Страница:
Я вспомнил, как на выпускном вечере в гимназии выступил отец нашего одноклассника, директор выставочного комплекса "Ленэкспо". "Пока в ваших мозгах не царят кино, вино и домино, вам есть куда стремиться, -- сказал он. -- Как только эта троица овладеет вашими умами, можете ставить на себе крест!" Я навсегда запомнил эти его слова.
А потом, уже после всего случившегося с моими старшими, я нашел в бумагах, оставшихся от деда, материного отца, такое вот стихотворение:
Приятель четверть века
мечтал лишь об одном:
Как кошку он с порога
запустит в новый дом.
Мотаясь меж чужих, казённых стен
Был крепко взят мечтой такой он в плен...
И вот настал однажды
благословенный час,
Когда на новоселье
он пригласил всех нас.
Так принято давно в народе нашем --
С времён, как пили квас и ели кашу...
Звучали тосты громко,
звенели стаканы.
И наконец на кухню
курить явились мы.
Ведь знают и сатрапы, и поэты:
Ну что за кайф в пиру без сигареты?..
Сказал приятель грустно,
"памирину" смоля:
"Ну вот, сбылось... Но дальше
жить незачем, друзья!"
Я понял из беседы той отлично:
Мечта всегда должна быть безграничной...
А друг мой -- что?.. Давно уже
его меж нами нет.
Он в собственной квартире
сгорел за восемь лет.
Мне не дает покоя
одна мыслишка -- что
С мечтою о квартире
он прожил бы все сто...
Эти корявые строки как нельзя точно отражали то, что обязательно должно присутствовать в жизни каждого человека. Надо полагать, деда мучила проблема бессмысленности собственной жизни. Я много раз пытался понять, в чем же он видел эту бессмысленность. Увы, когда он был жив, подобные проблемы были от меня бесконечно далеки, а все и всех вокруг я воспринимал как данность. Проблемой же была моя невезучесть, да и ту я вовсе не воспринимал как беду. А потом случилось то, что случилось...
Нет, у человека обязательно должна быть в жизни мечта, и достигая ее, он должен видеть впереди следующую. Сейчас моя мечта -- заработать репутацию опытного и удачливого частного детектива, и ради такой задачи стоит выползать по утрам из кровати...
Кстати, повзрослев, я много думал о своих дедах и бабках. Меня очень интересовало, почему это поколение молчаливо согласилось с разрушением созданной предками страны. Почему, хлебнув свободы, а вернее воли, они с такой легкостью забыли не только церковные заповеди, но и кодекс строителя коммунизма, по которому их когда-то пытались воспитывать, и принялись покупать и продавать все и вся -- от родной земли до собственной души? Что случилось с коллективным бессознательным, если ложь и порок сделались для людей истиной и добродеянием?
Нет, конечно, я ни в коей мере не осуждаю их -- кто я такой, чтобы осуждать своих предков? -- но это по их вине мы по сю пору расхлебываем кровавую солянку, которую они варили в течение двадцатого века.
А с другой стороны, как они сумели воспитать своих детей и внуков менее продажными, чем были сами?
Ладно, вернемся к нашим баранам... Полагаю, лучше всего будет просто встретиться с господином Чертковым нос к носу и задать ему прямой вопрос. Что я и сделаю рано или поздно, но скорее поздно, потому что мне могут навешать лапши на уши, а хотелось бы все-таки узнать, кто и почему приставил ко мне этого сыскаря.
Тут ко мне явилась очередная удачная идея.
Я вышел в приемную.
Катя болтала с кем-то по видеофону, но сразу поняла, что я появился перед нею не просто так, и, сказав: "Ладно, дорогая, я потом позвоню", повесила трубку.
-- У тебя дома дела есть?
-- Да. Вечером стирку собиралась затеять.
-- А Иван Иваныч наш на месте?
-- Разумеется. Постиран и отутюжен.
Иваном Иванычем мы называли запасной костюм, который иногда очень необходим, если надо заниматься слежкой. Или уходить от нее. К костюму прилагались накладные усы и борода, а также очки с обычными стеклами.
-- Думаю, тебе самое время отправляться домой, -- сказал я. -- Затевай стирку. И машину забери, она мне не нужна.
Катя лишних вопросов задавать не стала. Выключила консоль, собралась и исчезла за дверью.
Я подошел к окну, приоткрыл форточку и стал наблюдать за "ауди". Вскоре наша "забава" выкатила со стоянки и умчалась в сторону дома. "Ауди" осталась на месте -- поскольку стекла у нашей машины не тонированные, соглядатаю не составило трудов заметить, что меня в машине нет.
Потом я поменял костюм, приклеил усы, переложил содержимое карманов. Оставалось не забыть очки и мобильник.
Я поставил офис на сигнализацию, закрыл двери и подошел к охраннику.
-- Слушай, Володь... Меня тут, возможно, спрашивать будут. Такой невысокий тип, с усиками. А может, и без усиков.
Вовец, глядя на мои усы, понимающе кивнул.
-- Я не знаю, как он представится. Скажи ему, пожалуйста, что я уже минут двадцать как ушел.
Вовец снова кивнул, взглянул на часы.
-- Нет. -- Я мотнул головой. -- Реальное время не имеет никакого значения. Во сколько бы он к тебе не притащился, скажи, что я минут двадцать как ушел. И добавь, что никуда не торопился. По-видимому, работа на сегодня закончилась. Можешь даже намекнуть, что я без жены куда-то отправился.
Вовец усмехнулся:
-- Сделаю, Макс. Как скажешь.
-- Вот и отлично! А как он в лифте укатит, звякни мне. Только не домой, а на мобилу.
У Вовца, как и у сменщика его, Мишани, были номера всех арендаторов этажа.
-- Бу сде, Макс! Позвоню обязательно. Не беспокойся!
Мы с ним распрощались, я спустился вниз и через второй этаж прошел в кафе, а из него через служебный выход проследовал на улочку, пересекающую проспект КИМа. В общем, через пару минут я уже посиживал на скамеечке в ста метрах от песочной "ауди", а хозяин ее, господин Андриан Чертков, даже и не подозревал об этом.
Ждать пришлось долго, почти час.
Наконец господин Чертков забеспокоился. Выбрался из машины, отправился в Вавилонскую башню. Без документов его охрана хрен пропустит. Так что ему придется показать какую-то ксиву. А завтра мы узнаем, кто приходил, даже если он скажет, что не в агентство "Макмез" пожаловал. Охранники четко запишут, в каком часу пожаловал клиент на двадцать шестой этаж Вавилонской башни.
Я глянул на часы. Было без пяти семь.
