Страница:
— Но ты принц, — медленно продолжала Сьонед, и Оствель поднял глаза, не меньше Тобин испуганный этим отступлением от освященной временем традиции. — Твои отцы, деды и прадеды были принцами, и тебе самому предстоит стать отцом новых поколений принцев. Многое дал тебе этот мир, но многого и потребует взамен.
Сьонед подняла руки, замерцало кольцо с изумрудом, и с озера, раскинувшегося за ее спиной, прилетел легкий ветерок. Воздух принес с собой туман, символизировавший Воду, и легкие пылинки Земли. Тобин, не в пример Оствелю, чувствовала, как осторожно сплетается прекрасная и тонкая, словно паутинка, невесомая ткань звездного света, отдававшего дыханию ветерка свой бледный Огонь. Тихий смерч окружил их, мало-помалу собравшись в тугую мерцающую спираль, остановившуюся на расстоянии вытянутой руки над годовой ребенка.
Тобин переполняли восхищение и страх. Фарадимы пользовались светом солнца и лун, но никогда не прибегали к свету звезд. Сейчас Сьонед совершала нечто неслыханное, вытягивая из воздуха почти невидимые нити и создавая для своего сына собственный, единственный и неповторимый обряд наречения.
— Дитя, от имени твоей родственницы Тобин, дочери Зе-хавы и Милар, жены Чейналя, матери троих сыновей, я дарю тебе Воздух, этот вздох Отца Бурь, смягченный по милости Богини. Когда придет пора расправиться твоим крыльям, да поможет тебе ветер — такой же сильный, как женщина, от чьего имени я вручаю тебе этот дар.
Звездный свет упал на Тобин; детская головка повернулась, и огромные глаза ребенка устремились на его тетю. Увидев, что в туманном вихре замерцали ее собственные цвета — янтарь, аметист и сапфир. Тобин затаила дыхание.
Сьонед заговорила снова.
— Дитя, от имени этого мужчины — Оствеля, сына Остлача и Авины, мужа Камигвен, отца одного сына, я дарю тебе Воду, чтобы очистить твою душу; ибо душа его чистейшая из всех, которые я когда-либо знала.
Она сделала еще один жест; колеблющееся мерцание осветило напряженное лицо Оствеля, и к смерчу добавились новые цвета: темно-гранатовый, ярко-рубиновый и черно-ониксовый — видеть которые он не мог. Впрочем, как знать? Во всяком случае, когда Сьонед ткала запретный звездный свет, он поднял на нее глаза, полные священного трепета.
— Дитя, от имени твоего отца Рохана, сына Зехавы и Милар, я дарю тебе Землю — окружающий тебя песок, камень и Пустыню, которой ты будешь править так же мудро, как тот, кто делает тебе этот подарок. Это его плоть, так же как и твоя собственная. — И в вихре света закружились дотоле не виданные Тобин цвета: чистая белизна алмаза, густая синева сапфировых глаз Рохана, золотистый янтарь его солнечных волос. Эти танцующие, мерцающие в ночи цвета были цветами ее брата, напомнила себе Тобин.
— Дитя… — Сьонед притянула к себе тихо кружащийся звездный свет и подняла его над младенцем. — Мое дитя, я дарю тебе Огонь, чтобы он всегда освещал твой путь. Прими Огонь «Гонца Солнца» в дар от матери, которая вместе с ним вручает тебе и имя.
Руки ребенка неуверенно потянулись к сплетенным цветам, и Сьонед позволила ему на мгновение прикоснуться к ним. Затем она подняла Воздух, Воду и Землю, сотканные воедино с Огнем звезд, и сбросила их вниз, в Пустыню. Ткань, к которой прибавились цвета самой матери, развернулась словно скатанный гобелен, и Сьонед впервые произнесла имя своего сына.
— Поль… — прошептала она. — Рожденный звездным светом… Вот твое имя, мой сын, а вот твоя мать, которая дарит тебе все это…
Подняв мальчика на руки, она повернула его лицом к разворачивавшейся над Пустыней световой ткани, подрагивавшей, как летящие из печной трубы снопы искр или растущие на клумбе цветы, которые склоняют свои яркие головки под порывом ветра. Эта ткань скользнула по подъемам и впадинам раскинувшихся внизу дюн, окутала скалы, заставив их засиять голубым, красным, зеленым и золотым цветом, пронизанным мерцающими алмазными искрами. Наконец прозрачное покрывало медленно всосалось в песок, и снова вокруг воцарилось освещенное звездами безмолвие…
Спустя мгновение Сьонед скороговоркой произнесла традиционную фразу, которой завершался обряд наречения:
— Долг матери — дать имя своему ребенку. Я выполнила этот долг. Мальчика зовут Поль.
Но даже эти простые, обыденные слова не смогли разрушить чары, в плену которых оказалась Тобин. Она знала, что стала свидетельницей чего-то невиданного и неслыханного, чего-то такого, о чем не приходилось и мечтать. И все же было что-то знакомое в том, что пронзало ее мозг и душу. Да, она уже испытывала это чувство в ночь похорон отца, когда фарадимы сплетали лунный свет и увлекли ее с собой. Но сейчас не было ни солнца, ни лун, не было света, чтобы соткать дорожку и расстелить ее по небу: ничего, кроме звезд и их нежного Огня. Тонкие, почти прозрачные полоски света, открытого Сьонед, по-прежнему трепетали вокруг; сама же Сьонед все еще стояла на коленях, крепко обнимая ребенка и подняв вверх затянувшиеся поволокой глаза. Тобин понимала, что ее невестки здесь нет: принцесса неслась куда-то на этих лентах, сотканных из звездных лучей. Она крепко закрыла глаза и последовала за Сьонед.
Тобин не успела испытать чувства полета, почти мгновенно оказавшись над полем битвы. В сиянии Огня она увидела горы собранных трупов, увидела перевязанных раненых и содрогнулась. Где ее муж, ее сын, ее брат? Тобин ощущала впереди цвета Сьонед, разыскивавшей их так же отчаянно, как и она сама. А потом они соединились, скользя по одной и той же нити звездного огня, пролетели над безмолвным полем, над крошечными холмами; покоившиеся между этими холмами тенистые долины с высоты казались неглубокими впадинками между мускулами мощной мужской спины.
