Росс Джулия. Рискованное увлечение

   Олден быстро взглянул из-под век, В беседке было жарко, воздух – тяжелый и неподвижный. Ее волосы, густо-рыжие каштановые, блестели, как галька в русле ручья. Женщина сняла свой балахон и осталась в простом рабочем платье.
   Джульетта провела рукой вокруг выреза платья, ослабив этим непроизвольным жестом кружевную косынку на влажной шее. Олден все внимание переключил на белизну нежной кожи, на выпуклости груди. Взыгравшее желание, почти как у желторотого юнца, полностью овладело им, подчиняясь собственному бешеному ритму. Усилием воли он, заставил себя вернуться к хладнокровному логическому анализу шахматной позиции и к своей большой игре.
   – Что вы попросите у меня, – сказал он, жертвуя ладьей, – если выиграете?
   – Когда выиграю! – поправила его Джульетта.
   – Хорошо. Когда выиграете. – Олден отвечал механически, обеспокоенный вторжением чувственных образов.
   – Видимо, я не попрошу ничего, сэр. В конце концов, вы – ничто. Пустышка! Вы никогда не знали ничего, кроме удовольствия. Будете мне рассказывать, что это неправда?
   – Я бываю ответственным, – сказал Олден. – В редких случаях, когда это оправданно. Но по части удовольствий я – профессионал.
   Джульетта положила ладонь рядом с доской. Его внимание было приковано к ее пальцам. Он живо представил их на своей обнаженной коже и не мог ничего с этим поделать.
   – И вы полагаете, я должна воспользоваться вашей искушенностью?
   – Конечно, мэм. Она целиком в вашем распоряжении.
   – Тогда я признаю, – сказала Джульетта, – что мне доставляет удовольствие играть с вами в шахматы, сэр. Даже несмотря на то что вы собираетесь выиграть и эту партию тоже. – В голосе у нее прозвучали веселые нотки.
   – Я? – Олден удивленно откинулся назад.
   Она засмеялась:
   – А то кто же! Я ведь уже ничего не смогу поправить?
   – Нет, не сможете. – Он двинулся ладьей на ферзевом фланге. – Шах.
   – Тогда я сдаюсь. – Джульетта притронулась кончиком пальца к своему королю и опрокинула фигуру. – Но вы, наверное, правильно сделаете, если запомните одну вещь, сэр. Вы можете выигрывать каждую битву, но никогда не выиграете войну.
   Олден медленно улыбнулся.
   – Я не веду войну, мэм. Я преследую другую цель – соблазнить вас. Добьюсь ли я успеха или нет, победителем всегда будете вы.
   Белый меховой ком промелькнул, точно вспышка молнии. Авденаго прыгнул на доску, рассыпав фигуры. Джульетта вскочила. Другие коты тут же бросились за пешками, ладьями и слонами, катая их по плиткам под столом, устроив на минуту настоящий кошачий аттракцион.
   Джульетта разразилась смехом, предоставив Олдену ползать на коленях. Он взглянул на ее лодыжки. Почему не насладиться первопричиной взыгравшего в нем мужского голода! Но чисто плотское желание каким-то таинственным образом переродилось во что-то другое. Сердце вдруг охватило странное чувство, которое он не мог передать словами. В нем смешались радость, вожделение и тот необычный всплеск нежности, какую он испытал некоторое время назад. Это было такое неожиданное и неуловимое чувство, что сразу он не успел в нем разобраться.
   Снова присев на корточки, Олден поднял на нее глаза.
   – Возможно, мы с вами зря забавлялись той неприличной байкой о лисах, мэм. Ваши коты снискали гораздо лучшую награду за учиненный беспорядок.
   – Нет, отчего же, – сказала Джульетта, подавляя смех. – Наш разговор о лисах был для меня очень полезен. Между прочим, вы выиграли этот матч. Можете заявлять ваш штраф.
   Олден встал и положил фигуры на стол. Коты исчезли.
