Руми Джалаладдин. Дорога превращений. Суфийские притчи

Они идут к вершинам бытия:
 
 
Так, принимая муки от людей,
Пророки становились всё святей.
 
 
И вновь дано страдать нам и болеть,
Чтоб новые ступени одолеть...
 

Осел и кони

   Притча иллюстрирует бессилие человеческого разума в выборе наиболее предпочтительного образа жизни. Осел (изображающий, как и в других притчах, недалекого и нестойкого в вере человека) перестает роптать, как только видит плачевную судьбу тех, кому до этого завидовал. Человек, по мысли Руми, должен быть довольным и благодарным, полагаясь во всем на волю Создателя.
    Д. Щ.

Осел и кони

 
В арбу запряжен, на судьбу свою зол,
Служил водовозу несчастный осел.
 
 
Все тоще он делался день ото дня,
Мечтая отведать хоть раз ячменя.
 
 
Но снова и снова побои вкушал,
И сеном питался, и еле дышал.
 
 
Раз царский конюший, взглянув на осла,
Посетовал: «Как его жизнь тяжела!
 
 
Мне жаль его, видеть без слез не могу,
Как он, словно месяц, согнулся в дугу!
 
 
Уныло ответил ему водовоз:
«Где ж денег мне взять на ячмень? Вот вопрос!»
 
 
А тот: «Я в конюшне на несколько дней
Его поместил бы меж царских коней:
 
 
Там ждет его счастье – ячмень и овес!»
И рад был осла подкормить водовоз.
 
 
Вот в конском раю очутился осел:
Там вдоволь еды, чисто выметен пол,
 
 
Коням обеспечен покой и уют,
Их холят и моют, скребками скребут...
 
 
Едва их блаженство осел увидал,
Как волю обиде и ропоту дал:
 
 
«Создатель! Ты их и меня сотворил,
Но благом великим ты их одарил,
 
 
А я лишь страдаю и воду вожу,
Удары вкушаю и в землю гляжу.
 
 
На тяжкие муки обрек ты меня,
А их осыпаешь дождем ячменя!»
 
 
Но в ту же минуту, заслышав трубу,
Коней оседлали с врагом на борьбу.
 
 
И многие кони последний удел
Нашли среди копий, и сабель, и стрел.
 
 
А те, что едва уцелели в бою,
Страдали, вернувшись в конюшню свою:
 
 
Их крепко связали, чтоб резать, колоть,
И долго терзали их бедную плоть.
 
 
Из них наконечники стрел извлекли,
Каленым железом им раны прижгли,
 
 
И, связанных бросив, надолго ушли,
И плакали кони, и встать не могли.
 
 
«Прости меня, Боже, – промолвил осел, —
Я вижу, мой жребий совсем не тяжел:
 
 
Не стану я больше роптать на судьбу,
Согласен возить я до смерти арбу,
 
 
Тепла не прошу, ячменя мне не надо,
Но только избавь от подобного ада!»
 

Мясо и кот

   Указания «почтенного мужа» – высшего «Я» (человеческого духа, проявляющего свою волю через интуицию, разум, совесть) нарушает «жена» – душа человека (сфера эмоций и себялюбивых желаний), которая не в меру притязательна – «неслыханная обжора». Однако «жена» пытается свалить вину на «кота» – естественные потребности плоти, животные инстинкты. Обман раскрывается путем «взвешивания» (рассуждения): функции и свойства плоти («вес кота») остаются одними и теми же, и она для поддержания своей жизни не нуждается в совершении грехов.
    Д. Щ.

Мясо и кот

 
Один почтенный муж, себе на горе,
Женился на неслыханной обжоре,
 
 
Чей мощный аппетит не знал предела:
Она, едва насытясь, снова ела.
 
 
Вот как-то муж приносит мясо ей:
«Сегодня в дом я приведу друзей,
 
 
К приходу их баранину сготовь,
И пусть у нас на ужин будет плов!»
 
