Страница:
– Не волнуйтесь, – приятный голос врача заставил ее сердце стучать не так сильно.
– Где Сергей? – едва раскрывая пересохшие губы, спросила Марина.
– Муж? Он остался дома, пока приедет бабушка, чтобы присмотреть за вашей дочкой. А потом обещал пулей примчаться к вам, – улыбнулась врач. – Правда, мы предупредили его, что вы в ближайшее время будете спать.
– Спать? Почему спать? Что со мной? – дрожащим голосом снова спросила Марина, вспоминая красные ручейки на своих ногах.
– Все будет хорошо, – уклоняясь от прямого ответа, произнесла врач. – Вот мы и приехали.
Она первой вышла из машины, на ходу объясняя что-то шагнувшему ей навстречу молодому мужчине в белом халате. Марина закрыла глаза, чтобы не видеть, как ее быстро несут в здание, застывших лиц медперсонала. Они давно привыкли к страданиям. Это часть их работы – не впускать в свое сердце чужую боль. Марина поняла, что произошла трагедия. Ей не нужно было ничего объяснять, и вопрос врачу она задала из безысходности.
Она больше никого и ни о чем не спрашивала. Операционная, палата интенсивной терапии, куда ей передавали записки от Сергея и его родителей… Потом, когда ее перевели в общую палату, первой, кто ее навестил, была Даша. Она пришла сразу после врачебного обхода. Марина была уверена, что подруга стояла в коридоре, ожидая, пока врачи выйдут из палаты.
– Привет, Машка, – наклонившись, Даша поцеловала ее, и осторожно придвинув стул к кровати, села. Кулек с гостинцами она положила себе на колени и нервно теребила его.
– Привет, – Марина улыбнулась. Ее бледное лицо с темными кругами под глазами не выражало ничего, кроме неприятия всего мира, всего, что ее окружало, что происходило вокруг.
– Ты что шалишь? – улыбнулась Даша, отчего в уголках ее глаз образовались непривычные для Марины лучики морщин.
– Да, юморю по-черному, Дашуня, – махнула рукой Незванова.
Даша открыла кулек и принялась перебирать его содержимое. Это на какое-то время позволило паузе в разговоре выглядеть естественно. Держа в руке апельсин, Даша вопросительно посмотрела на подругу.
– Как насчет витаминов? Хочешь, почищу?
– Нет, спасибо.
– Мне сказали, ты вообще есть отказываешься. Это правда?
– Абсолютная, – Марина отвернулась к стене.
– Незванова, куда это годится? – Даша прикоснулась к прохладной руке Марины. – Что было, то прошло. Ты ведь все сама понимаешь. И вообще, к чему такая панихида? Тебе сколько лет? Все еще впереди, Маришка.
– Нет, Даш. Впереди ничего не будет, – она повернула лицо, и Даша увидела, что по нему бегут слезы. Это были беззвучные слезы, без сотрясания плеч, причитаний. Два ручейка отчаяния, которое словно заморозило все в потухших глазах Марины. Осторожно высвободив руку, она вытерла щеки и прищелкнула языком: – Шинита ля комедия, как говорится.
– Ты о чем? Осложнения? Так врач мне сказал, что все прошло нормально, без эксцессов.
– Осложнения в другом, – Марина замолчала, прижав ладонь к губам. Она закрыла глаза и ритмично качала головой из стороны в сторону, как заведенная.
– Да что стряслось? – Даша наклонилась пониже и шепотом добавила: – Если не хочешь говорить, то не нужно. Я понимаю. Тебе тяжело, очень тяжело. Вернее, понять это невозможно. Я хочу сказать, что сочувствую тебе от всего сердца.
– Не стою я таких слов, подружка, – тихо ответила Марина. – Дрянь я последняя, тварь безголовая. Эгоистка и враль.
– Мариш, ты что в самом деле?! – Даша отпрянула и удивленно уставилась на ее раскрасневшееся лицо.
– Никому не говорила, тебе – первой. Все равно теперь всплывет правда. Есть у нее свойство такое подлое, – Марина грустно улыбнулась. Даша не перебивала ее, внимательно вслушиваясь в тихий, срывающийся от волнения голос. – Так вот, у нас с Незвановым не может быть детей. По крайней мере, на сегодняшний день это проблема, может быть, и разрешимая, но непростая.
– Что ты такое говоришь? – Даша почувствовала, как кровь пульсирует в голове, сопровождая каждый удар словами Симы, произнесенными давно: «Знаешь, кого Лидочка мне напоминает?.. Юру Мирного…»
– Я знаю, что говорю, Даша. Знаю, ты никогда не предавала меня, хранила все мои секреты и душевные излияния. Только и тебе, подружка, я не смогла сказать всей правды. Столько молчала, а сейчас скажу, потому что не знаю, чем все закончится. И поделиться с близким человеком нужно. Короче, Лидочка не Сережина дочка. Это ребенок Мирного, – Марина произнесла это скороговоркой, как будто боялась, что не успеет договорить. – Тени прошлого наступают на горло, душат. Ты ведь не забыла те наши зимние каникулы и мой романчик с Юрой?
– Помню, – отведя глаза, ответила Даша.
– Симка как в воду смотрела, когда на крестинах выдала мне о ее рыжих волосиках, голубых глазках! До родов я сама не была ни в чем уверена, а для себя решила, что лучше Незванова мужа мне не найти.
– Ты выходила за него, зная, что беременна?
– Да. Я от всех это скрывала и от него поначалу тоже. Одно я знала наверняка, что экспериментировать больше не буду. Мне нужен был ребенок. Мало я, что ли, в своей жизни глупостей натворила. Я хотела хорошего отца для своего ребенка, понимаешь?
– А Сергей никогда ни о чем не спрашивал? Его ничего не смущало? – вопросом на вопрос ответила Даша.
– Нет, – горько усмехнулась Марина и стукнула кулаком по кровати. – Он же у меня идеалист. И любовь у него. Так никто любить не умеет. Он любит и живет этим, каждый шаг подчиняя этому чувству. Ему нужна только я – без прошлого, без вопросов, сейчас и навсегда. Наверное, сегодня все изменится. Он даже не знает, что его тесть – мой отчим. Сергей в курсе, что у меня отвратительные отношения с матерью и прекрасные с отцом. Столярова он считает моим родным отцом, понимаешь? Думает, что Лидочка на деда похожа. Поэтому Сережа ничего не подозревает, и мне подумать страшно, как он отреагирует на то, что я ему скажу.
– Да, закрутилось, завертелось.