А затем она увидела и узнала две группы всадников, стоявших лицом друг к другу в широкой долине. Она видела своего мужа. Высокий, стройный, Чейн сидел на коне совершенно неподвижно, напоминая скорее изумительную статую воина, чем живого человека. Она видела брата, золотые волосы которого в свете звезд казались серебряными. Гордо подняв голову, он ожидал чего-то, такой же неподвижный, как Чейн. Она видела Андраде, светлые волосы которой струились по спине; странно беспомощная, она настойчиво пыталась втолковать что-то, но ни Рохан, ни Чейн не обращали на нее внимания. Там были какие-то другие люди, но Тобин не смотрела на них, потому что звездная дорожка стремительно преодолевала пустоту и упиралась прямо в Ролстру.
Верховный принц резко взмахнул рукой, и вперед выехала хрупкая молодая женщина. Навстречу ей шагом поехал Чейн. Они обменялись несколькими словами, которых Тобин слышать не могла, а резкие тени на усталых лицах не позволяли ей читать по губам. Однако она увидела, что Чейн медленно кивнул, а когда женщина выпрямилась после ответного кивка, означавшего согласие, Тобин узнала в ней Пандсалу. Оба вернулись к своим принцам, и Рохан с Ролстрой спешились.
Смущенная и испуганная, Тобин дрожала, вцепившись в звездный луч. Андраде подняла вверх обе руки со сверкающими кольцами, ее рот открылся, и она выкрикнула какие-то слова, очевидно, означавшие строжайший запрет. Когда Андраде откинула голову, ее лицо было страшным. Ролстра что-то крикнул в ответ, и Рохан покачал головой. Теперь даже Андраде не могла ничего изменить.
Оба принца сбросили с себя боевые доспехи и одежду, оставшись только в штанах и сапогах. Правое плечо Рохана было забинтовано; сквозь повязку сочилась кровь, расплываясь на бинте зловещим пятном. Чейн что-то торопливо говорил ему, жестикулировал, предупреждал, а Рохан с отсутствующим видом кивал и обнажал меч. Тобин послышался гневный свист, с которым вылетел из ножен и полыхнул в ночи длинный стальной клинок, такой же гибкий и бледный, как его хозяин.
Наконец Андраде сдалась, злобно отдернув руку, когда к ее рукаву прикоснулся Уриваль. Оба фарадима разъехались в разные стороны и спешились. Уриваль подошел к шеренге солдат Ролстры и встал с краю. Оба «Гонца Солнца» выждали мгновение, а затем подняли руки с небольшими шарами Огня. Люди Рохана создали полукруг с одной стороны, люди Ролстры — с другой. Фарадимы замыкали этот круг, держа в раздвинутых руках колеблющийся Огонь, дававший достаточно света, чтобы принцы могли увидеть и убить друг друга. Андраде стояла с опущенной головой; плечи ее поникли, как у старухи. Тобин видела это и жалела тетку, но знала: какие бы планы ни строила леди Крепости Богини, смертельный поединок Рохана и Ролстры был единственно возможным решением. Только так можно было положить конец войне.
Они медленно сблизились, тщательно следя друг за другом. Все преимущества юности, силы и быстроты Рохана были сведены на нет раной в плече, замедлявшей движения и изнурявшей его тем сильнее, чем дольше тянулся поединок. Ролстра был тяжелее и мощнее; и хотя прошло много лет с тех пор, как принц пользовался своим воинским искусством, упругие мускулы по-прежнему играли под его кожей, да и реакции он не утратил, что подтвердило первое же движение его меча.
Тобин не слышала ни звона клинков, ни хриплых стонов, вырывавшихся у брата, когда боль от удара пронзала его раненое плечо. Она не слышала насмешек, которыми Ролстра осыпал своего противника, однако заметила непонятную искру, слабый блеск стали, обнаженной в задних рядах людей Ролстры. Солдаты верховного принца задвигались, освобождая кому-то дорогу. Звездный свет закружился вокруг Тобин, и ее бурлящие от страха цвета сдвоились, переплелись с цветами Сьонед, Уриваля, Андраде и пятого, прошедшего обучение, но не слишком искушенного фарадима. Но внезапно к ним присоединился кто-то еще — крошечный, неосознанный дар, пробудившийся и восставший в ответ на призыв Сьонед. Свет и тень с плеском пронеслись мимо Тобин, пронизали ее, и она потеряла свои цвета в бешеном вихре, рожденном Огнем звезд.
Холодное серебряное пламя окутало двух принцев; языки грозного звездного света прянули вверх, образовав накрывший Рохана и Ролстру сверкающий купол трепещущего Огня. В этом куполе вспыхивали цвета спектра каждого фарадима, все теснее и теснее сплетавшиеся друг с другом: самой леди, Уриваля, Тобин, Сьонед и двух новичков, присутствие которых поразило Андраде до глубины души. Слишком поздно поняв, что Сьонед поймала ее в ловушку, она отчаянно забилась и попыталась управлять звездным светом. Но эту ткань ткала Сьонед, поэтому Андраде оставалось только смириться и беспомощно следить за тем, как из нее уходит потребовавшаяся Сьонед сила.
Рохан отшатнулся, ослепленный сомкнувшейся над ним аркой холодного Огня. Ролстра яростно выругался, когда внутри купола блеснула вспышка яркого алмазного света и раздался звук, похожий на звон огромного стеклянного колокола, эхом отдавшийся внутри огненных стен. Рохан воспользовался растерянностью врага и нанес удар, который едва не снес Ролстре голову. Однако верховный принц опомнился как раз вовремя, чтобы уклониться и отделаться лишь порезом на левом предплечье.
— Значит, Андраде прикрыла нас, — проскрежетал он. — Жаль. Мне хотелось, чтобы все видели твою гибель.
Рохан не стал тратить силы на ответ. Его надежда на то, что схватка разогреет онемевшее плечо, не оправдалась; пыл битвы не мог справиться с усталостью; возбуждение, горевшее в крови во время погони, угасло. Этот тяжелый день стоил ему слишком многих сил; оставалось надеяться лишь на быструю победу, если он сумеет ее одержать…
Верховный принц засмеялся, как будто подслушал эти мысли.
— Устал, князек? — бросил он и устремился в не слишком искусную, но мощную атаку, заставившую Рохана отступить.