 
Но, плов сготовив, не смогла жена
Гостей дождаться: съела все до дна!
 
 
И вот под вечер муж друзей привел:
«Жена, где плов? Скорее ставь на стол!»
 
 
«Увы, – супруга в слезы, – мяса нет,
Оно коту досталось на обед.—
 
 
Гляди, как он гуляет, сыт и весел!»
«Что ж, – молвил муж, – сейчас его мы взвесим!»
 
 
И не успела та раскрыть и рта,
Как на весах увидела кота.
 
 
Вот взвешен кот: «А нет ли здесь обмана? —
Вскричал супруг, – ведь весит кот полмана,
 
 
Но мясо тоже весило полмана,
И потому, жена, мне знать желанно:
 
 
Коль мясо на весах, то где же кот?
А если кот – где ж мясо, в свой черед?..»
 

Украденная змея

   В данной притче «заклинатель змей» – это суфий, смиривший свой нафс, но сожалеющий о таком последствии аскетической практики, как утрата полноты земных чувств («потеря змеи»): «А я молился, чтоб змея нашлась». Однако, став свидетелем судьбы человека, духовно не возрожденного («вора»), который «лишился жизни» из-за своих страстей, суфий перестает сожалеть о потере («теперь я рад, что жизнь сберег свою»).
    Д. Щ.

Украденная змея

 
Однажды вор, вмешавшись в толчею,
У заклинателя украл змею:
 
 
Видать, хотел продать ее, да жаль, он
Лишился жизни, той змеей ужален.
 
 
Узнал об этом заклинатель змей
И молвил: «Бог, по милости Своей,
 
 
Меня избавил, жив остался я:
Как видно, обезумела змея!
 
 
А я молился, чтоб змея нашлась,
И горько сетовал, что не сбылась
 
 
Моя мечта – вновь обрести змею...
Теперь я рад, что жизнь сберег свою!..»
 
 
...О, как мы часто молимся о том,
Что обернется болью и вредом,
 
 
И с плачем к небу простираем руки,
Самим себе вымаливая муки!..
 

Клад

   Сюжет данной притчи широко распространен в фольклоре разных народов. У гностиков первых веков н. э. Египет был символом материального мира, а «пребывание в Египте» означало ниспадение души с небес на землю и забвение ею своей бессмертной сущности (ср., например, гностическую сирийскую «Песнь о жемчужине»). Суфийский вариант притчи несколько иной: ради познания самого себя («все нужное нам скрыто близко от нас») мюридобращается к «внешнему» свидетельству шейха(«стража»), который вначале обращается с ним сурово («преграждает дорогу ему»), и лишь затем дает жизненно важное наставление. Самому шейху способность направлять мюридадана свыше – посредством виде?ний («снится мне часто»). Но притча имеет и другой смысл: душа должна пережить превратности земной жизни («в Египет иди»), поскольку провинилась в своем предбытии, в вышнем мире («наследство свое человек промотал»). Только очистившись через страдания, она возвращается «домой» – на небеса – и обретает блаженство («счастья источник, всех благ водоем»).
    Д. Щ.

Клад

 
Наследство свое человек промотал:
Приученный к роскоши – нищим он стал.
 
 
Пусть ты и по праву чужим завладел —
Не радуйся, твой не завиден удел!..
 
 
Он каялся много, и слезы он лил,
И Вышнего Бога вседневно молил:
 
 
«О Боже, богатство мне снова верни —
Хочу наслаждаться, как в прежние дни!»
 
 
Заснул он – и слышит: «Не медли, не жди,
Вставай, собирайся, в Египет иди —
 
 
И там обретешь ты желаемый клад,
Источник богатства, колодец услад!»
 
 
Услышав во сне про запрятанный клад,
Бедняга тотчас же покинул Багдад.
 
 
И вот уж в Египте, далекой стране,
Вкруг места, что названо было во сне,
 
 
Он бродит, истратив последний медяк.
Но полон Египет воров и бродяг,
 
 
И страж преграждает дорогу ему:
«Что бродишь в ночи? Захотелось в тюрьму?»
 
