Роббинс Гарольд. Куда уходит любовь

   – Куда?
   – Куда угодно, – нервничая, ответила она. – Куда угодно, но только подальше отсюда.
   Я влился в уличное движение и развернул обратно в сторону Эмбаркадеро. Мы проехали не меньше полумили, прежде чем она снова заговорила. Голос у нее был хриплый и напряженный.
   – Вы ищите письма?
   Я бросил на нее удивленный взгляд. Мне не приходило в голову, что это может быть так просто.
   – Они у вас?
   Она не ответила.
   – Шантаж – это очень грязное дело, – сказал я. – За него можно на много лет оказаться в тюрьме.
   – У меня их нет, мистер Кэри. Но я знаю, у кого они. – На глаза ее навернулись слезы. – Будь проклят Тони и душа его в аду! – с силой произнесла она. – Я не должна была слушать его. Я должна была сжечь эти проклятые письма, как только он их мне дал!
   Я завернул за угол и выключил двигатель.
   – У кого они?
   Она прижала к глазам носовой платок.
   – У моего брата.
   – Где он? Я хочу поговорить с ним.
   – Не знаю. Я отдала их ему в пятницу вечером. И с тех пор я его не видела.
   – Вы передали ему письма?
   – Да. Он обманом выманил их у меня. В половине одиннадцатого он пришел ко мне домой и сказал, что Тони просит вернуть их. Конечно, я передала ему. Я была только рада избавится от них. А в одиннадцать я услышала новости по телевизору и поняла, что он собирается делать.
   – Как вы это поняли?
   Она посмотрела на меня.
   – Лоренцо точно такой же, как Тони. Вечно ищет, как бы получить большие деньги. Он был у меня, когда Тони вручил мне эту пачку. И слышал, что Тони говорил о них. Я хотела сжечь их, но Тони мне не позволил. «Эти письма – наш страховой полис», – сказал он. Он считал, что, когда для него придет время избавиться от старухи, эти письма гарантируют ему столько денег, что их хватит нам на весь остаток жизни.
   – Тони всегда говорил мне что-то такое. Он был вечно занят этим. Вечно хотел прокручивать какие-то большие дела. Завтра, вот завтра все будет. Когда он стал работать у вашей жены, то сказал, что это только вопрос времени. Он не может выносить ее, говорил он. Даже когда она притрагивается к нему, его, мол, мутит, но она сходит с ума по нему, и, когда придет время, у него будут деньги. Всегда только деньги. Он приходил ко мне, чтобы отдохнуть от нее.
   – Вы читали эти письма?
   Она покачала головой.
   – Нет. Когда он дал их мне, они были в большом коричневом конверте, запечатанном.
   – Он что-нибудь говорил вам о моей дочери?
   – Нет. Хотя, минуточку. Да, говорил. Как-то раз, примерно год назад. Он сказал, что девочка растет не по дням, а по часам, и, если мать не обратит на это внимания, в семье появится настоящая красавица. И старухе это не понравится.
   – Он ничего больше не говорил?
   – Нет, больше ничего.
   – Знает ли кто-нибудь еще о письмах, кроме вас и вашего брата? Его братья?
   – Тони дрался с братьями, как кошка с собакой. Они считали его никуда не годным типом, а он называл их ничтожествами. Он никогда им ничего не говорил.
   Я вынул сигарету и закурил.
   – Ренцо звонил вам? – спросила она.
   – Нет. Он написал моей бывшей теще. Он сказал, что прочел письма и что, если она хочет получить их, то должна выложить приличную сумму. – Я посмотрел на нее. – Где живет ваш брат? Может быть, мы его там найдем?
   Она засмеялась.
   – Неужто вы думаете, что я не пыталась? Я ходила туда и искала его. Его хозяйка сказала, что он уехал в пятницу поздно вечером. И она не знает, куда он делся.
   – У него есть какая-то подружка? Она покачала головой.
