Руми Джалаладдин. Дорога превращений. Суфийские притчи

    Д. Щ.

Судьба

 
Один купец, с утра спешивший в лавку,
Попал внезапно в уличную давку.
 
 
Протискиваясь меж нарядных жен,
Он был обильем их так раздражен,
 
 
Что крикнул: «Эй, очистите дорогу,
Бабье! И без того вас слишком много!»
 
 
Одна из женщин кротко отвечала:
«Ты не бранись, а рассуди сначала,
 
 
Не для Адама ль первая жена
Была премудрым Богом создана?
 
 
Да и притом, когда б не жены эти,
То вас самих бы не было на свете!..»
 
 
...Судьбою управляя, звездный круг
Нам посылает столько бед и мук,
 
 
Что мы б не вынесли земных скитаний,
Когда бы Бог не усладил страданий
 
 
И в непроглядной тьме земной тюрьмы
Не сделал так, чтоб радовались мы!..
 

Два барабана

   Притча образно противопоставляет духовные возможности ортодоксального «обрядоверия» (мальчик, наученный отцом барабанить, – символ духовной незрелости и слепого следования традиции) – и суфийских прозорливцев (могучая рать самого «султана», т. е. Бога, одерживающая «славные победы» в области духа). Присутствие войск султана вызывает у мальчика сильное раздражение: противники суфиев из числа мусульманских улемов (законников) нередко пытались возбудить простой народ против «еретиков», на что намекает барабанный «призыв» мальчика. Последний выбивается из сил, «чтоб не топтал верблюд отцово поле» (под «полем» подразумевается «насажденная» в народе ортодоксальная форма веры). Однако подобные усилия жалки и напрасны, ибо суфийское учение возвещает волю Самого Создателя («бьет в барабан» султана).
    Д. Щ.

Два барабана

 
На отчем поле некий мальчуган
Стоял и бил в свой детский барабан.
 
 
Дробь отбивал он гордо и упорно,
Чтоб птицы в поле не клевали зерна.
 
 
А в этот день как раз Махмуд-султан
Велел войскам идти на Индостан,
 
 
И вот близ поля выросли нежданно
Бесчисленные полчища султана.
 
 
А возглавлял вооруженный люд
Бактрийский разукрашенный верблюд:
 
 
На нем сидел, чтоб в битве править станом,
Огромный тюрок с мощным барабаном.
 
 
Узрев его, взъярился мальчуган
И стал все чаще бить в свой барабан —
 
 
Он в этот стук вложил всю силу воли,
Чтоб не топтал верблюд отцово поле.
 
 
Тут некий воин крикнул: «Ты упрям!
Не трать напрасно сил! Иль ты и впрямь
 
 
Уверен, будто барабанчик твой
Мощней, чем барабан наш боевой?..»
 

Суфий и его жена

   Жена, изменяющая мужу, – образ души (сферы эмоций), «тайно» от духовно-разумного начала в человеке соединяющейся с низшими страстями. Последние олицетворяет «сосед-сапожник» (поскольку его ремесло – изготовление обуви, т. е. наиболее близкой к земле и поэтому «низшей» части «облачений» человека). Стараясь оправдать перед разумом свою «измену», душа пытается выдать ее за полезную и плодотворную деятельность – «сватовство» (таковы, например, старания ряда современных психоаналитиков представить моральную распущенность в качестве предпосылки для проявления высших человеческих способностей; в этой связи можно вспомнить также оргиастические, тантрические и т. п. секты в разных религиях).
    Д. Щ.

Суфий и его жена

 
Домой вернулся суфий в час дневной,
Когда любовник был с его женой.
 
 
Не возвращался прежде он так рано,
Да что-то весь последний месяц странно
 
 
Вела себя жена – он замечал.
И, возвратясь, он в двери постучал.
 
