Страница:
— Сэр.
Рыжий сделал строгое лицо и сунул руки в карманы.
— Сэр, — сказал менеджер безапелляционным тоном. — Пожалуйста, покиньте помещение.
— Не могу, — объяснил рыжий комически холодным тоном. — Эта стареющая сварливая матрона, коя, я уверен, все еще чарует, несмотря на жировые отложения и морщины, она — крепкий орешек. Нет, нет, сэр. Подумайте. Она только что грозила сделать мне минет. Терпеть не могу, когда такое случается — она ведь совершенно не в моем вкусе. Но она непременно последует за мной, если я сейчас выйду. Ты ведь знаешь, какие бывают женщины. А может и не знаешь. В любом случае, я подожду, пока уйдет она. Так безопаснее.
— Так. Это твой друг? — спросил менеджер, поворачиваясь к Юджину.
Юджин поступил бы разумно, отделив себя от развивающихся событий. К начинающейся баталии он не имел отношения. У него был свой номер, который он здесь исполнял, и за который ему платили. Отведи глаза. Извинись. Отрицай. Все что угодно.
— Да, — сказал Юджин, начав неожиданно играть «Лесные звуки». — Он мой друг. Это, наверное, нехорошо?
У каждого художника имеется порог отвращения, особенно когда туго с деньгами.
— Вот, это уже лучше, — сказал рыжий, имея в виду музыку, а затем, повернувшись к менеджеру, добавил, — Вот, послушай, что человек играет. Ужасно здорово. Правда?
Но менеджер не впечатлился.
Фирменные вагнеровские лейтмотивы заполнили помещение. Юджин почувствовал ветерок вдохновения. Пальцы его заскользили вверх и вниз по клавиатуре. Неожиданно он скрестил руки, и, наращивая аккомпанемент левой рукой в верхних регистрах, он потянулся к басам и сыграл главную тему Зигфрида с такой небесной ясностью, что даже сам удивился. Глаза рыжего широко открылись. Посетители один за другим повернули головы к роялю. Появился вышибала.
Был он большой, плотный мужчина, и одет он был в такой же дешевый костюм, как рыжий. Сочетание бесстрастного, замершего лица с низким хриплым голосом говорило о том, что, возможно, он иногда, в компании, употребляет кокаин. Он был бы хорош в роли главного жреца в «Аиде», подумал Юджин. И чуть было не сказал это вслух, но вдруг заметил, что рыжий снимает очки и прячет их очень тщательно в нагрудный карман пиджака.
— Сэр, — сказал вышибала монотонно. — Вам следует уйти.
— Тварь непокорная, в четверг пойдешь смирнехонько ты в церковь, — пробормотал рыжий перед тем как веско объявить, щурясь на вышибалу, — Зрение мое — не то, что было в молодости, но все же я до сих пор различаю… а? что?… ага! — формы! Я различаю формы.
— Сэр, — сказал вышибала, протягивая руку, чтобы схватить рыжего за локоть.
На рыжего эта особенность вышибалы не произвела никакого впечатления. Помимо этого, молодой конторский работник видимо не очень любил, когда вышибалы его лапали. Он отступил в сторону, и рука вышибалы не достала до его локтя. Вышибала понял, что сейчас ему придется применить силу. Удивленно, медленно он повернулся к рыжему. В этот момент возмутитель спокойствия пнул его в пах.
Вышибала крякнул на весь ресторан, зарычал, завыл, и даже захныкал, все это одновременно, согнувшись пополам. Рыжий ударил его ногой в лицо. Несколько брызг хлынувшей крови попали на клавиши верхних октав. Юджин был уже на ногах. Схватив аквариум, он перевернул его над скамейкой и поставил обратно на крышку. Рыжий стремительным жестом сорвал аквариум с крышки и разбил его об голову вышибалы. Юджин в это время заталкивал купюры в карманы.
Огромный вышибала лежал на полу, на боку. Некоторые из наблюдавших за сценой устремились к выходу, некоторые повынимали сотовые телефоны, чтобы звонить в полицию. Окно позади Юджина, от пола до потолка, темнело пригласительно. Решившись, он прыгнул в него, чуть подвернув ногу, поскольку тротуар оказался на несколько дюймов ниже, чем он рассчитывал. Рыжий приземлился рядом почти одновременно с Юджином.
— Вот, — сказал Рыжий. — Смотри. Лексингтон. — Он указал направление рукой. — Поймаем такси. Вперед, волочи [непеч.].
Они побежали.
— Можно было просто повернуть за угол, — сказал Юджин, тяжело дыша.
— Не в этом районе, — огрызнулся рыжий.
И был прав.
Светофор только что переключился, и стадо свободных такси пошло волной вниз по Лексингтон, ища клиентов. Рыжий поднял руку. Они забрались в машину и таксист влился снова в автомобильную волну, и в этот момент две полицейские машины, ревя сиренами, промчались по поперечной улице сзади.
— Извини, мужик, — сказал рыжий.
— А с девушкой что будешь делать?
— Она уже большая. Созрел плод ветреный восточной грации. Она найдет дорогу домой, не консультируясь со мною в отношении маршрута. Помимо этого, не стоит мне с нею видеться доле. Последнее время она жутко мне досаждала. Ну, не важно. Так под каким же именем живешь ты на свете, добрый рыцарь, то есть, маэстро? Как тебя зовут, шеф?
Юджин помедлил, но все-таки сказал, — Юджин.
— А меня Джульен.
Он протянул руку. Юджин снова помедлил, но в конце концов пожал руку.
— Слушай, мужик, — сказал он. — Я из-за тебя потерял очень неплохое место.
— Эй, — Джульен пожал плечами. — Я ведь не обязывал тебя говорить менеджеру, что я твой друг, не так ли.
— Не знаю, зачем я это сделал.
— А он тебе не нравится.
— Кто?
— Менеджер.
— Менеджеры никому не нравятся.
— Не хочешь ли ты мне сказать, что зарабатываешь себе на жизнь, играя пошлые песенки в мещанских ресторанах?
— В основном в барах. Когда мне это позволяют.
— А, [непеч. ], — извиняющимся тоном сказал Джульен. — Ну тогда прости меня, мужик. Я просто… хмм… — Он покачал головой, будто только что понял всю глубину случившегося. — Да, я очень виноват перед тобой.
— Ты вышибале нос сломал.
— Не думаю. Пару зубов выбил, правда. Ничего, придет в себя. Его наверное прямо сейчас уже везут в лечебницу. Ну, может не прямо сейчас, но в очень скором времени он будет как новый, уверяю тебя. Могло быть хуже. Этот дурак просто напрашивался, чтоб ему колено дислоцировали. Знаешь, когда сдвигаешь человеку чашечку, это навсегда. Починить нельзя. Он счастливчик, ему очень повезло.
