Страница:
– Попробуем? – спросил Ринтын Кайона и направился к буфетчице, которая уже собиралась сходить на причал.
Одну бутылку неудобно было брать, и Ринтын купил пяток. Открыв одну себе, а другую Кайону, Ринтын взял губами горлышко и потянул. В рот ему полилась противная теплая жидкость. Едва сдерживая отвращение, он сделал глоток. На второй уже не хватило сил, и он незаметно выкинул злополучную бутылку за борт и с состраданием посмотрел на товарища.
– Ну, как?
– Мне показалось, что я напился прямо из ночного горшка,– морщась, ответил Кайон.– И как люди пьют такую гадость? Тьфу!
– Может, это у нас с непривычки? – предположил Ринтын.– К водке ведь тоже привыкают.
Солнечным утром ребята сошли на берег. Они робко двигались в толпе пассажиров, хлынувшей потоком в ворота, ведущие к выходу из порта. Где-то мелькнул бушлат Миши Абрикосова и затерялся за сотнями спин с мешками, чемоданами, рюкзаками.
На привокзальной площади ребята остановились, чтобы полюбоваться ярко раскрашенным трамваем. На тротуаре с тележками, украшенными стеклянными колбами, стояли девушки и продавали подкрашенное питье.
– Смотри,– сказал Кайон,– и здесь пивом торгуют.
– Не похоже на пиво,– пригляделся Ринтын.
– Все равно пробовать не будем,– заявил Кайон.
Вместе с толпой пассажиров Ринтын и Кайон протолкались к билетным кассам железнодорожного вокзала. Особый вокзальный запах ударил им в нос и не оставлял их до самого Ленинграда.
Кайон уселся на чемоданы посреди зала ожидания, а Ринтын пошел на разведку. Возле окошечек билетных касс творилось что-то невообразимое. Ринтын разыскивал глазами ехавших с ними на пароходе русских, чтобы разузнать, как приобрести билеты. Но все снующие в огромном зале удивительно походили друг на друга поношенной одеждой, надетой специально в дорогу, и утомленными лицами. Ринтын постоял, подталкиваемый со всех сторон людьми, и решил возвратиться к товарищу. Внезапно перед ним выросла фигура Миши Абрикосова.
– Что, земляк, растерялся?
– Честно скажу, растерялся,– сознался Ринтын.– Никогда не видел столько людей в одной комнате.
Расталкивая локтями пассажиров, на ходу огрызаясь, Миша сквозь людское море потащил за собой Ринтына обратно к Кайону.
– В Сучан билеты есть,– задумчиво сказал Миша, услышав, что ребята еще не достали билетов,– но боюсь, дальше с ними дело туго. Наплыв огромный. Договорники с сорок пятого года едут обратно – кто в отпуск, а кто и насовсем. Ладно, стойте здесь на месте, а я попытаюсь что-нибудь предпринять, пока есть время до отхода моего поезда. Только никуда не уходите! – И Миша нырнул в толпу.
И все же в этой на первый взгляд однообразной толпе попадались люди, которые сразу обращали на себя внимание. Вот окруженный свитой из морских офицеров совсем близко от ребят величественно прошел сияющий погонами живой адмирал. Он шел сквозь толпу с такой же легкостью, как большой пароход в бушующем море.
Некоторое время рядом с ребятами стояли две черноглазые девушки и разговаривали вроде по-русски, но, как ни прислушивался Ринтын, он понял лишь некоторые слова.
– Как ты думаешь, кто они? – спросил он товарища.
Кайон пожал плечами:
– Может быть, иностранки какие-нибудь?
Черноглазые “иностранки”, в свою очередь, с любопытством разглядывали Ринтына и Кайона. Одна из них подошла к ним и на чистейшем русском языке спросила:
– Вы китайцы или японцы?
– Чукчи мы,– с достоинством ответил Кайон,– с Чукотки. А вы кто?
– Украинки, с Украины,– в тон ему ответила девушка.
Откуда-то появившийся Миша оттеснил девушку в сторону и принялся на весь зал доказывать человеку в помятом суконном костюме и форменной фуражке, что “этих талантливых ребят с далекой Чукотки надо немедленно отправить в Ленинград, куда они едут, чтобы овладеть знаниями, которые необходимы, как солнце, воздух и вода, их темному и ранее угнетенному народу…”.
Грустный человек в форменной фуражке терпеливо выслушал его и негромко сказал:
– Пусть идут в первую кассу. Но билеты есть только на завтрашний вечерний поезд.
Миша, не теряя времени, повел ребят к кассе, прокладывая дорогу чемоданом Ринтына.
– Позвольте, пропустите, не мешайте… Гражданин, не выпирайте локоть… Тетенька, полегче кормой…
Железнодорожные билеты оказались самыми обыкновенными картонками. Плацкарты не было: предстояло ехать через всю Россию сидя.
Миша вначале пошумел возле кассы, требуя лежачие места, но ничего не добился.
– Что ж, ребята, придется довольствоваться этим. Заберетесь на багажные полки, там нисколько не хуже, чем на плацкартном месте.
Выбраться из очереди оказалось не менее трудным, чем пробраться к кассовому окошку. Но Миша каким-то чудом отыскал свободное от вещей и ног пространство.
– Занимайте место и никому его не отдавайте. Ну, а теперь мне пора. Скоро мой поезд.