– У нас с ним резус-конфликт. Чтобы выносить ребенка, я должна пролежать, как живая мумия, все девять месяцев, постоянно делать уколы, принимать соответствующие препараты, и вообще неизвестно, какой ребенок при этом родится. А какой он может быть, если еще в утробе будет напичкан лекарствами, без кислорода, без нормальных эмоций? Бред какой-то получается.
– Я знаю случаи, когда женщины и двоих вынашивали в такой ситуации, – неуверенно начала Даша.
– Ты мне еще про Софи Лорен и Карло Понти расскажи, – огрызнулась Марина. – Сравнила, едрена мать!.. Дело ведь в том, что теперь Сергей узнает, что Лидочка не его дочь. Что мне делать? Вот придет Незванов сегодня меня проведывать и выдаст ему врач все по полной программе. Или мне придется – к кому первому попадет Сереженька. И тогда пойдет свистопляска!
– А он раньше кровь не сдавал, во время твоей первой беременности?
– Кажется, нет. Я-то давно знаю, что у Лидочки группа крови не моя и не его. Только молчала я. Это на Западе перед свадьбой продвинутые парочки обследование проходят, а нам как-то.
– Рано или поздно могла сложиться ситуация, когда обман бы раскрылся, – сказала Даша.
– Господи! – Марина с хлопком прижала ладони к лицу, словно отхлестала себя. – Этот кошмар не давал мне покоя, сделал мою жизнь невыносимой. Я даже сон потеряла. Такое, бывало, привидится, что вскакиваешь, как в аду побывала! Знаешь, может, это и к лучшему, что все так получилось. Лучше раньше. Я сожрала себя давно за то, что обманывала его столько времени. Он достоин лучшего. Зачем ему такая дрянь, как я, с нагулянным ребенком.
Даша вздохнула и отвернулась. Она искала слова, чтобы поддержать подругу, но они не шли на ум. Вместо этого она пыталась представить отчаяние Незванова, когда откроется правда. Она так и видела его потемневшие серые глаза, дрожащие от негодования и волнения губы, его русые волосы, которые он начнет нервно приглаживать. Марина для него весь мир, дочка – солнце, ради которого он готов без устали работать, а вечером бежать домой. Он всегда спешил туда, где его ждали две его любимые дамы, как он любил говорить, два его солнышка – цыганское и рыжее. Незванов считал себя счастливым, свою жизнь – удавшейся. И стремительный карьерный рост связывал с тем, что рядом с ним был его талисман – жена. Он даже смотреть на Маринку без восхищения не мог. Любил просто держать ее за руку, поглаживая тонкие пальцы. Сначала казалось, что Марина принимает бесконечные знаки внимания с видом усталой обреченности, а потом и в ее глазах засверкали искорки – достучался Незванов, растопил лед. Сколько раз Даша с белой завистью наблюдала за ними, автоматически сравнивая увиденное с тем, что происходит между ней и Дубровиным. Сравнение было не в их пользу. Из их отношений как-то быстро улетучилась романтика, теплота сменилась напряженностью, боязнью очередного скандала, а потом – ожиданием примирения. Это было серо и скучно в сравнении в тем, что происходило в семье Незвановых. Даже Сима, наблюдательная и острая на язычок, уезжая, шепнула Марине: «Ты из нас троих самая счастливая – у тебя все по-настоящему!» Когда поезд тронулся, Даша поинтересовалась:
– Что за секреты перед отъездом? Ценный совет на прощание?
– Нет, представляешь, она сказала, что у меня все по-настоящему. Только у меня! – Марина не могла не сказать Даше об этом. Было видно, что ее прямо-таки распирает от гордости.
– Она знает, что говорит, – усмехнулась Даша. Она поняла, что от Симы ей не удалось скрыть нарастающие проблемы с Дубровиным. Маришка светилась от счастья, а о том, что происходило между Симой и Олегом можно было только догадываться. Иногда Даше казалось, что они сосуществуют вместе, подчиняясь некой договоренности. Их взаимоотношения были подчеркнуто вежливы, чуть более прохладны, чем это положено искренно влюбленным. Так что, наверное, Сима сделала единственно правильный вывод: в их троице Маринкин брак казался самым удачным.
– Ты о чем задумалась? – Марина теребила ее за рукав.
Даша тогда словно очнулась и рассеянно посмотрела по сторонам: Дубровин неподалеку курил, увлеченно разговаривая с Незвановым. Она была уверена, что Стас говорит о том, что уехать – проще всего, а вот остаться здесь и жить по-царски дано не всем. Конечно, в эту избранную элиту он включал себя. Дашу передернуло. Последнее время у Дубровина появилась ужасная привычка расхваливать собственные достижения – обычное хвастовство. Это раздражало Дашу не меньше, чем его упрямый и несговорчивый характер.
– Ты что стоишь как завороженная? – не унималась Незванова.
– Да так, грустно стало. Была неразлучная троица, теперь все будет по-другому, – Даша намеренно заговорила об этом, а не о том, что у нее действительно было на уме. Не могла она рассказать о том, что у нее пусто на душе, пусто и гадко. Не смогла, как Сима, откровенно признаться Маринке, что завидует ее союзу с Незвановым. Даже не завидует, а восхищается. И почему она тогда ничего ей не сказала? Это не похоже на искренность, которая всегда была основой их дружбы. Ей бы тоже порадоваться за подругу. Ведь было очевидно, что они единственная пара, сумевшая сохранить непосредственность. Они не тяготились обществом друг друга. Незвановы со стороны до сих пор выглядели молодоженами – в их отношениях не пробилось то, что с годами превращается в рутинную привычку, обязанность. Все это, может, и было, но настолько разбавленное чувством привязанности и любви, что оказывалось где-то на втором плане. Марина со всем ее скептицизмом словно заново родилась рядом с Сергеем. Они оба стали друг для друга тем счастливым билетом, который судьба осторожно и ненавязчиво предлагает своим избранникам, наблюдая за их решением. Незвановы не упустили своего шанса, но кажется, сейчас все их благополучие висело на волоске. Бледная как мел Марина умоляюще смотрела на Дашу. Она ждала от нее спасительных слов.
– Не знаю, что и сказать тебе, Машка, – тихо начала Дубровина, поправляя сползающий с плеч белый халат. – Теперь все зависит от Сергея.
– Ты права, – Марина всхлипнула и по-детски заплакала, уткнувшись в подушку. Она свернулась клубочком и стала похожа на маленькую девочку, которая боится рассказать правду о своем некрасивом поступке. Она страшится наказания и не находит утешения в слезах. А они все бегут, и это спасение, потому что в такие минуты хотя бы говорить ничего не нужно.
