маленькую комнатку и сквозь закрытую дверь. Ноги сами собой стали отбивать ритм. Через несколько минут, подхваченная волной синкопов, Дани открыла двери и вышла в коридор. Теперь музыка стала громче, и в поисках ее источника Дани оказалась в большом зале, где перед телевизором собрались девочки.
Музыка прервалась, и экран заполнила веселая гладкая физиономия Дика Кларка. Его раскованный голос свободно лился из динамиков.
– Добро пожаловать на Американскую Эстраду! И для начала, чтобы раскачаться, первым номером будет единственное и неповторимое исполнение Чаби Чеккерсом его бессмертной «Давай опять кружиться!».
Захваченная зрелищем, Дани следила, как камера переместилась на заполненную народом танцплощадку. Большинство из ребят носили спортивные куртки, и девушки, под стать им, были одеты столь же небрежно и свободно. После нескольких секунд молчания, когда все стояли в ожидании, из динамика грянула мелодия. Хрипловатый голос певца, скандировавшего ритм, наполнил комнату.
– Ты танцуешь твист, Дани?
Дани повернулась. Это была девочка, которая сидела рядом с ней за обедом. Она кивнула.
– Да, Сильвия. Девочка улыбнулась.
– Как насчет того, чтобы показать им?
Дани улыбнулась в ответ.
– Давай.
Поймав ритм, девочки опустили плечи, округлив их, и придали лицам каменно-невозмутимое выражение. Вращаясь на одном месте, словно приклеенные к пятачку пространства, они не смотрели друг на друга. Каждая не поднимала глаз выше колен партнерши.
После нескольких минут молчания, в течение которых они проверяли искусство друг друга, стали разговаривать.
– У тебя отлично получается, – сказала Сильвия.
– Хотя не так хорошо, как у тебя.
– Я люблю танцевать, – призналась Сильвия. – Этим я и хотела бы заниматься. Стать про. Танцовщицей.
– Да ты уже и сейчас отличная про.
Сильвия гордо улыбнулась. Она была чуть выше Дани, примерно на год старше, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами.
– Давай попробуем другие заходы.
– О'кей.
– Халли-галли.
Улыбнувшись, Дани подстроилась под ее па.
– А теперь мэдисон. – Дани закружилась вокруг нее, а потом они поменялись местами.
Сильвия громко рассмеялась.
– А теперь мы пришибем их ватусси!
Музыка, чувствовалось, близилась к финалу, и девочки стали плести кружева быстрых шажков, родившихся в джунглях. До последней секунды, пока музыка не взмыла кресчендо и не замер последний звук голоса певца, Дани не прекращала движения.
Тяжело переводя дыхание, девочки остановились, глядя друг на друга.
– Мне жутко нравится, – вздохнула Сильвия.
– Как и всем, – согласилась Дани.
Снова заиграла музыка. Сильвия посмотрела на Дани.
– Давай еще раз?
Дани покачала головой.
– Из-за сигарет не хватает дыхания. На этот раз я передохну.
Сильвия улыбнулась.
– У меня есть лишний никель для коки. Поделимся.
– Спасибо. – Дани могла бы и сама купить для себя напиток, но это было бы невежливо. Она приобретет следующую.
Подойдя к автомату, Сильвия вернулась с бутылочкой «Кока-Колы». На соседнем столике было несколько соломинок. Две из них она сунула в бутылочку и села.
– Давай присаживайся.
Расположившись так, чтобы им был виден экран телевизора, они стали сосать коку. Пошла реклама, и они следили за ней с еще большим вниманием, чем за номерами самой программы.
– Рекламу жвачки дают обычно в конце.
Снова появился Дик Кларк и зазвучала музыка. Сильвия повернулась к Дани.
– Сегодня у тебя опять копались в мозгах?
Дани кивнула.
– И кто тебе тянул жилы? Дженингс?
– Да.
– Она еще не так плоха, с ней можно иметь дело. Но есть еще один старик, главный тут. Когда он смотрит на тебя своими рыбьими глазами, прямо мороз дерет по коже.
– Я его не знаю, – сказала Дани.
Несколько минут они следили за танцорами на экране. Камера вплотную приблизилась к одной паре. Юноша был высок и симпатичен, волосы его торчали высоким коком по последней моде. На девушке был свободный свитер и юбка. Заметив, что камера смотрит на них, они выдали небольшое представление.
– А парень в самом деле симпатичный. Похож на моего дружка.
– Он чуть смахивает на Фабиана.
– Мой парень как две капли воды похож на Фабиана, – гордо сказала Сильвия. – На это я первым делом и клюнула. Я думаю, что Фабиан самый замечательный.
– А мне больше нравятся Рикки и Френки Авалон. Они еще и петь могут, когда танцуют.
– Как и Элвис. Но я не об их голосах говорю. У Фабиана он тоже есть. Ему стоит только взглянуть на меня, и я уже вся плыву. – Она взглянула на Дани. – А у тебя есть дружок?
– Нет.
– Но хоть был?
Дани покачала головой.
– Не по-настоящему. Ничего серьезного.
– А разве тот парень не был твоим дружком? Ну, тот, которого… Дани покачала головой.
– А я думала, что был, – сказала Сильвия. – Потому что они тебя сунули к нам. Вишенок они держат в другом домике. Ты хочешь сказать, что у тебя был кто-то другой?
