Робертс Нора. Женская месть

   Мери поднялась и быстро вышла в другую комнату. Филипп слышал, как она копается в ящиках, передвигая коробки. Что-то грохнуло. Он только покачал головой. Его мать была одержимой коллекционеркой, накопительницей. У нее хранились какие-то лоскутки, никому не нужные безделушки, целые ящики вырезок и фотографий киноактеров.
   В Челси все подоконники в их квартире были заставлены маленькими фигурками из гипса. Хозяева не разрешали жильцам держать домашних животных, поэтому Мери на свой лад старалась это компенсировать.
   Филипп до сих пор помнил, как она вырезала и приклеивала в альбом снимки всех знаменитостей, от членов королевской фамилии и до голливудских звезд. Они заменяли ей семейный альбом, потому что у нее не было родных, кроме маленького сына.
   Мери вернулась, сдувая пыль с большого альбома для вырезок в красном переплете.
   – Ты ведь знаешь, что я собирала все вырезки своих любимых знаменитостей и наклеивала в альбомы.
   – Да, твои звездные альбомы.
   Не обращая внимания на его иронию, Мери села и открыла альбом.
   – Вот Фиби Спринг. Посмотри, этот снимок был сделан на премьере ее первого фильма. В то время ей было не больше двадцати.
   Филипп присел на ручку ее кресла. Фиби сразу же приковывала взгляд. Даже на черно-белой фотографии она была ослепительна. Глаза ее были – сама невинность, а тело – само обещание.
   – Это и сделало ее звездой, – размышляла вслух Мери, перелистывая страницы. Там были и другие вырезки из журналов и фотографии Фиби. На некоторых она казалась манерной, явно для них позировала. На других выглядела очень естественно. Но на всех была прекрасна.
   Рядом со снимками были наклеены статейки из бульварных газет, которые Мери вырезала. В некоторых говорилось о романах Фиби с продюсерами, режиссерами, политиками.
   – А вот снимок, когда ее выдвинули на соискание Оскара за фильм «Ребенок завтрашнего дня». Жаль, что она не получила премии, но ее сопровождал на церемонии Гэри Грант, а это чего-нибудь да стоит.
   – Я видел этот фильм. Она влюбилась не в того мужчину, родила от него ребенка, а потом ей пришлось воевать с ним и его богатыми родственниками из-за опеки над ребенком.
   – Каждый раз, когда я смотрела этот фильм, то обливалась слезами. Она была такой отважной, и с ней так плохо обошлись.
   Мери снова вздохнула и перевернула страницу.
   Появился еще один снимок – Фиби в декольтированном атласном платье склонилась в реверансе перед королевой. Потом еще один, где актриса танцует со смуглым темноволосым мужчиной с надменным выражением лица. Филиппу можно было не говорить, что это отец Адриенны. Глаза, черты лица, темные волосы – все говорило в пользу этого.
   – Это ее муж, король Абду. Об их романе писали во всех газетах и журналах. О том, как они познакомились здесь, в Лондоне, когда она снималась в «Белых розах». Как влюбились друг в друга с первого взгляда. Каждый день он присылал ей дюжины белых роз, пока ее номер в отеле не стал походить на оранжерею. Он закупал целые залы в ресторанах, чтобы обедать с ней наедине. Все это выглядело так романтично.
   Хотя Мери наблюдала все эту историю со стороны четверть века назад, ее глаза до сих пор становились влажными при воспоминании о ней.
   – Дело кончилось тем, что Фиби оставила кино, вышла замуж за короля и уехала куда-то далеко в крошечную арабскую страну.
   – Она уехала в Якир.
   – Да, верно. Все было похоже на сказку. Вот фотография, сделанная в день свадьбы. Фиби здесь выглядит как королева.
   Платье Фиби было сногсшибательным – море кружев и шелка. В руках она держала белые розы, а на шее ее сверкало и переливалось, прекрасное даже на старой пожелтевшей газетной странице, ожерелье «Солнце и Луна».