Я оторвал задницу от скамеечки, свернул газетку и принялся ловить машину. Такси пропускал мимо, они слишком яркие, и глаз профессионала из агентства "Буряк и партнеры" одну и ту же мелькающую позади желтую тачку непременно заметит. По КИМа в это время движение едва ли не такое же плотное, как по Невскому, так что уже через две минуты я сидел в старенькой "ладе" пятнадцатой модели.
-- Куда едем? -- спросил водила, седобородый мужичок лет пятидесяти с наколкой в виде якоря на правой руке.
-- Слушай, командир... Тут такое дело... -- Я напустил на физиономию суровость. -- Хочу проследить хахаля, с которым половина наставляет мне рога.
-- Ого! -- сказал водила. -- Проследить такого -- святое дело!
-- Вот его машина стоит. -- Я кивнул в сторону песочной "ауди". -- Сейчас он должен появиться. Если ты, конечно, располагаешь временем...
Седобородый смотрел на меня задумчиво, и я тут же достал из портмоне хрустящую бумажку, выразительно пошуршал ею. Задумчивое лицо водилы сделалось решительным.
-- А поехали! -- сказал он. -- У отставного моремана нет таких дел, которые нельзя перенести на завтра.
Запел битлами мобильник. Я нажал кнопку. Это был Вовец.
-- Все сказано, как договорились, -- доложил он. -- Клиент пожелал нанять тебя на работу, обещал вернуться завтра. Только что покатил вниз.
-- Спасибо! -- Я выключил мобильник и глянул на водилу. -- Сейчас хахаль объявится.
-- Разведка работает. -- Водила понимающе улыбнулся. И тут же стал мрачным, как дождливый ноябрьский день. -- Суки они все! Моя вот тоже, чувствую, на сторону бегает. Раньше жарил ее через ночь, ну и люб был. А теперь, понимаешь, мне так часто уже не надо. Впрочем, сам во всем виноват. Дурак был, на пятнадцать лет моложе себя взял прошмандовку. Ей-то сейчас самая охота, только подавай.
Великая штука -- мужская солидарность!.. У женщин такого не бывает, потому что каждая из них -- сама по себе, у каждой свой интерес. Ножку друг другу в любой момент подставят, даже те, что подругами зовутся.
Филер вышел из Вавилонской башни, глянул по сторонам, неспешно перешел дорогу и сел в кабину "ауди".
-- Сразу не дергайся, командир, -- предупредил я.
-- Не трынди, парень, сам все понимаю!
Он тронул "ладу", когда соглядатай проехал метров пятьдесят и между нами затесались три машины. Надо сказать, что мореман справлялся со своей старушкой не хуже, чем с ракетным катером (или на чем он там ходил по морю?). Манера вождения у него была агрессивной, и он менял ряды со стопроцентной точностью движения, так, что у подрезаемого не возникало ни малейшего сомнения в его праве подрезать. Впрочем, пару раз я заметил, что правило трех дэ (дай дорогу дураку!) для него столь же священно, как и для меня.
Одновременно он умудрялся без умолку рассказывать о своем семейном житье-бытье, а мне оставалось пересыпать его речь междометиями, и ему хватало такого внимания за глаза.
Так мы переползли через Тучков мост, повернули налево, прокатили мимо стадиона "Петровский" и дворца спорта хоккейной команды СКА, в котором я провел не одну сотню тренировок и не один десяток матчей. Я, было, подумал, что соглядатай катит на Каменный остров и дальше в северную часть города, но он, доехав до конца набережной, повернул не направо, а налево, перевалил мостик через Ждановку. На этом маневре мы от него отстали, поскольку пришлось пропустить несколько встречных машин -- что такое левый поворот в час пик, всякий знает.
Я испугался, что мы "ауди" упустим, поскольку за мостом у соглядатая было три варианта дальнейшего пути и возможность увеличить скорость и уйти от нас в обратном направлении, снова к Тучкову мосту, но, во-первых, он нас не вычислил, а во-вторых, ехать ему оставалось совсем недолго. Когда он свернул направо, я вдруг понял, что целью его является центральный яхт-клуб. Тут мы тоже сумели наконец переехать мостик и тоже свернули на Петровский проспект. Далеко ехать по нему не потребовалось. Соглядатай загонял машину на автостоянку яхт-клуба, и все с ним было ясно. За автостоянкой частоколом торчали спички яхтенных мачт, а за ними садилось в Маркизову Лужу вечернее солнце.
-- Твоя половина на яхте ходит? -- спросил мореман.
Я фыркнул:
-- Да она лужи во дворе боится!
-- Значит, застукать их тебе не удастся.
Я согласно кивнул:
-- Да, номер не прошел... Ладно, разворачиваемся и назад.
Я попросил его высадить меня в конце проспекта, расплатился и выбрался из машины.
-- Да наваляй ты ей по бокам! -- крикнул мореман мне на прощанье. -- И жарь почаще во всех позах! -- Он укатил.
А я пошел к Петровскому парку, по аллеям которого мы, бывало, бегали тренировочные кроссы.
Мне было ясно, что соглядатай не кинулся в панике разыскивать, куда я исчез, а значит слежка за мной была вовсе не пожарной задачей, до утра он не ждал от меня никаких неожиданностей, и вообще, похоже, после окончания рабочего времени я не особенно его и интересовал.
Ну и хрен с ним!
Я дошел до парка и двинулся по аллее, вдыхая аромат приближающейся осени. На скамеечках сидели пенсионеры, подпирая тросточками морщинистые подбородки. Они провожали меня взглядами, завидуя моей молодости и энергии. Потом я прошел мимо парочки. Эти меня даже не заметили, увлеченные друг другом. Я остановился и оглянулся. Ноль внимания, фунт презрения!..
Я зашагал дальше, ощущая замирание в сердце, потому что несколькими мгновениями ранее, когда я смотрел на парочку, где-то в самой глубине моего мозга родилась неясная мысль, и я никак не мог ухватить ее за кончик.
Зазвучала в кармане битловская "О дорогая!".
Я вытащил мобильник. Звонила Марьяна.
-- Да, лоханка!
-- Привет, кусок!
-- Привет!
-- Готовь на завтра свободный вечерок в кабактерии. Кажется, мне будет чего тебе рассказать.
-- А сегодня не можешь?
-- Нет, начальник, я должна убедиться, что это не пурга. Короче, завтра я тебе еще позвоню.
В общем-то, такому агенту надо врезать по первое число. Чтобы не пускал волну раньше времени. Но другого у меня все равно нет, а эта, бог даст, научится...
-- Хорошо, -- смиренно сказал я. -- Вечерок твой.
-- Клевяк без банданы! -- Марьяна отключилась.