– Я не хочу говорить об этом.
Сильвия откинулась на спинку стула.
– А я своего потеряла.
– Где он?
Сильвия ткнула пальцем в направлении окна.
– Там, у ребят.
– Как он сюда попал?
– Они зацепили нас вдвоем. Риччи угнал машину, чтобы покататься. Мы поехали в Голден Гейт-парк. И копы нас там и накрыли.
– Я чего-то не понимаю. Почему они к вам прицепились? Сильвия расхохоталась.
– Пошевели мозгами. Я же тебе сказала, что Риччи угнал машину. Кроме того, утром там были только мы вдвоем и на заднем сидении занимались, сама знаешь чем. – Она допила коку. – Ребята, это было как во сне! Ну, ты знаешь, как это бывает, точно? – Она вздохнула. – Мы опустили верх у машины, луна, музыка из приемника. Мы там прямо уже стояли на ушах, когда нас зацапали эти «неприкасаемые». Вот тогда уж пошло черт-те что.
– Я возьму еще коку, – поднялась Дани.
Когда она вернулась обратно к столу, Сильвия смотрела на молодого певца, который делал приглашающие жесты.
– На самом деле он не поет, – сказала Сильвия. – А только шевелит губами под пластинку.
– Откуда ты знаешь?
– Ты что, не следишь за оркестром? Кроме того, идет сильное эхо. Это только в студии для звукозаписи получается. – Она всмотрелась в лицо певца, поданное крупным планом. – Но он милашка, хотя не такой, как Фабиан. Ты сегодня получала письма?
Дани покачала головой.
– Нет, я ни от кого не жду.
– А другие получают. Я все жду письма от Риччи, но так пока и не получила. Он передал, что пишет мне каждый день. – В голосе ее была печаль. – Тебе не кажется, что эти перехватывают их, а?
– Не думаю.
– Если до завтра я от него ничего не услышу, я умру!
– Не волнуйся, услышишь, – успокоила ее Дани. Девочки замолчали, приникнув к коке.
Салли Дженингс было тридцать восемь лет, когда она его получила. За спиной было уже пятнадцать лет работы в инспекции по надзору, пока она, упорно занимаясь, прогрызала путь к своей цели. Когда ей удалось скопить денег, она взяла отпуск без содержания на два года и занялась дипломом. И прошло еще два года, прежде чем в ее бывшем отделе открылась вакансия.
У нее было молодое лицо, его совсем не старила седина в волосах, мягкая манера обращения и глубокое понимание детей, с которыми ей приходилось иметь дело. В большинстве случаев они чувствовали, как она к ним относится, и отвечали доверием. Но порой встречались и те, кому удавалось устоять под ее мягким, но неуклонным нажимом. Вот как в этот раз.
Она посмотрела на Дани, сидящую по другую сторону стола. Девочка сидела молча, со спокойным лицом, аккуратно сложив руки на коленях. Салли сразу же заметила, что она тщательно ухаживает за ногтями. Взяв сигарету, она увидела, как глаза девочки следят за ее рукой.
– Хочешь закурить, Дани? – вежливо спросила она, протягивая пачку.
Дани заколебалась.
– Все в порядке, Дани. Тут ты можешь курить. Дани взяла сигарету и зажигалку.
– Спасибо, мисс Дженингс.
Психолог закурила сама и откинулась на спинку кресла. Выпустив клуб дыма, она наблюдала, как он медленно поднимался к потолку.
– Мне нравится смотреть на сигаретный дымок, – рассеянно сказала она. – Словно облачко в небе меняет формы и очертания.
– Мы с девочками так играли в школе мисс Рандольф. Мы называли их Мгновенный Роршах. [4]
Салли Дженингс посмотрела на Дани. В глазах девочки блеснула веселая искорка и тут же исчезла.
– Вы бы удивились, узнав, о чем говорят некоторые девочки. Некоторые из них уже все знают.
– Для своего юного возраста ты довольно много знаешь о психологии.
– Кое-что читала. В свое время мне хотелось заняться ею, но потом я передумала.
– А почему, Дани? Мне кажется, что ты была бы отличным специалистом.
– Не знаю. Может быть, потому, что мне не нравится копаться в мыслях других людей. Или, возможно, потому, что временами мне вообще не хочется ни в чем копаться.
– Ты считаешь, что я лезу к тебе в душу, Дани? Дани посмотрела на нее.
– Но это же ваша работа, не так ли? – откровенно спросила она. – Вы должны понять, почему я дергаюсь, скажем так.
– Это только малая часть того, что я хотела бы уяснить для себя, Дани. Самая малая. Главное – понять, смогу ли я найти способ помочь тебе.
– А если я не хочу помощи?
– Думаю, так или иначе мы все равно помогаем друг другу. Неважно, сознаем мы это или нет.
– Вам тоже нужна помощь? – удивилась Дани.
– Думаю, да. Порой бывает, что я чувствую себя совершенно беспомощной.
– И тогда вы обращаетесь к психологу? Салли Дженингс кивнула.
– За последние пару лет мне приходилось несколько раз обращаться к психоаналитику. Но еще до этого я понимала, что должна досконально разбираться в себе самой, иначе не смогу как следует делать свою работу.
– И как часто вы у него бывали?