– Подождите,– попробовал его остановить Ринтын,– мы так благодарны вам за все…
– Пустяки,– отмахнулся Миша.– Поезжайте, не робейте… Встретимся в Гуврэле.
Дежурный по вокзалу, узнав, что у ребят уже есть билеты, предложил им сдать вещи в камеру хранения. Они воспользовались его советом и сдали чемоданы в большое окно. Получив тонкие бумажки вместо сданных вещей, Кайон проронил:
– Такая маленькая бумажка за два чемодана…
К счастью, его не расслышал кладовщик – угрюмая личность в больших роговых очках.
Освобожденные от багажа ребята почувствовали себя вольнее и уже не беспокоились за сохранность своего места у стены.
Они вышли на улицу, расцвеченную вечерними огнями. С грохотом и громким звоном подкатил трамвай, и у Ринтына родилась идея прокатиться на нем.
– А вдруг завезет туда, откуда нам и не выбраться? – охладил его пыл Кайон.– Давай отложим это удовольствие до Ленинграда. Это и приятнее. Нерпичий глаз есть лучше всего тогда, когда дотащишь до стойбища добычу.
При упоминании о нерпичьем глазе ребята вспомнили, что с утра ничего не ели. И надо же случиться так, что мысль о еде им пришла только после того, как они сдали в камеру хранения свои вещи.
– Что будем делать? На трамвае прокатимся вместо ужина? – ехидно спросил Кайон.
– У нас же есть деньги,– сказал Ринтын.– Давай поищем где-нибудь поблизости магазин и купим себе поесть. Не истратим же все за один вечер.
– Как бы не получилось как с пивом,– проворчал Кайон, пришедший от голода в плохое настроение.
Был теплый душистый вечер. Мягкий воздух струился вдоль улиц. Каждый дом десятками окон щедро лил свет на улицу. Светились большие уличные лампы, заключенные с прозрачные колпаки цвета белых фарфоровых чайных чашек. Казалось, светился сам вечерний теплый воздух. Иногда мимо проезжал звонкий трамвай, большим фонарем освещающий блестящие рельсы.
За углом ребята увидели огромную витрину, заставленную самыми разнообразными товарами. За стеклом виднелись неправдоподобно большие пачки папирос, плитки шоколада, окорока.
Немного робея от такого обилия продуктов, ребята вошли в магазин и попали в настоящее царство еды. Магазин был большой и состоял из нескольких залов. Кругом сверкали зеркальные витрины и стеклянные прилавки. В одном из залов середина потолка была покрыта узкими полосками – зеркал, в которых отражались покупатели. Ринтын и Кайон постояли под удивительным потолком, на который было истрачено столько зеркал, сколько с избытком хватило бы для Улака на несколько лет.
Перешли в другой зал. Здесь пахло развороченной землей.
– Смотри, яблоки! – не удержался от восклицания Ринтын и потянул за собой товарища.
На прилавке, в небольшой вазе, горкой лежали самые настоящие румяные яблоки. Как и ожидал Ринтын, они выглядели совсем не так, как на этикетках консервных банок. В живых яблоках так и чувствовался горячий солнечный луч.
– Гляди!
Вот так фрукт! Разрисованный полосами, как камлейка чегитунца, он важно лежал, подавляя величием яблоки и груши. Это был кит среди плодов.
Продавщица давно следила за двумя смуглолицыми юношами, которые так внимательно разглядывали витрины. Заметив их раскрытые рты, она подошла к ним и вежливо осведомилась:
– Что желаете купить? Может быть, вам взвесить арбузик? Три рубля килограмм…
Ринтын тут же на глаз прикинул, что плод-гигант весит немногим более пяти килограммов.
– Да, пожалуйста, взвесьте один арбуз,– ответил он, заметив, какой испуганный взгляд метнул на него Кайон.
Одна гиря, вторая, третья… несколько маленьких гирек. Ринтын немного ошибся, но ничего…
Проплутав на обратном пути, ребята увидели палисадничек, засаженный кустами с большими цветами. Он был огорожен невысоким забором, который легко было перешагнуть.
– Давай-ка в этом саду попробуем арбуз,– предложил Кайон.
Ребята перелезли через забор, увидели врытую в землю скамейку, устроились на ней и вытащили ножи. Ринтын осторожно отрезал небольшой кусочек сверху и передал арбуз
Кайону.
Откусив хрустящий и холодный кусок, Ринтын пожевал его и почувствовал горечь.
– Что это такое? – послышался возмущенный голос Кайона.– Будто табаком начиненный!
– Ты попробуй ковырни его поглубже,– предложил Ринтын.
Кайон вонзил нож в арбуз и повернул его. Раздался хруст. По рукоятке потекла вода.
– Вода течет! – крикнул он.
– Может, нам дали испорченный? – предположил Ринтын.
– Ну его, этот арбуз! – сказал в сердцах Кайон и швырнул злополучный фрукт на землю.
Голодные и злые возвращались на вокзал друзья.
– Здесь можно подохнуть от голода,– ворчал Кайон.– Что ни возьми в рот, скулы воротит.
В переполненном зале ожидания они едва отыскали себе свободное местечко и сидя, плотно прижавшись друг к другу, заснули. Во сне они громко причмокивали губами: должно быть, каждому снилось большое деревянное блюдо, наполненное дымящимся пахучим оленьим мясом.