Сталь стучала о сталь, заполняя звездный купол таким эхом, что у Рохана звенело в ушах. Оба соперника забыли о тонкостях фехтования, оба были в крови. Холодный пот заливал Глаза Рохана и ледяной коркой застывал на теле. Выпад, парирование, уклон, укол, финт и снова выпад. Его правая рука отказывалась держать меч, с каждой секундой становившийся все тяжелее. Он слышал хриплое дыхание Ролстры, чувствовал запах его потного мясистого тела, видел кровоточащие рубцы в тех местах, где его клинок вспорол плоть верховного принца. И все же он не побился бы об заклад, что победит в этом поединке. Потому что несмотря. на годы и излишества Ролстра выглядел неутомимым.
Когда Ролстра отвел клинок, чтобы нанести мощный укол, Рохан опустил меч и попытался ударить верховного принца по ногам. Кончик меча уперся в колено Ролстры, но клинок, зазубренный во время битвы, застрял в мягкой коже сапога верховного принца. Пытаясь освободиться, Рохан вонзил острие в плоть Ролстры и зарычал от боли. Наконец он с силой вырвал клинок и попытался выпрямиться, но именно в этот момент рука подвела Рохана. Меч выскользнул из пальцев, принц потерял равновесие и рухнул на колени, задохнувшись от удара о землю.
— Прекрасная поза, — издевательски заметил Ролстра, — как раз такая, какую тебе следовало принять много лет назад. Твою принцессу-фарадима я тоже сначала поставлю на колени, а потом заставлю ее забыть тебя в моей постели — так же, как ты забыл ее в постели моей дочери!
Рохан головой вперед прыгнул за своим мечом, приказал онемевшим пальцам сжать рукоять и для верности прикрыл их здоровой левой рукой. Пока принц откатывался в сторону и вставал на колено, Ролстра презрительно усмехнулся и ударил его в спину. Рохан не почувствовал новой раны, однако от удара вновь закровоточило плечо. Ролстра издал короткий смешок и подошел вплотную. Рохан извернулся и поймал эфесом эфес меча Ролстры, пытаясь держать клинки сомкнутыми, в то время как верховный принц изо всех сил старался разъединить их. Издав мучительный стон от усилия, которое разрывало плечо пополам, Рохан почувствовал, что Ролстра готов уступить. Эта внезапная слабость заставила его заподозрить, что противник делает это нарочно, но в тот же миг верховный принц с проклятием полетел на траву.
Рохан задыхался; каждый вдох отзывался острой болью в спине. Не в силах держать неподъемный меч, он полез в сапог за ножом и бросился на потное, тело врага. Сильные пальцы схватили запястье Рохана и вывернули его, чуть не вывихнув принцу предплечье. Он понял, что в следующую секунду потеряет сознание, ) и вырвался из хватки Ролстры. Верховный принц, рыча от боли, рывком поднялся на — ноги и зашатался. Кровь капала из его колена. Рохан потянулся за вторым ножом и почувствовал, что этому сопротивляются его собственные ребра. Его тело сжалось от муки, из горла вырвался всхлип, и принц впервые за день ощутил леденящий душу страх, поняв, что сейчас умрет.
Ролстра стоял над ним, тяжело дыша. Он поднял свой меч и оперся на него; острие клинка глубоко ушло в землю. Украшенный драгоценными камнями эфес сверкал серебром окружавшего их Огня.
— Я и твоего сына научу стоять на коленях! — прошипел Ролстра.
Внезапный рев раздался в ушах Рохана, на губах выступила соленая горечь. Неистовая злоба охватила его, убийственная ярость, которая не имела ничего общего ни с пылом битвы, ни с местью. Мой сын. Эхо этих слов заставляло бешено запульсировать кровь: мой сын…
— На колени, князек! — потребовал Ролстра; его хриплый голос прерывался от ненависти. — На колени!
Рохан двигался очень медленно. Он оттолкнулся от земли, придержал ребра здоровой рукой и нащупал пальцами другой левое колено, словно пытаясь опереться о него. Мой сын. Тело его горело, как от ожога, но в правой руке было зажато что-то холодное и влажное от росы. Он подобрал ногу под себя, перенес тяжесть тела на другое колено и сквозь жгучий туман посмотрел на деда своего сына.
Ролстра улыбался. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда Рохан рванулся вперед и вверх и воткнул стиснутый из последних сил нож в нежное горло верховного принца.
Длинное лезвие вонзилось в шею ниже подбородка, и Рохан всаживал его все глубже и глубже, пока оно не пробило язык, небо и не достигло мозга. I Верховный принц опрокинулся на бок. Рохан следил за его падением, зная, что Ролстра мертв. А затем сырая трава, испачканная кровью, ринулась ему навстречу, и наступила темнота…
Только испуганный, хриплый голос Чейна помог Андраде понять, что она все же вырвалась из неистового холодного звездного пламени, бледность которого подавляла все остальные цвета. Она слышала его, одновременно пытаясь собрать воедино свой расщепившийся на составные части спектр. Другие, уступавшие ей в силе, все еще оставались в плену мерцающего купола. Она изо всех сил старалась разделить их и восстановить индивидуальные спектры каждого фарадима.
Уриваль стал первым: его глубокий сапфировый, бледный цвет лунного камня и сияющий янтарный быстро сложились в знакомый образ. Любовь к истине, мудрость, защита от опасности — все это было Уривалем, и она чуть не заплакала от облегчения, когда спектр сложился. Он помог ей освободить остальных, распутав хаотически переплетенные пряди цветов Сьонед, Тобин и двух испуганных, дрожащих новичков. Известные им цвета двух принцесс были быстро разделены, и любовно восстановленным спектрам перестала грозить опасность потеряться в ночной тени. Когда дошла очередь до последней пары, Андраде оставила знакомый спектр на долю Уриваля, а сама принялась изучать новое, неожиданно появившееся существо. Топаз — острый ум; изумруд-надежда; переливающийся жемчуг-чистота; все это было озарено слепящим сверканием алмаза, олицетворявшего собой красоту и искусность во всех делах. Теперь ясно, кому принадлежит этот сверкающий зелено-бело-золотой спектр. Принцу-«Гонцу Солнца». Сыну Рохана.
— Андраде! — чуть не зарыдал Чейн. Тут она открыла глаза, увидела над собой его испуганное лицо и слегка удивилась, не понимая, почему лежит на земле, опираясь затылком на руку Чейна. Когда Андраде пошевелилась, боль помогла ей понять, что она упала и изрядно ушиблась. — Слава милосердной Богине, — прошептал Чейн. — Я уж думал, что ты потерялась в тени, ..