– По крайней мере, раз в неделю. Порой и чаще, если у меня было время.
– Мама говорит, что те, кто обращается к психоаналитикам, – больные люди. Она говорит, что это предрассудок, идущий от римской католической церкви.
Салли Дженингс снова посмотрела на Дани.
– Ты считаешь, что твоя мама всегда права?
Дани, не отвечая, смотрела на нее. По глазам девочки психолог поняла, что та отгородилась от нее стеной. Она сразу же сменила тему разговора.
– Врач, который обследовал тебя, говорил мне, что ты жаловалась на боль в грудях. Они уже давно болят у тебя?
Дани молча кивнула.
– Как давно?
Дани медлила с ответом.
– Ведь я не лезу к тебе в душу. Это чисто медицинский вопрос.
– В этом есть что-то плохое? – встревожилась Дани.
Салли видела, как руки девочки невольно метнулись к груди, и ей показалось, что на какую-то долю секунды она поняла причину беспокойства девочки.
– Нет, ничего страшного. Дело в том, что просто врач хочет все уяснить для себя.
– Когда я впервые почувствовала, что они начинают у меня расти, я решила бинтовать грудь. Когда они начали у меня болеть, я перестала это делать. С тех пор они у меня так и болят.
Салли засмеялась.
– Почему ты решила так поступать? Это же очень старомодно. Девочки уже много лет так не поступают.
– Я слышала, как моя мама говорила на эту тему с моими подругами. Она им рассказывала, что так делают гейши в Японии, чтобы выглядеть моложе и не стареть.
– Разве ты не хочешь вырасти, Дани?
– Конечно, хочу, – сразу же ответила Дани.
– Тогда почему же ты так делала? – повторила Салли. Девочка не ответила. – Не потому ли, что ты решила, будто это может понравиться матери?
По тому, как расширились глаза девочки, она увидела, что ее предположение попало в точку. Она заставила себя не поддаваться жалости и продолжила разговор.
– В этом причина, не так ли, Дани? Ты бинтовала груди так, что они начали болеть потому, что думала обрадовать твою мать, если ты не будешь расти? Почему ты так думала, Дани? Мать как-то сказала тебе, что ты заставляешь ее чувствовать себя старой, ибо ты растешь?
Внезапно девочка зарыдала, закрыв лицо руками. Психолог осторожно взяла у нее из пальцев сигарету и положила в пепельницу.
– Многие матери не хотят, чтобы их дети вырастали, Дани. Они хотят, чтобы те вечно оставались детьми, потому что это заставляет их чувствовать себя более значительными, более полезными, более молодыми.
– Мама любит меня, – всхлипнула Дани сквозь пальцы. – Моя мама любит меня.
– Конечно, любит, Дани. Но и любовь порой не мешает матерям делать те или иные ошибки.
Девочка подняла глаза, не вытирая слез, которые блестящими каплями бежали у нее по щекам.
– Я… мне бы не хотелось больше говорить, мисс Дженингс. Могу я вернуться к себе?
Молча посмотрев на нее, Салли кивнула.
– Конечно, Дани, – сказала она, нажимая у себя на столе сигнал вызова надзирательницы. – Мы продолжим наш разговор завтра.
Сквозь стеклянную стенку своего кабинета она наблюдала, как Дани шла по коридору. Она устало вздохнула. Позади у нее был длинный день. И почти ничего не удалось сделать. Может, завтра дела пойдут лучше.
Звуки музыки пробились в ее маленькую комнатку и сквозь закрытую дверь. Ноги сами собой стали отбивать ритм. Через несколько минут, подхваченная волной синкопов, Дани открыла двери и вышла в коридор. Теперь музыка стала громче, и в поисках ее источника Дани оказалась в большом зале, где перед телевизором собрались девочки.
Музыка прервалась, и экран заполнила веселая гладкая физиономия Дика Кларка. Его раскованный голос свободно лился из динамиков.
– Добро пожаловать на Американскую Эстраду! И для начала, чтобы раскачаться, первым номером будет единственное и неповторимое исполнение Чаби Чеккерсом его бессмертной «Давай опять кружиться!».
Захваченная зрелищем, Дани следила, как камера переместилась на заполненную народом танцплощадку. Большинство из ребят носили спортивные куртки, и девушки, под стать им, были одеты столь же небрежно и свободно. После нескольких секунд молчания, когда все стояли в ожидании, из динамика грянула мелодия. Хрипловатый голос певца, скандировавшего ритм, наполнил комнату.
Несколько девочек разделились на пары и принялись танцевать перед телевизором. С дальнего конца комнаты за ними наблюдала надзирательница, невольно отстукивая ногой ритм.
Давай опять кружиться,
Как прошлым ле-е-етом.
Давай опять кружиться,
Как прошлый го-о-од!
– Ты танцуешь твист, Дани?
Дани повернулась. Это была девочка, которая сидела рядом с ней за обедом. Она кивнула.
– Да, Сильвия. Девочка улыбнулась.
– Как насчет того, чтобы показать им?
Дани улыбнулась в ответ.
– Давай.
Поймав ритм, девочки опустили плечи, округлив их, и придали лицам каменно-невозмутимое выражение. Вращаясь на одном месте, словно приклеенные к пятачку пространства, они не смотрели друг на друга. Каждая не поднимала глаз выше колен партнерши.
