Рощина Наталия. Игра теней

   В те памятные зимние каникулы после сдачи сессии на втором курсе она познакомилась с Олегом Пырьевым. Заснеженная база стала колыбелью их зародившегося и поглотившего обоих романа. Кажется, это был тот случай, когда все становилось на свои места без особых усилий. Черные миндалевидные глаза Симы светились особым блеском, который бывает только у влюбленных. Олег был сдержанным и подчеркнуто вежливым, но при этом легким, близким, словно знали они друг друга давным-давно. Это был очень быстрый роман. Сима влюбилась, почувствовала себя спокойно и уверенно рядом с этим долговязым, нескладным юношей. Он учился на химическом факультете. Добряк и молчун, влюбленный в химию. Чем он так покорил ее? Она не могла ответить, даже когда Даша спрашивала ее об этом один на один. Дело было не в том, что Сима не хотела быть откровенной, она действительно не понимала, как могла решиться так круто изменить свою жизнь. Ведь у нее все было давно расписано на многие годы вперед: успешное окончание школы, университета, аспирантуры, замужество. Сима совершенно забыла о своем давнем друге, с которым родители давно мечтали связать ее судьбу. Она забыла своего Сашку Ивановского и, казалось, ни разу с той поры не пожалела о своем выборе.
   Даша улыбнулась, вспоминая рассказ Симы, как переполошились родители обоих, когда узнали о намерениях молодых. Это была настоящая бомба, разорвавшаяся в благополучных семьях. Но Олег и Сима проявили твердость характера и настояли на своем. Они были счастливы и не желали считаться с чьим бы то ни было мнением и планами. Их решение, хотя и было скоропалительным, выдержало проверку временем. Сима получила очень доброго, покладистого, не замечающего ее недостатков мужа. А не по годам дипломатичный Пырьев взял себе за правило никогда не критиковать свою жену. Они нашли друг в друге недостающее обоим – наверное, в этом и заключается счастье?
   Даша вспомнила свою последнюю встречу с Симой и Олегом. Это было на вокзале чуть больше двух месяцев назад, когда все знакомые, друзья и родственники приехали провожать их. Они уезжали далеко – жаркая Австралия должна была стать для них вторым домом, более уютным, более спокойным и предсказуемым. Олег то и дело протирал очки салфеткой и говорил, что его жена уговорила его на совершенно безумный поступок. Он шутил, что никогда не думал становиться гражданином другой страны, да еще такой далекой, но Даша видела, как ему трудно скрывать волнение. Когда он снимал очки, его лицо принимало выражение обиженного, грустного ребенка. И улыбка не могла ничего изменить. Сима тоже заметно нервничала, но морально она чувствовала себя спокойнее: родители, друзья, многочисленные родственники приехали проводить ее, а вот отец Олега еще накануне сообщил, что не приедет. Он рассматривал поступок сына как предательство. Его мама и сестра, постоянно вытирая бегущие слезы, старались держаться поближе к нему. Они обменивались взглядами, в которых осуждение сменило отчаяние и неотвратимость разлуки.
   Для Даши отъезд подруги тоже стал неожиданностью. Хотя изредка в разговорах у Симы мелькало что-то о желании уехать отсюда навсегда. Она качала головой, утверждая, что ее бы ничто не удержало, представься ей такая возможность. Даша не воспринимала это заявление серьезно. Ей казалось, что Сима ни в чем не нуждается, живя в ***торске. Она с детства имела столько возможностей для самореализации, чего еще желать? Но, вероятно, Сима думала иначе, ее место было не в этом городе, не на кафедре ***торского университета, и именно поэтому она смогла уговорить Олега на этот ответственный шаг. Поначалу Сима руководствовалась только собственными интересами, хотя и обосновывая необходимость отъезда обоюдными выгодами. Она долго доказывала Олегу, что и ему там будет гораздо лучше, но у него не было этой исторической тяги к скитанию, к поиску лучшего места под солнцем. Даша знала, что в какой-то момент нестыковка в этом вопросе крайне обострила отношения в семье Пырьевых. Масла в огонь подливали родители Олега: мало того, что эта девица женила на себе их мальчика, так она еще собралась увезти его за тысячи километров! Почему Олег в конце концов согласился, не знал никто, кроме него самого.
   Глядя в его беспокойные глаза, Даша не выдержала и взяла его за руку. Нервный смех, абсурдные советы, натянутые улыбки, постоянные словесные перепалки не прекращались, словно именно они могли уменьшить напряженность этих прощальных минут.