   Бриллиант и жемчужина были прикреплены к двойной золотой цепи. Оправа камней выглядела несколько старомодной, но была настоящим шедевром ювелирного искусства.
   Конечно, Филипп отошел от дел, но при виде драгоценности на снимке он почувствовал, что пульс его участился, а в кончиках пальцев появился зуд. Держать это ожерелье, владеть им хотя бы минуту было все равно что владеть. миром.
   – После того как Фиби и Абду поженились, из Якира поступало очень мало сообщений. Всего лишь несколько фотографий появилось в газетах и журналах. Говорят, там не очень-то разрешают женщинам фотографироваться. Прошел слух, что у Фиби появился ребенок – девочка. Люди посудачили, а потом начали забывать о Фиби. Из Якира доходило все меньше и меньше известий, как вдруг через несколько лет актриса объявилась в Нью-Йорке со своей дочерью. Поговаривали, что брак ее оказался несчастливым и дело кончилось тем, что она бросила мужа и вернулась домой к своей работе и карьере. После ее возвращения появилось несколько интервью, но она ничего особенного не сказала, кроме того, что скучала по актерской работе.
   Мери перевернула страницу, и там оказалась еще одна фотография. Фиби на ней была все еще красива, но больше не выглядела ослепительной, казалась нервной и напряженной. Рядом с ней на снимке была Адриенна. Ей было около восьми лет. Девочка стояла, глядя пристальным взглядом прямо в камеру, но в глазах ее была настороженность. Трудно было понять, она ли льнет к матери, или та к ней.
   – Какая печальная история! Фиби Спринг больше не снялась ни в одном хорошем фильме. Только в тех, где актриса вынуждена раздеваться и тому подобное.
   Мери перевернула еще несколько страниц. Фиби на снимках выглядела много старше, чем была, – под глазами у нее появились морщинки, а платья были вырезаны столь низко, что можно было любоваться ее все еще красивой грудью. Взгляд ее был отсутствующим, а в улыбке проглядывало отчаяние.
   – Она стала сниматься обнаженной для журналов, которые так любят мужчины. – Мери сморщила нос. Она вовсе не была ханжой, но всему же есть предел. – У нее была связь с ее агентом, однако поговаривали, что этот тип положил глаз на ее дочь. Мерзкая история.
   У Филиппа тоскливо сжалось сердце.
   – Как его звали?
   – О боже, да я не помню, не уверена, что когда-нибудь знала его имя. Но где-то здесь оно должно быть.
   – Могу я взять твой альбом?
   – Конечно. Но разве это имеет значение, Фил? – Мери накрыла рукой руку сына. – Неважно, кем были ее родители, неважно, чем они занимались, это ничего не меняет – Адриенна остается самой собой.
   – Я это знаю.
   Он поцеловал мать в щеку.
   – Но ей это важно.
   – Девушке повезло, что она заполучила тебя.
   – Да, – Филипп снова поцеловал ее, – знаю. Когда зазвенел звонок, Филипп посмотрел на часы.
   – Это, должно быть, Стюарт. Точен, как всегда.
   – Подогреть чай?
   – Он и так горячий, – сказал Филипп, направляясь к двери.
   Вошел Спенсер – его нос и щеки разрумянились от ветра.
   – Чертовски холодно. Ночью снова пойдет снег, миссис Чемберлен. – Сыщик взял ее протянутую руку и поднес к губам. – Приятно вас видеть.
   – Вы согреетесь, мистер Спенсер, если выпьете чашку чаю. Фил поухаживает за вами, а мне надо идти.
   Мери накинула манто из черной норки, подаренное ей сыном на Рождество.
   – На кухне есть еще кексы.
   – Спасибо, мама. – Он поднял воротник ее манто. – Ты выглядишь как кинозвезда.
   Ничто не могло бы доставить Мери большего удовольствия. Она ущипнула сына за щеку и удалилась.