Ринтын и Кайон судорожно сжимали в руках проездные билеты. Стрелки больших часов медленно двигались к той черте, когда ребята должны будут сесть в поезд. За окном уже вспыхнули вечерние огни. То, что ехать предстоит ночью, особенно тревожило ребят.
Наконец из репродуктора послышался неестественно громкий голос:
– Производится посадка на поезд, следующий по маршруту Владивосток – Москва! Пассажиров просят пройти на перрон для посадки на поезд!
Сначала Ринтын не поверил тому, что услышал. Неужели это их подразумевают под “пассажирами”?
Когда диктор повторил объявление, Ринтын схватил чемодан и сказал Кайону:
– Это нам. Бежим скорее к поезду!
Но оказалось, что добежать до поезда не так-то просто. Сначала их остановил контролер при выходе из вокзала, затем их билеты были проверены у платформы, и, наконец, они очутились рядом с поездом. Одинаковые вагоны тянулись далеко-далеко. Ребята прошли весь состав и не обнаружили паровоза.
– Может быть, это не наш поезд? – взяло сомнение Ринтына.
– Так ведь женщина показала нам на него,– отозвался Кайон.
Все было правильно. Вот и вагон номер три, где должны ехать Кайон и Ринтын. Если заглянуть вниз, колеса стоят на железных полосах, но паровоза нет!
Пассажиры, не обращая внимания на двух растерявшихся приятелей, толпой валили на перрон, ругались с носильщиками и проводниками, обнимались, прощались и входили в вагоны поезда, у которого не было паровоза.
Ринтын, махнув рукой, позвал за собой Кайона, и они пошли к своему вагону. Проводник проверил билеты, и они вошли в тамбур. Их поразила теснота в вагоне, который казался снаружи таким внушительным. Может быть, такое впечатление создавалось множеством людей с большими узлами и чемоданами. Места ребятам понравились. Они расположились напротив друг друга у большого окна, в которое можно будет глядеть всю дорогу.
Чемоданы были водружены на багажные полки. Суматоха в вагоне понемногу улеглась.
– А все же меня интересует, почему у нашего поезда нет паровоза? – сказал Ринтын шепотом, чтобы его не услышали ничего не подозревавшие соседи.
– Очень возможно, что это какая-нибудь новая конструкция,– ответил Кайон.– Бывает, придумают такое, чего никогда не было. Не может быть, чтобы этот состав нагрузили, а потом попросили пассажиров выйти. Смотри, сколько их только в нашем вагоне, в ином стойбище столько народу не наберется.
– Вот и паровоз прицепили…
И снова ребята наблюдали чудесную способность русского человека уютно устраиваться в дороге. Немного возни, приглушенного ворчания, и глядишь – уголок купе уже преобразился, принял жилой вид.
Понемногу пассажиры стали знакомиться. По вагону прошли несколько человек: один искал компаньонов в лото, второй – в шахматы, а третий – в преферанс. На предложение последнего откликнулись сразу несколько голосов.
– А вы куда направляетесь, ребята? – обратился к ним пожилой майор.
Получив ответ, он с удовлетворением, как будто сам ехал на учебу, сказал:
– Хорошее это дело. Правильно делаете!
Интерес к ним сразу же повысился. Несколько человек из других купе специально пришли посмотреть на чукчей, решившихся пуститься в путешествие. Один бойкий маленький человечек тут же объявил, что некоторое время ему довелось жить, правда, не среди чукчей, но тоже дикарей, названия которых он, к сожалению, не помнит. А один из преферансистов поделился сведениями, почерпнутыми из каких-то книг, где чукчи изображались как кровожадное племя, с удовольствием расправлявшееся со своими дряхлыми родственниками. Он даже что-то хотел сообщить на ухо майору, но тот отмахнулся и повернулся к ребятам.
– Видите, сколько небылиц ходит по свету о вашем народе? Ну что же, выучитесь, будем ждать от вас самих правдивого рассказа о вашей жизни.– Голос у майора был мягкий, дружелюбный и как-то по особенному теплый.
Паровоз дал гудок. Состав дернулся, и ребята в окне увидели, как потащилось назад здание вокзала, поплыли столбы и люди, стоящие на перроне. Явственно слышался шум паровоза и частый дробный стук колес.
Поехали! Все быстрее убегали назад сначала большие, а потом маленькие домики, и скоро поезд вошел в лед. Это было так неожиданно, что Ринтын сначала не понял, отчего это вдруг потемнело небо. Вот он, лес – лицо Большой земли!
До поздней ночи не отрывались от окна ребята. Глядя на темную землю с мелькающими огоньками, хотелось крикнуть в наступающую теплую ночь:
– Здравствуй, Большая земля!
Они по-прежнему не отрывались от окна, стараясь не пропустить ни одной страницы чудесной живой книги, которая раскрывалась перед ними.
Ринтын на остановках любил выходить и смотреть в бесконечную даль рельсовой дороги, перепоясавшей огромные пространства страны.
Стараниями майора они устроились спать на багажных полках, но днем ребята занимали свои законные сидячие места. Майор, которого звали Федор Нефедович, часами рассказывал ребятам о своих путешествиях. Его географические лекции пользовались успехом у всего вагона, и лишь ярые преферансисты перекликались полными таинственного значения словами: вист, пас, в торбе – и что-то непонятное чертили на листе бумаги.