— Нет, — возразила она и закашлялась. — Меня так просто не возьмешь. — Андраде заставила себя приподняться. — Уриваль…
— Я здесь, — раздался голос неподалеку. Сенешаль с ввалившимися глазами уже хлопотал у тела бесчувственной Пандсалы. — Ты понимаешь, что произошло и как она это сделала? — тихо спросил он. — И почему?
Андраде с трудом проглотила слюну и кивнула,
— Да. Неужели она…
— Меня не интересует ни кто такая ваша «она», ни что случилось, — резко сказал Чейн. — Черт побери, Рохану требуется твоя помощь!
Он потянул Андраде за руку и помог идти. Они пересекли слабую черную линию, которую оставил после себя Огонь. Никто больше не дерзнул войти в круг. Люди Ролстры, видя, что произошло немыслимое и что их принц убит, остолбенели настолько, что не пытались мстить или спасаться бегством: Солдаты Рохана тоже молча застыли на месте. Андраде опустилась рядом с неподвижно лежавшим на земле гибким телом. Звездный свет мерцал на светлых волосах принца Пустыни.
Он был жив. Корка засохшей крови покрывала Рохана как плащ, но он был жив. Андраде кивнула Чейну, тот бережно поднял принца и понес его туда, где Уриваль развел маленький, но жаркий костер. Поднявшись на ноги, Андраде подошла к Ролстре и долго смотрела в его мертвые глаза. Нож Рохана глубоко вошел в его глотку, но на губах Ролстры по-прежнему играла легкая полуулыбка, бросившая Андраде в дрожь. Леди с трудом наклонилась и закрыла ему глаза, но по ее спине все еще бежали мурашки. Потому что Ролстра продолжал улыбаться; как и Андраде, верховный принц наконец получил то, к чему стремился, хотя все вышло не совсем так, как он задумал…
Она приказала накрыть труп фиолетовым плащом и отправилась врачевать раны племянника. У Андраде не было с собой ни мазей, ни бальзамов, ни успокаивающих таблеток. Только бурдюк вина, который нашелся у одного из людей Рохана. Она влила немного в рот принца, пока Уриваль смывал с него кровь. Чейн послал всадников к месту битвы за припасами. Они вернулись на удивление быстро, возглавляемые взволнованными Тилалем и Мааркеном.
Прошло много времени, прежде чем Андраде убедилась, что у Рохана нет тяжелых ран. Он так и не открыл глаза, но полное бесчувствие перешло в глубокий сон; опытный глаз Андраде безошибочно определил это. Приготовили пару носилок: одни для живого принца, другие для мертвого. Тилаль позаботился о том, чтобы спустить со столба знамя Ролстры в знак его гибели. Солдаты Рохана должны были знать, что их принц жив.
Андраде подняла глаза лишь тогда, когда Чейн произнес ее имя и прикоснулся к руке. Его обросшее щетиной лицо было грязным и потным, серые глаза тусклыми и налившимися кровью. Он указал ей на небо, и Андраде с удивлением поняла, что звезды почти погасли, чернота сменилась густой синевой, а на горизонте занимался розовато-золотистый рассвет.
— Драконы… — пробормотал Чейн.
Они летели небольшими группами. Юные дракончики неслись впереди, сопровождаемые не спускающими с них глаз родителями, которые подавали сигнал тревоги при малейшей угрозе их драгоценным чадам. В рассветном тумане темнели очертания этих грациозных созданий, искавших новые угодья, не запятнанные человеческой кровью. Андраде захотелось следовать за ними на новорожденном луче и парить рядом на собственных крыльях; она начинала понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора целей и средств, мотивов, предательства, обмана; ничто не заставляло их сражаться с собственной натурой. Она посмотрела на безмятежное лицо племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.
— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.
— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.
— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.
— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
— А разве не я дала ему Сьонед?
— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.
Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.
Тобин открыла глаза.
Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.
— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был принцем и «Гонцом Солнца» по праву рождения.
Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач перешел в жалобное похныкивание, а потом младенец умолк и его маленькое личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени, прежде чем в чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.
— Тот, с ножом… Ты ведь могла убить его… — хрипло прошептала Тобин.
Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.
— Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном: Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.
Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к нему и медленно сказала:
— Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного принца хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед… Она воспользовалась светом звезд, Оствель. Потому что никакого другого света не было.
Сьонед коснулась щеки Поля.
— В звездах тоже есть Огонь, — пробормотала она. — Огонь «Гонца Солнца».
Оствель крепче прижал Поля к себе.
— Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?
Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.
— Все началось слишком рано. Надеюсь, когда-нибудь он сможет простить меня.
Глава 31
Сьонед подняла руки, замерцало кольцо с изумрудом, и с озера, раскинувшегося за ее спиной, прилетел легкий ветерок. Воздух принес с собой туман, символизировавший Воду, и легкие пылинки Земли. Тобин, не в пример Оствелю, чувствовала, как осторожно сплетается прекрасная и тонкая, словно паутинка, невесомая ткань звездного света, отдававшего дыханию ветерка свой бледный Огонь. Тихий смерч окружил их, мало-помалу собравшись в тугую мерцающую спираль, остановившуюся на расстоянии вытянутой руки над годовой ребенка.
Тобин переполняли восхищение и страх. Фарадимы пользовались светом солнца и лун, но никогда не прибегали к свету звезд. Сейчас Сьонед совершала нечто неслыханное, вытягивая из воздуха почти невидимые нити и создавая для своего сына собственный, единственный и неповторимый обряд наречения.
— Дитя, от имени твоей родственницы Тобин, дочери Зе-хавы и Милар, жены Чейналя, матери троих сыновей, я дарю тебе Воздух, этот вздох Отца Бурь, смягченный по милости Богини. Когда придет пора расправиться твоим крыльям, да поможет тебе ветер — такой же сильный, как женщина, от чьего имени я вручаю тебе этот дар.
Звездный свет упал на Тобин; детская головка повернулась, и огромные глаза ребенка устремились на его тетю. Увидев, что в туманном вихре замерцали ее собственные цвета — янтарь, аметист и сапфир. Тобин затаила дыхание.
Сьонед заговорила снова.
— Дитя, от имени этого мужчины — Оствеля, сына Остлача и Авины, мужа Камигвен, отца одного сына, я дарю тебе Воду, чтобы очистить твою душу; ибо душа его чистейшая из всех, которые я когда-либо знала.
