Страница:
Я увидел, как глаза ее расширились от удивления, и понял, что она тоже узнала меня.
– Нора, это майор Люк Кэри. Майор Кэри – моя дочь Нора.
3
4
– Нора, это майор Люк Кэри. Майор Кэри – моя дочь Нора.
3
Война была точильным камнем, который обострял все человеческие желания.
Я смотрел на нее и понимал, что со мной все кончено.
Некоторые девчонки – сущие шлюхи, некоторые – леди, но для каждого мужчины есть одна, которая для него и та, и другая. Я понял это, как только притронулся к ее руке.
Темно-синие, почти фиолетовые глаза, скрытые за длинными тяжелыми ресницами, и густые черные волосы, поднятые вверх и забранные со лба. Матово светящаяся кожа, обтягивавшая высокие скулы, и тонкая, почти мальчишеская фигура с маленькими грудями дополняли представление о ней, которое я никак не мог уложить в четыре правила арифметики. Но это было то, что мне надо.
И я погиб. С концами. На жизнь и на смерть. Отныне и навсегда.
Ее мать отошла куда-то, а я все держал ее за руку. Голос у нее был низким и отличался тем изысканным произношением, которое свойственно девочкам, посещавшим частные школы на востоке страны.
– На что вы так смотрите, майор Кэри?
Я сразу же выпустил ее руку. Мне показалось, что я потерял всякое представление о реальности и мне предстояло колотиться головой о каменную стенку, чтобы испытать удовольствие, когда все прекратится.
– Простите, – пробормотал я. – Я не хотел так глазеть.
– Как вы узнали, где найти меня?
– Я не знал. Это всего лишь счастливая случайность.
– Вам всегда так везет?
Я покачал головой.
– Не всегда.
Я увидел, как ее глаза скользнули по нашивкам на моей куртке. Я знал, что она увидела. Рядом с Пурпурным Сердцем и медалями была такая огородная грядка, что урожая ее хватило бы на рождественскую елку.
– По крайней мере, вы остались в живых.
Я кивнул.
– Думаю, что мне грех жаловаться. Но досталось немало.
– И вы считаете, что удача вас покинет?
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я засмеялся. Эта девушка была не из тех, кто зря теряет время. Она целила точно в десятку.
– Дважды мне везло. И третьего раза не будет.
– Вы боитесь смерти?
– Все время.
Она снова посмотрела на нашивки.
– Я уверена, что они не пошлют вас обратно, если вы им все расскажете.
– Думаю, что нет, – ответил я. – Но делать этого я не буду.
– Почему?
– Потому что прослыть трусом я боюсь больше, чем умереть.
– Должно быть это не единственная причина.
Мне стало как-то не по себе. Она просто давила на меня, и я никуда не мог деться из-под этого пресса.
– Возможно, – признался я. – Возможно, смерть – это как женщина, за которой долго ухаживаешь. И тебя тянет узнать, так ли она плоха или хороша, как ты себе ее представлял.
– И это все, о чем вы думаете? – спросила она. – О смерти?
– Почти два года у меня не было времени задумываться над чем-то еще. – Я посмотрел на статую, которую заприметил, как только вошел в зал, на «Умирающего Человека». Я видел, что ее глаза следят за мной. – Я как тот человек, изображенный в статуе. Каждую секунду своей жизни.
Несколько секунд она смотрела на статую, а затем снова взяла меня за руку. Я ощутил, что ее стала бить дрожь.
– Простите, я не хотел вас смутить. – Брякнул, не подумав.
– Не извиняйтесь, – быстро перебила она меня. Глаза ее потемнели, наполнившись чернотой, почти как густое вино из виноградников рядом с Сакраменто. – Я прекрасно понимаю, что вы имели в виду.
– Не сомневаюсь, что так оно и есть. – Улыбнувшись, я, наконец, огляделся. Мне надо было прийти в себя.
– Знаете, когда я услышал об этом веселом сборище, решил, что это полнейшая чепуха. Порой дамы из общества балуются искусством. – Я понимал, что теперь мне бы лучше расстаться с ней. – Но теперь я вижу: у вас это отлично получается.
– Больше того, Люк, – услышал я за спиной знакомый голос. – Она просто превосходна.
Я повернулся. Прошло не менее трех лет с тех пор, как я в последний раз слышал его голос.
– Профессор Белл!
На лице его было восхищение и удовлетворение, когда он пожимал мне руку.
– Несколько лет назад Люк был одним из моих мальчиков, – пояснил он Норе. – Он совершенствовался в архитектуре.
– В строительстве, – улыбнулся я, вспомнив наши старые споры. – Архитектура – это то, на чем сидят голуби, а строительство – для людей.
– Все тот же самый старина Люк. – Он заглянул мне в лицо, и по его глазам я увидел, что он потрясен. То же выражение и раньше появлялось в глазах старых друзей. Узкий поперечный шрам от осколка шрапнели, который рассекал мою обгоревшую прокопченную рожу, как-то не вязался с обликом розовощекого мальчика, уходившего на войну.
– Не совсем тот же самый, профессор, – постарался я облегчить его положение. – Война длится долго.
И все то время, что мы стояли, болтая, я чувствовал, как теплеет ее рука, лежавшая на моей.
Обед был подан в большом зале, окна которого смотрели на холмы вокруг залива. Почти все уже ушли. Остались только мы втроем: Нора, ее мать и я. Во главе стола восседала старая леди, а я занимал стул напротив ее.
Это место как нельзя лучше подходило ей. Ей все подходило. И высокие дубовые панели по стенам, и большой округлый стол, и свечи в отполированных серебряных канделябрах. Она сидела прямая, подтянутая, и что-то в ее облике напоминало мне блестящее стальное лезвие.
За ее мягкой спокойной манерой обращения скрывались сила и уверенность. Вы не сомневались в мудрости этой женщины, хотя она ни малейшим образом не подчеркивала ее. Отец мне рассказывал, что многие лишь разводили руками, когда им приходилось иметь дело с этой тихой молодой вдовой, унаследовавшей два больших состояния.
– Мой последний муж часто говорил о вашем отце. – Она улыбнулась мне с другой стороны стола. – Они были очень близкими друзьями. И странно, что мы никогда раньше не встречались.
Я лишь молча кивнул. Для меня ничего не было здесь странного. До того, как в прошлом году отец ушел на пенсию, он был почтовым служащим в маленьком городке Южной Калифорнии, где я и родился. Он принадлежал к миру Харольда Хайдена не больше, чем Хайден принадлежал к его. И их объединяли лишь воспоминания о совместной службе в одном взводе во время первой мировой войны.
– Вы знаете, что ваш отец спас жизнь моему мужу во время первой войны?
