Да, с декабристов и даже с Радищева еще начиная, наше Общество ничего решительно не делало, как писало "письма Шпоньки к своей тетушке", и все эти "Герцены и Белинские" упражнялись в чистописании гораздо бесполезнейшем и глупейшем, чем Акакий Акакиевич...
Сею рукопись писал
И содержание оной не одобрил
Петр Зудотешин.
Петр Зудотешин.
Петр Зудотешин.
Вот и все "полные собрания сочинений" Герцена, Белинского и "шестидесятников".
Батальон и элеватор.
Но кто его строил? Александр II и Клейнмихель. Да, этот колбасник, которого пришлось взять царям в черный час истории,- потому что собственное общество, потому что сами-то русские все скрылись в "письмо тетеньки к Шпоньке", в обаятельную Natalie и во весь литературный онанизм. Онанисты-вот настояще имя для этого общества и этой литературы; онанисты под ватным уездным одеялом, из "угольничков" сшитым, которые потеют и занимаются своими гнусностями, предаваясь фантазиям над раздетой попадьей.
О, какие уездные чухломские чумички они, эти наши социал-демократы, все эти знаменитые марксисты, все эти "Письма Бакунина" и вечно топырящийся ГЕРЦЕН, Чухлома, Ветлуга, пошлая попадья - и не более, не далее. Никому они не нужны. Просто, они-ничего.
Эта потная Чухлома проглядела перед своим носом:
Александра II и Клейнмихеля, которые создали Эрмитаж, создали Публичную библиотеку, создали Академию Художеств, создали как-никак 8 университетов, которые если г...иные то уж никак не по вине Клейнмихеля и Александра II, которые виновны лишь в том, что не пороли на съезжей профессоришек, как следовало бы.
- Во фрунт, потное отродье, - следовало бы им командовать.
- Вылезайте из-под одеяла, окачивайтесь студеной водой и пошлите делать С НАМИ историческое дело и освобождения славян и постройки элеваторов.
Тут объясняется и какая-то жестокая расправа с славянофилами:
- Эх, все это - болтовня, все это - "Птичка Божия не знает", когда у нас:
Ничего нет.
Элеваторов нет.
Хлеб гниет на корню.
Когда немец или японец завтра нас сотрет с лица земли.
- В солдаты профессоров!
Да, вот команда, которую, хоть ретроспективно, ждешь, как манны небесной...
Боже мой: целый век тунеядства, и такого хвастливого.
В "Былом" о чумных крысах рассказано "20 томов", сколько не было о всей борьбе России с Наполеоном, сколько, конечно, нет о "всех элеваторах" на Руси, ни о Сусанине, ни о всех Иоаннах, которые строили Русь и освободили ее от татар.
Поистине, цари наши XIX века повторяли работу московских первых царей - в невозможных условиях хоть построить что-нибудь, хоть сохранить и сберечь что-нибудь. В "невозможных условиях": т. к. когда общество ничего не делает и находит в том свою гордость.
Безумие, безумие и безумие; безумное общество.
Как объясняется и Аракчеев; как объясняются вспышки лютости в нашем правительстве:
- Да что же вы ничего не делаете?
Об Аракчееве только и кричат, что он откусил кому-то нос. Ну, положим, откусил, но ведь не осталась от этого "безносой" Россия. Подлецы: да шляясь по публичным домам, вы не один "нос" потеряли, а 100 носов, 1000 носов, говорят, да же у самого "финансиста" не достает носа, и если бы вовремя Зверь-Аракчеев послал к черту эти бар..., то он - Зверь - сохранил бы 1000 носов, и за 1000 носов можно обменить один откушенный. Нужно
ЖЕЛЕЗО.
Этим железом и был "Сила Андреевич", к которому придираются еще за "Наталью", хотя сам придирающийся профессор лезет к ночи к своей "Парасковье" на кухне тоже под ватное одеяло. И вообще это (любовницы) мировое и общее, а не "свойство Аракчеева".
Да ОДИН Аракчеев есть гораздо более значущая и более ТВОРЧЕСКАЯ, а следовательно, даже и более ЛИБЕРАЛЬНАЯ ("движение ВПЕРЕД") личность, чем все ничтожества из 20-ти томов "Былого", с Михайловым-"дворником" и Тригони и всеми романами и сказками "взрыва в Зимнем дворце"254. "Колокол" Гауптмана-в него звонит Аракчеев, а не Тригони; Шиллер и Шекспир - писали об Аракчееве, а вовсе не о Желябове. Поэзия-то, философия-то русской истории, ее святое место-и находится под ногами...
