Романецкий Николай Михайлович. Везунчик-2. Дельфин в стеарине

   В прихожей все демонстрировало состоятельность хозяев -- и отделанные позолотой шкафы, и хрустальная люстрочка под потолком, и сделанная из неведомого серебристого металла горка для зонтов. Ну не из серебра же ее выковали, в самом-то деле!
   Я достал из полиэтиленового пакета коробочку, а из коробочки -- купленный прибор, включил.
   Индикатор "майора пронина" сразу стал красным. И не позеленел.
   Полина, разобравшаяся с сигнализацией, опять стремительно расстегнула пуговицы на блузке, явив мне картину, которой я уже любовался. Такая картина и мертвого поднимает, но я держал себя в ежовых рукавицах. Я помотал головой и показал Полине "майор пронин". Она поняла, взяла меня за руку жаркой ладонью и привела в гардеробную. "Жучков" там оказалось две штуки -- иными словами Константинов зарядил ее одежду уже в тот день, когда мы встретились "У Буратины". Так что зря я тогда восторгался отсутствием хвостов...
   Потом все так же, за руку, Полина притащила меня в спальню.
   "А может вам придумать что-нибудь эдакое, что могло бы спровоцировать преступника на активные действия?" -- сказал мне вчера Константинов.
   Я был с ним абсолютно согласен, только не знал, что предпринять. И сейчас я понял, что эдакоесуществует и спровоцировать преступника на активные действия будет не так уж и трудно. Надо всего лишь сделаться Арчи Гудвином.
   Глядя на то, что скрывал полупрозрачный бюстгальтер, сделаться Арчи оказалось нетрудно. Он безотказно просыпался во мне, когда я видел обнаженную женскую грудь.
   Между тем Полина гнула свою линию. Она медленно стянула с плеч блузку и сбросила ее на ворсистый ковер. Потом стащила с меня рубашку и брюки, и это было последнее, что она сделала сама. Дальнейшее проделывали уже мои руки. Мы устроились прямо на ковре, рядом с блузкой, обитавшее в которой чудо нанотехники впитывало в себя все звуки, которые мы издавали.
   В этом возрасте тело миллионерши почти ничем не отличается от тела небогатой женщины, разве что оно более гладкое и упругое, поскольку миллионерша пользуется дорогими косметическими средствами и через день встречается с массажисткой. А в прочих делах всё -- то же.
   Розовые соски, банально похожие на спелые вишни, так и притягивали мои губы, и я не мог не поддаться этому притяжению. Знакомо было и дальнейшее -- и влажный рот, и плоский упругий живот, и треугольник волос внизу, и вызывающие дрожь прикосновения, и неразборчивые слова, перемежающиеся стонами. Необычно было только одно -- эти слова и стоны, кроме меня, слышал сейчас как минимум еще один человек. И в происходящем это было главное. И хотя я сейчас был всего-навсего провокатором, дело я делал с чувством, толком и расстановкой. Подслушнику оставалось только облизываться. Или призывать на мою голову все громы и молнии.
 

43

   Потом мы на пару отправились в душ, и там последовало продолжение. Поскольку "жучок" остался в спальне, это была уже не провокация, а если и провокация, то против меня, а я не железный. Не в смысле, что мне не хватило сил, а в смысле, что я снова не устоял.
   И мы снова упивались друг другом, стоя под теплыми струями, бьющими с разных сторон.
   Потом Полина спросила:
   -- Милый, ты не хочешь кофе?
   -- Конечно, хочу, -- отвечал я. -- Организм после таких нагрузок требует подкрепления.
   Я подмигнул ей с самым похабным видом, а она ответила мне не менее сальной улыбкой.
   -- Но прежде всего я хочу посмотреть то, ради чего сюда приехал.
   -- А разве ты приехал сюда не ради меня? -- невинно спросила Полина.
   -- Ради тебя, ради тебя, -- соврал я, -- но на тебя я уже посмотрел. Пора глянуть и на кое-что другое.