Он снова покачал головой, на этот раз поражаясь огромному количеству удачливости, выпадающему на долю дураков. Юджин засмеялся. Джульен вытащил очки и надел их, возвращаясь в прежнее свое состояние — менеджер нижнего эшелона, возможно с Верхнего Вест Сайда.
— Ты всегда так?…
— Всегда ли я склонен вести себя эксцентрично в публичных заведениях? О, не знаю, — протянул Джульен, вальяжничая. — Я был в настроении, скорее всего. Может, твоя музыка меня вдохновила. Да, именно она, скорее всего.
— Не следовало быть таким… э…
— Непримиримым?
— Жестоким. С вышибалой.
— Еще как следовало. Ты что, шутишь?
— Зачем?
— Ну что мне тебе на это сказать, Юджин. Как у большинства белых, у меня стеклянная челюсть. Мне нельзя допускать, чтобы меня ударили. Мне необходимо давать негодяям понять, с кем они имеют дело — быстро и решительно, пока они не пришли в себя. Ты что! Слушайте, маэстро, а нельзя ли… что бы мне такое сделать, чтобы компенсировать… потерю вами вашего места в заведении? Перспективы у меня не очень солнечные, но, вот, Юлианус Магнус может быть полезен друзьям своим очень многим, хоть это и не бросается сразу в глаза. В общем, так — что я могу для тебя сделать? И могу ли?
— Можешь. Найди мне ведущего гитариста, — сказал Юджин сварливым тоном. — У меня послезавтра репетиция.
Это заявление слегка удивило Джульена. Выдержав паузу, позволив себе мысленно переключить скорость, он сказал:
— Эй, — чуть стыдливо, и не обычным своим игривым тоном. — Я играю. Немного, но играю. На гитаре.
— Не устраивает. Мне нужен кто-нибудь, кто играет много.
Джульен издал смешок — стыдливый.
— А ты дай мне возможность себя показать, — сказал он — неожиданно аристократическим тоном. Невозможно было определить, шутит он или нет. — А? Может, я тебе подойду. — Его брови быстро заходили вверх-вниз.
Юджину нечего было терять. Он дал Джульену адрес зала. Из такси он вышел у Юнион Сквера. Джульен поехал дальше.
Я посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать.
Я сказал, что нашел.
Он говорит — Не [непеч. ]?
Я сказал ему, что нашел человека, который уверяет, что умеет играть. Я сказал — это выясниться в течении дня, врет он или нет.
Фукс, великий эксперт, сказал важно — Надеюсь, он достаточно хорош.
Я объяснил ему, что на самом деле большой разницы нет — хорош ли, плох ли.
Кофемолка работала плохо. Это всегда раздражает. Фукс несколько раз повторил — А? А? Ха? — чтобы привлечь мое внимание. Я пожал плечами. Я сказал ему, что главное — попадать в тональность. Если парень умеет попасть иногда в тональность, все будет хорошо.
Фукс ушел в гостиную обиженный. Я активизировал кофейник. Ляп, ляп — закапали кофейные капли. Вернувшись в гостиную, я обнаружил Фукса, пьющего мой апельсиновый сок. Я спросил его, почему за два месяца он ни разу не пополнил запасы сока.
Он говорит — Извиняюсь, мужик. Завтра куплю.
Ты всегда это говоришь.
Слушай, а этот ниггер — он симпатичный?
С каких это пор тебя стала интересовать внешность коллег?
Я серьезно, Джин.
Фукс любит говорить рассудительным тоном, неприятно напоминая мне меня самого.
Он говорит — Нам нужен симпатичный ниггер. Ведущий гитарист должен выглядеть. Это хорошая рыночная стратегия. Несовершеннолетние телки, им нужен кто-нибудь, чтобы выглядел горячим — подумай, мужик.
Я сказал ему, что гитарист — мальчик белый.
Возмущение Фукса было так велико, что он пролил сок на стол и себе на халат.
Он говорит — Эй, мужик, я с хонки играть не буду.
Я налил себе кофе и сел. Фукс посмотрел на меня враждебно и принялся вытирать стол своим халатом.
Он говорит — Ты слышал, что я сказал?
Типа, да. Ты с хонки играть не будешь.
Так что же?
Так ничего же.
[непеч.]. Что ты надумал, Джин?
Я говорю — Слушай, Фукс, если мы собираемся зарабатывать на жизнь, и, я думаю, это одна из наших целей, не так ли, нам необходим по крайней мере один хонки. Рыночная стратегия, как ты только что отметил, требует такого подхода.
Отвращению Фукса не было предела.
Он говорит — [непеч.].
Я говорю — У тебя есть выбор.
По правде сказать, мне было все равно, кто они — остальные члены группы. Гвоздь программы все равно — я сам. Остальные просто попутчики. В музыкальных делах нужно смотреть фактам в лицо. Справедливость, конечно, торжествует — я не собирался брать себе больше, чем остальные, если деньги вдруг появятся.
Фукс говорит — Я не играю, мужик.
Иногда он бывает ужасно упрям.
Тогда я говорю — Слушай. Я говорю — Я хочу, чтобы мы выглядели профессионально, а не как банда пацанов из черного гетто, торчащих от своего исполнения.
Он обозвал меня дураком, но, по правде говоря, выбора у него не было. Бас-гитаристы — их много, они в хороший день не стоят больше, чем десять центов за дюжину.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
В помещении пахло пролитым пивом, потом и пылью. Фукс подключил свою бас-гиатру к усилителю. Юджин проверил усилитель, попробовал клавиатуру, и хлопнул Фукса по плечу.
— Просветлись, — сказал он. — Великие дела не за горами.
Паркер вошел плетущейся походкой — большой, толстый, немногословный как всегда, поглаживая персональные барабанные палочки, и Фукс поприветствовал его:
— Эй, брат.
— Эй. Гитариста нашли?
— Да, ага, — сказал Фукс мрачно. — Спроси Джина. Нашел какого-то [непеч. ] хонки, мужик. Не нравится мне это, мужик.
Вместо ответа Паркер залез на стул и ударил в барабан.
— Надеюсь, он будет вести себя прилично, мужик, — добавил Фукс.
С гибсоном в кожаном чехле на плече — как двустволка охотника — бумажная чашка кофе в руке, Джульен вошел величественно, стремительно, безжалостно, в облаке яростного напускного добродушия — в момент, когда Юджин начал бояться, что он не придет.
— Добрый день, господа, — сказал Джульен с узконаправленной веселостью. — Вижу, что немного опоздал. Нижайше прошу меня простить и сказать мне, что я должен совершить, дабы исправить оплошность.