 
Сосед-сапожник в страхе заметался:
Он ни на миг бы в доме не остался,
 
 
Да как же скрыться? – Дверь всего одна!
Металась и неверная жена:
 
 
Порой черпальщик, даже и проворный,
Расколет свой кувшин на речке горной...
 
 
Ах, на раздумья времени так мало...
И тут она хватает покрывало
 
 
И накрывает с головы до пят
Любовника... Но даже беглый взгляд
 
 
Верблюда распознает, хоть ковром
Его укрой... Впуская мужа в дом,
 
 
Она ему подмигивает: «В оба
Гляди: у нас тут знатная особа,
 
 
Ее ты лишним словом не задень!
Она явилась к нам в счастливый день,
 
 
Пришла, чтобы устроить сватовство —
Взять нашу дочь за сына своего!»
 
 
А муж: «Какой там брак? Какие сваты?
Ведь мы не родовиты, не богаты.
 
 
Мы им не ровня. И не вправе медь
Своим супругом золото иметь!»
 
 
Жена в ответ: «Что ж, я ей говорила,
Что нас богатством жизнь не одарила,
 
 
Но не богатство – сватовства причина:
Она пришла устроить счастье сына,
 
 
А счастье в том, чтоб у него жена
Была честна, стыдлива и скромна!»
 
 
Тут громко муж ответил: «Правда в том,
Что тесен, пуст и неказист наш дом,
 
 
Без тайн и тайников: все видно сразу,
Секреты наши все доступны глазу.
 
 
У нашей госпожи мечта одна:
Невестка ей достойная нужна!
 
 
Чтоб в качествах невестки убедиться,
Пусть наша гостья в мать ее вглядится!
 
 
Мне ни к чему перечислять заслуги
Своей стыдливой, преданной супруги,
 
 
А свойства своей матери, точь-в-точь,
Как правило, воспроизводит дочь!..»
 
 
...От мужа гневного жена-блудница
Пыталась хитрым словом заслониться,
 
 
Но все слова – напраслина и бред,
Когда поступок громко вопиет!
 

Халиф Омар и вор

   В этой притче лукавый нафспредстает в образе вора, а Божий суд над ним олицетворяет халиф Омар. Греховный эгоизм – врожденная и неотъемлемая черта нафса, и поэтому его ссылка на то, что он, якобы, «пал впервые», отвергается как неубедительная. Не спасает его и попытка переложить свою вину на «объективное» злое начало мироздания (Иблиса, т. е. дьявола).
    Д. Щ.

Халиф Омар и вор

 
Однажды в краже уличен был вор,
И ждал его суровый приговор
 
 
Халифа справедливого – Омара.
Но хитрый вор, не усомнясь нимало,
 
 
Что тот по доброте его простит,
Сказал: «Любого дьявол обольстит, —
 
 
Я пал впервые, по вине Иблиса!»
А тот ему: «Но Божий гнев излился
 
 
И на Адама, и его не спас
Тот факт, что согрешил он в первый раз!..»
 

Совет врага

   «Искренний враг» в данной притче – собственный нафсчеловека: путем изучения его свойств («подай мне совет») человек начинает осознавать смертельную опасность неограниченного своеволия («когда серый волк твое стадо пасет», т. е. эгоизм господствует над всеми чувствами и стремлениями). Желая одолеть враждебность нафса,суфий вступает на путь служения Богу («другу») и получает способность уже в земной жизни испытывать блаженство общения с Ним («в аду хорошо, как в раю»).
    Д. Щ.

Совет врага

 
Просил некий муж: «О мой добрый сосед,
Не знаю, как быть, ты подай мне совет!»
 
 
А тот ему: «Я никогда не давал
Советов тому, с кем в душе враждовал.
 
 
Признаюсь, что издавна я, как змею,
К тебе неприязнь в своем сердце таю.
 
 
Неужто же друга вблизи тебя нет,
Который бы дал тебе добрый совет?
 
 
А я – не советчик: при тайной вражде,
И взгляд мой недобр, и совет мой – к беде.
 