– Я слышал эту историю. Но мой отец рассказывал мне ее несколько иначе.
Она подняла маленький серебряный колокольчик, лежавший на столе рядом с ней, он легонько звякнул.
– Не хотите ли выпить кофе в солярии?
Я посмотрел на Нору. Она внимательно изучала свои наручные часы.
– Вы с майором Кэри идите, мама, – сказала она. – Около восьми у меня встреча в нижнем городе.
Намек на недовольство скользнул по лицу мисс Хайден и тут же исчез.
– Тебе обязательно надо там быть, дорогая?
Нора не глядела на мать.
– Я обещала Сэму Корвину, что заеду обсудить его замыслы относительно выставки современной скульптуры.
Мисс Хайден посмотрела на меня, а затем снова на Нору. В ее тоне сквозило лишь предельно сдержанное сожаление, но у меня создалось впечатление, что она очень тщательно подбирает слова. Я не знал, мое ли присутствие было тому причиной или нет.
– Я думала, что ты уже покончила с этими делами, – сказала она. – Ведь ты так давно в последний раз виделась с мистером Корвином.
– Я должна, мама. Кроме того, именно благодаря Сэму на моей выставке оказался профессор Белл.
Я повернулся к пожилой леди.
– Ради бога, не волнуйтесь из-за меня, миссис Хайден, – быстро вмешался я. – И я сам должен быть в Пресидио к половине девятого. И могу подкинуть вашу дочь, если вы не против.
– Я не хочу доставлять вам беспокойство, – отозвалась Нора.
– Его и не будет. Я пользуюсь армейской машиной, так что мне не приходится экономить бензин.
– Отлично, – сказала она. – Дайте мне несколько минут переодеться.
Мы проводили ее глазами, а когда она исчезла, я повернулся к ее матери.
– У вас очень талантливая дочь, миссис Хайден. Вы должны гордиться ею.
– Я горжусь, – ответила она. И в ее ярко-голубых глазах появилось какое-то странное выражение. – Но должна признаться, что порой не понимаю ее. Иногда она просто ставит меня в тупик. Она так отличается от молодых девушек моего времени. Но Нора мой единственный ребенок, который довольно поздно для меня появился на свет.
– Идет война. И все мы изменились.
– Чепуха. Эти слова я слышу всю жизнь, – довольно резко прервала она меня. – Вздор. Ваше поколение – не единственное, на долю которого досталась война. И мое прошло через нее. И молодые люди из поколения моих родителей.
Я мог бы поспорить с ней, но не стал этого делать.
– Ваша дочь в самом деле очень талантлива, – снова повторил я. – Профессор Белл часто говорил мне, что людей, обладающих талантом, не так легко понимать или жить с ними бок о бок.
В ее глазах вспыхнули смешинки.
– Вы прекрасный молодой человек. Надеюсь, вы навестите нас еще раз. У меня чувство, что вы нам очень пригодитесь.
– Я тоже на это надеюсь. Но мне надо возвращаться за море. Возможно, мы встретимся лишь после войны.
Она в упор посмотрела на меня.
– Может, это будет слишком поздно.
Думаю, мое лицо явно выразило изумление, потому что она еще больше развеселилась. Я потянулся за сигаретой.
– Я слышал, что до военной службы вы были очень многообещающим молодым архитектором, майор Кэри.
– В общем-то вы не очень ошибаетесь, миссис Хайден.
– Стараюсь не делать ошибок, майор Кэри. Для беспомощной одинокой вдовы очень важно держать ухо востро.
Я попытался возразить. Вот уж поистине беспомощная вдова! Затем я снова увидел ее улыбку и понял, что она одержала надо мной верх.
– Что еще вы выяснили относительно меня, миссис Хайден?
– До войны вы стали работать у Хайдена и Каррузерса. Вы произвели на них очень сильное впечатление.
– Армия производит еще более сильное впечатление.
– Знаю, майор Кэри. Я осведомлена и о ваших военных подвигах…
Я поднял руку.
– Избавьте меня от этого, миссис Хайден. К чему вы клоните? Она прямо и откровенно взглянула на меня.
– Вы нравитесь мне, майор Кэри, – сказала она. – При соответствующих обстоятельствах вы смогли бы занять пост вице-президента компании «Хайден и Каррузерс».
Я уставился на нее. Да, это могло бы стать неплохим началом. Очень неплохим для парня, который толком-то и поработать не успел после окончания колледжа. «Хайден и Каррузерс» было одной из ведущих архитектурных фирм на Западном побережье.
– С чего вы это взяли, миссис Хайден?
– Я знаю, – тихо сказала она. – У меня контрольный пакет акций этой фирмы.
– А что вы имеете в виду под «соответствующими обстоятельствами»?
Она посмотрела на дверь, а потом снова перевела взгляд на меня. Глаза у нее были ясными и уверенными.
– Думаю, ответ вы и сами знаете.
В это время вернулась Нора.
– Надеюсь, не заставила слишком долго ждать вас.
– Отнюдь.
– У нас с майором была небольшая, очень интересная беседа, Нора.
Я уловил полный любопытства быстрый взгляд, который Нора бросила на мать.
– Большое спасибо за обед, – вежливо поблагодарил я ее.
– Вам тут всегда рады, майор. А вы подумайте над моими словами.
– Так я и сделаю. И еще раз спасибо.
– До свиданья, майор.
– Пока, мама, – сказала Нора.
Когда мы уже были у дверей, ее мать окликнула нас.
– Не возвращайся слишком поздно, дорогая.
Меня овеяло нежным благоуханием, когда она садилась. Духи предназначались явно не для деловой встречи. Это меня насторожило.
– Куда? – спросил я.
– На Ломбард-стрит. Надеюсь, не заставляю вас делать крюк ради меня?
– Ни в коем случае.
Она придвинулась поближе и прикоснулась к моей руке.
– Вы с мамой говорили обо мне?
– Нет. – Это не было ложью. Но правды говорить мне не хотелось. – А что?
– Так просто, – небрежно отмахнулась она.
В молчании мы проехали несколько кварталов.
– На самом деле вы не должны быть в Пресидио к половине девятого, не так ли?
– Да, – ответил я. – А вы можете отказаться от этой встречи? Она покачала головой.
– Только не сейчас. Уже слишком поздно. – Она помедлила. – Да и нечестно. Вы надеюсь, понимаете меня?
– Четко и недвусмысленно.
Она посмотрела на меня.
– Ничего подобного, – быстро сказала она.
– Я ничего и не говорю.
Машина остановилась у светофора. Красные отблески падали на ее лицо.
– Что вы собираетесь сейчас делать? – спросила она.