А я вышел на набережную и поймал машину. Смутная мысль по-прежнему бродила в моем мозгу, и я по-прежнему не мог поймать ее, но мне уже было ясно, чем я займусь завтра.
Когда я заявился домой, Катя занималась стиркой. Видимо, на моей физиономии было многое написано, потому что она сказала:
-- Похоже, время было не потеряно зря?
-- Еще бы! -- отозвался я. -- Жрать хочу, как собака!
После ужина я завалился на диван и решил посмотреть ТВ. Передавали новости из Закавказья и с Марса, и обе эти географические точки были от меня равно далеки. Как облака от земляного червя...
31
32
А потом, уже после всего случившегося с моими старшими, я нашел в бумагах, оставшихся от деда, материного отца, такое вот стихотворение:
Приятель четверть века
мечтал лишь об одном:
Как кошку он с порога
запустит в новый дом.
Мотаясь меж чужих, казённых стен
Был крепко взят мечтой такой он в плен...
И вот настал однажды
благословенный час,
Когда на новоселье
он пригласил всех нас.
Так принято давно в народе нашем --
С времён, как пили квас и ели кашу...
Звучали тосты громко,
звенели стаканы.
И наконец на кухню
курить явились мы.
Ведь знают и сатрапы, и поэты:
Ну что за кайф в пиру без сигареты?..
Сказал приятель грустно,
"памирину" смоля:
"Ну вот, сбылось... Но дальше
жить незачем, друзья!"
Я понял из беседы той отлично:
Мечта всегда должна быть безграничной...
А друг мой -- что?.. Давно уже
его меж нами нет.
Он в собственной квартире
сгорел за восемь лет.
Мне не дает покоя
одна мыслишка -- что
С мечтою о квартире
он прожил бы все сто...
Эти корявые строки как нельзя точно отражали то, что обязательно должно присутствовать в жизни каждого человека. Надо полагать, деда мучила проблема бессмысленности собственной жизни. Я много раз пытался понять, в чем же он видел эту бессмысленность. Увы, когда он был жив, подобные проблемы были от меня бесконечно далеки, а все и всех вокруг я воспринимал как данность. Проблемой же была моя невезучесть, да и ту я вовсе не воспринимал как беду. А потом случилось то, что случилось...
Нет, у человека обязательно должна быть в жизни мечта, и достигая ее, он должен видеть впереди следующую. Сейчас моя мечта -- заработать репутацию опытного и удачливого частного детектива, и ради такой задачи стоит выползать по утрам из кровати...
Кстати, повзрослев, я много думал о своих дедах и бабках. Меня очень интересовало, почему это поколение молчаливо согласилось с разрушением созданной предками страны. Почему, хлебнув свободы, а вернее воли, они с такой легкостью забыли не только церковные заповеди, но и кодекс строителя коммунизма, по которому их когда-то пытались воспитывать, и принялись покупать и продавать все и вся -- от родной земли до собственной души? Что случилось с коллективным бессознательным, если ложь и порок сделались для людей истиной и добродеянием?
Нет, конечно, я ни в коей мере не осуждаю их -- кто я такой, чтобы осуждать своих предков? -- но это по их вине мы по сю пору расхлебываем кровавую солянку, которую они варили в течение двадцатого века.
А с другой стороны, как они сумели воспитать своих детей и внуков менее продажными, чем были сами?
Ладно, вернемся к нашим баранам... Полагаю, лучше всего будет просто встретиться с господином Чертковым нос к носу и задать ему прямой вопрос. Что я и сделаю рано или поздно, но скорее поздно, потому что мне могут навешать лапши на уши, а хотелось бы все-таки узнать, кто и почему приставил ко мне этого сыскаря.
Тут ко мне явилась очередная удачная идея.
Я вышел в приемную.
Катя болтала с кем-то по видеофону, но сразу поняла, что я появился перед нею не просто так, и, сказав: "Ладно, дорогая, я потом позвоню", повесила трубку.
-- У тебя дома дела есть?
-- Да. Вечером стирку собиралась затеять.
-- А Иван Иваныч наш на месте?
-- Разумеется. Постиран и отутюжен.
Иваном Иванычем мы называли запасной костюм, который иногда очень необходим, если надо заниматься слежкой. Или уходить от нее. К костюму прилагались накладные усы и борода, а также очки с обычными стеклами.
-- Думаю, тебе самое время отправляться домой, -- сказал я. -- Затевай стирку. И машину забери, она мне не нужна.
Катя лишних вопросов задавать не стала. Выключила консоль, собралась и исчезла за дверью.
Я подошел к окну, приоткрыл форточку и стал наблюдать за "ауди". Вскоре наша "забава" выкатила со стоянки и умчалась в сторону дома. "Ауди" осталась на месте -- поскольку стекла у нашей машины не тонированные, соглядатаю не составило трудов заметить, что меня в машине нет.
Потом я поменял костюм, приклеил усы, переложил содержимое карманов. Оставалось не забыть очки и мобильник.
Я поставил офис на сигнализацию, закрыл двери и подошел к охраннику.
-- Слушай, Володь... Меня тут, возможно, спрашивать будут. Такой невысокий тип, с усиками. А может, и без усиков.
Вовец, глядя на мои усы, понимающе кивнул.
-- Я не знаю, как он представится. Скажи ему, пожалуйста, что я уже минут двадцать как ушел.
Вовец снова кивнул, взглянул на часы.
-- Нет. -- Я мотнул головой. -- Реальное время не имеет никакого значения. Во сколько бы он к тебе не притащился, скажи, что я минут двадцать как ушел. И добавь, что никуда не торопился. По-видимому, работа на сегодня закончилась. Можешь даже намекнуть, что я без жены куда-то отправился.
Вовец усмехнулся:
-- Сделаю, Макс. Как скажешь.
-- Вот и отлично! А как он в лифте укатит, звякни мне. Только не домой, а на мобилу.
У Вовца, как и у сменщика его, Мишани, были номера всех арендаторов этажа.
-- Бу сде, Макс! Позвоню обязательно. Не беспокойся!
Мы с ним распрощались, я спустился вниз и через второй этаж прошел в кафе, а из него через служебный выход проследовал на улочку, пересекающую проспект КИМа. В общем, через пару минут я уже посиживал на скамеечке в ста метрах от песочной "ауди", а хозяин ее, господин Андриан Чертков, даже и не подозревал об этом.
Ждать пришлось долго, почти час.
Наконец господин Чертков забеспокоился. Выбрался из машины, отправился в Вавилонскую башню. Без документов его охрана хрен пропустит. Так что ему придется показать какую-то ксиву. А завтра мы узнаем, кто приходил, даже если он скажет, что не в агентство "Макмез" пожаловал. Охранники четко запишут, в каком часу пожаловал клиент на двадцать шестой этаж Вавилонской башни.