   Разумеется, после, как выражаются женщины, этогомы были уже на "ты".
   -- Уверяю, другое будет совсем не так интересно, как я, -- сказала Полина. -- Идем!
   Она отвела меня в кабинет и усадила за ноутбук. Достала из ящика стола флэшку. Я взялся за просмотр собранной "Буряком" информации, а сама Полина отправилась в самое женское в любом доме место. Я имею в виду кухню, разумеется, а вовсе не то, что представили себе вы...
   Просмотр много времени не занял. Полина оказалась права -- информация была неинтересной.
   Георгий Карачаров и в самом деле нанял "Буряка с партнерами" в тот день, когда я объявился в "Бешанзерсофте". Агент Андриан Чертков впервые столкнулся со мной в клубе "Красный кентавр". В тот же день они сели мне на хвост. Опытные ребята, они быстро сумели выяснить, чем именно я интересовался, поставили наблюдение к дому, где жил художник Симонов, любовник Бердникова, и оттуда начали наблюдать за мной. Они быстро разобрались, кто я такой, но продолжали слежку -- наверное, рассчитывали с ее помощью получить какую-то информацию. И в самом деле, чем черт не шутит!.. Марьяну они на заметку взять не успели -- просто потому, что в первый раз я встречался с нею до установления слежки, а во второй -- когда они следить уже закончили. В офисе "Бешанзерсофта" Чертков не появлялся -- сразу после меня делать там ему было абсолютно нечего.
   В общем, вся эта информация не стоила даже ломаного гроша, и я, к стыду своему, даже обрадовался, что отданный за нее грош неломаный был изъят "Буряком" не из моего кармана...
   В кабинет вошла Полина, принесла на подносе чашку с кофе и сахарницу, потерлась носом о мое ухо. Шаги ее босых ног на пушистом ковре казались трепетом крыльев бабочки.
   -- Ну, что скажешь, Максим? Не зря я потратила деньги? Пригодилась тебе информация?
   Я не стал ее разочаровывать.
   -- Да, кое-что для меня оказалось новостью. Твои труды и деньги даром не пропали.
   Из одежды на Полине был только китайский халат, желтый с красными драконами, короткий, чуть ниже пояса. Немалым его достоинством было то, что он почти ничего не скрывал и подчеркивал красоту и длину ног хозяйки. Но главное, в нем не водились "жучки".
   Полина передала мне чашку и угнездилась в кресле, стоящем под старинным торшером -- кабинет был обставлен в стиле ретро, и торшер этот казался едва ли не самой старинной вещью здесь. Впрочем, было кое-что и подревнее: книги.
   Я встал из-за стола, прошел вдоль шкафов. Тут встречались даже издания конца девятнадцатого века. Мое внимание привлекло собрание книг Райдера Хаггарда из "Библиотеки романов" (Приключения на суше и на море). Я открыл один из переплетенных вручную томиков, полистал. Это была "Дочь Монтецумы" в переводе А. А. Энквиста, издание небезызвестного П. П. Сойкина -- с ятями и твердыми знаками на концах многих слов. На обороте титула присутствовала надпись "Дозволено цензурою. СПб., 14 января 1903 г.". Черт-те какая древность!..
   -- Слушай, дочь Монтесумы, -- сказал я. -- Это твои книги?
   Полина не улыбнулась моей неудачной шутке.
   -- Родителей мужа. Они уже умерли, Петр был поздним ребенком.
   -- А твои батюшка с матушкой? -- Я отхлебнул из чашки.
   Кофе показался мне самым обычным, разве что чуть отдавал жженым. Наверное, у нее какая-нибудь особая кофеварка. Только для VIP-персон...
   -- Они, слава богу, живы. Живут под Тамбовом, в Дубровке. По-моему, я тебе говорила, откуда родом.
   -- Да, говорила.
   Полина потрепала полу халата, посмотрела на свое обнаженное бедро, перевела взгляд на меня.
   Я тоже пялился на ее бедро, и все происшедшее между нами казалось мне чем-то нереальным, давним, почти забытым.