Федор Нефедович не раз проезжал по великому железнодорожному пути России и успел изучить его досконально. С его помощью Ринтын и Кайон впервые попробовали свежий помидор, совершенно непохожий на те зеленые помидоры, которые привозили пароходы на Чукотку. От разрезанного огурца пахло свежей морской капустой, только что выброшенной на берег. Когда Ринтын сказал об этом Федору Нефедовичу, тот удивленно ответил:
– Никогда об этом не думал, хотя живу около моря!
Жизнь в вагоне текла размеренно. Вставали поздно. Исключение делалось, когда поезд рано утром прибывал в большой город.
Усатая черная проводница, ловко поводя плечами и держа в руках полдюжины стаканов, разносила чай. Не все пользовались ее услугами. Многие завтракали в вагоне-ресторане и возвращались оттуда с красными лицами, свидетельствующими о более горячем напитке, чем чай.
Ринтын и Кайон чаевничали вместе с Федором Нефедовичем, уничтожая запасы сушек и прочих печений, которыми были набиты его чемоданы.
После завтрака наспех прибирали в купе, все торопились к своим ежедневным занятиям: играли в карты или шашки, забивали “козла”. Больше всего было читающих. К ним относились и Ринтын с Кайоном, которые часто отрывались от книги, чтобы поглядеть в окно.
Ребята радовались быстрому продвижению на запад. На двенадцатые сутки они должны были прибыть в Москву.
Посыпались рассказы о великолепном новосибирском вокзале с подземными переходами и множеством платформ.
Действительность оказалась гораздо беднее. Вокзал, правда, был внушительный, с подземными переходами, но выглядел совсем не так, как рисовал себе Ринтын. Может быть, во всем был виноват Кайон, который потерялся сразу же, как только вышел из вагона. Пришлось все время стоянки – почти три часа – затратить на его поиски. Вместе с озадаченным Федором Нефедовичем, который никак не мог объяснить исчезновения Кайона, Ринтын заглядывал во все уголки привокзальной площади, но тщетно… Спрашивали всех милиционеров, благо на вокзале они встречались на каждом шагу, но никто из них не видел “молодого чукчу небольшого роста”.
Пришлось обратиться к помощи радио. На обороте телеграфного бланка Ринтын написал приметы товарища, а Федор Нефедович передал бумажку в небольшое окно с надписью: “Справочное бюро”.
Через несколько минут после того, как объявили несколько отправлений поездов, из всех репродукторов громкий голос сообщил, что Кайона ждут возле справочного бюро его товарищи. Прошло еще минуты две-три, и из толпы пассажиров появился Кайон, усталый и растерянный.
– Где ты пропадал? – накинулся он на Ринтына.– Все время ищу тебя, даже в город выходил!
Кайон говорил по-чукотски, поэтому Федор Нефедович, не поняв, спросил его:
– Куда же ты запропастился? Мы сбились с ног, разыскивая тебя.
– Я никуда не пропадал,– невозмутимо ответил Кайон.– Это он пропал, не успев выйти из вагона.
– Ну, вы пока выясняйте здесь отношения, а я схожу на разведку в буфет,– сказал Федор Нефедович и, уходя, погрозил пальцем.– Только стойте на месте и не теряйтесь.
– Ты же мог отстать от поезда,– продолжал журить Кайон друга.– Я все время смотрел на часы, сколько осталось до отхода.
– Так мы же тебя разыскивали,– втолковывал ему Ринтын,– вместе с майором.
– Не видел,– развел руками Кайон.
Тем временем из буфета вернулся майор и пригласил ребят с собой.
– Вот это буфет,– присвистнул Кайон, когда они вошли в большую светлую комнату, в глубине которой стоял огромный, затейливо украшенный шкаф со стеклянными дверцами. За стеклом поблескивали разноцветные рюмки и всевозможные бутылки. Расставлены они были так соблазнительно, что могли вывести из равновесия любого трезвенника.
Друзья уселись за мраморный столик, и к ним тотчас подошла нарядно одетая девушка со щитком из белой материи на голове. На ней был белый передник с большими карманами. Она вынула блокнот и записала названия еды, которые произносил майор, вычитывая их из лежащей на столе книжки. Когда Федор Нефедович произнес: с хреном,– Ринтын украдкой взглянул на девушку, но она невозмутимо и даже ласково повторила:
– Хорошо, с хреном…
Ей пришлось несколько раз уходить и приходить, чтобы принести всю заказанную майором еду. Тут было похожее на тонко нарезанный копальхен мясо, которое называлось ветчиной, по целых две котлеты лежало на каждой тарелке. Правда, котлеты были так малы, что не сравнились бы даже с полкотлеткой, которые готовила в педучилищной столовой повариха тетя Поля. В довершение девушка принесла целых три бутылки. Одна была наполнена цветной жидкостью, а две другие были хорошо знакомы Ринтыну и Кайону еще по Владивостоку. Это было пресловутое пиво! Она тут же откупорила бутылки, и, когда Федор Нефедович потянулся горлышком к стакану Ринтына, тот поспешно прикрыл его рукой.
– Так это же пиво! – сказал майор.
– Мы это не пьем,– сказал Кайон, закрывая, в свою очередь, свой стакан.
