Страница:
* * *
Дорога в Дербент проходит мимо знаменитой горы Бешбармак, которую легенда связала с именем пророка Хызыра. Гора упоминается во многих книгах и среди народа считается священной. Дальше дорога ведет к рукотворным рощам Сиазани и Дивичей, придающих особую прелесть горным склонам...
Впереди - родина садов Куба, Хачмасские леса, остатки городища Шабран, курортная зона Набрань, слава которой растет год от года, река Самур...
Цепь гор Большого Кавказа, подступающая к морю, и ее величественные вершины: Шахдаг, Туфандаг.
Дорога проходит через Самур-Дивичинскую низменность: леса здесь подходят прямо к золотым пескам Каспия, вдоль дороги расположены плодородные долины, вытянулся в ряд высокий частокол стройных ив.
Один конец этой дороги упирается в Апшерон, земли древней Шемахи, другой - в стены Дербента, которые тысячи лет успешно отражали набеги чужеземцев. Между ними расположены прекрасные земли Куба-Хачмаса. Крутые скалы, бурные горные реки, разнообразие цветов окружающей природы, кажется, все это перелилось, перетекло в искусство местных ремесленников ковроткачество, гончарное искусство, медные изделия, народную архитектуру, орнаментику.
В этих местах самая высокая точка западного Азербайджана. У этой, покрытой вечными снегами вершины, высота которой около пяти тысяч метров, необычное название: Базар-дюзю - базарная площадь (плато). Любопытно, что здесь обнаружены атрибуты рынка. Но еще более поразительно то, что здесь, на такой высоте, найдены морские ракушки.
Хыналык. В Кубинском районе много совершенно не похожих друг на друга сел, одно прекраснее другого. Хыналык - одно из самых уникальных. Мы отправились в Хыналык в конце августа, когда можно подняться к нему на машине. К Хыналыку ведут несколько дорог. Мы выбираем самую удобную, хотя и самую далекую, обходную. Проезжаем мимо деревни Алпан, реликта древней Албании. После села Сусай дорога круто взмывает вверх. "Газик" редакции районной газеты совершенно новый, - надеемся, что одолеет эти крутые подъемы. Как бы ни увлекались мы разговорами, или точнее, как бы ни старались занять себя беседой, порой все мы затихали, замолкали, крепко хватались за поручни в маши не, привставали со своих мест, чтобы хоть как-то облегчить машине подъем на почти вертикальную стену. Надрывно ревет мотор. Мы уже карабкаемся несколько часов, но подъем все не кончается. Погода вдруг стала портиться - после августовского зноя в Баку, когда буквально нечем дышать, прохлада здешних мест приятно освежает. Потом мы начинаем понемножку зябнуть и рады тому, что запаслись теплой одеждой.
Аромат скошенных трав и кекликоту - чебреца - любимой в Азербайджане приправы к чаю, проникает в машину. Со скошенных покосов вдоль дороги с гомоном взлетают горные куропатки и перепела.
На одном из поворотов встречается нам мужчина, ведущий за поводья лошадь. В седле мальчонка десяти-двенадцати лет. Лошадь стала так, что нам никак не разминуться по узкой дороге. Водитель притормаживает машину. Пышущий здоровьем сельчанин заглядывает в машину, здоровается, приветствует нас, а затем в шутку добавляет: "Нас двое, а лошадь одна!". Сначала мы не понимаем, но затем, догадавшись, сбиваемся теснее, чтобы освободить ему место в машине. Мальчонка, не ожидая нас, подгоняет лошадь вверх по подъему. Мы знакомимся. Зовут его Шадбек. Редактор районной газеты Мамедпаша-муаллим, чуть задумавшись, спрашивает: "Бригадир овцеводов Шадбек? Это о вас в газете мы напечатали критический материал?", Шадбек снова смеется: "В этих горах есть только один Шадбек"...
Неожиданно дорогу окутывает туман. Да еще какой. Похоже на то, что огромный паровой котел опрокинули на эти горы! Белым-бело! Порой в этом мареве возникают просветы, в которые видны рассыпанные как по всему подножию гор и по равнине села Кубы и Кусаров. Если вглядеться внимательней, пожалуй, можно увидеть и Каспий. Будто смотришь с самолета.
Машина, собрав последние силы, преодолевает подъем и мы вдруг обнаруживаем, что выехали прямо к самому подножию Бабадага. И прямо здесь, где, как говорится и молитвы не услышишь, в мире полного безмолвия, у самого подножия Бабадага, из-под скалы журчит родник. Какие подземные потоки, какие скрытые "насосы" качают воду на эту вершину? Мы досыта напились воды из родника, тут же, на бархатных травах расстелили скатерть и вкусно поели все, что бог послал. Здесь, высоко в горах, скалы, окутанные поднимающимся с низин белесым туманом, напоминают растрескавшиеся кинжалы. Скала и туман кажутся продолжением друг друга, и их не различить. Иногда туман чуть-чуть рассеивается и тогда можно разглядеть прижавшееся к склону горы такое же белое, как туман и скалы, стадо. Мы сидим у раскрытой скатерти, как паломники Бабадага. Все вокруг укрупнено как в кино. С какой бы стороны не посмотреть, мы здесь, в горах, наверно, будем выглядеть азманами великанами, увиденными в просветах тумана. Когда солнце выглядывает с вершины Бабадага, на проплывающих мимо облаках, как на огромном экране, возникают наши странные, огромные очертания. Вот я различаю, как моя огромная тень обращается к Шадбеку:
Брат-чабан, да будет в радости душа твоя.
Здесь в горах ведь быть безрадостным грешно.
С тех пор эти горы запечатлелись в моей памяти вместе с белым маревом тумана, белыми скалами и стадами в просветах - в моем воображении запечатлелась белая сказка Бабадага. Бабадаг - Дед Гора!
... Я наслышался, начитался о Хыналыке, о неповторимой красоте этого села, об уникальном языке, на котором здесь говорят, о прекрасных мастерах. Однако в наибольшей степени влюбил меня в Хыналык графический цикл нашей известной художницы Марал Рахманзаде. На ее графических листах с большой любовью изображены женщины Хыналыка, которые сохранили традиции древней одежды: разноцветные колоритные платья, длинные, до лодыжек. Высокие, стройные, нарядные, со своеобразно завязанными на голове плетками - они казались мне необыкновенными "горными Венерами", ассоциировали в моем воображении с женщинами далекого прошлого...
Хынепык - одно из самых высокогорных сел Кавказа. Прижавшийся к огромной скале, он напоминает осиный улей, повисший на ветке. Точнее, кажется он вырос, пророс из этой скалы - как ее продолжение!