   -- Жалеешь о том, что произошло? -- Полина прикрыла полой халата треугольник светлых волос над лобком.
   Я пожал плечами:
   -- Не знаю... Поживем, увидим.
   Она поджала губы:
   -- Какой ты честный! А соврать нельзя было?
   -- Зачем? -- Я опять пожал плечами. -- Жена... -- Я не договорил.
   Не объяснять же ей, что пожалеть могу не только я, но и она. И что дело совсем не в моей жене. Впрочем, думается, она и без моих объяснений все прекрасно понимает. Иначе бы не потащилась в спальню в блузке с "жучком". Что мешало снять ее и оставить в гардеробной? Правда, тогда бы провокация получилась не столь провоцирующей...
   -- Ну как? Закончили на этом? Разбежались?
   Спарились и разбежались, -- вспомнил я. Спарились и разбежались... Потому что стало вдруг стыдно друг перед другом. Что за чертовщина?
   -- Да, -- сказал я. -- Мне, пожалуй, пора. Теперь я знаю, что делать дальше.
   Вот так комплиментик!
   Однако она не обиделась, хотя и приподняла чуть-чуть правое плечо. На одну восьмую дюйма.
   Они бы с Ниро Вульфом составили подходящую пару. Не зря говорят, что противоположности сходятся... Да будь я проклят, если знаю, как себя вести с этой женщиной!
   -- Не расскажешь?
   -- Сейчас нет. Потом, когда мне хоть что-то станет ясно.
   -- Ну хорошо... -- Она выбралась из кресла и стала еще более соблазнительной. -- А я поеду на работу. Что-то разработка следующей версии "Полины" в последние дни затормозилась с этой...
   Она не договорила, но я почти услышал слово "суетой".
   Черт меня возьми, в конце концов трахаться -- это тоже не более чем суета. Трах перестает быть суетой только в том случае, если рождаются дети. Тогда он становится поступком, а не дерготней в усладу разъярившейся плоти...
   -- Наше детективное агентство тоже использует ваши разработки. Только у нас сетевого агента зовут Поль, а не Полина.
   Она удивленно распахнула глаза:
   -- Почему?
   Я в очередной раз совершил глубокомысленное пожатие плечами:
   -- Инсталляцию делала жена. Она у меня из компьютерных спецов. А я -- всего лишь продвинутый юзер.
   -- Понятно. -- Полина вздохнула.
   -- Ничего тебе не понятно, -- сказал я, с трудом сдерживая злость, неожиданно родившуюся в душе в ответ на этот вздох. -- Приедешь на работу, Антон Константинов скандал устроит, вот тогда и станет все понятно.
   Она вновь распахнула глаза, и я прикусил язык.
   -- А тебе жена устроит?
   -- Прости, пожалуйста! -- сказал я. -- Сам не знаю, что говорю... Будь, пожалуйста, осторожна.
   -- Уже простила... Не беспокойся, Максим, мне бояться нечего. Без меня компания и года не протянет. А вот ты и в самом деле будь осторожен.
   Черт возьми, Катины слова -- почти один к одному!..
   -- Хорошо, буду, -- сказал я.
   -- Пойдем одеваться?
   -- Пойдем.
   И мы отправились в спальню, где лежал светло-коричневый длинноворсный ковер, на котором оказалось так приятно заниматься любовью и на котором все еще валялась почти вся наша одежда. Одевались неторопливо, наблюдая друг за другом и получая удовольствие от этого процесса. Во всяком случае, я точно получал -- Полина умела одеваться не менее красиво, чем раздеваться.
   Хотя, где это я видел, чтобы она сама раздевалась? Не было такого, фантазии... Она только расстегивала пуговицы на блузке...
   Надев через голову юбку (меня всегда потрясал этот метод облачения), Полина вдруг помрачнела.
   -- Завтра похороны Георгия, -- сказала она. -- В десять часов, морг областной больницы на улице Сантьяго-де Куба, семь. Если захочешь, приезжай.