После нескольких минут молчания, в течение которых они проверяли искусство друг друга, стали разговаривать.
– У тебя отлично получается, – сказала Сильвия.
– Хотя не так хорошо, как у тебя.
– Я люблю танцевать, – призналась Сильвия. – Этим я и хотела бы заниматься. Стать про. Танцовщицей.
– Да ты уже и сейчас отличная про.
Сильвия гордо улыбнулась. Она была чуть выше Дани, примерно на год старше, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами.
– Давай попробуем другие заходы.
– О'кей.
– Халли-галли.
Улыбнувшись, Дани подстроилась под ее па.
– А теперь мэдисон. – Дани закружилась вокруг нее, а потом они поменялись местами.
Сильвия громко рассмеялась.
– А теперь мы пришибем их ватусси!
Музыка, чувствовалось, близилась к финалу, и девочки стали плести кружева быстрых шажков, родившихся в джунглях. До последней секунды, пока музыка не взмыла кресчендо и не замер последний звук голоса певца, Дани не прекращала движения.
Тяжело переводя дыхание, девочки остановились, глядя друг на друга.
– Мне жутко нравится, – вздохнула Сильвия.
– Как и всем, – согласилась Дани.
Снова заиграла музыка. Сильвия посмотрела на Дани.
– Давай еще раз?
Дани покачала головой.
– Из-за сигарет не хватает дыхания. На этот раз я передохну.
Сильвия улыбнулась.
– У меня есть лишний никель для коки. Поделимся.
– Спасибо. – Дани могла бы и сама купить для себя напиток, но это было бы невежливо. Она приобретет следующую.
Подойдя к автомату, Сильвия вернулась с бутылочкой «Кока-Колы». На соседнем столике было несколько соломинок. Две из них она сунула в бутылочку и села.
– Давай присаживайся.
Расположившись так, чтобы им был виден экран телевизора, они стали сосать коку. Пошла реклама, и они следили за ней с еще большим вниманием, чем за номерами самой программы.
– Рекламу жвачки дают обычно в конце.
Снова появился Дик Кларк и зазвучала музыка. Сильвия повернулась к Дани.
– Сегодня у тебя опять копались в мозгах?
Дани кивнула.
– И кто тебе тянул жилы? Дженингс?
– Да.
– Она еще не так плоха, с ней можно иметь дело. Но есть еще один старик, главный тут. Когда он смотрит на тебя своими рыбьими глазами, прямо мороз дерет по коже.
– Я его не знаю, – сказала Дани.
Несколько минут они следили за танцорами на экране. Камера вплотную приблизилась к одной паре. Юноша был высок и симпатичен, волосы его торчали высоким коком по последней моде. На девушке был свободный свитер и юбка. Заметив, что камера смотрит на них, они выдали небольшое представление.
– А парень в самом деле симпатичный. Похож на моего дружка.
– Он чуть смахивает на Фабиана.
– Мой парень как две капли воды похож на Фабиана, – гордо сказала Сильвия. – На это я первым делом и клюнула. Я думаю, что Фабиан самый замечательный.
– А мне больше нравятся Рикки и Френки Авалон. Они еще и петь могут, когда танцуют.
– Как и Элвис. Но я не об их голосах говорю. У Фабиана он тоже есть. Ему стоит только взглянуть на меня, и я уже вся плыву. – Она взглянула на Дани. – А у тебя есть дружок?
– Нет.
– Но хоть был?
Дани покачала головой.
– Не по-настоящему. Ничего серьезного.
– А разве тот парень не был твоим дружком? Ну, тот, которого… Дани покачала головой.
– А я думала, что был, – сказала Сильвия. – Потому что они тебя сунули к нам. Вишенок они держат в другом домике. Ты хочешь сказать, что у тебя был кто-то другой?
– Я не хочу говорить об этом.
Сильвия откинулась на спинку стула.
– А я своего потеряла.
– Где он?
Сильвия ткнула пальцем в направлении окна.
– Там, у ребят.
– Как он сюда попал?
– Они зацепили нас вдвоем. Риччи угнал машину, чтобы покататься. Мы поехали в Голден Гейт-парк. И копы нас там и накрыли.
– Я чего-то не понимаю. Почему они к вам прицепились? Сильвия расхохоталась.
– Пошевели мозгами. Я же тебе сказала, что Риччи угнал машину. Кроме того, утром там были только мы вдвоем и на заднем сидении занимались, сама знаешь чем. – Она допила коку. – Ребята, это было как во сне! Ну, ты знаешь, как это бывает, точно? – Она вздохнула. – Мы опустили верх у машины, луна, музыка из приемника. Мы там прямо уже стояли на ушах, когда нас зацапали эти «неприкасаемые». Вот тогда уж пошло черт-те что.
– Я возьму еще коку, – поднялась Дани.
Когда она вернулась обратно к столу, Сильвия смотрела на молодого певца, который делал приглашающие жесты.
– На самом деле он не поет, – сказала Сильвия. – А только шевелит губами под пластинку.
– Откуда ты знаешь?
– Ты что, не следишь за оркестром? Кроме того, идет сильное эхо. Это только в студии для звукозаписи получается. – Она всмотрелась в лицо певца, поданное крупным планом. – Но он милашка, хотя не такой, как Фабиан. Ты сегодня получала письма?