Фукс отвел глаза, удивленный и еще более расстроенный, чем прежде. Паркер поднял голову и брови и ухмыльнулся. Ухмылка тот час же пропала.
— Какие новости, друзья? Что делать нам? К чему готовы мы? — вопросил Джульен. Баритон его грохнул, размножился, отлетел от поверхностей инструментов. — Ну-с, посмотрим. Так. Вот здесь я подключу Мою Жемчужину Кастильских Ночей, если, конечно, никто не возразит мне гласно. А? Возражений нет. Хорошо. Зовут меня Джульен.
Он косо посмотрел на Фукса.
— Ага, — сказал Фукс.
— На самом деле, — объяснил Юджин, — этого парня зовут Фукс-басист, а не Ага. А который вон там в углу, большой такой жлоб, неприветливый — так он Паркер.
Джульен приблизился к Паркеру и протянул ему руку. Последовало рукопожатие. Джульен переместился к Фуксу. Не поворачиваясь к нему, Фукс сказал,
— Да, хорошо.
— Следует пожать хонки руку, — наставительно сказал Джульен. — У меня, конечно, веснушки на лице, но это еще не повод меня игнорировать. Ближним следует быть благожелательными по отношению друг другу. Так сказано в справочнике.
— Каком справочнике? — неприязненно спросил Фукс.
— В Библии, конечно же.
Еще немного подождав, чтобы сохранить лицо, Фукс пожал Джульену руку.
Некоторое время они настраивались. Затем Юджин, сидя за клавиатурой, махнул рукой и сказал:
— Ля-бемоль, четыре четверти. Остальные аккорды — си-бемоль минор, до-минор-семерка, и ми-бемоль-шесть. Вот так…
Он сыграл мелодию, объявляя каждый аккорд вслух.
— Паркер, — сказал он.
— Да.
— Стучи мудро, а не дико.
— Ладно.
— Фукс?
— Ну?
— Сечешь?
— Секу.
— Джульен?
Вскоре выяснилось, что Джульен не имеет понятия, где на его гитаре находится ля-бемоль. Чтобы спасти ситуацию, Юджину пришлось дать ему быстрый урок, который сопровождался презрительным хмыканьем Фукса. Паркер смотрел и ничего не говорил. Джульен знал, оказалось, немалое количество аккордов, и перебирал струны неплохо. После примерно десяти минут ошибок и нереализованных амбиций, он понял, как именно следует играть то, что хотел играть Юджин. Опус сыграли четыре раза, а затем Юджин объявил пятиминутный перерыв. Джульен выключил усилитель и стал тренироваться тихо в углу, прислушиваясь к струнам. Юджин развлекался, играя немецкую песенку тридцатых годов двадцатого века. В его дневнике комментарии по поводу немецкой музыки той эпохи нестандартны и слегка бестактны по отношению ко многим.
В конце концов Джульен перестал бренчать и начал слушать. Паркер тоже, вроде бы, прислушивался к тому, что играет Юджин. Фукс ерзал и ерзал на своем стуле.
Четыре часа спустя свежесозданная группа проголосовала за поход в реднековый бар напротив. У Юджина вечером был ангажемент, и долго он торчать в баре не собирался.
— Ангажемент? Думаю, что ты против того, чтобы я составил тебе компанию, — предположил Джульен, ухмыляясь в свое пиво.
— Одного раза мне хватило, — сказал Юджин.
— Эй, — Фукс повернулся к Джульену. — Уши у тебя смешные очень, мужик.
И в самом деле уши у Джульена были маленькие и чуть вогнутые.
— Ты моего [непеч. ] не видел, — сказал Джульен.
Немыслимое свершилось — Паркер засмеялся. Юджин не знал, что Паркер умеет смеяться. Смех его звучал искренне и приятно, почти музыкально.
Фукс надулся и слез со стула. Джульен положил руку на плечо Фукса и без усилий водворил его обратно на стул.
— А ну-ка я тебе кое-что скажу, дружок, — сказал он медленно и ровно, и театральные ноты исчезли из его голоса, а калифорнийский его акцент вдруг проявился очень отчетливо — и слегка зловеще. — Слушай, чадо. Хорошо? Будешь слушать? Слушай. Я, может, не великий гитарист. Может, я вообще не гитарист. Но, видишь ли, это в данный момент не важно.
— Ай! — запротестовал Фукс, потирая плечо. — Ты держи свои руки при себе, мужик.
— Спроси меня, почему это не важно.
— Ай… [непеч. ]… Хорошо. Почему? Ай!
— Потому что, — сказал Джульен веско, усиливая хватку на плече Фукса, — Юджин не просто ведет шоу, Юджин и есть — шоу.
Он выдержал паузу, чтобы до Фукса дошло. И не только до Фукса.
В этом рыжем что-то было, больше, чем казалось на первый взгляд. Хвалил ли он Юджина в этот момент, или просто льстил ему — какая разница. Юджина не часто хвалили, и льстили ему тоже не часто, особенно в собственном его окружении, за одним исключением, а она была слишком молода и глупа, чтобы воспринимать ее всерьез.
Совершенно не важно, объяснил Джульен, станут ли в результате напряженной тренировки и упрямого стремления к совершенствованию — станут ли Фукс и он, Джульен, достаточно умелыми, чтобы производить впечатление профессионалов. Не имеет значения, насколько духовно удовлетворительны и общественно полезны будут их вклады, Фукса и Джульена, в музыкальную историю мира в будущем. Абсолютно несущественно — достигнут ли они, Фукс и Джульен, благодаря помощи Юджина, известности в этой области человеческой деятельности, смогут ли они занять место среди любимых и почитаемых публикой музыкантов. Ибо, вот, если смотреть на дело с того недосягаемого плато, с которого смотрит Юджин, стоя там в величественном одиночестве, разницы между умением Фукса и умением Джульена, или между умением Фукса и любого исполнителя, когда-либо слышанного Фуксом, настолько смешно мала, что ее, разницу эту, можно запросто перепутать с окулярным расстройством, вызванным легким похмельем. Музыка составляет (по мысли Джульена) неотъемлемую часть структуры вселенной, и ее передвижения во времени и пространстве полностью совпадают с передвижениями души Юджина. Навыки можно развить и уточнить. Однако, в случае Юджина, уровень профессионализма играет лишь малую роль. Его, Юджина, музыкальный дар превосходит любые навыки.
Просто тот факт, что он находится в компании Юджина и его небесного дара, представляется Джульену огромной честью и редкой привилегией. Он, Джульен, намерен сохранять честь и привилегию так долго, как это только возможно, даже, если уж на то пошло, против воли самого Юджина. Может, никогда больше ему не представиться случай участвовать в работе такого человека, как Юджин. Касательно же тех кто, по мнению Джульена, склонен подрывать его, Джульена, позиции, и саботировать его, Джульена, место в группе, действуя ему, Джульену, на последние оставшиеся у него здоровые нервы, что ж, таким людям следует представить себе возможные последствия их поведения. Прямо сейчас. Не вдаваясь в детали, Джульен пообещал, что некоторые из последствий могут стать весьма неприятными для тех, кто вмешивается.