– Ну что ж,– произнес с разочарованием Федор Нефедович,– тогда налью вам лимонада.
Ринтын и Кайон с опаской смотрели, как в их стаканы широкой струёй лился из горлышка пенистый напиток. Но когда они его попробовали, оказалось, что это чудесная сладкая вода, которая приятно щипала язык.
– Это совсем не то, что пиво,– с довольным видом сказал Ринтын.
– Его можно пить всю жизнь,– заключил Кайон.
Во время еды Ринтын поглядывал вокруг себя, ожидая, когда девушка принесет хрен. Но она обслуживала другие столики и не собиралась подходить к ним. Тогда Ринтын осторожно спросил майора:
– Федор Нефедович, а где же хрен?
– А вот он у тебя на тарелке,– ответил майор и показал на кучку чего-то жеваного, лежащего на краю тарелки.– Чудесная штука,– продолжал он, накладывая его кончиком ножа на кусок ветчины.
Ринтын все же не решился его попробовать…
Через полчаса колеса снова стучали по рельсам, а навстречу бежала и летела русская земля.
Приближалась Москва. Новые чувства рождались в душе юношей. Жизнь за стенами вагона была удивительна, но не до конца понятна. Удастся ли им когда-нибудь приобщиться к этой жизни настолько, чтобы быть как дома, по-настоящему, а не по приглашению радушных хозяев? Хватит ли сил и способностей до конца понять жизнь больших городов, землю, дарящую хлеб?
Спутники Ринтына и Кайона готовились к встрече с Москвой. Одни говорили просто: подъезжаем к Москве, но с теплотой в голосе; другие с торжественностью: к столице нашей Родины – Москве. Все чаще в том или другом купе между верхней и нижней полкой натягивалась простыня: переодевалась женщина.
Федор Нефедович вынул из чемодана свои ордена и медали. Он суконкой натер их до блеска и прикрепил к мундиру. Пассажиры были учтивы друг с другом и оживлены, как перед Первым мая.
– А может быть, наденем наши новые костюмы? – предложил Ринтын.
Кайон горячо одобрил идею и тут же нашел, как практически осуществить ее. Поздно вечером, когда схлынул вечерний наплыв в умывальник, друзья забрались туда с заранее приготовленными костюмами. Здесь они оделись во все новое, вплоть до обуви, а старую одежду сложили в чемоданы, Чтобы не измять нарядное платье, они решили просидеть до утра.
Ребята всю ночь проговорили, строили планы осмотра Москвы.
– Первым делом – на Красную площадь. Наверное, можно от вокзала проехать туда на метро. Мы и метро посмотрим и на Красной площади побываем. Потом в музей…
– Может быть, в музей не надо? – возражал Кайон.– В Въэне ведь есть музей. Давай лучше сходим вместе с майором в Сандуновские бани.
– Но в Въэне тоже есть баня…
– Но это совсем другое,– горячо убеждал Кайон.– Там есть даже такой душ, который бьет снизу, а еще бассейн с теплой водой. Мы с тобой никогда не плавали в теплой воде. Должно быть, это очень приятно. Можно даже на минутку нырнуть. Неглубоко, конечно.
– Уж лучше в Третьяковскую галерею сходить, чем нырять…– убежденно говорил Ринтын.
– Я где-то видел,– возражал Кайон,– такую фотографию: ничего не разобрать, одни спины, и внизу подпись: “Посетители Третьяковской галереи у картины Репина “Иван Грозный убивает своего сына”. Или тебе нравится смотреть на убийство? – В голосе Кайона слышалось нескрываемое ехидство.
– Считается, что эта картина – одно из лучших произведений мирового искусства,– не обратил внимания на ехидный тон Кайона Ринтын.
Невдалеке от Москвы поезд остановился сменить паровоз на электровоз. На дощатом перроне стояли девушки и продавали огромные букеты цветов. Почти все пассажиры купили по букету. Ринтын и Кайон тоже взяли себе по охапке больших махровых красных цветов. Цветы стоили дорого. Это тоже было в диковинку: на Чукотке никто не решался продавать цветы – украшение земли. Это все равно, что продавать голубое небо.
Цветы были с сильным запахом, от которого кружилась голова.
Замелькали московские пригороды: маленькие белые домики, а рядом с ними многоэтажные дома, а затем снова пустыри с пасущимися коровами. Чем ближе к Москве, тем больше становилось опор высоковольтных линий. И вот уже замелькали подступившие вплотную к вагону большие дома. Все время хрипевшее радио вдруг удивительно ясно и громко заиграло марш “Москва майская”. Множество рельсовых путей расходилось перед поездом.
Одну бутылку неудобно было брать, и Ринтын купил пяток. Открыв одну себе, а другую Кайону, Ринтын взял губами горлышко и потянул. В рот ему полилась противная теплая жидкость. Едва сдерживая отвращение, он сделал глоток. На второй уже не хватило сил, и он незаметно выкинул злополучную бутылку за борт и с состраданием посмотрел на товарища.
– Ну, как?
– Мне показалось, что я напился прямо из ночного горшка,– морщась, ответил Кайон.– И как люди пьют такую гадость? Тьфу!
– Может, это у нас с непривычки? – предположил Ринтын.– К водке ведь тоже привыкают.