 
Подумай, пребудет ли в целости скот,
Когда серый волк твое стадо пасет?
 
 
Коль с другом ты жизнь разделяешь свою,
Тебе и в аду хорошо, как в раю,
 
 
А если врага повстречает твой взгляд,
То сразу и рай превращается в ад...
 
 
Познав же любви высочайшую суть,
К любимому ты безразличен не будь.
 
 
Постигнув законы, что правят людьми,
Всё другу отдай – у себя отними.
 
 
Тогда избежишь ты сомнений и мук,
И в горе советом спасет тебя друг!»
 
 
Ответил сосед: «Не поверю никак,
Что так говорящий – не друг мне, а враг!
 
 
Ведь я узнаю? из беседы с тобой,
Что скажет и другу отнюдь не любой.
 
 
Честна твоя речь и исполнена благ:
Чем друг-лицемер, лучше искренний враг!»
 

Жемчужина

   Отношения между султаном Махмудом Газневидом и его фаворитом Аязом символизируют в суфийской традиции отношения между Богом и преданным Ему суфием (являющимся, как и Аяз, одновременно и «другом Божьим», и «рабом», совмещая обе эти ступени служения). В отличие от корыстных придворных (образ лицемеров от веры), «любящих» султана лишь за плату, один только Аяз, движимый бескорыстной любовью, способен исполнить повеление своего господина. Драгоценная жемчужина символизирует удовольствия «мира сего», отказаться от которых («разбить жемчужину») под силу лишь подлинному адепту суфизма. Этой «жемчужиной» Бог испытывает верующих, проверяя, предпочтут ли они любовь к Нему – любви к земным благам.
    Д. Щ.

Жемчужина

 
Однажды созвал царедворцев Махмуд:
«Сегодня хочу вам представить на суд
 
 
Жемчужину, коей гордится казна!
А ну-ка, визирь, какова ей цена?»
 
 
«Султан! За жемчужину эту твою
Я сорок мер золота сходу даю!» —
 
 
Ответил визирь. «Так разбей же ее, —
Воскликнул султан. – Вот веленье мое!»
 
 
«Разбить ее? Боже меня сохрани, —
Визирь побледнел. – Нет, уж лучше казни!
 
 
Я вынес бы муку и вытерпел пытку,
Но царской казне не нанес бы убытка!»
 
 
Ответил султан: «Ты достоин наград —
С плеча моего ты получишь халат!
 
 
Что ж, цену жемчужине вновь назначайте!
Как ты? ее ценишь, хранитель печати?»
 
 
Придворный ответил: «Вот мненье мое:
Полцарства не жалко отдать за нее!»
 
 
Воскликнул султан: «Исполняй мой приказ:
Жемчужину эту брось оземь тотчас!»
 
 
«Помилуй, владыка! Отыщешь ли ты
Хотя бы подобье такой красоты?
 
 
Казни или милуй, но я никогда
Султанской казне не нанес бы вреда!»
 
 
Хранителя тоже султан похвалил
И царским халатом его одарил...
 
 
Был каждый придворный опрошен Махмудом,
И все восхищались невиданным чудом:
 
 
Мол, лучше нам вовсе на свете не жить,
Чем эту жемчужину взять и разбить!..
 
 
...Махмуд, наконец, обратился к Аязу:
«Ответствуй, мой друг, без раздумий и сразу —
 
 
Жемчужине сей велика ли цена?»
А тот: «Мне, мой шах, неизвестна она!»
 
 
«Что ж, – молвил правитель, – тогда поскорей
Жемчужину эту об камень разбей!»
 
 
Покорен был раб: он об каменный пол
Жемчужину ценную вмиг расколол!
 
 
И сразу такое вокруг началось!
Вельможи на юноше выместить злость
 
 
Мечтали давно, и он слышал от всех:
«Неверный! Ты казни достоин за грех!»
 
 
«Ничуть не бывало, – ответил Аяз, —
Дороже жемчужины царский приказ!
 