   Джульетта подняла брови.
   – Я слушаю, – сказала она. – Я ожидаю что-то экстравагантное.
   – Экстравагантное, мэм?
   – В обмен за то геркулесово задание с моим лугом.
   – Экстравагантное… – повторил Олден, собирая мысли. – Хорошо, мэм, если вам так угодно. Хотя то, что у меня на уме, исполнить весьма просто… Завтрашний матч мы проведем так, как если бы мы играли в Италии.
   Вид у нее был озадаченный. А чего она ждала? Что он захочет что-то такое, на что можно будет просто и с пафосом ответить отказом? Или что он открытым текстом попросит ее о благосклонности, чтобы в тот же момент получить от ворот поворот?
   – Теперь я заинтригована, – сказала Джульетта. Олден отвесил ей небольшой поклон.
   – То, чего я действительно хочу, я никогда не попрошу. Я удовольствуюсь ожиданием, пока вы сами это предложите, мэм.
   – Чего никогда не произойдет, – ответила она.
   Олден оглядел сад. Он был так ухожен. Сплошная практичность. Однако увлечение цветами говорило о глубокой тоске по красоте, даже фривольности. Неужто им всем уготовано что-то наподобие применения первоцвета?
   В этом плане у Олдена не было никаких представлений.
   Все вокруг свидетельствовало о нескончаемом тяжелом труде. Что заставляло ее это делать? Большинство вдов, тем более с такой внешностью, поспешили бы снова выйти замуж. Вместо этого Джульетта Ситон похоронила себя здесь, работая в одиночестве, что указывало на огромный запас мужества. Этого Олден не мог понять, но хотел бы. Очень сильно хотел. Тьфу, он ведет себя как болван! Она – всего лишь женщина. Если он доставит ей несколько часов удовольствия, чем это может навредить?
   Олден снова повернулся к ней и еще раз поклонился. Это был безупречно исполненный, изысканный, почтительный поклон.
   – Давайте тогда предадимся более невинным занятиям. Ваше лицо засветилось, когда я упомянул об Италии. Я не могу взять вас туда, поэтому позвольте мне принести сюда немного ее аромата. Просто следуйте инструкциям, которые я вам пришлю, и встречайте меня завтра после захода солнца.
   Джульетта взглянула на него с недоверием, но в ее глазах появилось что-то еще. Неизбывная тоска и жгучее любопытство.
   Олден был тронут этим.
   – Очень хорошо, – сказала она, едва дыша.
   – А моя работа по хозяйству? Какое задание будет для меня?
   – Какое уж тут задание! Теперь, когда в доме три служанки, у меня не осталось никаких дел! О чем вы думали, посылая их? – В голосе Джульетты звучала насмешка. – Думали, что вам удастся так легко уклониться от вашего долга?
   – Вовсе нет. Вы можете что-то попросить.
   – Тогда мое поручение будет следующее. Мне нужен ананас.
   Замечательная нелепость! Олден расхохотался.
   – Я потрясен! Зачем он вам?
   – Есть. Это мой каприз.
   – Но где я достану такую штуку?
   – Может, в Лондоне? Когда достанете, можете заявлять свой штраф. Тогда мы и проведем наш вечер в Италии.
   – Охота за этим фруктом определенно потребует от меня отъезда из Мэнстон-Мингейт.
   – Прекрасная мысль, – сказала Джульетта.
   Олден отвесил ей самый изысканный поклон, искусно используя свой носовой платок. Однажды такой цветистый жест привел к тому, что некая леди лишилась чувств прямо на месте.
   – Боюсь, что ваша воля, мэм, будет стоить мне еще одной бессонной ночи.
   – Зачем вам сон? – Джульетта круто повернулась на каблуках, словно на ней были широкие юбки с панье, а не простое рабочее платье. – Чтобы понапрасну мечтать обо мне, сэр? – Она сделала отмашку, будто прогоняя его воображаемым веером.