   – Твоя мать. – прелестная женщина.
   – Да, собирается отправиться в круиз с каким-то зеленщиком по имени Пэддингтон.
   – С зеленщиком? – Спенсер сложил свое пальто и аккуратно повесил на спинку стула. Потом повернулся к чайному подносу. – Надеюсь, она будет вести себя разумно. – Он налил себе чаю. – Я думал, у тебя каникулы.
   – Так и было.
   Бровь Спенсера поползла вверх.
   – Я думал, ты покончил с этим.
   – Так и есть.
   Спенсер добавил в чай лимон.
   – Кажется, на этот раз в Париже тебя пришлось подменить.
   Хотя Филиппу уже было доподлинно известно, что произошло, он сел за стол и приготовился слушать.
   – Как вы и подозревали, за графиней следили. Наш агент проник в дом под видом повара. Кроме него, за ней наблюдали еще два человека. Но объект, должно быть, почувствовал слежку и скрылся.
   Филипп налил вторую чашку чаю. – Да ну?
   – Наши люди из службы наружного наблюдения видели его краем глаза, но описания дали очень расплывчатые. Оба считают, что в Париже он свой, знает город, как канализационная крыса. Но, возможно, они так говорят потому, что упустили его.
   – А как же драгоценности графини?
   – Он не успел их украсть. – Спенсер удовлетворенно вздохнул. – Так что мы испортили ему обедню.
   – Может быть, и не только ее. – Филипп предложил гостю кекса.
   Спенсер на мгновение заколебался, потом откусил кусочек.
   – До меня дошли кое-какие слухи.
   – Какие?
   – Может быть, они и не имеют под собой никакой почвы, но все же я держу ухо востро. Вы знаете, что у нашего голубчика есть сообщница – женщина?
   – Женщина? – Спенсер забыл про кекс и потянулся за записной книжкой. – У нас нет никаких данных о женщине.
   Филипп стряхнул пепел с сигареты.
   – Вот почему, капитан, вам нужен я. Я не знаю ее имени, знаю только, что она рыжая, похожа на потаскушку, и ума у нее хватает только на то, чтобы выполнять его указания.
   При этом Филипп улыбнулся, подумав, как разъярилась бы Адриенна, услышав такое описание собственной внешности.
   – Во всяком случае, она разговаривала с одним из моих осведомителей. – Филипп предупреждающе поднял руку. – Вы же знаете, Стюарт, что я не могу вам сказать его имени. Таков был уговор с самого начала.
   – И я очень об этом сожалею. Как подумаю обо всех этих негодяях, проходимцах и мелких воришках… Ладно, не обращай внимания. И что же она сказала?
   – Сказала, что Тень… Вы ведь знаете, что они называют его Тень?
   – Они романтики.
   – Что Тень, по-видимому, скоро выйдет в тираж. У него начинается артрит. – Филипп согнул и размял пальцы. – Эта болезнь – величайший кошмар для художников, живописцев и воров. Ловкость рук – неоценимый дар и бесценный инструмент.
   – Мне трудно ему сочувствовать.
   – Возьмите еще кекс, капитан. Итак, ходят слухи, что Тень собирается на покой.
   Спенсер замер, не донеся кекс до рта. Его глаза расширились и остекленели. Сейчас он напомнил Филиппу бульдога, только что узнавшего, что сочная косточка, в которую он было собрался вонзить зубы, из пластика.
   – Что ты имеешь в виду, говоря о том, что он собирается на покой? Неужели он воображает, что может уйти от нас? Два дня назад в Париже мы чуть было его не схватили.
   – Ну, это ведь только слухи.
   – Черт бы его побрал! – Спенсер опустил недоеденный кекс на тарелку.
   – Может быть, он только собирается отдохнуть?
   – И что же ты предлагаешь?
   – Подождать его следующего хода, если, конечно, такой последует.
   Полученная информация раздражала Спенсера, как кусок пищи, застрявший в зубах.