 
Веленью царя непокорны вы были,
Вы жемчуг царёва доверья разбили!
 
 
А я расколол, как велит нам Коран,
Кумира, который вводил вас в обман!»
 
 
Тут в ужасе свора придворная вся
В пыли распростерлась, прощенья прося.
 
 
Но молвил с презреньем султан палачу:
«Всех выгони вон! Я их знать не хочу!»
 
 
И тут за вельмож заступился Аяз:
«О шах милосердный! О свет наших глаз!
 
 
Кто жемчуг веленьям твоим предпочел,
Тот грешен, конечно. Но ты не учел,
 
 
Что люди, которым ты грех не вменял,
Всечасно прощал и за все извинял,
 
 
Из уст твоих слыша лишь мягкую речь,
Способны и волей твоей пренебречь!..»
 
 
...Лишь тот пред султаном во грех не впадет,
Кто царскую волю покорно блюдет!..
 

Скупец

   Душа, лишенная любви и сострадания, не способная ни на какое доброе дело («твой дом – не то, твой дом – не это»), становится вместилищем зла и ненависти, и в результате – пристанищем нечистых духов («нечистот») – таков смысл этой притчи.
    Д. Щ.

Скупец

 
К скупому в дом вошел голодный: «Мне бы
Огрызок сухаря иль корку хлеба!»
 
 
Тот смотрит на оборванного парня
И говорит ему: «Здесь не пекарня!»
 
 
«А сыра не найдется ли кусок,
Чтоб я в дороге подкрепиться мог?»
 
 
Тот вновь глядит презрительно на парня
И отвечает: «Здесь не сыроварня!»
 
 
«Потребности мои невелики:
Не дашь ли мне хоть горсточку муки?»
 
 
Скупой ему, нахмурясь: «Ты о чем?
Не видишь – здесь не мельница, а дом!»
 
 
«Ну, если нет еды, то, может быть,
Ты мне хотя бы вынесешь попить?»
 
 
Скупой ответил: «Невиновен я,
Что по соседству даже нет ручья!»
 
 
Тут нищий стал развязывать халат...
Скупой ему: «Ты что задумал, брат?»
 
 
А тот: «Я сопоставил все ответы
Твои: твой дом – не то, твой дом – не это,
 
 
И понял: в этом доме я найду
Лишь место – справить малую нужду!..»
 

Воин и портной

   Рассказ аллегорически описывает «состязание» между разумом («тюркский воин») и нафсом(«портной-вор»). Отвлекая разум различными удовольствиями («потекли слова, // Вкуснее меда, слаще, чем халва»), нафсобворовывает человека, «урезая» его «одеяния» (отпущенное для земной жизни время). В конце концов, тюркский воин «проигрывает лошадь»: в образе лошади представлена «животная часть» человека – его физический организм, с помощью которого он одолевает земной путь. В данном случае потеря лошади означает, что разум не справился со своим предназначением, и человек прожил жизнь зря.
    Д. Щ.

Воин и портной

 
Раз в неком доме велся разговор,
Что, мол, любой портной – подлец и вор:
 
 
Из них, мол, каждый норовит украсть
Иль весь отрез, или хотя бы часть!
 
 
И тот, кто о портных повествовал,
К себе гостей вниманье приковал,
 
 
Заинтересовал седых и юных,
Словно певец, играющий на струнах.
 
 
Один лишь гость – заезжий тюркский воин —
Рассказом был весьма обеспокоен,
 
 
И он вопросом вдруг прервал рассказ:
«А есть портные-воры и у вас?»
 
 
«О да, конечно, – подтвердил рассказчик, —
Один такого ремесла образчик,
 
 
Скажу я Вам, весьма известен тут:
Швец-Надувала – так его зовут!»
 
 
Тут воин: «Уж меня воришка тот
Своими трюками не проведет,
 
 
Мне не грозят подобные убытки,
Он у меня не украдет и нитки!
 
