Страница:
В наших краях женщины не уступали мужчинам в искусстве верховой езды, в игрищах участвовали наряду с мужчинами; наши бабушки и матери верхом поднимавшиеся на яйлаги или спускавшиеся в низины, пожалуй, были последними хранителями этих традиций.
Огузские герои проводили всю жизнь в седле, в боях, может, оттого их жизнь была так коротка. Вспомним продолжительность жизни полководцев, правителей, прославившихся на весь мир: тридцать, сорок... Мало кто из них прожил больше!..
Есть примеры любви к коню, которые стали легендой,
Одна из легенд. В одной из сельских деревень умирает богатый, знатный мужчина. Он завещает сыну, чтобы его похоронили на холме возле дома.
Сын зовет моллу, сообщает о завещании отца, но из-за своей неприязни к молле, добавляет: "Отец завещал, чтобы до могилы ты его нес на своих плечах".
Служитель аллаха проглатывает горькую пилюлю: завещание должно быть выполнено. Он взваливает покойника себе на плечи и с большим трудом, обливаясь потом, взбирается на холм. И все время думает, как отомстить за это унижение.
Тело опускают в могилу. Молла, по обычаю спускается в могилу, дабы устроить покойника "поудобнее", но неожиданно прикладывает ухо к устам покойника и громко восклицает: "Да, да я слушаю!".
Сын спрашивает: "Что ты услышал, молла?"
"Отец твой говорит, что из сотни ваших овец - половина - моя!".
Погодя вновь "отзывается" молла: "Да, да, я слышу!". И на вопрос сына отвечает: "Отец твой говорит, из двадцати ковров, что у вас дома, половина моя".
Сын не перечит: "Паду к ногам его, пусть не тревожится, все отдам".
Молла не унимается: "Да, да, я слышу, слышу! Хорошо, хорошо! Скажу и про лошадь".
Тут уж сын не выдерживает, срывается на крик: "Молла ами! Покойный отец мой, кажется, заговаривается, скорее насыпь ему в рот земли!".
Из былого. В Геранбое был богатый, родовитый мужчина по имени Гаджи Гасан. После революции у него отобрали все до нитки. Оставили только коня. А конь этот был незаурядный, с полуслова понимал хозяина. Однажды пришли и за конем... Гаджи Гасану тяжко отдать коня, с которым знавал хорошие и лихие дни, не может он собственноручно отдать поводья "представителям власти"... Стоя на веранде, опершись о перила, он говорит: "Ладно... забирайте". Пришедшие никак не могут поймать коня: они гоняются за ним, теснят к ограде, загоняют в конюшню, но не могут подступиться. Конь отбивается, взрывает копытами землю и налившимися кровью глазами как бы вопрошает: "Как же так? Хозяин сидит в стороне, а они надо мной издеваются!". Экспроприаторы поняли, что коня им не обуздать и сразили его выстрелом в лоб. В тот же миг, когда конь рухнул на землю, хозяин замертво упал на веранде. У него разорвалось сердце.
Сладость и горечь воспоминаний. Отец в очень редких случаях гневался на нас. И совсем не помню, чтобы он поднимал руку на мать или на детей. Самый большой наш проступок вызывал у него хмурое молчание. Однажды он очень сильно на меня разгневался, да так, что лучше уж побил бы.
Мы собрались перебраться на яйлаг.
Дорога, нырнув в речку, дальше наискосок через лес шла в гору. За речкой мы отпустили поводья лошадей. Наш гнедой в предвкушении приволья разгорячился. Вскачь я унесся на нем вперед. Оказывается, отец все это видел. "Что это за невоспитанность, - выговаривал он мне, - люди постарше тебя оказались в пыли, которую ты поднял! Зачем надо было их обгонять? Не мог коня сдержать?"
Я понял, что есть свои законы у дороги, и свои законы - у езды верхом...
С тех пор, и пешком и верхом, я не пытаюсь обскакать старших...
Отступление: Есть в нашем селе заядлый лошадник. На всю округу известна страсть Гаджибабы. Вообще-то говоря, в наших краях все любители коней. Но никто не чета Гаджибабе. В поисках породистого коня он может отправиться хоть на край света. И сейчас, когда дороги заполнили машины, автобусы, он ездит только на коне. И все высматривает хорошего коня. А его разговоры о конях - целый дастан. По его словам, однажды по дороге в Ленкорань и обратно он поменял восемь коней.
А как он в конях разбирается - об этом и говорить не приходится. "Стоит мне только посмотреть коня, - говорит он, - и я вижу его насквозь, даже его родословную. Когда садишься на настоящего коня - душа - поет!".
Четыре-пять лет тому назад он назвал мне цифру, которая показалась мне фантастической. Оказывается, к тому времени в его списке было тысяча сто шестьдесят коней... Сейчас, наверно, список этот перевалил за полторы тысячи. Но самое удивительное, что он помнит всех коней: "Если конь хоть один день был в моих руках, я узнаю его и через пять лет!".
... Все эти разговоры вызваны карабахскими конями. Красота их тронула сердца многих людей. И великий Пушкин описывал сражающихся верхом на карабахских конях....
Я направляюсь на знаменитый Агдамский конезавод и всю дорогу вспоминаю сказки и легенды, связанные с карабахскими конями.
Одним из любимых коней Наполеона был карабахской породы. Чрезвычайно любопытна история о том, как этот конь и обслуживавший его Ширзад попали в Египет, а отуда во Францию: впоследствии Ширзад был одним из любимых адъютантов Наполеона и до конца жизни находился при нем... Музыковед Фирудин Шушинский показывал мне фотографии потомков Ширзада, живущих в Шуше.
Не менее удивительна и другая история: судьба коня по кличке Заман в Англии. Конь этот был подарен английской королеве, но так никого к себе не подпустил и умер от тоски по родной земле.
Ранней весной зеленеют все низины Карабаха, подворье спортивной базы конезавода абсолютно ровная, без единой кочки, аккуратно подстриженная трава - любо-дорого глядеть. Нас встречает группа молодых жокеев.
Что ни говорите, но слова "конь - собрат игита" прошли тысячелетние испытания и подтверждены историческим опытом.
Мне кажется, одна из глав нашей истории должна быть посвящена коню.
Толику славы, которую снискали наши предки, надлежит отвести коню.
У меня всегда чувство острого сожаления вызывал эпизод в дастане о Кероглы, когда герой, не выдержав сорока дней, в канун последнего, открывает проем на кровле конюшни. В детстве я был убежден, не случись так, не попади в конюшню свет, не растаяли бы крылья Гырата и был бы он крылатым...
Здесь, в Агдаме, я смотрю на чистокровных коней, на их горящие глаза и убеждаюсь, что они в самом деле крылатые.