– Не знаю. Поеду в Чайн-таун… подцеплю там кого-нибудь.
– Это настоящее бегство. Светофор мигнул, и я двинул машину.
– Самое настоящее, – согласился я. – Но чтобы забыться, пока ничего лучше не придумано.
Ее кисть, лежавшая на моей руке, дрогнула.
– Это так ужасно?
– Иногда.
Я почувствовал, что ее ногти впились в мою куртку.
– Как бы я хотела быть мужчиной.
– Могу только радоваться, что вы не мужчина.
Она повернулась ко мне.
– Вы можете попозже встретить меня?
Мундир не мешал мне чувствовать упругость ее маленьких грудей, прижавшихся ко мне. Теперь я понял, что был прав. Она была именно такой, какой я ее себе представлял, и я знал, для чего она здесь оказалась, но что-то отталкивало меня.
– Думаю, что нет.
– Почему?
– Трудно объяснить. – Я уже начинал злиться на самого себя. – Да и не имеет значения.
– Для меня имеет. Объясните.
Злость сказалась лишь в том, что мой голос слегка осип.
– В этом городе я знаю не менее дюжины мест, где могу найти себе пару, если бы меня это волновало.
Отдернув руку, она отодвинулась от меня. Я увидел, как на глазах у нее внезапно закипели слезы.
– Простите, я так долго был отлучен от нормальной жизни, что, боюсь, забыл, как надо вести себя.
– Вы не должны извиняться. Я заслужила это. – Теперь она смотрела в окно машины. – Поверните вот здесь. К этому кварталу.
Я развернул машину.
– У вас от отпуска осталось три дня?
– Верно, – подтвердил я.
– Вы мне позвоните?
– Не думаю. Я собираюсь поехать в Ла Джоллу и немного там порыбачить.
– Я могла бы приехать туда.
– Сомневаюсь, что вам стоит это делать.
– А! У вас там есть девушка.
Я засмеялся.
– Девушки нет.
– Тогда почему же…
– Потому что возвращаюсь на войну, – мой голос совсем охрип. – Потому что не хочу, чтобы оставались какие-то связи. Не хочу оставлять кого-то, о ком буду думать, зная, что меня ждет завтрашний день. Я знал слишком много ребят, которые погибли только потому, что думали о завтрашнем дне.
– Вы боитесь.
– Вы чертовски правы. Я это уже говорил вам.
Теперь она плакала по-настоящему. Слезы медленно текли у нее по щекам. Я положил руку ей на плечо.
– Послушайте, это же просто глупо, – мягко сказал я. – Теперь все так дьявольски запутано. Может быть, в один прекрасный день, когда война кончится… Если я доживу.
Она прервала меня.
– Но вы говорили мне, что никому еще не везло три раза кряду.
– Так получается, – пришлось мне признать.
– Значит, вы в самом деле не позвоните мне. Никогда. – И в голосе ее звучала странная печаль.
– Я готов бесконечно просить у вас прощения. Извините меня. Несколько секунд она смотрела на меня, а потом вылезла из машины.
– Не люблю прощаний.
Я не успел даже ответить, потому что она, не оглядываясь, взбежала по ступенькам. Закурив, я остался сидеть, наблюдая, как она звонит в двери. Через мгновение показавшийся в дверях мужчина впустил ее.
Когда к трем часам я вернулся в свой мотель, под дверью меня ждала записка.
«Пожалуйста, позвоните мне утром, чтобы мы могли продолжить наш разговор.»
Она была подписана Сесилией Хайден.
Я сердито смял записку и швырнул ее в мусорную корзину. Утром я поехал в Ла Джоллу, и звонить ей не собирался.
Через неделю я уже летел обратно в сторону Австралии, где меня ждала война. И если бы мне пришло в голову, что старая леди, в самом деле, ждала моего звонка, я бы только рассмеялся.
Но было то, что не могло ждать. На следующий день она позвонила Сэму Корвину.
Я смотрел на нее и понимал, что со мной все кончено.
Некоторые девчонки – сущие шлюхи, некоторые – леди, но для каждого мужчины есть одна, которая для него и та, и другая. Я понял это, как только притронулся к ее руке.
Темно-синие, почти фиолетовые глаза, скрытые за длинными тяжелыми ресницами, и густые черные волосы, поднятые вверх и забранные со лба. Матово светящаяся кожа, обтягивавшая высокие скулы, и тонкая, почти мальчишеская фигура с маленькими грудями дополняли представление о ней, которое я никак не мог уложить в четыре правила арифметики. Но это было то, что мне надо.
И я погиб. С концами. На жизнь и на смерть. Отныне и навсегда.
Ее мать отошла куда-то, а я все держал ее за руку. Голос у нее был низким и отличался тем изысканным произношением, которое свойственно девочкам, посещавшим частные школы на востоке страны.
– На что вы так смотрите, майор Кэри?
Я сразу же выпустил ее руку. Мне показалось, что я потерял всякое представление о реальности и мне предстояло колотиться головой о каменную стенку, чтобы испытать удовольствие, когда все прекратится.
– Простите, – пробормотал я. – Я не хотел так глазеть.
– Как вы узнали, где найти меня?
– Я не знал. Это всего лишь счастливая случайность.
– Вам всегда так везет?
Я покачал головой.
– Не всегда.
Я увидел, как ее глаза скользнули по нашивкам на моей куртке. Я знал, что она увидела. Рядом с Пурпурным Сердцем и медалями была такая огородная грядка, что урожая ее хватило бы на рождественскую елку.
– По крайней мере, вы остались в живых.
Я кивнул.
– Думаю, что мне грех жаловаться. Но досталось немало.
– И вы считаете, что удача вас покинет?
Это было скорее утверждение, чем вопрос. Я засмеялся. Эта девушка была не из тех, кто зря теряет время. Она целила точно в десятку.
– Дважды мне везло. И третьего раза не будет.
– Вы боитесь смерти?
– Все время.
Она снова посмотрела на нашивки.
– Я уверена, что они не пошлют вас обратно, если вы им все расскажете.
– Думаю, что нет, – ответил я. – Но делать этого я не буду.
– Почему?
– Потому что прослыть трусом я боюсь больше, чем умереть.
– Должно быть это не единственная причина.
Мне стало как-то не по себе. Она просто давила на меня, и я никуда не мог деться из-под этого пресса.
– Возможно, – признался я. – Возможно, смерть – это как женщина, за которой долго ухаживаешь. И тебя тянет узнать, так ли она плоха или хороша, как ты себе ее представлял.
– И это все, о чем вы думаете? – спросила она. – О смерти?
