Руми Джалаладдин. Дорога превращений. Суфийские притчи

«Пить вино в застолье вашем? Я бы лучше выпил яд!
 
 
Винопитье, как нечестье, запрещает нам Коран,
Я ж – блюститель благочестья, и с рожденья не был пьян!»
 
 
Шах, внимая речи гордой, рассердился на судью:
«Властелина слово твердо, растопчу я спесь твою!
 
 
Ведь пущу я в ход удары, и перечить мне не смей:
Коль боишься царской кары, пей, и пей, и снова пей!»
 
 
В тот же миг судья смирился: чтобы шаха не гневить,
Он приказу покорился, стал он пить и снова пить,
 
 
В нем вино огнем горело и текло по бороде...
Стал он громко петь, но вскоре встал и вышел по нужде.
 
 
Чуть из шахской он светлицы удалился в полутьму,
Как нарядная девица повстречалась вдруг ему:
 
 
И любви хмельная сила, страсти огненной игла
Вмиг его воспламенила, дух и плоть его прожгла.
 
 
Тут земных желаний зовы перестали в нем дремать,
И наложницу цареву стал он крепко обнимать,
 
 
И, хотя она кричала, отбивалась, как могла,
Но ее насквозь пронзала страсти огненной игла...
 
 
...Ведь к мужчине в неге страстной, словно тесто, дева льнет,
Он же стан ее прекрасный то растянет, то сомнет,
 
 
Будто пекаря изделье, покоряется она,
Чтоб достигли общей цели муж и гибкая жена.
 
 
Примешает пекарь влаги и на вкус добавит соль —
И сольются в высшем благе ритмы мыслей, чувств и воль...
 
 
...Хло?пок девы мигом вспыхнул, чуть судья огонь поднес,
Всякий звук для них затихнул, кроме вскриков, стонов, слез.
 
 
Если сердце веселится – разум не идет в расчет:
Голову отрубишь птице – птица крыльями забьет.
 
 
Им утеха и приволье: все приличия – в былом,
Позабыто вмиг застолье и вельможи за столом.
 
 
Не до шахского им сана: милуй, жалуй иль казни, —
Ни Хусейна, ни Хасана не заметили б они...
 
 
...Шах спросил, обеспокоясь: «Где ж законник, наш собрат?»,
И отправился на поиск – и узрел прямой разврат!
 
 
Тут судья, от страсти жаркой грозным криком отвлечен,
Вновь отправился за чаркой: я, мол, здесь и ни при чем!
 
 
Шах же, мрачен и разгневан, приказал судью сковать,
Чтоб не смел к гаремным девам в темном месте приставать.
 
 
Но судья, беду почуя, крикнул: «Кравчий, дай вина,
Напоить царя хочу я – пусть напьется допьяна!
 
 
В нем вино погасит ярость и с чела прогонит тьму,
Чтоб, как мне, заулыбалась радость светлая ему!»
 
 
Шах в ответ: «Ты словом метким погасил мой царский гнев.
Что ж, гордись подарком редким – этой лучшею из дев!»
 

Плод жизни

   Притча указывает на ту цель, ради которой бессмертная человеческая душа связана с телом и окружающим вещественным миром. Эта связь («прикрепленность» плода к ветви) существует ради духовного роста и созревания самой души; когда же цель достигнута – душа покидает телесный мир (плод срывается с дерева).
    Д. Щ.

Плод жизни

 
Наш мир подобен древу: он дает
Жизнь человека – свой конечный плод.
 
 
Неспелый плод живет, как ветки часть,
И не боится наземь он упасть.
 
 
А сочный плод, налившийся и спелый,
Качаясь, смотрит вниз оторопело:
 
 
То ль путник, проходя, его сорвет,
То ль с ветки сам сорвется он вот-вот.
 
 
И если человек вполне созрел,
То, значит, близок дней земных предел.
 

VII. Методы преподавания

   Самыми различными, порой совершенно неожиданными и парадоксальными, «приемами обучения» пользуется
   Творец, чтобы воздействовать на людей. Здесь приведены образцы таких методов.

Изгнание змеи

   Эмир, сидящий на коне и видящий «с высоты» происходящее, символизирует суфийского учителя – муршида, а спящий – ученика- мюрида, погруженного в духовный сон (приравниваемый мудрецами к смерти). Он слеп и глух по отношению к подстерегающим его опасностям, поэтому учитель вынужден порой прибегать к суровым средствам, дабы избавить своего подопечного от смертельного яда его собственной эгоистической природы ( нафса).
    Д. Щ.