 
 

Глава 5

 
   В Грейсчерч-Эбби Олден прибыл уже затемно. Шерри давно должен быть в постели. Тем не менее он направился прямо в детскую; Он тихо переговорил с няней и удостоверился, что мальчик здоров. Потом тихо приоткрыл дверь и вошел в спальню. Ребенок спал. Его белокурые волосы оставались в тени, одна рука была откинута на подушку, куда падал лунный свет. «Цыпленок, беззащитный цыпленок», – подумал Олден.
   Несколько минут он смотрел на ребенка. Если поместье перейдет во владение сэра Реджинальда Денби, что будет с Шерри? Вряд ли удастся взять его с собой, когда придется бежать в Париж. И как тогда безвестный сирота выживет в этом мире?
   Олден подавил в себе порыв убрать светлый локон, упавший мальчику на лоб. Если на повестке дня встает вопрос выбора между ребенком и Джульеттой Ситон, ответ очевиден. Олден даже подумал, что, возможно, она поняла бы это, если б знала.
   Он молча вышел из комнаты и спустился в свой кабинет.
   Сначала он послал за главным садовником. Их беседа была короткой.
   – Милорд? – Вошедший мужчина указательным пальцем притронулся к своему хохолку.
   – Мистер Эпплби, мне нужен ананас.
   Садовник почесал седеющую голову.
   – Милорд, в этом году я не сажал ананасы в оранжерее. Ваша светлость обычно не бывает в резиденции…
   – А у моей матери есть, во вдовьем домике?
   Лицо мистера Эпплби просияло.
   – Гм, у ее светлости? Вполне может быть, милорд. Послать кого-нибудь узнать?
   – Я сам поеду. А вы пока пошлите, пожалуйста, слугу за мистером Примроузом.
   Главный садовник снова притронулся к хохолку и вышел. Питер Примроуз вошел и улыбнулся.
   – Лорд Грейсчерч. – Он коротко поклонился Олдену. – Надеюсь, все хорошо? Я рад вас видеть, милорд.
   – Я тоже, сэр. Проходите и присаживайтесь.
   Олден показал на одно из кресел, расположенных по обе стороны от камина. Кожа вокруг карих глаз домашнего учителя уже была испещрена тонкими морщинками, нажитыми за годы, которые он провел за книгами. Питер одевался скромно, но, если бы его облачить в шелк и кружева, он легко сошел бы за лорда. Учитель нравился Олдену.
   – Как успехи Шерри? – спросил он.
   – Мальчик очень смышленый, милорд. Он читает много лучше, чем дети вдвое старше его. И особенно любит греческий…
   – Это после вашего нововведения, – заметил Олден. – С тех пор как вы перемежаете чтение Гомера с троянской войной в кустарнике. Шерри мне рассказал, когда я был здесь последний раз. Он может пересказать в диалоге каждое сражение между Ахиллом и Гектором, притом на греческом.
   Однако как легко, почти без всяких усилий он вошел в роль лорда, главы усадьбы! Словно ничего не произошло, словно по его милости будущее ребенка уже не находилось под угрозой.
   Питер улыбнулся.
   – Нет, милорд. На мальчугана благотворно действует, когда его плеткой загоняют за книги…
   Олден прошелся по комнате.
   – Да будет вам, сэр! Вам нет нужды меня убеждать. Я потому и нанял вас, что во время, моих школьных занятий хватало стычек с тростью. От этого я не стал учиться сколько-нибудь лучше, – добавил он, чувствуя, как легкая дрожь пробежала у него по спине. Не задумываясь он озвучил страх, над которым никогда не приходилось размышлять прежде. – Хотя опасаюсь, что из-за нашей доброты Шерри будет не слишком хорошо подготовлен для выхода в мир.
   Свет от свечи посеребрил напудренные волосы учителя, когда он повернул голову.