Дани покачала головой.
– Нет, я ни от кого не жду.
– А другие получают. Я все жду письма от Риччи, но так пока и не получила. Он передал, что пишет мне каждый день. – В голосе ее была печаль. – Тебе не кажется, что эти перехватывают их, а?
– Не думаю.
– Если до завтра я от него ничего не услышу, я умру!
– Не волнуйся, услышишь, – успокоила ее Дани. Девочки замолчали, приникнув к коке.
7
Я подошел на Пристань незадолго до наплыва покупателей. Хозяева тщательно чистили лотки и прилавки, артистически раскладывая в колотом льду распростертые клешни крабов, обрамляли выкладку товаров яркими стеклянными подносами с только что сваренными розовыми креветками. Здесь же располагались лотки со свежевыпеченным грубым хлебом, и в воздухе витал аромат рыбного рынка.
Я прошел мимо Морского Музея. Рыболовецкие боты уже были пришвартованы до утра, и набегающие волны слегка покачивали их. Вдоль Пристани располагалось множество лавочек. Прилавок одной из них, почти в середине был покрыт выцветшим брезентом. На нем крупными буквами было слово «РИЧЧИО».
Я остановился. Человек, раскладывавший по соседству крабов, коротко бросил мне:
– Сегодня они закрыты.
– Вы не знаете, где я мог бы найти их?
Бросив очередного краба, он подошел ко мне.
– Вы репортер?
Я кивнул.
– Они на похоронах. Церемония состоится сегодня утром. Вы пришли взять интервью у членов семьи?
– Определенным образом.
– В мальчишке не было ничего хорошего, – разговорился он. – Никогда не помогал своим в лавке. Не хотел пачкать руки рыбой, как его братья. Считал себя выше этого. Я говорил его отцу, что он плохо кончит.
– Где будут проходить похороны? – спросил я.
– У Масконьяни.
– Где это?
– Вы знаете, где «Бимбо»? – спросил он.
Я снова кивнул.
– На другой стороне улицы, примерно в квартале вниз.
– Спасибо.
Я двинулся к машине. Мне удалось припарковаться недалеко от похоронной конторы. Она была из белого камня с мраморным фасадом. Открыв двери, я вошел внутрь.
Постояв в темноватом фойе, пока глаза не привыкли к полумраку, я подошел к указателю на стене. Моментально за спиной у меня вырос человек в темном костюме.
– Чем могу служить, сэр? – приглушенным голосом спросил он.
– Риччио?..
– Вот сюда, пожалуйста.
Я проследовал за ним до лифта. Он нажал кнопку, и дверь открылась.
– Не знаю, здесь ли еще семья. Возможно, они уже отбыли, но вы можете оставить свою фамилию в книге у дверей. Помещение А.
– Благодарю вас.
Дверь лифта закрылась. Когда она снова открылась, выпуская меня, я обнаружил, что помещение А было как раз по другую сторону коридора.
Я заглянул в приоткрытую дверь. Под аркой в дальнем конце зала стоял гроб, заваленный цветами. Толстый ковер приглушал мои шаги. Встав в стороне, я огляделся.
Вот я и нашел человека, которого убила моя дочь. С первого взгляда казалось, что он просто спит. Похоронное бюро поработало на славу.
Он был красив, с густыми черными волосами, откинутыми с высокого лба. Нос у него прямой и крупный, а линия рта говорила о жестокости и чувственности. Ресницы у него были длинными, как у девушки. Я почувствовал, как во мне поднимается жалость к нему. Ему, должно быть, было не больше тридцати с лишним.
За спиной я услышал глубокий вздох, переходящий в стон. Удивившись, я обернулся.
В алькове сбоку от арки сидел маленький хрупкий старичок на небольшом стуле с прямой спинкой. Хотя мне пришлось пройти мимо, я не заметил сидящего. Он посмотрел на меня, и в зрачках его отразилось пламя свечей.
– Я его отец, – невнятно пробормотал он. – Вы знали моего сына? Я отрицательно покачал головой, подойдя к нему.
– Примите мои соболезнования, мистер Риччио.
– Grade, – с трудом вымолвил он, пока его усталые глаза изучали меня. – Мой Тони, он не такой плохой мальчик, как они говорят, – прошептал он. – Просто ему много надо было.
– Я верю вам, мистер Риччио. – Никто из нас не является таким плохим, как о нем могут сказать люди.
Из-под арки донесся голос.
– Папа! С кем ты там говоришь?
Повернувшись, я увидел стоящих под аркой молодых мужчину и женщину. Мужчина очень походил на человека в гробу, хотя черты лица у него были грубее и проще. Женщина была в черном платье такого непроглядного черного цвета, которое носят только итальянки на похоронах. Волосы ее были покрыты длинной шалью, а на опухшем усталом лице проглядывали следы красоты.
– Это другой мой сын, Стив, – представил старик. – И невеста моего Тони, Анна Страделла.
Молодой человек изумленно вгляделся мне в лицо.
– Папа! – хрипло сказал он. – Ты знаешь, кто это такой?
Старик поднял голову.
– Он отец девчонки! Ты не имеешь права говорить с ним. Ты же помнишь, что сказал адвокат.
Старик уставился на меня, затем повернулся к сыну.