 
А тот ему: «Я не бродяга, не вор,
Меня вещий сон в этот город привел!» —
 
 
И все рассказал ему – так, мол, и так...
А страж: «Ну какой, погляжу, ты чудак!
 
 
Всему ль, что приснится, мы верить должны?
Вот я же не верю в подобные сны,
 
 
А снится мне часто – мол, топай в Багдад,
Отыщешь там в доме закопанный клад,
 
 
Мол, сразу за рынком, в проулке глухом,
Ты возле пекарни найдешь этот дом!..
 
 
И все ж, – заключил наставительно страж, —
В Багдад не иду я, не верю в мираж!..»
 
 
...Багдадец сдержал свою радость с трудом —
Ведь страж описал его собственный дом!..
 
 
«...Вот счастье, что землю я здесь не копал! —
Подумал бедняк. – Я в Египет попал
 
 
Затем, чтоб узнать: вожделенный мой клад —
Он дома!» – И тотчас пошел он назад.
 
 
Твердил он: «Я нищим себя почитал
И клад откопать на чужбине мечтал,
 
 
Но счастья источник, всех благ водоем
Был с первых же дней спрятан в доме моем!..»
 
 
...Особую тайну хранит мой рассказ:
Все нужное нам скрыто близко от нас,
 
 
Но, чтобы его опознать и найти,
Нам Голос велит до Египта дойти!..
 

Царь и рабыня

   Чтобы исцелить человеческую душу («рабыню») от пагубных духовных недугов («стенает она, в лихорадке горя»), Бог («царь») разрешает ей на время увлечься земными страстями, которые в притче изображены как любовь рабыни к молодому ювелиру (золотых дел мастер символизирует богатство, свадебный пир – телесные наслаждения). Пройдя определенную «тренировку» на вещественных объектах и созрев для восприятия духовных истин, душа, наконец, обращает свою любовь к Богу, а прежние желания теряют для нее свою привлекательность («погасла в ней страсть»). В «переориентации» любви с преходящих явлений на их духовную Первопричину и состоит «важная тайна» притчи.
    Д. Щ.

Царь и рабыня

 
Послушай-ка притчу, как некогда встарь
К рабыне душой воспылал некий царь.
 
 
И вот во дворце очутилась она,
Но вдруг оказалось: рабыня больна,
 
 
Стенает она, в лихорадке горя?...
Один за другим к ней идут лекаря,
 
 
Совсем забывая, что только Аллах
Дарует удачу в лечебных делах.
 
 
Они же надеялись на вещество,
И было напрасным всё их врачевство...
 
 
...Но вот некий дервиш явился к царю:
«Позволь, я рабыню твою осмотрю!»
 
 
И прежде, чем к делу сей врач приступил,
К Аллаху о помощи он возопил.
 
 
И зелье такое велел он сварить,
Что тайну души помогает открыть:
 
 
В уста человеку вольется оно —
И выскажет каждый, чем сердце полно.
 
 
Что ж с помощью зелья целитель узнал? —
Что дух нашей девы от горя стенал,
 
 
Что сердце рабыни давно покорил
Один самаркандец – младой ювелир.
 
 
Тут просит целитель: «Пусть юноша сей
В наш город прибудет как можно скорей!»
 
 
Вскричал государь: «Я рабыню люблю,
В любви к ней соперника не потерплю!»
 
 
А лекарь: «Доверься мне, действуй смелей,
И дело устроится к пользе твоей!..»
 
 
...Прибыв в Самарканд, государев посол
Того ювелира на рынке нашел:
 
 
Посулами почестей разных прельщен,
С послом к государю отправился он.
 
 
Узрела его наша дева – и вдруг
Стал таять, как лед, ее тяжкий недуг.
 