   – Прошу простить меня, милорд, но я не согласен. У ребенка развито чувство собственного достоинства. Мальчик становится все более уверенным в себе, что позволит ему дать отпор любому забияке. Стоит выпустить его на несколько дней на свободу, как он наберет силу и будет готов к встрече с миром. Никто не посмеет ему досаждать, даже если вы отправите его в школу, когда он станет старше.
   Олден спрятал подальше свое беспокойство и сознательно переключился на заботы общего характера.
   – Сэр, я не могу установить над ним родительскую опеку. Он навсегда останется незаконнорожденным, с безвестным отцом.
   – Как и я. – Питер сложил домиком руки, кончиками пальцев упершись в подбородок, и усмехнулся. – Мне еще посчастливилось, что я воспитывался как джентльмен. Пусть даже не виконтом, с видами на учреждение родительских прав.
   Виды! Разумеется, он должен выполнять родительские обязанности. Иначе он и не мыслил!
   – Вряд ли я мог поступить иначе, мистер Примроуз, – сказал Олден.
   Молодой мужчина покраснел, будто спохватившись, что разговор в такой свободной манере со своим нанимателем может показаться неприличным. Хотя Олден всегда поощрял в нем откровенность.
   – Милорд, вы сознаете степень своего великодушия, давая мальчику приют здесь?
   Олден подавил легкое раздражение, вызванное этим вопросом. Ответ для него был совершенно ясен.
   – Шерри родился здесь, – сказал он просто. – Где же еще он должен жить?
   До вдовьего домика было две мили. Олден ехал по темной дороге через лес, прислушиваясь к раздававшимся звукам. Крику совы отвечали шорохи ночных тварей в подлеске. Может, и лиса в поисках добычи тоже крадется где-то? И лесные мыши замерли в тишине, выжидая, пока Рейнеке-лис протопает мимо?
   Но Джульетта была скорее похожа на дикую кошку, чувствительную и свирепую, загнавшую себя в уединенное убежище. Сильная и жестокая, она сама может учинить беспорядок. Но, увы, эта кошка не может тягаться в коварстве с лисой. Будет ли эта женщина скорбеть, оказавшись покинутой заезжим развратником? Или не думая вернется к своей одинокой жизни?
   Олден не был уверен, какой из двух вопросов волнует его больше.
   Вдовий домик был освещен сверху донизу. Оставив свои тревожные мысли, Олден поднял глаза на фасад. «Мама продолжает жить по городскому времени, даже в деревне. Не ляжет раньше трех утра и потом будет спать до полудня». Мамина вотчина была единственной частью оставленного покойным отцом жалкого наследства, где Олден не должен был нести финансовую ответственность. Его мать имела свой независимый доход.
   Слуга впустил его в ворота. Он широкими шагами прошел через дом и постучался в дверь будуара матери. Прозвучал невнятный ответ. Олден открыл дверь и вошел.
   Вдова, в облаке белого шелка и кружев, возлежала в шезлонге. Ноги покоились на парчовой кушетке так что из-под кромки платья высовывались комнатные туфли на высоких каблуках. Все еще красавица, с бантиками и шелковыми букетиками в напудренных волосах, она была похожа на девушку. На ком-то это должно было выглядеть нелепо, но леди Грейсчерч этот стиль каким-то непонятным образом придавал очарование.
   – Олден, – сказала она без приветствия, – зажги еще одну свечу. И подай мне плед. – Ее жалобный голос был полон обиды. – Ты не виделся со своей мамой целую вечность. Я совсем, совсем заброшена. Никого не волнует, что со мной происходит.
   Олден зажег еще один канделябр и обернул плед вокруг плеч матери.
   – Мама, я навещаю тебя каждую неделю. Последний раз я наслаждался твоим обществом не далее чем вечер назад. Помнишь, я еще просил тебя одолжить мне толковую горничную для леди. Ты по-прежнему вполне здорова, я надеюсь?
   Она обиженно надула губы.
   – Вовсе нет! Далеко не здорова! И я не помню никакой горничной.