   – Не волнуйся, Олежка. Все будет хорошо, вот увидишь. У Симы чутье на лучшую жизнь. Она не имеет права на ошибку, потому что ей придется отвечать за вас обоих, – уверенно сказала Даша. – Это проводы – они во всем виноваты. Всегда душа не на месте.
   – Наверное, – кисло усмехнулся Олег. – Если учесть, что я дальше Ялты из ***торска не уезжал, то. У меня очень озабоченный вид, да?
   – Симка держится увереннее, – уклончиво ответила Даша.
   – Она такая. – Подошла Сима. Олег обнял ее и, виновато улыбаясь, прошептал: – Скорее бы поезд отправлялся.
   – Пырьев не выдерживает торжественности момента, – обращаясь к стоявшей рядом Даше, сказала Сима. – Ну, Дубровина, давай с тобой прощаться. Хотя, что это я? Слово ужасное. Давай подосвиданничаем, а?
   – Давай, – улыбнулась Даша, чувствуя, что сейчас разревется и окончательно добьет этим Олега. Она поспешила протянуть Симе алую розу, красивый резной цветок на длинном, покрытом крупными колючками стебле. – Вот, возьми. Засуши и положи на память, вдруг и правда больше не увидимся. Письма – это хорошо, но, черт возьми, как же мне будет не хватать тебя!
   Даша все-таки не выдержала и, крепко сжимая кончики пальцев Симы, заплакала, но сразу же запрокинула голову. Однако слезы маленькими озерцами застыли в глазах и потекли тонкими солеными ручейками, когда Даша снова посмотрела на подругу.
   – Я сохраню ее, обязательно сохраню, – дрожащим голосом ответила Сима. – И не реви. Бери пример с Марины.
   – Что вы там обо мне говорите? – стоявшая рядом с Сергеем и Дубровиным Марина мгновенно оказалась рядом и увидела плачущую Дашу, едва владеющего собой Олега и играющую в спокойствие Симу. – Так, понятно. Нужно отправлять поезд, а то на корабле плыть придется. Ну, что вы с такими лицами стоите? Через месяц освоитесь. Через два-три года вообще перестанете понимать то, что здесь творится. Ностальгии не будет. Она отступит, сраженная преимуществами заокеанской жизни. Все, выше нос.
   Проводница остановилась на ступеньках вагона и попросила отъезжающих занять свои места.
   – Через пять минут тронемся, – сказала она неожиданно тонким голосом, никак не вязавшимся с ее пышной фигурой и суровым выражением лица. – Пассажиры, занимайте свои места.
   Глядя вслед поезду, Даша пыталась понять свое отношение к происходящему. Это было нечто среднее между обидой и болью расставания. Горько было осознавать, что многолетняя дружба переходит в стадию эпистолярного жанра. Она станет практически условной. Наверняка со временем напоминания о былых временах станут более редкими. Дай-то бог, чтобы не сошли на нет. И обида на подругу. Обида подтачивала прочное здание многолетней дружбы. Даша считала, что Сима не должна была занимать место аспирантки на кафедре, зная, что место одно, что Даша останется с невостребованной рекомендацией на руках. Она гнала от себя мысль, что Сима поступила нечестно. Это ребячество – так думать. В конце концов никто не обязан поступать так, чтобы себе было хуже. Сима Пырьева оставила в недоумении руководителя, отказавшись от дальнейшей работы над диссертацией в ***торске и объявив о своем выезде из страны. Шок, в который приходили все от этого сообщения, никак не трогал ее. Ей было наплевать на эмоции, кипевшие вокруг. Почему она должна принимать их во внимание, если они противоречат ее планам? Она совершенно спокойно обсуждала это с Дашей, описывая в лицах все диалоги, происходившие на кафедре, в семье Олега, в разговорах с их друзьями.
   – Осуждают. Они не понимают, что скоро сами захотят выбраться отсюда, – утверждала Сима, прикуривая очередную сигарету. Она щурила свои миндалевидные глаза и пророчески изрекала: – Они созреют для этого в тот момент, когда выезд станет еще более проблематичным. Вспомнишь мои слова, Дашуня!
