Такие резкие колебания цен всегда беспокоят тех, кто управляет биржами. Поэтому на заседании совета Нью-йоркской товарной биржи был поднят вопрос, как вернуть стабильность рынку серебра.
   В то время когда братья Хант скупали контракты, требования к обеспечению контрактов не превышали тысячи долларов за контракт. Каждый контракт заключался на пять тысяч унций. При цене два доллара за унцию тысяча долларов составляла 10% от суммы контракта. При цене сорок девять долларов этот процент становился смехотворным, и на заседании было решено поднять ставку обеспечения контракта. Это рассматривалось как экстраординарная мера, и, хотя в начале ставка росла медленно, в конце концов она достигла шестидесяти тысяч долларов еще до того, как было введено правило под названием «только ликвидация», что означало запрет на покупку новых контрактов. В операционных залах было разрешено только закрывать уже заключенные. Это быстро затормозило операции с серебром.
   И быстро поставило братьев Хант в тяжелейшее положение.
   Цены на серебро стали падать.
   А как только это произошло, к братьям Хант стали поступать требования о возврате наличных. Они покупали серебро на деньги, взятые в долг, а затем использовали это серебро под обеспечение новых займов. Теперь, поскольку это обеспечение стало падать в цене, банки хотели его увеличить. 25 марта нью-йоркская инвестиционная палата «Бах Хэлси Стюарт Шилдз» предъявила; братьям Хант требование на 135 миллионов долларов.
   Братья Хант не могли его удовлетворить.
   Инвестиционная палата потребовала распродажи принадлежащих братьям резервов серебра, с тем чтобы они могли выполнить свои обязательства.
   Шлюзы открылись. Серебро выплеснулось на рынок. Контроль над ценами больше не принадлежал братьям Хант.
   Они владели тысячами долгосрочных контрактов только чтобы выплатить эти долги, им пришлось продать восемь с половиной миллионов унций серебра, ддюс нефть и газ на общую сумму почти четыреста миллионов долларов.
   Оказавшись на грани краха, Банкер и Герберт решидд дойти на крайнюю меру. Они отправились в Вашингтон, чтобы попытаться получить у правительства заем, который спас бы их личные банковские счета. Конечно, дростому смертному это не пришло бы в голову. Попробуйте позвонить в министерство финансов и попросить десколько долларов, потому что вы слегка поиздержались к концу месяца. А Банкер и Герберт, если говорить начистоту, сделали именно это. Единственное отличие заключалось в том, что в обмен на подаяние они обещали быть хорошими мальчиками. Во-первых, заявили они, у дас все еще имеется шестьдесят три миллиона унций серебра и, если мы выбросим их на рынок, произойдет катастрофа. Во-вторых, продолжили они, вот список крупдейших американских банков, которые пойдут ко дну, если мы с вашей помощью не выплатим им долги.
   И чтобы поддержать семью Хант на плаву, правительство Соединенных Штатов выдало им беспрецедентный долгосрочный заем в миллиард долларов.
   Некоторые уроки порой обходятся слишком дорого и ученикам и учителям.
   Но другие обходятся еще дороже.
   В октябре 1985 года у организации, о которой большинство людей никогда не слышало, кончились деньги.
   Она называлась Международный совет по олову.
   Как? Совершенно верно: Международный совет по олову.
   Это было что-то вроде торгово-закупочного картеля, в который входило двадцать две страны и единственная цель которого заключалась в поддержании высоких цен на олово. В семидесятых годах ему это неплохо удавалось.
   Но к началу восьмидесятых производство олова превысило спрос, и картель вышел на рынок, чтобы поддержать эти раздутые цены. У него был резервный запас олова, который они быстро увеличивали, если цены падали, и потом постепенно распродавали, чтобы не подрывать рынок.
   Дилеры Лондонской биржи металлов (основного рынка олова в мире) знали, что Международным советом по олову владели и управляли правительства входящих в него стран (включая Великобританию), и поэтому все беспокоились о ценах. Ведь принято считать, что правительства не отказываются от своих долговых обязательств. В крайнем случае такое могут себе позволить серьезные страны третьего мира, но уж никак не правительство ее величества.