 
Нет, уж меня ему не облапошить!
Бьюсь об заклад, свою я ставлю лошадь:
 
 
Ему не сплутовать на этот раз!
Ну, что? Возьмет моя – так лошадь с вас!»
 
 
Ему сказали: «Спор твой – не во благо,
И не таких обманывал портняга!»
 
 
Но воин спора отменять не стал
И всю ту ночь ворочался – не спал.
 
 
Чуть утро, он, атлас купивши алый,
Уже стучался в лавку Надувалы.
 
 
А тот открыл – и потекли слова,
Вкуснее меда, слаще, чем халва:
 
 
Разговорить клиента швец спешил,
Из мягких слов одежду речи шил,
 
 
Чтоб тюрок испытал к нему доверие.
А посетитель развернул материю,
 
 
И говорит: «Вот мой тебе заказ —
Я по соседству приобрел атлас,
 
 
Возьми и сшей мне праздничный мундир,
Чтоб я в нем на парады выходил.
 
 
Пусть сверху облегает потесней,
Чтоб я на людях выглядел стройней,
 
 
А снизу он не должен облегать,
Чтоб мог в строю я широко шагать!»
 
 
Портной же, поклонившись сорок раз,
Сказал: «Я так исполню твой заказ,
 
 
Что будешь ты всю жизнь благодарить!»
И, не успел наш воин рта раскрыть,
 
 
Как уж портной и мерил, и кроил,
И, не смолкая, быстро говорил.
 
 
И расцветали на его губах
Присловья о царях и о рабах,
 
 
А сколько он о щедрых и о жадных
Поведал притч – забавных и отрадных!
 
 
Загадки, басни шли гуртом. Да что? там —
Он сыпал анекдот за анекдотом.
 
 
И вскоре с радостью увидел он:
Его клиент до колик доведен —
 
 
Пал тюрок на ковер, подняться силясь,
От смеха веки узкие прикрылись!
 
 
А хитрый швец затем ведь и шутил:
Он вмиг кусок отреза отхватил —
 
 
И, спрятав под ковер, стал дальше шить
И вновь клиента байками смешить.
 
 
И тюрок, о мундире позабыв,
Весь смехом исходил, ни мертв ни жив!
 
 
Не помня о закладе и о споре,
Он в хохоте купался, словно в море:
 
 
«Рассказывай, давай же!» – А шутник,
Опять же уловив удобный миг,
 
 
Кусок атласа отхватил, как прежде,
И незаметно спрятал под одеждой, —
 
 
И вновь шутил, вновь жару поддавал!
А гость глаза от смеха закрывал:
 
 
Ведь он не замечал, как с каждым часом
Все тает ширина его атласа.
 
 
От смеха еле открывая рот,
Выпрашивал он новый анекдот!
 
 
Но вот портной увидел, что осталась
От купленной материи лишь малость.
 
 
Тогда он к тюрку жалость ощутил
И сам клиента тешить прекратил:
 
 
«Еще б я посмешил тебя часок —
И сам смотри: оставшийся кусок
 
 
Тебе бы не сумел прикрыть и чресел.
Подумай, то-то был бы смех твой весел!
 
 
Хоть забавлять тебя и был я рад,
Но проиграл ты лошадь – свой заклад!..»
 
 
...Скажу я напоследок в назиданье:
Излишний смех порой ведет к рыданью!
 

Спор супругов

   Здесь, как и в ряде других притч Руми, «муж» – сфера разума, а «жена» – область чувств. Согласие межу ними может наступить только в случае господства мысли над эмоциями и страстями, обуздания их. Для выполнения этой задачи человек порой вынужден прибегать к аскетизму («...от холстины, жесткой как броня, // Вся кожа задубела у меня!»). Если же чувства выйдут из-под контроля разума, то «супругов» ожидает разлад («развод»).
    Д. Щ.

Спор супругов

 
Жена на мужа своего сердилась:
«Гляди, моя одежда прохудилась!
 