   -- Приеду, -- пообещал я. -- Непременно приеду. Там наверняка будет присутствовать его убийца. По крайней мере, в детективных романах происходит именно так, убийцу тянет посмотреть на жертву. Впрочем, хоронить Карачарова наверняка будут в закрытом гробу.
   -- Он так ужасно выглядит? -- Полина взяла с трельяжа тюбик с губной помадой, глянула на себя в зеркало.
   Собственная физиономия ей явно понравилась, тем не менее она точными движениями принялась подкрашивать губы.
   -- Да, -- коротко сказал я и тоже подошел к зеркалу.
   Следов помады на моем лице не было.
   -- Эта помада не смазывается, -- сказала Полина. -- Видишь, даже вода в душе ее не смыла.
   -- Вижу... А где похороны?
   -- На Северном кладбище.
   -- Слушай... А разве он не мусульманин?
   -- Нет. Карачаровы уже не одно поколение живут в Питере и давным-давно обрусели.
   -- То-то у него нет... не было никакого акцента, -- сказал я, наблюдая за тем, как она наносит макияж на щеки.
   Потом она взялась за расческу и лак.
   Когда женщина при тебе сооружает прическу, это о многом говорит, но разговор сей я "слушал" почему-то без удовольствия. Впрочем, причина была мне предельно ясна -- я уже перестал быть Арчи Гудвином, на душе скребла кошка по имени Совесть, и мне приходилось бороться с нею.
   О предстоящих похоронах мы больше не вспоминали. И вообще -- о деле. Я нашел нейтральную тему и принялся рассказывать о своем детском невезении; Полина слушала, закрепляя волосы и поглядывая на меня в зеркале. Потом сказала:
   -- Бедненький ты мой!
   Меня так и подмывало ответить: "Я не бедненький! И не твой!" -- но для подобного ответа было не время и не место, и я просто молча отошел к окну, сдвинул в сторону штору.
   Перед окном раскинулась территория выставочного комплекса "Ленэкспо". Слева было видно здание Морского вокзала, увенчанного шпилем, который и близко не лежал рядом со шпилем собора святых Петра и Павла в Петропавловской крепости, хотя замышлялся, наверное, как пара. Справа покоилась на земле музейная подводная лодка. Перед нею стояла небольшая очередь страждущих взойти на борт.
   -- Я больше не буду называть тебя бедненьким, -- сказала Полина, подошла сзади и потерлась носом об мою шею. -- Не обижайся.
   От нее остро пахло лаком для волос.
   Я подумал, что как-то у нас все не так и никогда "так" не будет.
   Потом я стоял в коридоре возле лифта и курил, пока Полина включала в квартире охранную сигнализацию. Потом мы спустились вниз, вышли на Наличную улицу и поймали такси. Сидели мы на заднем сиденье, вдвоем, но порознь -- я даже ловил себя на том, что слежу, чтобы ее колено не прикоснулось вдруг к моему.
   Когда такси остановилось возле Вавилонской башни, Полина несмело коснулась моей руки:
   -- До завтра?
   -- До завтра!
   Честно говоря, выбравшись из машины, я испытал немалое облегчение.
 

44

   Тем не менее, пока я поднимался на наш этаж, кошка по имени Совесть продолжала скрести у меня на душе. А когда вошел в приемную, она начала душу драть.
   Катя, разумеется, поняла, что со мной неладно.
   -- Вадик, -- сказала она, забирая у меня пакет с "майором прониным". -- Макс... Ты такой чужой... Что произошло?
   Черт! Опять она назвала меня тем, первым именем! Черт! Это же как серпом по одному месту. Черт! А может, меня и вправду надо серпом по этому месту? Черт! Черт! Черт!!!