   – Вокруг него вечно крутились девки, но никого из его девиц я не знаю. Когда умерла мама два года назад, Ренцо куда-то переехал. Я его видела только, когда ему были нужны деньги.
   – Вы живете одна? – спросил я.
   Она кивнула и снова начала плакать.
   – Я всегда думала, что в один день Тони придет ко мне домой. Он и пришел домой, подумал я, но не так, как она хотела.
   – Простите, мисс Страделла.
   – Не стоит извиняться. Я плачу не из-за Тони. Все было давным-давно. Я все знала, хотя его отец ни о чем не догадывался. Теперь, может быть, Стив станет разговорчивее. Пока Тони был жив, он не осмеливался и рта открыть.
   Я вспомнил о пылающем негодованием молодом человеке, которого видел в похоронном бюро. Я подумал, что между ними что-то есть, судя по тому покровительственному виду, с которым он держал ее под руку.
   – Уверен, что так и будет. Она опять вытерла глаза.
   – Что вы собираетесь делать с Ренцо?
   – Ничего, – сказал я, – если до среды мне не удастся найти его и получить обратно письма.
   – А если не удастся? Голос у меня охрип.
   – В среду миссис Хайден встретится с ним. Когда они будут обмениваться письмами и деньгами, я буду на месте с полицией.
   Она замолчала, размышляя над моими словами.
   – Где я могу найти вас завтра утром?
   – Я буду разъезжать. Лучше я вам позвоню.
   – Хорошо. – Она вынула маленький блокнотик из сумочки и нацарапала номер телефона. Оторвав страничку, вручила ее мне. – Тут мой домашний телефон. Звоните мне часам к четырем. Я попробую разыскать для вас Ренцо.

8

   – Ну, и что ты думаешь, Салли? – спросила Мариан Спейзер, ставя на стол два стакана с кофе. – Девочка в самом деле не в себе?
   Психолог сдвинула крышечку с пластикового стаканчика и отпила глоток черного кофе.
   – Конечно, она страшно взвинчена. В противном случае она бы не была здесь. А вот насколько – об этом пока трудно судить. Но если ты спросишь, носит ли ее возбуждение агрессивный характер, имеется ли у нее склонность, скажем, к паранойе, я отвечу – не думаю. Во всяком случае, исходя из того, что мне пока удалось уяснить. Конечно, вполне возможно, что эти качества могут со временем проявиться.
   – Она по-прежнему отказывается рассказывать?
   – Говорит она, во всяком случае, не очень много. Хотя кое-что мне удалось понять.
   Мариан вопросительно взглянула на нее.
   – Немного. Но, в конце концов, с этого можно начинать. Похоже, Дани очень нуждалась в доказательствах любви со стороны своей матери.
   – Иными словами, она испытывала чувство вины перед ней. Психолог улыбнулась.
   – Давай, Мариан. Ты лучше меня знаешь, как делать подобные выводы. Ребенок неизбежно испытывает определенное чувство вины перед родителями.
   – Я имею в виду чувство вины за конкретное действие.
   – Ты хочешь сказать, что на самом деле Дани чувствует себя виноватой перед матерью за то, что лишила ее любовника?
   – Да. Сначала в сексуальном смысле, а потом и в физическом, убив его.
   Салли Дженингс закурила и отпила еще глоток кофе.
   – Конечно, в том что ты говоришь, есть определенная правда. Но из нее не обязательно делать такие выводы. Мы пытаемся понять нечто основное, что таится в душе Дани и к чему она старается нас не допустить. Если мы сможем это вытянуть из нее, то мы поймем, по какому пути двигаться.
   – Судья Мэрфи передал мне копию решения по бракоразводному процессу ее родителей.
   – Ну? – Брови Салли поползли вверх. – И что же ты там обнаружила?
   – Ничего особенного. Ты же знаешь, как решаются такие дела. Все обговорено еще до обращения в суд. Но там есть кое-что. В самом конце слушания мать Дани пыталась лишить полковника Кэри права на свидания с дочкой.