 
Ах, до какой дошла я нищеты!
Меня совсем не уважаешь ты».
 
 
Муж отвечал: «Жена моя, ну что ты!
Ведь целый день я погружен в заботы,
 
 
Как хлеб насущный для тебя добыть,
Чтобы тебе всегда довольной быть!»
 
 
А та ему: «Да, хлеб ты добываешь,
Но ты меня так бедно одеваешь,
 
 
Что от холстины, жесткой как броня,
Вся кожа задубела у меня!»
 
 
Супруг в ответ: «Жена, моя кошелка
Бедна – в ней нет ни бархата, ни шелка.
 
 
Но лучше холст, что кожу больно трет,
Чем злая ссора – и за ней развод!..»
 

Сторож и пьяница

   «Сторож» в данной притче – это разум (акл), охраняющий «квартал» – внутренний мир человека. Он гневается на животную душу – нафс(«пьяного»): закон шариата запрещает опьянение, и мусульманин, застигнутый в публичном месте в пьяном виде, может быть подвергнут тюремному заключению. Но опьяненный страстями нафснаслаждается своим состоянием; между ним и разумом не прекращается внутренняя борьба («перебранка»). Причина в том, что нафс, в отличие от более высоких уровней души, не имеет надежды на вечную жизнь. Поэтому он старается получить максимум удовольствий от земного бытия и сожалеет о временном его характере (слова «когда б имел я... дом» намекают на то, что нафсне обладает «постоянным жилищем»). Поэтому состязание между ним и разумом безрезультатно («застряв... как мул в трясине»). Суфизм предлагает другие способы усмирения эгоизма, которые основаны не на рациональном воздействии, а на мистической практике.
    Д. Щ.

Сторож и пьяница

 
Раз ночью сторож обходил квартал
И под стеной пьянчужку увидал.
 
 
«Эй, просыпайся! – Крикнул он ему. —
Да объяснись, не то сведу в тюрьму!»
 
 
А тот в ответ: «Иди, куда и шел,
Мне без тебя так было хорошо!»
 
 
«Ответь, что? пил, не то пойдешь под суд!»
«Я выпил то, чем полон был сосуд!»
 
 
«Скажи, а чем сосуд твой полон был?»
«Что было в нем, как раз я то и пил!»
 
 
«Так что ж ты пил? Ответь без лишних слов!»
«То, чем сосуд был полон до краев!»
 
 
И сторож, в перебранке той напрасной
Застряв, как мул в трясине непролазной,
 
 
Вскричал: «Свинья! Напился ты вчера,
Покайся!» А хмельной в ответ: «Ура!»
 
 
«Ты что же, вздумал надо мной глумиться?!
Ну, подожди, вот посидишь в темнице!»
 
 
А пьяный: «Ну, сказал бы сразу кратко,
Что, мол, отпустишь, если дам я взятку.
 
 
Я б дал ее, отделаться спеша,
Да только жаль – в кармане ни гроша.
 
 
И, если бы не пьяная истома,
Я встал бы и давно дошел до дома,
 
 
А там, как царь, забылся б крепким сном,
Когда б имел я этот самый дом!..»
 

Верблюд, баран и вол

   Баран, как и вол, старается «теологически» обосновать свое первенство. В притче приводятся две традиционные точки отсчета истории человечества: от Авраама – «духовного праотца», проповедника монотеизма (согласно мусульманскому преданию, Авраам собирался принести в жертву своего сына Исмаила, согласно же Библии – Исаака), и от Адама – физического предка всех людей. Пока баран и вол спорят, верблюд поедает сено, и им ничего не достается. Самое высокое ростом животное, привычное к тяготам пустыни («аскет»), символизирует суфия, «вкушающего» духовный опыт («Я несколько ближе к святым небесам»), в то время как богословы-рационалисты только спорят о нем, не имея доступа к высшим уровням бытия.
    Д. Щ.