   – Кейт Уинсли. Ты наняла ее в помощь своей кастелянше, но твоя Полли сказала, что ей не нужна помощница. Поэтому Кейт грозило увольнение.
   – А-а, ты об этом! В наши дни найти хорошую помощницу такая проблема! Ты привез мне гостинец из Лондона, Олден?
   Он вытянул пустые ладони.
   – Увы, мама. Я не из города. Я сделаю тебе подарок для ума, если хочешь.
   Олден чувствовал запах ее духов.
   – Что за подарок? Какой-нибудь новый сорт цукатов?
   Он уже не в первый раз недоумевал: как только при такой пустоголовой матери в его собственной голове были хоть какие-то мозги?
   – Не беспокойся, мама. Я привезу тебе гостинец в следующий раз.
   Леди Грейсчерч откинулась назад.
   – Все, что ты можешь сделать для твоей бедной матери, – сказала она. – Это был несчастнейший день в моей жизни, когда обнаружила, что беременна тобой.
   Проклятие! Олден совсем не хотел обсуждать это снова.
   – Сожалею, что причинил тебе беспокойство. Но то зачатие было не моих рук дело, мама.
   К счастью, разговор сменился по ее же инициативе. Леди Грейсчерч встала и наставила палец в грудь Олдену:
   – Ты приехал сюда прямо от того мальчика, не так ли? Клянусь, ты разобьешь мне сердце!
   – Мама, мы уже говорили об этом раньше. – Олден беспокойно зашагал по комнате. – Ты не изменишь мое мнение. Я понимаю твои чувства. Присутствие мальчика в аббатстве болезненно для тебя, но Шерри – невинный ребенок.
   – Болезненно! – Леди Грейсчерч приложила изящную ладонь ко рту и закрыла глаза. – Сознание одного его существования раздирает меня на части, подобно шипам терновника. Теперь этот ребенок стоит между нами, матерью и сыном!
   – Это твой выбор, мама. Возможно, если бы ты позволила привести его, ты увидела бы, что…
   – Следующее, что ты скажешь, – какой он очаровательный ребенок. Вылитый… – Мать Олдена, как в сцене обморока из мелодрамы, повалилась на кушетку. – О, я не могу заставить себя выговорить ее имя! Миссис Шервуд! Этого было достаточно, чтобы довести меня до сумасшествия, полного сумасшествия. И тогда твой папа смог упрятать меня под замок как умалишенную. Это то, что он всегда замышлял. Герцог Джесхэм сделал то же со своей женой. Это с герцогиней-то! Так и меня с разбитым сердцем отправили бы в клетку, как дикого зверя!
   Олден протянул матери кружевной носовой платок, когда она принялась рыдать.
   – Я не сомневаюсь, это было очень тяжело, мама. Но отец никогда не упрятал бы тебя под замок.
   – Ты не представляешь, что я пережила. И все из-за этой женщины! Все те годы, что ты находился в Италии, я должна была каждое утро за завтраком сидеть напротив любовницы собственного мужа.
   С этим не поспоришь, хотя Олден всячески сочувствовал отцу. Он помнил миссис Шервуд. Спокойная привлекательная вдова, компаньонка его матери. Она появилась в их доме как раз перед его отъездом из Англии. Без сомнения, она почти сразу стала любовницей отца и оставалась ею в течение пяти лет. Потом, по какой-то таинственной причине, во время визита в Лондон она завела второго, никому не известного любовника и зачала от него ребенка. Она скрывала этот факт от лорда Грейсчерча, пока не стало слишком поздно.
   – Мама, как ты можешь не испытывать сострадания к ее осиротевшему ребенку? Он никогда не узнает даже имени своего отца.
   Это заявление только вызвало поток слез.
   – Мужчины все одинаковы! Даже мой собственный сын! Никто не заботится обо мне. Меня гнетет бремя, наложенное той испорченной, порочной женщиной. О, я совсем, совсем нездорова!