Мы останавливаемся перед одним из этих прекрасных животных. Своими копытами, головой, зубами он, кажется, готов сокрушить ограждение. Грудью он толкает железную дверь, зубами пытается раскрыть засов.
Служащие конезавода открывают засов, боясь, что конь покалечит себя. Он делает несколько шагов и останавливается, я глажу его лоб, гриву. Конь окончательно успокаивается и позволяет вновь поставить себя в стойло. Чудо как красив чистокровный карабахский конь! Я смотрю на коней и вспоминаю еще одну историю, связанную с этой землей...
... Путешественник, направляющийся в Шушу, около Агдама увидел большой табун, кружащийся вокруг одного надгробия.
Путешественник просит остановить фаэтон. Некоторое время он наблюдает за происходящим, а потом просит объяснить ему причину странной "карусели".
Табунщик объясняет:
- Это завещание похороненного здесь человека. Он был одним из знатных карабахских беков. Умирая, он завещал, чтобы каждый раз ранней весной табун гнали вокруг его могилы. Чтобы он мог слышать топот конских ног!..
Сейчас начался новый период в жизни карабахских коней. Восстановлена Панах-кала - крепость Панаха на Шахбулаге. Там создается центр конного туризма, и в скором времени от древней крепости протянутся к горам тропы для конных походов: горы Карабаха вновь услышат знакомое ржание родных коней, которое они ожидали столько лет.
Музей хлеба. Одна из моих работ, посвященных Карабаху, называется "Вода Шахбулага, хлеб Карабаха".
Связь воды Шахбулага и хлеба Карабаха совершенно не случайна. Связь эту я вновь почувствовал в Агдамском музее хлеба. Среди предметов, которые экспонируются в музее, есть обнаруженные в Шахбулаге огромные глиняные кувшины, вмещающие полтонны, а может, тонну зерна.
Как же возник этот не знающий аналога музей, как возникла сама идея его создания?
... В Агдаме была старая мельница "Од-дейирманы" (работающая на огне). Она давно не работала, почти развалилась, на ее развалинах выросло инжировое дерево. Но население относилось к разрушенной мельнице как к святому месту. Дело в том, что в голодные годы войны именно эта мельница помогла всем выжить. (Чувство благодарности к очагу, к камню, к земле!.. Как высока нравственность, которую сохранил народ!).
Мельница эта сейчас вся, целиком, превратилась в один из экспонатов.
В этом музее хранятся образцы пшеницы со всех стран, со всех материков. Сорта зерен, образцы снопов пшеницы из Англии, Швейцарии, Испании, Франции, скандинавских стран и многих других мест земного шара. Однако, один из самых поразительных экспонатов музея найден здесь, в Агдаме: окаменевшие зерна пшеницы... Им самое малое семь тысяч лет! Дстаточно этих окаменевших зерен, чтобы показать, сколь древен возраст земледельческой культуры в Карабахе в Кура-Аракском междуречье.
Возраст найденной здесь ступы с тремя выемками приблизительно таков же, как возраст окаменевшего зерна.
В музее хранится также глиняный садж для выпечки хлеба, который относят к III тысячелетию до нашей эры. Он найден в Нахичевани.
В музее демонстрируются три вида тендира (земляная печь для выпечки хлеба) и пять типов мельниц. Дойме-тендир - III-II тысячелетия до нашей эры; бадлы-тендир - V век до нашей эры и, наконец, тендир из кирпича, относящийся к III -VIII веку. Наряду с этим здесь можно увидеть разные мельницы: ручную (III-II века до нашей эры), водяную (VII век нашей эры), ветряную (в Азербайджане начала распространяться, начиная с XVII века), упряжную (средние века) и, наконец, вышеупомянутую мельницу с топкой, работавшую на силе пара.
Демонстрирующиеся в музее разнообразные виды наших злаков и других реалий земледельческой культуры охватывают всю территорию республики.
Например, три тысячи лет специальному приспособлению - кюльчабасан для нанесения узоров на хлеб; найдено оно на территории Казахского района. О чем говорит этот незамысловатый предмет - кюльчабасан? Он заставляет меня глубже почувствовать народную творческую жилку, которая во всем стремится найти прекрасное, - все сферы народного быта были пронизаны эстетическим отношением к миру. Хлеб из тендира, который живет не более одного дня, воспринимался не как нечто рядовое, обыкновенное, это была святыня, объект любования, он украшался, эстетизировался; так прививалось уважение к хлебу. Все сферы жизни, включая быт, освящались красотой - эти принципы народ хранит и оберегает.
Этот музей помогает сохранить десятки, сотни слов, которые составляют целый пласт нашей культуры, но сейчас, к сожалению, забываются, исчезают из жизни: сарыбугда (желтая пшеница), каракылчык (черноостая), киркире (ручная мельница), гирвенке (фунт), чанаг (корыто), гед, кейуз, ярымкейуз, чувал, елек (сито), халбир (решето), шадара, кога, дишек чекичи, шана (борона), йаба (вилы), чомаг сюнбюль, гырмызы сюнбюль (золотой колос), гырдиш бугда, аллаф (хлеботорговец), вель (молотильная доска) бойундуруг (хомут), хашам, хырман (гумно), совруг, дерз (сноп), сафа, голчаг, саджайаг (тренога для саджа; в музее экспонируется саджайаг X века). В музее экспонируется глиняный шампур VII века. Он найден при раскопках кургана Гурд вблизи агдамского села Карадаглы.
Работник музея Камран-киши сам напоминает экспонат старины. Порой он вступает в нашу беседу, и мы ощущаем дыхание давно забытого мира.
Особо хочу поговорить о трех ценных экспонатах музея хлеба.
Прежде всего, это хлеб, побывавший в космосе, оказавшийся в самых высях неба. Директор Дома космонавтов в Звездном городке Н. И. Ефимченко, услышав об открытии в Агдаме такого музея, послал письмо и этот хлеб. Прекрасный подарок!
Ценность этого куска хлеба еще и в том, что он возвращает наши мысли к земле. Как бы ни возвысился человек, чего бы не достиг, без хлеба ему не жить. Слава человеку, вырвавшемуся из земного притяжения и воспарившему до небес! Куда хуже, если так "воспарит" цена хлеба... Хлеб помогает человеку устоять на земле! Земля же у нас под ногами! Часто мы даже не обращаем на нее внимания. Я думаю о тех, кто превратил нашу землю в болото мазута, обрек почву на эрозию, отравил невиданными раньше ядохимикатами, разрушил варварской эксплуатацией, наконец, тех, кто не знает цену земле, в которой покоятся наши предки, кто превратил землю в предмет купли и продажи, в источник личного обогащения - я думаю о них и говорю, слава тебе, родная земля, за твое долготерпение, за то, что ты не отвернулась от нас. Только ты и в состоянии выдержать такие напасти! Стоит тебе отвернуться от человека, хотя бы на год - и будут перечеркнуты миллионы лет человеческого опыта, человеческого труда. Сокровищница опыта и памяти, накопленная капля за каплей, в один миг исчезнет в пугающей пустоте, подобной "черным дырам" во вселенной.