– Почти два года у меня не было времени задумываться над чем-то еще. – Я посмотрел на статую, которую заприметил, как только вошел в зал, на «Умирающего Человека». Я видел, что ее глаза следят за мной. – Я как тот человек, изображенный в статуе. Каждую секунду своей жизни.
Несколько секунд она смотрела на статую, а затем снова взяла меня за руку. Я ощутил, что ее стала бить дрожь.
– Простите, я не хотел вас смутить. – Брякнул, не подумав.
– Не извиняйтесь, – быстро перебила она меня. Глаза ее потемнели, наполнившись чернотой, почти как густое вино из виноградников рядом с Сакраменто. – Я прекрасно понимаю, что вы имели в виду.
– Не сомневаюсь, что так оно и есть. – Улыбнувшись, я, наконец, огляделся. Мне надо было прийти в себя.
– Знаете, когда я услышал об этом веселом сборище, решил, что это полнейшая чепуха. Порой дамы из общества балуются искусством. – Я понимал, что теперь мне бы лучше расстаться с ней. – Но теперь я вижу: у вас это отлично получается.
– Больше того, Люк, – услышал я за спиной знакомый голос. – Она просто превосходна.
Я повернулся. Прошло не менее трех лет с тех пор, как я в последний раз слышал его голос.
– Профессор Белл!
На лице его было восхищение и удовлетворение, когда он пожимал мне руку.
– Несколько лет назад Люк был одним из моих мальчиков, – пояснил он Норе. – Он совершенствовался в архитектуре.
– В строительстве, – улыбнулся я, вспомнив наши старые споры. – Архитектура – это то, на чем сидят голуби, а строительство – для людей.
– Все тот же самый старина Люк. – Он заглянул мне в лицо, и по его глазам я увидел, что он потрясен. То же выражение и раньше появлялось в глазах старых друзей. Узкий поперечный шрам от осколка шрапнели, который рассекал мою обгоревшую прокопченную рожу, как-то не вязался с обликом розовощекого мальчика, уходившего на войну.
– Не совсем тот же самый, профессор, – постарался я облегчить его положение. – Война длится долго.
И все то время, что мы стояли, болтая, я чувствовал, как теплеет ее рука, лежавшая на моей.
Обед был подан в большом зале, окна которого смотрели на холмы вокруг залива. Почти все уже ушли. Остались только мы втроем: Нора, ее мать и я. Во главе стола восседала старая леди, а я занимал стул напротив ее.
Это место как нельзя лучше подходило ей. Ей все подходило. И высокие дубовые панели по стенам, и большой округлый стол, и свечи в отполированных серебряных канделябрах. Она сидела прямая, подтянутая, и что-то в ее облике напоминало мне блестящее стальное лезвие.
За ее мягкой спокойной манерой обращения скрывались сила и уверенность. Вы не сомневались в мудрости этой женщины, хотя она ни малейшим образом не подчеркивала ее. Отец мне рассказывал, что многие лишь разводили руками, когда им приходилось иметь дело с этой тихой молодой вдовой, унаследовавшей два больших состояния.
– Мой последний муж часто говорил о вашем отце. – Она улыбнулась мне с другой стороны стола. – Они были очень близкими друзьями. И странно, что мы никогда раньше не встречались.
Я лишь молча кивнул. Для меня ничего не было здесь странного. До того, как в прошлом году отец ушел на пенсию, он был почтовым служащим в маленьком городке Южной Калифорнии, где я и родился. Он принадлежал к миру Харольда Хайдена не больше, чем Хайден принадлежал к его. И их объединяли лишь воспоминания о совместной службе в одном взводе во время первой мировой войны.
– Вы знаете, что ваш отец спас жизнь моему мужу во время первой войны?
– Я слышал эту историю. Но мой отец рассказывал мне ее несколько иначе.
Она подняла маленький серебряный колокольчик, лежавший на столе рядом с ней, он легонько звякнул.
– Не хотите ли выпить кофе в солярии?
Я посмотрел на Нору. Она внимательно изучала свои наручные часы.
– Вы с майором Кэри идите, мама, – сказала она. – Около восьми у меня встреча в нижнем городе.
Намек на недовольство скользнул по лицу мисс Хайден и тут же исчез.
– Тебе обязательно надо там быть, дорогая?
Нора не глядела на мать.
– Я обещала Сэму Корвину, что заеду обсудить его замыслы относительно выставки современной скульптуры.
Мисс Хайден посмотрела на меня, а затем снова на Нору. В ее тоне сквозило лишь предельно сдержанное сожаление, но у меня создалось впечатление, что она очень тщательно подбирает слова. Я не знал, мое ли присутствие было тому причиной или нет.
– Я думала, что ты уже покончила с этими делами, – сказала она. – Ведь ты так давно в последний раз виделась с мистером Корвином.
– Я должна, мама. Кроме того, именно благодаря Сэму на моей выставке оказался профессор Белл.
Я повернулся к пожилой леди.
– Ради бога, не волнуйтесь из-за меня, миссис Хайден, – быстро вмешался я. – И я сам должен быть в Пресидио к половине девятого. И могу подкинуть вашу дочь, если вы не против.
– Я не хочу доставлять вам беспокойство, – отозвалась Нора.
– Его и не будет. Я пользуюсь армейской машиной, так что мне не приходится экономить бензин.
– Отлично, – сказала она. – Дайте мне несколько минут переодеться.
Мы проводили ее глазами, а когда она исчезла, я повернулся к ее матери.
– У вас очень талантливая дочь, миссис Хайден. Вы должны гордиться ею.
– Я горжусь, – ответила она. И в ее ярко-голубых глазах появилось какое-то странное выражение. – Но должна признаться, что порой не понимаю ее. Иногда она просто ставит меня в тупик. Она так отличается от молодых девушек моего времени. Но Нора мой единственный ребенок, который довольно поздно для меня появился на свет.
– Идет война. И все мы изменились.
– Чепуха. Эти слова я слышу всю жизнь, – довольно резко прервала она меня. – Вздор. Ваше поколение – не единственное, на долю которого досталась война. И мое прошло через нее. И молодые люди из поколения моих родителей.
Я мог бы поспорить с ней, но не стал этого делать.
– Ваша дочь в самом деле очень талантлива, – снова повторил я. – Профессор Белл часто говорил мне, что людей, обладающих талантом, не так легко понимать или жить с ними бок о бок.
В ее глазах вспыхнули смешинки.
– Вы прекрасный молодой человек. Надеюсь, вы навестите нас еще раз. У меня чувство, что вы нам очень пригодитесь.
– Я тоже на это надеюсь. Но мне надо возвращаться за море. Возможно, мы встретимся лишь после войны.
Она в упор посмотрела на меня.