Солнечным утром ребята сошли на берег. Они робко двигались в толпе пассажиров, хлынувшей потоком в ворота, ведущие к выходу из порта. Где-то мелькнул бушлат Миши Абрикосова и затерялся за сотнями спин с мешками, чемоданами, рюкзаками.
На привокзальной площади ребята остановились, чтобы полюбоваться ярко раскрашенным трамваем. На тротуаре с тележками, украшенными стеклянными колбами, стояли девушки и продавали подкрашенное питье.
– Смотри,– сказал Кайон,– и здесь пивом торгуют.
– Не похоже на пиво,– пригляделся Ринтын.
– Все равно пробовать не будем,– заявил Кайон.
Вместе с толпой пассажиров Ринтын и Кайон протолкались к билетным кассам железнодорожного вокзала. Особый вокзальный запах ударил им в нос и не оставлял их до самого Ленинграда.
Кайон уселся на чемоданы посреди зала ожидания, а Ринтын пошел на разведку. Возле окошечек билетных касс творилось что-то невообразимое. Ринтын разыскивал глазами ехавших с ними на пароходе русских, чтобы разузнать, как приобрести билеты. Но все снующие в огромном зале удивительно походили друг на друга поношенной одеждой, надетой специально в дорогу, и утомленными лицами. Ринтын постоял, подталкиваемый со всех сторон людьми, и решил возвратиться к товарищу. Внезапно перед ним выросла фигура Миши Абрикосова.
– Что, земляк, растерялся?
– Честно скажу, растерялся,– сознался Ринтын.– Никогда не видел столько людей в одной комнате.
Расталкивая локтями пассажиров, на ходу огрызаясь, Миша сквозь людское море потащил за собой Ринтына обратно к Кайону.
– В Сучан билеты есть,– задумчиво сказал Миша, услышав, что ребята еще не достали билетов,– но боюсь, дальше с ними дело туго. Наплыв огромный. Договорники с сорок пятого года едут обратно – кто в отпуск, а кто и насовсем. Ладно, стойте здесь на месте, а я попытаюсь что-нибудь предпринять, пока есть время до отхода моего поезда. Только никуда не уходите! – И Миша нырнул в толпу.
И все же в этой на первый взгляд однообразной толпе попадались люди, которые сразу обращали на себя внимание. Вот окруженный свитой из морских офицеров совсем близко от ребят величественно прошел сияющий погонами живой адмирал. Он шел сквозь толпу с такой же легкостью, как большой пароход в бушующем море.
Некоторое время рядом с ребятами стояли две черноглазые девушки и разговаривали вроде по-русски, но, как ни прислушивался Ринтын, он понял лишь некоторые слова.
– Как ты думаешь, кто они? – спросил он товарища.
Кайон пожал плечами:
– Может быть, иностранки какие-нибудь?
Черноглазые “иностранки”, в свою очередь, с любопытством разглядывали Ринтына и Кайона. Одна из них подошла к ним и на чистейшем русском языке спросила:
– Вы китайцы или японцы?
– Чукчи мы,– с достоинством ответил Кайон,– с Чукотки. А вы кто?
– Украинки, с Украины,– в тон ему ответила девушка.
Откуда-то появившийся Миша оттеснил девушку в сторону и принялся на весь зал доказывать человеку в помятом суконном костюме и форменной фуражке, что “этих талантливых ребят с далекой Чукотки надо немедленно отправить в Ленинград, куда они едут, чтобы овладеть знаниями, которые необходимы, как солнце, воздух и вода, их темному и ранее угнетенному народу…”.
Грустный человек в форменной фуражке терпеливо выслушал его и негромко сказал:
– Пусть идут в первую кассу. Но билеты есть только на завтрашний вечерний поезд.
Миша, не теряя времени, повел ребят к кассе, прокладывая дорогу чемоданом Ринтына.
– Позвольте, пропустите, не мешайте… Гражданин, не выпирайте локоть… Тетенька, полегче кормой…
Железнодорожные билеты оказались самыми обыкновенными картонками. Плацкарты не было: предстояло ехать через всю Россию сидя.
Миша вначале пошумел возле кассы, требуя лежачие места, но ничего не добился.
– Что ж, ребята, придется довольствоваться этим. Заберетесь на багажные полки, там нисколько не хуже, чем на плацкартном месте.
Выбраться из очереди оказалось не менее трудным, чем пробраться к кассовому окошку. Но Миша каким-то чудом отыскал свободное от вещей и ног пространство.
– Занимайте место и никому его не отдавайте. Ну, а теперь мне пора. Скоро мой поезд.
– Подождите,– попробовал его остановить Ринтын,– мы так благодарны вам за все…
– Пустяки,– отмахнулся Миша.– Поезжайте, не робейте… Встретимся в Гуврэле.
Дежурный по вокзалу, узнав, что у ребят уже есть билеты, предложил им сдать вещи в камеру хранения. Они воспользовались его советом и сдали чемоданы в большое окно. Получив тонкие бумажки вместо сданных вещей, Кайон проронил:
– Такая маленькая бумажка за два чемодана…
К счастью, его не расслышал кладовщик – угрюмая личность в больших роговых очках.
Освобожденные от багажа ребята почувствовали себя вольнее и уже не беспокоились за сохранность своего места у стены.
Они вышли на улицу, расцвеченную вечерними огнями. С грохотом и громким звоном подкатил трамвай, и у Ринтына родилась идея прокатиться на нем.