Второй экспонат еще более впечатляющий! Все время мы призываем уважать хлеб, ценить землю, ценить труд землепашца, но никогда я не встречал такого небольшого кусочка хлеба, который без лишних слов вызывал бы столь великое благоговение. Это был дневной паек, который выдавали в осажденном Ленинграде во время Веской Отечественной войны. 125 граммов черного хлеба. Ленинградка Канаева Галина Андреевна сберегла свою однодневную норму, чтобы этот кусочек хлеба стал уроком будущим поколениям. Через сорок лет, узнав об открытии музея, она сама приехала в Агдам и свой "дневной паек" передала в музей. Здесь же и фотографии Г. А. Канаевой, снятые в Агдаме. Я склоняю голову перед широтой души этой русской женщины, с которой никогда не виделся, склоняю голову перед ее сединами, я склоняю голову перед этим крохотным кусочком черного, заплесневелого хлеба и вновь осознаю такую истину: мы многим обязаны нашим матерям, может быть, самим существованием этого мира обязаны Матери-земле и родившим нас Матерям!
Можно ли сравнить самого человека и этот кусочек черного хлеба, величиной со спичечную коробку? Но осознаем, что в осажденном Ленинграде этот "спичечный коробок" и был, ценою в жизнь человека и сотни тысяч людей погибли из-за отсутствия такой "малости".
Этот кусочек хлеба - урок жизни, крик о ценности и хрупкости жизни! Он учит всех, кто не знает цену хлеба!
Глубоко волнующим является третий экспонат. Это - земля Сталинграда! Горсть орошенной кровью земли, помнящей последний удар сердца тысяч наших бойцов!
Эта земля дарует нам хлеб, эта земля - последняя наша обитель!
Камран-киши говорит: "Когда хлеб становится дорогим, жизнь становится дешевой!".
Виды пшеницы, говорящие о благодатности земли, о ее возможностях преодолеть голод, накормить человечество: туранская пшеница, исфаганский перни, апшеронская рожь, арабская, египетская, иранская, муганская пшеница, шарозернистая, современные виды - кавказская, "Севиндж", "Азербайджан"...
И наряду с ним, радующие глаз разновидности хлеба! В Азербайджане известны десятки видов выпечки. В музее наряду с азербайджанским, демонстрируются виды хлеба из Самарканда, Дагестана, Грузии, Урала.
Хлеб, который хранит в себе тепло сердец наших матерей, тепло их рук.
Я смотрю на хлеб и вспоминаю, как в начале пятидесятых годов, Когда прошла жестокая засуха, соседка, муж которой погиб на фронте, на садже поджаривала ячмень, растирала его между складок скатерти, а потом, очистив от шелухи, ложкой делила его между своими детьми. Эта сцена так отчетливо врезалась в мою детскую память, что я и сейчас, когда пишу эти строки, ощущаю тепло того саджа, затухающее пламя подложенных головешек, и помню страдальческое лицо этой женщины, ее натруженные руки, очищающие шелуху "молотого" ячменя. Я вижу эту сцену так ясно, будто произошла она час тому назад.
И еще ясно помню аромат круглого муганского хлеба, испеченного Захра-биби - тетей Захрой. Захра-биби была общей любимицей и самой искусной в нашем роду мастерицей печь хлеб, цвет ее хлеба походил на цвет ее лица, когда она занималась любимым делом, - нигде больше я не встречал хлеба подобного тому, что пекла Захра-биби в одном из сельских дворов, в Пушкинском районе.
Я вспоминаю хлебный базар Самарканда. Огромные, величиной в круглый поднос, лепешки, выставленные вдоль стены, напоминали выставку хлеба: на каждом из них был свой рисунок и своя надпись.
Я вспоминаю, как моя мать пекла в тендире лепешки, каждая из которых была длиной в вытянутую руку, вспоминаю, как мы собирались вокруг тендира, как норовили отломить ломоть от горячего, душистого чуда, чтобы тут же умчаться на улицу, в поле, какие это были прекрасные мгновения - тогда казалось, что они будут вечными, никогда не кончатся - наивные детские чувства, впрочем, только издалека кажущиеся наивными.
Прежде чем выйти из музея, я вновь подхожу к повешенной на стене карте и рассматриваю ее. Карту эту сделали в Закаталах. Карта Азербайджана! Сделана она из зерен пшеницы, риса, кукурузы, гороха!
Самая прекрасная и самая благодатная карта в мире? Невольно я повторяю как заклинание: всегда будь такой, Родина моя, пусть твои земли будут плодородными, твой стол обильным, чтобы хлеб - всему голова - всегда был в чести и почете, чтобы никогда не иссякла твоя вера в святость хлеба!
Чтобы никогда люди, с которыми ты делила хлеб-соль, не забывали это, не оскверняли память об общем хлебе!
Ковер.Ковроткачество - корневое азербайджанское искусство. Лучшие мастера ковроделия в Закавказье - азербайджанцы и, как отмечают специалисты, из ста знаменитых в мире кавказских ковров - девяносто являются азербайджанскими.
Вытканные в средние века в Карабахе ворсовые и безворсовые ковры хранятся в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке и ряде других музеев мира. В свое время карабахские ковры были украшением выставок в Париже, Вене, Петербурге, Москве.
Ковры, которые мне довелось увидеть в Карабахе - в домах, в музеях являются подлинными произведениями искусства. В Джебраиле, в маленьком музее хранятся разнообразнейшие ковровые изделия, использовавшиеся в быту, что само по себе говорит о том, какое место занимали ковры и ковроткачество в нашей жизни. В этом музее я встретил давно забытый предмет - инструмент для валяния войлока, странный "механизм", напоминающий древние арфы.
После открытия в Баку специального музея ковра, интерес к этому уникальному художественному творчеству еще более возрос. Даже те народы, которые не занимаются ковроткачеством, вознамерились открыть музеи ковра. Но где найти экспонаты? Вновь пришлось обратиться к Азербайджану или к азербайджанским селам в Армении и Грузиию Тратились огромные деньги, чтобы закупить их... Сколько извращений оказалось в созданных подобным методом музеях, сколько фальсификаций? Но ведь шила в мешке не утаишь. У ковра есть свой язык. Ковер - это азбука, слово, история! Нам известны корни любого орнамента азербайджанского ковра, каждый его символ - это своеобразный язык, на котором говорили древние мастера. Язык ковра - это язык народа, который его создал, и он говорит с ним на этом языке!