— Просто представь себе, — сказал он, уставясь глубоко посаженными зелеными глазами на Фукса, — представь, хорошо? Представь себя, лежащего на спине, в невыносимой боли, совершенно беспомощного, и меня, двести тридцать фунтов веса и все такое, наступающего безжалостно и неотвратимо подошвой ботинка на твое лицо. Нет, не уходи пока что, и не говори ничего. Давайте выпьем по-дружески, как положено целеустремленным художникам, работающим над одним проектом.
Он привлек внимание бармена и объявил, что платит за всех.
В своем дневнике Юджин отмечает, что «Из Джульена получился бы неплохой политик, если бы у него не было чувства юмора».
ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Джульен играл теперь намного лучше на своей гитаре. Также, неожиданно выяснилось, что он неплохо умеет дудеть в саксофон. Это произвело впечатление на всех, включая Фукса, который нехотя признал, послушав исполнение Джульеном «Каравана», что — да, умеет. Паркер стучал значительно лучше. О Фуксе Юджин сказал, что лучше играть он не научится никогда, но — сойдет.
Нужен был ангажемент. Никакая банда не может репетировать месяцами без того, чтобы не выйти на концерт хоть раз. Отсутствие выступлений ведет к бунту. Будучи, благодаря Джульену, лидером группы, Юджин знал, что ему следует искать решение проблемы. Поскольку страдала мораль его солдат. Трения усилились.
Юджин контактировал каких-то знакомых, говорил с друзьями и друзьями их друзей, и их любовницами и любовниками, и в конце концов нашел ангажемент. Тридцать минут в прожекторе, в клубе-баре популярной музыки, в Даунтауне, в групповом концерте.
Тем временем Паркер зачем-то решил получить эквивалент школьного диплома и поступить в институт, как хороший мальчик и патриот. Джульен, чье призвание по жизни было — нравиться всем, с кем он имел дело, провел много времени из своего свободного, и ланчевого (он действительно работал менеджером нижнего эшелона) — помогая Паркеру. Вместе они заполнили тысячи бумаг, ходили в десятки контор, стояли в ворчащих враждебных очередях, вставали пред очи секретарш и общественных работников чьи демонстративные столовые (во время работы) привычки включали чмокание и обсасывание пальцев. У Паркера проявились вдруг способности к математике, а Джульен помог ему с английским.
«Помог?» — пишет Юджин в дневнике. «Он заново создал язык, специально для Паркера. Профессор Хиггинз потратил шесть месяцев, чтобы научить Элайзу чирикать, как светская дама. За два месяца Джульен превратил Паркера в какого-то, [непеч. ], фашиста от филологии, с профессорскими амбициями. Паркер заболел фразеологией, поэтикой, метафорами, сравнениями, аллитерацией, и еще тысячью терминов, которые он перенял от Джульена. Как большинство начинающих энтузиастов, он слишком всем этим восхищался. Он использовал в разговоре латинообразные слова там, где простые саксонские устроили бы всех, он цитировал формальную поэзию невпопад, он презрительно морщился, когда слышал слова популярных песен».
Часть поэзии, цитируемой Паркером, принадлежала перу Джульена.
Если верить наблюдениям Юджина, доброта и щедрость рыжего были искусственные. Ему, рыжему, очень хотелось принадлежать, быть частью социума, и быть в социуме полноправным. Расовые различия не имели к этому отношения. Как и Юджин, Джульен был творческий пария, изгой, самоизгнанник, чувствовавший себя (как казалось Юджину) чужим везде — на улице, на работе, в церкви, в театре. Как и в случае Юджина, коллективное равнодушие мира к его творчеству сопровождалось в жизни Джульена социальными трудностями. Дабы эти трудности компенсировать, Джульен, всегда переполненный до краев энергией, подгонял себя с такой отрешенностью что, по сравнению с ним, святые, признанные всеми церквями мира, выглядели бы страшными грешниками, тонущими в пороке, если бы кому-то пришло в голову судить их по их делам, а не по их природе.
Дабы содержать себя и платить свою часть квартирной платы (он делил квартиру с большим числом подозрительных типов в Гарлеме), Паркер продолжал, по малой, продавать на стороне наркотики. Его активность в этом поле деятельности не была достаточно высокой, чтобы поддерживать приличное существование. У своих родителей он не мог взять в долг — его мать не знала толком, кто был его отец, имела, помимо него, еще десять или одиннадцать детей (Паркер сам не мог бы сказать точно, сколько именно), и жила на велфер плюс средства, которые она выуживала у своих любовников. Периодически какой-нибудь наркопродавец локального значения находил путь к ее сердцу и постели путем лести или хамства, и осыпал ее драгоценностями и купюрами. В таких случаях она тотчас принималась отделывать заново квартиру, покупать всякие дорогие приспособления для кухни и гостиной и, если после этого еще оставались деньги — одежду для себя и для детей. В квартире редко использовали постельное белье, а матрасы куплены были полстолетия назад бабушкой хозяйки, как Паркер признался один раз Джульену (малоразговорчивый, он выбрал именно Джульена, чтобы открыться — и никого, кроме Джульена). От матрасов воняло. Нет, Паркер не мог одалживать деньги у своей матери. Очень возможно, что он подрабатывал на поприще проституции, но даже если такое и бывало, и он продавал себя, он никогда бы в этом не признался — даже Джульену, и меньше всего Джульену, который был странным образом настроен очень враждебно по отношению к гомосексуалистам. Фукс как-то сказал Юджину, что видел Паркера в компании богато выглядящего, среднего возраста негра — оба входили в этот момент в злачный отель на Сейнт-Николас Авеню. Юджин не верил рассказам Фукса. Помимо этого, все знали, что Фукс боится Гарлема и никогда там не бывает один.
Рыжий сделал строгое лицо и сунул руки в карманы.
— Сэр, — сказал менеджер безапелляционным тоном. — Пожалуйста, покиньте помещение.
— Не могу, — объяснил рыжий комически холодным тоном. — Эта стареющая сварливая матрона, коя, я уверен, все еще чарует, несмотря на жировые отложения и морщины, она — крепкий орешек. Нет, нет, сэр. Подумайте. Она только что грозила сделать мне минет. Терпеть не могу, когда такое случается — она ведь совершенно не в моем вкусе. Но она непременно последует за мной, если я сейчас выйду. Ты ведь знаешь, какие бывают женщины. А может и не знаешь. В любом случае, я подожду, пока уйдет она. Так безопаснее.