   Она считала, что в жаркой Австралии у нее и Олега все сложится как нельзя лучше. Сима была уверена, что там она сможет раскрыться полностью, применить все полученные знания. Ей было важно, чтобы и Пырьев дотягивал до ее уровня. Он был достаточно умен, но, учитывая стремление Симы к совершенству, находился не на пике своих способностей. Она умела замечать чужие недостатки. И Олег не был исключением, ему здорово от нее доставалось. Она не могла терпеть ошибок, совершаемых Пырьевым. По ее мнению, он не имел на них права. Новая среда должна помочь раскрыться его природным способностям. Она считала, что Олег тоже сможет уверенно чувствовать себя в чужой стране. Он освоится, она ему поможет, а в своих способностях Сима не сомневалась.
   Она вообще могла быть очень самоуверенной, любила уколоть того, кто не ладил с языком: поправить ударение, не всегда по-доброму посмеяться над ошибкой в написании. Она делала это из природного желания всегда и везде демонстрировать свой интеллект. Даша несколько раз ссорилась с ней из-за этого, но человеческую натуру невозможно переделать. Скрыть, не выставлять напоказ – максимум. В определенной ситуации характер все равно себя проявит. Поэтому Даша не обращала внимания на прорывающееся желание Симы блеснуть. Так было легче сохранять дружеские отношения, ведь у каждого свои недостатки. И наверняка Сима не предполагала, что Даша с обидой воспримет ее решение бросить кафедру, аспирантуру и уехать строить новую жизнь за океаном. В этот момент она меньше всего думала о том, что два года назад заняла место на кафедре, на которое претендовала и Даша.
   Время пройдет, и от обиды ничего не останется. Теперь у Даши было тяжело на сердце от одной мысли, что Сима так далеко, и кто знает, суждено ли им будет встретиться? Как обидно, что нельзя поговорить, как в старые добрые времена. Услышав Симкино обязательное «я предупреждала…», Даша приняла бы даже такое откровенное проявление давления. Километры не позволяли надеяться даже на это. Расстояние, которое разлучает, выдвигает непреодолимую преграду, заставляет ждать писем и вчитываться в красивый, ровный почерк Пырьевой – за пределами разума. Но Симка счастлива, и это главное! Письма ее пока полны восторженных отзывов о новой жизни. И впечатлений столько, что Даша получила целых два послания. Понятно, что со временем они станут приходить все реже, но огорчало то, что ни сейчас, ни через месяц у Даши не появится ни одной новости, заслуживающей внимания. Ей нечем ответить подруге на ее вопрос «что нового?». Что у нее может быть нового, когда жизнь словно проходит где-то в параллельном мире? Там она кипит страстями, а Даше уготовлен удел одинокой, отгороженной от мирской суеты жены Станислава Викторовича Дубровина. Он слишком рьяно заботится о том, чтобы для нее лишь ожидание его прихода было важным событием. Нет, она не может писать об этом в далекую Австралию. Этот сор не должен так далеко выйти за порог их внешне благополучного дома.
   Даша пыталась утешить себя тем, что все складывается, как должно. Это просто недопонимание, элемент затянувшейся притирки, выяснения главенства в семье. Ей нужно еще раз взять себя в руки и не делать трагедии из обычной размолвки между мужем и женой. Дубровин боится потерять ее – в этом вся причина. Он обставляет этот страх массой придирок, требований. Нужно дать ему понять, что нет причин так ее ограничивать. В ее жизни он занимает очень важное место, и никто не сможет занять его. Неужели он этого не видит? Кажется, она не давала повода усомниться в своей верности, любви. Он хочет быть главным – она и на это согласна. Ей всегда был нужен мужчина, способный принимать решения, но не истерически контролирующий каждый ее шаг. Этим он только отталкивает. Странно, что такие элементарные вещи ему, взрослому мужчине, прожившему в два раза больше, чем она сама, нужно объяснять! В эти минуты Даше казалось, что это она старше, что она прожила долгую жизнь и у нее есть веское оружие – жизненный опыт, делающий человека мудрее. А Стаса словно подменили. Он выбрал не ту роль, она ему не подходит. И если он не захочет меняться – это конец. Ему нужна любящая женщина, готовая раствориться в его желаниях и взглядах на жизнь. Это оказалось не так просто. Даша поняла, что не готова на такую жертвенность. Она не может быть отгороженной от мира, довольствуясь тем, что дает ей любовь мужа. Хотя его желание посадить ее в клетку их огромного дома трудно назвать проявлением любви. Он окружает заботой и холит Дашу, но все чаще ей становится невыносимо душно, тревожно и одиноко. Она задыхается в этих слишком крепких объятиях. Не хватает очень важного – доверия и свободы. Она не согласна потерять их.