Я глянул на часы. Было без пяти семь.
Я оторвал задницу от скамеечки, свернул газетку и принялся ловить машину. Такси пропускал мимо, они слишком яркие, и глаз профессионала из агентства "Буряк и партнеры" одну и ту же мелькающую позади желтую тачку непременно заметит. По КИМа в это время движение едва ли не такое же плотное, как по Невскому, так что уже через две минуты я сидел в старенькой "ладе" пятнадцатой модели.
-- Куда едем? -- спросил водила, седобородый мужичок лет пятидесяти с наколкой в виде якоря на правой руке.
-- Слушай, командир... Тут такое дело... -- Я напустил на физиономию суровость. -- Хочу проследить хахаля, с которым половина наставляет мне рога.
-- Ого! -- сказал водила. -- Проследить такого -- святое дело!
-- Вот его машина стоит. -- Я кивнул в сторону песочной "ауди". -- Сейчас он должен появиться. Если ты, конечно, располагаешь временем...
Седобородый смотрел на меня задумчиво, и я тут же достал из портмоне хрустящую бумажку, выразительно пошуршал ею. Задумчивое лицо водилы сделалось решительным.
-- А поехали! -- сказал он. -- У отставного моремана нет таких дел, которые нельзя перенести на завтра.
Запел битлами мобильник. Я нажал кнопку. Это был Вовец.
-- Все сказано, как договорились, -- доложил он. -- Клиент пожелал нанять тебя на работу, обещал вернуться завтра. Только что покатил вниз.
-- Спасибо! -- Я выключил мобильник и глянул на водилу. -- Сейчас хахаль объявится.
-- Разведка работает. -- Водила понимающе улыбнулся. И тут же стал мрачным, как дождливый ноябрьский день. -- Суки они все! Моя вот тоже, чувствую, на сторону бегает. Раньше жарил ее через ночь, ну и люб был. А теперь, понимаешь, мне так часто уже не надо. Впрочем, сам во всем виноват. Дурак был, на пятнадцать лет моложе себя взял прошмандовку. Ей-то сейчас самая охота, только подавай.
Великая штука -- мужская солидарность!.. У женщин такого не бывает, потому что каждая из них -- сама по себе, у каждой свой интерес. Ножку друг другу в любой момент подставят, даже те, что подругами зовутся.
Филер вышел из Вавилонской башни, глянул по сторонам, неспешно перешел дорогу и сел в кабину "ауди".
-- Сразу не дергайся, командир, -- предупредил я.
-- Не трынди, парень, сам все понимаю!
Он тронул "ладу", когда соглядатай проехал метров пятьдесят и между нами затесались три машины. Надо сказать, что мореман справлялся со своей старушкой не хуже, чем с ракетным катером (или на чем он там ходил по морю?). Манера вождения у него была агрессивной, и он менял ряды со стопроцентной точностью движения, так, что у подрезаемого не возникало ни малейшего сомнения в его праве подрезать. Впрочем, пару раз я заметил, что правило трех дэ (дай дорогу дураку!) для него столь же священно, как и для меня.
Одновременно он умудрялся без умолку рассказывать о своем семейном житье-бытье, а мне оставалось пересыпать его речь междометиями, и ему хватало такого внимания за глаза.
Так мы переползли через Тучков мост, повернули налево, прокатили мимо стадиона "Петровский" и дворца спорта хоккейной команды СКА, в котором я провел не одну сотню тренировок и не один десяток матчей. Я, было, подумал, что соглядатай катит на Каменный остров и дальше в северную часть города, но он, доехав до конца набережной, повернул не направо, а налево, перевалил мостик через Ждановку. На этом маневре мы от него отстали, поскольку пришлось пропустить несколько встречных машин -- что такое левый поворот в час пик, всякий знает.
Я испугался, что мы "ауди" упустим, поскольку за мостом у соглядатая было три варианта дальнейшего пути и возможность увеличить скорость и уйти от нас в обратном направлении, снова к Тучкову мосту, но, во-первых, он нас не вычислил, а во-вторых, ехать ему оставалось совсем недолго. Когда он свернул направо, я вдруг понял, что целью его является центральный яхт-клуб. Тут мы тоже сумели наконец переехать мостик и тоже свернули на Петровский проспект. Далеко ехать по нему не потребовалось. Соглядатай загонял машину на автостоянку яхт-клуба, и все с ним было ясно. За автостоянкой частоколом торчали спички яхтенных мачт, а за ними садилось в Маркизову Лужу вечернее солнце.
-- Твоя половина на яхте ходит? -- спросил мореман.
Я фыркнул:
-- Да она лужи во дворе боится!
-- Значит, застукать их тебе не удастся.
Я согласно кивнул:
-- Да, номер не прошел... Ладно, разворачиваемся и назад.
Я попросил его высадить меня в конце проспекта, расплатился и выбрался из машины.
-- Да наваляй ты ей по бокам! -- крикнул мореман мне на прощанье. -- И жарь почаще во всех позах! -- Он укатил.
А я пошел к Петровскому парку, по аллеям которого мы, бывало, бегали тренировочные кроссы.
Мне было ясно, что соглядатай не кинулся в панике разыскивать, куда я исчез, а значит слежка за мной была вовсе не пожарной задачей, до утра он не ждал от меня никаких неожиданностей, и вообще, похоже, после окончания рабочего времени я не особенно его и интересовал.
Ну и хрен с ним!
Я дошел до парка и двинулся по аллее, вдыхая аромат приближающейся осени. На скамеечках сидели пенсионеры, подпирая тросточками морщинистые подбородки. Они провожали меня взглядами, завидуя моей молодости и энергии. Потом я прошел мимо парочки. Эти меня даже не заметили, увлеченные друг другом. Я остановился и оглянулся. Ноль внимания, фунт презрения!..
Я зашагал дальше, ощущая замирание в сердце, потому что несколькими мгновениями ранее, когда я смотрел на парочку, где-то в самой глубине моего мозга родилась неясная мысль, и я никак не мог ухватить ее за кончик.
Зазвучала в кармане битловская "О дорогая!".
Я вытащил мобильник. Звонила Марьяна.
-- Да, лоханка!
-- Привет, кусок!
-- Привет!
-- Готовь на завтра свободный вечерок в кабактерии. Кажется, мне будет чего тебе рассказать.
-- А сегодня не можешь?
-- Нет, начальник, я должна убедиться, что это не пурга. Короче, завтра я тебе еще позвоню.
В общем-то, такому агенту надо врезать по первое число. Чтобы не пускал волну раньше времени. Но другого у меня все равно нет, а эта, бог даст, научится...