   – Может быть, имеет смысл сосредоточить наше внимание на женщине?
   – Может быть. – Филипп пожал плечами. – Если только у нас есть время и возможность следить за всеми рыжими шлюхами на двух континентах! – Подавшись вперед, он взял свою чашку. – Понимаю, что для вас это печальное известие, Стюарт, но не исключено, что в Париже вы упустили последнюю возможность схватить его.
   Филипп подумал о том, что должен послать чек на приличную сумму своему другу Андре, который по его просьбе позаботился о том, чтобы поводить за нос парижских агентов.
   – У меня есть кое-какие личные дела. Они потребуют недели две, не больше. Если я что-нибудь услышу, что может представлять для вас интерес, тотчас же сообщу.
   – Мне нужен этот вор, Филипп.
   Тень улыбки тронула губы молодого человека.
   – Мне тоже, и не меньше, чем вам.
 
   Адриенна попала в свою квартиру после двух часов ночи. Новогодняя вечеринка, с которой она ускользнула, вероятно, не кончилась бы до рассвета.
   На вечеринке Адриенне больно было смотреть на драгоценности и не думать о том, как ими завладеть. Но ей предстояло только одно дело, главное дело ее жизни. О «Солнце и Луне» она мечтала днем и ночью, видела их на портрете матери, ощущала их в своих руках.
   Когда она вернется из Якира, ее жизнь станет такой, как у всех, – приемы, благотворительные балы и путешествия. Она научится получать от этого удовольствие так, как наслаждается успехом женщина, совершившая свое жизненное предназначение. Увы, наслаждаться им ей придется в одиночестве. Нет, она не станет ни в чем раскаиваться. Успех имеет свою цену, и, как бы ни была она высока, ее следует заплатить. Она сожгла мосты, когда села в самолет и рассталась с любимым.
   Несомненно, Филипп ее забудет. В конце концов, она была просто очередной женщиной в его жизни. Адриенна не была его первой женщиной, и у нее не было никаких иллюзий насчет того, что будет последней любовью. Он же был для нее и тем и другим – первым и последним, и она была готова это принять.
   С пальто, перекинутым через руку, Адриенна поднималась по ступенькам на второй этаж. «И все же я поступила правильно», – думала она. Когда женщина позволяет себе полюбить мужчину, это всегда кончается для нее крахом.
   Она мечтала только о том, чтобы выспаться. В самое ближайшее время ей потребуется вся энергия и сноровка, весь ее ум, потому что она уже заказала билет в Якир.
   Она не стала зажигать свет в спальне, а просто бросила свое пальто на стул. Потом в темноте начала вынимать шпильки из волос. С улицы волнами накатывался шум от проходящих мимо машин, напоминая шум моря. Она почти чувствовала его запах, так же как запах табака и терпкого одеколона, и все это вместе так живо напоминало ей о Филиппе.
   Когда зажегся свет возле кровати, Адриенна замерла с руками, поднятыми к голове. Она напоминала статую, вырезанную из янтаря, ее кожа по контрасту с белым, вышитым бисером платьем казалась золотистой. Но Филипп, поднося бокал к губам, смотрел не на платье, он следил за выражением глаз Адриенны. Он был рад уловить в них смятение, потом удовольствие, однако усилием воли она погасила этот огонь.
   – С Новым годом, дорогая!
   Он поднял бокал с шампанским, приветствуя ее, потом поставил его и взял бутылку, чтобы налить вина в другой бокал. Молодой человек был весь в черном: черный свитер под горло, черные облегающие джинсы, черные сапоги из мягкой кожи. Ожидая ее возвращения, он уютно устроился в ее квартире и сидел на широкой кровати, опираясь на гору подушек.
   Адриенну обуревали противоречивые чувства – потребность в нем, раздражение, радость и раскаяние. Когда она заговорила, голос ее был холодным, как вино, которое он ей предлагал:
   – Я не ожидала, что увижу вас снова.