   – В данном случае это вполне нормально. Каждый родитель ревнует к другому.
   – Но она представила совершенно прелестное обоснование. Она сказала, что на самом деле полковник Кэри не отец Дани.
   Психолог на несколько минут задумалась.
   – Что ты думаешь, Салли?
   – Не об этом. Такое меня не удивляет. Когда супруги встречаются в суде, тут уж ничему не надо удивляться. Я думаю, знает ли об этом Дани.
   – Ты считаешь, она знает?
   – У детей есть свои способы, которыми они добираются до самых больших секретов. И если она это знает, то мы совершенно не на том пути. – Салли посмотрела на инспектора. – Если бы только она раскрепостилась. Тогда я, по крайней мере, знала бы, что посоветовать.
   – А если она этого не сделает?
   – Ответ ты знаешь так же хорошо, как и я, Мариан. Придется послать ее в Перкинс на три месяца для обследования.
   Мариан ничего не ответила.
   – Больше я ничего не смогу сделать. Мы не можем позволить себе упустить малейший шанс. Мы должны быть уверены, что ребенок не страдает глубоким нервным расстройством, что у нее нет параноидальных проявлений, прежде чем мы решимся предоставить ей то, что хоть отдаленно напоминает нормальную жизнь.
   По голосу психолога Мариан поняла, что та несколько раздосадована.
   – Может, тебе и повезет. Может, сегодня она начнет разговаривать.
   – Надеюсь, – раздраженно бросила Салли. – Когда ты встречаешься с матерью Дани?
   – Сегодня днем. Так что мне лучше двинуться.
 
   Мариан проследовала за дворецким по большому холлу, мимо великолепной полуокруглой мраморной лестницы ей предстояло пройти в другое крыло дома. Прекрасный дом, подумала она, ничем не напоминающий те жилища, которые ей доводилось посещать во время других расследований. Все вокруг говорило о художественном вкусе ее владелицы.
   В конце коридора дворецкий открыл двери.
   – Прошу вас, мадам. Мисс Хайден ждет вас.
   Мастерская была большой и светлой, а стена, выходящая на северную сторону, была вся из стекла. Сквозь нее Мариан видела гавань. Бей-бридж и за ними Окленд.
   Держа в руках газовую горелку, из носика которой вырывалось пламя, Нора работала у окна. Лицо ее было закрыто тяжелой защитной маской и темными очками. На ней был выцветший испятнанный комбинезон и толстые перчатки. Она посмотрела на Мариан, когда та вошла.
   – Через минутку я освобожусь, – приглушенным голосом из-под маски предупредила она.
   Кивнув, Мариан остановилась, рассматривая ее. Нора работала с тонкими полосками металла, быстро приваривая их к каркасу из арматуры. Очертания скульптуры оставались для Мариан столь неопределенными, что она затруднялась определить замысел скульптора. Повернувшись, она стала осматривать мастерскую.
   На столах стояли статуэтки и скульптуры в разной стадии готовности. Все носило на себе следы прикосновения человеческой руки. На длинной стене красовалась серия фотографий и рисунков в рамках. Подойдя, Мариан стала рассматривать их.
   Среди набросков был большой этюд углем статуи «Умирающего человека», ныне находившаяся в Музее Гугенхейма в Нью-Йорке. Рядом с ним – фотография «Женщины в сетях», за которую Нора получила премию Элиофхайма. Еще выше – снимок гигантского настенного барельефа «Спокойствие – это мир женщины», приобретенного Объединенными Нациями. Были наброски вперемешку со снимками и других работ, но Мариан узнала только эти три.
   Услышав за спиной металлический звук, она повернулась. Нора выключила горелку. Из носика ее вырвался синеватый язычок, который, трепыхнувшись, исчез. Она подняла маску на голову и стянула перчатки.
   – Простите, что задержала вас, мисс Спейзер. Но есть вещи, которые не могут ждать.
   Мариан не ответила. Она ждала следующих вопросов. Неизбежных в данной ситуации. Например, как Дани? Но они не последовали.