– Что за сырость? Привет всем.
Голос Незванова раздался неожиданно. Даша вскочила, чувствуя, как лицо ее краснеет. Она знала, что всегда выглядит ужасно с этими красными пятнами, разбросанными по щекам, шее. Но Сергей приветливо смотрел то на нее, то на вытирающую глаза Марину. Судя по всему, он не разговаривал с врачом.
– Привет, Сережа, – Даша протянула руку, продолжая сжимать в другой шелестящий кулек.
– Как дела, Дашуня? – он участливо посмотрел на нее. Казалось, его сейчас больше беспокоит ее состояние, нежели Маринкино. Он всегда все делал от души.
– Нормально, – поглядывая на Марину, улыбнулась Даша. Она знала, что у нее дрожат уголки рта и это тоже выдает волнение.
– Ты что вскочила? Я помешал?
– Нет, что ты. Я уже собиралась идти, – солгала Даша. Наконец она положила кулек на тумбочку и сказала Марине: – Я зайду завтра во второй половине дня.
– Спасибо, Даш, – Марина протянула руку и почувствовала, как горячая ладонь приняла ее ледяные пальцы. Потом Дубровина наклонилась и поцеловала ее в соленую щеку. – Спасибо, Дашенька.
– До завтра.
Дубровина вышла из палаты, стараясь не стучать каблуками своих зимних сапог. Она бросила быстрый взгляд на занявшего ее место Сергея и мысленно попросила Всевышнего послать ему понимания, мудрости и всепрощения. Она плотно прикрыла за собой дверь и на мгновение застыла, не решаясь бросить дверную ручку. Дубровина пожелала подруге удачи, нужных слов, уверенности и готовности принять любое решение Сергея.
– Господи, помоги им, – Даша даже перекрестилась быстро и неловко, словно стыдясь внезапного прилива набожности. Она спустилась по ступенькам, в вестибюле подождала, пока гардеробщица выдала ей одежду. На улице съежилась от холода, контрастировавшего с хорошо протопленной больницей. Атмосфера таких заведений всегда действовала на Дашу угнетающе. Она сама начинала чувствовать себя больной. И оказавшись за пределами больничного двора, глубоко, с удовольствием вдохнула морозный воздух. Он обжег и словно придал бодрости, в какой-то мере снял нервное напряжение.
Даша любила снег. Сейчас он срывался, покрывая землю, асфальт воздушной периной, серебрившейся под солнечными лучами. А они то робко появлялись, то снова исчезали за тяжелым серым занавесом из рваных туч. Первые дни зимы не оставили осени шансов – новая хозяйка надолго принимала бескрайние просторы в свои владения и сразу заявляла о своем нелегком характере. Она призывала дружить с ней, одеваясь потеплее, не играя и не ожидая скорого возвращения теплых дней. Мороз расписывал окна, наряжал голые ветви деревьев в полупрозрачные белые одежды. И каждый новый день приближал самый светлый праздник – встречу Нового года. Даша любила его даже больше, чем собственный день рождения. Правда, пока приближение праздника никак не улучшило ее скверное настроение. Везде был разлад, полный хаос, безрадостные перспективы. Судьба явно решила повернуться к «трем мушкетерам» спиной. Даже последнее письмо Симы показалось Даше лишенным ее обычного оптимизма, своеобразного юмора. Об Олеге – вскользь, о работе – без энтузиазма. Добрая половина письма состояла из вопросов и просьб не тянуть с ответом. Между строк читалась тоска, желание на время снова оказаться в ***торске и вернуться в те славные времена, когда после занятий они проводили время в пиццерии, обсуждая извечную Маринкину лень, ее, Симкину, тягу к знаниям и Дашину чувствительность и недовольство жизнью. В прокуренной, шумной атмосфере им было так уютно. Все проблемы были временными, решаемыми, и даже говорилось о них вскользь, потому что впереди была долгая жизнь, казавшаяся прекрасной.
Сейчас все выглядело иначе, Даша шла по хрустящему снегу, чувствуя сильное желание закурить. Последнее время она выкуривала почти пачку в день, несмотря на то, что это не решало проблемы, и мама заволновалась, говоря, что Даша не смеет так обращаться со своим здоровьем. Ирина Леонидовна ни разу не видела дочь с сигаретой в руках, но запах, исходивший от Дашиной одежды, волос, сказал ей обо всем.
– Не для того я тебя, милая, рожала, чтобы ты курила до одури! – негодовала Ирина Леонидовна. – Тебе еще самой матерью становиться. Ты забыла об этом?
Даша ни о чем не забыла. Она только думала о том, что все в мире несправедливо. Не заслужила ни она, ни Маришка с Симкой того, чтобы, подходя к рубежу в четверть века, вдруг с неистовой силой желать вернуть прошлое. Нет, нечестно это! Они ведь были уверены, что им достанется все самой высокой пробы! И почему же все так гадко сейчас, в этом чертовом настоящем? В прошлое путь закрыт, а о будущем и думать страшно. Даша покачала головой. Она остановилась и, прежде чем поймать такси, поняла, что не знает, какой адрес называть водителю. Мама была на работе, возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Ехать за город – бред, она не была там почти две недели и словно отвыкла от созданного Дубровиным для нее великолепия. Ей было спокойнее в обычной многоэтажке, где жили сотни людей со своими проблемами, невзгодами и маленькими радостями. Здесь кипела жизнь, а в том прекрасном особняке с камином, большими окнами, мраморными плитами, где каждый шаг отдавался эхом, жизни не было. Она незаметно ушла оттуда – задолго до ее решения пожить какое-то время у мамы.
Так и не придумав, куда ехать, Даша опустила руку и машинально продолжила свой путь. Она шла, стараясь освободиться от мыслей о своей затянувшейся размолвке с Дубровиным, о том, что рассказала ей Маша и о чем недоговаривала Сима. Слишком много разрушительного было в этих мыслях, и Даша чувствовала, что хоть ненадолго должна отключиться от реальности. Вслушиваясь в похрустывание снега под ногами, она разглядывала новые вывески магазинов, их роскошные витрины, товар, рекламируемый на широких, массивных щитах. И в какой-то момент ее сознание снова включилось. Это произошло неожиданно, словно разряд молнии прошел по всему телу и помог Даше ощутить прилив сил. Она встрепенулась и оглянулась на последнюю вывеску, попавшуюся ей на глаза.