   Олден позвонил в колокольчик, стоявший на столе. Разумный разговор с матерью на эту тему был невозможен. Она, казалось, получала наслаждение от всей этой истории, как ребенок от известного ему одному секрета.
   Служанка открыла дверь и сделала книксен.
   – Чай для ее светлости, – сказал Олден. – С апельсиновым печеньем.
   Мама внезапно заулыбалась во весь рот, промокая глаза платком.
   – Дорогой мой мальчик! Как ты узнал, что это мое любимое печенье?
   Олден наклонился, взял ее руку и поцеловал.
   – Ты всегда любила апельсиновое печенье, – сказал он. – Сколько я себя помню, мама.
   – О! – Она захихикала, потом снова надула губы. – Хорошо. Но ты, несомненно, знаешь все, что любит этот мальчик? «Свежую черешню, мороженое и кекс с изюмом».
   – Вообще-то нет, – дипломатично ответил Олден. – Этим занимаются его няня и учитель.
   – Этот ребенок никогда не должен был появляться на свет. Тебе нужно отправить его в приют.
   Олден вдохнул поглубже.
   – Когда я вернулся из Италии, мне сообщили, что отец умер. Ты была в таком состоянии, что не могла разговаривать. Я узнал о смерти миссис Шервуд от дворецкого. Через две недели, когда ты уже переехала сюда, во вдовий домик, как ты сама пожелала, я обнаружил в детской младенца. Служанки боялись мне сказать, чтобы я не отдал его на попечение прихода – младенца, мама!
   – В мире полно младенцев. Тысячи!
   – Но этот достался мне. Он на моей ответственности.
   – Миссис Шервуд была неверна твоему отцу. А я еще считала ее своей подругой. Как понять эту неблагодарность?
   Олден вполне понимал эту логику.
   – Мама, ты предпочла бы, чтобы они оставались верны друг другу? Почему?
   Стук в дверь возвестил о прибытии чая в сопровождении сладостей – тонких вафель из прессованных апельсинов и сахара. Это был тот самый приторный сорт вафель, которые Олден терпеть не мог. Он заставил себя съесть две, пока его мать уничтожала остальные.
   – О, лучше бы я вообще не родилась! Неудивительно, что ты не женишься, имея перед собой такой пример!
   – Вполне возможно, мама. Могу я теперь поцеловать тебя и пожелать спокойной ночи?
   – Ты уже уезжаешь, Олден? О, возьми что-нибудь с собой! Все, что тебе хочется!
   Он встал и наклонился к ее руке – руке любящей его матери.
   – Спасибо, мама. Ты очень добра. Я намерен, с твоего почтения, совершить рейд по твоей оранжерее.
   Она махнула рукой и прикрыла глаза.
   – Бери что тебе нравится. Право, я никогда не любила младенцев…
   Олден поспешил ускользнуть из комнаты.
 
 
   На следующее утро Джульетта проснулась от шума. Она снова видела сон. Золотистый мужчина протянул к ней обе руки, баюкая в ладонях что-то таинственное и драгоценное. Что-то такое, что она всегда жаждала. Она заглядывала ему в ладони в томительном ожидании, предвкушая…
   Рядом с кроватью стояла Кейт с кувшином в руках.
   – Я надеюсь, вы хорошо спали, мэм.
   Все-таки что он держал? Неуловимые образы постепенно померкли.
   Джульетта посмотрела на окно. Кейт уже раздвинула створки. День был в полном разгаре. Она долго спала, чего за ней никогда не водилось. Но сегодня – спасибо ему! – это не имело значения. У нее были еще три служанки.
   – Я принесла теплой воды, мэм. – Кейт сделала короткий книксен. – И завтрак. – Горничная кивнула на маленький столик у двери. – Замечательное утро. Похоже, сегодня опять будет довольно жарко.