...страшно и слезно сказать, но как не выговорить, взирая на целый Балканский полуостров, на ВОЗРОЖДЕНИЕ 18-ти миллионов народа, что
...эта святая земля нашей России-под ногами, скажем ужасное слово, просто
КЛЕЙНМИХЕЛЯ.
Да. Лютеранина и немца. Чиновника, чинодрала. Узкой душонки, которая умела только повиноваться.
Но она повиновалась безропотно и идиотично, безропотно, как летящий в небесах ангел
ЦАРЮ,
который один и сделал все. Вот вам ответ на "Историю русской литературы".
(за статьей Струве о Балканах, декабрь) 255
Благодари каждый миг бытия и каждый миг бытия увековечивай.
(почему пишу "Уедин.")
Смысл-не в Вечном; смысл в Мгновениях.
Мгновения-то и вечны, а Вечное - только "обстановка" для них. Квартира для жильца. Мгновение-жилец, мгновение-"я". Солнце.
Мир живет великими заворожениями.
Мир вообще есть ворожба.
И "круги" истории, и эпициклы планет.
Бог охоч к миру. А мир охоч к Богу.
Вот религия и молитвы. Мир "причесывается" перед Богом, а Бог говорит ("Бытие", 1) "как это- хорошо". И каждая вещь, и каждый день.
Немножко и мир "ворожит" Бога: и отдал Сына своего Единородного за мир.
Вот тайна.
Ах, не холодеет, не холодеет еще мир. Это - только кажется. Горячность сущность его, любовь есть сущность его.
И смуглый цвет. И пышущие щеки. И перси мира. И тайны лона его.
И маленький Розанов, где-то запутавшийся в его персях. И вечно сосущий из них молоко. И люблю я этот сосок мира, смуглый и благовонный, с чуть-чуть волосами вкруг. И держат мои ладони упругие груди, и далеким знанием знает Главизна мира обо мне и бережет меня.
И дает мне молоко и в нем мудрость и огонь.
Потому-то я люблю Бога.
Сею рукопись писал
И содержание оной не одобрил
Петр Зудотешин.
Петр Зудотешин.
Петр Зудотешин.
Вот и все "полные собрания сочинений" Герцена, Белинского и "шестидесятников".
Батальон и элеватор.
Но кто его строил? Александр II и Клейнмихель. Да, этот колбасник, которого пришлось взять царям в черный час истории,- потому что собственное общество, потому что сами-то русские все скрылись в "письмо тетеньки к Шпоньке", в обаятельную Natalie и во весь литературный онанизм. Онанисты-вот настояще имя для этого общества и этой литературы; онанисты под ватным уездным одеялом, из "угольничков" сшитым, которые потеют и занимаются своими гнусностями, предаваясь фантазиям над раздетой попадьей.
О, какие уездные чухломские чумички они, эти наши социал-демократы, все эти знаменитые марксисты, все эти "Письма Бакунина" и вечно топырящийся ГЕРЦЕН, Чухлома, Ветлуга, пошлая попадья - и не более, не далее. Никому они не нужны. Просто, они-ничего.
Эта потная Чухлома проглядела перед своим носом:
Александра II и Клейнмихеля, которые создали Эрмитаж, создали Публичную библиотеку, создали Академию Художеств, создали как-никак 8 университетов, которые если г...иные то уж никак не по вине Клейнмихеля и Александра II, которые виновны лишь в том, что не пороли на съезжей профессоришек, как следовало бы.
- Во фрунт, потное отродье, - следовало бы им командовать.
- Вылезайте из-под одеяла, окачивайтесь студеной водой и пошлите делать С НАМИ историческое дело и освобождения славян и постройки элеваторов.
Тут объясняется и какая-то жестокая расправа с славянофилами:
- Эх, все это - болтовня, все это - "Птичка Божия не знает", когда у нас:
Ничего нет.
Элеваторов нет.
Хлеб гниет на корню.
Когда немец или японец завтра нас сотрет с лица земли.
- В солдаты профессоров!