Вернувшись на несколько шагов, Даша остановилась перед двухэтажным зданием, облицованным на современный манер. С новыми окнами, красноватой черепицей оно бросалось в глаза. Тротуарная плитка вдоль здания отличалась от разбитого асфальта – она была фигурная, аккуратно выложенная одна к другой. Небольшие газоны тянулись вдоль длинной стены дома. Наверняка летом на них пестрела ярко-зеленая аккуратно подстриженная трава или цветы, высаженные опытным садовником. Высокое крыльцо с перилами, выложенное квадратными плитками, заканчивалось массивной дверью, на которой красовалась строго, но в то же время броско написанная вывеска: «Юридическая консультация Тропинина». Даша сделала еще несколько шагов к притягивающей ее внимание надписи. Взявшись за перила, она в задумчивости оперлась на них. На какой-то период отключилась от городской суеты, шума дороги, всего, что происходило вокруг. Так она простояла до того момента, пока не открылась дверь. Даша выпрямилась, поправила капюшон дубленки. По ступенькам спустился представительный мужчина лет пятидесяти. Он едва остановился у обочины, как к нему подъехал роскошный автомобиль. Водитель вышел и предупредительно открыл перед ним дверцу. Потом бросил неодобрительный взгляд на Дашу, пристально наблюдавшую за ними, и быстро занял свое место. Машина мягко тронулась с места, а Даша все смотрела ей вслед, пытаясь представить, какие проблемы привели этого внешне респектабельного мужчину к нотариусу, адвокату. Она принялась выдумывать историю, которая требовала вмешательства тех, кто с законом на «ты». В конце концов, она решила, что причин может быть масса, но ведь на самом деле ее заинтересовало не это, а фамилия на вывеске, напомнившая ей события многолетней давности: свадьбу Симы и Олега, на которой она и Артем Тропинин были свидетелями. Именно Пырьевы познакомили их. Сима, конечно, надеялась, что Артем произведет на Дашу впечатление, а у них так ничего и не сложилось. Даша поежилась, потерла замерзающий от мороза нос. Хотя почему она решила, что это именно тот Тропинин? Откуда эта уверенность?
Он пытался ухаживать за ней: дарил цветы, звонил, приглашал на свидания. Инициатива полностью принадлежала ему, потому что в то время Даша мечтала только об одном мужчине – Дубровине. И как Артем ни старался, Даша не оценила его по достоинству. Она не говорила ничего обнадеживающего, принимая знаки его внимания и тяготясь ими. Она прекрасно видела, что парень влюблен, но ничего не могла с собой поделать. Ее раздражало всеобщее желание увидеть, как их знакомство перерастет в сильное чувство. Даша даже не пыталась вслушиваться в строй голосов, пытающихся наставить ее на путь истинный. Даже мама заочно приветствовала Дашино знакомство с Артемом, а Сима с Мариной наперебой убеждали ее, что такие, как Тропинин, встречаются с вероятностью один на миллион. Настойчивые требования быть благоразумной привели к обратному результату.
Романа не получилось. Даше почему-то стало неловко: она вдруг представила, как больно и горько было этому зеленоглазому парню, когда она дерзила ему без причины. Он долго напоминал о себе, а потом перестал звонить, назначать свидания, подстраивать «случайные» встречи. Наверное, устал от нее. Любой бы не выдержал.
Даша не поняла, как одолела ступеньки и очутилась перед дверью. Она быстро сняла капюшон, встряхнула волосами, которые рассыпались волнами по плечам, скользнули по спине. Даша улыбнулась и резко открыла дверь. Она не знала зачем, потому что с первой минуты, как только увидела вывеску, была уверена – это тот Тропинин.
Олег Пырьев не ошибался, когда говорил, что у Артема впереди светлое будущее. Они дружили с детского сада, и еще с тех пор Тропинина все считали не иначе как одаренным, неординарным ребенком. Пырьев был горд тем, что имел полное право называться его другом. Рядом с Артемом он сам подтягивался. И хотя круг их интересов не во всем совпадал, особых споров между ними не наблюдалось. Они сумели сохранить дружеские отношения, отсчитывавшие уже не первый десяток лет. И, когда понадобился свидетель в такой важный жизненный момент, как собственная свадьба, Олег, не задумываясь, остановил выбор на Тропинине. Это был еще один способ прибавить поводов для встреч, которых с возрастом становится все меньше. Взрослая жизнь заставляет существовать по новым правилам и оставляет все меньше времени на то, без чего, казалось раньше, все теряет смысл – на общение с друзьями. Конечно, Артем с удовольствием принял предложение Олега, которого он всегда считал самым близким товарищем.
Именно тогда Артем и познакомился с Дашей. Встреча с ней перевернула всю его жизнь. Это было действительно так, потому что безответное чувство, которое он испытал, совершенно изменило его. Он надеялся, что со временем сможет расположить к себе эту загадочную голубоглазую девушку, которая казалась ему верхом совершенства. Артем давно не встречал такой приятной собеседницы, что было для него крайне важным обстоятельством. Его немногочисленные романы чаще начинались по инициативе девушек, но каждый раз длились недолго. Артему было скучно в их обществе. Он ждал встречи с родственной душой и, когда познакомился с Дашей, с первых минут общения понял – это она. Но Даша держала его на расстоянии и лишь изредка соглашалась на свидания. Она была вежлива, холодна, казалось, она физически находилась рядом, но мысли ее витали где-то очень далеко. При этом она умудрялась поддерживать беседу и делать вид, что находит интересным общение с Артемом. Но его нельзя было обмануть. Он видел, что это – игра, которая может закончиться в любую минуту и не по его инициативе. Так и случилось.
Наступил момент, когда Даша без объяснений исчезла из его жизни. Сначала она отказывалась от свиданий, не называя причины, а потом дала понять, что для него лучше больше не искать с ней встреч.
Он так страдал, что надолго отказался от попыток завязать другие знакомства. Его мать, Алла Васильевна, видела, что с ее мальчиком творится неладное. Она не решалась задавать вопросы, но однажды не выдержала и получила исчерпывающий ответ. Как же ей стало обидно за сына! Она заочно возненавидела эту гордячку, позволившую себе водить его за нос и так жестоко оттолкнуть. Какие только слова она не подбирала, чтобы помочь сыну успокоиться и забыть Дашу. Он ничего не слышал, находясь в вакууме, который возник вокруг него с уходом Даши из его жизни. Он даже не стал, следуя совету Олега, начинать новые отношения. Друг исходил из общепринятого «клин клином вышибают», но Тропинину никто не был нужен. Артем замкнулся, сказав себе, что единственное, на что он способен, – это строить карьеру, а когда-нибудь, лет через …надцать, у него, может быть, появится то, что называют личной жизнью. И он погрузился в учебу с еще большим рвением.