   – А должна была бы. Так не будем пить за Новый год, Эдди?
   Чтобы доказать и ему и себе свое равнодушие, она подошла и взяла бокал. Ее платье шелестело, как вода, и так же переливалось.
   – В таком случае за начало и за то, чтобы старые долги были уплачены.
   Соприкоснувшись, их хрустальные бокалы зазвенели.
   – Вы проделали долгий путь, чтобы произнести этот тост.
   Аромат ее духов разливался вокруг, дразнил его чувства. Филипп с трудом контролировал себя.
   – У тебя хорошие вина. Одобряю твой вкус. Адриенне вино показалось безвкусным.
   – Если хотите, я готова извиниться за то, что сбежала.
   – Не стоит беспокоиться.
   Он не мог разобраться в своих чувствах, но гнев его уже улетучился.
   – Мне следовало понять, что ты трусиха.
   – Я не трусиха.
   Адриенна поставила свой бокал рядом с его бокалом.
   – Трусиха, – повторил Филипп, глядя ей прямо в глаза, – жалкая, самовлюбленная трусиха.
   Она отвесила ему пощечину, прежде чем сама поняла, что делает, и прежде чем он догадался о ее намерениях. Глаза Филиппа потемнели от желания дать сдачи, и он выдержал паузу, прежде чем поднял бокал и поднес его к губам. Он сделал это спокойно, но пальцы его с такой силой сжали ножку бокала, что костяшки побелели.
   – Это ничего не меняет.
   – У вас нет права судить меня, нет права оскорблять меня! Я уехала, потому что так решила, потому что сочла, что так лучше, потому что не хочу быть для вас забавой.
   – Могу заверить, Адриенна, что не нахожу в тебе ничего забавного. – Отставив бокал в сторону, Филипп посмотрел на нее. – Неужели ты подумала, что меня волнует только то, что я мог несколько раз овладеть тобой под тропическим небом?
   При этих словах кровь отхлынула от лица Адриенны, потом снова прилила к щекам так, что они запылали.
   – Скорее я хотела сказать, что меня не интересует такого рода связь.
   – Можешь пользоваться любой терминологией, называть это, как хочешь. Это ты, именно ты хочешь принизить то, что произошло между нами, и свести все к пошлой интрижке и дешевой связи, к любви на одну ночь.
   – Какое это имеет значение? – Теперь в голосе Адриенны уже звучала ярость, подстегнутая сознанием его правоты. – Одна ночь, две или дюжина?
   – Черт бы тебя побрал!
   Филипп схватил ее за руку и потянул на кровать. Хотя она и сопротивлялась, он подмял ее под себя, прижал весом своего тела. Сейчас пламя, охватившее их, еще горело слабо, не обжигая и не заставляя терять рассудок.
   – Между нами произошло нечто большее, и ты знаешь это. Не просто секс, не любовное приключение, к тому же я не твой отец.
   При этих словах Адриенна замерла.
   – Дело ведь в этом? Как только к тебе приближается мужчина, как только ты испытываешь искушение уступить ему, ты вспоминаешь отца. Но со мной другое дело, Адриенна. Со мной не так и никогда не будет так.
   – Ты не знаешь, о чем говоришь.
   – Разве?
   Его лицо оказалось в нескольких дюймах от ее. Он видел, как к ней возвращаются жизнь, страсть, гнев, желание все отрицать.
   – Если тебе угодно, можешь его ненавидеть, имеешь на это право, но, черт возьми, не меряй меня одним аршином с ним или с кем бы то ни было.
   Его рот приблизился к ее губам и прижался к ним, но не с той нежностью, какую он проявлял к ней прежде, не с осторожностью, а с требовательным желанием, почти с яростью. Адриенна не пыталась сопротивляться, но ее руки, которые он пригвоздил к кровати, сжались в кулаки, потому что она почувствовала жар в крови и головокружение.