-- Хорошо, -- смиренно сказал я. -- Вечерок твой.
-- Клевяк без банданы! -- Марьяна отключилась.
А я вышел на набережную и поймал машину. Смутная мысль по-прежнему бродила в моем мозгу, и я по-прежнему не мог поймать ее, но мне уже было ясно, чем я займусь завтра.
Когда я заявился домой, Катя занималась стиркой. Видимо, на моей физиономии было многое написано, потому что она сказала:
-- Похоже, время было не потеряно зря?
-- Еще бы! -- отозвался я. -- Жрать хочу, как собака!
После ужина я завалился на диван и решил посмотреть ТВ. Передавали новости из Закавказья и с Марса, и обе эти географические точки были от меня равно далеки. Как облака от земляного червя...
31
Обычно меня будит Катя. Либо, если я занимался ночной слежкой и потому встаю после начала рабочего дня, -- будильник известной фразой "Не спи, странник!" с добавлением цитаты из Ивана Ефремова.
Но этой ночью меня разбудил не Ефремов, а битлы -- все той же композицией "О дорогая".
Я схватил телефон с тумбочки, слетел с кровати и выскочил в коридор, чтобы не разбудить Катю.
Звонили с мобильника, принадлежащего Константинову.
Я прикрыл дверь в спальню и отозвался:
-- Слушаю вас, Антон!
-- Извините, Макс, за ночной звонок, но дело не терпит отлагательства. Минуту назад мне сообщили из дорожной инспекции, что на седьмом километре шоссе "Сертолово -- Агалатово" в автомобильной аварии разбился Георгий Карачаров.
-- Как Карачаров? Вы хотели сказать -- Громадин...
В трубке послышался легкий смешок.
-- Нет, Макс. Я хотел сказать -- Карачаров.
-- Но почему Карачаров? -- Я никак не мог собрать мысли в кучу.
-- Вы наверное еще спите... Просыпайтесь! Я еду туда. Вы не желаете побывать на месте аварии?
Я тут же проснулся, а во мне проснулся Арчи Гудвин. Он весьма желал посмотреть на аварию. Места были ему знакомыми -- именно там в прошлом году я тайно встречался с журналистом Сергеем Баклановым, убитым позже людьми Раскатова-Поливанова.
Скрипнула дверь. Из спальни высунулась заспанная Катя:
-- Что случилось?
-- Ничего особенного. Спи. Я должен удрать на пару-тройку часиков.
Она зевнула, прижалась ко мне теплой грудью:
-- Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.
-- Буду, буду. Иди спать.
Катя скрылась в спальне.
А я быстренько оделся, сбегал в кабинет и достал из ящика стола "бекас". Пристроил кобуру под левую мышку, накинул на плечи куртку, спрятавшую оружие от посторонних глаз, спустился в гараж и вывел "забаву" наружу. Охранник у шлагбаума выглядел слегка раздраженным (была как-никак половина второго ночи), однако привычно отдал мне честь и пожелал счастливого пути весьма и весьма любезным тоном. Я достал сигареты и закурил. Соглядатая в свете фонарей поблизости не наблюдалось -- он либо еще катался на яхте, либо спал в родимом доме. Впрочем, даже торчи он у меня на хвосте, это бы ничего не меняло.
Движение по улицам в ночном режиме отличается от дневного -- приходится быть настороже при подъезде к перекресткам, ибо есть безголовые типы, для которых нет ничего заманчивее в жизни, чем прокатиться с ветерком, не обращая внимания на знаки и сигналы светофоров. Тем не менее, катил я быстро и доехал до места аварии за пятьдесят минут.
Место аварии найти было нетрудно -- вдоль обочины там стояло несколько машин с горящими фарами. Я пристроился за последней, выключил зажигание и выбрался наружу. Зябко поежился: тут было попрохладней, чем в городе.
Мною тут же заинтересовался кто-то из представителей закона:
-- Гражданин, здесь не надо останавливаться, не цирк.
Пришлось сослаться на Константинова. Его тут знали -- мент сразу же от меня отстал.
-- А где сам Антон Иванович?
Его тут знали даже по имени-отчеству -- мент махнул в сторону освещенного фонарями пространства, окружавшего толстенную сосну. Ствол был изрядно ободран. Белая щепа в неверном свете напомнила мне расхристанные по траве мозги неведомого гиганта -- весьма неожиданный образ.
Под сосной дымились обгорелые останки автомобиля. Я не сразу узнал марку. Но потом разобрался -- "рено". Чуть в стороне на носилках покоился застегнутый на молнию пластиковый мешок для перевозки трупов. Пахло остро и неприятно.
Константинов заметил меня первым. Приблизился, мы обменялись рукопожатиями и отошли назад, к дороге.
-- Чертовщина! Третий раз! Не бывает таких случайностей!
-- Но почему Карачаров? -- спросил я. -- Вроде должен был быть Громадин? Это не Громадина машина?
Вопрос был глупым, я и сам сразу это понял.
-- Кавказца это машина. -- Константинов полез в карман, достал сигареты и закурил. -- И труп Кавказца. Я его уже опознал, по часам. У него одного "Кардинал" был.
-- А что подушка безопасности? Не сработала?
-- Наверное, отключена была. У Громадина бы сработала.
Тут он был прав. А скорее всего Громадина здесь бы и вовсе никогда не оказалось -- на загородном шоссе, в одиночку, ночью...
Я тоже закурил:
-- Честно говоря, Карачаров мне казался самым подходящим кандидатом в убийцы.
-- В самом деле? -- удивился Константинов. -- А что так?
Я пожал плечами:
-- И сам не знаю... Считайте, интуиция.
-- Что ж... Значит, она вас подвела.
-- Значит, подвела, -- согласился я. -- Слушайте, Антон... Нельзя ли, чтобы я хотя бы поприсутствовал тут вместе с дознавателями? Потерпят они меня?
Константинов сделал несколько глубоких затяжек, бросил окурок на асфальт и растер подошвой.
-- Подождите здесь. Пойду переговорю кое с кем. -- Он двинулся в сторону освещенного круга, в котором метались тени.
Я снова поежился, запахнул полы куртки и застегнул молнию под самое горло.
Высоко над дорогой висел Летний Треугольник -- Вега, Денеб и Альтаир, загадочно мерцая, пялились на меня из своего прекрасного далёка, равнодушные, как гвозди. Им по барабану была и моя судьба, и судьба Кати и тем более судьба того, что осталось от красавца Георгия Карачарова.