– Какая моя дело, что сказал адвокат? Я видел лицо этого человека, когда он стоял у гроба. И на нем была та же печаль, что в моя сердце.
– Но, папа, – запротестовал молодой человек, – адвокат сказал – не говорить с ним, если мы будем подавать в суд. Это может помешать нашему делу!
Мистер Риччио поднял руку.
– Стоп! – твердо сказал он, и на лице его появилось странное выражение достоинства. – Потом пусть дерутся адвокаты. А сейчас мы равны с ним, два отца, дети которых навлекли на них печаль и позор.
Он повернулся ко мне.
– Садитесь, мистер Кэри. И простите моего мальчика. Он еще слишком молод.
– Благодарю вас, мистер Риччио.
Молодой человек сердито отвернулся от нас и вышел из комнаты. Девушка осталась стоять, наблюдая за нами. Я взял два стула, стоящих вдоль стены, и один предложил ей. Помедлив, она села. Я занял другой.
– Примите мое сочувствие, мисс Страделла.
Она молча кивнула. На ее бледном лице выделялись только глаза.
– Это была ваша малышка? – спросил мистер Риччио. – Как она? Я не знал, что ему ответить. Имел ли я право сказать ему, что с ней все в порядке, когда его сын лежит в гробу рядом с нами? Он понял, что я чувствую.
– Бедная ребенок, – посочувствовал он. – Она всего лишь дитя. – Он посмотрел мне в лицо. – Почему вы пришли, мистер Кэри?
– Посмотреть на вашего сына. – Я увидел, как расширились его глаза. – Не для того, чтобы проклинать его, – заторопился я, – но чтобы выяснить кое-что относительно моей дочери.
– Не смущайтесь, мистер Кэри. Вы имеете полное право стараться помочь своей дочери.
– Спасибо, что вы понимаете меня, мистер Риччио.
– И что же вы хотели бы узнать?
– Были ли у вашего сына какие-то близкие друзья?
Он пожал плечами.
– Друзья? – переспросил он. – Нет. У него не было друзей. Его другом могла быть Анна, на которой он собирался жениться. Его братья, Стив и Джон, – они тоже могли считаться его друзьями. Но никто из них ему не был нужен. Он хотел лишь попасть в высшее общество.
Старик горько усмехнулся, и глаза его затуманились воспоминаниями.
– Когда Тони был совсем маленьким, он говорил мне: «Пап, пап, посмотри наверх. Вон туда, на Ноб-хилл. Когда-нибудь я буду там жить. Вон там наверху, где ты больше не будешь пахнуть рыбой!» Я смеялся. – «Тони, – говорил я. – Иди учи свои уроки. Играй в бейсболл, как все хорошие мальчики. Может быть, когда-нибудь ты будешь как Ди Маджио и купишь своему папе большой ресторан на Пристани. А пока перестань мечтать.» Но Тони вечно мечтал. Когда он кончил школу, то не захотел стать вторым Ди Маджио. Он хотел быть артистом. Он отпустил бороду и стал шляться по кафе. Каждый день он приходил домой поздно и спал до полудня. Он не выходил в море на лодке, как его братья. У него были такие нежные руки. Когда ему было двадцать лет, он получил работу у торговца искусством. У такой толстой леди. Через год он перешел на другую. Куда больше. Рядом с «Гампом».
Как-то в один день он подошел к моему прилавку с красивой леди. «Это жена моего босса», – сказал он. Они ели креветок, клешни крабов и смеялись, как дети. Потом они ушли. А чуть позже я прочел в газете, где было о боссе и о его жене, что они развелись. Я беспокоился о работе моего Тони, но как-то он приехал ко мне в новой машине. Дорогой. Не в американской. В иностранной.
«Папа! – Сказал он. – Все в порядке. Теперь я работаю на жену босса. Она та еще штучка. У нее много денег. И ты знаешь, где я живу?»
«Нет, – сказал я. – А где ты живешь, Тони?»
Он показал мне наверх.
«Вон там наверху, папа, – сказал он. – Как раз на Ноб-хилл, где, как я всегда говорил, и буду жить. И знаешь, папа, все так и стало. Там наверху совершенно не пахнет рыбой!»
Старик посмотрел на гроб, а потом снова на меня.
– И с тех пор Тони больше не пах рыбой. Он вообще больше ничем не пахнет.
Я сидел, застыв в молчании, а потом поднялся.
– Вы были очень любезны, мистер Риччио, что поговорили со мной. Прошу прощения, что обеспокоил вас в такие минуты.
Старик поднял голову и кивнул мне, но по глазам было видно, что он уже где-то далеко отсюда. Он смотрел на гроб, и губы его шевелились.
– Я буду молиться за вашу дочь, – сказал он, – как и за моего сына. Я повернулся к девушке.
– Мисс Страделла.
Она смотрела на старика, но тот по-прежнему не отрывался от гроба. На лице его жили только глаза.
– Подождите меня снаружи! – шепнула она.
Кивнув, я вышел, миновав младшего брата, ждавшего в первой комнате. Он вспыхнул, когда я проходил мимо него, и направился в альков. Я не стал дожидаться лифта, а спустился по лестнице и вышел на улицу.
Теперь мне предстояло ждать, и я прислонился к машине. Когда она вышла, я увидел, что она, озираясь, ищет меня.