— Так. Это твой друг? — спросил менеджер, поворачиваясь к Юджину.
Юджин поступил бы разумно, отделив себя от развивающихся событий. К начинающейся баталии он не имел отношения. У него был свой номер, который он здесь исполнял, и за который ему платили. Отведи глаза. Извинись. Отрицай. Все что угодно.
— Да, — сказал Юджин, начав неожиданно играть «Лесные звуки». — Он мой друг. Это, наверное, нехорошо?
У каждого художника имеется порог отвращения, особенно когда туго с деньгами.
— Вот, это уже лучше, — сказал рыжий, имея в виду музыку, а затем, повернувшись к менеджеру, добавил, — Вот, послушай, что человек играет. Ужасно здорово. Правда?
Но менеджер не впечатлился.
Фирменные вагнеровские лейтмотивы заполнили помещение. Юджин почувствовал ветерок вдохновения. Пальцы его заскользили вверх и вниз по клавиатуре. Неожиданно он скрестил руки, и, наращивая аккомпанемент левой рукой в верхних регистрах, он потянулся к басам и сыграл главную тему Зигфрида с такой небесной ясностью, что даже сам удивился. Глаза рыжего широко открылись. Посетители один за другим повернули головы к роялю. Появился вышибала.
Был он большой, плотный мужчина, и одет он был в такой же дешевый костюм, как рыжий. Сочетание бесстрастного, замершего лица с низким хриплым голосом говорило о том, что, возможно, он иногда, в компании, употребляет кокаин. Он был бы хорош в роли главного жреца в «Аиде», подумал Юджин. И чуть было не сказал это вслух, но вдруг заметил, что рыжий снимает очки и прячет их очень тщательно в нагрудный карман пиджака.
— Сэр, — сказал вышибала монотонно. — Вам следует уйти.
— Тварь непокорная, в четверг пойдешь смирнехонько ты в церковь, — пробормотал рыжий перед тем как веско объявить, щурясь на вышибалу, — Зрение мое — не то, что было в молодости, но все же я до сих пор различаю… а? что?… ага! — формы! Я различаю формы.
— Сэр, — сказал вышибала, протягивая руку, чтобы схватить рыжего за локоть.
VIII.
Ему не часто приходилось применять силу. Телосложение его служило предупреждением желающим вести себя безответственно в его присутствии.На рыжего эта особенность вышибалы не произвела никакого впечатления. Помимо этого, молодой конторский работник видимо не очень любил, когда вышибалы его лапали. Он отступил в сторону, и рука вышибалы не достала до его локтя. Вышибала понял, что сейчас ему придется применить силу. Удивленно, медленно он повернулся к рыжему. В этот момент возмутитель спокойствия пнул его в пах.
Вышибала крякнул на весь ресторан, зарычал, завыл, и даже захныкал, все это одновременно, согнувшись пополам. Рыжий ударил его ногой в лицо. Несколько брызг хлынувшей крови попали на клавиши верхних октав. Юджин был уже на ногах. Схватив аквариум, он перевернул его над скамейкой и поставил обратно на крышку. Рыжий стремительным жестом сорвал аквариум с крышки и разбил его об голову вышибалы. Юджин в это время заталкивал купюры в карманы.
Огромный вышибала лежал на полу, на боку. Некоторые из наблюдавших за сценой устремились к выходу, некоторые повынимали сотовые телефоны, чтобы звонить в полицию. Окно позади Юджина, от пола до потолка, темнело пригласительно. Решившись, он прыгнул в него, чуть подвернув ногу, поскольку тротуар оказался на несколько дюймов ниже, чем он рассчитывал. Рыжий приземлился рядом почти одновременно с Юджином.
— Вот, — сказал Рыжий. — Смотри. Лексингтон. — Он указал направление рукой. — Поймаем такси. Вперед, волочи [непеч.].
Они побежали.
— Можно было просто повернуть за угол, — сказал Юджин, тяжело дыша.
— Не в этом районе, — огрызнулся рыжий.
И был прав.
Светофор только что переключился, и стадо свободных такси пошло волной вниз по Лексингтон, ища клиентов. Рыжий поднял руку. Они забрались в машину и таксист влился снова в автомобильную волну, и в этот момент две полицейские машины, ревя сиренами, промчались по поперечной улице сзади.
— Извини, мужик, — сказал рыжий.
— А с девушкой что будешь делать?
— Она уже большая. Созрел плод ветреный восточной грации. Она найдет дорогу домой, не консультируясь со мною в отношении маршрута. Помимо этого, не стоит мне с нею видеться доле. Последнее время она жутко мне досаждала. Ну, не важно. Так под каким же именем живешь ты на свете, добрый рыцарь, то есть, маэстро? Как тебя зовут, шеф?
Юджин помедлил, но все-таки сказал, — Юджин.
— А меня Джульен.
Он протянул руку. Юджин снова помедлил, но в конце концов пожал руку.
— Слушай, мужик, — сказал он. — Я из-за тебя потерял очень неплохое место.
— Эй, — Джульен пожал плечами. — Я ведь не обязывал тебя говорить менеджеру, что я твой друг, не так ли.
— Не знаю, зачем я это сделал.
— А он тебе не нравится.
— Кто?
— Менеджер.
— Менеджеры никому не нравятся.
— Не хочешь ли ты мне сказать, что зарабатываешь себе на жизнь, играя пошлые песенки в мещанских ресторанах?
— В основном в барах. Когда мне это позволяют.
— А, [непеч. ], — извиняющимся тоном сказал Джульен. — Ну тогда прости меня, мужик. Я просто… хмм… — Он покачал головой, будто только что понял всю глубину случившегося. — Да, я очень виноват перед тобой.
— Ты вышибале нос сломал.
— Не думаю. Пару зубов выбил, правда. Ничего, придет в себя. Его наверное прямо сейчас уже везут в лечебницу. Ну, может не прямо сейчас, но в очень скором времени он будет как новый, уверяю тебя. Могло быть хуже. Этот дурак просто напрашивался, чтоб ему колено дислоцировали. Знаешь, когда сдвигаешь человеку чашечку, это навсегда. Починить нельзя. Он счастливчик, ему очень повезло.
Он снова покачал головой, на этот раз поражаясь огромному количеству удачливости, выпадающему на долю дураков. Юджин засмеялся. Джульен вытащил очки и надел их, возвращаясь в прежнее свое состояние — менеджер нижнего эшелона, возможно с Верхнего Вест Сайда.
— Ты всегда так?…
— Всегда ли я склонен вести себя эксцентрично в публичных заведениях? О, не знаю, — протянул Джульен, вальяжничая. — Я был в настроении, скорее всего. Может, твоя музыка меня вдохновила. Да, именно она, скорее всего.