   Итак, правительства двадцати двух стран-участников держало фонды, а Лондонская биржа металлов спокойно занималась своим делом. Дилеры знали, что, если цены упадут, они всегда смогут из-под полы продать Международному совету по олову долгосрочные контракты, и беспокоиться будет не о чем.
   Но вот настал октябрь 1985 года.
   И тут выяснилось, что Международный совет по олову должен банкам и дилерам Лондонской биржи металлов девятьсот миллионов фунтов стерлингов и не в состоянии их выплатить.
   Но Международный совет по олову — междуправительственная организация, считали на Лондонской бирже металлов, значит, правительства раскошелятся.
   Однако оказалось, что дело обстоит не совсем так. Выдвигались различные предложения, но ни одно из них не могло решить проблему, потому что ряд правительств, членов совета, заявили: нам очень жаль, но мы не будем платить.
   Но договор есть договор, пытались спорить дилеры, ваше слово — это ваше обязательство.
   Возможно, отвечали правительства, но что поделаешь? Договор договором, а денег-то нет. Так что извините.
   В октябре, когда торговля оловом была приостановлена, его средняя цена была немногим больше восьми тысяч фунтов за тонну. В марте 1986 года Лондонская Биржа металлов наконец установила цену в 6250 фунтов и возобновила торговлю. Это была горькая пилюля, потом что из-за перепада цен тринадцать членов Лондонской биржи металлов безвинно потерпели убытки на 140 миллионов фунтов. Еще одиннадцать компаний, не являющихся членами биржи, должны были взять на себя еще сорок миллионов фунтов убытков.
   Причем эти суммы рассчитывались исходя из цены в 6250 фунтов за тонну. Но (такова специфика товарных операций) как только эта цена была объявлена и торговля возобновилась, цены на олово упали ниже 4800 фунтов за тонну.
   Выходит, что в товарных операциях порой нельзя доверять даже правительствам.
 
   В начале века Карлос Бьянчи покинул Италию и отправился в Новый Свет, где сменил имя Карлос на Чарльз и фамилию Бьянчи на Понси.
   К концу первой мировой войны, когда его уже называли Понци и он уже отсидел свое в монреальской тюрьме за подделку чека, он жил в Бостоне и только что открыл для себя волшебный мир международных почтовых купонов.
   Эти купоны существуют до сих пор и используются для оплаты почтовых расходов в одной стране валютой другой страны. Это международный аналог отправки чистого конверта с маркой и собственным адресом для ответа. Житель Германии не может купить марку, чтобы оплатить ответ из Франции. Поэтому он покупает купон в своем почтовом отделении и отсылает своему корреспонденту, который использует его для оплаты ответного почтового отправления.
   Однажды, где-то в 1919-1920 годах, Понци обнаружил, что международный почтовый купон, присланный ему из Италии, был на самом деле куплен в Испании.
   Понци сообразил, что поскольку правительства устанавливали цену купонов на основе фиксированного курса валют, а реальный курс, как известно, может меняться, то стоимость купона, полученного им, составляла около 15% от реальной стоимости американских марок, которые он мог за него получить. Другими словами, такой бизнес сулил более 600% чистой прибыли.
   Считая, подобно многим другим аферистам, что компания с благозвучным названием располагает к доверию, он назвал свою лавочку «Зи секьюритиз энд Иксчендж компани» или «СЕК»13.
   Идея заключалась в том, чтобы убедить инвесторов дать деньги на покупку международных почтовых купонов в странах вроде Испании, где установленный для купонов курс обмена был выгоден. Затем он собирался обменять эти купоны на американские почтовые марки, которые можно было бы оптом продавать компаниям, ведущим большую переписку. Он обещал инвесторами 40% прибыли за каких-то три месяца.
   Первое время деньги ему давали неохотно и их было немного. Однако их хватило, чтобы начать дело. Через два месяца он уже обещал инвесторам 100% прибыли вместо прежних сорока.
   Теперь он уже не успевал считать поступления.
   В хорошие дни «СЕК» получала по несколько сотен тысяч долларов в день. Понци в короткий срок стал на столько богат, что через шесть месяцев смог купить не только крупную долю в «Ганновер траст компани» (сегодня известную под названием «Мануфекчурерз Ганновер траст К°»), но и перекупить бостонскую экспортно-импортную компанию «Дж. Р. Пул энд К».