Верблюд, баран и вол

 
Шли вместе барашек, верблюд и бычок,
Нашли на обочине сена клочок,
 
 
И молвил баран: «Коль поделим на всех,
Что каждому выйдет? Не доля, а смех!
 
 
Так пусть это сено жует на здоровье,
Кто старше других, чье древней родословье:
 
 
Ведь тех, кому много исполнилось лет,
Нам чтить приказал сам Пророк Мухаммед!
 
 
Одно несомненно: я всех вас древней!
Ведь я еще помню событья тех дней,
 
 
Когда младший брат мой на жертвенник был
Возложен, и спасся святой Измаил!»
 
 
Ответил бычок: «О мой младший собрат,
Ты мне старшинство уступить будешь рад,
 
 
Узнав, что я вместе с волом отдыхал,
На коем Адам свое поле пахал!»
 
 
Вдруг оба замолкли – и видят: верблюд
Молчит, а уста его сено жуют!
 
 
И молвил он им, до конца дожевав:
«Я очень высок, и поэтому прав!
 
 
Я сверху взираю: отсюда видней,
Что я вас длинней, потому и древней!
 
 
Я несколько ближе к святым небесам,
А значит, и вас много старше я сам:
 
 
Ведь ясно, что небо древнее земли;
Вы счесть его лет никогда б не смогли!..»
 

Мусульманин и зороастриец

   В то время как зороастриец (последователь религии, признающей проявление в мире двух борющихся начал – Света и Тьмы) уповает на то, что Бог научит его правильному пути, мусульманин пытается навязать ему свой образ верований и обвиняет его в одержимости злым духом («дьявол в твоем сердце поселился»). Ответ огнепоклонника исполнен сарказма: исходя из утверждений своего оппонента, он доказывает тщетность усилий последнего. Притча учит, во-первых, религиозной терпимости, а во-вторых, умению общаться с человеком, принимая во внимание его собственные убеждения и взгляды.
    Д. Щ.

Мусульманин и зороастриец

 
Изрек мулла, узрев зороастрийца:
«Ты должен в мусульманство обратиться!»
 
 
А гебр в ответ: «Мой друг, один Аллах
Способен веру пробуждать в сердцах!»
 
 
А тот: «У Бога милость и прощенье,
Он твоего желает обращенья,
 
 
Но, видно, оттого с пути ты сбился,
Что дьявол в твоем сердце поселился!»
 
 
Тут гебр ему: «Так что ж, они дерутся
Между собой?! Пусть прежде разберутся,
 
 
Кто более могуществом велик, —
И покорюсь ему я в тот же миг!»
 
 
Мулла вскричал: «Сильнее всех – Аллах!»
А гебр: «Большой резон в твоих словах!
 
 
Но, если б я Аллаху нужен был, —
То Он бы Дух Свой в сердце мне вложил!..»
 

Шах и законник

   Шах в этой притче символизирует Бога, а опьяневший ревнитель закона – религиозного рационалиста, «хлебнувшего из чаши экстаза» и ставшего мистиком-суфием. Соитие со служанкой шаха – в глазах трезвого законника деяние абсолютно недозволенное – пьяному судье прощается. Оно символизирует соединение с вышней, сокрытой, мудростью, доступное лишь мистику в особом состоянии близости к Богу (такой же интерпретации подвергается в суфизме кораническое представление о «райских гуриях»). Гнев Божий («шах же...приказал судью сковать») сменяется Его милостью по отношению к законнику, «опьяневшему» от любви и познавшему вышнюю мудрость: «Ты... погасил мой царский гнев».
    Д. Щ.

Шах и законник

 
Шах, гостями окруженный, выпил крепкого винца,
И глядит – идет законник мимо царского дворца.
 
 
Шах призвал его в собранье и вскричал в чаду хмельном:
«Кравчий! Знатока закона напои скорей вином!»
 
 
Покраснев, судья на чашу бросил гневный, злобный взгляд: