Страница:
Я достал из заднего кармана джинсов пятирублевую монетку, подбросил ее. Счастье заполучить меня в клиенты выпало "Пал Палычу". Я сформулировал запрос, продиктовал его Полю и попросил Катю произвести предоплату на счет тамбовского агентства. Теперь оставалось только ждать. При всей возможной оперативности тамбовские наследники Пал Палыча Знаменского могли ответить не раньше завтрашнего утра -- вряд ли такой работой у них занимаются по окончании классического рабочего дня.
А пока я не получу от них сообщение, активничать невозможно. Так что можно сегодня провести вечер дома, что называется -- в кругу семьи...
А может, затащить Катю в кино? Неделю назад вышла в прокат новая экранизация "Очага на башне" с Андреем Кравчуком и Еленой Воротниковой в ролях Симагина и Аси. Я люблю Симагинский цикл Рыбакова -- не то что все эти ордусские дела, которые мне представляются слишком искусственно выделанными и слишком... как это в критике говорится?.. социопропагандистскими?.. или какая-то другая заумь... Мне всегда казалось, что Симагин -- это я, которому пришлось жить в ту эпоху, время излома, когда колесо российской истории остановили и раскрутили в обратном направлении, и такой маневр не мог не обойтись без кровавой смазки. Подмазывать ось кровью приходится и до сих пор, уж мне-то это известно хорошо...
Правда, может позвонить Марьяна и потребовать обещанный вечерок с песнями Земфиры. А может и не позвонить, если не срослось у нее там с проверкой пурги... Да черт с ним, будем преодолевать неприятности по мере их поступления.
Я встал из-за стола и вышел в приемную.
-- Уже перечисляю, -- сказала Катя, повернув голову.
Я подождал, пока она закончит манипуляции с клавой, и сказал:
-- А не сходить ли нам в киношник?
-- Конечно, сходить, -- тут же отозвалась Катерина. -- Я всегда говорила, что общественный кинотеатр в тысячу раз лучше домашнего. Там заражаешься эмоциями от окружающих и переживаешь все во стократ острее.
-- Ну так пошли посмотрим новую экранизацию...
Я не договорил: в открытую дверь зазвучала "Когда мне будет 64". Пришлось вернуться в кабинет, закрыть за собой дверь и взять мобильник в руки. Звонила Марьяна, и я сразу понял, что поход к "Очагу" все-таки накрылся медным тазом.
-- Привет, кусок Максок! -- сказала она. -- У меня ньюсы.
-- Привет, лоханка Марьянка! Какие?
-- Ну нет, -- послышался смешок. -- Как застолбились, только при стрелке в "Северной Венеции". И обязательно под конину и кучерявую Земфиру.
У меня аж дыхалку перекосило.
Похоже, наконец пошла масть! Я имею в виду полезную информацию, а вовсе не то, о чем подумал бы всякий в меру своей испорченности.
-- Эту лысую зовут не Земфира, -- сказал я. -- На стрелку я приеду. -- Я глянул на часы. -- Черт, раньше половины восьмого не успею.
-- Ну и все пучком. Я сейчас звякну туда и сниму столик на двоих. За шторами. -- В трубке снова послышался смешок. -- Адью, кусок!
-- Ага, покеда! -- Я нажал кнопку и вернулся в приемную.
-- Что? -- сказала Катя. -- Уплыло наше кино?
-- Уплыло. -- Я с трудом выдержал ее взгляд. -- Обещаю, как закончим дело, в первый же вечер посмотрим "Очаг на башне". И...
Я чуть было не ляпнул: "И к болту съездим". Но вовремя спохватился. Вряд ли после прошлогодних поездок с Марголиным у нее сохранилось к установленному в Разливе семигранному болту прежнее отношение... И тут я почувствовал, что после мысли о Марголине, взгляд Катеринин могу выдержать запросто.
-- Машина мне не потребуется, -- сказал я ей. -- Закрывай офис и езжай домой. И не беспокойся. Вернусь ближе к полуночи. -- Я шагнул к двери.
-- Будь, пожалуйста, осторожен, -- проводила она меня привычным пожеланием.
Как будто мне сегодня что-то угрожало.
38
39
40
А пока я не получу от них сообщение, активничать невозможно. Так что можно сегодня провести вечер дома, что называется -- в кругу семьи...
А может, затащить Катю в кино? Неделю назад вышла в прокат новая экранизация "Очага на башне" с Андреем Кравчуком и Еленой Воротниковой в ролях Симагина и Аси. Я люблю Симагинский цикл Рыбакова -- не то что все эти ордусские дела, которые мне представляются слишком искусственно выделанными и слишком... как это в критике говорится?.. социопропагандистскими?.. или какая-то другая заумь... Мне всегда казалось, что Симагин -- это я, которому пришлось жить в ту эпоху, время излома, когда колесо российской истории остановили и раскрутили в обратном направлении, и такой маневр не мог не обойтись без кровавой смазки. Подмазывать ось кровью приходится и до сих пор, уж мне-то это известно хорошо...
Правда, может позвонить Марьяна и потребовать обещанный вечерок с песнями Земфиры. А может и не позвонить, если не срослось у нее там с проверкой пурги... Да черт с ним, будем преодолевать неприятности по мере их поступления.
Я встал из-за стола и вышел в приемную.
-- Уже перечисляю, -- сказала Катя, повернув голову.
Я подождал, пока она закончит манипуляции с клавой, и сказал:
-- А не сходить ли нам в киношник?
-- Конечно, сходить, -- тут же отозвалась Катерина. -- Я всегда говорила, что общественный кинотеатр в тысячу раз лучше домашнего. Там заражаешься эмоциями от окружающих и переживаешь все во стократ острее.
-- Ну так пошли посмотрим новую экранизацию...
Я не договорил: в открытую дверь зазвучала "Когда мне будет 64". Пришлось вернуться в кабинет, закрыть за собой дверь и взять мобильник в руки. Звонила Марьяна, и я сразу понял, что поход к "Очагу" все-таки накрылся медным тазом.
-- Привет, кусок Максок! -- сказала она. -- У меня ньюсы.
-- Привет, лоханка Марьянка! Какие?
-- Ну нет, -- послышался смешок. -- Как застолбились, только при стрелке в "Северной Венеции". И обязательно под конину и кучерявую Земфиру.
У меня аж дыхалку перекосило.
Похоже, наконец пошла масть! Я имею в виду полезную информацию, а вовсе не то, о чем подумал бы всякий в меру своей испорченности.
-- Эту лысую зовут не Земфира, -- сказал я. -- На стрелку я приеду. -- Я глянул на часы. -- Черт, раньше половины восьмого не успею.