   Вместо этого Нора принялась снимать маску, и ее пальцы оставили черный след на щеке.
   – Я с головой ушла в работу. Все эти дела чертовски выбили меня из расписания.
   – Постараюсь не слишком долго задерживать вас.
   Нора посмотрела на нее, и Мариан подумала, уловила ли она сарказм, прозвучавший в ее словах.
   – Мы можем попить чаю, пока разговариваем. – Нора нажала кнопку на стене рядом со своим рабочим местом.
   Почти сразу же дворецкий открыл двери.
   – Да, мэм.
   – Мы хотим чаю, Чарльз.
   Кивнув, он исчез. Нора расположилась на небольшом уютном диване, рядом с которым стояли кофейный столик и несколько стульев. Мариан села напротив нее.
   – Предполагаю, что вы хотите услышать от меня рассказ о Дани. Мариан кивнула.
   – Честно говоря, я не знаю, что и говорить. – Нора взяла сигарету из ящичка на столике. – На самом деле Дани совершенно обыкновенный ребенок.
   Мариан не уловила, сказала ли Нора эти слова с осуждением или с оправданием. Звучали они так, словно она признавалась в своей неудаче.
   – Слово «обыкновенный» может означать совершенно разное понятие по отношению к тому или иному ребенку, – возразила она. – Мы же в ходе наших обследований выяснили, что Дани высокоинтеллектуальная и тонко чувствующая девочка.
   – Неужто? Приятно слышать.
   – Кажется, вы удивлены.
   – В некоторой степени, – призналась Нора. – Но могу предположить, что мало кто из родителей по настоящему осведомлен о способностях своих детей.
   Мариан на это ничего не ответила. Родители, которые интересуются своими детьми, осведомлены обо всем.
   – Расскажите мне, как вообще Дани вела себя дома. Я знаю, как она себя чувствовала в школе.
   Нора с любопытством посмотрела на Мариан.
   – Вы утром уже были у мисс Рандольф? Мариан кивнула.
   – Кажется, ей там очень нравилось. Похоже, что ее очень любили. И учителя и одноклассники Дани – все в голос говорят о ней как об очень хорошей девочке.
   Она не добавила, что по мнению тех, с кем она разговаривала, казалось странным, что Дани не проявляла большого интереса к обычным для девочек занятиям. Она пользовалась репутацией одиночки. Дани предпочитала бывать в компании тех, кто был старше ее, хотя на вечеринках и на танцах она вела себя достаточно непринужденно.
   – Я рада это слышать, – сказала Нора.
   Вошел дворецкий, и, пока он сервировал столик, обе молчали. Когда Чарльз, поклонившись, вышел, Нора искоса посмотрела на Мариан.
   – С чего мне начать?
   – С чего хотите. Чем больше мы будем знать о Дани, тем лучше будем вооружены, чтобы помочь ей.
   Нора кивнула.
   – Здесь, в доме, Дани вела совершенно обыкновенную жизнь. Еще несколько лет назад у нее была няня, которая воспитывала ее с детства. Затем Дани решила, что она уже достаточно большая, и я отпустила няню.
   – Это она так решила? – спросила Мариан. – Вы имеете в виду Дани.
   – Да. Она почувствовала, что больше не ребенок.
   – И кто тогда присматривал за ней?
   – Дани всегда могла быть предоставлена сама себе. Виолетта, это моя горничная, следила за ее одеждой и за моей. Кроме этого, Дани не нуждалась в каком-то особом внимании.
   – Часто ли она бывала вне дома? – спросила Мариан. – Я имею в виду, со своими сверстниками, мальчиками и девочками?
   Нора задумалась.