 
А царь посылал ювелиру дары,
Его, что ни день, приглашал на пиры,
 
 
Пока не устроили свадебный пир:
Невеста – рабыня, жених – ювелир!
 
 
Вот вместе живут они месяцев шесть,
И врач получает счастливую весть:
 
 
Болезнь у рабыни прошла без следа!..
И новое зелье сварил он тогда,
 
 
И юноше в пищу его подмешал:
Напиток сей воли и мощи лишал!..
 
 
Чуть муж над женой потерял свою власть,
Исчезла в ней нежность, погасла в ней страсть.
 
 
И этим был так ювелир огорчен,
Что вскорости умер, бедой удручен.
 
 
Но царь огорчен этим не был совсем,
И тут же рабыню забрал он в гарем!..
 
 
...Друг, пусть для тебя эта притча странна,
Но важную тайну содержит она.
 
 
Глядишь ты вокруг, но где правда, где ложь, —
Лишь в душу свою углубившись, поймешь!..
 

Зу-Н-Нун

   Притча иллюстрирует тезис о раздвоенности восприятия и связанной с этим нетвердости веры у тех, кто усвоил только внешние формы суфизма, но не его суть. Напряженно ожидая от шейха«особого урока», эти люди оказываются не в состоянии понять, что «урок» уже преподан, поскольку в любом событии они воспринимают лишь его «внешний сюжет».
    Д. Щ.

Зу-Н-Нун

 
Лишился рассудка учитель Зу-Н-Нун.
С тех пор промелькнуло уж несколько лун,
 
 
И суфии группой явились в обитель
Безумцев, где был заточен их учитель,
 
 
И так рассуждали: «Подобен пророкам
Наш шейх: он здоров, обезуметь не мог он!
 
 
Для виду безумствует мудрый пророк,
Желая дать людям особый урок!»
 
 
Зу-Н-Нун, их узрев, с ними стал препираться:
Мол, кто вы такие? Вам лучше убраться,
 
 
Не знаю, мол, вас и на вас не взгляну,
Уйдите, не то я в вас камень швырну!
 
 
«Учитель, ты в ярость впадаешь напрасно,
Что ты не безумен – мы знаем прекрасно,
 
 
Для виду юродствуешь ты, как пророк,
Чтоб нам преподать свой особый урок!»
 
 
Зу-Н-Нун зарычал и безумно взглянул,
И в суфиев камень с размаху швырнул!
 
 
И суфии еле успели пригнуться,
Потом распрямились – и прочь от безумца
 
 
Пустились, вопя: «Точно, спятил наш шейх!
Немедля бежим! Перебьет он нас всех!»
 
 
Зу-Н-Нун рассмеялся: «Что делать мне с вами?
Что я притворяюсь – сказали вы сами.
 
 
Но, если мое поведенье – вранье,
Что ж вас так пугает притворство мое?!..»
 

Халва

   Способность посредством земных слов и поступков воздействовать на высшие миры – привилегия особо одаренных шейхов-чудотворцев. Их щедрость по отношению к нуждающимся («тратил не глядя») – только отражение тех сверхъестественных дарований, с помощью которых они могут «задеть Небеса за живое» и даже для своих хулителей и обидчиков вымолить у Бога милосердие.
    Д. Щ.

Халва

 
Суфийский подвижник, хоть мало имел,
Но многим несчастным помочь он сумел,
 
 
Поскольку, той помощи ради,
Брал в долг он и тратил не глядя.
 
 
Так жил он, и многим за жизнь задолжал.
Теперь, умирая, он дома лежал,
 
 
А все, кому суфий был должен,
Сошлись и склонились над ложем.
 
 
И в уши тому, кто дышал уж едва,
Вопили они, предъявляя права
 
 
На книги его и на вещи,
И крик стоял в доме зловещий.
 
 
Вдруг – с улицы голос: «Шербет и халва!»
И суфий, услышав такие слова,
 
 
Сказал: «Пригласите торговца —
Товару здесь место найдется!
 