Она сделала еще один жест; колеблющееся мерцание осветило напряженное лицо Оствеля, и к смерчу добавились новые цвета: темно-гранатовый, ярко-рубиновый и черно-ониксовый — видеть которые он не мог. Впрочем, как знать? Во всяком случае, когда Сьонед ткала запретный звездный свет, он поднял на нее глаза, полные священного трепета.
— Дитя, от имени твоего отца Рохана, сына Зехавы и Милар, я дарю тебе Землю — окружающий тебя песок, камень и Пустыню, которой ты будешь править так же мудро, как тот, кто делает тебе этот подарок. Это его плоть, так же как и твоя собственная. — И в вихре света закружились дотоле не виданные Тобин цвета: чистая белизна алмаза, густая синева сапфировых глаз Рохана, золотистый янтарь его солнечных волос. Эти танцующие, мерцающие в ночи цвета были цветами ее брата, напомнила себе Тобин.
— Дитя… — Сьонед притянула к себе тихо кружащийся звездный свет и подняла его над младенцем. — Мое дитя, я дарю тебе Огонь, чтобы он всегда освещал твой путь. Прими Огонь «Гонца Солнца» в дар от матери, которая вместе с ним вручает тебе и имя.
Руки ребенка неуверенно потянулись к сплетенным цветам, и Сьонед позволила ему на мгновение прикоснуться к ним. Затем она подняла Воздух, Воду и Землю, сотканные воедино с Огнем звезд, и сбросила их вниз, в Пустыню. Ткань, к которой прибавились цвета самой матери, развернулась словно скатанный гобелен, и Сьонед впервые произнесла имя своего сына.
— Поль… — прошептала она. — Рожденный звездным светом… Вот твое имя, мой сын, а вот твоя мать, которая дарит тебе все это…
Подняв мальчика на руки, она повернула его лицом к разворачивавшейся над Пустыней световой ткани, подрагивавшей, как летящие из печной трубы снопы искр или растущие на клумбе цветы, которые склоняют свои яркие головки под порывом ветра. Эта ткань скользнула по подъемам и впадинам раскинувшихся внизу дюн, окутала скалы, заставив их засиять голубым, красным, зеленым и золотым цветом, пронизанным мерцающими алмазными искрами. Наконец прозрачное покрывало медленно всосалось в песок, и снова вокруг воцарилось освещенное звездами безмолвие…
Спустя мгновение Сьонед скороговоркой произнесла традиционную фразу, которой завершался обряд наречения:
— Долг матери — дать имя своему ребенку. Я выполнила этот долг. Мальчика зовут Поль.
Но даже эти простые, обыденные слова не смогли разрушить чары, в плену которых оказалась Тобин. Она знала, что стала свидетельницей чего-то невиданного и неслыханного, чего-то такого, о чем не приходилось и мечтать. И все же было что-то знакомое в том, что пронзало ее мозг и душу. Да, она уже испытывала это чувство в ночь похорон отца, когда фарадимы сплетали лунный свет и увлекли ее с собой. Но сейчас не было ни солнца, ни лун, не было света, чтобы соткать дорожку и расстелить ее по небу: ничего, кроме звезд и их нежного Огня. Тонкие, почти прозрачные полоски света, открытого Сьонед, по-прежнему трепетали вокруг; сама же Сьонед все еще стояла на коленях, крепко обнимая ребенка и подняв вверх затянувшиеся поволокой глаза. Тобин понимала, что ее невестки здесь нет: принцесса неслась куда-то на этих лентах, сотканных из звездных лучей. Она крепко закрыла глаза и последовала за Сьонед.
Тобин не успела испытать чувства полета, почти мгновенно оказавшись над полем битвы. В сиянии Огня она увидела горы собранных трупов, увидела перевязанных раненых и содрогнулась. Где ее муж, ее сын, ее брат? Тобин ощущала впереди цвета Сьонед, разыскивавшей их так же отчаянно, как и она сама. А потом они соединились, скользя по одной и той же нити звездного огня, пролетели над безмолвным полем, над крошечными холмами; покоившиеся между этими холмами тенистые долины с высоты казались неглубокими впадинками между мускулами мощной мужской спины.
А затем она увидела и узнала две группы всадников, стоявших лицом друг к другу в широкой долине. Она видела своего мужа. Высокий, стройный, Чейн сидел на коне совершенно неподвижно, напоминая скорее изумительную статую воина, чем живого человека. Она видела брата, золотые волосы которого в свете звезд казались серебряными. Гордо подняв голову, он ожидал чего-то, такой же неподвижный, как Чейн. Она видела Андраде, светлые волосы которой струились по спине; странно беспомощная, она настойчиво пыталась втолковать что-то, но ни Рохан, ни Чейн не обращали на нее внимания. Там были какие-то другие люди, но Тобин не смотрела на них, потому что звездная дорожка стремительно преодолевала пустоту и упиралась прямо в Ролстру.
Верховный принц резко взмахнул рукой, и вперед выехала хрупкая молодая женщина. Навстречу ей шагом поехал Чейн. Они обменялись несколькими словами, которых Тобин слышать не могла, а резкие тени на усталых лицах не позволяли ей читать по губам. Однако она увидела, что Чейн медленно кивнул, а когда женщина выпрямилась после ответного кивка, означавшего согласие, Тобин узнала в ней Пандсалу. Оба вернулись к своим принцам, и Рохан с Ролстрой спешились.
Смущенная и испуганная, Тобин дрожала, вцепившись в звездный луч. Андраде подняла вверх обе руки со сверкающими кольцами, ее рот открылся, и она выкрикнула какие-то слова, очевидно, означавшие строжайший запрет. Когда Андраде откинула голову, ее лицо было страшным. Ролстра что-то крикнул в ответ, и Рохан покачал головой. Теперь даже Андраде не могла ничего изменить.
Оба принца сбросили с себя боевые доспехи и одежду, оставшись только в штанах и сапогах. Правое плечо Рохана было забинтовано; сквозь повязку сочилась кровь, расплываясь на бинте зловещим пятном. Чейн что-то торопливо говорил ему, жестикулировал, предупреждал, а Рохан с отсутствующим видом кивал и обнажал меч. Тобин послышался гневный свист, с которым вылетел из ножен и полыхнул в ночи длинный стальной клинок, такой же гибкий и бледный, как его хозяин.