   Даша зябко повела плечами. Ветер пробирался под полы куртки, мягкие складки шарфа. Стало темнеть – мысленное общение с подругами затянулось. Силуэт Стаса то и дело появлялся то у одного, то у другого окна. Сквозь неплотно закрытые жалюзи было видно, как он мечется, не находя себе места. Даша покачала головой: сколько еще она простоит на холодном ноябрьском ветру? Уже ощущается приближение зимы. Так и заболеть недолго. Ей нельзя болеть. Она ненавидит это состояние, когда тело становится непослушным, вялым, а она чувствует себя разбитой и злится на весь мир, требуя к себе внимания. Она привыкла к этому, живя с мамой, но со Стасом такие вещи не проходят. Он не любит, когда Даша выходит из строя. Ухаживать, жалеть – это не его. Рядом с ним должна быть железная леди, к которой не пристают болезни, неудачи, плохое настроение, наконец. Даша нахмурилась. Почему он, собственно, не позволяет ей быть слабой? Ведь ему только это и нужно. Вообще-то все понятно: ее болезнь не дает проявлять должного внимания к нему. Он эгоистичен до предела. Однако Дашу беспокоило даже не это.
   Сегодня Стас позволил себе не просто повысить на нее голос, он замахнулся и чуть было не ударил ее. В последний момент что-то остановило его. Это была ужасная картина: он с перекошенным от злобы раскрасневшимся лицом стоял и, тяжело дыша, испепелял ее взглядом своих почерневших глаз. В этот момент Даше показалось, что настал конец света. Еще мгновение – и все упадет в бесконечность этой чернеющей бездны. Тело перестало быть послушным, с ним что-то случилось, и Даша не могла пошевелиться. Дубровин вдруг устало провел рукой по лицу и еле слышно прошептал:
   – Господи, Дашуня, я не знаю, что со мной происходит.
   Как под гипнозом она смотрела на своего повелителя, не в силах повлиять на происходящее. В этот момент она не ощутила в своем сердце ничего, кроме страха. Ни любви, ни преклонения, а только сковывающий, парализующий страх. Придя в себя, она оттолкнула Стаса, выбежала из комнаты. Ноги заплетались, но она мчалась по ступенькам, потом сообразила схватить куртку и шарф и выскочила из дома. Она отбежала на приличное расстояние, глотая открытым ртом холодный воздух, чувствуя его обжигающие прикосновения. Потом остановилась перевести дух, борясь со сбившимся дыханием. Она присела, опустив голову, отчего волосы ее легли на высохшую, покрытую первой снежной крупкой траву. Быстро выпрямившись, Даша достала из кармана куртки сигарету. Прикурить оказалось непростой задачей. Руки дрожали, зажигалка не работала. Когда Даша сделала первую затяжку, ей даже курить расхотелось. Она вообще делала это крайне редко. Сейчас был именно такой случай. Даша курила, глядя на оставшийся вдали дом. Несколько шагов отделяли ее от высокой стены из пирамидальных тополей, служивших границей между двумя владениями. За узкой полосой дороги начиналась территория их соседей – высокопоставленных чиновников из столицы, изредка наведывавшихся сюда. Даша смотрела на огромный дом, спрашивая себя, сделал ли он счастливым его обладателей? Но тут же отказалась отвечать на этот вопрос: с собой бы разобраться. Она боится признать, что ее собственная жизнь расходится по швам, как старая прогнившая ткань. Признать это – значит перечеркнуть все, что согревало ее с того самого момента, когда мама познакомила ее с улыбающимся, невероятно красивым мужчиной. Он настолько поразил Дашу, что она, маленькая девочка, абсолютно точно поняла – это сказочный принц, тот самый, что встречается только в сказках. А вот ей повезло – он хочет стать ее другом.
   – Познакомься, доченька, это Станислав Викторович. Он поведет тебя в школу первого сентября, – взволнованно сказала мама. Даша подняла на своего нового знакомого засверкавшие от счастья голубые глаза и вдруг сразу поняла, что это не мамин друг, а именно ее, Дашин. И мама никогда не выйдет за него замуж, потому что Даша сама вырастет и сделает это.
   – Можно просто Стас, – протягивая ей руку, заметил Дубровин. – Ну, будем дружить?
   – Будем. – тихо ответила Даша, чувствуя, как бьется сердечко в груди. Оно трепетало от радости и бесконечного счастья. Она знала, что всегда будет ощущать его, пока этот сказочный принц рядом.