 
Скажите – мальчонку затем я зову,
Чтоб роздал он всем вам шербет и халву:
 
 
Дай Бог, чтоб вы горя не знали
И душу мою поминали!»
 
 
Когда же все гости поели халвы,
То мальчику суфий промолвил: «Увы!
 
 
Мне нечем платить тебе – каюсь,
Притом я и с жизнью прощаюсь!»
 
 
Услышав такое, заплакал юнец,
А все остальные вскричали: «Подлец
 
 
Бессовестный! Это уж слишком —
И нас обобрал, и мальчишку!»
 
 
Но к вечеру вестник меж ними возник:
«Эмир, наш правитель и твой ученик,
 
 
Приветствует шейха, и рад он
Осла, нагруженного златом,
 
 
С великим почтеньем тебе передать!»
Тут все закричали: «О шейх, благодать
 
 
Аллаха с тобою повсюду!
Свершил ты великое чудо!»
 
 
А тот: «Лишь в ответ на мольбу бедняка
Содеяла чудо Господня рука —
 
 
Лишь плачущий мальчик с халвою
Задел Небеса за живое!..»
 

VIII. Экзамены

   Жизненные переломы и испытания нередко становятся, с точки зрения Божественной педагогики, «экзаменами на зрелость». Здесь собраны образцы таких ситуаций.

Фасолина

   Искушения и страдания, переносимые мюридомв период ученичества, подобны «адским мукам» варимой в чугунке фасолины. Воздействие «огненной стихии» Духа, просвещающего и возгревающего внутренний мир суфия, вызывает мучения до тех пор, пока душа не достигнет должного взаимодействия с духовным началом («Страдай достойно и собой владей, // Пока не растворишься ты в воде»). Вся предшествующая жизнь человека, все, что удалось ему до этого узнать и пережить, – есть подготовка ко вступлению в суфийское братство («Росла ты вольно на холме высоком... Не для того ли, чтоб сюда попасть?..»).
    Д. Щ.
   ***
   Фасолина, в исходном виде твердая, как камень, символизирует эгоистичное состояние души ученика, вступающего на суфийский путь. Далее под воздействием двух стихий – «пламени» (внешние испытания, лишения, страдания) и «воды кипящей» (внутреннее восприятие Учения, которое в Священных Писаниях представлено в виде воды) – фасолина сначала смягчается, а затем и полностью растворяется в однородной субстанции. Это значит, что под воздействием «жара» испытаний душа ученика пропитывается «водой» Слова Божьего и сливается воедино с другими «фасолинами» – душами, помещенными в «чугунок» (суфийское братство). Заметим: ни «пламя» само по себе, ни «вода» не могут довести «фасолину» до требуемого состояния. Только совокупность всех элементов суфийского обучения преобразует душу ученика.
    М. Х.

Фасолина

 
Фасолина от адских мук страдала:
Взмывала ввысь и в бездну ниспадала,
 
 
Крича и от бессилия ярясь,
В воде кипящей мучась и варясь.
 
 
Она молила жалобно кухарку:
«Ужель тебе меня совсем не жалко?
 
 
Сдвинь чугунок иль пламя погаси,
Меня от мук безжалостных спаси!»
 
 
На этот вопль ответила кухарка:
«Терпенье! Еще долго будет жарко:
 
 
Страдай достойно и собой владей,
Пока не растворишься ты в воде.
 
 
Росла ты вольно на холме высоком,
Пила росу, и наливалась соком,
 
 
И светом солнца насыщалась всласть —
Не для того ли, чтоб сюда попасть?..»
 