– Мисс Страделла! – позвал я.
Она торопливо направилась к машине. Оказавшись рядом со мной, она через плечо оглянулась на похоронную контору.
– Лучше залезем в машину. Стив с отцом могут выйти каждую минуту. Не хочу, чтобы видели, как я разговариваю с вами!
Я открыл дверцу, и она оказалась в салоне. Я обошел автомобиль и, сев в него, включил двигатель.
Я прошел мимо Морского Музея. Рыболовецкие боты уже были пришвартованы до утра, и набегающие волны слегка покачивали их. Вдоль Пристани располагалось множество лавочек. Прилавок одной из них, почти в середине был покрыт выцветшим брезентом. На нем крупными буквами было слово «РИЧЧИО».
Я остановился. Человек, раскладывавший по соседству крабов, коротко бросил мне:
– Сегодня они закрыты.
– Вы не знаете, где я мог бы найти их?
Бросив очередного краба, он подошел ко мне.
– Вы репортер?
Я кивнул.
– Они на похоронах. Церемония состоится сегодня утром. Вы пришли взять интервью у членов семьи?
– Определенным образом.
– В мальчишке не было ничего хорошего, – разговорился он. – Никогда не помогал своим в лавке. Не хотел пачкать руки рыбой, как его братья. Считал себя выше этого. Я говорил его отцу, что он плохо кончит.
– Где будут проходить похороны? – спросил я.
– У Масконьяни.
– Где это?
– Вы знаете, где «Бимбо»? – спросил он.
Я снова кивнул.
– На другой стороне улицы, примерно в квартале вниз.
– Спасибо.
Я двинулся к машине. Мне удалось припарковаться недалеко от похоронной конторы. Она была из белого камня с мраморным фасадом. Открыв двери, я вошел внутрь.
Постояв в темноватом фойе, пока глаза не привыкли к полумраку, я подошел к указателю на стене. Моментально за спиной у меня вырос человек в темном костюме.
– Чем могу служить, сэр? – приглушенным голосом спросил он.
– Риччио?..
– Вот сюда, пожалуйста.
Я проследовал за ним до лифта. Он нажал кнопку, и дверь открылась.
– Не знаю, здесь ли еще семья. Возможно, они уже отбыли, но вы можете оставить свою фамилию в книге у дверей. Помещение А.
– Благодарю вас.
Дверь лифта закрылась. Когда она снова открылась, выпуская меня, я обнаружил, что помещение А было как раз по другую сторону коридора.
Я заглянул в приоткрытую дверь. Под аркой в дальнем конце зала стоял гроб, заваленный цветами. Толстый ковер приглушал мои шаги. Встав в стороне, я огляделся.
Вот я и нашел человека, которого убила моя дочь. С первого взгляда казалось, что он просто спит. Похоронное бюро поработало на славу.
Он был красив, с густыми черными волосами, откинутыми с высокого лба. Нос у него прямой и крупный, а линия рта говорила о жестокости и чувственности. Ресницы у него были длинными, как у девушки. Я почувствовал, как во мне поднимается жалость к нему. Ему, должно быть, было не больше тридцати с лишним.
За спиной я услышал глубокий вздох, переходящий в стон. Удивившись, я обернулся.
В алькове сбоку от арки сидел маленький хрупкий старичок на небольшом стуле с прямой спинкой. Хотя мне пришлось пройти мимо, я не заметил сидящего. Он посмотрел на меня, и в зрачках его отразилось пламя свечей.
– Я его отец, – невнятно пробормотал он. – Вы знали моего сына? Я отрицательно покачал головой, подойдя к нему.
– Примите мои соболезнования, мистер Риччио.
– Grade, – с трудом вымолвил он, пока его усталые глаза изучали меня. – Мой Тони, он не такой плохой мальчик, как они говорят, – прошептал он. – Просто ему много надо было.
– Я верю вам, мистер Риччио. – Никто из нас не является таким плохим, как о нем могут сказать люди.
Из-под арки донесся голос.
– Папа! С кем ты там говоришь?
Повернувшись, я увидел стоящих под аркой молодых мужчину и женщину. Мужчина очень походил на человека в гробу, хотя черты лица у него были грубее и проще. Женщина была в черном платье такого непроглядного черного цвета, которое носят только итальянки на похоронах. Волосы ее были покрыты длинной шалью, а на опухшем усталом лице проглядывали следы красоты.
– Это другой мой сын, Стив, – представил старик. – И невеста моего Тони, Анна Страделла.
Молодой человек изумленно вгляделся мне в лицо.
– Папа! – хрипло сказал он. – Ты знаешь, кто это такой?
Старик поднял голову.
– Он отец девчонки! Ты не имеешь права говорить с ним. Ты же помнишь, что сказал адвокат.
Старик уставился на меня, затем повернулся к сыну.
– Какая моя дело, что сказал адвокат? Я видел лицо этого человека, когда он стоял у гроба. И на нем была та же печаль, что в моя сердце.
– Но, папа, – запротестовал молодой человек, – адвокат сказал – не говорить с ним, если мы будем подавать в суд. Это может помешать нашему делу!
Мистер Риччио поднял руку.