Село кажется совершенно неприступным...
А в первую минуту, когда я увидел издали Хыналык, он напомнил мне шлем. Шлем, надетый на голову горы.
Когда же мы приблизились, мне открылась совершенно иная картина, совершенно ином образ, поразивший меня еще в большей степени. Дома вырастали один из другого, громоздились один на другой, в окнах отражалось заходящее солнце, от этого рябило в глазах и невозможно было ничего разглядеть. Здесь, вблизи, в лучах заходящего солнца, Хыналык напоминал уже некий космический корабль, из далеких миров, который сея прямо на вершине горы. Хыналык удивительная сказка, неповторимая, ни на что не похожая. Когда входишь в главные ворота села и идешь по вымощенным камнем дорогам, ощущаешь себя в глубокой древности. И радуешься тому, что село смогло сохранить свой древний облик, свою неповторимость до сегодняшнего дня.
Караван печали. У нашей азербайджанской Клио есть извечный спутник, неотступно следовавший за ней по пятам грозный Марс...
Нашему народу не было спокойного житья: ни от чужих, ни от своих...
Потому, может, в сердцах угнездилась некая опасливая осмотрительность. Потому, наверно, что ни село, что ни город, замыкались в отдельное государство. У каждого своя вода, свой огонь, каждый должен уметь жить независимо от соседа. Уметь выстоять, продержаться в лихой час, постоять за себя, пока на твой зов не откликнется сосед и собрат. Каждое село похоже у нас на завершенную песню: свой лад, своя музыка...
Свой аксакал, свой родник, свой ток для молотьбы, своя мельница, своя мечеть, свой молла, свой ашуг и даже свой юродивый. Круг замыкается.
Хыналык - одно из таких сел-крепостей, причем одно из самых неповторимых.
Вдобавок... в Хыналыке и свой язык... Особый, не похожий ни на какой другой! Мы беседуем с хыналыкцами. Отдельные фразы мы произносим на их языке. На азербайджанском языке слова даг - гора, зирве - вершима, гартал орел звучат весомо - будто в звучании слова выражено отношение к ним; на хыналыкском они звучат мягче, обыденнее. Наверно потому, что слова "гора", "вершина", "орел" для них обычные, родные, понятные - одного с ними роста.
Вечером мы возвращаемся в село Галей-худат, в котором живет веселый Шадбек.
* * *
Сегодня первое сентября. Проснулся я засветло, но в окнах виден странный свет. Нет, это не может быть лунным сиянием. Встаю с постели, выглядываю из окна во двор и не могу поверить своим глазам. Лето - и снег! Выпал в ночь по щиколотку...
Открывается дверь. Шадбек, видя, что я проснулся, тихо, знаками зовет: "Иди сюда!"
Я одеваюсь и выхожу. Шадбек стоит во дворе с ружьем в руках. Кивком головы показывает на скалы, нависшие над селом. Если от одной из них оторвется часть, сколько домов унесет вниз...
Я смотрю в ту сторону и вижу, как на самом краю скалы горделиво стоят горные туры...
Через некоторое время мы вновь отправляемся в Хыналык. В школе встреча с учителями и учениками. Непосредственность черноглазых мальчиков и девочек, их доверительные, открытые лица, радостные улыбки - делают нашу встречу теплой и искренней.
Но многие из учителей, сегодня, первого сентября, не могут скрыть своей озабоченности. Ведь село по шесть месяцев в году изолировано от остального мира, ездить в Кубу тяжело. Говорят они и об экономических трудностях. Недостатки эти заметны и в самой школе. Пособия, которыми пользуются школьники, кажется, с допотопных времен... В учительской газеты и журналы двух-трехлетней давности...
Зимой по несколько недель здесь не могут получить почту (С тех пор прошло несколько лет, я не знаю, в каком состоянии хыналыкские дороги сегодня). Потом заходит речь о природных и исторических памятниках вокруг Хыналыка, о хыналыкских коврах, родниках, освященных местах, об остатках древних храмов огнепоклонников, о мечети Пиреджомард, сохранившейся с XII века, "огненной горе". К сожалению, у нас нет возможности самим увидеть все это.
Со странным чувством покидаем мы Хыналык - к гордости нашей примешивается озабоченность, беспокойство. Впереди нас ожидают встречи с горными селами, одно другого интересней, неожиданней: Гырыз, Хапут, Чеке, Йелфи. Причем в каждом из них приходится останавливаться. Если ты посетил село и не остановился, не разделил с ними трапезу - это считается неуважением.
В Гонаккенде, когда-то являвшемся центром района, я испытал те же чувства горечи, что и в Хызы - и здесь когда-то было шумно, оживленно, людно. Два дня поколесили по этим горам - и какой огромный мир открылся нам. Очень важно, чтобы здесь, на такой обширной территории, был самостоятельный административный район. Тогда и в этот привлекательный городок, и в эти горы, в эти горные села придет новая жизнь.
* * *
Кто проехал через Тенгинское ущелье, через леса Хачмаса и Набрани, по дорогам Гачреша, кто здесь, в садах Кубы слышал чарующую народную песню "Кубанын аг алмасы" - "Белое яблоко Кубы" - тот никогда не забудет вкус, цвет, запах, воздух этих северных уголков Азербайджана.
... Мы побывали у родника в Хачмасских лесах. Однако это был не просто "родник!". "Созвездие" родников! В небольшом месте из-под земли бьют семь-восемь ключей, от них берет начало река.
На одной из полян, покрытой золотисто-желтыми цветами, где, судя по всему, было когда-то поселение, мы встретились с поразительным чудом природы: Никогда! еще я не видел такой огромной чинары; - с таким количеством ветвей, с такой раскидистой кроной.
Чтобы ощутить здешнюю природу, надо обязательно побывать в Набрани. Редко можно увидеть такое сочетание природных красот. Голубой Каспий и его золотые пески, прекрасные леса, начинающиеся прямо от песчаных пляжей и раскинувшиеся до подножия гор, тысячелетние дубы, ледяные родники и десятки небольших рек, сбегающих с гор, заповедные поляны и пьянящий аромат цветов... Все это вместе, рядом. Добавим ко всему этому плоды и лесные ягоды, рыбу рек и моря...
Сейчас по всему берегу раскинулись различные зоны отдыха, строятся санатории. Небрань стала зоной отдыха всесоюзного масштаба. Увеличивается поток отдыхающих. Хорошо бы этот поток не повредил природе, не нанес бы ущерба ее дивной и неповторимой красоте.