Было бы смешно поражаться хрупкости человеческого тела, пройдя закавказскую бойню, но сейчас, под яркими загородными звездами, я вдруг до ужаса, до дрожи в членах ощутил собственную слабость и недолговечность. Как ни странно, присутствие кобуры под мышкой совершенно не добавляло храбрости и ощущения силы. Мне вдруг представилось, что это я там лежу, в пластиковом пакете, неподвижный, изорванный, обгорелый, воняющий... Я потряс головой, избавляясь от наваждения, вытащил из кармана сигаретную пачку, трясущимися пальцами выволок "верблюдину" и с трудом прикурил. Никотин прочистил мне мозги, в них родилась неожиданная уверенность в том, что не моими останками полон пластиковый пакет лишь по одной причине -- я в этом деле еще никого не убил. И, глядя на бегающие в свете фонарей тени, я поклялся себе, что приложу все усилия, чтобы так никого и не убить. Только в этом, я чувствовал, мое спасение...
Среди теней выделился Константинов, приблизился.
-- Все в порядке. Вмешательства вашего они не потерпят, но на присутствие согласны. Идемте!
Меня подвели к старшему менту -- это был капитан -- и представили:
-- Вот он, Петрович! Зовут Максимом! Пусть он тут с вами покрутится.
-- Умер Максим, и хрен с ним! -- сказал капитан. Продолжения не последовало: судя по всему, это была шутка.
-- А я поехал. -- Константинов попрощался с капитаном за руку и подошел ко мне: -- Завтра... то есть утром звоните.
-- Непременно.
Мы распрощались. Константинов пошел в сторону дороги. Я некоторое время смотрел ему вслед, а потом повернулся к старшему менту.
-- Что ж, Максим, -- сказал капитан с удивительной благожелательностью. -- Присутствуйте!
Но этой ночью меня разбудил не Ефремов, а битлы -- все той же композицией "О дорогая".
Я схватил телефон с тумбочки, слетел с кровати и выскочил в коридор, чтобы не разбудить Катю.
Звонили с мобильника, принадлежащего Константинову.
Я прикрыл дверь в спальню и отозвался:
-- Слушаю вас, Антон!
-- Извините, Макс, за ночной звонок, но дело не терпит отлагательства. Минуту назад мне сообщили из дорожной инспекции, что на седьмом километре шоссе "Сертолово -- Агалатово" в автомобильной аварии разбился Георгий Карачаров.
-- Как Карачаров? Вы хотели сказать -- Громадин...
В трубке послышался легкий смешок.
-- Нет, Макс. Я хотел сказать -- Карачаров.
-- Но почему Карачаров? -- Я никак не мог собрать мысли в кучу.
-- Вы наверное еще спите... Просыпайтесь! Я еду туда. Вы не желаете побывать на месте аварии?
Я тут же проснулся, а во мне проснулся Арчи Гудвин. Он весьма желал посмотреть на аварию. Места были ему знакомыми -- именно там в прошлом году я тайно встречался с журналистом Сергеем Баклановым, убитым позже людьми Раскатова-Поливанова.
Скрипнула дверь. Из спальни высунулась заспанная Катя:
-- Что случилось?
-- Ничего особенного. Спи. Я должен удрать на пару-тройку часиков.
Она зевнула, прижалась ко мне теплой грудью:
-- Хорошо. Будь, пожалуйста, осторожен.
-- Буду, буду. Иди спать.
Катя скрылась в спальне.
А я быстренько оделся, сбегал в кабинет и достал из ящика стола "бекас". Пристроил кобуру под левую мышку, накинул на плечи куртку, спрятавшую оружие от посторонних глаз, спустился в гараж и вывел "забаву" наружу. Охранник у шлагбаума выглядел слегка раздраженным (была как-никак половина второго ночи), однако привычно отдал мне честь и пожелал счастливого пути весьма и весьма любезным тоном. Я достал сигареты и закурил. Соглядатая в свете фонарей поблизости не наблюдалось -- он либо еще катался на яхте, либо спал в родимом доме. Впрочем, даже торчи он у меня на хвосте, это бы ничего не меняло.
Движение по улицам в ночном режиме отличается от дневного -- приходится быть настороже при подъезде к перекресткам, ибо есть безголовые типы, для которых нет ничего заманчивее в жизни, чем прокатиться с ветерком, не обращая внимания на знаки и сигналы светофоров. Тем не менее, катил я быстро и доехал до места аварии за пятьдесят минут.
Место аварии найти было нетрудно -- вдоль обочины там стояло несколько машин с горящими фарами. Я пристроился за последней, выключил зажигание и выбрался наружу. Зябко поежился: тут было попрохладней, чем в городе.
Мною тут же заинтересовался кто-то из представителей закона:
-- Гражданин, здесь не надо останавливаться, не цирк.
Пришлось сослаться на Константинова. Его тут знали -- мент сразу же от меня отстал.
-- А где сам Антон Иванович?
Его тут знали даже по имени-отчеству -- мент махнул в сторону освещенного фонарями пространства, окружавшего толстенную сосну. Ствол был изрядно ободран. Белая щепа в неверном свете напомнила мне расхристанные по траве мозги неведомого гиганта -- весьма неожиданный образ.
Под сосной дымились обгорелые останки автомобиля. Я не сразу узнал марку. Но потом разобрался -- "рено". Чуть в стороне на носилках покоился застегнутый на молнию пластиковый мешок для перевозки трупов. Пахло остро и неприятно.
Константинов заметил меня первым. Приблизился, мы обменялись рукопожатиями и отошли назад, к дороге.
-- Чертовщина! Третий раз! Не бывает таких случайностей!
-- Но почему Карачаров? -- спросил я. -- Вроде должен был быть Громадин? Это не Громадина машина?
Вопрос был глупым, я и сам сразу это понял.
-- Кавказца это машина. -- Константинов полез в карман, достал сигареты и закурил. -- И труп Кавказца. Я его уже опознал, по часам. У него одного "Кардинал" был.
-- А что подушка безопасности? Не сработала?
-- Наверное, отключена была. У Громадина бы сработала.
Тут он был прав. А скорее всего Громадина здесь бы и вовсе никогда не оказалось -- на загородном шоссе, в одиночку, ночью...
Я тоже закурил:
-- Честно говоря, Карачаров мне казался самым подходящим кандидатом в убийцы.
-- В самом деле? -- удивился Константинов. -- А что так?
Я пожал плечами:
-- И сам не знаю... Считайте, интуиция.
-- Что ж... Значит, она вас подвела.
-- Значит, подвела, -- согласился я. -- Слушайте, Антон... Нельзя ли, чтобы я хотя бы поприсутствовал тут вместе с дознавателями? Потерпят они меня?
Константинов сделал несколько глубоких затяжек, бросил окурок на асфальт и растер подошвой.
-- Подождите здесь. Пойду переговорю кое с кем. -- Он двинулся в сторону освещенного круга, в котором метались тени.