Из наших сказок. Плененная девушка, чтобы сообщить о себе своему нареченному, в какой части города, в каком подземелье она спрятана, каким способом можно отсюда вырваться - прибегает к помощи вытканного ею ковра. Нареченный ее, увидев ковер, понимает язык "сообщения", "карта" на ковре прокладывает ему путь.
Одна из тайн карабахских ковров заключена в шерсти овец особой местной породы.
Однажды писатель Сабир Ахмедов, показав мне на базар около реки, сказал, что раньше здесь была красильня. Разноцветные нитки развешивались для сушки, и казалось, все цвета мира собраны здесь.
Потом эти нитки превращались в сказочное многоцветье наших ковров.
Такие красильни, можно сказать, были вo всех районах Азербайджана... Сейчас, к сожалению, их число поубавилось.
* * *
Карабах! Зеленые луга с еще не высохшей росой, сельские дома с окнами навстречу солнцу, высокие тополя вдоль дороги, напоминающие воткнутое в землю журавлиное перо - от этой панорамы возникает такое пронзительное чувство родства, что я невольно шепчу про себя: "Здравствуй, мое благословенное поле, мое благословенное село, моя благословенная земля! Вечного плодородия вам!".
Перед нашим взором перелистывается огромная книга. В этих степях, в этих снежных вершинах заключена тайна этого древнего мира, судьбы множества людей, которые здесь жили.
Карабах - целый мир с долинами и горами, низинами и возвышенностями. Когда едешь здесь от востока на запад, от равнин в сторону гор, удивляешься тому, что длительное время горизонт кажется неподвижным. Будто его провели линейкой. Эту прямизну нарушают лишь миражи дальних селений и тянущиеся вдоль дороги старые, древние тополя. Потом вдруг обнаруживаешь, что горизонт начинает "волноваться". Оказывается, мы незаметно въехали на крутизну и движемся уже по предгорью.
Все дороги Карабаха ведут к Шуше, к "маленькому Парижу" наших гор. Дальше за Шушой начинается дорога в Лачин, петляющая среди круч.
На карабахские горы не взойти одним махом. Прежде чем начать свое восхождение, я сажусь на поросшую мхом траву, чтобы перевести дух...
Я упомянул дорогу в Лачин, и вспомнились мне горные цветы высотой в человеческий рост, река Хакари, гора Ишыглы и еще песня "Соловьи".
Это мой первый приезд в Лачин... Товарищи мои опаздывали, и мне два дня пришлось дожидаться в гостинице.
Из окна были видны горы и дорога, ведущая в Кафан и Нахичевань.
Когда попадаешь в новое место и к тому же оказываешься один, тебя обуревают странные чувства.
Меня радовало, что я остался наедине с собой, наедине с Лачином. А нагрянут друзья, покоя уже не жди - и уже не до сосредоточенности, не наглядишься на этот прекрасный мир, не опомнишься, не поразмышляешь...
Не однажды доводилось в сельских районах наших участвовать в импровизированных компаниях, в дружеских застольях. Большинство из них позабылось. А эти два дня в Лачине, наедине с собой, наедине с землей Карабаха остро запечатлелись в моей памяти.
Углублял мое одиночество и неизвестный волшебный голос, который доносился из соседней комнаты, - голос этот заставлял забыть суету, заботы и проблемы, и еще больше причащал к окружающему миру, к его чарующей красоте. Голос этот девичий был удивительно мягким, ласковым и одновременно одиноким, и это одиночество и печаль исходили из песни, которую пел этот голос день и ночь:
Как с горы вода пойдет,
соловьи мои...
Путь сквозь камушки пробьет,
соловьи мои.
Если милой милый мил,
соловьи мои,
Встанет спозарань, придет,
соловьи мои!..
Сад цветами расцвечу,
соловьи мои...
Запалю к свече свечу,
соловьи мои...
Как услышу, что идешь ты,
соловьи мои...
Путь огнями освещу,
соловьи мои...
Певунья оказалась прелестной и нежной девушкой, под стать соловьям, о которых пела. Для кого пела она свою песнь, о ком томилась? Как оказалась она в гостинице маленького городка, затерянного в горах, в чем была причина неизбывной печали в ее голосе?
Несколько дней мы провели в Лачине, бродили среди гор, искупались в бурных водах реки Хакари, осмотрели места, которые когда-то были пристанищем Гачага Наби и Хаджар, вновь услышали крик уязвленной души Сары Ашуга, запечатленный в его песнях, звуки саза захлестнули нас бурей бушующих чувств. Мы посетили, пожалуй, единственную в мире рощу чинар в Зангеланском районе и ловили необыкновенно вкусную рыбу из горной реки, протекающей по этой роще... Но все время из памяти моей не выходил этот томительный девичий голос. Мне казалось, что это не случайность, что голос этот доносился из глубины веков, и пела подруга суженого, который ушел в далекое странствие или отправился защищать свою родину, и ожидая его, женщина эта поверяла свою боль, горечь разлуки горам и долам, цветку, воде, дереву, летящим в небе птицам...
У каждой песни есть песнотворец и исконная родина. Мне казалось, что песня "Соловьи" была создана для этой девушки, рождена ее судьбой, ее чувствами.
Азербайджанские народные песни похожи на исповедь сердца перед миром и судьбой, - они прокладывают мосты в прошлое народа, к его мыслям и чувствам, к его духу. В Карабахе же не только песни, а каждая тропинка ведет в далекое прошлое, и стоит заговорить с любым камнем, он поведает тебе о героической старине.
Земля, как и родина, не терпит фальши, не терпит лжи - ей нужна правда, истина! По моим представлениям истина, как и эти высящиеся передо мной карабахские горы, вечна и несокрушима. Отдаляясь от них, видишь что они становятся более значительными, более величественными, можно сорвать здесь травинку, листок, можно собрать цветы, найти редкий камень и унести с собой, - но горы эти незыблемы, их не сдвинуть с места.
ШУША
Дороги в Шушу напоминают движение мугама. Начинаясь с низов, они постепенно поднимаются к верхам. В Аскеранской крепости мугам внезапно прерывается. Крепостные стены сродни тем, которые и встречал во многих местах Азербайджана - Бешбармаке, в Дербенте, на горных склонах в Закаталах, Белоканах, по побережью Аракса. И если продолжить музыкальную аналогию, то не мугам их вызвал к жизни, а мелодия "джанги", ее маршеобразный ритм, ее воинственный пыл. Музыка дорог, идущих в Шушу, прерывается этим героическим кличем. Эти каменные стены скреплены не силой цемента, а звуками кара-зурны, яростью клинков и искрами, сверкающими из-под копыт скачущих коней. Панах-хан построил две подобные стены, ограждающие от врага дороги в Шушу. Сколько судеб, сколько радостей, надежд, разочарований, слез заключено в этих каменных стенах?! Вспоминаются строки Алиага Кюрчайлы;
Огузские герои проводили всю жизнь в седле, в боях, может, оттого их жизнь была так коротка. Вспомним продолжительность жизни полководцев, правителей, прославившихся на весь мир: тридцать, сорок... Мало кто из них прожил больше!..