* * *
Мы проезжаем через Самур... Фарман Керимзаде шутит: "Здесь граница Азербайджана с Азербайджаном!" Мы едем в Дербент! Дербент - Демир Капы Железные врата. Наш древний пограничный город, родной брат Тебриза, Гянджи, Нахичевани, Шемахи, Баку! В Дербент легенды и были - Деде Коркута, Бамсы Бейрека, Бану Чичек, Казан-хана, Фатали-хана! Мой саз и сказ, стан знаменитых озанов, сазандаров, моя разлука, мое ожидание - Дербент! Наш первый и вековечный защитительный вал, наш первый бой, наш щит - мой Дербент!
Могила Огуза. Сколько огузских могил - от Дербента до горы Агры, до яйлагов Арзрума, от берегов Урмии и до Хамадана, от Каспия до приозерья Гёйча, до Аксаклара (Ахалцик)! О кавказских огузах написано много. Среди этих работ следует особо выделить "Мир Деде Коркута" Анара: она является важным вкладом в нашу культуру и по уровню научного анализа, и по убедительности изложения, и по богатству использованной литературы. Попутно замечу, что слово "Туркестан", которое встречается в дастане "Книга Деде Коркута", нельзя понимать как Среднюю Азию. В дастане Салур-Казана называют "опорой Туркестана". Знакомство с источниками позволяет утверждать, что речь идет не о Средней Азии. В свое время Туркестаном называли часть Кавказа, где проживали тюрки, в первую очередь, регион от Апшерона до Дербента и от Дербента на север. То есть, исторически можно говорить о двух Туркестанах. "Деде Коркут" - продукт Кавказа, Азербайджанского Туркестана или Огузстана.
Известный специалист X. Короглу приводит интересную ссылку на работу Османа Байбуртлу "Таварихи джадиди мирати джахан" (XVI век). Оказывается, огузы "Отца Коркута" жили на Кавказе за семь веков до ислама. У них было единобожие, и верили они в Гёктанры - Бога Неба. Их верховный предводитель Баяндур-хан жил в эту эпоху, а во времена Христа Грузия платила огузам дань размером в девять туменов (Cм.: Китаби Дэдэ Горгуд, Бакы, "Язычы", 1989, Предисловие).
Необыкновенные размеры огузских могил поражают любого человека. Рост похороненных в этих могилах доходил, примерно, до двух метров с половиной. По скелетам это видно достаточно определенно, т. к. длина их кости от запястья до локтя размером в руку современного человека.
Внушительный вид огузов повергал в смятение. От их кличей "глохли уши", "обрывалось сердце". Кёроглу - герой одноименного дастана - был потомком огузов и его боевой клич производил на врагов столь же грозное воздействие.
К слову. С животворным родником, вселившим волшебную силу в Кёроглу, связан один из самых любопытных, имеющих мифологическую основу эпизодов эпоса. По завету своего отца Алы-киши Кёроглу должен дождаться, когда вода в роднике вспенится и испить такой воды - происходит это один раз в семь лет. Эта фантастическая периодичность не так уж и фантастична - достаточно вспомнить о родниках в горах Кельбаджара, Лачина, Шуши - многие из них закипают с особой силой через определенные промежутки времени, а потом ток воды убывает и прерывается.
Глядя на сухие камки красноватого оттенка в Туршсу, по дороге в Лачин, не верится, что из-под них может забить вода. Но запаситесь терпением. Через определенное время можно услышать подземный гул, потом этот гул все близится и близится, и в нескольких местах начинают пробиваться шумные струи. Можно и напиться, и запастись водой. Только не мешкать! Гул этот, как появился внезапно, так же внезапно исчезнет, и родник, как само дыхание земли, затаится.
Огузов сравнивают с легендарным Рустам-Залом, с библейским Самсоном, с античным Гераклом.
Не всякая лошадь выдерживала могучего Узун-Гасана, из рода огузов - под его тяжестью, гласит легенда, хребет лошади переламывался. Даже, сидя на самом высоком коне, он ногами чуть ли не до земли доставал...
Мой предок Рустамхан, согласно фамильному преданию, был очень высок ростом и обладал чрезвычайно зычным голосом. От своей стати он часто испытывал не удобства. В самые высокие двери он вынужден был проходить, согнувшись вдвое. Когда он садился на пол, поджав под себя ноги, колени его оказывались на уровне голов сидящих рядом...
... Однажды созвали людей то ли у ленкоранского, то ли у ардебильского хана. Рустамхан опоздал и, едва oн присел, как раздраженный хан велел приближенному: "Хватай его за ноги да на середину". Пока исполнитель ханской воли опомнился, Рустамхан схватил его в охапку и как овцу положил к ногам хана. Хан рассмеялся подобной сноровке и простил его.
...Напротив нашего села высятся горы.
Их оберегают две небольшие речки, между которыми разместилось соседнее сельцо в десять-пятнадцать дворов... У подножия горы мальчонка пас овец. Неожиданно на стадо ринулся волк и схватил одну животину Мальчонка - в крик, а волк, знай себе, бесчинствует. Рустамхан-киши находился в это время на окраине села и все видел. Издалека, через две речки, через все село, он загремел что есть мочи: "Гром тебя рази!" И волк, отпустив добычу, дал деру!
Немецкий путешественник Адам Олеарий, посетивший в 1638 г. "могилу Коркута" в окрестностях Дербента, ""видел в том же Дербенте старинное кладбище и на нем несколько тысяч одинаковых по форме могильных плит длиною более человеческого роста", с арабскими надписями, и записал об этом кладбище "следующую историю": "Жил будто бы в древние времена, однако уже после Магомета, в Мидии царь по имени Кассан (т.е. Казан), по происхождению из нации "Окус" (т. е. огуз)" (Книга моего деда Коркута. М.-Л., 1961, с. 178).
К сожалению... эти могилы, которые уходят в столетнюю, тысячелетнюю древность, сегодня разрушаются. Некоторые наши недалекие хозяйственные руководители при производстве строительных работ или в погоне за валом, бездумно расширяй посевные площади, варварски уничтожают старые памятники, в том числе старые кладбища.
Так сегодня разрушены дербентские кладбища, о которых рассказывал еще Адам Олеарий.
Бульдозер сравнивает с землей могилы, в которых похоронены те, кто веками боролся за свободу и независимость Азербайджана, кто на дербентском валу жертвовал жизнью во имя своей родины - теперь именно здесь понадобилось проводить улицу, именно здесь должна проходить магистраль Баку - Ростов, именно здесь, где похоронены тысячи и тысячи наших героических предков, память о которых должен хранить народ.