   Я чертыхался вовсе не на Катерину. На нее бы я и голоса сейчас не поднял. Я смотрел в ее глаза и понимал, что совсем не хочу потерять эту женщину. Черт, мы ведь не Арчи Гудвин и Лили Роуэн, которые могли месяцами жить друг без друга и сходиться только тогда, когда этого хотелось господину Стауту. Героем книги быть проще -- от тебя ничего не зависит. Если автор талантлив, ты, по крайней мере, делаешь то, что и должен делать всякий нормальный человек. Но если даже талантливый автор встал утром не с той ноги, все может быть и по-иному. И герой может смеяться, когда должен плакать, и рыдать, когда должен хохотать. Или размышлять о всякой ерунде, когда должен сказать главное... Потом-то автор, разумеется, все перепишет, но до этого "потом" герою надо еще дожить...
   И тут ко мне вернулась мысль, которую я упорно гнал прочь, -- что потерять жену можно и в ином смысле, в прямом... И я перестал размышлять об ерунде.
   -- Ничего пока не произошло, -- сказал я, по-прежнему глядя Кате в глаза. -- Однако ты сейчас соберешься, и я отвезу тебя в гостиницу. И ты будешь сидеть там, не высовывая носа. Еду станешь заказывать прямо в номер. Возьми с собой левый паспорт.
   У нас давно были куплены на черном рынке подложные паспорта -- для таких вот случаев.
   -- Неужели ситуация стала настолько серьезной?
   -- Нет, -- сказал я. -- Но береженого, как известно, господь бережет.
   -- А может лучше домой? Или к сестре?
   -- Нет. Дома тебя будут искать в первую очередь, у сестры -- во вторую.
   -- Значит, ты все-таки напал на след?
   Тут мне в голову пришла еще одна мысль. Я отобрал у Кати пакет, достал "майор пронин", включил. Индикатор остался темным, на дисплее засветился транспарант "Излучателей не обнаружено". Я облегченно вздохнул -- бывают еще в нашей жизни маленькие радости.
   -- Я пока не знаю точно, на какой именно след я там напал, но некоторое время тебе лучше не высовываться. Возьми с собой денег дня на три-четыре. Думаю, за это время все станет ясно.
   Больше Катя никаких вопросов не задавала. Открыла сейф, сунулась в его недра, отсчитала несколько купюр от лежащей там пачки, еще несколько купюр отдала мне. Достала левый паспорт, положила в сумочку. Огляделась. Потом залезла в стол, вытащила из ящика отцовский скальпель и тоже положила в сумочку.
   Я хотел было сказать пару ласковых по поводу этой выходки, но понял вдруг, что скальпель для нее -- вовсе не оружие защиты. Вернее, оружие, но речь идет о защите вовсе не физической. И я промолчал.
   Катя вновь огляделась, прошлась по приемной. Казалось, она прощается с офисом, но я понимал, что она просто оттягивает момент ухода, потому что страшно, и офис кажется ей тем, что в старину называли "Мой дом -- моя крепость". И пока ты тут, с тобой просто ничего не может случиться. Как с ребенком, который во время пожара прячется под кровать, совершенно не думая о том, что она тоже сделана из горючих материалов...
   -- Идем! -- Я решительно взял жену за руку.
   -- Идем, -- обреченно сказала она.
   Мы включили охранную сигнализацию и вышли из офиса.
   -- Уже закончили? -- спросил Вовец.
   -- Да, -- сказал я. -- Самое время уикэндичать.
   -- Помнишь, что сегодня Кубок мира начинается? -- Вовец с любопытством посмотрел на необычно молчаливую Катю, но ничего не добавил.
   -- Помню, -- соврал я и пожал протянутую руку. -- Обязательно посмотрю. Наши с финнами сегодня?
   -- С ними проклятыми! Боюсь я этого матча...
   -- Ничего, бог не выдаст -- свинья не съест!
   -- До свиданья, Володя! -- сказала Катя. -- До понедельника.
   Ей удалось произнести эти слова обычным тоном.
   Мы спустились вниз, вышли на улицу и сели в машину.
   -- Воспользуйся услугой сотового оператора "Режим автоответчика", -- продолжил я инструктаж. -- Свой телефон отключи. Но каждые полчаса проверяй автоответчик на случай, если мне потребуется сообщить нечто срочное. Ну я и вообще буду тебе позванивать. Кстати, твой законный паспорт где?