Есть примеры любви к коню, которые стали легендой,
Одна из легенд. В одной из сельских деревень умирает богатый, знатный мужчина. Он завещает сыну, чтобы его похоронили на холме возле дома.
Сын зовет моллу, сообщает о завещании отца, но из-за своей неприязни к молле, добавляет: "Отец завещал, чтобы до могилы ты его нес на своих плечах".
Служитель аллаха проглатывает горькую пилюлю: завещание должно быть выполнено. Он взваливает покойника себе на плечи и с большим трудом, обливаясь потом, взбирается на холм. И все время думает, как отомстить за это унижение.
Тело опускают в могилу. Молла, по обычаю спускается в могилу, дабы устроить покойника "поудобнее", но неожиданно прикладывает ухо к устам покойника и громко восклицает: "Да, да я слушаю!".
Сын спрашивает: "Что ты услышал, молла?"
"Отец твой говорит, что из сотни ваших овец - половина - моя!".
Погодя вновь "отзывается" молла: "Да, да, я слышу!". И на вопрос сына отвечает: "Отец твой говорит, из двадцати ковров, что у вас дома, половина моя".
Сын не перечит: "Паду к ногам его, пусть не тревожится, все отдам".
Молла не унимается: "Да, да, я слышу, слышу! Хорошо, хорошо! Скажу и про лошадь".
Тут уж сын не выдерживает, срывается на крик: "Молла ами! Покойный отец мой, кажется, заговаривается, скорее насыпь ему в рот земли!".
Из былого. В Геранбое был богатый, родовитый мужчина по имени Гаджи Гасан. После революции у него отобрали все до нитки. Оставили только коня. А конь этот был незаурядный, с полуслова понимал хозяина. Однажды пришли и за конем... Гаджи Гасану тяжко отдать коня, с которым знавал хорошие и лихие дни, не может он собственноручно отдать поводья "представителям власти"... Стоя на веранде, опершись о перила, он говорит: "Ладно... забирайте". Пришедшие никак не могут поймать коня: они гоняются за ним, теснят к ограде, загоняют в конюшню, но не могут подступиться. Конь отбивается, взрывает копытами землю и налившимися кровью глазами как бы вопрошает: "Как же так? Хозяин сидит в стороне, а они надо мной издеваются!". Экспроприаторы поняли, что коня им не обуздать и сразили его выстрелом в лоб. В тот же миг, когда конь рухнул на землю, хозяин замертво упал на веранде. У него разорвалось сердце.
Сладость и горечь воспоминаний. Отец в очень редких случаях гневался на нас. И совсем не помню, чтобы он поднимал руку на мать или на детей. Самый большой наш проступок вызывал у него хмурое молчание. Однажды он очень сильно на меня разгневался, да так, что лучше уж побил бы.
Мы собрались перебраться на яйлаг.
Дорога, нырнув в речку, дальше наискосок через лес шла в гору. За речкой мы отпустили поводья лошадей. Наш гнедой в предвкушении приволья разгорячился. Вскачь я унесся на нем вперед. Оказывается, отец все это видел. "Что это за невоспитанность, - выговаривал он мне, - люди постарше тебя оказались в пыли, которую ты поднял! Зачем надо было их обгонять? Не мог коня сдержать?"
Я понял, что есть свои законы у дороги, и свои законы - у езды верхом...
С тех пор, и пешком и верхом, я не пытаюсь обскакать старших...
Отступление: Есть в нашем селе заядлый лошадник. На всю округу известна страсть Гаджибабы. Вообще-то говоря, в наших краях все любители коней. Но никто не чета Гаджибабе. В поисках породистого коня он может отправиться хоть на край света. И сейчас, когда дороги заполнили машины, автобусы, он ездит только на коне. И все высматривает хорошего коня. А его разговоры о конях - целый дастан. По его словам, однажды по дороге в Ленкорань и обратно он поменял восемь коней.
А как он в конях разбирается - об этом и говорить не приходится. "Стоит мне только посмотреть коня, - говорит он, - и я вижу его насквозь, даже его родословную. Когда садишься на настоящего коня - душа - поет!".
Четыре-пять лет тому назад он назвал мне цифру, которая показалась мне фантастической. Оказывается, к тому времени в его списке было тысяча сто шестьдесят коней... Сейчас, наверно, список этот перевалил за полторы тысячи. Но самое удивительное, что он помнит всех коней: "Если конь хоть один день был в моих руках, я узнаю его и через пять лет!".
... Все эти разговоры вызваны карабахскими конями. Красота их тронула сердца многих людей. И великий Пушкин описывал сражающихся верхом на карабахских конях....
Я направляюсь на знаменитый Агдамский конезавод и всю дорогу вспоминаю сказки и легенды, связанные с карабахскими конями.
Одним из любимых коней Наполеона был карабахской породы. Чрезвычайно любопытна история о том, как этот конь и обслуживавший его Ширзад попали в Египет, а отуда во Францию: впоследствии Ширзад был одним из любимых адъютантов Наполеона и до конца жизни находился при нем... Музыковед Фирудин Шушинский показывал мне фотографии потомков Ширзада, живущих в Шуше.
Не менее удивительна и другая история: судьба коня по кличке Заман в Англии. Конь этот был подарен английской королеве, но так никого к себе не подпустил и умер от тоски по родной земле.
Ранней весной зеленеют все низины Карабаха, подворье спортивной базы конезавода абсолютно ровная, без единой кочки, аккуратно подстриженная трава - любо-дорого глядеть. Нас встречает группа молодых жокеев.
Что ни говорите, но слова "конь - собрат игита" прошли тысячелетние испытания и подтверждены историческим опытом.
Мне кажется, одна из глав нашей истории должна быть посвящена коню.
Толику славы, которую снискали наши предки, надлежит отвести коню.
У меня всегда чувство острого сожаления вызывал эпизод в дастане о Кероглы, когда герой, не выдержав сорока дней, в канун последнего, открывает проем на кровле конюшни. В детстве я был убежден, не случись так, не попади в конюшню свет, не растаяли бы крылья Гырата и был бы он крылатым...
Здесь, в Агдаме, я смотрю на чистокровных коней, на их горящие глаза и убеждаюсь, что они в самом деле крылатые.
Мы останавливаемся перед одним из этих прекрасных животных. Своими копытами, головой, зубами он, кажется, готов сокрушить ограждение. Грудью он толкает железную дверь, зубами пытается раскрыть засов.