К сожалению... Такое же неуважение к памяти предков можно наблюдать и в Армении, в районах проживания азербайджанцев. После выселения азербайджанцев из района Веди (теперешний Араратский район) древние захоронения огузов были разрушены. Не можешь поверить, что подобное кощунство происходит в нашем веке, в нашей стране, на наших глазах. Негоже соседу тщиться вытравить след соседа. Можно переиначить названия, можно сровнять с землей памятники и могилы... Но память неискоренима! Память истории, крови, фольклора, слова память справедливости!
* * *
Я приехал в Дербент как паломник. Ведь в Дербентской крепости, на Дербентском валу пали жертвой тысячи доблестных, храбрейших сыновей моего народа.
Как утес отражает морские валы, так Дербент отражал валы чужеземных нашествий.
Дух павших защитников витает над Дербентом. Каждая пядь этой земли пропитана кровью моих соотечественников. Сколько их полегли здесь костьми, ушли в небытие, чтобы город дожил до наших дней - их в сотни, тысячи раз больше, чем все современное население города.
Люднее Дербента кладбища его,
Где мудрого пращура чувствую духом.
Восставший от вечного сна своего
Коркут наречет меня пусть по заслугам...
... Но каюсь и я в прегрешенья своем,
Бойницы взирают суровым вопросом...
Бывало, прикрытый тобой, как щитом,
В тылу я спокойно поклевывал носом...
И как этот стыд и печаль утаю...
Не наша ли кровь исходила на кручи?..
Шли с севера, с юга угрюмые тучи,
И молнии бились о крепость твою...
Дербентские кладбища напоминают каменный лес... Кажется, это дух героев прорвал толщу земли и пророс каменными мечами.
Кладбище Сорока. Это место паломничества дербентцев. Я думаю о символике числа "сорок" в нашем фольклере. И сожалею о том, что подобным знакам народной пямяти приклеивают религиозные ярлыки. А ведь в сущности - и мавзолей Шейха Джунейда в Кубинском районе, и дербентское кладбище Сорока и другие подобные - последняя обитель тех, о ком живет в народе благодарная память, тех, кто пожертвовал своей жизнью во имя отечества. Иными словами павшие за родину у нас почитались не меньше павших за веру, - их имена освящались в пантеоне народной памяти.
Нарын-кала. В большинстве городов, где проживают азербайджанцы-тюрки, есть своя Нарын-кала. До сих пор сохранилась одноименная цитадель в Тбилиси. Своя Нарын-кала была и в Ереване. Я встречал такие крепости "тезки" и в Крыму, и в Средней Азии, и в Турции. Одна из самых величественных из них - в Дербенте. Зубцы крепостных стен, видные на всю округу, придают крепости особый колорит. Нарын-кала напоминает корону, возложенную на голову Дербента.
С крепостных стен открываются две прекрасные панорамы. Одна - ступенями спускающийся к морю город, другая - дербентский вал, начинающийся от крепости, проходящий через ущелья, петляющий по склонам гор предполагается, что он проходил по подножию Больших Кавказских гор от Каспийского до Черного моря, скорее всего так оно и было. Может, поэтому сегодня никто не может сказать, где кончается Дербентский вал. Он тянется и тянется по этим горам и поражает своими бесконечными башнями, их размерами. Но самое главное, сооружение это рождено чувством любви к родине, высоким порывом защитить ее, уберечь от врагов.
В свое время Дербентский вал сравнивали с Великой китайской стеной.
С давних пор у меня в душе жило желание пройти этот вал до конца. Уверен, что многие тайны этого монументального строения еще не раскрыты.
Существуют сотни легенд, преданий, исторических рассказов, любопытнейших свидетельств путешественников об этом Дербентском вале - к сожалению, они до сих пор не собраны и не изданы.
Я вспоминаю слова Александра Дюма о Дербенте, о дербентских азербайджанцах. Вспоминаю письмо Бестужева-Марлинского, в котором замечательный художник с большой увлеченностью и любовью говорит об азербайджанском языке. Дюма считал Дербентский вал памятником еще более древним, чем эпоха пеласков.
Северные и южные стены Нарын-кала тянутся до моря. Древний Дербент, т.е. первозданный Дербент, население которого доныне составляют азербайджанцы, раскинулся в пределах этих стен. Современный же город растет вовне.
Когда смотришь на старый город с крепостных стен, он напоминает наш Ичери-шехер: плоские крыши, узки улочки, тесные кварталы. Близость Баку и Дербента ощущаешь здесь особенно остро.
Мы знакомимся с древними строениями Нарын-кала, подземными амбарами, различными помещениями, развалинами дворцов. Слушаем рассказы знатоков, перелистываем рекламные проспекты, рассматриваем справочные материалы, которые висят в различных местах. Мне кажется странным то обстоятельство, что нигде нет даже упоминания об Азербайджане, на различных вывесках слово это искусно обходится. Например, в атрибутике, сопровождающей развалины дворца Фатали-хана, властителя Кубы и Дербента, он именуется властителем "Восточного Закавказья". Это ревнивое замечание географических и исторических названий мне непонятно. Позже в разговоре с дербентцами выясняется, что в городе, где живут десятки тысяч азербайджанцев, который исторически являлся одной из столиц Азербайджана, сегодня нет ни одной школы на азербайджанском языке. Азербайджанцы, живущие здесь, постепенно теряют связи с родной землей, с родным языком - забывают свою историю, которой дышит здесь каждый камень.
Язык, который когда-то был языком общения среди народов Закавказья и Кавказа, сейчас находится в таком загоне, что на нем лишены возможности учиться даже сами азербайджанцы. Местные азербайджанцы говорят об этом с глубокой болью и озабоченностью. Они горько сожалеют, что не могут смотреть даже передачи азербайджанского телевидения.
... На видном месте, в окружении древних чинар возвышается Джаме-мечеть. Во дворе мечети, где могут одновременно молиться шесть тысяч человек, исчезает все суетное, преходящее, чувствуешь умиротворение, целительное для возбужденных нервов, здесь все дышит вечностью.
Во дворе постелены ковры, от цветового разнообразия которых рябит в глазах. Местные девушки сами добровольно приходят в мечеть, чтобы вычистить, вытрусить ковры.
Я не устаю гулять по Дербенту: смотрю на седобородых старцев, медленно попыхивающих своей трубкой, сидя у высоких заборов, прислушиваюсь к разговорам в чайханах, на улицах и площадях. Кажется мне и сейчас Дербент говорит на лад нашего мудрого пращура Деде Коркута. К сожалению, наши языковеды и фольклористы не обратили внимания на эту преемственность, на эту неразрывность с прошлым, которую можно ощутить здесь, в Дербенте.
Вечером, вместе с Нариманом Агасиевым, редактором выходящей в Дербенте газеты на азербайджанском языке, мы едем в село, в котором он живет. Село это расположено к северу от Дербента, в низине, по дороге в Махачкалу.