– Где Сергей? – едва раскрывая пересохшие губы, спросила Марина.
– Муж? Он остался дома, пока приедет бабушка, чтобы присмотреть за вашей дочкой. А потом обещал пулей примчаться к вам, – улыбнулась врач. – Правда, мы предупредили его, что вы в ближайшее время будете спать.
– Спать? Почему спать? Что со мной? – дрожащим голосом снова спросила Марина, вспоминая красные ручейки на своих ногах.
– Все будет хорошо, – уклоняясь от прямого ответа, произнесла врач. – Вот мы и приехали.
Она первой вышла из машины, на ходу объясняя что-то шагнувшему ей навстречу молодому мужчине в белом халате. Марина закрыла глаза, чтобы не видеть, как ее быстро несут в здание, застывших лиц медперсонала. Они давно привыкли к страданиям. Это часть их работы – не впускать в свое сердце чужую боль. Марина поняла, что произошла трагедия. Ей не нужно было ничего объяснять, и вопрос врачу она задала из безысходности.
Она больше никого и ни о чем не спрашивала. Операционная, палата интенсивной терапии, куда ей передавали записки от Сергея и его родителей… Потом, когда ее перевели в общую палату, первой, кто ее навестил, была Даша. Она пришла сразу после врачебного обхода. Марина была уверена, что подруга стояла в коридоре, ожидая, пока врачи выйдут из палаты.
– Привет, Машка, – наклонившись, Даша поцеловала ее, и осторожно придвинув стул к кровати, села. Кулек с гостинцами она положила себе на колени и нервно теребила его.
– Привет, – Марина улыбнулась. Ее бледное лицо с темными кругами под глазами не выражало ничего, кроме неприятия всего мира, всего, что ее окружало, что происходило вокруг.
– Ты что шалишь? – улыбнулась Даша, отчего в уголках ее глаз образовались непривычные для Марины лучики морщин.
– Да, юморю по-черному, Дашуня, – махнула рукой Незванова.
Даша открыла кулек и принялась перебирать его содержимое. Это на какое-то время позволило паузе в разговоре выглядеть естественно. Держа в руке апельсин, Даша вопросительно посмотрела на подругу.
– Как насчет витаминов? Хочешь, почищу?
– Нет, спасибо.
– Мне сказали, ты вообще есть отказываешься. Это правда?
– Абсолютная, – Марина отвернулась к стене.
– Незванова, куда это годится? – Даша прикоснулась к прохладной руке Марины. – Что было, то прошло. Ты ведь все сама понимаешь. И вообще, к чему такая панихида? Тебе сколько лет? Все еще впереди, Маришка.
– Нет, Даш. Впереди ничего не будет, – она повернула лицо, и Даша увидела, что по нему бегут слезы. Это были беззвучные слезы, без сотрясания плеч, причитаний. Два ручейка отчаяния, которое словно заморозило все в потухших глазах Марины. Осторожно высвободив руку, она вытерла щеки и прищелкнула языком: – Шинита ля комедия, как говорится.
– Ты о чем? Осложнения? Так врач мне сказал, что все прошло нормально, без эксцессов.
– Осложнения в другом, – Марина замолчала, прижав ладонь к губам. Она закрыла глаза и ритмично качала головой из стороны в сторону, как заведенная.
– Да что стряслось? – Даша наклонилась пониже и шепотом добавила: – Если не хочешь говорить, то не нужно. Я понимаю. Тебе тяжело, очень тяжело. Вернее, понять это невозможно. Я хочу сказать, что сочувствую тебе от всего сердца.
– Не стою я таких слов, подружка, – тихо ответила Марина. – Дрянь я последняя, тварь безголовая. Эгоистка и враль.
– Мариш, ты что в самом деле?! – Даша отпрянула и удивленно уставилась на ее раскрасневшееся лицо.
– Никому не говорила, тебе – первой. Все равно теперь всплывет правда. Есть у нее свойство такое подлое, – Марина грустно улыбнулась. Даша не перебивала ее, внимательно вслушиваясь в тихий, срывающийся от волнения голос. – Так вот, у нас с Незвановым не может быть детей. По крайней мере, на сегодняшний день это проблема, может быть, и разрешимая, но непростая.
– Что ты такое говоришь? – Даша почувствовала, как кровь пульсирует в голове, сопровождая каждый удар словами Симы, произнесенными давно: «Знаешь, кого Лидочка мне напоминает?.. Юру Мирного…»
– Я знаю, что говорю, Даша. Знаю, ты никогда не предавала меня, хранила все мои секреты и душевные излияния. Только и тебе, подружка, я не смогла сказать всей правды. Столько молчала, а сейчас скажу, потому что не знаю, чем все закончится. И поделиться с близким человеком нужно. Короче, Лидочка не Сережина дочка. Это ребенок Мирного, – Марина произнесла это скороговоркой, как будто боялась, что не успеет договорить. – Тени прошлого наступают на горло, душат. Ты ведь не забыла те наши зимние каникулы и мой романчик с Юрой?
– Помню, – отведя глаза, ответила Даша.
– Симка как в воду смотрела, когда на крестинах выдала мне о ее рыжих волосиках, голубых глазках! До родов я сама не была ни в чем уверена, а для себя решила, что лучше Незванова мужа мне не найти.
– Ты выходила за него, зная, что беременна?
– Да. Я от всех это скрывала и от него поначалу тоже. Одно я знала наверняка, что экспериментировать больше не буду. Мне нужен был ребенок. Мало я, что ли, в своей жизни глупостей натворила. Я хотела хорошего отца для своего ребенка, понимаешь?
– А Сергей никогда ни о чем не спрашивал? Его ничего не смущало? – вопросом на вопрос ответила Даша.
– Нет, – горько усмехнулась Марина и стукнула кулаком по кровати. – Он же у меня идеалист. И любовь у него. Так никто любить не умеет. Он любит и живет этим, каждый шаг подчиняя этому чувству. Ему нужна только я – без прошлого, без вопросов, сейчас и навсегда. Наверное, сегодня все изменится. Он даже не знает, что его тесть – мой отчим. Сергей в курсе, что у меня отвратительные отношения с матерью и прекрасные с отцом. Столярова он считает моим родным отцом, понимаешь? Думает, что Лидочка на деда похожа. Поэтому Сережа ничего не подозревает, и мне подумать страшно, как он отреагирует на то, что я ему скажу.
– Да, закрутилось, завертелось.