Изгнание змеи

 
Раз в полдень под яблоней спящий лежал,
А мимо эмир на коне проезжал.
 
 
Вдруг видит: блеснула в лучах чешуя —
То спящему в рот заползала змея.
 
 
Мгновенье – и вот целиком заползла!
К бедняге эмир подлетел, как стрела,
 
 
И плеткою хвать изо всех его сил!
Ошпаренный болью, несчастный вскочил,
 
 
Пытался бежать, а мучитель – за ним,
И сыплет удары, один за одним:
 
 
«Плоды под ногами! Давай же, давай —
Гнилыми плодами живот набивай!»
 
 
Когда же наелся тот яблок гнилых,
То стая ударов и окриков злых
 
 
Опять налетела, к болоту гоня:
«Напьешься ты тухлой воды у меня!»
 
 
«Помилуй, за что?! – Бедолага вскричал. —
В проклятый же час я тебя повстречал!
 
 
Ведь даже поклонники ложных богов
Не мучают так своих кровных врагов!
 
 
Продай меня в рабство иль сразу убей,
Но не издевайся и больше не бей!»
 
 
А тот его – плетью три раза подряд:
«Пей тухлую воду, тебе говорят!»
 
 
Он пил из болота опять и опять,
И вот его стало безудержно рвать,
 
 
И вместе с плодами, что прежде жевал,
Бедняга змею наконец изблевал!
 
 
Тут понял он всё, как змею увидал,
И ноги эмиру лобзал, и рыдал:
 
 
«Твои да продлятся пресветлые дни!
За грубое слово меня не вини:
 
 
Ведь ты для меня – как посланник Творца,
И стал ты мне ближе родного отца.
 
 
Свист плети твоей и доныне в ушах...
Прости, что ревел я, как глупый ишак:
 
 
Хозяин ему наминает бока,
Чтоб с тропки опасной вернуть ишака...
 
 
Но что же ты мне не сказал про змею?
Тогда бы я понял заботу твою,
 
 
Приказам твоим не противился б я,
Но сразу познал бы всю пользу битья!»
 
 
«Когда б рассказал я тебе про змею,
То так ужаснул бы я душу твою,
 
 
Что ты потерял бы сознанье, а яд
Не дал бы ему возвратиться назад!..»
 
 
...Ты притчу услышал? Так помни же впредь:
От смерти спасает нас мудрого плеть,
 
 
Меж тем как дурак добротою своей
Нас ввергнет в пучину несчетных скорбей!
 

Названия винограда

   Здесь в образе людей четырех национальностей представлены приверженцы различных религий (возможно, четырех наиболее распространенных в пространстве мусульманского Средневековья – Ислама, Христианства, Иудейства и Зороастризма), которые расходятся в терминологии, догматике и ритуале, постоянно вступая на этой почве в конфликты. Между тем их последователей объединяет общая цель – желание «вкусить виноград», что в суфийской символике означает опытное Богопознание, прямой экстатический контакт со Всевышним (ср. в Библии: «Вкуси?те, и увидите, как благ Господь!..» – Пс. 33, 9). Только тот, «кто мыслью прозорлив и делом скор», т. е. мудрец, понимающий различие путей и единство целей разных религий, может принести «неучам» примирение, чтобы между ними «вмиг закончилась война».
    Д. Щ.
   ***
   Заметим, что вначале четверо людей «друзьями оставались», т. е. были взаимно расположены и единомысленны. Далее мы, однако, наблюдаем парадоксальную ситуацию: «прибавление благ» (врученная монетка) вызывает не общую благодарность и радость, но... раздор! Этот раздор возбуждается эгоистическим намерением каждого исполнить именно свое желание – не считаясь с желаниями других. Будь состояние путников более альтруистичным, они бы с самого начала старались угодить друг другу, и раздора бы не возникло. Ссора на пути, таким образом, – прямое следствие их внутреннего состояния. В приведенных строфах мы можем найти ответ на настойчивое вопрошание многих: «Почему так трудно живется людям, отчего так скупо отпускаются свыше те блага, которые Создатель мог бы посылать в преизбытке?» Ответ таков: люди еще отнюдь не готовы использовать ниспосылаемые им дары для умножения добра. Возможно, здесь же находится и объяснение тому, что после грехопадения первая человеческая чета была изгнана из рая (мира полного изобилия) в мир, где хлеб добывается «в поте лица», а путь усеян «терниями и волчцами».
    М. Х.