Дорога в Дербент проходит мимо знаменитой горы Бешбармак, которую легенда связала с именем пророка Хызыра. Гора упоминается во многих книгах и среди народа считается священной. Дальше дорога ведет к рукотворным рощам Сиазани и Дивичей, придающих особую прелесть горным склонам...
Впереди - родина садов Куба, Хачмасские леса, остатки городища Шабран, курортная зона Набрань, слава которой растет год от года, река Самур...
Цепь гор Большого Кавказа, подступающая к морю, и ее величественные вершины: Шахдаг, Туфандаг.
Дорога проходит через Самур-Дивичинскую низменность: леса здесь подходят прямо к золотым пескам Каспия, вдоль дороги расположены плодородные долины, вытянулся в ряд высокий частокол стройных ив.
Один конец этой дороги упирается в Апшерон, земли древней Шемахи, другой - в стены Дербента, которые тысячи лет успешно отражали набеги чужеземцев. Между ними расположены прекрасные земли Куба-Хачмаса. Крутые скалы, бурные горные реки, разнообразие цветов окружающей природы, кажется, все это перелилось, перетекло в искусство местных ремесленников ковроткачество, гончарное искусство, медные изделия, народную архитектуру, орнаментику.
В этих местах самая высокая точка западного Азербайджана. У этой, покрытой вечными снегами вершины, высота которой около пяти тысяч метров, необычное название: Базар-дюзю - базарная площадь (плато). Любопытно, что здесь обнаружены атрибуты рынка. Но еще более поразительно то, что здесь, на такой высоте, найдены морские ракушки.
Хыналык. В Кубинском районе много совершенно не похожих друг на друга сел, одно прекраснее другого. Хыналык - одно из самых уникальных. Мы отправились в Хыналык в конце августа, когда можно подняться к нему на машине. К Хыналыку ведут несколько дорог. Мы выбираем самую удобную, хотя и самую далекую, обходную. Проезжаем мимо деревни Алпан, реликта древней Албании. После села Сусай дорога круто взмывает вверх. "Газик" редакции районной газеты совершенно новый, - надеемся, что одолеет эти крутые подъемы. Как бы ни увлекались мы разговорами, или точнее, как бы ни старались занять себя беседой, порой все мы затихали, замолкали, крепко хватались за поручни в маши не, привставали со своих мест, чтобы хоть как-то облегчить машине подъем на почти вертикальную стену. Надрывно ревет мотор. Мы уже карабкаемся несколько часов, но подъем все не кончается. Погода вдруг стала портиться - после августовского зноя в Баку, когда буквально нечем дышать, прохлада здешних мест приятно освежает. Потом мы начинаем понемножку зябнуть и рады тому, что запаслись теплой одеждой.
Аромат скошенных трав и кекликоту - чебреца - любимой в Азербайджане приправы к чаю, проникает в машину. Со скошенных покосов вдоль дороги с гомоном взлетают горные куропатки и перепела.
На одном из поворотов встречается нам мужчина, ведущий за поводья лошадь. В седле мальчонка десяти-двенадцати лет. Лошадь стала так, что нам никак не разминуться по узкой дороге. Водитель притормаживает машину. Пышущий здоровьем сельчанин заглядывает в машину, здоровается, приветствует нас, а затем в шутку добавляет: "Нас двое, а лошадь одна!". Сначала мы не понимаем, но затем, догадавшись, сбиваемся теснее, чтобы освободить ему место в машине. Мальчонка, не ожидая нас, подгоняет лошадь вверх по подъему. Мы знакомимся. Зовут его Шадбек. Редактор районной газеты Мамедпаша-муаллим, чуть задумавшись, спрашивает: "Бригадир овцеводов Шадбек? Это о вас в газете мы напечатали критический материал?", Шадбек снова смеется: "В этих горах есть только один Шадбек"...
Неожиданно дорогу окутывает туман. Да еще какой. Похоже на то, что огромный паровой котел опрокинули на эти горы! Белым-бело! Порой в этом мареве возникают просветы, в которые видны рассыпанные как по всему подножию гор и по равнине села Кубы и Кусаров. Если вглядеться внимательней, пожалуй, можно увидеть и Каспий. Будто смотришь с самолета.
Машина, собрав последние силы, преодолевает подъем и мы вдруг обнаруживаем, что выехали прямо к самому подножию Бабадага. И прямо здесь, где, как говорится и молитвы не услышишь, в мире полного безмолвия, у самого подножия Бабадага, из-под скалы журчит родник. Какие подземные потоки, какие скрытые "насосы" качают воду на эту вершину? Мы досыта напились воды из родника, тут же, на бархатных травах расстелили скатерть и вкусно поели все, что бог послал. Здесь, высоко в горах, скалы, окутанные поднимающимся с низин белесым туманом, напоминают растрескавшиеся кинжалы. Скала и туман кажутся продолжением друг друга, и их не различить. Иногда туман чуть-чуть рассеивается и тогда можно разглядеть прижавшееся к склону горы такое же белое, как туман и скалы, стадо. Мы сидим у раскрытой скатерти, как паломники Бабадага. Все вокруг укрупнено как в кино. С какой бы стороны не посмотреть, мы здесь, в горах, наверно, будем выглядеть азманами великанами, увиденными в просветах тумана. Когда солнце выглядывает с вершины Бабадага, на проплывающих мимо облаках, как на огромном экране, возникают наши странные, огромные очертания. Вот я различаю, как моя огромная тень обращается к Шадбеку:
Брат-чабан, да будет в радости душа твоя.
Здесь в горах ведь быть безрадостным грешно.
С тех пор эти горы запечатлелись в моей памяти вместе с белым маревом тумана, белыми скалами и стадами в просветах - в моем воображении запечатлелась белая сказка Бабадага. Бабадаг - Дед Гора!
... Я наслышался, начитался о Хыналыке, о неповторимой красоте этого села, об уникальном языке, на котором здесь говорят, о прекрасных мастерах. Однако в наибольшей степени влюбил меня в Хыналык графический цикл нашей известной художницы Марал Рахманзаде. На ее графических листах с большой любовью изображены женщины Хыналыка, которые сохранили традиции древней одежды: разноцветные колоритные платья, длинные, до лодыжек. Высокие, стройные, нарядные, со своеобразно завязанными на голове плетками - они казались мне необыкновенными "горными Венерами", ассоциировали в моем воображении с женщинами далекого прошлого...
Хынепык - одно из самых высокогорных сел Кавказа. Прижавшийся к огромной скале, он напоминает осиный улей, повисший на ветке. Точнее, кажется он вырос, пророс из этой скалы - как ее продолжение!
Село кажется совершенно неприступным...