   -- Со мной.
   -- Отлично. Сейчас заедем по пути в какой-нибудь банк, арендуем ячейку, положишь паспорт туда. Так будет надежнее.
   Вот тут она позволила себе новый (вернее, старый) вопрос:
   -- Господи, неужели все так серьезно? -- И тут ее прорвало. -- Мне страшно, Вадичка! -- взвизгнула она. -- Я боюсь!
   Я сделал все возможное, чтобы хоть как-то успокоить ее. Обнял за плечи, потерся носом об ухо, прошептал:
   -- Катенька, на самом деле все может оказаться полной ерундой, но я бы хотел, чтобы ты находилась в безопасности. Я уже искал тебя однажды, и мне пришлось тогда даже кое-кого убить.
   Она отшатнулась, распахнула перепуганные глаза:
   -- Ты убивал людей?! -- И тут же закивала: -- Ой, что же это я? Я ведь и сама тогда... А ты еще и на войне был...
   Я тоже покивал:
   -- На войне за меня отвечало родное государство, но мне пришлось убивать и под собственную ответственность. Иначе с какой стати меня оставили в покое и позволили сменить имя?
   -- Ты работаешь с теми же людьми сейчас? -- сделала вывод Катерина.
   Эх, черт возьми, до чего же фантазеры они, эти программисты!
   -- Да, -- соврал я. -- Мне снова пришлось выйти на них. Потому я и уверен, что все будет в порядке. Но для полного спокойствия лучше все-таки подстраховаться.
   Она снова придвинулась, спрятала лицо на моей груди.
   -- Может, позвоним этой тетке из "Бешанзерсофта" и откажемся? Вернем ей деньги, что не израсходовали, а растраченные отработаем?
   Я представил себе, как мне придется отрабатывать. Теперь, когда все было решено, я вовсе не был против такой "отработки". И кошка по имени Совесть даже усом не повела... Все было решено не мной, а судьбой, и ничего уже нельзя было изменить.
   -- Катя! -- Я решил позволить себе чуточку жесткости. -- Дело не в тетке из "Бешанзерсофта", дело в преступнике. Я уже слишком много знаю, чтобы он оставил меня в покое. Теперь передо мной два пути -- либо я его выведу на чистую воду, либо он заткнет мне рот. В такой ситуации у меня должны быть развязаны руки, понимаешь? Потому я и хочу, чтобы ты сидела тихо, как мышка. Ты побудешь некоторое время мышкой? Маленькой такой мышечкой, беленькой и пушистенькой, хорошо?
   -- Побуду, -- прошептала Катя. -- А ты будь осторожен, пожалуйста.
   -- Разумеется! -- Я включил зажигание, выехал на улицу и осмотрел окрестности.
   Серый "фолькс" затаился на противоположной стороне улицы. За тонированными его стеклами не было заметно никакой жизни, но я знал, что там сидят подручные моего противника. Сами они, скорее всего, и не догадываются, что их можно назвать словечком "подручные", но это незнание не делает их менее опасными.
   Что ж, по крайней мере не придется заниматься вычислением хвоста. Но сбрасыванием оного -- непременно придется. Иначе они и в самом деле будут подручными -- со всеми вытекающими последствиями.
   В сопровождении "фолькса" мы доехали до Василеостровского филиала "Питербизнесбанка", где и нашло свою норку мелкое животное по имени Катин паспорт. Теперь его даже я бы не смог вызволить -- там требовалась личная подпись, и компьютер тут же делал графологическую экспертизу.
   Оставалось подобрать подходящую норку хозяйке паспорта.
   Мы вышли из банка, вновь сели в машину и в том же сопровождении покатили к станции "Приморская".
   -- Сейчас я тебя высажу у метро. Пересядешь на полукольцо и доедешь до станции "Полюстрово", оттуда доберешься до гостиницы "Карелия". Там снимешь номер на три дня и подождешь меня в холле гостиницы. Все поняла?
   -- Все! -- В голосе Кати прозвучала решимость.