– Может, это будет слишком поздно.
Думаю, мое лицо явно выразило изумление, потому что она еще больше развеселилась. Я потянулся за сигаретой.
– Я слышал, что до военной службы вы были очень многообещающим молодым архитектором, майор Кэри.
– В общем-то вы не очень ошибаетесь, миссис Хайден.
– Стараюсь не делать ошибок, майор Кэри. Для беспомощной одинокой вдовы очень важно держать ухо востро.
Я попытался возразить. Вот уж поистине беспомощная вдова! Затем я снова увидел ее улыбку и понял, что она одержала надо мной верх.
– Что еще вы выяснили относительно меня, миссис Хайден?
– До войны вы стали работать у Хайдена и Каррузерса. Вы произвели на них очень сильное впечатление.
– Армия производит еще более сильное впечатление.
– Знаю, майор Кэри. Я осведомлена и о ваших военных подвигах…
Я поднял руку.
– Избавьте меня от этого, миссис Хайден. К чему вы клоните? Она прямо и откровенно взглянула на меня.
– Вы нравитесь мне, майор Кэри, – сказала она. – При соответствующих обстоятельствах вы смогли бы занять пост вице-президента компании «Хайден и Каррузерс».
Я уставился на нее. Да, это могло бы стать неплохим началом. Очень неплохим для парня, который толком-то и поработать не успел после окончания колледжа. «Хайден и Каррузерс» было одной из ведущих архитектурных фирм на Западном побережье.
– С чего вы это взяли, миссис Хайден?
– Я знаю, – тихо сказала она. – У меня контрольный пакет акций этой фирмы.
– А что вы имеете в виду под «соответствующими обстоятельствами»?
Она посмотрела на дверь, а потом снова перевела взгляд на меня. Глаза у нее были ясными и уверенными.
– Думаю, ответ вы и сами знаете.
В это время вернулась Нора.
– Надеюсь, не заставила слишком долго ждать вас.
– Отнюдь.
– У нас с майором была небольшая, очень интересная беседа, Нора.
Я уловил полный любопытства быстрый взгляд, который Нора бросила на мать.
– Большое спасибо за обед, – вежливо поблагодарил я ее.
– Вам тут всегда рады, майор. А вы подумайте над моими словами.
– Так я и сделаю. И еще раз спасибо.
– До свиданья, майор.
– Пока, мама, – сказала Нора.
Когда мы уже были у дверей, ее мать окликнула нас.
– Не возвращайся слишком поздно, дорогая.
Меня овеяло нежным благоуханием, когда она садилась. Духи предназначались явно не для деловой встречи. Это меня насторожило.
– Куда? – спросил я.
– На Ломбард-стрит. Надеюсь, не заставляю вас делать крюк ради меня?
– Ни в коем случае.
Она придвинулась поближе и прикоснулась к моей руке.
– Вы с мамой говорили обо мне?
– Нет. – Это не было ложью. Но правды говорить мне не хотелось. – А что?
– Так просто, – небрежно отмахнулась она.
В молчании мы проехали несколько кварталов.
– На самом деле вы не должны быть в Пресидио к половине девятого, не так ли?
– Да, – ответил я. – А вы можете отказаться от этой встречи? Она покачала головой.
– Только не сейчас. Уже слишком поздно. – Она помедлила. – Да и нечестно. Вы надеюсь, понимаете меня?
– Четко и недвусмысленно.
Она посмотрела на меня.
– Ничего подобного, – быстро сказала она.
– Я ничего и не говорю.
Машина остановилась у светофора. Красные отблески падали на ее лицо.
– Что вы собираетесь сейчас делать? – спросила она.
– Не знаю. Поеду в Чайн-таун… подцеплю там кого-нибудь.
– Это настоящее бегство. Светофор мигнул, и я двинул машину.
– Самое настоящее, – согласился я. – Но чтобы забыться, пока ничего лучше не придумано.
Ее кисть, лежавшая на моей руке, дрогнула.
– Это так ужасно?
– Иногда.
Я почувствовал, что ее ногти впились в мою куртку.
– Как бы я хотела быть мужчиной.
– Могу только радоваться, что вы не мужчина.
Она повернулась ко мне.
– Вы можете попозже встретить меня?
Мундир не мешал мне чувствовать упругость ее маленьких грудей, прижавшихся ко мне. Теперь я понял, что был прав. Она была именно такой, какой я ее себе представлял, и я знал, для чего она здесь оказалась, но что-то отталкивало меня.
– Думаю, что нет.
– Почему?
– Трудно объяснить. – Я уже начинал злиться на самого себя. – Да и не имеет значения.
– Для меня имеет. Объясните.
Злость сказалась лишь в том, что мой голос слегка осип.
– В этом городе я знаю не менее дюжины мест, где могу найти себе пару, если бы меня это волновало.
Отдернув руку, она отодвинулась от меня. Я увидел, как на глазах у нее внезапно закипели слезы.
– Простите, я так долго был отлучен от нормальной жизни, что, боюсь, забыл, как надо вести себя.
– Вы не должны извиняться. Я заслужила это. – Теперь она смотрела в окно машины. – Поверните вот здесь. К этому кварталу.
Я развернул машину.
– У вас от отпуска осталось три дня?
– Верно, – подтвердил я.
– Вы мне позвоните?
– Не думаю. Я собираюсь поехать в Ла Джоллу и немного там порыбачить.
– Я могла бы приехать туда.
– Сомневаюсь, что вам стоит это делать.
– А! У вас там есть девушка.
Я засмеялся.
– Девушки нет.
– Тогда почему же…
– Потому что возвращаюсь на войну, – мой голос совсем охрип. – Потому что не хочу, чтобы оставались какие-то связи. Не хочу оставлять кого-то, о ком буду думать, зная, что меня ждет завтрашний день. Я знал слишком много ребят, которые погибли только потому, что думали о завтрашнем дне.
– Вы боитесь.
– Вы чертовски правы. Я это уже говорил вам.
Теперь она плакала по-настоящему. Слезы медленно текли у нее по щекам. Я положил руку ей на плечо.
– Послушайте, это же просто глупо, – мягко сказал я. – Теперь все так дьявольски запутано. Может быть, в один прекрасный день, когда война кончится… Если я доживу.
Она прервала меня.
– Но вы говорили мне, что никому еще не везло три раза кряду.
– Так получается, – пришлось мне признать.
– Значит, вы в самом деле не позвоните мне. Никогда. – И в голосе ее звучала странная печаль.
– Я готов бесконечно просить у вас прощения. Извините меня. Несколько секунд она смотрела на меня, а потом вылезла из машины.
– Не люблю прощаний.