– Стоп! – твердо сказал он, и на лице его появилось странное выражение достоинства. – Потом пусть дерутся адвокаты. А сейчас мы равны с ним, два отца, дети которых навлекли на них печаль и позор.
Он повернулся ко мне.
– Садитесь, мистер Кэри. И простите моего мальчика. Он еще слишком молод.
– Благодарю вас, мистер Риччио.
Молодой человек сердито отвернулся от нас и вышел из комнаты. Девушка осталась стоять, наблюдая за нами. Я взял два стула, стоящих вдоль стены, и один предложил ей. Помедлив, она села. Я занял другой.
– Примите мое сочувствие, мисс Страделла.
Она молча кивнула. На ее бледном лице выделялись только глаза.
– Это была ваша малышка? – спросил мистер Риччио. – Как она? Я не знал, что ему ответить. Имел ли я право сказать ему, что с ней все в порядке, когда его сын лежит в гробу рядом с нами? Он понял, что я чувствую.
– Бедная ребенок, – посочувствовал он. – Она всего лишь дитя. – Он посмотрел мне в лицо. – Почему вы пришли, мистер Кэри?
– Посмотреть на вашего сына. – Я увидел, как расширились его глаза. – Не для того, чтобы проклинать его, – заторопился я, – но чтобы выяснить кое-что относительно моей дочери.
– Не смущайтесь, мистер Кэри. Вы имеете полное право стараться помочь своей дочери.
– Спасибо, что вы понимаете меня, мистер Риччио.
– И что же вы хотели бы узнать?
– Были ли у вашего сына какие-то близкие друзья?
Он пожал плечами.
– Друзья? – переспросил он. – Нет. У него не было друзей. Его другом могла быть Анна, на которой он собирался жениться. Его братья, Стив и Джон, – они тоже могли считаться его друзьями. Но никто из них ему не был нужен. Он хотел лишь попасть в высшее общество.
Старик горько усмехнулся, и глаза его затуманились воспоминаниями.
– Когда Тони был совсем маленьким, он говорил мне: «Пап, пап, посмотри наверх. Вон туда, на Ноб-хилл. Когда-нибудь я буду там жить. Вон там наверху, где ты больше не будешь пахнуть рыбой!» Я смеялся. – «Тони, – говорил я. – Иди учи свои уроки. Играй в бейсболл, как все хорошие мальчики. Может быть, когда-нибудь ты будешь как Ди Маджио и купишь своему папе большой ресторан на Пристани. А пока перестань мечтать.» Но Тони вечно мечтал. Когда он кончил школу, то не захотел стать вторым Ди Маджио. Он хотел быть артистом. Он отпустил бороду и стал шляться по кафе. Каждый день он приходил домой поздно и спал до полудня. Он не выходил в море на лодке, как его братья. У него были такие нежные руки. Когда ему было двадцать лет, он получил работу у торговца искусством. У такой толстой леди. Через год он перешел на другую. Куда больше. Рядом с «Гампом».
Как-то в один день он подошел к моему прилавку с красивой леди. «Это жена моего босса», – сказал он. Они ели креветок, клешни крабов и смеялись, как дети. Потом они ушли. А чуть позже я прочел в газете, где было о боссе и о его жене, что они развелись. Я беспокоился о работе моего Тони, но как-то он приехал ко мне в новой машине. Дорогой. Не в американской. В иностранной.
«Папа! – Сказал он. – Все в порядке. Теперь я работаю на жену босса. Она та еще штучка. У нее много денег. И ты знаешь, где я живу?»
«Нет, – сказал я. – А где ты живешь, Тони?»
Он показал мне наверх.
«Вон там наверху, папа, – сказал он. – Как раз на Ноб-хилл, где, как я всегда говорил, и буду жить. И знаешь, папа, все так и стало. Там наверху совершенно не пахнет рыбой!»
Старик посмотрел на гроб, а потом снова на меня.
– И с тех пор Тони больше не пах рыбой. Он вообще больше ничем не пахнет.
Я сидел, застыв в молчании, а потом поднялся.
– Вы были очень любезны, мистер Риччио, что поговорили со мной. Прошу прощения, что обеспокоил вас в такие минуты.
Старик поднял голову и кивнул мне, но по глазам было видно, что он уже где-то далеко отсюда. Он смотрел на гроб, и губы его шевелились.
– Я буду молиться за вашу дочь, – сказал он, – как и за моего сына. Я повернулся к девушке.
– Мисс Страделла.
Она смотрела на старика, но тот по-прежнему не отрывался от гроба. На лице его жили только глаза.
– Подождите меня снаружи! – шепнула она.
Кивнув, я вышел, миновав младшего брата, ждавшего в первой комнате. Он вспыхнул, когда я проходил мимо него, и направился в альков. Я не стал дожидаться лифта, а спустился по лестнице и вышел на улицу.
Теперь мне предстояло ждать, и я прислонился к машине. Когда она вышла, я увидел, что она, озираясь, ищет меня.
– Мисс Страделла! – позвал я.
Она торопливо направилась к машине. Оказавшись рядом со мной, она через плечо оглянулась на похоронную контору.
– Лучше залезем в машину. Стив с отцом могут выйти каждую минуту. Не хочу, чтобы видели, как я разговариваю с вами!
Я открыл дверцу, и она оказалась в салоне. Я обошел автомобиль и, сев в него, включил двигатель.