Названия винограда

 
Слова различны – суть у них одна,
Но словом вызывается война.
 
 
Разноязыкая способна речь
И меж друзьями ненависть разжечь.
 
 
Грек и иранец, тюрок и араб
Друзьями оставались бы, когда б
 
 
Прохожий им монетку не вручил,
И этим их сердец не разлучил.
 
 
«Ну что ж, друзья, – иранец всем сказал, —
Хочу ангур! Пойдемте на базар!»
 
 
Араб в ответ: «Ангура – не терплю!
Давайте, я на всех айнаб куплю!»
 
 
А тюрок: «Что? Какой айнаб? Зачем?
Уж лучше я тогда узум поем!»
 
 
А грек: «Ну вы, собранье простофиль!
Кончайте свару – поедим стафиль!»
 
 
Вот так друзья, не вникнув, что и как,
Доходят до раздоров и до драк.
 
 
Из них был каждый разуменьем слаб:
Слова «ангур», «узум», «стафиль», «айнаб» —
 
 
Суть просто винограда имена,
Но меж друзьями вспыхнула война!
 
 
Ведь неуч не желает понимать —
Ему бы кости ближнему ломать...
 
 
О, если б тот вмешался в злобный спор,
Кто мыслью прозорлив и делом скор! —
 
 
Он бы сказал: «Монету дайте мне,
Поверьте моей честной седине:
 
 
Я вам с базара принесу сейчас
То, что желанно каждому из вас,
 
 
Всем четверым доставлю то одно,
Что примирить друг с другом вас должно!»
 
 
Тогда бы вмиг закончилась война:
Слова различны – суть у них одна,
 
 
Но может только истинный мудрец
Нелепым спорам положить конец!
 

Осел и репейник

   Здесь содержится намек на умение шейхарезким, неожиданным и порой жестким вмешательством в жизнь мюридаосвободить последнего от тяжелых внутренних состояний и душевных страданий. Подобная практика («упреки-укоризны») применялась и в других системах духовного обучения, в том числе в дзэн-буддизме. В притче можно усмотреть также и намек на благодарность, воздаваемую суфием своему учителю: ведь посредством наказания Сам Бог исцеляет и совершенствует человеческую душу (ср. слова апостола Павла: «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности» – Евр. 12, 11).
    Д. Щ.
   ***
   Смысл наказания («удара ногой») в суфийской педагогике состоит в том, что оно освобождает от бо?льших страданий, исцеляет пороки. Во время наказания ученик избавляется от «шипа» – будь то внутренний изъян, склонность к злу или страдание невежественной души. Полная противоположность суфийскому подходу – взгляд на наказание как на способ избавить общество от нежелательных проявлений человеческой самости, притом без оглядки на человека как такового.
    М. Х.

Осел и репейник

 
Один осел почувствовал укол,
В репье гуляя. Стал он буен, зол,
 
 
Но, сколько ни лягался, ни брыкался, —
А шип все глубже в зад ему втыкался.
 
 
Всем надоев, ревел он час-другой.
Вдруг кто-то дал ему под зад ногой,
 
 
И этим, как целитель наилучший,
От кожи отодрал репей колючий...
 
 
...Так иногда упреки-укоризны
Способны возвратить нам радость жизни!
 

Мышь и верблюд

   Притча является иносказанием о взаимоотношениях между мудрецами-суфиями и светскими правителями. Переносящий тяготы странствий по пустыне и довольствующийся малым верблюд – символ мудреца, а ничтожная, но раздувающаяся от спеси мышь, – надменного властелина. Мышь, захватившая часть уздечки, считает, что теперь она возымела над верблюдом власть, может им распоряжаться... Однако при первых же затруднениях в управлении государством («но тут перед ними возникла вода») именно мудрецы своими советами спасают правителей («залезай и на горб мой садись»), являя этим истинную высоту своего духовного положения. Другой аспект притчи – вразумление, даваемое наставником возгордившемуся ученику.
    Д. Щ.
   ***
   Духовные различия между людьми, не видимые глазом, несравненно более выражены, нежели физические. Так, размерами тела один человек не может в сотни, тысячи раз превосходить другого, а на уровне духовном это вполне возможно. Кроме того, как учит данная притча, внутренний облик одного человека («верблюд») может разительно отличаться от другого («мышь»), в то время как внешне все люди, в основных чертах, похожи. Не случайно как в Библии, так и в Коране некоторые персонажи сравниваются с животными (львами, змеями, агнцами и т. п.). В Священных Писаниях духовное величие посланников Божьих порой изображается очень образно и наглядно (ср. слова Моисея в Торе: «...Разве я носил во чреве весь народ сей, и разве я родил его, что Ты говоришь мне: неси его на руках твоих, как нянька носит ребенка» – Числ. 11, 12). «Гиганты духа» и «карлики духа», конечно же, живут по разным законам («Здесь мало воды, чтоб тебя окропить, // Но хватит ее, чтоб меня утопить!»): их дарования, цели, возможности несопоставимы, как у героев данной притчи.
    М. Х.