– А вдруг завезет туда, откуда нам и не выбраться? – охладил его пыл Кайон.– Давай отложим это удовольствие до Ленинграда. Это и приятнее. Нерпичий глаз есть лучше всего тогда, когда дотащишь до стойбища добычу.
При упоминании о нерпичьем глазе ребята вспомнили, что с утра ничего не ели. И надо же случиться так, что мысль о еде им пришла только после того, как они сдали в камеру хранения свои вещи.
– Что будем делать? На трамвае прокатимся вместо ужина? – ехидно спросил Кайон.
– У нас же есть деньги,– сказал Ринтын.– Давай поищем где-нибудь поблизости магазин и купим себе поесть. Не истратим же все за один вечер.
– Как бы не получилось как с пивом,– проворчал Кайон, пришедший от голода в плохое настроение.
Был теплый душистый вечер. Мягкий воздух струился вдоль улиц. Каждый дом десятками окон щедро лил свет на улицу. Светились большие уличные лампы, заключенные с прозрачные колпаки цвета белых фарфоровых чайных чашек. Казалось, светился сам вечерний теплый воздух. Иногда мимо проезжал звонкий трамвай, большим фонарем освещающий блестящие рельсы.
За углом ребята увидели огромную витрину, заставленную самыми разнообразными товарами. За стеклом виднелись неправдоподобно большие пачки папирос, плитки шоколада, окорока.
Немного робея от такого обилия продуктов, ребята вошли в магазин и попали в настоящее царство еды. Магазин был большой и состоял из нескольких залов. Кругом сверкали зеркальные витрины и стеклянные прилавки. В одном из залов середина потолка была покрыта узкими полосками – зеркал, в которых отражались покупатели. Ринтын и Кайон постояли под удивительным потолком, на который было истрачено столько зеркал, сколько с избытком хватило бы для Улака на несколько лет.
Перешли в другой зал. Здесь пахло развороченной землей.
– Смотри, яблоки! – не удержался от восклицания Ринтын и потянул за собой товарища.
На прилавке, в небольшой вазе, горкой лежали самые настоящие румяные яблоки. Как и ожидал Ринтын, они выглядели совсем не так, как на этикетках консервных банок. В живых яблоках так и чувствовался горячий солнечный луч.
– Гляди!
Вот так фрукт! Разрисованный полосами, как камлейка чегитунца, он важно лежал, подавляя величием яблоки и груши. Это был кит среди плодов.
Продавщица давно следила за двумя смуглолицыми юношами, которые так внимательно разглядывали витрины. Заметив их раскрытые рты, она подошла к ним и вежливо осведомилась:
– Что желаете купить? Может быть, вам взвесить арбузик? Три рубля килограмм…
Ринтын тут же на глаз прикинул, что плод-гигант весит немногим более пяти килограммов.
– Да, пожалуйста, взвесьте один арбуз,– ответил он, заметив, какой испуганный взгляд метнул на него Кайон.
Одна гиря, вторая, третья… несколько маленьких гирек. Ринтын немного ошибся, но ничего…
Проплутав на обратном пути, ребята увидели палисадничек, засаженный кустами с большими цветами. Он был огорожен невысоким забором, который легко было перешагнуть.
– Давай-ка в этом саду попробуем арбуз,– предложил Кайон.
Ребята перелезли через забор, увидели врытую в землю скамейку, устроились на ней и вытащили ножи. Ринтын осторожно отрезал небольшой кусочек сверху и передал арбуз
Кайону.
Откусив хрустящий и холодный кусок, Ринтын пожевал его и почувствовал горечь.
– Что это такое? – послышался возмущенный голос Кайона.– Будто табаком начиненный!
– Ты попробуй ковырни его поглубже,– предложил Ринтын.
Кайон вонзил нож в арбуз и повернул его. Раздался хруст. По рукоятке потекла вода.
– Вода течет! – крикнул он.
– Может, нам дали испорченный? – предположил Ринтын.
– Ну его, этот арбуз! – сказал в сердцах Кайон и швырнул злополучный фрукт на землю.
Голодные и злые возвращались на вокзал друзья.
– Здесь можно подохнуть от голода,– ворчал Кайон.– Что ни возьми в рот, скулы воротит.
В переполненном зале ожидания они едва отыскали себе свободное местечко и сидя, плотно прижавшись друг к другу, заснули. Во сне они громко причмокивали губами: должно быть, каждому снилось большое деревянное блюдо, наполненное дымящимся пахучим оленьим мясом.
46
Задолго до того как подали на платформу поезд, ребята получили свои фанерные чемоданы и заняли первое место у выхода на перрон. То и дело большой репродуктор, укрепленный над их головами, громко объявлял о прибытии и отправлении поездов. В большие двустворчатые двери безостановочными потоками шел народ. Казалось, весь мир снялся с места и пустился в путь.Ринтын и Кайон судорожно сжимали в руках проездные билеты. Стрелки больших часов медленно двигались к той черте, когда ребята должны будут сесть в поезд. За окном уже вспыхнули вечерние огни. То, что ехать предстоит ночью, особенно тревожило ребят.
Наконец из репродуктора послышался неестественно громкий голос:
– Производится посадка на поезд, следующий по маршруту Владивосток – Москва! Пассажиров просят пройти на перрон для посадки на поезд!