– У нас с ним резус-конфликт. Чтобы выносить ребенка, я должна пролежать, как живая мумия, все девять месяцев, постоянно делать уколы, принимать соответствующие препараты, и вообще неизвестно, какой ребенок при этом родится. А какой он может быть, если еще в утробе будет напичкан лекарствами, без кислорода, без нормальных эмоций? Бред какой-то получается.
– Я знаю случаи, когда женщины и двоих вынашивали в такой ситуации, – неуверенно начала Даша.
– Ты мне еще про Софи Лорен и Карло Понти расскажи, – огрызнулась Марина. – Сравнила, едрена мать!.. Дело ведь в том, что теперь Сергей узнает, что Лидочка не его дочь. Что мне делать? Вот придет Незванов сегодня меня проведывать и выдаст ему врач все по полной программе. Или мне придется – к кому первому попадет Сереженька. И тогда пойдет свистопляска!
– А он раньше кровь не сдавал, во время твоей первой беременности?
– Кажется, нет. Я-то давно знаю, что у Лидочки группа крови не моя и не его. Только молчала я. Это на Западе перед свадьбой продвинутые парочки обследование проходят, а нам как-то.
– Рано или поздно могла сложиться ситуация, когда обман бы раскрылся, – сказала Даша.
– Господи! – Марина с хлопком прижала ладони к лицу, словно отхлестала себя. – Этот кошмар не давал мне покоя, сделал мою жизнь невыносимой. Я даже сон потеряла. Такое, бывало, привидится, что вскакиваешь, как в аду побывала! Знаешь, может, это и к лучшему, что все так получилось. Лучше раньше. Я сожрала себя давно за то, что обманывала его столько времени. Он достоин лучшего. Зачем ему такая дрянь, как я, с нагулянным ребенком.
Даша вздохнула и отвернулась. Она искала слова, чтобы поддержать подругу, но они не шли на ум. Вместо этого она пыталась представить отчаяние Незванова, когда откроется правда. Она так и видела его потемневшие серые глаза, дрожащие от негодования и волнения губы, его русые волосы, которые он начнет нервно приглаживать. Марина для него весь мир, дочка – солнце, ради которого он готов без устали работать, а вечером бежать домой. Он всегда спешил туда, где его ждали две его любимые дамы, как он любил говорить, два его солнышка – цыганское и рыжее. Незванов считал себя счастливым, свою жизнь – удавшейся. И стремительный карьерный рост связывал с тем, что рядом с ним был его талисман – жена. Он даже смотреть на Маринку без восхищения не мог. Любил просто держать ее за руку, поглаживая тонкие пальцы. Сначала казалось, что Марина принимает бесконечные знаки внимания с видом усталой обреченности, а потом и в ее глазах засверкали искорки – достучался Незванов, растопил лед. Сколько раз Даша с белой завистью наблюдала за ними, автоматически сравнивая увиденное с тем, что происходит между ней и Дубровиным. Сравнение было не в их пользу. Из их отношений как-то быстро улетучилась романтика, теплота сменилась напряженностью, боязнью очередного скандала, а потом – ожиданием примирения. Это было серо и скучно в сравнении в тем, что происходило в семье Незвановых. Даже Сима, наблюдательная и острая на язычок, уезжая, шепнула Марине: «Ты из нас троих самая счастливая – у тебя все по-настоящему!» Когда поезд тронулся, Даша поинтересовалась:
– Что за секреты перед отъездом? Ценный совет на прощание?
– Нет, представляешь, она сказала, что у меня все по-настоящему. Только у меня! – Марина не могла не сказать Даше об этом. Было видно, что ее прямо-таки распирает от гордости.
– Она знает, что говорит, – усмехнулась Даша. Она поняла, что от Симы ей не удалось скрыть нарастающие проблемы с Дубровиным. Маришка светилась от счастья, а о том, что происходило между Симой и Олегом можно было только догадываться. Иногда Даше казалось, что они сосуществуют вместе, подчиняясь некой договоренности. Их взаимоотношения были подчеркнуто вежливы, чуть более прохладны, чем это положено искренно влюбленным. Так что, наверное, Сима сделала единственно правильный вывод: в их троице Маринкин брак казался самым удачным.
– Ты о чем задумалась? – Марина теребила ее за рукав.
Даша тогда словно очнулась и рассеянно посмотрела по сторонам: Дубровин неподалеку курил, увлеченно разговаривая с Незвановым. Она была уверена, что Стас говорит о том, что уехать – проще всего, а вот остаться здесь и жить по-царски дано не всем. Конечно, в эту избранную элиту он включал себя. Дашу передернуло. Последнее время у Дубровина появилась ужасная привычка расхваливать собственные достижения – обычное хвастовство. Это раздражало Дашу не меньше, чем его упрямый и несговорчивый характер.
– Ты что стоишь как завороженная? – не унималась Незванова.
– Да так, грустно стало. Была неразлучная троица, теперь все будет по-другому, – Даша намеренно заговорила об этом, а не о том, что у нее действительно было на уме. Не могла она рассказать о том, что у нее пусто на душе, пусто и гадко. Не смогла, как Сима, откровенно признаться Маринке, что завидует ее союзу с Незвановым. Даже не завидует, а восхищается. И почему она тогда ничего ей не сказала? Это не похоже на искренность, которая всегда была основой их дружбы. Ей бы тоже порадоваться за подругу. Ведь было очевидно, что они единственная пара, сумевшая сохранить непосредственность. Они не тяготились обществом друг друга. Незвановы со стороны до сих пор выглядели молодоженами – в их отношениях не пробилось то, что с годами превращается в рутинную привычку, обязанность. Все это, может, и было, но настолько разбавленное чувством привязанности и любви, что оказывалось где-то на втором плане. Марина со всем ее скептицизмом словно заново родилась рядом с Сергеем. Они оба стали друг для друга тем счастливым билетом, который судьба осторожно и ненавязчиво предлагает своим избранникам, наблюдая за их решением. Незвановы не упустили своего шанса, но кажется, сейчас все их благополучие висело на волоске. Бледная как мел Марина умоляюще смотрела на Дашу. Она ждала от нее спасительных слов.
– Не знаю, что и сказать тебе, Машка, – тихо начала Дубровина, поправляя сползающий с плеч белый халат. – Теперь все зависит от Сергея.
– Ты права, – Марина всхлипнула и по-детски заплакала, уткнувшись в подушку. Она свернулась клубочком и стала похожа на маленькую девочку, которая боится рассказать правду о своем некрасивом поступке. Она страшится наказания и не находит утешения в слезах. А они все бегут, и это спасение, потому что в такие минуты хотя бы говорить ничего не нужно.
– Что за сырость? Привет всем.