Мышь и верблюд

 
Сумела раз мышь откусить и украсть
Верблюжьей уздечки короткую часть.
 
 
Верблюд вслед за мышкой отправился в путь,
Чтоб этот кусочек уздечки вернуть.
 
 
«Верблюда я саном и разумом выше! —
Пришло тут на ум возгордившейся мыши.—
 
 
Он мне покорился теперь навсегда!»
Но тут перед ними возникла вода.
 
 
«Чтоб цели достигнуть, не ждут, а идут», —
Сказал поспешавший за мышкой верблюд.
 
 
А мышь: «Уж идти, так идти, я не спорю,
Но как же пройти по безбрежному морю?»
 
 
Верблюд отвечает: «Вода не страшна,
Всего по колено ее глубина!»
 
 
А мышь: «У тебя не колено – утес,
Мое же колено – совсем с гулькин нос.
 
 
Здесь мало воды, чтоб тебя окропить,
Но хватит ее, чтоб меня утопить!»
 
 
А тот: «Почему же тогда твоя милость
Недавно еще надо мной возносилась?
 
 
Иль думаешь, это и вправду красиво —
В общенье со старшим держаться спесиво?»
 
 
Покаялась мышка: «Ты спесь мне прости!
Лишь ты в состоянии перенести
 
 
Меня через это ужасное море,
Чтоб в нем не хлебнуть мне смертельного горя!»
 
 
А тот: «Залезай и на горб мой садись,
Да впредь никогда ни пред кем не гордись!
 
 
Пойми – я ведь мог бы носить на горбе
И сотни малюток, подобных тебе!»
 

Суфии и порожняя сума

   На первый взгляд, притча содержит насмешку над лжесуфиями, поклоняющимися одной лишь видимости, внешней форме явлений. В таком случае под «порожней сумой» можно разуметь шарлатана, выдающего себя за духовного наставника. Но парадоксальность притчи – в том, что ее можно истолковать и прямо противоположным образом. Ведь она учит, что всякая внешняя форма и видимое действие для познавших Истину – только предлог для обращения к невидимой сути мира, намек на Высшую Реальность, недоступную для профана. Последний («прохожий») критикует суфиев за их действия, подобно тому, как и последователей самого Руми мусульманские ортодоксы порицали за практику экстатических танцев – суфийских «радений», которую считали «бессмысленной» или даже «безнравственной». «Порожняя сума» служит символом отказа от земных благ, того бескорыстного отношения к жизни, которым отмечены истинные суфии. Кроме того, восхваление «пустоты» этой сумы намекает на поклонение невидимому, невещественному Началу бытия – «Другу».
    Д. Щ.

Суфии и порожняя сума

 
Собрание суфиев, в здравом уме,
Хвалу воздавало порожней суме.
 
 
Один из аскетов восславил суму,
А прочие все подпевали ему:
 
 
«Пустая сума, о предел наших грез,
Ты нас довела до экстаза, до слез!
 
 
Ты вождь наш в пути, ты предстала нам ныне
Спасеньем от жадности и от гордыни!
 
 
От страсти земной ты людей исцеляешь,
Аскетов желания ты утоляешь!»
 
 
Прохожий, услышав такие слова,
Спросил: «Да в порядке ль у вас голова?
 
 
А если вы здравы, никак не пойму,
Зачем восхвалять вам пустую суму?!»
 
 
В ответ с сожалением суфий сказал:
«Ты видишь лишь то, что доступно глазам.
 
 
Убогому духом дано ощутить
Лишь то, что возможно рукою схватить.
 
 
О ты, без причины впадающий в раж!
Своею дорогой иди: ты не наш.
 
 
От Друга любимого друг отделен,
Но видит его, если вправду влюблен!»
 