   Как же давно это было. Сколько всего произошло – о чем-то вспомнить приятно, о чем-то – страшно. Даша подумала, что со своими подругами она, пожалуй, разобралась быстро – двух сигарет хватило, а вот с собственными проблемами. Даже на клубок не похоже, пакля – никак не распутать. Даша почувствовала, что глаза наполняются слезами, слезами бессилия и отчаяния. Ей двадцать четыре года, а кажется, что груз прожитых лет превышает возраст в несколько раз. Несоизмеримая с возрастом пустота пригибает ее к земле. Она вытесняет из сердца все, что было в нем прекрасного, все, что помогало с надеждой смотреть в будущее. А какое может быть у нее будущее без Стаса? Даша ужаснулась – она допустила такую мысль! Боже правый! Кто бы сказал ей о таком, когда они только поженились. Она ощущала себя такой счастливой, что и думать не могла о каких-то трудностях, несходстве характеров, разных целях в жизни. Какая чепуха, если была любовь! Она смотрела в карие глаза Стаса и знала, что он сумеет защитить ее от всего плохого. Оно ведь не исчезнет с лица земли только потому, что Даша вышла замуж за любимого человека. Оно будет существовать где-то поодаль, совершенно не касаясь ее. Стас обещал, что ее жизнь будет похожа на сказку. Даша вытерла слезы. Как же своеобразно он выполнял это обещание!
   Очередной порыв ветра заставил ее съежиться. Она шмыгнула носом и обреченно посмотрела на большое окно первого этажа. Огромное, завешенное плотными шторами, оно все же выдавало присутствие хозяина. На темные портьеры падали яркие блики – Стас растопил камин. Даша автоматически сделала несколько шагов к дому. Огонь, пылающий в нем, действовал на нее, как магнит. Она сразу почувствовала, как в груди растеклось приятное тепло воспоминаний о вечерах, проведенных у камина. Оранжевые языки пламени, словно танцующие восточный танец, потрескивание дров и необыкновенное ощущение безопасности, счастья. Даше так захотелось снова почувствовать это. Она остановилась, закрыла глаза, постаралась представить себя на кожаном диване, стоявшем напротив разожженного камина, Стаса, присевшего на ковре у ее ног. Нет, не получается. Холодно и неуютно, ветер становится все сильнее. Но дело вовсе не в нем. Замерзший лед в ее душе, согреваемый воспоминаниями, не может растопиться в одно мгновение. Он обжигает, заставляя прижимать руку к груди.
   Даша открыла глаза и медленно направилась к дому. Ей некуда больше идти. Не нужно было и убегать. Могла бы, в конце концов, запереться в своей комнате, не отвечать на звонки, обращения. Мама всегда говорила, что уходить можно только в том случае, когда точно знаешь, что не вернешься. А так получается, что сделала она это, поддавшись эмоциям. Сейчас она откроет дверь, Стас сразу окажется рядом, и от разговора никуда не денешься. Как же ей не хочется говорить с ним…
   – Даша, Даша, милая! – он крепко обнимал, целовал холодные пальцы, растирал их, заглядывая в глаза. А она все время отводила взгляд. – Прости меня, я осел, старый осел. На таких, как я, не обижаются, Дашуня.
   – Оставь меня, пожалуйста, я должна побыть одна, – она была так расстроена, что даже не обратила внимания на извинения Стаса. Он впервые просил прощения за все многочисленные ссоры, хотя и делал это в шутливой форме. Даша пыталась высвободить свои руки, но Стас сжал их еще сильнее.
   – Нет, я не пущу тебя никуда. Ну, что я должен сделать, скажи, что?
   – Оставь меня в покое – это так просто, – зло сверкнув глазами, ответила Даша и почувствовала, что ее руки свободны. Она быстро сняла куртку, размотала шарф. Бросив вещи в прихожей, она стала подниматься по лестнице. Взгляд, которым Стас провожал ее, она ощущала каждой клеткой.
   – Даша, я очень волнуюсь за тебя. В этом причина, понимаешь? – его голос дрожал. Даше даже не хотелось оглядываться. Она не могла видеть его таким жалким. – Ты права, наверное, я не умею любить. Но и другое очевидно – в тебе вся моя жизнь. Раньше было проще. Да, да, тогда, когда я только мечтал о тебе, а сейчас. Я боюсь потерять тебя. Даша!
   – Что? – она остановилась.
   – Повернись, я не могу разговаривать с твоей спиной.
   – Неужели? Ты вспомнил правила хорошего тона? Или они всегда существуют, но только для других, не для тебя? – Даша все-таки обернулась, но лишь для того, чтобы смерить Дубровина уничтожающим взглядом. – Сегодня нам больше не о чем говорить. Достаточно. Более того, я не уверена, что завтра появится тема для разговора.