   – То, что произошло между нами, стало возможным не только потому, что я этого хотел, но и потому, что ты хотела этого не меньше, потому что ты нуждалась во мне так же, как я в тебе. Разве ты посмеешь это отрицать?
   Она хотела бы. На ее губах уже трепетала ложь, но неожиданно для себя она сказала правду:
   – Нет. Но что было, то прошло.
   – Нет, это далеко не так. Ты думаешь, что у тебя сердце бьется учащенно оттого, что ты сердишься? Ты воображаешь, что двое людей могут пережить то, что пережили мы, а потом разойтись и обо всем забыть? – Неожиданно он отпустил ее руки. – Той ночью было только начало…
   Его рот был горячим, требовательным и жадным. Когда он поцеловал ее, Адриенна неподвижно лежала в его объятиях, решив, что не даст ему ничего и ничего не примет. Но дыхание ее вдруг участилось, а губы налились теплом и приоткрылись. Он заставил их раскрыться еще больше, а его язык стал дразнить и возбуждать ее.
   Это был соблазн, действовавший сильнее, чем нежные слова и легкие прикосновения. Это был вызов, ответ на вопрос, который она никогда не осмеливалась задать.
   И тотчас же все изменилось – она прильнула к нему, отвечая на поцелуй, но, кажется, ничто не могло его удовлетворить. Филипп скользнул по ее телу вниз, нетерпеливо срывая с нее одежду. Его руки охватили ее груди, ласкали и дразнили их, пока ее соски не отвердели, пока она не ощутила в них возбуждение и жар. Это становилось все более болезненным и мучительным, и тело Адриенны содрогнулось. И, потянувшись к нему, она приняла его.
   Она жарко шептала его имя, ее слова были бессвязными и неразборчивыми, но от них его кровь яростно забурлила, и он ощущал каждый удар своего сердца, которое, казалось, билось везде. И соблазнитель оказался в роли соблазняемого.
   Это был замок, который ему надлежало открыть. И он знал, как это сделать.
   Открытые им сокровища притягивали его больше, чем те, которые ему случалось похищать из сейфов и музеев. И Филипп старался довести любимую до пика наслаждения и перешагнуть черту.
   Как бархат, их окутывала темнота, а воздух был густым и тяжелым. Адриенне было трудно вдыхать его, и, чтобы делать это, приходилось прилагать усилия, но ритм дыхания нарушался снова и снова, потому что оно прерывалось стонами. Она понаслышке знала, что наслаждение способно сотрясать тело, заставляя трепетать от желания. Теперь она поняла, как это бывает. С этого мгновения выбор действий – предлагать или нет, принимать или отказываться, давать или брать – больше не зависел от нее.
   Она сорвала с Филиппа одежду, и в одно мгновение вся ее сдержанность и скованность исчезли, будто порыв ветра задул огонек свечи. В прошлый раз она испытала наслаждение, похожее на боль, но теперь оно было совсем другим. Желать так, как она желала теперь, означало забыть обо всем на свете, кроме огня любви. Никогда прежде Адриенна так не чувствовала свое тело – биение пульса в нем, каждая его клеточка жаждала прикосновений Филиппа. Оба они были в поту, и Адриенна явственно ощущала вкус соли на губах. Воздух наполнился ароматом страсти, острым, пронзительным, возбуждающим. Когда Филипп снова прижал ее тело к постели, она услышала его неровное и напряженное дыхание. Их взгляды скрестились.
   – Я хочу видеть, как ты дойдешь до самой вершины…
   И он вошел в ее тело, и овладел ею с такой страстью, его движения были такими сильными и энергичными, что она невольно вскрикнула.
   Наконец Филипп почувствовал, что ее бедра тоже двигаются в том же ритме, отвечая на каждое его движение. Ощущения становились все более острыми. Он видел ее прекрасное лицо, слышал шелест простыней, ощущал ее благоухание, видел ее руки и ноги, которые обвились вокруг его тела. Реальность сфокусировалась в одной точке величиной с острие булавки. Он подумал, что, должно быть, это похоже на смерть. Его глаза затуманились. И когда его семя излилось, он услышал ее крик, который был эхом его крика и знаменовал то, что она достигла вершины.