Служащие конезавода открывают засов, боясь, что конь покалечит себя. Он делает несколько шагов и останавливается, я глажу его лоб, гриву. Конь окончательно успокаивается и позволяет вновь поставить себя в стойло. Чудо как красив чистокровный карабахский конь! Я смотрю на коней и вспоминаю еще одну историю, связанную с этой землей...
... Путешественник, направляющийся в Шушу, около Агдама увидел большой табун, кружащийся вокруг одного надгробия.
Путешественник просит остановить фаэтон. Некоторое время он наблюдает за происходящим, а потом просит объяснить ему причину странной "карусели".
Табунщик объясняет:
- Это завещание похороненного здесь человека. Он был одним из знатных карабахских беков. Умирая, он завещал, чтобы каждый раз ранней весной табун гнали вокруг его могилы. Чтобы он мог слышать топот конских ног!..
Сейчас начался новый период в жизни карабахских коней. Восстановлена Панах-кала - крепость Панаха на Шахбулаге. Там создается центр конного туризма, и в скором времени от древней крепости протянутся к горам тропы для конных походов: горы Карабаха вновь услышат знакомое ржание родных коней, которое они ожидали столько лет.
Музей хлеба. Одна из моих работ, посвященных Карабаху, называется "Вода Шахбулага, хлеб Карабаха".
Связь воды Шахбулага и хлеба Карабаха совершенно не случайна. Связь эту я вновь почувствовал в Агдамском музее хлеба. Среди предметов, которые экспонируются в музее, есть обнаруженные в Шахбулаге огромные глиняные кувшины, вмещающие полтонны, а может, тонну зерна.
Как же возник этот не знающий аналога музей, как возникла сама идея его создания?
... В Агдаме была старая мельница "Од-дейирманы" (работающая на огне). Она давно не работала, почти развалилась, на ее развалинах выросло инжировое дерево. Но население относилось к разрушенной мельнице как к святому месту. Дело в том, что в голодные годы войны именно эта мельница помогла всем выжить. (Чувство благодарности к очагу, к камню, к земле!.. Как высока нравственность, которую сохранил народ!).
Мельница эта сейчас вся, целиком, превратилась в один из экспонатов.
В этом музее хранятся образцы пшеницы со всех стран, со всех материков. Сорта зерен, образцы снопов пшеницы из Англии, Швейцарии, Испании, Франции, скандинавских стран и многих других мест земного шара. Однако, один из самых поразительных экспонатов музея найден здесь, в Агдаме: окаменевшие зерна пшеницы... Им самое малое семь тысяч лет! Дстаточно этих окаменевших зерен, чтобы показать, сколь древен возраст земледельческой культуры в Карабахе в Кура-Аракском междуречье.
Возраст найденной здесь ступы с тремя выемками приблизительно таков же, как возраст окаменевшего зерна.
В музее хранится также глиняный садж для выпечки хлеба, который относят к III тысячелетию до нашей эры. Он найден в Нахичевани.
В музее демонстрируются три вида тендира (земляная печь для выпечки хлеба) и пять типов мельниц. Дойме-тендир - III-II тысячелетия до нашей эры; бадлы-тендир - V век до нашей эры и, наконец, тендир из кирпича, относящийся к III -VIII веку. Наряду с этим здесь можно увидеть разные мельницы: ручную (III-II века до нашей эры), водяную (VII век нашей эры), ветряную (в Азербайджане начала распространяться, начиная с XVII века), упряжную (средние века) и, наконец, вышеупомянутую мельницу с топкой, работавшую на силе пара.
Демонстрирующиеся в музее разнообразные виды наших злаков и других реалий земледельческой культуры охватывают всю территорию республики.
Например, три тысячи лет специальному приспособлению - кюльчабасан для нанесения узоров на хлеб; найдено оно на территории Казахского района. О чем говорит этот незамысловатый предмет - кюльчабасан? Он заставляет меня глубже почувствовать народную творческую жилку, которая во всем стремится найти прекрасное, - все сферы народного быта были пронизаны эстетическим отношением к миру. Хлеб из тендира, который живет не более одного дня, воспринимался не как нечто рядовое, обыкновенное, это была святыня, объект любования, он украшался, эстетизировался; так прививалось уважение к хлебу. Все сферы жизни, включая быт, освящались красотой - эти принципы народ хранит и оберегает.
Этот музей помогает сохранить десятки, сотни слов, которые составляют целый пласт нашей культуры, но сейчас, к сожалению, забываются, исчезают из жизни: сарыбугда (желтая пшеница), каракылчык (черноостая), киркире (ручная мельница), гирвенке (фунт), чанаг (корыто), гед, кейуз, ярымкейуз, чувал, елек (сито), халбир (решето), шадара, кога, дишек чекичи, шана (борона), йаба (вилы), чомаг сюнбюль, гырмызы сюнбюль (золотой колос), гырдиш бугда, аллаф (хлеботорговец), вель (молотильная доска) бойундуруг (хомут), хашам, хырман (гумно), совруг, дерз (сноп), сафа, голчаг, саджайаг (тренога для саджа; в музее экспонируется саджайаг X века). В музее экспонируется глиняный шампур VII века. Он найден при раскопках кургана Гурд вблизи агдамского села Карадаглы.
Работник музея Камран-киши сам напоминает экспонат старины. Порой он вступает в нашу беседу, и мы ощущаем дыхание давно забытого мира.
Особо хочу поговорить о трех ценных экспонатах музея хлеба.
Прежде всего, это хлеб, побывавший в космосе, оказавшийся в самых высях неба. Директор Дома космонавтов в Звездном городке Н. И. Ефимченко, услышав об открытии в Агдаме такого музея, послал письмо и этот хлеб. Прекрасный подарок!
Ценность этого куска хлеба еще и в том, что он возвращает наши мысли к земле. Как бы ни возвысился человек, чего бы не достиг, без хлеба ему не жить. Слава человеку, вырвавшемуся из земного притяжения и воспарившему до небес! Куда хуже, если так "воспарит" цена хлеба... Хлеб помогает человеку устоять на земле! Земля же у нас под ногами! Часто мы даже не обращаем на нее внимания. Я думаю о тех, кто превратил нашу землю в болото мазута, обрек почву на эрозию, отравил невиданными раньше ядохимикатами, разрушил варварской эксплуатацией, наконец, тех, кто не знает цену земле, в которой покоятся наши предки, кто превратил землю в предмет купли и продажи, в источник личного обогащения - я думаю о них и говорю, слава тебе, родная земля, за твое долготерпение, за то, что ты не отвернулась от нас. Только ты и в состоянии выдержать такие напасти! Стоит тебе отвернуться от человека, хотя бы на год - и будут перечеркнуты миллионы лет человеческого опыта, человеческого труда. Сокровищница опыта и памяти, накопленная капля за каплей, в один миг исчезнет в пугающей пустоте, подобной "черным дырам" во вселенной.
Второй экспонат еще более впечатляющий! Все время мы призываем уважать хлеб, ценить землю, ценить труд землепашца, но никогда я не встречал такого небольшого кусочка хлеба, который без лишних слов вызывал бы столь великое благоговение. Это был дневной паек, который выдавали в осажденном Ленинграде во время Веской Отечественной войны. 125 граммов черного хлеба. Ленинградка Канаева Галина Андреевна сберегла свою однодневную норму, чтобы этот кусочек хлеба стал уроком будущим поколениям. Через сорок лет, узнав об открытии музея, она сама приехала в Агдам и свой "дневной паек" передала в музей. Здесь же и фотографии Г. А. Канаевой, снятые в Агдаме. Я склоняю голову перед широтой души этой русской женщины, с которой никогда не виделся, склоняю голову перед ее сединами, я склоняю голову перед этим крохотным кусочком черного, заплесневелого хлеба и вновь осознаю такую истину: мы многим обязаны нашим матерям, может быть, самим существованием этого мира обязаны Матери-земле и родившим нас Матерям!
Можно ли сравнить самого человека и этот кусочек черного хлеба, величиной со спичечную коробку? Но осознаем, что в осажденном Ленинграде этот "спичечный коробок" и был, ценою в жизнь человека и сотни тысяч людей погибли из-за отсутствия такой "малости".
Этот кусочек хлеба - урок жизни, крик о ценности и хрупкости жизни! Он учит всех, кто не знает цену хлеба!
Глубоко волнующим является третий экспонат. Это - земля Сталинграда! Горсть орошенной кровью земли, помнящей последний удар сердца тысяч наших бойцов!
Эта земля дарует нам хлеб, эта земля - последняя наша обитель!
Камран-киши говорит: "Когда хлеб становится дорогим, жизнь становится дешевой!".
Виды пшеницы, говорящие о благодатности земли, о ее возможностях преодолеть голод, накормить человечество: туранская пшеница, исфаганский перни, апшеронская рожь, арабская, египетская, иранская, муганская пшеница, шарозернистая, современные виды - кавказская, "Севиндж", "Азербайджан"...
И наряду с ним, радующие глаз разновидности хлеба! В Азербайджане известны десятки видов выпечки. В музее наряду с азербайджанским, демонстрируются виды хлеба из Самарканда, Дагестана, Грузии, Урала.
Хлеб, который хранит в себе тепло сердец наших матерей, тепло их рук.
Я смотрю на хлеб и вспоминаю, как в начале пятидесятых годов, Когда прошла жестокая засуха, соседка, муж которой погиб на фронте, на садже поджаривала ячмень, растирала его между складок скатерти, а потом, очистив от шелухи, ложкой делила его между своими детьми. Эта сцена так отчетливо врезалась в мою детскую память, что я и сейчас, когда пишу эти строки, ощущаю тепло того саджа, затухающее пламя подложенных головешек, и помню страдальческое лицо этой женщины, ее натруженные руки, очищающие шелуху "молотого" ячменя. Я вижу эту сцену так ясно, будто произошла она час тому назад.
И еще ясно помню аромат круглого муганского хлеба, испеченного Захра-биби - тетей Захрой. Захра-биби была общей любимицей и самой искусной в нашем роду мастерицей печь хлеб, цвет ее хлеба походил на цвет ее лица, когда она занималась любимым делом, - нигде больше я не встречал хлеба подобного тому, что пекла Захра-биби в одном из сельских дворов, в Пушкинском районе.
Я вспоминаю хлебный базар Самарканда. Огромные, величиной в круглый поднос, лепешки, выставленные вдоль стены, напоминали выставку хлеба: на каждом из них был свой рисунок и своя надпись.
Я вспоминаю, как моя мать пекла в тендире лепешки, каждая из которых была длиной в вытянутую руку, вспоминаю, как мы собирались вокруг тендира, как норовили отломить ломоть от горячего, душистого чуда, чтобы тут же умчаться на улицу, в поле, какие это были прекрасные мгновения - тогда казалось, что они будут вечными, никогда не кончатся - наивные детские чувства, впрочем, только издалека кажущиеся наивными.
Прежде чем выйти из музея, я вновь подхожу к повешенной на стене карте и рассматриваю ее. Карту эту сделали в Закаталах. Карта Азербайджана! Сделана она из зерен пшеницы, риса, кукурузы, гороха!
Самая прекрасная и самая благодатная карта в мире? Невольно я повторяю как заклинание: всегда будь такой, Родина моя, пусть твои земли будут плодородными, твой стол обильным, чтобы хлеб - всему голова - всегда был в чести и почете, чтобы никогда не иссякла твоя вера в святость хлеба!
Чтобы никогда люди, с которыми ты делила хлеб-соль, не забывали это, не оскверняли память об общем хлебе!
Ковер.Ковроткачество - корневое азербайджанское искусство. Лучшие мастера ковроделия в Закавказье - азербайджанцы и, как отмечают специалисты, из ста знаменитых в мире кавказских ковров - девяносто являются азербайджанскими.
Вытканные в средние века в Карабахе ворсовые и безворсовые ковры хранятся в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке и ряде других музеев мира. В свое время карабахские ковры были украшением выставок в Париже, Вене, Петербурге, Москве.
Ковры, которые мне довелось увидеть в Карабахе - в домах, в музеях являются подлинными произведениями искусства. В Джебраиле, в маленьком музее хранятся разнообразнейшие ковровые изделия, использовавшиеся в быту, что само по себе говорит о том, какое место занимали ковры и ковроткачество в нашей жизни. В этом музее я встретил давно забытый предмет - инструмент для валяния войлока, странный "механизм", напоминающий древние арфы.
После открытия в Баку специального музея ковра, интерес к этому уникальному художественному творчеству еще более возрос. Даже те народы, которые не занимаются ковроткачеством, вознамерились открыть музеи ковра. Но где найти экспонаты? Вновь пришлось обратиться к Азербайджану или к азербайджанским селам в Армении и Грузиию Тратились огромные деньги, чтобы закупить их... Сколько извращений оказалось в созданных подобным методом музеях, сколько фальсификаций? Но ведь шила в мешке не утаишь. У ковра есть свой язык. Ковер - это азбука, слово, история! Нам известны корни любого орнамента азербайджанского ковра, каждый его символ - это своеобразный язык, на котором говорили древние мастера. Язык ковра - это язык народа, который его создал, и он говорит с ним на этом языке!