Два невольника

   За первым смысловым слоем притчи (призывом судить о человеке не по внешности, а по свойствам души) скрыт второй – иносказание о «достоверном знании» ( илм алйакин) и «достоверном зрении (или восприятии)» ( айн алйакин). «Достоверное знание» приобретается с чужих слов. Его символизирует рассказ второго раба, давшего хозяину обманчивые представления о первом. В противоположность этому, «достоверное зрение» позволяет правильно судить о предмете. Оно достигается в результате разговора с первым рабом лицом к лицу, что позволяет хозяину уяснить истинный характер этого человека. «Достоверным знанием» обладают мусульмане, находящиеся на первом этапе религиозного познания (ступень шариата), т. е. выполняющие внешние предписания веры: они знают об Истине с чужих слов – от своих наставников. Суфийские подвижники, вступившие на стезю тариката(путь мистического опыта), непосредственно соприкасаются с Высшей Реальностью – и поэтому обладают «достоверным зрением».
    Д. Щ.
   ***
   В суфийской традиции учитель не только наставляет ученика, но и исцеляет его душу. А для этого за внешними словами, за строем и содержанием речи, за мимикой и жестикуляцией мудрец должен ясно видеть состояние души ученика, ее недуги и изъяны. В данной притче вопрошающий («хозяин») прибегает к выработанному за многие столетия суфийской практики приему – побудить испытуемых («рабов») самих рассказать правду о своем внутреннем состоянии. Настоящий наставник, которому небезразлична судьба наставляемого, в процессе обучения уделяет внимание не только уровню знаний, но и состоянию души своих подопечных. Духовное, и прежде всего нравственное, обучение в большинстве случаев начинается с постижения Священных Книг («...нас учит слово Божье, // Что истиной является, что – ложью»). Как известно, Священная Книга (будь то Библия, Коран, Веды, Авеста и др.) лежит в основе каждой культуры, являясь главным и незаменимым источником нравственного просвещения народа (очень жаль, что до сих пор изучение книг Священного Писания, хотя бы как литературных и этических первоисточников, не заняло на начальных этапах обучения, в т. ч. в школьной программе, подобающего места...).
   Другой важнейший принцип педагогики – осознание себя частью нравственно ориентированного социума. Человек не создан самодостаточным, и понять себя мы можем, лишь созерцая свое «отражение» в ближних, а также стараясь увидеть самих себя их глазами («...его свидетельства точны, // К тому же смотрит он со стороны»). Сообщество друзей – необходимое условие самосовершенствования каждой личности. Поэтому очень важно заботиться о той нравственной атмосфере, в которую погружены обучаемые. По мере своего нравственного и интеллектуального совершенствования человек начинает осознавать необъятную мощь заложенных в нем мыслительных способностей («А что до мысли – от ее игры // Порой зависят целые миры»). Интересно, какое именно действие мысли подразумевает здесь Руми? Идет ли речь о силе мысли как таковой, пределы которой до сих пор неведомы? Или же – о силе мысли, проявленной в действии, результаты которой (в особенности негативные) столь зримо воплотились в XX веке («А мысли – клад, но веку испокон // В соседстве с кладом прячется дракон»)?..
    М. Х.

Два невольника

 
Раз некий муж с невольничьих торгов
Привел домой двух молодых рабов.
 
 
Но в человеке ум важней, чем стать,
И он решил их мысли испытать.
 
 
Сладка ли речь, горька ли наша речь,
Она – лишь средство, чтобы мысль облечь.
 
 
А мысли – клад, но веку испокон
В соседстве с кладом прячется дракон.
 
 
Один невольник притчи изрекал,
В парчу и жемчуг мысли облекал,
 
 
И речь его подобилась волне,
Где чудный жемчуг спрятан в глубине...
 
 
...Способна проницательная речь
Нас обольстить, сбить с толку и завлечь,
 
 
И потому нас учит слово Божье,
Что истиной является, что – ложью.
 
 
Как часто наши мненья неверны!
Мы зрим нередко в небе две Луны,
 
 
Но если исцелится косоглазый,
Одна из этих Лун исчезнет сразу.
 
 
Нередко речь приправлена обманом:
Чтоб долго не блуждать в пути туманном,
 
 
Ты не слова, а смысл в расчет бери,
Раскрой глаза – не слушай, а смотри!..
 