-- Ну и все пучком. Я сейчас звякну туда и сниму столик на двоих. За шторами. -- В трубке снова послышался смешок. -- Адью, кусок!
-- Ага, покеда! -- Я нажал кнопку и вернулся в приемную.
-- Что? -- сказала Катя. -- Уплыло наше кино?
-- Уплыло. -- Я с трудом выдержал ее взгляд. -- Обещаю, как закончим дело, в первый же вечер посмотрим "Очаг на башне". И...
Я чуть было не ляпнул: "И к болту съездим". Но вовремя спохватился. Вряд ли после прошлогодних поездок с Марголиным у нее сохранилось к установленному в Разливе семигранному болту прежнее отношение... И тут я почувствовал, что после мысли о Марголине, взгляд Катеринин могу выдержать запросто.
-- Машина мне не потребуется, -- сказал я ей. -- Закрывай офис и езжай домой. И не беспокойся. Вернусь ближе к полуночи. -- Я шагнул к двери.
-- Будь, пожалуйста, осторожен, -- проводила она меня привычным пожеланием.
Как будто мне сегодня что-то угрожало.
38
К половине восьмого я успел. Перед входом глянул на афишу и узнал, наконец, что лысую певицу зовут Груша Грушина. Обслуга ресторанная встретила меня как старого знакомого. Сомневаюсь, чтобы они запомнили меня за один раз -- просто всякий клиент тут старый знакомый.
Марьяну я нашел в том же алькове, где мы сидели при первой встрече. Мы тут же обменялись традиционными возгласами:
-- Привет, лоханка!
-- Привет, кусок!
А потом я поцеловал ей руку, и она на несколько секунд потеряла дар речи.
-- Блин! -- сказала она потом и облизала губы. -- Как это в кайф, без балды! Наши куски так не умеют.
-- Не волнуйся, -- сказал я. -- Они быстро научатся.
Мы прошерстили меню и сделали заказ. На этот раз преобладал вовсе не географический принцип выбора блюд, поэтому на столе должны были появиться расстегаи и солянка, бифштекс и салат из свежих овощей под названием "Вечерний". Что именно было в нем вечерним, не знаю, но подозреваю, что восемью часами ранее он числился в меню как "Полуденный".
-- А конина? -- напомнила Марьяна.
-- Фи, мадемуазель! -- сказал я. -- Солянка и коньяк плохо совмещаются. Лучше возьмем граммов по сто "Смирновской".
Я сделал официанту знак, и вскоре на столе появился запотевший графинчик с водкой.
-- Вообще-то принято начинать с салата, -- сказал я потом. -- Но мы приступим к делу с солянки. Закусывать "Смирновскую" салатом -- все равно что прыгать на горных лыжах с тротуарного поребрика.
Понятливый официант принес солянку, поставив передо мной и Марьяной по приличных размеров горшку. Я разлил водку, поднял рюмку:
-- Ну за межполовое взаимопонимание!
Марьяна фыркнула и едва не расплескала содержимое своей рюмки.
-- Ага, -- сказала она. -- За перепихнин!
Я вдруг понял, что она изо всех сил старается шокировать меня, и во мне немедленно проснулся Арчи Гудвин.
А Марьяна смело опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась, некоторое время посидела так, потом вздернула плечи и проглотила.
-- Ха!
-- Браво! -- Я поаплодировал, и мы взялись за ложки.
-- Ньюсы выкладываю сразу, -- сказала Марьяна. -- А то когда кучерявая рот откроет, не побазаришь.
-- Ум-гум, -- согласился я, поощряя ее к началу.
Она зацепила ложкой оливку, положила в рот, проглотила и выпалила:
-- Квакают, будто Полина Шантолосова обзавелась новым кексом... новым любовником.
-- Да? И кто же он?
-- Ты!
Я чуть ложку не проглотил:
-- И откуда же такие кваки?
Марьяна пронзила меня испепеляющим взглядом:
-- А это факт?
-- Нет. Она -- работодатель, я -- наемный работник. Вот это факт и факт непреложный. Так откуда же новости? Какая птичка на хвостике приволокла?
Марьяна уткнулась носом в горшок с солянкой и некоторое время изучала его содержимое.
Сегодня она сменила шорты на мини-юбку травяного цвета, а голубой топик -- на канареечную футболку с рукавами до локтей, туго обтягивающую грудь, так что бугорки сосков темными остриями нацеливались на меня, и эта картина не могла не возбуждать. В общем, красивая девица была Марьяна, а я -- не монах, даже когда ощущаю себя Вадимом Ладонщиковым, а уж Арчи-то Гудвин просто не мог не бросать взгляды на эти острия.
Разумеется, Марьяна поймала мой взгляд, осмотрела собственную грудь и явно осталась довольна увиденным.
-- Ладно, -- сказала она. -- У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в "Бешанзере" вкалывает, смолим иногда вместе... Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. -- Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.
Видать, паренек тряс ее за плечи...
-- А откуда он узнал?
-- Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! -- Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. -- Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.
Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом "гитара", и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..
-- А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?
Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.
Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие "очи ревнующей женщины". Или как там поется, у "Марсианок"?
-- Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило... как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.
-- Подожди-ка! -- Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. -- Еще раз! Кто сказал и кто все знает?
-- Начальник моего куска...
-- Как его зовут? Я имею в виду начальника?
-- Так этот... Антон Константинов, наш главный охранник.
-- А кто подслушивал?
-- Мой кусок.
-- Кого?
Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:
-- Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.
Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют "гонять слюни", и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.
И я остановился вовремя. Как Арчи Гудвин. Или как Вадик Ладонщиков? Да не знаю, как кто! И знать не хочу!
-- Так что там Константинов? -- Я вернулся на свое место.
Он с трудом перевела бурное дыхание.
-- У Константинова любовь-морковь с Полиной. То есть он в нее насмерть втюрившись, а она ломается, вроде как не хочется ей с ним. Вот он и склеил с нею разборку после того, как Кавказец разбился, и сказал, что все про вас с нею знает... Ты ее трахал?
-- Нет.
Как, черт возьми, хорошо, когда не надо врать! Как, блин, в кайф, если не нужно лепить горбуху и гнать пургу!
-- Правда?
-- Правда.
Да здравствует любовь-морковь и сопровождающие ее эмоции! Да здравствует его величество первородный грех! Да здравствует разделение мира на кусков и лоханок! Какие вещи узнаёшь! А ведь так бы и строил догадки, если бы не ревность влюбленной мадемуазели и влюбленного в мадемуазель паренька из службы безопасности... Если бы мадемуазель не втюрилась в Арчи Гудвина, паренек никогда бы не сказал ей про Шантолосову и Константинова. А она бы не сказала про них мне. Воистину, все в жизни вертится вокруг денег, любви и ревности. Ну, ладно пусть не все, но если и не все, то очень, очень многое...
Это была, в общем-то, банальная мысль, но вслед за нею пришла мысль совсем не банальная и до такой степени важная, что меня оторопь взяла. И чтобы спрятать растерянность, я снова взял ложку и принялся есть солянку, размеренно и целеустремленно, словно от этого процесса впрямую зависела моя жизнь. Это была та самая мысль, которую я пытался зацепить еще вчера, но так и не сумел.
Все дальнейшее этим вечером происходило уже путем, предначертанным судьбой. Теперь я был должником Марьяны, и мы продолжили обед, болтая ни о чем. Марьяна оказалась девочкой не только умной (это я понял еще в первый вечер), но и очень чуткой. Больше она не вспоминала ни о Полине Шантолосовой, ни о своем куске. Вскоре на своем месте объявилась кучерявая сингерша по имени Груша Грушина, и мы раздернули шторы, и нас тоже разбудили вороны-москвички, и мы, сняв наушники, слушали ветер, и вновь рыболовы, закинув лески, ловили в сети наши души...
Когда мы вышли из кабактерия, судьба продолжала выстраивать нашу жизненную дорогу. Откуда-то вдруг появился ладно скроенный крепышок, чуть ниже меня ростом, рыжеволосый, под джинсовой рубашкой у которого просматривались бугры накачанных мускулов.
-- Егор! -- запищала Марьяна. -- Егор, не надо разборок. Греби ушами в камыши! Потом тему перетрем.
Качок мотнул головой:
-- Не-е, сучка мокрохвостая. Это мы с тобой потом тему перетрем. А кексу твоему я сейчас по кокам нащелкаю. На всю жизню фафля засохнет. -- Он крепко взял меня за локоть. -- Пошли-ка, дядя!
-- Пошли, сынок! -- сказал Арчи Гудвин.
Марьяна ухватила меня за другой локоть:
-- Не надо, Макс! Не связывайся!
В голове у меня слегка шумело от выпитого, но Арчи Гудвин знал, что мастерство не пропьешь.
-- Постой здесь, девочка, -- сказал я. -- Мы быстро.
И мы пошли за угол ближайшего дома.
Наверное, Егор хотел меня изуродовать, потому что в морду дать можно было, и не уходя с глаз людских. Мастерство не пропьешь. И Арчи Гудвин, и капитан Вадим Ладонщиков прекрасно знали, что к противнику нельзя поворачиваться спиной, и я сторожил каждое движение качка.
Мы вошли во двор.
-- Идем за мусорные баки, -- предложил паренек.
-- Идем, -- согласился я.
Он провел боковой в челюсть, едва мы скрылись за баками. Я поймал его руку на блок, обхватил запястье, приложил соответствующее усилие, и равнодействующая наших намерений сломала ему кость. В запале он не сразу понял это, снова напрыгнул. Я не собирался его убивать, поэтому просто встретил прямой и проследил за тем, чтобы он не ударился головой об мусорный бак -- вовремя схватил левой за воротник. А потом заехал ему в солнечное сплетение, и он, хрипя, распростерся на асфальте.
Мастерство не пропьешь! Зря он не узнал заранее, что я раз в неделю хожу в спорткомплекс! Вот только на этой неделе не удалось, но одно пропущенное занятие -- не смертельно.
Я поднял Егора с асфальта и усадил, прислонив спиной к баку.
-- Все равно я заправлю Марьяхе смычка в скрипку, -- прохрипел он. -- Блядь, ты мне руку, сука, сломал.
Я наклонился к нему и негромко сказал:
-- Слушай меня внимательно, сынок. Я не хочу, чтобы ты умер, а кость срастется. Но если ты еще раз скажешь плохо об этой девушке или помешаешь мне, тут же твоему начальнику, господину Константинову, станет известно, что ты звонишь языком об его личных делах. В твоих интересах, сынок, пережить сегодняшний день без злобы. -- Я внимательно посмотрел ему в глаза. -- Уж поверь мне!
Взгляд его сказал мне, что теперь я сломал ему не только руку. И вряд ли он сунется к Марьяне еще раз.
-- Договорились, сынок?
Он молча сплюнул.
-- Вот и хорошо, -- сказал я. -- Ну, пока! А тебе лучше сразу в травмпункт, гипс накладывать.
Я вышел из-за баков и тут же наткнулся на Марьяну.
Нет, мадемуазель у нас была явно не робкого десятка. Она молча прижалась ко мне, и я вновь ощутил упругость ее ананасов и твердость сосков.
-- Я все видела, -- сказала она потом.
-- Руку я ему все-таки сломал, -- повинился я.
-- Не парь бабку в красных кедах! Он сам на звон колоколов напросился.
Судя по лексике, она уже пришла в себя. Я взял ее под руку, и мы пошли прочь от мусорных баков.
Марьяну теперь было просто не остановить, и она трепалась не умолкая, и скоро я уже знал имена всех ее подружек, и кто с кем крутит, и у кого всерьез, а у кого потому что надо, и рядом со мной семенила обыкновенная недавняя школьница, которой явно было в кайф прижиматься к моему боку и заглядывать мне в глаза. Наверное, так на ней сказывалось возбуждение. Я тоже был возбужден дракой, и мне все время хотелось делать грудь колесом и распускать хвост, и я делал и распускал, и возбуждение дракой медленно перерастало в иное возбуждение, и я все больше превращался в павлина, а она поощряла меня, сказав, что знает, где самое безопасное место на земле, и когда я поинтересовался -- где же, она сказала, что за моей спиной, и я совсем развесил уши и стал павлином окончательно. А судьба продолжала толкать нас друг к другу, и мы прикасались друг к другу и терлись друг о друга, и эти прикосновения вгоняли нас в дрожь, и мы то и дело принимались "гонять слюни", и вскоре выяснилось, что у Марьяны дома нет сегодня родителей, и наше нетерпение превратило нас в две натянутых струны, и я отправился ее провожать и был приглашен попить чаю, и даже чайник был включен, но струны были натянуты уже так сильно, что не оборвать их можно было только одним способом -- содрать друг с друга одежду и, трясясь от нетерпения, вцепиться друг в друга и выгнуться навстречу друг другу, касаясь смычком и скрипкой, и мы свалились прямо здесь, на ковре у обеденного стола, и она уже нетерпеливо бодала меня пылающим лоном, то в колено, то в бедро, и я знал, что нет у меня иного пути, кроме как в пылающую бездну, потому что так все и было запланировано -- причем не только ею, Марьяной, или судьбой, но и мною. Иначе зачем я купил по дороге в "Северную Венецию" пачку презервативов?
И я отпустил узду окончательно и, продолжая кормить френду ласками, полез в карман валявшихся рядом брюк -- за резиновым другом.
Марьяну я нашел в том же алькове, где мы сидели при первой встрече. Мы тут же обменялись традиционными возгласами:
-- Привет, лоханка!
-- Привет, кусок!
А потом я поцеловал ей руку, и она на несколько секунд потеряла дар речи.
-- Блин! -- сказала она потом и облизала губы. -- Как это в кайф, без балды! Наши куски так не умеют.
-- Не волнуйся, -- сказал я. -- Они быстро научатся.
Мы прошерстили меню и сделали заказ. На этот раз преобладал вовсе не географический принцип выбора блюд, поэтому на столе должны были появиться расстегаи и солянка, бифштекс и салат из свежих овощей под названием "Вечерний". Что именно было в нем вечерним, не знаю, но подозреваю, что восемью часами ранее он числился в меню как "Полуденный".
-- А конина? -- напомнила Марьяна.
-- Фи, мадемуазель! -- сказал я. -- Солянка и коньяк плохо совмещаются. Лучше возьмем граммов по сто "Смирновской".
Я сделал официанту знак, и вскоре на столе появился запотевший графинчик с водкой.
-- Вообще-то принято начинать с салата, -- сказал я потом. -- Но мы приступим к делу с солянки. Закусывать "Смирновскую" салатом -- все равно что прыгать на горных лыжах с тротуарного поребрика.
Понятливый официант принес солянку, поставив передо мной и Марьяной по приличных размеров горшку. Я разлил водку, поднял рюмку:
-- Ну за межполовое взаимопонимание!
Марьяна фыркнула и едва не расплескала содержимое своей рюмки.
-- Ага, -- сказала она. -- За перепихнин!
Я вдруг понял, что она изо всех сил старается шокировать меня, и во мне немедленно проснулся Арчи Гудвин.
А Марьяна смело опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась, некоторое время посидела так, потом вздернула плечи и проглотила.
-- Ха!
-- Браво! -- Я поаплодировал, и мы взялись за ложки.
-- Ньюсы выкладываю сразу, -- сказала Марьяна. -- А то когда кучерявая рот откроет, не побазаришь.
-- Ум-гум, -- согласился я, поощряя ее к началу.
Она зацепила ложкой оливку, положила в рот, проглотила и выпалила:
-- Квакают, будто Полина Шантолосова обзавелась новым кексом... новым любовником.
-- Да? И кто же он?
-- Ты!
Я чуть ложку не проглотил:
-- И откуда же такие кваки?
Марьяна пронзила меня испепеляющим взглядом:
-- А это факт?
-- Нет. Она -- работодатель, я -- наемный работник. Вот это факт и факт непреложный. Так откуда же новости? Какая птичка на хвостике приволокла?
Марьяна уткнулась носом в горшок с солянкой и некоторое время изучала его содержимое.
Сегодня она сменила шорты на мини-юбку травяного цвета, а голубой топик -- на канареечную футболку с рукавами до локтей, туго обтягивающую грудь, так что бугорки сосков темными остриями нацеливались на меня, и эта картина не могла не возбуждать. В общем, красивая девица была Марьяна, а я -- не монах, даже когда ощущаю себя Вадимом Ладонщиковым, а уж Арчи-то Гудвин просто не мог не бросать взгляды на эти острия.
Разумеется, Марьяна поймала мой взгляд, осмотрела собственную грудь и явно осталась довольна увиденным.
-- Ладно, -- сказала она. -- У меня есть знакомый кусок, который вколотил себе в башню, что я должна крутить с ним. Он тоже в "Бешанзере" вкалывает, смолим иногда вместе... Так вот он откуда-то узнал, что у нас с тобой стрелки, и наехал на меня сегодня. Настоящую разборку склеил, разве что банок не навешал. -- Она сдвинула кверху левый рукав футболки, и я увидел на гладкой загорелой коже чернеющее пятно, явно оставленное чьим-то большим пальцем.
Видать, паренек тряс ее за плечи...
-- А откуда он узнал?
-- Да без понятия! Секу, наверное, устроил в прошлый раз. Или подслушал, как я с тобой по фону трепалась. Короче, не в теме я. Сам у него спрашивай! -- Она схватила графин, плеснула себе в рюмку и единым махом выглотала. Потом снова вперила в меня сверкающие глаза. -- Он меня приревновал и сказал, чтобы я гитарой к тебе не прислонялась, потому что у тебя с Полиной стрелочки бывают.
Я не сразу, но сообразил, что она обозначила словом "гитара", и меня бросило в жар. Или у них такая откровенность принята?..
-- А это он откуда узнал? Он и за Полиной следит? Или мне на хвост кого-то посадил?
Глаза Марьяны по-прежнему сверкали.
Не знаю, что там за ревность у ее паренька, но на меня сейчас смотрели самые настоящие "очи ревнующей женщины". Или как там поется, у "Марсианок"?
-- Нет. Он сказал, что подслушал, как его давило... как его начальник с Полиной базары водил. И тот Полине сказал, что все знает про вас.
-- Подожди-ка! -- Я отложил ложку, потому что ушки мои устремились на макушку. -- Еще раз! Кто сказал и кто все знает?
-- Начальник моего куска...
-- Как его зовут? Я имею в виду начальника?
-- Так этот... Антон Константинов, наш главный охранник.
-- А кто подслушивал?
-- Мой кусок.
-- Кого?
Она снова схватилась за графин, но я отобрал посудину:
-- Стоп, красотуля! Сначала поговорим, потом выпьем.
Марьяна вскочила, глаза ее все так же сверкали, а грудь ходила ходуном. В гневе она стала просто красавица, а на меня уже подействовал выпивон, и мне захотелось, чтобы глаза ее были рядом, а грудь оказалась в моей руке, и я встал, и все так и случилось, и сосок ее уколол мне ладонь, и я почувствовал грохот ее сердца, и мое застучало в ответ, и мы снова сделали то, что они называют "гонять слюни", и губы у нее опять были теплыми, мягкими и влажными, но на сей раз это вовсе не был поцелуй старшего товарища, и надо было вовремя остановиться.
И я остановился вовремя. Как Арчи Гудвин. Или как Вадик Ладонщиков? Да не знаю, как кто! И знать не хочу!
-- Так что там Константинов? -- Я вернулся на свое место.
Он с трудом перевела бурное дыхание.
-- У Константинова любовь-морковь с Полиной. То есть он в нее насмерть втюрившись, а она ломается, вроде как не хочется ей с ним. Вот он и склеил с нею разборку после того, как Кавказец разбился, и сказал, что все про вас с нею знает... Ты ее трахал?
-- Нет.
Как, черт возьми, хорошо, когда не надо врать! Как, блин, в кайф, если не нужно лепить горбуху и гнать пургу!
-- Правда?
-- Правда.
Да здравствует любовь-морковь и сопровождающие ее эмоции! Да здравствует его величество первородный грех! Да здравствует разделение мира на кусков и лоханок! Какие вещи узнаёшь! А ведь так бы и строил догадки, если бы не ревность влюбленной мадемуазели и влюбленного в мадемуазель паренька из службы безопасности... Если бы мадемуазель не втюрилась в Арчи Гудвина, паренек никогда бы не сказал ей про Шантолосову и Константинова. А она бы не сказала про них мне. Воистину, все в жизни вертится вокруг денег, любви и ревности. Ну, ладно пусть не все, но если и не все, то очень, очень многое...
Это была, в общем-то, банальная мысль, но вслед за нею пришла мысль совсем не банальная и до такой степени важная, что меня оторопь взяла. И чтобы спрятать растерянность, я снова взял ложку и принялся есть солянку, размеренно и целеустремленно, словно от этого процесса впрямую зависела моя жизнь. Это была та самая мысль, которую я пытался зацепить еще вчера, но так и не сумел.
Все дальнейшее этим вечером происходило уже путем, предначертанным судьбой. Теперь я был должником Марьяны, и мы продолжили обед, болтая ни о чем. Марьяна оказалась девочкой не только умной (это я понял еще в первый вечер), но и очень чуткой. Больше она не вспоминала ни о Полине Шантолосовой, ни о своем куске. Вскоре на своем месте объявилась кучерявая сингерша по имени Груша Грушина, и мы раздернули шторы, и нас тоже разбудили вороны-москвички, и мы, сняв наушники, слушали ветер, и вновь рыболовы, закинув лески, ловили в сети наши души...
Когда мы вышли из кабактерия, судьба продолжала выстраивать нашу жизненную дорогу. Откуда-то вдруг появился ладно скроенный крепышок, чуть ниже меня ростом, рыжеволосый, под джинсовой рубашкой у которого просматривались бугры накачанных мускулов.
-- Егор! -- запищала Марьяна. -- Егор, не надо разборок. Греби ушами в камыши! Потом тему перетрем.
Качок мотнул головой:
-- Не-е, сучка мокрохвостая. Это мы с тобой потом тему перетрем. А кексу твоему я сейчас по кокам нащелкаю. На всю жизню фафля засохнет. -- Он крепко взял меня за локоть. -- Пошли-ка, дядя!
-- Пошли, сынок! -- сказал Арчи Гудвин.
Марьяна ухватила меня за другой локоть:
-- Не надо, Макс! Не связывайся!
В голове у меня слегка шумело от выпитого, но Арчи Гудвин знал, что мастерство не пропьешь.
-- Постой здесь, девочка, -- сказал я. -- Мы быстро.
И мы пошли за угол ближайшего дома.
Наверное, Егор хотел меня изуродовать, потому что в морду дать можно было, и не уходя с глаз людских. Мастерство не пропьешь. И Арчи Гудвин, и капитан Вадим Ладонщиков прекрасно знали, что к противнику нельзя поворачиваться спиной, и я сторожил каждое движение качка.
Мы вошли во двор.
-- Идем за мусорные баки, -- предложил паренек.
-- Идем, -- согласился я.
Он провел боковой в челюсть, едва мы скрылись за баками. Я поймал его руку на блок, обхватил запястье, приложил соответствующее усилие, и равнодействующая наших намерений сломала ему кость. В запале он не сразу понял это, снова напрыгнул. Я не собирался его убивать, поэтому просто встретил прямой и проследил за тем, чтобы он не ударился головой об мусорный бак -- вовремя схватил левой за воротник. А потом заехал ему в солнечное сплетение, и он, хрипя, распростерся на асфальте.
Мастерство не пропьешь! Зря он не узнал заранее, что я раз в неделю хожу в спорткомплекс! Вот только на этой неделе не удалось, но одно пропущенное занятие -- не смертельно.
Я поднял Егора с асфальта и усадил, прислонив спиной к баку.
-- Все равно я заправлю Марьяхе смычка в скрипку, -- прохрипел он. -- Блядь, ты мне руку, сука, сломал.
Я наклонился к нему и негромко сказал:
-- Слушай меня внимательно, сынок. Я не хочу, чтобы ты умер, а кость срастется. Но если ты еще раз скажешь плохо об этой девушке или помешаешь мне, тут же твоему начальнику, господину Константинову, станет известно, что ты звонишь языком об его личных делах. В твоих интересах, сынок, пережить сегодняшний день без злобы. -- Я внимательно посмотрел ему в глаза. -- Уж поверь мне!
Взгляд его сказал мне, что теперь я сломал ему не только руку. И вряд ли он сунется к Марьяне еще раз.
-- Договорились, сынок?
Он молча сплюнул.
-- Вот и хорошо, -- сказал я. -- Ну, пока! А тебе лучше сразу в травмпункт, гипс накладывать.
Я вышел из-за баков и тут же наткнулся на Марьяну.
Нет, мадемуазель у нас была явно не робкого десятка. Она молча прижалась ко мне, и я вновь ощутил упругость ее ананасов и твердость сосков.
-- Я все видела, -- сказала она потом.
-- Руку я ему все-таки сломал, -- повинился я.
-- Не парь бабку в красных кедах! Он сам на звон колоколов напросился.
Судя по лексике, она уже пришла в себя. Я взял ее под руку, и мы пошли прочь от мусорных баков.
Марьяну теперь было просто не остановить, и она трепалась не умолкая, и скоро я уже знал имена всех ее подружек, и кто с кем крутит, и у кого всерьез, а у кого потому что надо, и рядом со мной семенила обыкновенная недавняя школьница, которой явно было в кайф прижиматься к моему боку и заглядывать мне в глаза. Наверное, так на ней сказывалось возбуждение. Я тоже был возбужден дракой, и мне все время хотелось делать грудь колесом и распускать хвост, и я делал и распускал, и возбуждение дракой медленно перерастало в иное возбуждение, и я все больше превращался в павлина, а она поощряла меня, сказав, что знает, где самое безопасное место на земле, и когда я поинтересовался -- где же, она сказала, что за моей спиной, и я совсем развесил уши и стал павлином окончательно. А судьба продолжала толкать нас друг к другу, и мы прикасались друг к другу и терлись друг о друга, и эти прикосновения вгоняли нас в дрожь, и мы то и дело принимались "гонять слюни", и вскоре выяснилось, что у Марьяны дома нет сегодня родителей, и наше нетерпение превратило нас в две натянутых струны, и я отправился ее провожать и был приглашен попить чаю, и даже чайник был включен, но струны были натянуты уже так сильно, что не оборвать их можно было только одним способом -- содрать друг с друга одежду и, трясясь от нетерпения, вцепиться друг в друга и выгнуться навстречу друг другу, касаясь смычком и скрипкой, и мы свалились прямо здесь, на ковре у обеденного стола, и она уже нетерпеливо бодала меня пылающим лоном, то в колено, то в бедро, и я знал, что нет у меня иного пути, кроме как в пылающую бездну, потому что так все и было запланировано -- причем не только ею, Марьяной, или судьбой, но и мною. Иначе зачем я купил по дороге в "Северную Венецию" пачку презервативов?
И я отпустил узду окончательно и, продолжая кормить френду ласками, полез в карман валявшихся рядом брюк -- за резиновым другом.
39
Среди ночи, вернувшись от Марьяны, я улегся спать на диване в кабинете.
Было бы странно после случившегося завалиться под теплое крыло к половине, и я этой странности себе не позволил. Тем более что заботливому супругу совсем ни к чему будить свою благоверную Тем более что, даже приняв у Марьяны душ, я ощущал исходящий от меня несмываемый запах секса, и таксист, переправлявший меня с Долгого Озера на Голодай, то и дело выразительно поглядывал в мою сторону...
Ненасытная Марьяна выпила из меня все жизненные соки, и вроде бы я должен был спать без снов, но не тут-то было. Как ни странно, снилась мне снова Марьяна, и я опять валял ее по ковру, пока не сообразил вдруг, что у Марьяны черные Полинины волосы, и моя хотелка тут же умерла, и я начал предоставлять работодательнице отчет по делу "Б@З"...
Разбудила меня Катя.
Я тут же шмыгнул в душ и снова полировал фигуру -- мылом и мочалкой, и гелем, и снова мылом и мочалкой, пока Катерина не постучала в дверь:
-- Максимка? Ты там не заснул?
Я проворчал что-то типа "сейчас, просыпаюсь и выхожу" и свернул процесс морального и физического очищения. Впрочем, уже через пару минут я обнаружил, что все ограничилось лишь физическим очищением.
-- Полезной оказалась встреча? -- спросила Катя, когда я заявился на кухню.
Мне удалось сохранить невозмутимость.
-- Да.
Хотя на душе завозили железом по стеклу...
А потом мы сели завтракать (разогретые в микроволновке замороженные блинчики с ежевикой -- Фриц бы уничтожил меня презрением!), и Катя спросила:
-- Не расскажешь?
-- Нет, -- сказал я.
-- Почему?
Она смотрела мне прямо в глаза, но я выдержал взгляд. А потом заставил физиономию расплыться в открытой улыбке и сказал:
-- Потому что по этому делу я постоянно встречаюсь с женщинами. И тебе об этих встречах не стоит знать.
Хорошо, черт возьми, когда можно обойтись без вранья!
Конечно, она купилась на возможность существования второго смысла. "Потому что дело стало опасным. И тебе не стоит об этом знать"...
-- Будь, пожалуйста, осторожным, -- произнесла она мягко заветную фразу.
А я и отвечать не стал -- просто кивнул.
Собравшись, мы спустились в гараж, сели в машину.
-- Жаль, у нас нет бортового компьютера, -- сказал я.
-- Нетерпение -- мать ошибок, -- заметила Катя. -- Почему бы тебе не позвонить Полю? Он все доложит.
-- Нетерпение матерью быть не может, матерью может быть только нетерпеливость. -- Я усмехнулся и взялся за сигареты. -- Ты не поняла, малышка... Поль доложит, что сообщение из Тамбова еще не пришло. Но я вовсе не об этом... Бортовой компьютер -- это другой стиль работы, напрямую, а не через чужие глаза, пусть и оптоэлектрические... или как их там?.. Когда надо звонить, это похоже на работу детективов прошлого века. Эмоционально все идет по-другому, а значит, и мысли рождаются совершенно другие, и, вполне возможно, что нужных для дела мыслей не рождается и вовсе.
Мы закурили.
-- Наверное, ты прав, -- сказала Катя. -- Вот справимся с этим делом, сможем и бортовой компьютер поставить. Они в последнее время подешевели, я уже интересовалась.
Я включил зажигание, мы поползли наверх, охранник на выезде привычно глянул в пропуск и отдал мне честь. Через пару мгновений "забава" оказалась на поверхности, и я привычно проверился. "Ауди", разумеется, поблизости не наблюдалось, но, едва я вывернул в проезд между домами, позади тронулся серый "фольксваген", которого я никогда здесь не видел. Это еще ни о чем не говорило, однако, когда я выкатил в боковой ручей, потом на улицу, потом докатил до разрыва в разделительной полосе и развернулся, "фолькс" с готовностью повторил мои маневры.
Это мне не понравилось.
Доехав до перекрестка Наличной, я изменил маршрут. То есть, попросту повернул направо, собираясь миновать станцию метро "Приморская", там, перед мостом через Смоленку, свернуть налево и проехать вдоль "Великой китайской стены", длиннущего дома, протянувшегося от метро почти на весь квартал.
Слава богу, "фолькс" за мной не последовал -- покатил прямо, -- но когда мы подъехали к Вавилонской башне, он стоял на другой стороне улицы, вытаращив на окружающее слепые глаза тонированных стекол.
Можно было, конечно, подойти, постучать по капоту и, когда стекло опустится, попросить прикурить, но это бы означало, что слежку я обнаружил, и скорее всего он бы потом попросту уехал, а взамен объявился кто-нибудь другой, помудрее и поосторожнее, которого я мог бы и не обнаружить. А как известно, предупрежден -- значит, вооружен. На сем и остановимся. А то что мы не поехали на работу коротким путем... Да просто завернули к метро купить газету и познакомиться с мнением спортивного обозревателя Даниила Маркова по поводу состава нашей сборной на открывающемся сегодня очередном Кубке мира по хоккею.
Зайдя в здание, я спросил у охранников, не интересовались ли нашим агентством вчера вечером или сегодня утром. Оказалось, интересовались. Оказалось, уже ждут наверху.