Я снова поежился, запахнул полы куртки и застегнул молнию под самое горло.
Высоко над дорогой висел Летний Треугольник -- Вега, Денеб и Альтаир, загадочно мерцая, пялились на меня из своего прекрасного далёка, равнодушные, как гвозди. Им по барабану была и моя судьба, и судьба Кати и тем более судьба того, что осталось от красавца Георгия Карачарова.
Было бы смешно поражаться хрупкости человеческого тела, пройдя закавказскую бойню, но сейчас, под яркими загородными звездами, я вдруг до ужаса, до дрожи в членах ощутил собственную слабость и недолговечность. Как ни странно, присутствие кобуры под мышкой совершенно не добавляло храбрости и ощущения силы. Мне вдруг представилось, что это я там лежу, в пластиковом пакете, неподвижный, изорванный, обгорелый, воняющий... Я потряс головой, избавляясь от наваждения, вытащил из кармана сигаретную пачку, трясущимися пальцами выволок "верблюдину" и с трудом прикурил. Никотин прочистил мне мозги, в них родилась неожиданная уверенность в том, что не моими останками полон пластиковый пакет лишь по одной причине -- я в этом деле еще никого не убил. И, глядя на бегающие в свете фонарей тени, я поклялся себе, что приложу все усилия, чтобы так никого и не убить. Только в этом, я чувствовал, мое спасение...
Среди теней выделился Константинов, приблизился.
-- Все в порядке. Вмешательства вашего они не потерпят, но на присутствие согласны. Идемте!
Меня подвели к старшему менту -- это был капитан -- и представили:
-- Вот он, Петрович! Зовут Максимом! Пусть он тут с вами покрутится.
-- Умер Максим, и хрен с ним! -- сказал капитан. Продолжения не последовало: судя по всему, это была шутка.
-- А я поехал. -- Константинов попрощался с капитаном за руку и подошел ко мне: -- Завтра... то есть утром звоните.
-- Непременно.
Мы распрощались. Константинов пошел в сторону дороги. Я некоторое время смотрел ему вслед, а потом повернулся к старшему менту.
-- Что ж, Максим, -- сказал капитан с удивительной благожелательностью. -- Присутствуйте!
32
Я "присутствовал" с ними до самого рассвета.
Это была тягомотина чистейшей воды. Ничего хоть чуть-чуть интересного. Рутинные эмоции (раздражение на покойного, поскольку не нашел лучшего времени для аварии и спать не дал), рутинные действия (поиски тормозного следа), рутинные выводы (водитель не справился с управлением). Следа они так и не нашли (машину снесло с полотна без торможения), и это был единственный, отличный от рутины факт, ни к чему, впрочем, не приведший.
Медики увезли труп, пообещав дознавателю, что он узнает результаты вскрытия на следующий день.
Когда рассвело и фонари погасили, капитан сказал мне, что делать здесь больше нечего.
Вывод ясен -- авария по вине самого погибшего, -- а случайности в жизни бывают еще и покруче, парень. Мои интересы ему понятны, потому что я зарабатываю на таких случайностях, но и я должен понять, что искать преступление там, где его нет, означает разбазаривать средства налогоплательщиков, которые могли бы пойти на гораздо более важные направления -- к примеру, на борьбу с наркоторговцами, которые в последнее время вновь начали поднимать голову...
Капитанова суета была вполне объяснима -- я представлял здесь интересы человека, который явно был на короткой ноге с начальником капитана, и последнему очень не хотелось, чтобы в его отношениях с начальником возникли какие-нибудь напряжения.
Вспомнив ночное "Умер Максим...", я хотел процитировать Владимира Семеныча Высоцкого: "Капитан, никогда ты не станешь майором", -- но пришел к выводу, что он примет цитату за чистую монету, а мне напряженные отношения с дорожной инспекцией были нужны не больше, чем капитану -- с собственным начальством. Кто знает, как повернется жизнь и сколько раз еще придется выезжать на ночные аварии?..
В общем, мы расстались если и не довольные друг другом, то изо всех сил изображающие из себя довольных. Общие интересы, как известно, объединяют не только государственных и частных сыщиков, но -- иногда -- сыщиков с отдельными преступниками...
Когда я садился в "забаву", мне вдруг пришло в голову, что Георгия Карачарова могли убить вовсе не заодно с Бердниковым и Зернянским. Мотив тут мог быть совсем другим. К примеру, Кавказец что-то узнал о преступнике, вот тот его и... Остается найти оного преступника и доказать, что именно он отправил Карачарова на тот свет... Короче говоря, оперативная обстановка после случившегося яснее не сделалась. А я вновь вспомнил дельфина в стеарине.
Домой я вернулся без малого в шесть. В спальню заходить не стал. Было ясно, что заснуть уже не удастся. Пошел на кухню, включил кофеварку, сварганил себе очень крепкий кофе, от которого, пищевод, наверное, окрасился в цвет минувшей ночи. Потом сделал омлет, выложил на тарелку, украсил зеленым горошком из только что открытой банки и нарезанными помидорами, добавил зелени и с удовольствием схряпал.
Тут на кухню заявилась Катя, потерлась носом о мою щеку.
-- У-у, колючий!.. Так что там случилось?
Я коротко рассказал ей о ночной аварии и о ситуации вообще. В смысле дельфина в стеарине... В общем, завел старую пластинку.
-- Не падай духом, -- не менее привычно отреагировала Катя. -- Никакая работа зряшной не бывает. Никому не дано знать, куда дунет ветер.
-- Это что? -- устало спросил я. -- Цитата? Из кого?
-- Цитата. Из трудов тибетского монаха, которого зовут Кэт Савицкай.
До меня не сразу, но дошло.
-- А еще что-нибудь процитировать можешь?
-- Нет проблем... Не думай о предстоящих неприятностях, и их не случится... Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней... Везет тому, кто везет.
-- Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней, -- эхом повторил я.
Повторяй -- не повторяй, конец один. Если это дело не осилим, придется затягивать пояски. И думать об этом нужно сейчас! Первым делом надо будет продать "забаву"... Или сначала отказаться от офиса? Нет, ни в коем случае! Если у тебя нет офиса, ты полубанкрот. А про потерю машины клиенты и знать не будут.
Я вспомнил вчерашнюю встречу с Полиной Шантолосовой.
Черт возьми, вот он, выход. Надо только пойти женщине навстречу. Всего-то поменять имя Макс на Альфонс, и не станет проблем. И ничего продавать не придется. И отказываться от аренды не нужно. Всего-то -- поменять имя Макс на Альфонс... Тьфу, прости, господи!