— Не следовало быть таким… э…
— Непримиримым?
— Жестоким. С вышибалой.
— Еще как следовало. Ты что, шутишь?
— Зачем?
— Ну что мне тебе на это сказать, Юджин. Как у большинства белых, у меня стеклянная челюсть. Мне нельзя допускать, чтобы меня ударили. Мне необходимо давать негодяям понять, с кем они имеют дело — быстро и решительно, пока они не пришли в себя. Ты что! Слушайте, маэстро, а нельзя ли… что бы мне такое сделать, чтобы компенсировать… потерю вами вашего места в заведении? Перспективы у меня не очень солнечные, но, вот, Юлианус Магнус может быть полезен друзьям своим очень многим, хоть это и не бросается сразу в глаза. В общем, так — что я могу для тебя сделать? И могу ли?
— Можешь. Найди мне ведущего гитариста, — сказал Юджин сварливым тоном. — У меня послезавтра репетиция.
Это заявление слегка удивило Джульена. Выдержав паузу, позволив себе мысленно переключить скорость, он сказал:
— Эй, — чуть стыдливо, и не обычным своим игривым тоном. — Я играю. Немного, но играю. На гитаре.
— Не устраивает. Мне нужен кто-нибудь, кто играет много.
Джульен издал смешок — стыдливый.
— А ты дай мне возможность себя показать, — сказал он — неожиданно аристократическим тоном. Невозможно было определить, шутит он или нет. — А? Может, я тебе подойду. — Его брови быстро заходили вверх-вниз.
Юджину нечего было терять. Он дал Джульену адрес зала. Из такси он вышел у Юнион Сквера. Джульен поехал дальше.
ИЗ ДНЕВНИКА ЮДЖИНА
Утром я проснулся с головной болью. Надел халат и потащился в кухню делать кофе. Фукс сидел за столом, изучая компьютерный каталог. Фукс без ума от компьютерных игр. Рядом с апельсиновым соком стояло на столе портативное радио, крича хриплым голосом Джонни Би:Я выключил радио. Фукс поднял голову и говорит — Ну, нашел кого-то?
I put on a jacket like Don Quixote's,
And still she passed me by and wouldn't take no notice,
So I pushed her in the face and I said, «Hello?
How's your big fat Mamma and Daddy-o?»
She says, «Pretty boy, I hear your sneakers squeakin'.
Show me whatcha got if you don' min' mah peekin'.»
Я посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать.
Я сказал, что нашел.
Он говорит — Не [непеч. ]?
Я сказал ему, что нашел человека, который уверяет, что умеет играть. Я сказал — это выясниться в течении дня, врет он или нет.
Фукс, великий эксперт, сказал важно — Надеюсь, он достаточно хорош.
Я объяснил ему, что на самом деле большой разницы нет — хорош ли, плох ли.
Кофемолка работала плохо. Это всегда раздражает. Фукс несколько раз повторил — А? А? Ха? — чтобы привлечь мое внимание. Я пожал плечами. Я сказал ему, что главное — попадать в тональность. Если парень умеет попасть иногда в тональность, все будет хорошо.
Фукс ушел в гостиную обиженный. Я активизировал кофейник. Ляп, ляп — закапали кофейные капли. Вернувшись в гостиную, я обнаружил Фукса, пьющего мой апельсиновый сок. Я спросил его, почему за два месяца он ни разу не пополнил запасы сока.
Он говорит — Извиняюсь, мужик. Завтра куплю.
Ты всегда это говоришь.
Слушай, а этот ниггер — он симпатичный?
С каких это пор тебя стала интересовать внешность коллег?
Я серьезно, Джин.
Фукс любит говорить рассудительным тоном, неприятно напоминая мне меня самого.
Он говорит — Нам нужен симпатичный ниггер. Ведущий гитарист должен выглядеть. Это хорошая рыночная стратегия. Несовершеннолетние телки, им нужен кто-нибудь, чтобы выглядел горячим — подумай, мужик.
Я сказал ему, что гитарист — мальчик белый.
Возмущение Фукса было так велико, что он пролил сок на стол и себе на халат.
Он говорит — Эй, мужик, я с хонки играть не буду.
Я налил себе кофе и сел. Фукс посмотрел на меня враждебно и принялся вытирать стол своим халатом.
Он говорит — Ты слышал, что я сказал?
Типа, да. Ты с хонки играть не будешь.
Так что же?
Так ничего же.
[непеч.]. Что ты надумал, Джин?
Я говорю — Слушай, Фукс, если мы собираемся зарабатывать на жизнь, и, я думаю, это одна из наших целей, не так ли, нам необходим по крайней мере один хонки. Рыночная стратегия, как ты только что отметил, требует такого подхода.
Отвращению Фукса не было предела.
Он говорит — [непеч.].
Я говорю — У тебя есть выбор.
По правде сказать, мне было все равно, кто они — остальные члены группы. Гвоздь программы все равно — я сам. Остальные просто попутчики. В музыкальных делах нужно смотреть фактам в лицо. Справедливость, конечно, торжествует — я не собирался брать себе больше, чем остальные, если деньги вдруг появятся.
Фукс говорит — Я не играю, мужик.
Иногда он бывает ужасно упрям.
Тогда я говорю — Слушай. Я говорю — Я хочу, чтобы мы выглядели профессионально, а не как банда пацанов из черного гетто, торчащих от своего исполнения.
Он обозвал меня дураком, но, по правде говоря, выбора у него не было. Бас-гитаристы — их много, они в хороший день не стоят больше, чем десять центов за дюжину.
КОНЕЦ ЦИТАТЫ
IX.
Погода была прекрасная, лужи сверкали на солнце, а здание было похоже на прошитую ядрами крепость. Огромные белые буквы на стене вестибюля, «Уайтфилд», навели Юджина на какие-то смутные воспоминания, но ему было не до этого.В помещении пахло пролитым пивом, потом и пылью. Фукс подключил свою бас-гиатру к усилителю. Юджин проверил усилитель, попробовал клавиатуру, и хлопнул Фукса по плечу.
— Просветлись, — сказал он. — Великие дела не за горами.
Паркер вошел плетущейся походкой — большой, толстый, немногословный как всегда, поглаживая персональные барабанные палочки, и Фукс поприветствовал его:
— Эй, брат.
— Эй. Гитариста нашли?
— Да, ага, — сказал Фукс мрачно. — Спроси Джина. Нашел какого-то [непеч. ] хонки, мужик. Не нравится мне это, мужик.
Вместо ответа Паркер залез на стул и ударил в барабан.
— Надеюсь, он будет вести себя прилично, мужик, — добавил Фукс.