Мы с Катериной переглянулись и поспешили к лифту.
Было бы странно после случившегося завалиться под теплое крыло к половине, и я этой странности себе не позволил. Тем более что заботливому супругу совсем ни к чему будить свою благоверную Тем более что, даже приняв у Марьяны душ, я ощущал исходящий от меня несмываемый запах секса, и таксист, переправлявший меня с Долгого Озера на Голодай, то и дело выразительно поглядывал в мою сторону...
Ненасытная Марьяна выпила из меня все жизненные соки, и вроде бы я должен был спать без снов, но не тут-то было. Как ни странно, снилась мне снова Марьяна, и я опять валял ее по ковру, пока не сообразил вдруг, что у Марьяны черные Полинины волосы, и моя хотелка тут же умерла, и я начал предоставлять работодательнице отчет по делу "Б@З"...
Разбудила меня Катя.
Я тут же шмыгнул в душ и снова полировал фигуру -- мылом и мочалкой, и гелем, и снова мылом и мочалкой, пока Катерина не постучала в дверь:
-- Максимка? Ты там не заснул?
Я проворчал что-то типа "сейчас, просыпаюсь и выхожу" и свернул процесс морального и физического очищения. Впрочем, уже через пару минут я обнаружил, что все ограничилось лишь физическим очищением.
-- Полезной оказалась встреча? -- спросила Катя, когда я заявился на кухню.
Мне удалось сохранить невозмутимость.
-- Да.
Хотя на душе завозили железом по стеклу...
А потом мы сели завтракать (разогретые в микроволновке замороженные блинчики с ежевикой -- Фриц бы уничтожил меня презрением!), и Катя спросила:
-- Не расскажешь?
-- Нет, -- сказал я.
-- Почему?
Она смотрела мне прямо в глаза, но я выдержал взгляд. А потом заставил физиономию расплыться в открытой улыбке и сказал:
-- Потому что по этому делу я постоянно встречаюсь с женщинами. И тебе об этих встречах не стоит знать.
Хорошо, черт возьми, когда можно обойтись без вранья!
Конечно, она купилась на возможность существования второго смысла. "Потому что дело стало опасным. И тебе не стоит об этом знать"...
-- Будь, пожалуйста, осторожным, -- произнесла она мягко заветную фразу.
А я и отвечать не стал -- просто кивнул.
Собравшись, мы спустились в гараж, сели в машину.
-- Жаль, у нас нет бортового компьютера, -- сказал я.
-- Нетерпение -- мать ошибок, -- заметила Катя. -- Почему бы тебе не позвонить Полю? Он все доложит.
-- Нетерпение матерью быть не может, матерью может быть только нетерпеливость. -- Я усмехнулся и взялся за сигареты. -- Ты не поняла, малышка... Поль доложит, что сообщение из Тамбова еще не пришло. Но я вовсе не об этом... Бортовой компьютер -- это другой стиль работы, напрямую, а не через чужие глаза, пусть и оптоэлектрические... или как их там?.. Когда надо звонить, это похоже на работу детективов прошлого века. Эмоционально все идет по-другому, а значит, и мысли рождаются совершенно другие, и, вполне возможно, что нужных для дела мыслей не рождается и вовсе.
Мы закурили.
-- Наверное, ты прав, -- сказала Катя. -- Вот справимся с этим делом, сможем и бортовой компьютер поставить. Они в последнее время подешевели, я уже интересовалась.
Я включил зажигание, мы поползли наверх, охранник на выезде привычно глянул в пропуск и отдал мне честь. Через пару мгновений "забава" оказалась на поверхности, и я привычно проверился. "Ауди", разумеется, поблизости не наблюдалось, но, едва я вывернул в проезд между домами, позади тронулся серый "фольксваген", которого я никогда здесь не видел. Это еще ни о чем не говорило, однако, когда я выкатил в боковой ручей, потом на улицу, потом докатил до разрыва в разделительной полосе и развернулся, "фолькс" с готовностью повторил мои маневры.
Это мне не понравилось.
Доехав до перекрестка Наличной, я изменил маршрут. То есть, попросту повернул направо, собираясь миновать станцию метро "Приморская", там, перед мостом через Смоленку, свернуть налево и проехать вдоль "Великой китайской стены", длиннущего дома, протянувшегося от метро почти на весь квартал.
Слава богу, "фолькс" за мной не последовал -- покатил прямо, -- но когда мы подъехали к Вавилонской башне, он стоял на другой стороне улицы, вытаращив на окружающее слепые глаза тонированных стекол.
Можно было, конечно, подойти, постучать по капоту и, когда стекло опустится, попросить прикурить, но это бы означало, что слежку я обнаружил, и скорее всего он бы потом попросту уехал, а взамен объявился кто-нибудь другой, помудрее и поосторожнее, которого я мог бы и не обнаружить. А как известно, предупрежден -- значит, вооружен. На сем и остановимся. А то что мы не поехали на работу коротким путем... Да просто завернули к метро купить газету и познакомиться с мнением спортивного обозревателя Даниила Маркова по поводу состава нашей сборной на открывающемся сегодня очередном Кубке мира по хоккею.
Зайдя в здание, я спросил у охранников, не интересовались ли нашим агентством вчера вечером или сегодня утром. Оказалось, интересовались. Оказалось, уже ждут наверху.
Мы с Катериной переглянулись и поспешили к лифту.
40
Сегодня на этаже дежурил опять Вовец.
-- Вас уже ждут, -- сказал он, едва мы вышли из лифта.
-- Кто? -- спросил я.
-- Какая-то баба. Ни разу ее не видел.
Ни хрена себе струна! Мне вдруг взбрело в голову, что это Марьяна. Аж холодок по спине пошел. Сейчас ее увидит Катя и сразу все поймет. Особенно, если Марьяна заявилась в своей облегающей футболке...
Нет, конечно, это была вовсе не Марьяна. На одном из стульев сидела дама лет сорока, в сером брючном костюме и серой же шляпке. На улице я бы на такую и внимания не обратил. Глаза зачуханной коровы. То есть брошенной жены.
И чего я вдруг про Марьяну вспомнил? Она же на работе уже, наверное... Вот уж воистину -- вечно совесть не чиста на причинные места!
Мы открыли офис, Катерина осталась в приемной -- отшивать нежданную клиентку, которая нам сейчас была нужна, как собаке пятая нога, -- а я прошел прямо в кабинет.
Первым делом, разумеется, поинтересовался у Поля -- не пришло ли сообщение от тамбовских наследников Пал Палыча Знаменского.
Увы, "Пал Палыч" молчал, как боевик-террорист на допросе.