А в первую минуту, когда я увидел издали Хыналык, он напомнил мне шлем. Шлем, надетый на голову горы.
Когда же мы приблизились, мне открылась совершенно иная картина, совершенно ином образ, поразивший меня еще в большей степени. Дома вырастали один из другого, громоздились один на другой, в окнах отражалось заходящее солнце, от этого рябило в глазах и невозможно было ничего разглядеть. Здесь, вблизи, в лучах заходящего солнца, Хыналык напоминал уже некий космический корабль, из далеких миров, который сея прямо на вершине горы. Хыналык удивительная сказка, неповторимая, ни на что не похожая. Когда входишь в главные ворота села и идешь по вымощенным камнем дорогам, ощущаешь себя в глубокой древности. И радуешься тому, что село смогло сохранить свой древний облик, свою неповторимость до сегодняшнего дня.
Караван печали. У нашей азербайджанской Клио есть извечный спутник, неотступно следовавший за ней по пятам грозный Марс...
Нашему народу не было спокойного житья: ни от чужих, ни от своих...
Потому, может, в сердцах угнездилась некая опасливая осмотрительность. Потому, наверно, что ни село, что ни город, замыкались в отдельное государство. У каждого своя вода, свой огонь, каждый должен уметь жить независимо от соседа. Уметь выстоять, продержаться в лихой час, постоять за себя, пока на твой зов не откликнется сосед и собрат. Каждое село похоже у нас на завершенную песню: свой лад, своя музыка...
Свой аксакал, свой родник, свой ток для молотьбы, своя мельница, своя мечеть, свой молла, свой ашуг и даже свой юродивый. Круг замыкается.
Хыналык - одно из таких сел-крепостей, причем одно из самых неповторимых.
Вдобавок... в Хыналыке и свой язык... Особый, не похожий ни на какой другой! Мы беседуем с хыналыкцами. Отдельные фразы мы произносим на их языке. На азербайджанском языке слова даг - гора, зирве - вершима, гартал орел звучат весомо - будто в звучании слова выражено отношение к ним; на хыналыкском они звучат мягче, обыденнее. Наверно потому, что слова "гора", "вершина", "орел" для них обычные, родные, понятные - одного с ними роста.
Вечером мы возвращаемся в село Галей-худат, в котором живет веселый Шадбек.
* * *
Сегодня первое сентября. Проснулся я засветло, но в окнах виден странный свет. Нет, это не может быть лунным сиянием. Встаю с постели, выглядываю из окна во двор и не могу поверить своим глазам. Лето - и снег! Выпал в ночь по щиколотку...
Открывается дверь. Шадбек, видя, что я проснулся, тихо, знаками зовет: "Иди сюда!"
Я одеваюсь и выхожу. Шадбек стоит во дворе с ружьем в руках. Кивком головы показывает на скалы, нависшие над селом. Если от одной из них оторвется часть, сколько домов унесет вниз...
Я смотрю в ту сторону и вижу, как на самом краю скалы горделиво стоят горные туры...
Через некоторое время мы вновь отправляемся в Хыналык. В школе встреча с учителями и учениками. Непосредственность черноглазых мальчиков и девочек, их доверительные, открытые лица, радостные улыбки - делают нашу встречу теплой и искренней.
Но многие из учителей, сегодня, первого сентября, не могут скрыть своей озабоченности. Ведь село по шесть месяцев в году изолировано от остального мира, ездить в Кубу тяжело. Говорят они и об экономических трудностях. Недостатки эти заметны и в самой школе. Пособия, которыми пользуются школьники, кажется, с допотопных времен... В учительской газеты и журналы двух-трехлетней давности...
Зимой по несколько недель здесь не могут получить почту (С тех пор прошло несколько лет, я не знаю, в каком состоянии хыналыкские дороги сегодня). Потом заходит речь о природных и исторических памятниках вокруг Хыналыка, о хыналыкских коврах, родниках, освященных местах, об остатках древних храмов огнепоклонников, о мечети Пиреджомард, сохранившейся с XII века, "огненной горе". К сожалению, у нас нет возможности самим увидеть все это.
Со странным чувством покидаем мы Хыналык - к гордости нашей примешивается озабоченность, беспокойство. Впереди нас ожидают встречи с горными селами, одно другого интересней, неожиданней: Гырыз, Хапут, Чеке, Йелфи. Причем в каждом из них приходится останавливаться. Если ты посетил село и не остановился, не разделил с ними трапезу - это считается неуважением.
В Гонаккенде, когда-то являвшемся центром района, я испытал те же чувства горечи, что и в Хызы - и здесь когда-то было шумно, оживленно, людно. Два дня поколесили по этим горам - и какой огромный мир открылся нам. Очень важно, чтобы здесь, на такой обширной территории, был самостоятельный административный район. Тогда и в этот привлекательный городок, и в эти горы, в эти горные села придет новая жизнь.
* * *
Кто проехал через Тенгинское ущелье, через леса Хачмаса и Набрани, по дорогам Гачреша, кто здесь, в садах Кубы слышал чарующую народную песню "Кубанын аг алмасы" - "Белое яблоко Кубы" - тот никогда не забудет вкус, цвет, запах, воздух этих северных уголков Азербайджана.
... Мы побывали у родника в Хачмасских лесах. Однако это был не просто "родник!". "Созвездие" родников! В небольшом месте из-под земли бьют семь-восемь ключей, от них берет начало река.
На одной из полян, покрытой золотисто-желтыми цветами, где, судя по всему, было когда-то поселение, мы встретились с поразительным чудом природы: Никогда! еще я не видел такой огромной чинары; - с таким количеством ветвей, с такой раскидистой кроной.
Чтобы ощутить здешнюю природу, надо обязательно побывать в Набрани. Редко можно увидеть такое сочетание природных красот. Голубой Каспий и его золотые пески, прекрасные леса, начинающиеся прямо от песчаных пляжей и раскинувшиеся до подножия гор, тысячелетние дубы, ледяные родники и десятки небольших рек, сбегающих с гор, заповедные поляны и пьянящий аромат цветов... Все это вместе, рядом. Добавим ко всему этому плоды и лесные ягоды, рыбу рек и моря...
Сейчас по всему берегу раскинулись различные зоны отдыха, строятся санатории. Небрань стала зоной отдыха всесоюзного масштаба. Увеличивается поток отдыхающих. Хорошо бы этот поток не повредил природе, не нанес бы ущерба ее дивной и неповторимой красоте.