   – Не могу припомнить. Но вы же понимаете, что я очень занята. Я не могла ходить за Дани по пятам. Помню, как я злилась на свою мать, когда она вечно спрашивала меня, где я была. И я не хотела, чтобы Дани испытывала те же чувства по отношению ко мне. Как-то, несколько месяцев назад, она пришла с вечеринки и я спросила ее, как там было. Она ответила, что очень хорошо, но когда я стала расспрашивать подробнее, она отделалась самыми общими словами. Танцевали и играли. Затем она как-то странно посмотрела на меня и раздраженно сказала: «Ну, ты же знаешь, мама. Детские игры. Все это было так глупо и по-ребячески, что я просто устала от них.» Я понимала, что она имеет в виду. В ее возрасте я чувствовала то же самое.
   – Какие у нее были отношения с мистером Риччио? – спросила Мариан.
   Нора с интересом посмотрела на нее.
   – Отличные, – быстро ответила она. Слишком быстро, подумала Мариан. В голосе ее появился какой-то надлом. – Она очень любила Рика. Она всегда любила моих друзей больше, чем своих.
   – Вы имеете в виду друзей мужского пола?
   Поколебавшись, Нора кивнула.
   – Думаю, что да. Поскольку я занимаюсь таким творчеством, у меня немного друзей-женщин.
   – Как вы думаете, Дани могла пользоваться определенной привязанностью со стороны мистера Риччио?
   И снова она чуть помешкала.
   – Вполне возможно. Дани всегда привлекала внимание мужчин. Я помню, как она была привязана к моему второму мужу. Когда в доме появился Рик, она, вполне возможно, перенесла эти чувства и на него. Мне кажется, под этим скрывалось желание иметь отца.
   Мариан кивнула.
   – Вы же знаете, что ее отец прекратил посещать ее, когда Дани исполнилось восемь лет. Она очень переживала из-за этого. И уже не подсчитать, сколько я раз пыталась объяснить ей причины, по которым он не может приезжать.
   – Мне было бы любопытно узнать о них, – сказала Мариан. – В самом деле, как он изложил причины, по которым прекратил визиты сюда?
   – В сущности, я не могу назвать их. В то время он много пил. Мы и развелись из-за его непомерного пьянства. Год от года становилось все хуже и хуже. Он пил все основательнее и жил на катере, который снимал в Ла Джолле. Предполагаю, что со временем для него стало обременительно ездить в Сан-Франциско, чтобы повидаться с Дани.
   – Понимаю. И что вы сказали Дани?
   – Что ее отец очень занят и не может бросить работу, чтобы приезжать к ней. Что еще я могла ей сказать?
   – Упоминала ли когда-либо Дани какого-нибудь мальчика или мальчиков, к которым она испытывала бы интерес?
   Нора покачала головой.
   – Не думаю.
   – Может быть, какого-нибудь человека? Мужчину?
   Мариан показалось, что лицо Норы слегка побледнело.
   – К чему вы клоните, мисс Спейзер?
   Мариан спокойно наблюдала за ней.
   – Я пытаюсь выяснить, с кем Дани могла быть в сексуальных отношениях?
   Лицо Норы теперь покрылось глубокой бледностью.
   – Вы хотите сказать…? Мариан кивнула.
   – Господи! – Несколько секунд Нора молчала. – Она же не…
   – Нет, она не беременна.
   Нора испустила вздох облегчения. Она даже выдавила из себя улыбку.
   – Слава Богу хоть за это.
   Мариан заметила, что в уголках ее глаз блеснули слезинки. В первый раз она почувствовала какую-то жалость к женщине, сидящей напротив нее.
   – Вы считаете, что это мог быть мистер Риччио? – спросила она.
   – Нет, – резко ответила Нора. Затем она заколебалась. – Я имею в виду… я не знаю, что и думать. Это известие просто потрясло меня.
   – Так всегда бывает.
   Теперь голос у Норы звучал почти нормально.
   – Так я и предполагала. Но всегда потрясает, когда становится ясно, что твой ребенок растет куда быстрее, чем тебе кажется.
   Она неплохо восприняла эту новость, подумала Мариан. Без истерик, без сетований и проклятий. Просто как факт – ребенок вырос.