Наконец Андраде сдалась, злобно отдернув руку, когда к ее рукаву прикоснулся Уриваль. Оба фарадима разъехались в разные стороны и спешились. Уриваль подошел к шеренге солдат Ролстры и встал с краю. Оба «Гонца Солнца» выждали мгновение, а затем подняли руки с небольшими шарами Огня. Люди Рохана создали полукруг с одной стороны, люди Ролстры — с другой. Фарадимы замыкали этот круг, держа в раздвинутых руках колеблющийся Огонь, дававший достаточно света, чтобы принцы могли увидеть и убить друг друга. Андраде стояла с опущенной головой; плечи ее поникли, как у старухи. Тобин видела это и жалела тетку, но знала: какие бы планы ни строила леди Крепости Богини, смертельный поединок Рохана и Ролстры был единственно возможным решением. Только так можно было положить конец войне.
Они медленно сблизились, тщательно следя друг за другом. Все преимущества юности, силы и быстроты Рохана были сведены на нет раной в плече, замедлявшей движения и изнурявшей его тем сильнее, чем дольше тянулся поединок. Ролстра был тяжелее и мощнее; и хотя прошло много лет с тех пор, как принц пользовался своим воинским искусством, упругие мускулы по-прежнему играли под его кожей, да и реакции он не утратил, что подтвердило первое же движение его меча.
Тобин не слышала ни звона клинков, ни хриплых стонов, вырывавшихся у брата, когда боль от удара пронзала его раненое плечо. Она не слышала насмешек, которыми Ролстра осыпал своего противника, однако заметила непонятную искру, слабый блеск стали, обнаженной в задних рядах людей Ролстры. Солдаты верховного принца задвигались, освобождая кому-то дорогу. Звездный свет закружился вокруг Тобин, и ее бурлящие от страха цвета сдвоились, переплелись с цветами Сьонед, Уриваля, Андраде и пятого, прошедшего обучение, но не слишком искушенного фарадима. Но внезапно к ним присоединился кто-то еще — крошечный, неосознанный дар, пробудившийся и восставший в ответ на призыв Сьонед. Свет и тень с плеском пронеслись мимо Тобин, пронизали ее, и она потеряла свои цвета в бешеном вихре, рожденном Огнем звезд.
***
Андраде была слишком ошеломлена внезапным нападением на ее сознание и опомнилась лишь тогда, когда стало слишком поздно. Помимо воли вплетенная в ткань звездного света, леди Крепости Богини мгновенно увидела нож, занесенный для предательского удара, однако машинально отметила, что впервые с тех пор, как на ее палец было надето десятое кольцо, она вынуждена подчиниться власти другого «Гонца Солнца».Холодное серебряное пламя окутало двух принцев; языки грозного звездного света прянули вверх, образовав накрывший Рохана и Ролстру сверкающий купол трепещущего Огня. В этом куполе вспыхивали цвета спектра каждого фарадима, все теснее и теснее сплетавшиеся друг с другом: самой леди, Уриваля, Тобин, Сьонед и двух новичков, присутствие которых поразило Андраде до глубины души. Слишком поздно поняв, что Сьонед поймала ее в ловушку, она отчаянно забилась и попыталась управлять звездным светом. Но эту ткань ткала Сьонед, поэтому Андраде оставалось только смириться и беспомощно следить за тем, как из нее уходит потребовавшаяся Сьонед сила.
Рохан отшатнулся, ослепленный сомкнувшейся над ним аркой холодного Огня. Ролстра яростно выругался, когда внутри купола блеснула вспышка яркого алмазного света и раздался звук, похожий на звон огромного стеклянного колокола, эхом отдавшийся внутри огненных стен. Рохан воспользовался растерянностью врага и нанес удар, который едва не снес Ролстре голову. Однако верховный принц опомнился как раз вовремя, чтобы уклониться и отделаться лишь порезом на левом предплечье.
— Значит, Андраде прикрыла нас, — проскрежетал он. — Жаль. Мне хотелось, чтобы все видели твою гибель.
Рохан не стал тратить силы на ответ. Его надежда на то, что схватка разогреет онемевшее плечо, не оправдалась; пыл битвы не мог справиться с усталостью; возбуждение, горевшее в крови во время погони, угасло. Этот тяжелый день стоил ему слишком многих сил; оставалось надеяться лишь на быструю победу, если он сумеет ее одержать…
Верховный принц засмеялся, как будто подслушал эти мысли.
— Устал, князек? — бросил он и устремился в не слишком искусную, но мощную атаку, заставившую Рохана отступить.
Сталь стучала о сталь, заполняя звездный купол таким эхом, что у Рохана звенело в ушах. Оба соперника забыли о тонкостях фехтования, оба были в крови. Холодный пот заливал Глаза Рохана и ледяной коркой застывал на теле. Выпад, парирование, уклон, укол, финт и снова выпад. Его правая рука отказывалась держать меч, с каждой секундой становившийся все тяжелее. Он слышал хриплое дыхание Ролстры, чувствовал запах его потного мясистого тела, видел кровоточащие рубцы в тех местах, где его клинок вспорол плоть верховного принца. И все же он не побился бы об заклад, что победит в этом поединке. Потому что несмотря. на годы и излишества Ролстра выглядел неутомимым.
Когда Ролстра отвел клинок, чтобы нанести мощный укол, Рохан опустил меч и попытался ударить верховного принца по ногам. Кончик меча уперся в колено Ролстры, но клинок, зазубренный во время битвы, застрял в мягкой коже сапога верховного принца. Пытаясь освободиться, Рохан вонзил острие в плоть Ролстры и зарычал от боли. Наконец он с силой вырвал клинок и попытался выпрямиться, но именно в этот момент рука подвела Рохана. Меч выскользнул из пальцев, принц потерял равновесие и рухнул на колени, задохнувшись от удара о землю.
— Прекрасная поза, — издевательски заметил Ролстра, — как раз такая, какую тебе следовало принять много лет назад. Твою принцессу-фарадима я тоже сначала поставлю на колени, а потом заставлю ее забыть тебя в моей постели — так же, как ты забыл ее в постели моей дочери!