-- Что с тобой? -- сказала Катя. -- Ты словно перед камнем стоишь. Направо пойти -- коня потеряти. Налево пойти -- жену потеряти.
-- Ну нет, -- сказал я. -- Никаких налево. Это дело мне по зубам... А пойти надо прямо -- бороду побрити.
И я ушел в ванную.
Привычные манипуляции со станком "Жилетт" быстро меня успокоили, дело и в самом деле уже не казалось таким тупиковым.
Справимся! И в альфонсы я не пойду! Это ж себя не уважать! А Катю -- и тем более! Жена любого детектива -- святая женщина, коли не разводится с ним... И тут мне пришло в голову, что частный детектив вообще не должен быть женат. Во всяком случае, если он занимается делами, более серьезными, чем слежка за неверными женами и мужьями. Где гарантия, что напади я на след убийцы, и Катю не используют для давления на меня? Нет такой гарантии! Жаль, я все-таки в свое время не пошел по спортивной части. Даже если бы закончил уже, у меня было бы очень много высокопоставленных знакомых, от которых вполне можно было ждать помощи. Вот как у Константинова. Даже главный дорожный мент у него на поводу идет...
Это была тягомотина чистейшей воды. Ничего хоть чуть-чуть интересного. Рутинные эмоции (раздражение на покойного, поскольку не нашел лучшего времени для аварии и спать не дал), рутинные действия (поиски тормозного следа), рутинные выводы (водитель не справился с управлением). Следа они так и не нашли (машину снесло с полотна без торможения), и это был единственный, отличный от рутины факт, ни к чему, впрочем, не приведший.
Медики увезли труп, пообещав дознавателю, что он узнает результаты вскрытия на следующий день.
Когда рассвело и фонари погасили, капитан сказал мне, что делать здесь больше нечего.
Вывод ясен -- авария по вине самого погибшего, -- а случайности в жизни бывают еще и покруче, парень. Мои интересы ему понятны, потому что я зарабатываю на таких случайностях, но и я должен понять, что искать преступление там, где его нет, означает разбазаривать средства налогоплательщиков, которые могли бы пойти на гораздо более важные направления -- к примеру, на борьбу с наркоторговцами, которые в последнее время вновь начали поднимать голову...
Капитанова суета была вполне объяснима -- я представлял здесь интересы человека, который явно был на короткой ноге с начальником капитана, и последнему очень не хотелось, чтобы в его отношениях с начальником возникли какие-нибудь напряжения.
Вспомнив ночное "Умер Максим...", я хотел процитировать Владимира Семеныча Высоцкого: "Капитан, никогда ты не станешь майором", -- но пришел к выводу, что он примет цитату за чистую монету, а мне напряженные отношения с дорожной инспекцией были нужны не больше, чем капитану -- с собственным начальством. Кто знает, как повернется жизнь и сколько раз еще придется выезжать на ночные аварии?..
В общем, мы расстались если и не довольные друг другом, то изо всех сил изображающие из себя довольных. Общие интересы, как известно, объединяют не только государственных и частных сыщиков, но -- иногда -- сыщиков с отдельными преступниками...
Когда я садился в "забаву", мне вдруг пришло в голову, что Георгия Карачарова могли убить вовсе не заодно с Бердниковым и Зернянским. Мотив тут мог быть совсем другим. К примеру, Кавказец что-то узнал о преступнике, вот тот его и... Остается найти оного преступника и доказать, что именно он отправил Карачарова на тот свет... Короче говоря, оперативная обстановка после случившегося яснее не сделалась. А я вновь вспомнил дельфина в стеарине.
Домой я вернулся без малого в шесть. В спальню заходить не стал. Было ясно, что заснуть уже не удастся. Пошел на кухню, включил кофеварку, сварганил себе очень крепкий кофе, от которого, пищевод, наверное, окрасился в цвет минувшей ночи. Потом сделал омлет, выложил на тарелку, украсил зеленым горошком из только что открытой банки и нарезанными помидорами, добавил зелени и с удовольствием схряпал.
Тут на кухню заявилась Катя, потерлась носом о мою щеку.
-- У-у, колючий!.. Так что там случилось?
Я коротко рассказал ей о ночной аварии и о ситуации вообще. В смысле дельфина в стеарине... В общем, завел старую пластинку.
-- Не падай духом, -- не менее привычно отреагировала Катя. -- Никакая работа зряшной не бывает. Никому не дано знать, куда дунет ветер.
-- Это что? -- устало спросил я. -- Цитата? Из кого?
-- Цитата. Из трудов тибетского монаха, которого зовут Кэт Савицкай.
До меня не сразу, но дошло.
-- А еще что-нибудь процитировать можешь?
-- Нет проблем... Не думай о предстоящих неприятностях, и их не случится... Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней... Везет тому, кто везет.
-- Если у тебя нет права на ошибку, забудь о ней, -- эхом повторил я.
Повторяй -- не повторяй, конец один. Если это дело не осилим, придется затягивать пояски. И думать об этом нужно сейчас! Первым делом надо будет продать "забаву"... Или сначала отказаться от офиса? Нет, ни в коем случае! Если у тебя нет офиса, ты полубанкрот. А про потерю машины клиенты и знать не будут.
Я вспомнил вчерашнюю встречу с Полиной Шантолосовой.
Черт возьми, вот он, выход. Надо только пойти женщине навстречу. Всего-то поменять имя Макс на Альфонс, и не станет проблем. И ничего продавать не придется. И отказываться от аренды не нужно. Всего-то -- поменять имя Макс на Альфонс... Тьфу, прости, господи!
-- Что с тобой? -- сказала Катя. -- Ты словно перед камнем стоишь. Направо пойти -- коня потеряти. Налево пойти -- жену потеряти.
-- Ну нет, -- сказал я. -- Никаких налево. Это дело мне по зубам... А пойти надо прямо -- бороду побрити.
И я ушел в ванную.
Привычные манипуляции со станком "Жилетт" быстро меня успокоили, дело и в самом деле уже не казалось таким тупиковым.
Справимся! И в альфонсы я не пойду! Это ж себя не уважать! А Катю -- и тем более! Жена любого детектива -- святая женщина, коли не разводится с ним... И тут мне пришло в голову, что частный детектив вообще не должен быть женат. Во всяком случае, если он занимается делами, более серьезными, чем слежка за неверными женами и мужьями. Где гарантия, что напади я на след убийцы, и Катю не используют для давления на меня? Нет такой гарантии! Жаль, я все-таки в свое время не пошел по спортивной части. Даже если бы закончил уже, у меня было бы очень много высокопоставленных знакомых, от которых вполне можно было ждать помощи. Вот как у Константинова. Даже главный дорожный мент у него на поводу идет...