Я не успел даже ответить, потому что она, не оглядываясь, взбежала по ступенькам. Закурив, я остался сидеть, наблюдая, как она звонит в двери. Через мгновение показавшийся в дверях мужчина впустил ее.
Когда к трем часам я вернулся в свой мотель, под дверью меня ждала записка.
«Пожалуйста, позвоните мне утром, чтобы мы могли продолжить наш разговор.»
Она была подписана Сесилией Хайден.
Я сердито смял записку и швырнул ее в мусорную корзину. Утром я поехал в Ла Джоллу, и звонить ей не собирался.
Через неделю я уже летел обратно в сторону Австралии, где меня ждала война. И если бы мне пришло в голову, что старая леди, в самом деле, ждала моего звонка, я бы только рассмеялся.
Но было то, что не могло ждать. На следующий день она позвонила Сэму Корвину.
4
– Миссис Хайден, – сказал Сэм Корвин, входя в комнату, где его ждала старая леди, – надеюсь, не заставил вас ждать.
– Нет, мистер Корвин, – сухо ответила она. – Прошу вас, садитесь. Опустившись в кресло, он с любопытством посмотрел на нее. С той минуты, когда она утром позвонила ему, он не переставал ломать себе голову, чего это ради она захотела увидеть его. Она сразу же перешла к делу.
– Нора названа как кандидат на премию Фонда Элиофхайма в области скульптуры.
Сэм посмотрел на собеседницу с чувством внезапного уважения. Об этом ходили только слухи. Но имена кандидатов держались в строгом секрете. Особенно и потому, что то была первая премия, которая должна быть вручена с начала войны.
– Откуда вы знаете? – Даже он пока не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эти сведения.
– Неважно, – отрывисто сказала она. – Главное, что я знаю.
– Хорошо. Я очень рад за Нору. И надеюсь, что она ее получит. Она ее заслужила.
– Именно по этому поводу я и хотела вас увидеть. Я хочу быть уверенной, что она ее получит.
Сэм молча смотрел на нее. У него не было слов.
– Порой преимущество обладания деньгами оборачивается ужасной стороной, – продолжила миссис Хайден. – Особенно в области искусства. Я хочу быть уверенной, что состояние моей дочери не лишит ее этой возможности.
– Я уверен, что оно не сможет ей помешать, миссис Хайден. Члены жюри выше подобных соображений.
– Никто не свободен от тех или иных предрассудков, – с предельной определенностью вымолвила она. – А в настоящий момент мне кажется, что мир искусства, преисполненный либерализма, ориентируется на коммунистическую идеологию. И почти каждый, кто не принадлежит к их группе, автоматически отвергается как буржуа, творчество которого не достойно внимания.
– Не упрощаете ли вы?
– Неужто? – отпарировала она, в упор глядя на него. – Вот вы мне и объясните. Каким образом почти каждая значительная награда в искусстве за последние несколько лет вручалась только тем художникам, которые, если и не являются коммунистами, во всяком случае, тесно примыкают к ним?
Сэм не ответил. Она почти точно оценила ситуацию.
– Предположим, что я готов согласиться с вами. Но я по-прежнему не вижу, что тут можно сделать. Элиофхайма не купить.
– Знаю. Но оба мы знаем, что есть такие вещи, как влияние, как сила внушения, и мало кто может им сопротивляться. А члены жюри всего лишь только люди.
– Но с чего начинать? Их могут заставить прислушаться к себе только очень влиятельные люди.
– В Сен-Симеоне я поговорила с Биллом Херстом, – сказала она. – Он убежден, что Нора заслуживает этой награды. Он считает, что это будет триумф американизма.
Наконец их разговор стал обретать смысл. Он должен был бы догадаться, откуда к ней поступила информация.
– Херст может быть полезен. Кто еще?
– Первым делом ваш приятель профессор Белл. – Напомнила она. – И Херст уже поговорил с Берти Маккормиком в Чикаго. Он тоже очень заинтересовался. И если вы поломаете себе голову, то не сомневаюсь, что появится и много других.
– Потребуется как следует поработать. Сейчас февраль, так что у нас остается не более трех месяцев до мая, когда будут присуждать премию. И даже тогда мы не будем уверены.
Она взяла со стола листок бумаги.
– Вы получаете в газете примерно четыре с половиной тысячи. Плюс к этому еще примерно двести долларов за статьи в журналах и все остальное. – Она внимательно посмотрела на него. – Не очень много, не так ли, мистер Корвин?
Сэм покачал головой.
– Да, действительно, немного, миссис Хайден.
– А у вас есть вкус к дорогой жизни, мистер Корвин, – продолжила она. – У вас прекрасная квартира. Вы живете на широкую ногу, хотя и не в той мере, как бы вам хотелось. За прошедшие несколько лет каждый год вы делали долгов на сумму более трех тысяч долларов в год.
– Долги меня не очень беспокоят. – Он улыбнулся.
– Понимаю, мистер Корвин. Я понимаю, что большая часть этих денег никогда не будет выплачена наличными, а будет возмещена в виде добрых услуг. Не слишком ли я ошибусь, если предположу, что ежегодный ваш доход равен приблизительно десяти тысячам долларов?
Он кивнул.
– Не ошибетесь.
Она положила листок обратно на стол.
– Я готова уплатить вам десять тысяч долларов за содействие в получении моей дочерью премии Элиофхайма. Если она ее получит, мы обговорим контракт на десять лет, который будет гарантировать вам двадцать тысяч долларов в год, плюс десять процентов от ее заработков.
Сэм быстро прикинул. При сегодняшней репутации Норы, если она к тому же получит награду, она сможет зарабатывать на заказах от пятидесяти до ста тысяч долларов в год.
– Пятьдесят процентов.
– Двадцать пять, – тут же отреагировала она. – Ведь кроме того, моей дочери приходится еще платить и за галерею.
– Минутку, миссис Хайден. Все это слишком неожиданно свалилось на меня. Дайте разобраться, правильно ли я вас понимаю. Значит, вы нанимаете меня как пресс-агента, чтобы помочь Норе получить премию Элиофхайма?
– Совершенно верно, мистер Корвин.
– И если она ее получит, мы заключим соглашение, по которому я буду ее личным представителем, агентом, менеджером, как бы его там ни называть, на период в десять лет? За это я буду получать двадцать тысяч долларов в год плюс двадцать пять процентов гонораров за ее работы.
Миссис Хайден снова кивнула.
– А что, если она не получит премию?
– Тогда, значит, нам не придется заключать никакого соглашения, вот и все, мистер Корвин.
– Нет, конечно, нет, – сказал он. Прищурившись, он посмотрел на нее. – Если мы заключим соглашение, кто будет гарантировать мне его оплату?