   Но в конце июля 1920 года одна бостонская газет, стала проявлять излишнее любопытство. Она утверждала, что Попци просто не мог покупать такое количество международных купонов, о котором он говорил, потом что в таких объемах их было невозможного продать. Инвесторам, которые теперь торопились получить назад свои деньги, были выплачены проценты и выданы чеки компании «Ганновер траст компани» на сумму их вклад, Понци уверял их, что все идет хорошо. Однако в конце концов он признался, что вся эта история с международными почтовыми купонами была только ширмой.
   В августе газеты писали, что долги Понци составляют миллионы долларов, pro карточный домик закачался.
   Но он оставался спокойным и уверенным в себе. Он подал на газету «Бостон пост» иск о клевете на сумму пять миллионов долларов и тут же объявил о создание международного инвестиционного синдиката с капиталом сто миллионов долларов.
   Затем комиссия по банкам штата Массачусетс за. крыла «Ганновер траст компани» для расчетов по чская Поищи. Бостонские газеты вспомнили о прошлых конфликтах Понци с канадскими властями. Аудиторы прошлись частым гребнем по бухгалтерским книгам «Ган. новер траст компани» и обнаружили, что объем законниц сделок был весьма невелик — всего на сумму тридцать долларов — и что Понци, по сути дела, даже не приступал g реализации своей идеи о международных почтовых купонах. Ирония заключается в том, что эта идея могла бы и сработать.
   В результате Понци оказался миллионером в минусе па общую сумму в три миллиона долларов.
   Он провел несколько лет в массачусетской тюрьме, был освобожден под поручительство и бежал во Флориду, где занялся недвижимостью, что в очередной раз привело его за решетку. В 1930-1931 годах он был депортиропап в Италию, оттуда отправился в Бразилию. Там он и умер без гроша в кармане.
   Но его наследство — «схема Понци» — осталось.
   Призрак Понци жив.
   Иногда он напоминает о себе в виде писем по цепочке.
   «Дорогой друг!
   Письма по цепочке — это верное дело. За последние двадцать пять лет десятки тысяч таких же людей, как и йы, заработали небольшие состояния, вложив один доллар и не дав цепочке прерваться. Вам нужно только сделать десять копий этого письма, поставить свое имя последним в списке и отослать один доллар тому, кто стоит п этом списке первым. Затем отошлите эти письма десяти своим друзьям. Каждый из них, в свою очередь, отошлет письмо еще десяти друзьям, добавив свое имя в конец списка и выслав один доллар тому, чье имя стоит первым. Через несколько недель вы получите по почте не меньше ста тысяч долларов. Эта схема проверена. Пожалуйста, не дайте цепочке прерваться».
   В конце письма есть список из пяти имен. Вы должпы вычеркнуть верхнее имя и добавить в конец списка свое собственное. Это означает, что ваше имя попадет к десяти людям, которые затем разошлют по десять копий письма, где вы будете уже на четвертом месте в списке, т.е. всего сто писем. Затем это количество умножается еще раз на десять, затем еще раз на десять, и когда ваше имя оказывается на первом месте, таких писем должно быть сто тысяч.
   Но беда в том, что слишком много людей разбивают цепочку, и те, чьи имена были в конце списка, не получают ничего. Именно поэтому в некоторых странах (в частности, в Соединенных Штатах) подобные появления призрака Понци расцениваются как федеральное преступление из области почтовых мошенничеств.
   Но призрак Понци может появиться и в другом обличий. Например, в виде продажи лицензий на распространение товара.
   Человек, называющий себя распространителем норкового масла, имеет право продать десять лицензий ва распространение. Каждый из этих десяти распространителей продает еще по десять лицензий. Никто из них, собственно, не обязан продавать норковое масло — чем бы оно ни было и для чего бы ни применялось, — хотя каждый распространитель обеспечивается рекламными буклетами и характеристикой продукта. Продукт может даже существовать в действительности, на тот случай, если одному из «распространителей» понадобится его продать кому-нибудь, чья норковая шуба вдруг заскрипела. Но трюк очевиден. Пока цепь не прервана, люди, чьи имена стоят первыми в списке, получают деньги. И только когда не осталось больше тех, кто мог бы купить лицензию на распространение, проигравшие начинают удивляться, почему такое замечательное капиталовложение ничего не приносит.