Молитва за злых

   Здесь описан известный в суфизме метод доказательства от противного, или обучения на отрицательных примерах. Кроме того, притча говорит о необходимости молиться за нечестивых, чтобы те покаялись и были прощены. Пример такой молитвы дал праотец Авраам (в Исламе – Ибрахим), молясь за грешных жителей Содома (Быт. 18, 23–32). В Коране об Ибрахиме и содомлянах («народе Лута», т. е. библейского Лота – племянника Авраама, жившего в Содоме) сказано так: «...Он вступил с Нами в спор о народе Лута, ибо Ибрахим – кроткий, отзывчивый, сожалеющий...» (Коран 11, 74–75). У Саади есть рассказ о дервише, который молился так: «Господи, будь милостив к дурным, а к добрым Ты милостив уже тем, что сотворил их добрыми!» (Гулистан, глава «О правилах общения», пер. Рустама Алиева).
    Д. Щ.
   ***
   Притча указывает на то, что даже из зла можно извлекать добро: в данном случае – учиться на примерах злодеев тому, как не надо поступать... Смысл этой притчи приложи?м и к одной из злободневных проблем современной педагогики. В настоящее время появилось много элитарных учебных заведений, в которых ученики составляют в том или ином смысле «рафинированное» сообщество. В результате воспитанники таких заведений лишаются возможности учиться на отрицательных примерах и оказываются в дальнейшем менее приспособленными к реальной жизни, чем их сверстники, не пережившие в годы учебы элитного «отделения пшеницы от плевел».
    М. Х.

Молитва за злых

 
В мечети уважаемый мулла
За тех молился, чьи черны дела:
 
 
«Молюсь о том, чтоб милосердный Бог
К мошеннику и вору не был строг,
 
 
К тому, кто любит зло, нечист и лжив,
К тому, кто оскверняет жен чужих!»
 
 
Сказали посетители мечети:
«Как странно слышать нам молитвы эти!
 
 
Обычно лишь за тех Аллаха просят,
Кто свет и благо ближнему приносит!»
 
 
Мулла в ответ: «Мне вам сказать пора —
Я в юности не шел путем добра,
 
 
И образцами россказней пустых
Казались мне деяния святых.
 
 
Но видя, сколько бед творимо злыми,
Расстался я с проступками былыми:
 
 
Лишь мерзость совершаемого зла
Мне возвратиться к благу помогла.
 
 
И я за тех молюсь, чьей злобы сила
Во мне огонь греховный погасила.
 
 
Коль слово друга мимо пролетит —
Пример врага к добру нас обратит!»
 

Кусочек сала

   Уста – символ речи. В лице героя притчи выведен человек, у которого слова веры – лишь на устах («мазал губы»), но не в сердце, не «внутри» («меж тем живот его страдал немало»). Чтобы встать на путь истины, ему надлежит раскаяться в своем лицемерии – тогда он получит прощение свыше, и внешнее в нем придет в согласие с внутренним: «И, вместе с насыщеньем живота, // К нему вернулась правда на уста».
    Д. Щ.

Кусочек сала

 
Один бедняк довольствовался малым,
Но постоянно мазал губы салом,
 
 
И, вытирая их, везде твердил:
«Ах, видно, сам себе я навредил!
 
 
А мне бы, между прочим, не мешало
Быть сдержанней и есть поменьше сала!»
 
 
Так вновь и вновь брала его рука
Одну и ту же корку курдюка
 
 
И ею рот обильно натирала.
Меж тем живот его страдал немало,
 
 
Шепча: «Когда б хозяин мой молчал,
Его б сосед богатый привечал
 
 
И приглашал бы может быть на ужин, —
Он, иль другой, с кем мой хозяин дружен.
 
 
Неужто похвальбою животы
Питаются, когда они пусты?!
 
 
Зачем здоровым слыть, когда ты болен?»
Итак, живот был крайне недоволен...
 
 
А тут и кот голодный втихомолку
Прокрался в дом – и утащил ту корку,
 
 
Которой бедолага губы мазал.
И тут пустился сын его чумазый
 
 
Вслед за котом: «Отдай, проклятый кот!
Отец мой этим салом мажет рот!»
 
 
Итак, обман при всех разоблачился,
Чему герой наш крайне огорчился,
 
 
Но с той поры уже не делал вид,
Как будто он всегда чрезмерно сыт.
 
 
И, хоть над ним соседи и смеялись,
Но только Бога и они боялись,
 
 
И, боле склонные к добру, чем к злу,
Соседа стали приглашать к столу.
 
 
И, вместе с насыщеньем живота,
К нему вернулась правда на уста...
 