С гибсоном в кожаном чехле на плече — как двустволка охотника — бумажная чашка кофе в руке, Джульен вошел величественно, стремительно, безжалостно, в облаке яростного напускного добродушия — в момент, когда Юджин начал бояться, что он не придет.
— Добрый день, господа, — сказал Джульен с узконаправленной веселостью. — Вижу, что немного опоздал. Нижайше прошу меня простить и сказать мне, что я должен совершить, дабы исправить оплошность.
Фукс отвел глаза, удивленный и еще более расстроенный, чем прежде. Паркер поднял голову и брови и ухмыльнулся. Ухмылка тот час же пропала.
— Какие новости, друзья? Что делать нам? К чему готовы мы? — вопросил Джульен. Баритон его грохнул, размножился, отлетел от поверхностей инструментов. — Ну-с, посмотрим. Так. Вот здесь я подключу Мою Жемчужину Кастильских Ночей, если, конечно, никто не возразит мне гласно. А? Возражений нет. Хорошо. Зовут меня Джульен.
Он косо посмотрел на Фукса.
— Ага, — сказал Фукс.
— На самом деле, — объяснил Юджин, — этого парня зовут Фукс-басист, а не Ага. А который вон там в углу, большой такой жлоб, неприветливый — так он Паркер.
Джульен приблизился к Паркеру и протянул ему руку. Последовало рукопожатие. Джульен переместился к Фуксу. Не поворачиваясь к нему, Фукс сказал,
— Да, хорошо.
— Следует пожать хонки руку, — наставительно сказал Джульен. — У меня, конечно, веснушки на лице, но это еще не повод меня игнорировать. Ближним следует быть благожелательными по отношению друг другу. Так сказано в справочнике.
— Каком справочнике? — неприязненно спросил Фукс.
— В Библии, конечно же.
Еще немного подождав, чтобы сохранить лицо, Фукс пожал Джульену руку.
Некоторое время они настраивались. Затем Юджин, сидя за клавиатурой, махнул рукой и сказал:
— Ля-бемоль, четыре четверти. Остальные аккорды — си-бемоль минор, до-минор-семерка, и ми-бемоль-шесть. Вот так…
Он сыграл мелодию, объявляя каждый аккорд вслух.
— Паркер, — сказал он.
— Да.
— Стучи мудро, а не дико.
— Ладно.
— Фукс?
— Ну?
— Сечешь?
— Секу.
— Джульен?
Вскоре выяснилось, что Джульен не имеет понятия, где на его гитаре находится ля-бемоль. Чтобы спасти ситуацию, Юджину пришлось дать ему быстрый урок, который сопровождался презрительным хмыканьем Фукса. Паркер смотрел и ничего не говорил. Джульен знал, оказалось, немалое количество аккордов, и перебирал струны неплохо. После примерно десяти минут ошибок и нереализованных амбиций, он понял, как именно следует играть то, что хотел играть Юджин. Опус сыграли четыре раза, а затем Юджин объявил пятиминутный перерыв. Джульен выключил усилитель и стал тренироваться тихо в углу, прислушиваясь к струнам. Юджин развлекался, играя немецкую песенку тридцатых годов двадцатого века. В его дневнике комментарии по поводу немецкой музыки той эпохи нестандартны и слегка бестактны по отношению ко многим.
В конце концов Джульен перестал бренчать и начал слушать. Паркер тоже, вроде бы, прислушивался к тому, что играет Юджин. Фукс ерзал и ерзал на своем стуле.
Четыре часа спустя свежесозданная группа проголосовала за поход в реднековый бар напротив. У Юджина вечером был ангажемент, и долго он торчать в баре не собирался.
— Ангажемент? Думаю, что ты против того, чтобы я составил тебе компанию, — предположил Джульен, ухмыляясь в свое пиво.
— Одного раза мне хватило, — сказал Юджин.
— Эй, — Фукс повернулся к Джульену. — Уши у тебя смешные очень, мужик.
И в самом деле уши у Джульена были маленькие и чуть вогнутые.
— Ты моего [непеч. ] не видел, — сказал Джульен.
Немыслимое свершилось — Паркер засмеялся. Юджин не знал, что Паркер умеет смеяться. Смех его звучал искренне и приятно, почти музыкально.
Фукс надулся и слез со стула. Джульен положил руку на плечо Фукса и без усилий водворил его обратно на стул.
— А ну-ка я тебе кое-что скажу, дружок, — сказал он медленно и ровно, и театральные ноты исчезли из его голоса, а калифорнийский его акцент вдруг проявился очень отчетливо — и слегка зловеще. — Слушай, чадо. Хорошо? Будешь слушать? Слушай. Я, может, не великий гитарист. Может, я вообще не гитарист. Но, видишь ли, это в данный момент не важно.
— Ай! — запротестовал Фукс, потирая плечо. — Ты держи свои руки при себе, мужик.
— Спроси меня, почему это не важно.
— Ай… [непеч. ]… Хорошо. Почему? Ай!
— Потому что, — сказал Джульен веско, усиливая хватку на плече Фукса, — Юджин не просто ведет шоу, Юджин и есть — шоу.
Он выдержал паузу, чтобы до Фукса дошло. И не только до Фукса.
В этом рыжем что-то было, больше, чем казалось на первый взгляд. Хвалил ли он Юджина в этот момент, или просто льстил ему — какая разница. Юджина не часто хвалили, и льстили ему тоже не часто, особенно в собственном его окружении, за одним исключением, а она была слишком молода и глупа, чтобы воспринимать ее всерьез.
Совершенно не важно, объяснил Джульен, станут ли в результате напряженной тренировки и упрямого стремления к совершенствованию — станут ли Фукс и он, Джульен, достаточно умелыми, чтобы производить впечатление профессионалов. Не имеет значения, насколько духовно удовлетворительны и общественно полезны будут их вклады, Фукса и Джульена, в музыкальную историю мира в будущем. Абсолютно несущественно — достигнут ли они, Фукс и Джульен, благодаря помощи Юджина, известности в этой области человеческой деятельности, смогут ли они занять место среди любимых и почитаемых публикой музыкантов. Ибо, вот, если смотреть на дело с того недосягаемого плато, с которого смотрит Юджин, стоя там в величественном одиночестве, разницы между умением Фукса и умением Джульена, или между умением Фукса и любого исполнителя, когда-либо слышанного Фуксом, настолько смешно мала, что ее, разницу эту, можно запросто перепутать с окулярным расстройством, вызванным легким похмельем. Музыка составляет (по мысли Джульена) неотъемлемую часть структуры вселенной, и ее передвижения во времени и пространстве полностью совпадают с передвижениями души Юджина. Навыки можно развить и уточнить. Однако, в случае Юджина, уровень профессионализма играет лишь малую роль. Его, Юджина, музыкальный дар превосходит любые навыки.