   Поскольку первая заповедь инвестора гласит, что прибыль находится в прямой зависимости от риска, в поскольку товарные операции могут обеспечить большую прибыль, всегда найдутся люди, готовые пойти на большой риск ради большой прибыли.
   Таким образом, товарные операции — по сути дела, тоже только один, и, может быть, самый совершенный, вариант «схемы Поцци».
   Как сказал П.Т.Барпум, каждую минуту рождается по молокососу.
   В начале семидесятых годов призрак Понци появился снова, воплотившись в Гарольда Голдстейна, из «Голдстейн, Самуэльсон инк.», что на бульваре Уилшир, в Веверли-Хиллз, штат Калифорния — в той местности, где обитают только банки, брокеры и психиатры.
   Считавшийся одним из лучших торговцев товарными опционами, единоличный владелец «Голдстейн, Самуэльсоп инк.» обещал своим клиентам-инвесторам невероятные прибыли. И в Южной Калифорнии, где денет куры не клюют, у Голдстейна не возникало трудностей с поиском клиентуры. В хорошие дни с утренней почтой приходило от восьмисот тысяч до миллиона долларов.
   И к счастью для Голдстейна, в природе не существовало ни м-ра Самуэльсона, ни кого-то еще, с кем нужно было эти деньги делить.
   Из его записей явствует, что в 1972 году он продал опционов на сумму сорок два миллиона долларов и почтя столько же за первые два месяца 1973 года. Плохо быпо только то, что по большей части это были вымышленные опционы.
   Голдстейн стал мультимиллионером при помощи оригинального и очень ловкого трюка. Зная множество Душераздирающих историй о разорениях на срочных товарных сделках и понимая, что люди уже устали от огромного риска, который является составным элементом этой игры, он придумал безопасную схему. Он предложил клиентам возможность застраховать свой вклад от убьпков. В своем рекламном проспекте он обещал: в лучшем случае вы получите хорошую прибыль, а в худщем — ничего ве потеряете, потому что вклад будет застрахован.
   Даже на бумаге это выглядело слишком хорошо, чтобы быть правдой.
   Располагая огромными суммами, поступающими к вему ежедневно, Голдстейн мог не беспокоиться о выплатах, потому что мог заплатить одним инвесторам деньгами других. После ареста он признал, что в самом начале еще занимался торговыми операциями, «но когда продаешь больше серебра и кофе, чем биржи, то поневоле начинаешь использовать новые премии для оплаты старых».
   Что же касается страхования контрактов (внимание, сейчас будет сюрприз!), то его вообще не существовало.
   Голдстейн выдоил из Беверли-Хиллз и семидесяти пяти других районов страны, в которых располагались его офисы, семьдесят шесть миллионов долларов.
   И все это до того, как ему исполнилось двадцать девять лет.
   В 1973 году перед лицом судебных исков на пятьдесят миллионов долларов он смог добиться, что его призвали виновным только в трех случаях почтового мошенничества, и был приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения (вместо восьмидесяти лет, как первоначально предложило «большое жюри») и к штрафу в три тысячи долларов. Пятнадцать лет каким-то непостижимым образом превратились в восемнадцать месяцев, отсидев которые он уже через год снова оказался на скамье подсудимых — на этот раз за мошеннические операции с золотом.
   Большие умы мыслят схоже, и пока предприимчивый Гарольд Голдстейн отсиживал свое в Беверли Хиллз, в ста милях южнее, в Сан-Диего, его знамя уже держали надежные руки.
   Говорят, что в Сан-Диего лучший климат во всех Соединенных Штатах. В зависимости от системы подсчет населения Сан-Диего иногда оказывается восьмым по величине городом Америки. Это прежде всего морской город. Огромная военно-морская база оказывает решающее влияние на все сферы городской жизни. Но это еще и процветающий курорт с великолепными пляжами и большим количеством площадок для гольфа на душу населения, чем какая-либо другая местность в США.