   Такова моя супруга -- она может пищать и хныкать, пока это позволительно и не влияет на ситуацию, но как только начинает пахнуть жареным, Катя меняется. Иначе бы она никогда не смогла убить Марголина...
   Я подкатил к "Приморской" и высадил ее. Она ушла не оглядываясь, а я проследил за "фольксвагеном". Никто оттуда не выскочил и следом за Катей не устремился. Тогда я развернулся и, прокатившись по всей Наличной, достиг того дома, где совсем недавно мы трахались с Полиной Шантолосовой. Проехал мимо, повернул на Большой проспект, доехал до Четвертой линии, свернул на нее и припарковался в квартале от "Василеостровской".
   Через четыре минуты я был уже внизу, на станции. Пришлось, правда, пробежаться по эскалатору. Разумеется, ребята, сидевшие в "фольксе", за мной не успели, и я сбросил хвост без проблем. А через полчаса я уже подходил к стеклянному ящику "Карелии". Вошел внутрь, огляделся.
   Подозрительных личностей поблизости не наблюдалось.
   Катя ждала меня в холле, сидела на диванчике, закинув ногу на ногу и перелистывая еженедельник "Где отдохнуть в выходные?"
   -- Тебе он не понадобится, -- попытался пошутить я. -- Отдыхать будешь в четырех стенах. Как во времена Домостроя...
   Она улыбнулась, но по глазам было видно, что ей не до смеха.
   -- Номер сняла?
   -- Да. На третьем этаже.
   -- Отлично. В случае чего можно будет спуститься на простынях.
   Она опять невесело улыбнулась.
   Я снова огляделся, уже с другой целью.
   В холле работали несколько киосков, продающих самые разные мелочи -- от флакончика с духами до махрового халата. Это было удачно -- ведь мышка вселялась в норку, в чем была.
   Я кивнул в сторону киосков:
   -- Пойдем. Купишь, что надо.
   Что надо влезло в два полиэтиленовых пакета. Такой груз на третий этаж можно было поднять и без лифта, так что я совершил сей подвиг без особого напряжения. А заодно ознакомился с путями возможного отступления. Никогда не знаешь, что может в жизни пригодиться...
   Номер оказался небольшим, метров десять, но больше мышке и не требовалось. Когда мы вошли, я в тысячный раз приложил палец к губам и достал "майор пронин". Береженого бог бережет...
   "Жучков" в округе не наблюдалось.
   -- Ну вот, -- сказал я. -- Думаю, тебе тут будет удобно. Сама мне звонить не вздумай. И сестре -- в том числе. Ты давно с нею разговаривала?
   -- Вчера вечером.
   -- Вот и отлично! Значит, беспокоиться не будет. А через три дня наверняка вернешься домой, она ничего и не заметит... В общем, живи и радуйся.
   -- Хорошо, -- прошептала Катя. -- Буду жить и радоваться.
   Глаза ее стремительно наполнились слезами.
   -- Эй, -- сказал я. -- Не плакать! Ничего со мной не случится. Я -- везунчик! Ты даже не представляешь, какой я везунчик! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! -- И я постучал по тумбочке, стоящей возле кровати.
   -- Я знаю, -- сказала, всхлипнув, Катя. -- Но будь осторожен, я тебя прошу!
   Я поднял правую руку, прижал к сердцу и торжественно сказал:
   -- Клянусь быть осторожным, сверхосторожным и суперосторожным. Чего бы это мне не стоило! -- Я широко улыбнулся, и это было не просто, потому что душу мне опять терзала кошка.
   На этот раз, для разнообразия, по имени Страх. Мне вдруг пришло в голову, что мы, возможно, видимся в последний раз, но я решительно выгнал предательскую мыслишку вон.
   -- Все, я пошел!
   -- Вадичка! -- И тут Катя бросилась мне на шею, с трудом сдерживая рыдания.
   Поцелуи, которыми она осыпала мое лицо, обжигали, но я стоял недвижно до тех пор, пока она с собой не справилась и не отстранилась.