 
...Хозяин видит: этот раб речист,
Сладкоголос и выговором чист.
 
 
Другой невольник слово произнес...
«Не подходи, – зажал хозяин нос, —
 
 
Я слушал бы, коль у тебя во рту бы
Не сгнили, не испортились все зубы:
 
 
Нет, замолчи! В лицо мне перестань
Дышать – и от меня подальше встань!»
 
 
За снедью первого раба послав,
Второму он сказал: «Неужто прав
 
 
Твой друг, сказавший мне, что ты порочен,
Что, мол, к работе склонен ты не очень,
 
 
И репутация твоя плоха?
Я думаю – он сам не без греха?»
 
 
И раб ответил: «Друг мой очень честен,
Характер мой ему вполне известен:
 
 
Боюсь, его свидетельства точны!
К тому же, смотрит он со стороны,
 
 
А всем известно: смертного судьба —
Всё в мире видеть, только не себя.
 
 
Вот почему гордыню я смиряю,
И показаньям друга доверяю.
 
 
Но я молюсь, чтоб мне при жизни Бог
Помог исправить каждый мой порок!»
 
 
Хозяин, этой речью озадачен,
Сказал: «Ну что ж, тогда мы обозначим
 
 
Иную тему: ты мне расскажи
О свойствах друга – лени или лжи,
 
 
Дабы потом, как жить мы вместе станем,
Я мог бы снисходить к его обманам».
 
 
Тот молвил: «Друга моего порок
В том, что солгать он никогда не мог.
 
 
Второй порок: добро – его отрада!
Но вовсе не посмертная награда
 
 
Его к творенью блага побуждает:
Само добро его и награждает.
 
 
Хотя и сказано в святом Коране,
Что к раю нас ведут благодеянья,
 
 
Но, может быть, мой друг отчасти прав:
Приятней Богу бескорыстный нрав.
 
 
Похоже на торговлю благочестье,
Когда оно живет с корыстью вместе.
 
 
И третий есть порок в твоем рабе:
К другим он мягок, но суров к себе!»
 
 
Сказал хозяин: «Ты начнешь едва лишь
Речь о грехах – и сразу друга хвалишь!
 
 
Замолкни: мы исследовать должны,
Насколько похвалы твои верны.
 
 
Теперь иди – пройтись тебе пора б!»
И тут же возвратился первый раб.
 
 
Ему хозяин горько улыбнулся:
«Ну, хорошо, ты вовремя вернулся:
 
 
Друг о тебе такое говорил,
Что при тебе бы вряд ли повторил!»
 
 
«Поведай, что же он сказал такое,
Чтоб мог я оправдаться пред тобою!»
 
 
«Во-первых, он сказал, что ты неверный,
И, во-вторых, что нет привычки скверной,
 
 
Которой бы ты не был заражен;
И, в-третьих, что чужих ты портишь жен!»
 
 
Раб зубы сжал, услышав это слово,
И стало все лицо его багрово,
 
 
И крикнул он: «Ах, так! Какой подлец!
Что ж, на земле он больше не жилец!
 
 
Я думал – он и вправду мне приятель,
А он – доносчик, жалкий пес, предатель!
 
 
Я знаю: с детских лет и до сих пор
Он – мерзопакостник, и лжец, и вор!»
 
 
Сказал хозяин: «Да, твой друг неправ!
Ведь я его и твой проверил нрав.
 
 
Ты, недостойный всех его похвал,
Сей речью сам себя обрисовал.
 
 
Хоть речь твоя чиста и хороша,
Но мерзостью разит твоя душа.
 
 
Так отойди! С сегодняшнего дня
Подальше стой и берегись меня!
 
 
А он, хоть нечисты его уста, —
Зато душа прекрасна и чиста!..»
 
 
...Пусть кубок и красив, но мы-то пьем
Не красоту его, а то, что в нем.
 
 
Исчезнет красота когда-нибудь,
Бессмертна только внутренняя суть.