   Джульетта села и обхватила руками колени. Теплый бриз приносил снаружи запах сада и далеких лесов. На секунду она вообразила себя снова в доме отца. Все еще окутанная теплой атмосферой своих грез, она позволила горничной налить воду, чтобы умыть лицо и руки. Потом Кейт установила у нее над коленями столик на коротких ножках с полным подносом – совсем как в детстве.
   Поднос был накрыт тонкой льняной салфеткой с монограммой в каждом углу. Джульетта взглянула на вышитый белыми нитками незнакомый герб и единственную букву «Г».
   Кейт убрала салфетку.
   На одном конце подноса стояли две шахматные фигуры – белый король и красный ферзь, с открыткой между ними. Когда Джульетта вынула ее, ферзь опрокинулся.
   На открытке уверенным почерком, выдававшим твердую мужскую руку, было написано:
 
   «Мадам, слушаю и повинуюсь.
   Г.».
 
   Даже в постели? Джульетта засмеялась и отложила открытку. Она чувствовала себя подобно приколотой бабочке. Внезапный головокружительный восторг странно смешивался с легкой горечью от ощущения утраты. Мысли кружились словно в водовороте. «Слушаю и повинуюсь». Выражение джинна из собрания арабских сказок? Книга стояла где-то на полках. Знаменитая «Тысяча и одна ночь». Одну тысячу и одну ночь Шахразада ткала колдовскую паутину сказок, чтобы избегнуть казни на рассвете.
   Поднос серебряный. Массивный. Ложки с ножами тоже серебряные, с золотой инкрустацией на ручках. Джульетта взяла одну ложку. На золоте витыми буквами было выгравировано: «Г. Олден Грэнвилл».
   И салфетка, и столовые приборы – все это так красноречиво говорило о нем самом. О его непомерном упоении красотой и потворстве чувственному наслаждению. Даже эта маленькая шутка с двумя шахматными фигурами напоминала легкое соблазнительное подмигивание. Джульетта чувствовала, как в крови всколыхнулось знакомое волнение, почти головокружительное. Было такое ощущение, как будто он находится рядом, пробуждая ее от долгого сна крошечным выразительным жестом.
   «Слушаю и повинуюсь».
   Этому вторил герб в углу салфетки. С одной стороны подноса, в плоской хрустальной вазе среди белого душистого горошка благоухала распустившаяся красная роза. Джульетта извлекла ее из букета и вдохнула густой аромат. Где Олден Грэнвилл добыл такой цветок в начале лета? Эти хлопоты говорили об исключительном внимании к ней.
   Ей подали завтрак в постель. У нее были три служанки. Это была непомерная роскошь, презираемая ею! Но почему не воспользоваться случаем?
   Джульетта заложила розу за ухо.
   На другой стороне подноса, под боком у сине-белого китайского сервиза с золотой каймой, попыхивали горлышками серебряные чайники. Рядом, в еще более тонком фарфоре, были поданы клубничный джем и сливочное масло. Слоеное печенье, казалось, раскрошится только от одного прикосновения. Другие кушанья стояли отдельно, под серебряными крышками. Джульетта приподняла одну – свежеиспеченные сдобные булочки со смородиной. Она подняла другую – яйца. Когда она наклонилась вдохнуть ароматы, роза выскочила из волос, и осыпавшиеся лепестки упали в масло.
   Джульетта прыснула и закрыла обеими руками лицо, сдерживая хохот. Напряжение, накопившееся за месяцы… годы, искало выход. Горничная шагнула вперед убрать проштрафившийся цветок. Загоняя назад свое веселье, Джульетта замахала рукой, чтобы служанка остановилась.
   – Розы съедобны, Кейт. В самом деле, их хорошо есть со сливочным маслом. – Джульетта усмехнулась и взяла в рот лепесток. – Разве ты не знаешь?
   Горничная смотрела на нее с нескрываемым удивлением.
   – Нет, мэм. – Она сделала книксен. – Да, мэм.
   – Так же как яйца очень хорошо есть с джемом, – продолжала Джульетта. – Спасибо, Кейт. Можешь идти.