Голос Незванова раздался неожиданно. Даша вскочила, чувствуя, как лицо ее краснеет. Она знала, что всегда выглядит ужасно с этими красными пятнами, разбросанными по щекам, шее. Но Сергей приветливо смотрел то на нее, то на вытирающую глаза Марину. Судя по всему, он не разговаривал с врачом.
– Привет, Сережа, – Даша протянула руку, продолжая сжимать в другой шелестящий кулек.
– Как дела, Дашуня? – он участливо посмотрел на нее. Казалось, его сейчас больше беспокоит ее состояние, нежели Маринкино. Он всегда все делал от души.
– Нормально, – поглядывая на Марину, улыбнулась Даша. Она знала, что у нее дрожат уголки рта и это тоже выдает волнение.
– Ты что вскочила? Я помешал?
– Нет, что ты. Я уже собиралась идти, – солгала Даша. Наконец она положила кулек на тумбочку и сказала Марине: – Я зайду завтра во второй половине дня.
– Спасибо, Даш, – Марина протянула руку и почувствовала, как горячая ладонь приняла ее ледяные пальцы. Потом Дубровина наклонилась и поцеловала ее в соленую щеку. – Спасибо, Дашенька.
– До завтра.
Дубровина вышла из палаты, стараясь не стучать каблуками своих зимних сапог. Она бросила быстрый взгляд на занявшего ее место Сергея и мысленно попросила Всевышнего послать ему понимания, мудрости и всепрощения. Она плотно прикрыла за собой дверь и на мгновение застыла, не решаясь бросить дверную ручку. Дубровина пожелала подруге удачи, нужных слов, уверенности и готовности принять любое решение Сергея.
– Господи, помоги им, – Даша даже перекрестилась быстро и неловко, словно стыдясь внезапного прилива набожности. Она спустилась по ступенькам, в вестибюле подождала, пока гардеробщица выдала ей одежду. На улице съежилась от холода, контрастировавшего с хорошо протопленной больницей. Атмосфера таких заведений всегда действовала на Дашу угнетающе. Она сама начинала чувствовать себя больной. И оказавшись за пределами больничного двора, глубоко, с удовольствием вдохнула морозный воздух. Он обжег и словно придал бодрости, в какой-то мере снял нервное напряжение.
Даша любила снег. Сейчас он срывался, покрывая землю, асфальт воздушной периной, серебрившейся под солнечными лучами. А они то робко появлялись, то снова исчезали за тяжелым серым занавесом из рваных туч. Первые дни зимы не оставили осени шансов – новая хозяйка надолго принимала бескрайние просторы в свои владения и сразу заявляла о своем нелегком характере. Она призывала дружить с ней, одеваясь потеплее, не играя и не ожидая скорого возвращения теплых дней. Мороз расписывал окна, наряжал голые ветви деревьев в полупрозрачные белые одежды. И каждый новый день приближал самый светлый праздник – встречу Нового года. Даша любила его даже больше, чем собственный день рождения. Правда, пока приближение праздника никак не улучшило ее скверное настроение. Везде был разлад, полный хаос, безрадостные перспективы. Судьба явно решила повернуться к «трем мушкетерам» спиной. Даже последнее письмо Симы показалось Даше лишенным ее обычного оптимизма, своеобразного юмора. Об Олеге – вскользь, о работе – без энтузиазма. Добрая половина письма состояла из вопросов и просьб не тянуть с ответом. Между строк читалась тоска, желание на время снова оказаться в ***торске и вернуться в те славные времена, когда после занятий они проводили время в пиццерии, обсуждая извечную Маринкину лень, ее, Симкину, тягу к знаниям и Дашину чувствительность и недовольство жизнью. В прокуренной, шумной атмосфере им было так уютно. Все проблемы были временными, решаемыми, и даже говорилось о них вскользь, потому что впереди была долгая жизнь, казавшаяся прекрасной.
Сейчас все выглядело иначе, Даша шла по хрустящему снегу, чувствуя сильное желание закурить. Последнее время она выкуривала почти пачку в день, несмотря на то, что это не решало проблемы, и мама заволновалась, говоря, что Даша не смеет так обращаться со своим здоровьем. Ирина Леонидовна ни разу не видела дочь с сигаретой в руках, но запах, исходивший от Дашиной одежды, волос, сказал ей обо всем.
– Не для того я тебя, милая, рожала, чтобы ты курила до одури! – негодовала Ирина Леонидовна. – Тебе еще самой матерью становиться. Ты забыла об этом?
Даша ни о чем не забыла. Она только думала о том, что все в мире несправедливо. Не заслужила ни она, ни Маришка с Симкой того, чтобы, подходя к рубежу в четверть века, вдруг с неистовой силой желать вернуть прошлое. Нет, нечестно это! Они ведь были уверены, что им достанется все самой высокой пробы! И почему же все так гадко сейчас, в этом чертовом настоящем? В прошлое путь закрыт, а о будущем и думать страшно. Даша покачала головой. Она остановилась и, прежде чем поймать такси, поняла, что не знает, какой адрес называть водителю. Мама была на работе, возвращаться в пустую квартиру не хотелось. Ехать за город – бред, она не была там почти две недели и словно отвыкла от созданного Дубровиным для нее великолепия. Ей было спокойнее в обычной многоэтажке, где жили сотни людей со своими проблемами, невзгодами и маленькими радостями. Здесь кипела жизнь, а в том прекрасном особняке с камином, большими окнами, мраморными плитами, где каждый шаг отдавался эхом, жизни не было. Она незаметно ушла оттуда – задолго до ее решения пожить какое-то время у мамы.
Так и не придумав, куда ехать, Даша опустила руку и машинально продолжила свой путь. Она шла, стараясь освободиться от мыслей о своей затянувшейся размолвке с Дубровиным, о том, что рассказала ей Маша и о чем недоговаривала Сима. Слишком много разрушительного было в этих мыслях, и Даша чувствовала, что хоть ненадолго должна отключиться от реальности. Вслушиваясь в похрустывание снега под ногами, она разглядывала новые вывески магазинов, их роскошные витрины, товар, рекламируемый на широких, массивных щитах. И в какой-то момент ее сознание снова включилось. Это произошло неожиданно, словно разряд молнии прошел по всему телу и помог Даше ощутить прилив сил. Она встрепенулась и оглянулась на последнюю вывеску, попавшуюся ей на глаза.