Мне сразу сделалось нестерпимо скучно (как говорит Марьяна -- душно), поскольку именно от запрошенной информации я собирался сегодня двигаться дальше. Что ж, за неимением гербовой пишут на простой... Я подумал немного да и рассказал Полю о событиях вчерашнего дня -- выложив, разумеется, слухи, принесенные Марьяной, и пропустив, разумеется, постельные (вернее, коверные) игры с нею, -- и попросил сетевого агента снова проанализировать ситуацию.
ИскИн по-прежнему считал наиболее вероятным корыстный мотив.
Тогда я спросил, как бы изменилась его оценка, если бы оказалось, что слухи, принесенные Марьяной, -- есть исключительно плод ее воображения. Он не понял, для чего ей могло понадобиться вранье. Я объяснил. Тогда он заявил, что я переоцениваю свои мужские достоинства. Я поинтересовался, имеет ли он вообще хоть какое-то представление о мужском достоинстве, если понимать под достоинством не человеческое качество, а половой орган. Оказалось, что имеет, что в Сети данных об этом предмете пруд пруди, что за прошедшее время он подробно ознакомился с материалами о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, поскольку ни в малейшей степени не доволен своими способностями оценивать такой мотив как убийство из ревности. И насколько же повысились эти его способности, поинтересовался я. На ноль процентов, ответил он, поскольку ему так и не стало понятно, что такое ревность. Судя по всему, это понятие относится к той же области, что и интуиция, а посему ему пока недоступно. Пока? -- удивился я и выразил уверенность, что доступной ревность ему так и не станет. Он не понял скрытого смысла моего выражения и предложил поспорить на сто баксов, что станет, а разобьет наш спор пусть Катерина...
На сей раз я просто предложил ему прекратить дозволенные речи. Во-первых, потому что само предложение поспорить слегка поколебало мою уверенность в его невозможности освоить сферу человеческих эмоций. А во-вторых, потому что понятия "Катя", "Марьяна" и "мужское достоинство" не должны стоятьрядом.
Предложение, выраженное в форме приказа, сетевым агентом всегда выполняется, и ИскИн заткнулся.
А я продолжал думать о Кате и Марьяне.
Нет, меня не удивляла та легкость, с которой я изменил законной супруге. В конце концов, я проделывал это не однажды -- там, на Юге. Хотя это и не одно и то же -- там, на Юге, была просто звериная, физическая страсть (собственно, я даже не считал ее изменой); а вот происшедшее вчера никакая изощренная фантазия не смогла бы превратить в звериную страсть. Нет, это был совершенно осознанный поступок. С другой стороны, "прости меня, моя любовь" Земфиры всегда будила во мне оную страсть, поскольку именно под "мою любовь" я увидел когда-то
-- Вас уже ждут, -- сказал он, едва мы вышли из лифта.
-- Кто? -- спросил я.
-- Какая-то баба. Ни разу ее не видел.
Ни хрена себе струна! Мне вдруг взбрело в голову, что это Марьяна. Аж холодок по спине пошел. Сейчас ее увидит Катя и сразу все поймет. Особенно, если Марьяна заявилась в своей облегающей футболке...
Нет, конечно, это была вовсе не Марьяна. На одном из стульев сидела дама лет сорока, в сером брючном костюме и серой же шляпке. На улице я бы на такую и внимания не обратил. Глаза зачуханной коровы. То есть брошенной жены.
И чего я вдруг про Марьяну вспомнил? Она же на работе уже, наверное... Вот уж воистину -- вечно совесть не чиста на причинные места!
Мы открыли офис, Катерина осталась в приемной -- отшивать нежданную клиентку, которая нам сейчас была нужна, как собаке пятая нога, -- а я прошел прямо в кабинет.
Первым делом, разумеется, поинтересовался у Поля -- не пришло ли сообщение от тамбовских наследников Пал Палыча Знаменского.
Увы, "Пал Палыч" молчал, как боевик-террорист на допросе.
Мне сразу сделалось нестерпимо скучно (как говорит Марьяна -- душно), поскольку именно от запрошенной информации я собирался сегодня двигаться дальше. Что ж, за неимением гербовой пишут на простой... Я подумал немного да и рассказал Полю о событиях вчерашнего дня -- выложив, разумеется, слухи, принесенные Марьяной, и пропустив, разумеется, постельные (вернее, коверные) игры с нею, -- и попросил сетевого агента снова проанализировать ситуацию.
ИскИн по-прежнему считал наиболее вероятным корыстный мотив.
Тогда я спросил, как бы изменилась его оценка, если бы оказалось, что слухи, принесенные Марьяной, -- есть исключительно плод ее воображения. Он не понял, для чего ей могло понадобиться вранье. Я объяснил. Тогда он заявил, что я переоцениваю свои мужские достоинства. Я поинтересовался, имеет ли он вообще хоть какое-то представление о мужском достоинстве, если понимать под достоинством не человеческое качество, а половой орган. Оказалось, что имеет, что в Сети данных об этом предмете пруд пруди, что за прошедшее время он подробно ознакомился с материалами о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, поскольку ни в малейшей степени не доволен своими способностями оценивать такой мотив как убийство из ревности. И насколько же повысились эти его способности, поинтересовался я. На ноль процентов, ответил он, поскольку ему так и не стало понятно, что такое ревность. Судя по всему, это понятие относится к той же области, что и интуиция, а посему ему пока недоступно. Пока? -- удивился я и выразил уверенность, что доступной ревность ему так и не станет. Он не понял скрытого смысла моего выражения и предложил поспорить на сто баксов, что станет, а разобьет наш спор пусть Катерина...
На сей раз я просто предложил ему прекратить дозволенные речи. Во-первых, потому что само предложение поспорить слегка поколебало мою уверенность в его невозможности освоить сферу человеческих эмоций. А во-вторых, потому что понятия "Катя", "Марьяна" и "мужское достоинство" не должны стоятьрядом.
Предложение, выраженное в форме приказа, сетевым агентом всегда выполняется, и ИскИн заткнулся.
А я продолжал думать о Кате и Марьяне.
Нет, меня не удивляла та легкость, с которой я изменил законной супруге. В конце концов, я проделывал это не однажды -- там, на Юге. Хотя это и не одно и то же -- там, на Юге, была просто звериная, физическая страсть (собственно, я даже не считал ее изменой); а вот происшедшее вчера никакая изощренная фантазия не смогла бы превратить в звериную страсть. Нет, это был совершенно осознанный поступок. С другой стороны, "прости меня, моя любовь" Земфиры всегда будила во мне оную страсть, поскольку именно под "мою любовь" я увидел когда-то