Рохан головой вперед прыгнул за своим мечом, приказал онемевшим пальцам сжать рукоять и для верности прикрыл их здоровой левой рукой. Пока принц откатывался в сторону и вставал на колено, Ролстра презрительно усмехнулся и ударил его в спину. Рохан не почувствовал новой раны, однако от удара вновь закровоточило плечо. Ролстра издал короткий смешок и подошел вплотную. Рохан извернулся и поймал эфесом эфес меча Ролстры, пытаясь держать клинки сомкнутыми, в то время как верховный принц изо всех сил старался разъединить их. Издав мучительный стон от усилия, которое разрывало плечо пополам, Рохан почувствовал, что Ролстра готов уступить. Эта внезапная слабость заставила его заподозрить, что противник делает это нарочно, но в тот же миг верховный принц с проклятием полетел на траву.
Рохан задыхался; каждый вдох отзывался острой болью в спине. Не в силах держать неподъемный меч, он полез в сапог за ножом и бросился на потное, тело врага. Сильные пальцы схватили запястье Рохана и вывернули его, чуть не вывихнув принцу предплечье. Он понял, что в следующую секунду потеряет сознание, ) и вырвался из хватки Ролстры. Верховный принц, рыча от боли, рывком поднялся на — ноги и зашатался. Кровь капала из его колена. Рохан потянулся за вторым ножом и почувствовал, что этому сопротивляются его собственные ребра. Его тело сжалось от муки, из горла вырвался всхлип, и принц впервые за день ощутил леденящий душу страх, поняв, что сейчас умрет.
Ролстра стоял над ним, тяжело дыша. Он поднял свой меч и оперся на него; острие клинка глубоко ушло в землю. Украшенный драгоценными камнями эфес сверкал серебром окружавшего их Огня.
— Я и твоего сына научу стоять на коленях! — прошипел Ролстра.
Внезапный рев раздался в ушах Рохана, на губах выступила соленая горечь. Неистовая злоба охватила его, убийственная ярость, которая не имела ничего общего ни с пылом битвы, ни с местью. Мой сын. Эхо этих слов заставляло бешено запульсировать кровь: мой сын…
— На колени, князек! — потребовал Ролстра; его хриплый голос прерывался от ненависти. — На колени!
Рохан двигался очень медленно. Он оттолкнулся от земли, придержал ребра здоровой рукой и нащупал пальцами другой левое колено, словно пытаясь опереться о него. Мой сын. Тело его горело, как от ожога, но в правой руке было зажато что-то холодное и влажное от росы. Он подобрал ногу под себя, перенес тяжесть тела на другое колено и сквозь жгучий туман посмотрел на деда своего сына.
Ролстра улыбался. Он продолжал улыбаться даже тогда, когда Рохан рванулся вперед и вверх и воткнул стиснутый из последних сил нож в нежное горло верховного принца.
Длинное лезвие вонзилось в шею ниже подбородка, и Рохан всаживал его все глубже и глубже, пока оно не пробило язык, небо и не достигло мозга. I Верховный принц опрокинулся на бок. Рохан следил за его падением, зная, что Ролстра мертв. А затем сырая трава, испачканная кровью, ринулась ему навстречу, и наступила темнота…
Только испуганный, хриплый голос Чейна помог Андраде понять, что она все же вырвалась из неистового холодного звездного пламени, бледность которого подавляла все остальные цвета. Она слышала его, одновременно пытаясь собрать воедино свой расщепившийся на составные части спектр. Другие, уступавшие ей в силе, все еще оставались в плену мерцающего купола. Она изо всех сил старалась разделить их и восстановить индивидуальные спектры каждого фарадима.
Уриваль стал первым: его глубокий сапфировый, бледный цвет лунного камня и сияющий янтарный быстро сложились в знакомый образ. Любовь к истине, мудрость, защита от опасности — все это было Уривалем, и она чуть не заплакала от облегчения, когда спектр сложился. Он помог ей освободить остальных, распутав хаотически переплетенные пряди цветов Сьонед, Тобин и двух испуганных, дрожащих новичков. Известные им цвета двух принцесс были быстро разделены, и любовно восстановленным спектрам перестала грозить опасность потеряться в ночной тени. Когда дошла очередь до последней пары, Андраде оставила знакомый спектр на долю Уриваля, а сама принялась изучать новое, неожиданно появившееся существо. Топаз — острый ум; изумруд-надежда; переливающийся жемчуг-чистота; все это было озарено слепящим сверканием алмаза, олицетворявшего собой красоту и искусность во всех делах. Теперь ясно, кому принадлежит этот сверкающий зелено-бело-золотой спектр. Принцу-«Гонцу Солнца». Сыну Рохана.
— Андраде! — чуть не зарыдал Чейн. Тут она открыла глаза, увидела над собой его испуганное лицо и слегка удивилась, не понимая, почему лежит на земле, опираясь затылком на руку Чейна. Когда Андраде пошевелилась, боль помогла ей понять, что она упала и изрядно ушиблась. — Слава милосердной Богине, — прошептал Чейн. — Я уж думал, что ты потерялась в тени, ..
— Нет, — возразила она и закашлялась. — Меня так просто не возьмешь. — Андраде заставила себя приподняться. — Уриваль…
— Я здесь, — раздался голос неподалеку. Сенешаль с ввалившимися глазами уже хлопотал у тела бесчувственной Пандсалы. — Ты понимаешь, что произошло и как она это сделала? — тихо спросил он. — И почему?
Андраде с трудом проглотила слюну и кивнула,
— Да. Неужели она…
— Меня не интересует ни кто такая ваша «она», ни что случилось, — резко сказал Чейн. — Черт побери, Рохану требуется твоя помощь!
Он потянул Андраде за руку и помог идти. Они пересекли слабую черную линию, которую оставил после себя Огонь. Никто больше не дерзнул войти в круг. Люди Ролстры, видя, что произошло немыслимое и что их принц убит, остолбенели настолько, что не пытались мстить или спасаться бегством: Солдаты Рохана тоже молча застыли на месте. Андраде опустилась рядом с неподвижно лежавшим на земле гибким телом. Звездный свет мерцал на светлых волосах принца Пустыни.
Он был жив. Корка засохшей крови покрывала Рохана как плащ, но он был жив. Андраде кивнула Чейну, тот бережно поднял принца и понес его туда, где Уриваль развел маленький, но жаркий костер. Поднявшись на ноги, Андраде подошла к Ролстре и долго смотрела в его мертвые глаза. Нож Рохана глубоко вошел в его глотку, но на губах Ролстры по-прежнему играла легкая полуулыбка, бросившая Андраде в дрожь. Леди с трудом наклонилась и закрыла ему глаза, но по ее спине все еще бежали мурашки. Потому что Ролстра продолжал улыбаться; как и Андраде, верховный принц наконец получил то, к чему стремился, хотя все вышло не совсем так, как он задумал…
Она приказала накрыть труп фиолетовым плащом и отправилась врачевать раны племянника. У Андраде не было с собой ни мазей, ни бальзамов, ни успокаивающих таблеток. Только бурдюк вина, который нашелся у одного из людей Рохана. Она влила немного в рот принца, пока Уриваль смывал с него кровь. Чейн послал всадников к месту битвы за припасами. Они вернулись на удивление быстро, возглавляемые взволнованными Тилалем и Мааркеном.
Прошло много времени, прежде чем Андраде убедилась, что у Рохана нет тяжелых ран. Он так и не открыл глаза, но полное бесчувствие перешло в глубокий сон; опытный глаз Андраде безошибочно определил это. Приготовили пару носилок: одни для живого принца, другие для мертвого. Тилаль позаботился о том, чтобы спустить со столба знамя Ролстры в знак его гибели. Солдаты Рохана должны были знать, что их принц жив.
Андраде подняла глаза лишь тогда, когда Чейн произнес ее имя и прикоснулся к руке. Его обросшее щетиной лицо было грязным и потным, серые глаза тусклыми и налившимися кровью. Он указал ей на небо, и Андраде с удивлением поняла, что звезды почти погасли, чернота сменилась густой синевой, а на горизонте занимался розовато-золотистый рассвет.
— Драконы… — пробормотал Чейн.
Они летели небольшими группами. Юные дракончики неслись впереди, сопровождаемые не спускающими с них глаз родителями, которые подавали сигнал тревоги при малейшей угрозе их драгоценным чадам. В рассветном тумане темнели очертания этих грациозных созданий, искавших новые угодья, не запятнанные человеческой кровью. Андраде захотелось следовать за ними на новорожденном луче и парить рядом на собственных крыльях; она начинала понимать любовь Рохана к драконам. Для них не существовало сложностей выбора целей и средств, мотивов, предательства, обмана; ничто не заставляло их сражаться с собственной натурой. Она посмотрела на безмятежное лицо племянника и пригладила его мягкие светлые волосы.
— Тебе надо было бы видеть их, — прошептала она. — Они принадлежат тебе, принц драконов.
— Пустыне, — тихо поправил Чейн. — Как и он. И никак иначе, Андраде.
— Я завидую ему… и им, — пробормотала она. — Мне никогда не принадлежало ничего, кроме колец и гордости. И я тоже никому не принадлежала.
— Чтобы получить что-то, сначала нужно что-то отдать. Вот что главное, Андраде. Сначала нужно отдать себя. — Он сделал паузу, опустился рядом с шурином и потрогал его плечо. — Нам повезло, что Рохан всегда знал это.
— А разве не я дала ему Сьонед?
— Ты всерьез думаешь, что Сьонед принадлежала тебе? — мягко спросил Уриваль.
Андраде сжалась. Она поднялась, жестом показала, что Рохана надо положить на носилки, и отвернулась от остальных. Ничего, кроме колец и гордости… Но это было все, чем она владела, и то, что всю жизнь защищало ее.
Вновь на рассвете прозвучал крик дракона, и вновь она подняла взгляд, внезапно задумавшись о том, возможно ли одновременно и принадлежать кому-то, и быть свободной.
Тобин открыла глаза.
Оствель прижимал к груди трепещущего, плачущего ребенка. В устремленных на Сьонед глазах Пола не было ничего от туманной голубизны радужек новорожденного; сейчас в них вспыхивал Огонь. Крошечные ручки вытянулись вперед, кулачки сжались так же, как и кулаки Сьонед. Она по-прежнему стояла на коленях, белый плащ развевался за ее плечами словно крылья дракона, руки были раскинуты в стороны, лицо сводило страшное напряжение. В глазах принцессы отражались звезды, холодное серебряное сияние окружало ее, пронизывая каждую клеточку хрупкого тела, прозрачный Огонь звезд радугой отражался от ее белизны. Тобин знала, что сделала Сьонед, но не понимала, каким чудом ей удалось сплести воедино каждую прядь небесного света со спектрами тех, кто был рядом: Уриваля, Андраде, самой Тобин… и ребенка. Оствель поднял взгляд.
— Он начал кричать. Я не мог успокоить его.
Тобин кивнула. Ничто не могло уберечь малыша от того, что досталось ему по наследству. Он был принцем и «Гонцом Солнца» по праву рождения.
Внезапно Сьонед задрожала так, словно у нее застучали кости. Детский плач перешел в жалобное похныкивание, а потом младенец умолк и его маленькое личико вновь стало безмятежным. Однако прошло много времени, прежде чем в чертах Сьонед появился хотя бы намек на такое же спокойствие.
— Тот, с ножом… Ты ведь могла убить его… — хрипло прошептала Тобин.
Сьонед кивнула; в ее глазах еще мерцали следы, звезд и их силы.
— Теперь ты все знаешь про Пандсалу, да? Мы с ней жалеем только об одном: Ролстра так и не узнал, что все это время она предавала его.
Поняв, что Оствель окончательно сбит с толку, Тобин обернулась к нему и медленно сказала:
— Был поединок между Роханом и Ролстрой. Один из людей верховного принца хотел бросить в Рохана нож. А Сьонед… Она воспользовалась светом звезд, Оствель. Потому что никакого другого света не было.
Сьонед коснулась щеки Поля.
— В звездах тоже есть Огонь, — пробормотала она. — Огонь «Гонца Солнца».
Оствель крепче прижал Поля к себе.
— Он все чувствовал. Все это, Сьонед. Ты понимаешь, что это значит?
Она снова кивнула и низко склонила рыжую голову.
— Все началось слишком рано. Надеюсь, когда-нибудь он сможет простить меня.
Глава 31
Драконье золото.
Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу весны знаменный зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно, ремесленники согласились бы работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке дворца принца стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты, которые ему недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу, увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.
Им был оплачен труд сотни искусных мастеров, и к началу весны знаменный зал Стронгхолда полностью изменился. Конечно, ремесленники согласились бы работать бесплатно, поскольку честь приложить руку к отделке дворца принца стоила дороже денег. Но Рохан платил. Это были простые монеты, которые ему недорого стоили, но лишь немногие были посвящены в тайну. Он обозрел работу, увидел, что это хорошо, и довольно кивнул.