   – Она часто оставалась наедине с мистером Риччио?
   – Думаю, что да. Ведь, кроме того, он и жил здесь.
   – Но вы имели представления, что между ними существуют какие-то отношения?
   – Нет, – с полной определенностью опровергла Нора. – Никоим образом. – Она посмотрела на Мариан, и в глазах ее легкой тенью мелькнула тревога. – А что… Дани что-то рассказывала?
   Мариан покачала головой.
   – Дани ничего не говорит. И это одна из причин, почему с ней так трудно. Дани вообще ни о чем не хочет говорить.
   Она заметила, как прямо на глазах на щеки Норы стал возвращаться румянец.
   – Еще чаю, мисс Спейзер? – спросила Нора, и голос ее снова обрел вежливые интонации.
   – Нет, благодарю вас. Нора наполнила свою чашку.
   – Что, по вашему мнению, ждет Дани?
   – Трудно сказать, – ответила Мариан. – Решать суду. В данный момент есть шанс, что ее пошлют в Перкинс для наблюдений. Психиатру здесь ничего не удается вытянуть из нее.
   – Но Дани не больна!
   – Конечно, нет, – сразу же отреагировала Мариан. – Но она убила человека. Это может говорить о параноидальных наклонностях. – Она внимательно наблюдала за Норой.
   – Да это просто смешно! Дани не более неуравновешенная, чем я! Вот это вполне вероятно, про себя подумала Мариан. Почти сразу она почувствовала угрызения совести. Она не имеет права упускать из виду такое признание.
   – Я пришлю к ней врачей по моему собственному выбору, – внезапно сказала Нора.
   – Это ваше право, мисс Хайден. Может, это и пойдет на пользу. Вполне возможно, что врач, которого вы сами выберете, легче завоюет доверие Дани.
   Нора поставила чашку с чаем, и Мариан поняла, что беседа окончена.
   – Есть ли еще какая-нибудь информация, которой я могу снабдить вас, мисс Спейзер?
   Мариан отрицательно качнула головой.
   – Не думаю, мисс Хайден. – Она поднялась. – Только еще одно.
   – Да?
   – Могу ли я увидеть комнату Дани?
   Нора кивнула.
   – Я попрошу Чарльза показать ее вам.
   Мариан, следуя за дворецким, прошла по полукруглой мраморной лестнице.
   – Как мисс Дани, мэм? – из-за плеча спросил Чарльз.
   – С ней все в порядке.
   Пройдя марш лестницы, они направились через холл. Чарльз остановился перед дверью.
   – Вот это комната мисс Дани.
   Он открыл перед Мариан дверь, и та вошла. Когда Чарльз последовал за ней, из интерфона на стене донесся голос Норы.
   – Чарльз.
   – Да, мэм.
   – Не могли бы вы попросить Виолетту показать мисс Спейзер комнату Дани? У меня есть поручение для вас.
   – Сию секунду, мэм. – Дворецкий двинулся к двери как раз в ту секунду, когда в них появилась цветная горничная. – Вы слышали, что сказала мадам?
   Виолетта кивнула.
   – Да, сэр.
   Поклонившись, Чарльз оставил их. Горничная закрыла за ним дверь. Мариан, озираясь, стояла в центре комнаты.
   Она производила прекрасное впечатление. На небольшом возвышении у дальней стены стояла кровать с пологом на четырех ножках. У противоположной стены располагалась установка, которая включала в себя телевизор, стерео и приемник. Мариан не сомневалась, что имеется и пульт управления, которым Дани могла воспользоваться, лежа в кровати.
   Портьеры были из ярко-желтого шелка того же цвета, что и покрывало на кровати. У окна стоял письменный стол, на котором лежали несколько книг и стояла портативная машинка. Был также туалетный столик, вешалка и несколько стульев.
   Мариан повернулась к горничной.
   – Разве у Дани не было никаких картин или вырезок на стенах? Горничная покачала головой.
   – Нет, мэм. Мисс Дани не нравились такие вещи.