– Моя дочь, конечно.
– Но может так случиться, что ей не удастся заработать достаточно большие гонорары.
– Сомневаюсь, чтобы это очень волновало ее. – Старая леди улыбнулась. – Нора и сама достаточно обеспеченная женщина. Она обладает доходом более ста тысяч долларов в год из семейного состояния.
Сэм уставился на нее. Он догадывался, что у Норы есть деньги, но и приблизительно не представлял себе их количество.
– Меня вот что интересует, миссис Хайден. Вы говорили с Норой на эту тему?
Она кивнула.
– Конечно, мистер Корвин. Я не стала бы беседовать с вами, если бы не получила полное согласие Норы.
Сэм перевел дыхание. Он должен был бы и сам догадаться. Но не мог удержаться от того, чтобы не задать еще один вопрос.
– Тогда почему же она сама не поговорила со мной?
– Нора решила, что будет лучше, если мы предварительно все обговорим, – ответила старая леди. – В таком случае, если вы не согласитесь, это не помешает вашим с ней отношениям.
Сэм кивнул.
– Понимаю. – Порывшись в кармане, он достал трубку и задумчиво сунул ее в рот. – Конечно, обе вы должны понимать, что, если я возьмусь за эту работу, мое решение по всем деловым вопросам должны носить конечный характер?
– Нора очень уважает вашу прямоту и ваши знания, мистер Корвин.
– Вы умеете уговаривать, миссис Хайден.
– Нора будет очень рада.
– Где она? Нам надо было бы с ней кое-что обсудить.
– Я попрошу Чарльза позвать ее, – сказала миссис Хайден. – Думаю, она в мастерской.
Она нажала кнопку, и в дверях появился Чарльз. Попросив его позвать Нору, она повернулась к Сэму. Голос у нее был предельно любезен.
– Я тоже очень рада, мистер Корвин. Я буду чувствовать себя более спокойной при мысли, что кто-то, кроме меня, беспокоится о благополучии Норы.
– Можете быть уверены, что я приложу для этого все силы, миссис Хайден.
– Не сомневаюсь, что так и будет. Не могу утверждать, что всегда понимаю свою дочь. Она очень сильная и своевольная личность. Порой я не могу одобрить некоторые ее поступки.
Сэм ничего не ответил. Он сидел, молча посасывая свою трубку и глядя на собеседницу. Он пытался понять, что она на самом деле знает о Норе. После очередного ее заявления стало ясно: очень мало, что она не знает о Норе.
– Готова согласиться, что во многом я придерживаюсь старомодных взглядов, – едва ли не извиняясь, сказала она, – но порой мне кажется, что моя дочь… как бы это выразиться… несколько неразборчива в связях.
Сэм с любопытством смотрел на нее несколько секунд.
– Могу ли я говорить с вами совершенно откровенно, миссис Хайден?
Она кивнула.
– Прошу правильно понять меня – я не защищаю Нору и не обвиняю ее. Но думаю, куда важнее, чтобы мы с вами поняли, о чем идет речь.
Она смотрела на него столь же пристально, как и он на нее.
– Продолжайте, прошу вас, мистер Корвин.
– Нора не ординарная личность. Она очень талантлива, возможно, даже гений. Не знаю. Она обладает незаурядной силой, остро чувствует и исключительно эмоциональна. Секс ей нужен, как некоторым людям алкоголь.
– Хотите ли вы в вежливой форме дать мне знать, что моя дочь нимфоманка, мистер Корвин?
– Я пытаюсь объяснить вам не это, миссис Хайден, – осторожно подбирая слова, продолжал Сэм. – Нора – творческий человек. Секс для нее и определенные стимулы к творчеству, и бегство от действительности. Как-то она сказала мне, что он помогает ей сближаться с людьми, больше знать о них, лучше понимать.
– Нет, мистер Корвин, – сухо ответила она. – Прошу вас, садитесь. Опустившись в кресло, он с любопытством посмотрел на нее. С той минуты, когда она утром позвонила ему, он не переставал ломать себе голову, чего это ради она захотела увидеть его. Она сразу же перешла к делу.
– Нора названа как кандидат на премию Фонда Элиофхайма в области скульптуры.
Сэм посмотрел на собеседницу с чувством внезапного уважения. Об этом ходили только слухи. Но имена кандидатов держались в строгом секрете. Особенно и потому, что то была первая премия, которая должна быть вручена с начала войны.
– Откуда вы знаете? – Даже он пока не мог ни подтвердить, ни опровергнуть эти сведения.
– Неважно, – отрывисто сказала она. – Главное, что я знаю.
– Хорошо. Я очень рад за Нору. И надеюсь, что она ее получит. Она ее заслужила.
– Именно по этому поводу я и хотела вас увидеть. Я хочу быть уверенной, что она ее получит.
Сэм молча смотрел на нее. У него не было слов.
– Порой преимущество обладания деньгами оборачивается ужасной стороной, – продолжила миссис Хайден. – Особенно в области искусства. Я хочу быть уверенной, что состояние моей дочери не лишит ее этой возможности.
– Я уверен, что оно не сможет ей помешать, миссис Хайден. Члены жюри выше подобных соображений.
– Никто не свободен от тех или иных предрассудков, – с предельной определенностью вымолвила она. – А в настоящий момент мне кажется, что мир искусства, преисполненный либерализма, ориентируется на коммунистическую идеологию. И почти каждый, кто не принадлежит к их группе, автоматически отвергается как буржуа, творчество которого не достойно внимания.
– Не упрощаете ли вы?
– Неужто? – отпарировала она, в упор глядя на него. – Вот вы мне и объясните. Каким образом почти каждая значительная награда в искусстве за последние несколько лет вручалась только тем художникам, которые, если и не являются коммунистами, во всяком случае, тесно примыкают к ним?
Сэм не ответил. Она почти точно оценила ситуацию.
– Предположим, что я готов согласиться с вами. Но я по-прежнему не вижу, что тут можно сделать. Элиофхайма не купить.
– Знаю. Но оба мы знаем, что есть такие вещи, как влияние, как сила внушения, и мало кто может им сопротивляться. А члены жюри всего лишь только люди.
– Но с чего начинать? Их могут заставить прислушаться к себе только очень влиятельные люди.
– В Сен-Симеоне я поговорила с Биллом Херстом, – сказала она. – Он убежден, что Нора заслуживает этой награды. Он считает, что это будет триумф американизма.
Наконец их разговор стал обретать смысл. Он должен был бы догадаться, откуда к ней поступила информация.
– Херст может быть полезен. Кто еще?