Да, вот команда, которую, хоть ретроспективно, ждешь, как манны небесной...
Боже мой: целый век тунеядства, и такого хвастливого.
В "Былом" о чумных крысах рассказано "20 томов", сколько не было о всей борьбе России с Наполеоном, сколько, конечно, нет о "всех элеваторах" на Руси, ни о Сусанине, ни о всех Иоаннах, которые строили Русь и освободили ее от татар.
Поистине, цари наши XIX века повторяли работу московских первых царей - в невозможных условиях хоть построить что-нибудь, хоть сохранить и сберечь что-нибудь. В "невозможных условиях": т. к. когда общество ничего не делает и находит в том свою гордость.
Безумие, безумие и безумие; безумное общество.
Как объясняется и Аракчеев; как объясняются вспышки лютости в нашем правительстве:
- Да что же вы ничего не делаете?
Об Аракчееве только и кричат, что он откусил кому-то нос. Ну, положим, откусил, но ведь не осталась от этого "безносой" Россия. Подлецы: да шляясь по публичным домам, вы не один "нос" потеряли, а 100 носов, 1000 носов, говорят, да же у самого "финансиста" не достает носа, и если бы вовремя Зверь-Аракчеев послал к черту эти бар..., то он - Зверь - сохранил бы 1000 носов, и за 1000 носов можно обменить один откушенный. Нужно
ЖЕЛЕЗО.
Этим железом и был "Сила Андреевич", к которому придираются еще за "Наталью", хотя сам придирающийся профессор лезет к ночи к своей "Парасковье" на кухне тоже под ватное одеяло. И вообще это (любовницы) мировое и общее, а не "свойство Аракчеева".
Да ОДИН Аракчеев есть гораздо более значущая и более ТВОРЧЕСКАЯ, а следовательно, даже и более ЛИБЕРАЛЬНАЯ ("движение ВПЕРЕД") личность, чем все ничтожества из 20-ти томов "Былого", с Михайловым-"дворником" и Тригони и всеми романами и сказками "взрыва в Зимнем дворце"254. "Колокол" Гауптмана-в него звонит Аракчеев, а не Тригони; Шиллер и Шекспир - писали об Аракчееве, а вовсе не о Желябове. Поэзия-то, философия-то русской истории, ее святое место-и находится под ногами...
...страшно и слезно сказать, но как не выговорить, взирая на целый Балканский полуостров, на ВОЗРОЖДЕНИЕ 18-ти миллионов народа, что
...эта святая земля нашей России-под ногами, скажем ужасное слово, просто
КЛЕЙНМИХЕЛЯ.
Да. Лютеранина и немца. Чиновника, чинодрала. Узкой душонки, которая умела только повиноваться.
Но она повиновалась безропотно и идиотично, безропотно, как летящий в небесах ангел
ЦАРЮ,
который один и сделал все. Вот вам ответ на "Историю русской литературы".
(за статьей Струве о Балканах, декабрь) 255
Благодари каждый миг бытия и каждый миг бытия увековечивай.
(почему пишу "Уедин.")
Смысл-не в Вечном; смысл в Мгновениях.
Мгновения-то и вечны, а Вечное - только "обстановка" для них. Квартира для жильца. Мгновение-жилец, мгновение-"я". Солнце.
Мир живет великими заворожениями.
Мир вообще есть ворожба.
И "круги" истории, и эпициклы планет.
Бог охоч к миру. А мир охоч к Богу.
Вот религия и молитвы. Мир "причесывается" перед Богом, а Бог говорит ("Бытие", 1) "как это- хорошо". И каждая вещь, и каждый день.
Немножко и мир "ворожит" Бога: и отдал Сына своего Единородного за мир.
Вот тайна.
Ах, не холодеет, не холодеет еще мир. Это - только кажется. Горячность сущность его, любовь есть сущность его.
И смуглый цвет. И пышущие щеки. И перси мира. И тайны лона его.
И маленький Розанов, где-то запутавшийся в его персях. И вечно сосущий из них молоко. И люблю я этот сосок мира, смуглый и благовонный, с чуть-чуть волосами вкруг. И держат мои ладони упругие груди, и далеким знанием знает Главизна мира обо мне и бережет меня.
И дает мне молоко и в нем мудрость и огонь.
Потому-то я люблю Бога.