   Когда в 1979 году Джерри Доминелли появился здесь, ему было тридцать восемь лет. Предыдущие годы он провел, кочуя по различным брокерским офисам, где не оставил о себе особо ярких воспоминаний.
   Нэнси Гувер была на три года старше и тоже было брокером. Она работала в офисе «Ла Джола» компании «Бах», где и познакомилась с Доминелли. Они полюбили друг друга, организовали ее развод и вместе занялись бизнесом.
   Он снимал офис в подвале мексиканского ресторане, а она вела в «Бах» торговые операции для его клиентов.
   Они называли себя консультантами по товарным операциям, а свою компанию — «Дж. Дэвид эпд К°».
   Чтобы залучить клиентов, которые делали бы вклад на брокерские счета, Доминелли начал активно рекламировать свои способности. Он заявлял, что в 1977 год превратил пять тысяч долларов в пятьдесят. А в следующем году сделал из десяти тысяч долларов — восемьдесят четыре тысячи. А еще через год пятнадцать тысяч якобы обернулись тридцатью девятью.
   Понемногу стали появляться клиенты, и он получил первые несколько счетов. Но ничего из ряда вон выходящего не происходило до тех пор, пока Доминелли не познакомился с одним автором, работавшим над книгой о товарных операциях. Доминелли наговорил ему с три короба о своих выдающихся достижениях, автор поверил и включил в книгу рассказ о его успехах (без упоминания имени).
   Внезапно все пришло в движение.
   Вкладчики стремились узнать, кто он такой (что им удивительно легко удавалось), и вкладывали деньги в его компанию.
   Деньги полились рекой. На офисы, дома и машины были истрачены миллионы. Человек, написавший книгу и назвавший Доминелли гением, попал в совет директор компании «Дж. Дэвид энд К°». Доминелли открыл дочерние предприятия и создал сеть внештатных торговых агентов, которые искали для него клиентов, получая за это большие комиссионные.
   На протяжении более трех лет подряд он заявлял, что получает годовую прибыль 40-50%.
   В 1982 году Доминелли обратил взоры на Лондон.
   «Дж. Дэвид бэнкинг корпорэйшн» открыла офис в здании «Плантэйшн хаус» на Фенчерч-стрит, в самом сердце Сити. Доминелли рассчитывал, что такой солидный адрес привлечет к нему английских вкладчиков, мечтающих разделить с ним его впечатляющие трехлетние достижения в области прибылей. Но «Бэнк оф Ингленд» почуял неладное. У обитателей Треднидл-стрит нет никакого чувства юмора по отношению к компаниям, которые, не являясь банками, выдают себя за таковые. Банк выпустил недвусмысленное указание о прекращении и недопущении впредь незаконного использования компанией «Дж. Дэвид бэнкинг корпорэйшн» в своем названии слов, подразумевающих, что она является банком или траст-компанией.
   Не теряя времени даром, Доминелли сменил название на «Дж. Дэвид интернэшнл».
   Прикрывшись этим названием, он подал заявление на членство в лондонской бирже по срочным финансовым сделкам, но ему было отказано. Это выглядело странным, потому что в то время биржа сама активно искала новых членов. Через год он попытался купить там место за шестьдесят пять тысяч фунтов стерлингов и снова получил отказ. По регламенту биржа имеет право отказывать в членстве, если есть причины полагать, что кандидат не обладает достаточным опытом, безупречной репутацией или необходимыми средствами. Биржа так и не объяснила, почему она дважды отвергла Доминелли, но вполне вероятно, что они получили соответствующие рекомендации из «Бэнк оф Ингленд». Такое вмешательство не является чем-то необычным, но, как правило, осуществляется только в самых крайних случаях.
   Этот случай был именно таким.
   В 1984 году хорошие дни кончились. Произошло то, что обычно происходит со всеми подобными мошенниками. Вопреки заверениям Доминелли и его сверкающим рекламным брошюрам, сулившим огромные прибыли от рискованных вкладов, он в действительности вообще не проводил никаких деловых операций. Он просто тратил деньги на себя и весьма неохотно платил тем клиентам, которые настоятельно требовали закрыть их счета. Когда деньги перестали поступать, ему стало нечем платить. Банки отказывались принимать его чеки. Прошел слух, что у Доминелли появились проблемы. Кредиторы требовали свои деньги. Он не мог им заплатить. Пришли полицейские и закрыли его лавочку.