– Первым делом ваш приятель профессор Белл. – Напомнила она. – И Херст уже поговорил с Берти Маккормиком в Чикаго. Он тоже очень заинтересовался. И если вы поломаете себе голову, то не сомневаюсь, что появится и много других.
– Потребуется как следует поработать. Сейчас февраль, так что у нас остается не более трех месяцев до мая, когда будут присуждать премию. И даже тогда мы не будем уверены.
Она взяла со стола листок бумаги.
– Вы получаете в газете примерно четыре с половиной тысячи. Плюс к этому еще примерно двести долларов за статьи в журналах и все остальное. – Она внимательно посмотрела на него. – Не очень много, не так ли, мистер Корвин?
Сэм покачал головой.
– Да, действительно, немного, миссис Хайден.
– А у вас есть вкус к дорогой жизни, мистер Корвин, – продолжила она. – У вас прекрасная квартира. Вы живете на широкую ногу, хотя и не в той мере, как бы вам хотелось. За прошедшие несколько лет каждый год вы делали долгов на сумму более трех тысяч долларов в год.
– Долги меня не очень беспокоят. – Он улыбнулся.
– Понимаю, мистер Корвин. Я понимаю, что большая часть этих денег никогда не будет выплачена наличными, а будет возмещена в виде добрых услуг. Не слишком ли я ошибусь, если предположу, что ежегодный ваш доход равен приблизительно десяти тысячам долларов?
Он кивнул.
– Не ошибетесь.
Она положила листок обратно на стол.
– Я готова уплатить вам десять тысяч долларов за содействие в получении моей дочерью премии Элиофхайма. Если она ее получит, мы обговорим контракт на десять лет, который будет гарантировать вам двадцать тысяч долларов в год, плюс десять процентов от ее заработков.
Сэм быстро прикинул. При сегодняшней репутации Норы, если она к тому же получит награду, она сможет зарабатывать на заказах от пятидесяти до ста тысяч долларов в год.
– Пятьдесят процентов.
– Двадцать пять, – тут же отреагировала она. – Ведь кроме того, моей дочери приходится еще платить и за галерею.
– Минутку, миссис Хайден. Все это слишком неожиданно свалилось на меня. Дайте разобраться, правильно ли я вас понимаю. Значит, вы нанимаете меня как пресс-агента, чтобы помочь Норе получить премию Элиофхайма?
– Совершенно верно, мистер Корвин.
– И если она ее получит, мы заключим соглашение, по которому я буду ее личным представителем, агентом, менеджером, как бы его там ни называть, на период в десять лет? За это я буду получать двадцать тысяч долларов в год плюс двадцать пять процентов гонораров за ее работы.
Миссис Хайден снова кивнула.
– А что, если она не получит премию?
– Тогда, значит, нам не придется заключать никакого соглашения, вот и все, мистер Корвин.
– Нет, конечно, нет, – сказал он. Прищурившись, он посмотрел на нее. – Если мы заключим соглашение, кто будет гарантировать мне его оплату?
– Моя дочь, конечно.
– Но может так случиться, что ей не удастся заработать достаточно большие гонорары.
– Сомневаюсь, чтобы это очень волновало ее. – Старая леди улыбнулась. – Нора и сама достаточно обеспеченная женщина. Она обладает доходом более ста тысяч долларов в год из семейного состояния.
Сэм уставился на нее. Он догадывался, что у Норы есть деньги, но и приблизительно не представлял себе их количество.
– Меня вот что интересует, миссис Хайден. Вы говорили с Норой на эту тему?
Она кивнула.
– Конечно, мистер Корвин. Я не стала бы беседовать с вами, если бы не получила полное согласие Норы.
Сэм перевел дыхание. Он должен был бы и сам догадаться. Но не мог удержаться от того, чтобы не задать еще один вопрос.
– Тогда почему же она сама не поговорила со мной?
– Нора решила, что будет лучше, если мы предварительно все обговорим, – ответила старая леди. – В таком случае, если вы не согласитесь, это не помешает вашим с ней отношениям.
Сэм кивнул.
– Понимаю. – Порывшись в кармане, он достал трубку и задумчиво сунул ее в рот. – Конечно, обе вы должны понимать, что, если я возьмусь за эту работу, мое решение по всем деловым вопросам должны носить конечный характер?
– Нора очень уважает вашу прямоту и ваши знания, мистер Корвин.
– Вы умеете уговаривать, миссис Хайден.
– Нора будет очень рада.
– Где она? Нам надо было бы с ней кое-что обсудить.
– Я попрошу Чарльза позвать ее, – сказала миссис Хайден. – Думаю, она в мастерской.
Она нажала кнопку, и в дверях появился Чарльз. Попросив его позвать Нору, она повернулась к Сэму. Голос у нее был предельно любезен.
– Я тоже очень рада, мистер Корвин. Я буду чувствовать себя более спокойной при мысли, что кто-то, кроме меня, беспокоится о благополучии Норы.
– Можете быть уверены, что я приложу для этого все силы, миссис Хайден.
– Не сомневаюсь, что так и будет. Не могу утверждать, что всегда понимаю свою дочь. Она очень сильная и своевольная личность. Порой я не могу одобрить некоторые ее поступки.
Сэм ничего не ответил. Он сидел, молча посасывая свою трубку и глядя на собеседницу. Он пытался понять, что она на самом деле знает о Норе. После очередного ее заявления стало ясно: очень мало, что она не знает о Норе.
– Готова согласиться, что во многом я придерживаюсь старомодных взглядов, – едва ли не извиняясь, сказала она, – но порой мне кажется, что моя дочь… как бы это выразиться… несколько неразборчива в связях.
Сэм с любопытством смотрел на нее несколько секунд.
– Могу ли я говорить с вами совершенно откровенно, миссис Хайден?
Она кивнула.
– Прошу правильно понять меня – я не защищаю Нору и не обвиняю ее. Но думаю, куда важнее, чтобы мы с вами поняли, о чем идет речь.
Она смотрела на него столь же пристально, как и он на нее.
– Продолжайте, прошу вас, мистер Корвин.
– Нора не ординарная личность. Она очень талантлива, возможно, даже гений. Не знаю. Она обладает незаурядной силой, остро чувствует и исключительно эмоциональна. Секс ей нужен, как некоторым людям алкоголь.
– Хотите ли вы в вежливой форме дать мне знать, что моя дочь нимфоманка, мистер Корвин?
– Я пытаюсь объяснить вам не это, миссис Хайден, – осторожно подбирая слова, продолжал Сэм. – Нора – творческий человек. Секс для нее и определенные стимулы к творчеству, и бегство от действительности. Как-то она сказала мне, что он помогает ей сближаться с людьми, больше знать о них, лучше понимать.