* * *
Мы проезжаем через Самур... Фарман Керимзаде шутит: "Здесь граница Азербайджана с Азербайджаном!" Мы едем в Дербент! Дербент - Демир Капы Железные врата. Наш древний пограничный город, родной брат Тебриза, Гянджи, Нахичевани, Шемахи, Баку! В Дербент легенды и были - Деде Коркута, Бамсы Бейрека, Бану Чичек, Казан-хана, Фатали-хана! Мой саз и сказ, стан знаменитых озанов, сазандаров, моя разлука, мое ожидание - Дербент! Наш первый и вековечный защитительный вал, наш первый бой, наш щит - мой Дербент!
Могила Огуза. Сколько огузских могил - от Дербента до горы Агры, до яйлагов Арзрума, от берегов Урмии и до Хамадана, от Каспия до приозерья Гёйча, до Аксаклара (Ахалцик)! О кавказских огузах написано много. Среди этих работ следует особо выделить "Мир Деде Коркута" Анара: она является важным вкладом в нашу культуру и по уровню научного анализа, и по убедительности изложения, и по богатству использованной литературы. Попутно замечу, что слово "Туркестан", которое встречается в дастане "Книга Деде Коркута", нельзя понимать как Среднюю Азию. В дастане Салур-Казана называют "опорой Туркестана". Знакомство с источниками позволяет утверждать, что речь идет не о Средней Азии. В свое время Туркестаном называли часть Кавказа, где проживали тюрки, в первую очередь, регион от Апшерона до Дербента и от Дербента на север. То есть, исторически можно говорить о двух Туркестанах. "Деде Коркут" - продукт Кавказа, Азербайджанского Туркестана или Огузстана.
Известный специалист X. Короглу приводит интересную ссылку на работу Османа Байбуртлу "Таварихи джадиди мирати джахан" (XVI век). Оказывается, огузы "Отца Коркута" жили на Кавказе за семь веков до ислама. У них было единобожие, и верили они в Гёктанры - Бога Неба. Их верховный предводитель Баяндур-хан жил в эту эпоху, а во времена Христа Грузия платила огузам дань размером в девять туменов (Cм.: Китаби Дэдэ Горгуд, Бакы, "Язычы", 1989, Предисловие).
Необыкновенные размеры огузских могил поражают любого человека. Рост похороненных в этих могилах доходил, примерно, до двух метров с половиной. По скелетам это видно достаточно определенно, т. к. длина их кости от запястья до локтя размером в руку современного человека.
Внушительный вид огузов повергал в смятение. От их кличей "глохли уши", "обрывалось сердце". Кёроглу - герой одноименного дастана - был потомком огузов и его боевой клич производил на врагов столь же грозное воздействие.
К слову. С животворным родником, вселившим волшебную силу в Кёроглу, связан один из самых любопытных, имеющих мифологическую основу эпизодов эпоса. По завету своего отца Алы-киши Кёроглу должен дождаться, когда вода в роднике вспенится и испить такой воды - происходит это один раз в семь лет. Эта фантастическая периодичность не так уж и фантастична - достаточно вспомнить о родниках в горах Кельбаджара, Лачина, Шуши - многие из них закипают с особой силой через определенные промежутки времени, а потом ток воды убывает и прерывается.
Глядя на сухие камки красноватого оттенка в Туршсу, по дороге в Лачин, не верится, что из-под них может забить вода. Но запаситесь терпением. Через определенное время можно услышать подземный гул, потом этот гул все близится и близится, и в нескольких местах начинают пробиваться шумные струи. Можно и напиться, и запастись водой. Только не мешкать! Гул этот, как появился внезапно, так же внезапно исчезнет, и родник, как само дыхание земли, затаится.
Огузов сравнивают с легендарным Рустам-Залом, с библейским Самсоном, с античным Гераклом.
Не всякая лошадь выдерживала могучего Узун-Гасана, из рода огузов - под его тяжестью, гласит легенда, хребет лошади переламывался. Даже, сидя на самом высоком коне, он ногами чуть ли не до земли доставал...
Мой предок Рустамхан, согласно фамильному преданию, был очень высок ростом и обладал чрезвычайно зычным голосом. От своей стати он часто испытывал не удобства. В самые высокие двери он вынужден был проходить, согнувшись вдвое. Когда он садился на пол, поджав под себя ноги, колени его оказывались на уровне голов сидящих рядом...
... Однажды созвали людей то ли у ленкоранского, то ли у ардебильского хана. Рустамхан опоздал и, едва oн присел, как раздраженный хан велел приближенному: "Хватай его за ноги да на середину". Пока исполнитель ханской воли опомнился, Рустамхан схватил его в охапку и как овцу положил к ногам хана. Хан рассмеялся подобной сноровке и простил его.
...Напротив нашего села высятся горы.
Их оберегают две небольшие речки, между которыми разместилось соседнее сельцо в десять-пятнадцать дворов... У подножия горы мальчонка пас овец. Неожиданно на стадо ринулся волк и схватил одну животину Мальчонка - в крик, а волк, знай себе, бесчинствует. Рустамхан-киши находился в это время на окраине села и все видел. Издалека, через две речки, через все село, он загремел что есть мочи: "Гром тебя рази!" И волк, отпустив добычу, дал деру!
Немецкий путешественник Адам Олеарий, посетивший в 1638 г. "могилу Коркута" в окрестностях Дербента, ""видел в том же Дербенте старинное кладбище и на нем несколько тысяч одинаковых по форме могильных плит длиною более человеческого роста", с арабскими надписями, и записал об этом кладбище "следующую историю": "Жил будто бы в древние времена, однако уже после Магомета, в Мидии царь по имени Кассан (т.е. Казан), по происхождению из нации "Окус" (т. е. огуз)" (Книга моего деда Коркута. М.-Л., 1961, с. 178).
К сожалению... эти могилы, которые уходят в столетнюю, тысячелетнюю древность, сегодня разрушаются. Некоторые наши недалекие хозяйственные руководители при производстве строительных работ или в погоне за валом, бездумно расширяй посевные площади, варварски уничтожают старые памятники, в том числе старые кладбища.
Так сегодня разрушены дербентские кладбища, о которых рассказывал еще Адам Олеарий.
Бульдозер сравнивает с землей могилы, в которых похоронены те, кто веками боролся за свободу и независимость Азербайджана, кто на дербентском валу жертвовал жизнью во имя своей родины - теперь именно здесь понадобилось проводить улицу, именно здесь должна проходить магистраль Баку - Ростов, именно здесь, где похоронены тысячи и тысячи наших героических предков, память о которых должен хранить народ.
К сожалению... Такое же неуважение к памяти предков можно наблюдать и в Армении, в районах проживания азербайджанцев. После выселения азербайджанцев из района Веди (теперешний Араратский район) древние захоронения огузов были разрушены. Не можешь поверить, что подобное кощунство происходит в нашем веке, в нашей стране, на наших глазах. Негоже соседу тщиться вытравить след соседа. Можно переиначить названия, можно сровнять с землей памятники и могилы... Но память неискоренима! Память истории, крови, фольклора, слова память справедливости!