   – А что там? – спросила Мариан, показывая на дверь в противоположной стене.
   – Там туалет. А ее ванна за другой дверью.
   Мариан открыла дверь туалета и заглянула в него. Свет зажегся сразу же, как только приоткрылась дверь. Здесь в несколько рядов висели платья, а на вращающейся подставке стояли туфельки. Она закрыла дверь и услышала как со щелчком выключился свет.
   – Где Дани хранила свои личные вещи?
   – Вот тут, в гардеробе.
   Мариан открыла верхний ящик и заглянула в него. В нем тоже все было аккуратно сложено – платочки и шарфики лежали в отдельном отсеке. То же самое было и в других ящиках. Лифчики, трусики, чулки.
   Мариан подошла к письменному столу и открыла ящик. Карандаши, ручки, бумаги – все аккуратно и в полном порядке. Она удивилась, вспоминая, какой обычно у подростков царит беспорядок в личных вещах. Здесь ничего не напоминало комнату девочки-подростка. Она посмотрела на горничную.
   – Ее комната всегда содержалась в таком виде?
   Горничная кивнула.
   – Да, мэм. Она была очень аккуратной. Она не любила, если в ее вещах был беспорядок.
   – А что здесь у нее было? – показала Мариан на центральный ящик стола.
   – Она говорила, что тут ее сундук сокровищ. И всегда держала ящик закрытым.
   – У вас есть ключ от него?
   Девушка отрицательно мотнула головой.
   – А у ее матери?
   – Нет, мэм. Мисс Дани всегда держала ключ при себе.
   – Вы знаете, где он может быть?
   Девушка, поколебавшись, кивнула.
   – Дайте его мне, пожалуйста.
   Горничная по-прежнему медлила.
   – Мисс Дани это не понравится. Мариан улыбнулась.
   – С ней все в порядке. Можете обратиться к мисс Хайден.
   Горничная еще несколько секунд стояла на месте, борясь с сомнениями, а потом подошла к изголовью постели и засунула руку под подушку. Оттуда она вынула ключик, который протянула Мариан.
   Мариан открыла ящик. Он был набит рисунками и фотографиями. На стенках для них не нашлось места, но все же они были у Дани. Она быстро просмотрела их. Здесь были фотографии ее отца, снятые в те годы, когда он еще носил форму. Среди фотографий матери была и обложка «Лайфа», датированного 1944 годом. Попадались и снимки Дани, на которых она была одна со своими родителями и на борту катера. Мариан даже смогла прочитать название судна: «Девочка Дани».
   Второе отделение было полно газетными и журнальными вырезками о ее матери. Дани аккуратно подобрала их, составив хронологическую канву истории карьеры своей матери.
   В третьем отделении было то же, что и во втором. Только на этот раз предметом внимания был отец. Мариан, просмотрев вырезки, убедилась, что девочке пришлось посвятить этой коллекции немало времени. Многие вырезки были датированы временем еще до ее рождения.
   Нижний ящик на первый взгляд был наполнен разным барахлом. Несколько сломанных игрушек. Остались с детства. Потасканный и изорванный мягкий медвежонок, у которого не хватало одного стеклянного глаза. И футляр зеленой кожи. Мариан вытащила его и открыла.
   В нем находилась единственная фотография, восемь на четырнадцать, очень красивого улыбающегося молодого человека. Черными чернилами наискосок через угол снимка была надпись. «Моей девочке с любовью». И подпись – «Рик».
   Когда Мариан поднесла к глазам фотографию, рассматривая ее, она заметила под ней небольшой металлический футляр. В глаза ей бросились крупные буквы: «САМЫЕ ЛУЧШИЕ В АМЕРИКЕ».
   Ей не надо было открывать его, чтобы познакомиться с содержимым. Она навидалась таких изделий. Похоже, это было излюбленной вещичкой всех подростков. Они могли их купить практически в каждом общественном туалете страны, бросив в автомат пятидесятицентовую монету.