   Адриенна ждала, что теперь испытает стыд и отвращение к самой себе, но чувствовала только нежное медленное затухание наслаждения. Филипп делал с ней такие вещи, которые, как она думала, никогда не могут доставить ей радости, и она все охотно принимала. Адриенна купалась в новых ощущениях. И даже теперь, когда острота страсти прошла, понимала, что и впредь охотно примет все.
   «Она даже не представляет, как прекрасна», – подумал Филипп. Адриенна была восхитительна в своей наготе, ее длинные стройные ноги были раскинуты, кожа еще хранила тепло пережитых наслаждений, волосы в беспорядке разметались по подушкам. На ней не было ничего, кроме бриллиантовых сережек-капелек в ушах, которые игриво подмигивали в свете лампы.
   – Они настоящие, – сказал Филипп, разглядывая серьги. – Да.
   – Кто их тебе подарил?
   – Селеста. На мое восемнадцатилетие.
   – Хорошо. Если бы они были от мужчины, я бы приревновал. А сейчас у меня не осталось сил для ревности.
   Она открыла глаза и улыбнулась.
   – Не знаю, что мне следует сказать.
   – Ну, ты могла бы сказать, что считаешь это замечательным началом нового года.
   Ей захотелось дотронуться до его волос. В неярком свете они казались золотыми.
   – Филипп, ты должен понять, что это ничего не может изменить. Тебе было бы лучше вернуться обратно в Лондон.
   – Хм-м. А ты знаешь, что у тебя здесь родинка? – Он провел рукой сверху вниз по ее бедру. – Я мог бы найти ее даже в темноте.
   – Я должна быть практичной. – Адриенна хотела бы верить в то, что говорит. – Надо, чтобы ты был практичным тоже.
   – Блестящая идея. Давай выпьем за это. – Перегнувшись через нее, Филипп достал бокалы.
   – Филипп, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Возможно, я была не права, когда так внезапно улетела из Мексики, но я думала, что это облегчит наше расставание. Я хотела избежать неприятных объяснений…
   – Несчастье твое в том, Эдди, что ты пытаешься мыслями подменить чувства. Но продолжай, говори, что ты хочешь сказать.
   – Я не могу позволить себе ввязаться в любовные отношения ни с тобой, ни с кем-нибудь другим. Все, что я должна делать, требует от меня максимума сосредоточенности. Ты знаешь, как это важно, чтобы ничто не отвлекало от дела.
   – Ты хочешь сказать, что это я помеха? – Ее слова скорее позабавили, чем рассердили Филиппа.
   С минуту Адриенна молчала.
   – Тебе нет места в моем будущем. Даже после того, как я со всем этим покончу, то предпочту остаться одна. Я никогда не позволю себе устроить свою жизнь так, чтобы центром ее оказался мужчина. Я не хочу, чтобы мои решения основывались на чувствах к одному человеку. Если это звучит эгоистично, извини. Но я знаю, как легко потерять себя.
   Филипп молча выслушал ее и некоторое время хранил молчание. Наконец он сказал:
   – Все это разумно и было бы прекрасно, если не считать одной вещи. Я люблю тебя, дорогая.
   Ее губы приоткрылись. «Она в смятении», – решил он. Но вдруг Адриенна рванулась, и он едва успел ее удержать.
   – Нет, тебе не удастся убежать.
   Филипп потянул ее назад, не обращая внимания на то, что бокал упал на пол и вино растеклось по ковру.
   – И я не позволю тебе бежать от себя самой.
   – Не делай этого!
   – Уже сделал.
   – Филипп, ты в плену своих фантазий. Ты видишь в романтическом свете то, что произошло между нами.
   – Тебе спокойнее считать так?