   – Что ты хочешь этим сказать? – его голос стал глухим.
   – Я устала от тебя, Стас, – опершись на перила, ответила Даша. – Ты превращаешь нашу жизнь в ад. Я не кукла, которая должна лежать в своей коробке до тех пор, пока хозяйка не захочет поиграть с ней.
   – Я не думал, что ты так воспринимаешь наши отношения.
   – А что, интересно, ты думал? Ты вообще не способен на это, старый осел!
   – Ты раздражена. Тебе нужно успокоиться, – изрек Стас, пропуская мимо ушей обращение, которое из уст Даши прозвучало ужасно.
   – Да? А у меня есть еще вопросик. О чем ты думал, когда хотел ударить меня сегодня? Ты хотел вбить в меня свою любовь?
   – Перестань, Даша, я ведь извинился! – голос Дубровина окреп. Появилась надежда, что это просто ссора. Пройдет немного времени, и Даша оттает. Так было уже не раз. Только ему действительно нужно быть посдержаннее.
   – Мне казалось, что человек в твои годы должен вести себя по-другому, обязан!
   – При чем здесь мой возраст?
   – При том! – Даша махнула рукой. – Я думала, что ты – опора, что ты – сама мудрость. А ты, а ты.
   – Кто, ну кто?!
   – Не хочу тебя видеть! Иди ужинать, ты ведь так спешил в столовую, а я все испортила. – Еще мгновение – и Даша исчезла за дверью.
   – Умей договаривать! – закричал ей вслед Дубровин и стукнул кулаком по перилам.
   Он еще немного постоял, прислушиваясь к тому, что происходит наверху. Тишина действовала на него убийственно. Опустившись на покрытые ковровой дорожкой ступени, Стас обхватил голову руками. Он слышал нарастающий гул. Он действовал ему на нервы, словно в голове включился какой-то двигатель и набирал обороты. Только это было движение назад, а не вперед. Дубровин еще сильнее сдавил голову, крепко зажмурил глаза. Как же ему было плохо в это мгновение. Ему казалось, что он один-одинешенек на белом свете и это будет длиться вечно. Ужасное ощущение. Он познал его, став сиротой, когда только от тебя зависит будущее. Некому пожаловаться, некому похвастаться, некому дать совет. Стас знал, что это такое, когда все и вся чужие, зачастую враждебно относятся к любому проявлению твоего «я». Но он сумел сохранить его и не растерял на бесконечно долгой дороге к заветной цели. Он всегда был уверен, что его ожидает благополучная, полная возможностей жизнь. Дубровин не исключал варианта, в котором кто-то поспособствует его продвижению вперед. И таким человеком для него стал Федор Сергеевич, отец его первой жены.
   Это был брак по расчету, продуманный, предваряемый романтикой и ухаживаниями, на которые Стас только был способен. Дубровин не испытывал мук совести. Он завоевал Тамару легко. Скорее всего это было беспрекословное преклонение перед его красотой и обаянием. Не обладающая и сотой долей роскошной природной внешности Стаса, Тамара влюбилась в него без памяти. Ее родители были категорически против того, чтобы Дубровин вошел в их семью. Федор Сергеевич и Алла Николаевна видели в нем красивого и расчетливого молодого человека, без явных способностей и талантов, вскружившего голову их единственной дочери. Не очень-то хранивший верность своей супруге, Федор Сергеевич был уверен, что мужчина с такими глазами не сможет быть хорошим отцом и мужем. Карие глаза Стаса искрились такой энергией и озорством! В придачу к его броской внешности Тамару явно ожидали измены и вранье. Федор Сергеевич точно знал это, делясь сомнениями с Аллой Николаевной. При всей своей любви к дочери они не могли не понимать, что она совсем непривлекательна и говорить о чем-то, кроме расчета со стороны Дубровина, не приходится. Он не мог влюбиться в ее густые черные брови, сросшиеся на переносице, в глубоко посаженные глаза и бесформенные губы. Ко всему прочему в Тамаре не было ни капли обаяния. Она не обладала ни женской хитростью, ни кокетством, ни умением показать себя, подчеркнув свои достоинства. Она была прямолинейна и капризна, к тому же еще упряма и плаксива. Родители объединились, чтобы раскрыть Тамаре глаза на ее будущего мужа. Они не хотели видеть дочь в роли вечно обманутой жены.