Из наших сказок. Плененная девушка, чтобы сообщить о себе своему нареченному, в какой части города, в каком подземелье она спрятана, каким способом можно отсюда вырваться - прибегает к помощи вытканного ею ковра. Нареченный ее, увидев ковер, понимает язык "сообщения", "карта" на ковре прокладывает ему путь.
Одна из тайн карабахских ковров заключена в шерсти овец особой местной породы.
Однажды писатель Сабир Ахмедов, показав мне на базар около реки, сказал, что раньше здесь была красильня. Разноцветные нитки развешивались для сушки, и казалось, все цвета мира собраны здесь.
Потом эти нитки превращались в сказочное многоцветье наших ковров.
Такие красильни, можно сказать, были вo всех районах Азербайджана... Сейчас, к сожалению, их число поубавилось.
* * *
Карабах! Зеленые луга с еще не высохшей росой, сельские дома с окнами навстречу солнцу, высокие тополя вдоль дороги, напоминающие воткнутое в землю журавлиное перо - от этой панорамы возникает такое пронзительное чувство родства, что я невольно шепчу про себя: "Здравствуй, мое благословенное поле, мое благословенное село, моя благословенная земля! Вечного плодородия вам!".
Перед нашим взором перелистывается огромная книга. В этих степях, в этих снежных вершинах заключена тайна этого древнего мира, судьбы множества людей, которые здесь жили.
Карабах - целый мир с долинами и горами, низинами и возвышенностями. Когда едешь здесь от востока на запад, от равнин в сторону гор, удивляешься тому, что длительное время горизонт кажется неподвижным. Будто его провели линейкой. Эту прямизну нарушают лишь миражи дальних селений и тянущиеся вдоль дороги старые, древние тополя. Потом вдруг обнаруживаешь, что горизонт начинает "волноваться". Оказывается, мы незаметно въехали на крутизну и движемся уже по предгорью.
Все дороги Карабаха ведут к Шуше, к "маленькому Парижу" наших гор. Дальше за Шушой начинается дорога в Лачин, петляющая среди круч.
На карабахские горы не взойти одним махом. Прежде чем начать свое восхождение, я сажусь на поросшую мхом траву, чтобы перевести дух...
Я упомянул дорогу в Лачин, и вспомнились мне горные цветы высотой в человеческий рост, река Хакари, гора Ишыглы и еще песня "Соловьи".
Это мой первый приезд в Лачин... Товарищи мои опаздывали, и мне два дня пришлось дожидаться в гостинице.
Из окна были видны горы и дорога, ведущая в Кафан и Нахичевань.
Когда попадаешь в новое место и к тому же оказываешься один, тебя обуревают странные чувства.
Меня радовало, что я остался наедине с собой, наедине с Лачином. А нагрянут друзья, покоя уже не жди - и уже не до сосредоточенности, не наглядишься на этот прекрасный мир, не опомнишься, не поразмышляешь...
Не однажды доводилось в сельских районах наших участвовать в импровизированных компаниях, в дружеских застольях. Большинство из них позабылось. А эти два дня в Лачине, наедине с собой, наедине с землей Карабаха остро запечатлелись в моей памяти.
Углублял мое одиночество и неизвестный волшебный голос, который доносился из соседней комнаты, - голос этот заставлял забыть суету, заботы и проблемы, и еще больше причащал к окружающему миру, к его чарующей красоте. Голос этот девичий был удивительно мягким, ласковым и одновременно одиноким, и это одиночество и печаль исходили из песни, которую пел этот голос день и ночь:
Как с горы вода пойдет,
соловьи мои...
Путь сквозь камушки пробьет,
соловьи мои.
Если милой милый мил,
соловьи мои,
Встанет спозарань, придет,
соловьи мои!..
Сад цветами расцвечу,
соловьи мои...
Запалю к свече свечу,
соловьи мои...
Как услышу, что идешь ты,
соловьи мои...
Путь огнями освещу,
соловьи мои...
Певунья оказалась прелестной и нежной девушкой, под стать соловьям, о которых пела. Для кого пела она свою песнь, о ком томилась? Как оказалась она в гостинице маленького городка, затерянного в горах, в чем была причина неизбывной печали в ее голосе?
Несколько дней мы провели в Лачине, бродили среди гор, искупались в бурных водах реки Хакари, осмотрели места, которые когда-то были пристанищем Гачага Наби и Хаджар, вновь услышали крик уязвленной души Сары Ашуга, запечатленный в его песнях, звуки саза захлестнули нас бурей бушующих чувств. Мы посетили, пожалуй, единственную в мире рощу чинар в Зангеланском районе и ловили необыкновенно вкусную рыбу из горной реки, протекающей по этой роще... Но все время из памяти моей не выходил этот томительный девичий голос. Мне казалось, что это не случайность, что голос этот доносился из глубины веков, и пела подруга суженого, который ушел в далекое странствие или отправился защищать свою родину, и ожидая его, женщина эта поверяла свою боль, горечь разлуки горам и долам, цветку, воде, дереву, летящим в небе птицам...
У каждой песни есть песнотворец и исконная родина. Мне казалось, что песня "Соловьи" была создана для этой девушки, рождена ее судьбой, ее чувствами.
Азербайджанские народные песни похожи на исповедь сердца перед миром и судьбой, - они прокладывают мосты в прошлое народа, к его мыслям и чувствам, к его духу. В Карабахе же не только песни, а каждая тропинка ведет в далекое прошлое, и стоит заговорить с любым камнем, он поведает тебе о героической старине.
Земля, как и родина, не терпит фальши, не терпит лжи - ей нужна правда, истина! По моим представлениям истина, как и эти высящиеся передо мной карабахские горы, вечна и несокрушима. Отдаляясь от них, видишь что они становятся более значительными, более величественными, можно сорвать здесь травинку, листок, можно собрать цветы, найти редкий камень и унести с собой, - но горы эти незыблемы, их не сдвинуть с места.
ШУША
Дороги в Шушу напоминают движение мугама. Начинаясь с низов, они постепенно поднимаются к верхам. В Аскеранской крепости мугам внезапно прерывается. Крепостные стены сродни тем, которые и встречал во многих местах Азербайджана - Бешбармаке, в Дербенте, на горных склонах в Закаталах, Белоканах, по побережью Аракса. И если продолжить музыкальную аналогию, то не мугам их вызвал к жизни, а мелодия "джанги", ее маршеобразный ритм, ее воинственный пыл. Музыка дорог, идущих в Шушу, прерывается этим героическим кличем. Эти каменные стены скреплены не силой цемента, а звуками кара-зурны, яростью клинков и искрами, сверкающими из-под копыт скачущих коней. Панах-хан построил две подобные стены, ограждающие от врага дороги в Шушу. Сколько судеб, сколько радостей, надежд, разочарований, слез заключено в этих каменных стенах?! Вспоминаются строки Алиага Кюрчайлы;