Вернувшись на несколько шагов, Даша остановилась перед двухэтажным зданием, облицованным на современный манер. С новыми окнами, красноватой черепицей оно бросалось в глаза. Тротуарная плитка вдоль здания отличалась от разбитого асфальта – она была фигурная, аккуратно выложенная одна к другой. Небольшие газоны тянулись вдоль длинной стены дома. Наверняка летом на них пестрела ярко-зеленая аккуратно подстриженная трава или цветы, высаженные опытным садовником. Высокое крыльцо с перилами, выложенное квадратными плитками, заканчивалось массивной дверью, на которой красовалась строго, но в то же время броско написанная вывеска: «Юридическая консультация Тропинина». Даша сделала еще несколько шагов к притягивающей ее внимание надписи. Взявшись за перила, она в задумчивости оперлась на них. На какой-то период отключилась от городской суеты, шума дороги, всего, что происходило вокруг. Так она простояла до того момента, пока не открылась дверь. Даша выпрямилась, поправила капюшон дубленки. По ступенькам спустился представительный мужчина лет пятидесяти. Он едва остановился у обочины, как к нему подъехал роскошный автомобиль. Водитель вышел и предупредительно открыл перед ним дверцу. Потом бросил неодобрительный взгляд на Дашу, пристально наблюдавшую за ними, и быстро занял свое место. Машина мягко тронулась с места, а Даша все смотрела ей вслед, пытаясь представить, какие проблемы привели этого внешне респектабельного мужчину к нотариусу, адвокату. Она принялась выдумывать историю, которая требовала вмешательства тех, кто с законом на «ты». В конце концов, она решила, что причин может быть масса, но ведь на самом деле ее заинтересовало не это, а фамилия на вывеске, напомнившая ей события многолетней давности: свадьбу Симы и Олега, на которой она и Артем Тропинин были свидетелями. Именно Пырьевы познакомили их. Сима, конечно, надеялась, что Артем произведет на Дашу впечатление, а у них так ничего и не сложилось. Даша поежилась, потерла замерзающий от мороза нос. Хотя почему она решила, что это именно тот Тропинин? Откуда эта уверенность?
Он пытался ухаживать за ней: дарил цветы, звонил, приглашал на свидания. Инициатива полностью принадлежала ему, потому что в то время Даша мечтала только об одном мужчине – Дубровине. И как Артем ни старался, Даша не оценила его по достоинству. Она не говорила ничего обнадеживающего, принимая знаки его внимания и тяготясь ими. Она прекрасно видела, что парень влюблен, но ничего не могла с собой поделать. Ее раздражало всеобщее желание увидеть, как их знакомство перерастет в сильное чувство. Даша даже не пыталась вслушиваться в строй голосов, пытающихся наставить ее на путь истинный. Даже мама заочно приветствовала Дашино знакомство с Артемом, а Сима с Мариной наперебой убеждали ее, что такие, как Тропинин, встречаются с вероятностью один на миллион. Настойчивые требования быть благоразумной привели к обратному результату.
Романа не получилось. Даше почему-то стало неловко: она вдруг представила, как больно и горько было этому зеленоглазому парню, когда она дерзила ему без причины. Он долго напоминал о себе, а потом перестал звонить, назначать свидания, подстраивать «случайные» встречи. Наверное, устал от нее. Любой бы не выдержал.
Даша не поняла, как одолела ступеньки и очутилась перед дверью. Она быстро сняла капюшон, встряхнула волосами, которые рассыпались волнами по плечам, скользнули по спине. Даша улыбнулась и резко открыла дверь. Она не знала зачем, потому что с первой минуты, как только увидела вывеску, была уверена – это тот Тропинин.
Олег Пырьев не ошибался, когда говорил, что у Артема впереди светлое будущее. Они дружили с детского сада, и еще с тех пор Тропинина все считали не иначе как одаренным, неординарным ребенком. Пырьев был горд тем, что имел полное право называться его другом. Рядом с Артемом он сам подтягивался. И хотя круг их интересов не во всем совпадал, особых споров между ними не наблюдалось. Они сумели сохранить дружеские отношения, отсчитывавшие уже не первый десяток лет. И, когда понадобился свидетель в такой важный жизненный момент, как собственная свадьба, Олег, не задумываясь, остановил выбор на Тропинине. Это был еще один способ прибавить поводов для встреч, которых с возрастом становится все меньше. Взрослая жизнь заставляет существовать по новым правилам и оставляет все меньше времени на то, без чего, казалось раньше, все теряет смысл – на общение с друзьями. Конечно, Артем с удовольствием принял предложение Олега, которого он всегда считал самым близким товарищем.
Именно тогда Артем и познакомился с Дашей. Встреча с ней перевернула всю его жизнь. Это было действительно так, потому что безответное чувство, которое он испытал, совершенно изменило его. Он надеялся, что со временем сможет расположить к себе эту загадочную голубоглазую девушку, которая казалась ему верхом совершенства. Артем давно не встречал такой приятной собеседницы, что было для него крайне важным обстоятельством. Его немногочисленные романы чаще начинались по инициативе девушек, но каждый раз длились недолго. Артему было скучно в их обществе. Он ждал встречи с родственной душой и, когда познакомился с Дашей, с первых минут общения понял – это она. Но Даша держала его на расстоянии и лишь изредка соглашалась на свидания. Она была вежлива, холодна, казалось, она физически находилась рядом, но мысли ее витали где-то очень далеко. При этом она умудрялась поддерживать беседу и делать вид, что находит интересным общение с Артемом. Но его нельзя было обмануть. Он видел, что это – игра, которая может закончиться в любую минуту и не по его инициативе. Так и случилось.
Наступил момент, когда Даша без объяснений исчезла из его жизни. Сначала она отказывалась от свиданий, не называя причины, а потом дала понять, что для него лучше больше не искать с ней встреч.
Он так страдал, что надолго отказался от попыток завязать другие знакомства. Его мать, Алла Васильевна, видела, что с ее мальчиком творится неладное. Она не решалась задавать вопросы, но однажды не выдержала и получила исчерпывающий ответ. Как же ей стало обидно за сына! Она заочно возненавидела эту гордячку, позволившую себе водить его за нос и так жестоко оттолкнуть. Какие только слова она не подбирала, чтобы помочь сыну успокоиться и забыть Дашу. Он ничего не слышал, находясь в вакууме, который возник вокруг него с уходом Даши из его жизни. Он даже не стал, следуя совету Олега, начинать новые отношения. Друг исходил из общепринятого «клин клином вышибают», но Тропинину никто не был нужен. Артем замкнулся, сказав себе, что единственное, на что он способен, – это строить карьеру, а когда-нибудь, лет через …надцать, у него, может быть, появится то, что называют личной жизнью. И он погрузился в учебу с еще большим рвением.