* * *
Я приехал в Дербент как паломник. Ведь в Дербентской крепости, на Дербентском валу пали жертвой тысячи доблестных, храбрейших сыновей моего народа.
Как утес отражает морские валы, так Дербент отражал валы чужеземных нашествий.
Дух павших защитников витает над Дербентом. Каждая пядь этой земли пропитана кровью моих соотечественников. Сколько их полегли здесь костьми, ушли в небытие, чтобы город дожил до наших дней - их в сотни, тысячи раз больше, чем все современное население города.
Люднее Дербента кладбища его,
Где мудрого пращура чувствую духом.
Восставший от вечного сна своего
Коркут наречет меня пусть по заслугам...
... Но каюсь и я в прегрешенья своем,
Бойницы взирают суровым вопросом...
Бывало, прикрытый тобой, как щитом,
В тылу я спокойно поклевывал носом...
И как этот стыд и печаль утаю...
Не наша ли кровь исходила на кручи?..
Шли с севера, с юга угрюмые тучи,
И молнии бились о крепость твою...
Дербентские кладбища напоминают каменный лес... Кажется, это дух героев прорвал толщу земли и пророс каменными мечами.
Кладбище Сорока. Это место паломничества дербентцев. Я думаю о символике числа "сорок" в нашем фольклере. И сожалею о том, что подобным знакам народной пямяти приклеивают религиозные ярлыки. А ведь в сущности - и мавзолей Шейха Джунейда в Кубинском районе, и дербентское кладбище Сорока и другие подобные - последняя обитель тех, о ком живет в народе благодарная память, тех, кто пожертвовал своей жизнью во имя отечества. Иными словами павшие за родину у нас почитались не меньше павших за веру, - их имена освящались в пантеоне народной памяти.
Нарын-кала. В большинстве городов, где проживают азербайджанцы-тюрки, есть своя Нарын-кала. До сих пор сохранилась одноименная цитадель в Тбилиси. Своя Нарын-кала была и в Ереване. Я встречал такие крепости "тезки" и в Крыму, и в Средней Азии, и в Турции. Одна из самых величественных из них - в Дербенте. Зубцы крепостных стен, видные на всю округу, придают крепости особый колорит. Нарын-кала напоминает корону, возложенную на голову Дербента.
С крепостных стен открываются две прекрасные панорамы. Одна - ступенями спускающийся к морю город, другая - дербентский вал, начинающийся от крепости, проходящий через ущелья, петляющий по склонам гор предполагается, что он проходил по подножию Больших Кавказских гор от Каспийского до Черного моря, скорее всего так оно и было. Может, поэтому сегодня никто не может сказать, где кончается Дербентский вал. Он тянется и тянется по этим горам и поражает своими бесконечными башнями, их размерами. Но самое главное, сооружение это рождено чувством любви к родине, высоким порывом защитить ее, уберечь от врагов.
В свое время Дербентский вал сравнивали с Великой китайской стеной.
С давних пор у меня в душе жило желание пройти этот вал до конца. Уверен, что многие тайны этого монументального строения еще не раскрыты.
Существуют сотни легенд, преданий, исторических рассказов, любопытнейших свидетельств путешественников об этом Дербентском вале - к сожалению, они до сих пор не собраны и не изданы.
Я вспоминаю слова Александра Дюма о Дербенте, о дербентских азербайджанцах. Вспоминаю письмо Бестужева-Марлинского, в котором замечательный художник с большой увлеченностью и любовью говорит об азербайджанском языке. Дюма считал Дербентский вал памятником еще более древним, чем эпоха пеласков.
Северные и южные стены Нарын-кала тянутся до моря. Древний Дербент, т.е. первозданный Дербент, население которого доныне составляют азербайджанцы, раскинулся в пределах этих стен. Современный же город растет вовне.
Когда смотришь на старый город с крепостных стен, он напоминает наш Ичери-шехер: плоские крыши, узки улочки, тесные кварталы. Близость Баку и Дербента ощущаешь здесь особенно остро.
Мы знакомимся с древними строениями Нарын-кала, подземными амбарами, различными помещениями, развалинами дворцов. Слушаем рассказы знатоков, перелистываем рекламные проспекты, рассматриваем справочные материалы, которые висят в различных местах. Мне кажется странным то обстоятельство, что нигде нет даже упоминания об Азербайджане, на различных вывесках слово это искусно обходится. Например, в атрибутике, сопровождающей развалины дворца Фатали-хана, властителя Кубы и Дербента, он именуется властителем "Восточного Закавказья". Это ревнивое замечание географических и исторических названий мне непонятно. Позже в разговоре с дербентцами выясняется, что в городе, где живут десятки тысяч азербайджанцев, который исторически являлся одной из столиц Азербайджана, сегодня нет ни одной школы на азербайджанском языке. Азербайджанцы, живущие здесь, постепенно теряют связи с родной землей, с родным языком - забывают свою историю, которой дышит здесь каждый камень.
Язык, который когда-то был языком общения среди народов Закавказья и Кавказа, сейчас находится в таком загоне, что на нем лишены возможности учиться даже сами азербайджанцы. Местные азербайджанцы говорят об этом с глубокой болью и озабоченностью. Они горько сожалеют, что не могут смотреть даже передачи азербайджанского телевидения.
... На видном месте, в окружении древних чинар возвышается Джаме-мечеть. Во дворе мечети, где могут одновременно молиться шесть тысяч человек, исчезает все суетное, преходящее, чувствуешь умиротворение, целительное для возбужденных нервов, здесь все дышит вечностью.
Во дворе постелены ковры, от цветового разнообразия которых рябит в глазах. Местные девушки сами добровольно приходят в мечеть, чтобы вычистить, вытрусить ковры.
Я не устаю гулять по Дербенту: смотрю на седобородых старцев, медленно попыхивающих своей трубкой, сидя у высоких заборов, прислушиваюсь к разговорам в чайханах, на улицах и площадях. Кажется мне и сейчас Дербент говорит на лад нашего мудрого пращура Деде Коркута. К сожалению, наши языковеды и фольклористы не обратили внимания на эту преемственность, на эту неразрывность с прошлым, которую можно ощутить здесь, в Дербенте.
Вечером, вместе с Нариманом Агасиевым, редактором выходящей в Дербенте газеты на азербайджанском языке, мы едем в село, в котором он живет. Село это расположено к северу от Дербента, в низине, по дороге в Махачкалу.