 
...И ты отбрось обман, отвергни ложь —
И тем свои мученья уничтожь!
 

Изумление

   Притча противопоставляет парадоксальность мистического познания – рациональному опыту: суфийский наставник («цирюльник») обладает способностью внезапно явить своему ученику единство бытия, как бы устраняя разделение реальности на «белое и черное», «добро и зло» («отрезать бороду»). В то же время, удаление бороды намекает на избавление от прежнего, «ветхого», образа жизни, на внутреннее обновление адепта.
    Д. Щ.

Изумление

 
Цирюльника клиент полуседой
Просил: «Займись моею бородой,
 
 
Чтоб из нее исчезла седина,
И чтобы стала вновь она черна:
 
 
Ведь я жену сосватал молодую,
И завтра свадьба – речь к тому веду я!»
 
 
И тут цирюльник, крайне удивясь,
С реальностью на миг утратил связь —
 
 
И, ножницы направив, прямиком
Всю бороду отрезал целиком
 
 
И в руки посетителю вложил:
«Ты цель свою так странно изложил,
 
 
Что сам теперь мозгами шевели —
На белое и черное дели!..»
 

Пощечина

   Как и в предыдущей притче, внезапность мистического постижения ввергает ученика в изумление, прерывает прежний ход его мыслей, основанный на логических умозаключениях («я вовсе с толку сбит»). Для достижения подобного эффекта шейх(«встречный человек») порой прибегает к особым способам обращения с посвящаемым, которые сходны по методике с практикой дзэн-буддизма.
    Д. Щ.

Пощечина

 
...А вот рассказ, как встречный человек
Однажды Зайда в изумленье вверг:
 
 
Он Зайду по щеке с размаху дал,
А тот, готовясь отразить удар,
 
 
Вдруг слышит: «Друг! От щек, или от рук
Пощечины берут свой звонкий звук?»
 
 
Ответил Зайд: «Я вовсе с толку сбит,
Свело дыханье, и в глазах рябит,
 
 
И менее всего я озабочен
Твоими мыслями насчет пощечин!»
 

Побои

   В образе хозяина представлен шейх(который является «хозяином положения», поскольку владеет тайнами обучения суфийской науке). Под видом сироты выведен мюрид, целиком зависящий от учителя, согласно изречению: « Мюридв руках своего шейхада уподобится трупу в руках обмывальщика трупов» (т. е. во-первых, да будет целиком покорен, а во-вторых, пусть постоянно осознает, что его учитель – человек духовно живой, сам же он еще «мертв» для Истины). Шейхнередко вынужден прибегать к суровым воспитательным мерам, чтобы исправить те черты характера мюрида, которые несовместимы с дальнейшим духовным ростом: «...Не ставь мне в вину // Побои мои: я секу сатану». Учитель заботится об исцелении души своего подопечного так же, как мать заботилась бы о его телесном здоровье: «Я с ним поступаю не хуже, чем мать».
    Д. Щ.

Побои

 
Хозяин сек розгой слугу-сироту.
Прохожий, расправу увидевший ту,
 
 
Воскликнул: «Ужель не боишься ты Бога,
С мальчишкой-слугой обращаясь так строго?»
 
 
Ответил хозяин: «Не ставь мне в вину
Побои мои: я секу сатану,
 
 
Который упорно засел в этом малом
И жалит меня непокорности жалом.
 
 
И должен бы мальчик уже понимать:
Я с ним поступаю не хуже, чем мать,
 
 
Чьи розги целительны, а не жестоки,
Поскольку не сына секут, а пороки!»
 

Дикобраз

   Угроза жизни («удар») вызывает у дикобраза рост защитного жирового слоя («Чем больше этот зверь бывает бит, // Тем он приобретает лучший вид»). Символически это соответствует умножению веры и смирения у верующих в периоды гонений и страданий. Яркий пример тому – пророки Божьи, о преследовании которых повествуют Библия и Коран. В этой короткой притче Руми как бы суммирует свои взгляды на роль «внешнего» зла в совершенствовании человеческой души.
    Д. Щ.

Дикобраз

 
От пилигримов слышал я не раз
О звере по прозванью дикобраз:
 
 
Чем больше этот зверь бывает бит,
Тем он приобретает лучший вид,
 
 
Тем здоровее он. Итак, удар —
Для дикобраза наилучший дар!
 
 
А наши души – каковы они?
Не дикобразу ль странному сродни?
 
 
Лишь обретая пользу от битья,