Просто тот факт, что он находится в компании Юджина и его небесного дара, представляется Джульену огромной честью и редкой привилегией. Он, Джульен, намерен сохранять честь и привилегию так долго, как это только возможно, даже, если уж на то пошло, против воли самого Юджина. Может, никогда больше ему не представиться случай участвовать в работе такого человека, как Юджин. Касательно же тех кто, по мнению Джульена, склонен подрывать его, Джульена, позиции, и саботировать его, Джульена, место в группе, действуя ему, Джульену, на последние оставшиеся у него здоровые нервы, что ж, таким людям следует представить себе возможные последствия их поведения. Прямо сейчас. Не вдаваясь в детали, Джульен пообещал, что некоторые из последствий могут стать весьма неприятными для тех, кто вмешивается.
— Просто представь себе, — сказал он, уставясь глубоко посаженными зелеными глазами на Фукса, — представь, хорошо? Представь себя, лежащего на спине, в невыносимой боли, совершенно беспомощного, и меня, двести тридцать фунтов веса и все такое, наступающего безжалостно и неотвратимо подошвой ботинка на твое лицо. Нет, не уходи пока что, и не говори ничего. Давайте выпьем по-дружески, как положено целеустремленным художникам, работающим над одним проектом.
Он привлек внимание бармена и объявил, что платит за всех.
В своем дневнике Юджин отмечает, что «Из Джульена получился бы неплохой политик, если бы у него не было чувства юмора».
ГЛАВА ВТОРАЯ. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
I.
Два месяца спустя они были готовы играть на публике.Джульен играл теперь намного лучше на своей гитаре. Также, неожиданно выяснилось, что он неплохо умеет дудеть в саксофон. Это произвело впечатление на всех, включая Фукса, который нехотя признал, послушав исполнение Джульеном «Каравана», что — да, умеет. Паркер стучал значительно лучше. О Фуксе Юджин сказал, что лучше играть он не научится никогда, но — сойдет.
Нужен был ангажемент. Никакая банда не может репетировать месяцами без того, чтобы не выйти на концерт хоть раз. Отсутствие выступлений ведет к бунту. Будучи, благодаря Джульену, лидером группы, Юджин знал, что ему следует искать решение проблемы. Поскольку страдала мораль его солдат. Трения усилились.
Юджин контактировал каких-то знакомых, говорил с друзьями и друзьями их друзей, и их любовницами и любовниками, и в конце концов нашел ангажемент. Тридцать минут в прожекторе, в клубе-баре популярной музыки, в Даунтауне, в групповом концерте.
Тем временем Паркер зачем-то решил получить эквивалент школьного диплома и поступить в институт, как хороший мальчик и патриот. Джульен, чье призвание по жизни было — нравиться всем, с кем он имел дело, провел много времени из своего свободного, и ланчевого (он действительно работал менеджером нижнего эшелона) — помогая Паркеру. Вместе они заполнили тысячи бумаг, ходили в десятки контор, стояли в ворчащих враждебных очередях, вставали пред очи секретарш и общественных работников чьи демонстративные столовые (во время работы) привычки включали чмокание и обсасывание пальцев. У Паркера проявились вдруг способности к математике, а Джульен помог ему с английским.
«Помог?» — пишет Юджин в дневнике. «Он заново создал язык, специально для Паркера. Профессор Хиггинз потратил шесть месяцев, чтобы научить Элайзу чирикать, как светская дама. За два месяца Джульен превратил Паркера в какого-то, [непеч. ], фашиста от филологии, с профессорскими амбициями. Паркер заболел фразеологией, поэтикой, метафорами, сравнениями, аллитерацией, и еще тысячью терминов, которые он перенял от Джульена. Как большинство начинающих энтузиастов, он слишком всем этим восхищался. Он использовал в разговоре латинообразные слова там, где простые саксонские устроили бы всех, он цитировал формальную поэзию невпопад, он презрительно морщился, когда слышал слова популярных песен».
Часть поэзии, цитируемой Паркером, принадлежала перу Джульена.
Если верить наблюдениям Юджина, доброта и щедрость рыжего были искусственные. Ему, рыжему, очень хотелось принадлежать, быть частью социума, и быть в социуме полноправным. Расовые различия не имели к этому отношения. Как и Юджин, Джульен был творческий пария, изгой, самоизгнанник, чувствовавший себя (как казалось Юджину) чужим везде — на улице, на работе, в церкви, в театре. Как и в случае Юджина, коллективное равнодушие мира к его творчеству сопровождалось в жизни Джульена социальными трудностями. Дабы эти трудности компенсировать, Джульен, всегда переполненный до краев энергией, подгонял себя с такой отрешенностью что, по сравнению с ним, святые, признанные всеми церквями мира, выглядели бы страшными грешниками, тонущими в пороке, если бы кому-то пришло в голову судить их по их делам, а не по их природе.
Дабы содержать себя и платить свою часть квартирной платы (он делил квартиру с большим числом подозрительных типов в Гарлеме), Паркер продолжал, по малой, продавать на стороне наркотики. Его активность в этом поле деятельности не была достаточно высокой, чтобы поддерживать приличное существование. У своих родителей он не мог взять в долг — его мать не знала толком, кто был его отец, имела, помимо него, еще десять или одиннадцать детей (Паркер сам не мог бы сказать точно, сколько именно), и жила на велфер плюс средства, которые она выуживала у своих любовников. Периодически какой-нибудь наркопродавец локального значения находил путь к ее сердцу и постели путем лести или хамства, и осыпал ее драгоценностями и купюрами. В таких случаях она тотчас принималась отделывать заново квартиру, покупать всякие дорогие приспособления для кухни и гостиной и, если после этого еще оставались деньги — одежду для себя и для детей. В квартире редко использовали постельное белье, а матрасы куплены были полстолетия назад бабушкой хозяйки, как Паркер признался один раз Джульену (малоразговорчивый, он выбрал именно Джульена, чтобы открыться — и никого, кроме Джульена). От матрасов воняло. Нет, Паркер не мог одалживать деньги у своей матери. Очень возможно, что он подрабатывал на поприще проституции, но даже если такое и бывало, и он продавал себя, он никогда бы в этом не признался — даже Джульену, и меньше всего Джульену, который был странным образом настроен очень враждебно по отношению к гомосексуалистам. Фукс как-то сказал Юджину, что видел Паркера в компании богато выглядящего, среднего возраста негра — оба входили в этот момент в злачный отель на Сейнт-Николас Авеню. Юджин не верил рассказам Фукса. Помимо этого, все знали, что Фукс боится Гарлема и никогда там не бывает один.