   Джерри Дэвид Доминелли, человек, в чьем полном распоряжении было шестьдесят миллионов долларов чужих денег, полностью разорился.
   21 марта 1985 года он признал себя виновным в двух случаях почтового мошенничества, в одном случае злостного банкротства и в одном случае уклонения от уплаты налогов, выразившегося в том, что он не смог уплатить налоги на сумму 10,7 миллиона долларов.

Глен Маккарти — король уайлдкэттеров

   У каждого есть свой звездный час.
   Для Глена Маккарти он наступил в 1949 году.
   Этот грубоватый, рослый, сильно пьющий парень с черными вьющимися волосами и тонкими усиками был тогда немного похож на Эррола Флинна.
   Или, может быть, на тех речных бродяг из голливудских фильмов тридцатых годов. Ему был всего сорок один год, когда на его счету числось шестьдесят миллионов долларов и весь Техас называл его «королем уайлдкэттеров».
   Но он захотел стать еще и гостиничным королем.
   Он выбрал место в нескольких милях от Хьюстона. Все говорили, что строить так далеко от города — безумие. Но он вовсе не был безумцем — он понимал, что рано или поздно город сюда доберется.
   Отель был заложен в день Св. Патрика14 в 1946 году. В качестве почетных гостей при закладке присутствовали сам Глен Маккарти и актер Пэт О'Брайен.
   А теперь день Св. Патрика три года спустя.
   Отель называется «Трилистник»15.
   «Одно из самых роскошных зданий за всю историю гостиничного бизнеса», — писал журнал «Лайф».
   Восемнадцать этажей. 1176 номеров. Здание спланировано так, что на каждом этаже есть по шесть угловых номеров, потому что большинство людей предпочитают угловые комнаты.
   Этот отель навсегда изменил облик Хьюстона.
   Маккарти чрезвычайно гордится своим ирландским происхождением, и поэтому «Трилистник» декорирован шестьдесятью тремя оттенками зеленого цвета. Для ночного освещения отеля снаружи установлены зеленые прожекторы, а при регистрации гостей используются зеленые чернила.
   Поскольку это «Трилистник», а «Трилистник» — это Маккарти, все здесь должно быть самое лучшее; Вокруг должны быть великолепные газоны, поэтому, когда местная компания отказывается продать необходимое количество травы, потому что это весь их запас, Маккарти покупает всю компанию. Гости должны иметь максимальный комфорт, поэтому он устанавливает кондиционеры в каждом номере (большая редкость по тем временам). Кроме того, во всех номерах стоят телевизоры — и это задолго до того, как телевизор стал принадлежностью каждого дома. Чай подается в холле, обшитом двадцатью двумя футами бразильского красного дерева, где в углу негромко играет струнный квартет. В ресторане — французская кухня, а это означает, что филе миньон стоит одиннадцать долларов, тогда как во многих ресторанах можно было заказать филе с гарниром по стандартной цене — два с половиной доллара. Плавательный бассейн длиной 165 футов выполнен в форме лиры. Танцевальный зал на полторы тысячи человек. Колонны из импортного розового мрамора. На двери каждого номера — мелодичный электрический звонок. Банные полотенца 50-30 дюймов — самые большие в мире. А в ночном клубе ведут программу такие знаменитости, как Эдгар Берген (отец Кэндайса) и Дороти Ламур.
   Внизу расположен частный клуб Маккарти «Корк клаб», которому предстоит стать одним из лучших клубов в стране. Что-то вроде того места, где Дж. Ар. Ивинг в часы ленча постоянно натыкался на Клиффа Барнса и куда они оба приходили заключить сделку, выпить бурбона или разлитой в бутылки родниковой воды. Разница только в том, что вступительный взнос в «Корк клаб», названный в честь графства Корк, а не в честь того, чем закупориваются бутылки для шампанского16, составляет астрономическую сумму — пятьсот долларов, а членский взнос — пятнадцать долларов в месяц. Неслыханно. К 1950 году и вступительный взнос, и членские взносы удвоятся, а список членов клуба будет включать более восьми человек.