Сначала Ринтын не поверил тому, что услышал. Неужели это их подразумевают под “пассажирами”?
Когда диктор повторил объявление, Ринтын схватил чемодан и сказал Кайону:
– Это нам. Бежим скорее к поезду!
Но оказалось, что добежать до поезда не так-то просто. Сначала их остановил контролер при выходе из вокзала, затем их билеты были проверены у платформы, и, наконец, они очутились рядом с поездом. Одинаковые вагоны тянулись далеко-далеко. Ребята прошли весь состав и не обнаружили паровоза.
– Может быть, это не наш поезд? – взяло сомнение Ринтына.
– Так ведь женщина показала нам на него,– отозвался Кайон.
Все было правильно. Вот и вагон номер три, где должны ехать Кайон и Ринтын. Если заглянуть вниз, колеса стоят на железных полосах, но паровоза нет!
Пассажиры, не обращая внимания на двух растерявшихся приятелей, толпой валили на перрон, ругались с носильщиками и проводниками, обнимались, прощались и входили в вагоны поезда, у которого не было паровоза.
Ринтын, махнув рукой, позвал за собой Кайона, и они пошли к своему вагону. Проводник проверил билеты, и они вошли в тамбур. Их поразила теснота в вагоне, который казался снаружи таким внушительным. Может быть, такое впечатление создавалось множеством людей с большими узлами и чемоданами. Места ребятам понравились. Они расположились напротив друг друга у большого окна, в которое можно будет глядеть всю дорогу.
Чемоданы были водружены на багажные полки. Суматоха в вагоне понемногу улеглась.
– А все же меня интересует, почему у нашего поезда нет паровоза? – сказал Ринтын шепотом, чтобы его не услышали ничего не подозревавшие соседи.
– Очень возможно, что это какая-нибудь новая конструкция,– ответил Кайон.– Бывает, придумают такое, чего никогда не было. Не может быть, чтобы этот состав нагрузили, а потом попросили пассажиров выйти. Смотри, сколько их только в нашем вагоне, в ином стойбище столько народу не наберется.
47
Опасения ребят были напрасны. Вскоре вагон толкнуло с такой силой, что откуда-то сверху упал на пол плохо прилаженный чемодан. К счастью, никого не задело. Зато несколько голосов враз сказали:– Вот и паровоз прицепили…
И снова ребята наблюдали чудесную способность русского человека уютно устраиваться в дороге. Немного возни, приглушенного ворчания, и глядишь – уголок купе уже преобразился, принял жилой вид.
Понемногу пассажиры стали знакомиться. По вагону прошли несколько человек: один искал компаньонов в лото, второй – в шахматы, а третий – в преферанс. На предложение последнего откликнулись сразу несколько голосов.
– А вы куда направляетесь, ребята? – обратился к ним пожилой майор.
Получив ответ, он с удовлетворением, как будто сам ехал на учебу, сказал:
– Хорошее это дело. Правильно делаете!
Интерес к ним сразу же повысился. Несколько человек из других купе специально пришли посмотреть на чукчей, решившихся пуститься в путешествие. Один бойкий маленький человечек тут же объявил, что некоторое время ему довелось жить, правда, не среди чукчей, но тоже дикарей, названия которых он, к сожалению, не помнит. А один из преферансистов поделился сведениями, почерпнутыми из каких-то книг, где чукчи изображались как кровожадное племя, с удовольствием расправлявшееся со своими дряхлыми родственниками. Он даже что-то хотел сообщить на ухо майору, но тот отмахнулся и повернулся к ребятам.
– Видите, сколько небылиц ходит по свету о вашем народе? Ну что же, выучитесь, будем ждать от вас самих правдивого рассказа о вашей жизни.– Голос у майора был мягкий, дружелюбный и как-то по особенному теплый.
Паровоз дал гудок. Состав дернулся, и ребята в окне увидели, как потащилось назад здание вокзала, поплыли столбы и люди, стоящие на перроне. Явственно слышался шум паровоза и частый дробный стук колес.
Поехали! Все быстрее убегали назад сначала большие, а потом маленькие домики, и скоро поезд вошел в лед. Это было так неожиданно, что Ринтын сначала не понял, отчего это вдруг потемнело небо. Вот он, лес – лицо Большой земли!
До поздней ночи не отрывались от окна ребята. Глядя на темную землю с мелькающими огоньками, хотелось крикнуть в наступающую теплую ночь:
– Здравствуй, Большая земля!
48
Поезд несся на запад. Мелькали новые названия станций, городов. Многие из них звучали непривычно, но часто попадались большие города, знакомые по карте.Они по-прежнему не отрывались от окна, стараясь не пропустить ни одной страницы чудесной живой книги, которая раскрывалась перед ними.
Ринтын на остановках любил выходить и смотреть в бесконечную даль рельсовой дороги, перепоясавшей огромные пространства страны.
Стараниями майора они устроились спать на багажных полках, но днем ребята занимали свои законные сидячие места. Майор, которого звали Федор Нефедович, часами рассказывал ребятам о своих путешествиях. Его географические лекции пользовались успехом у всего вагона, и лишь ярые преферансисты перекликались полными таинственного значения словами: вист, пас, в торбе – и что-то непонятное чертили на листе бумаги.
Федор Нефедович не раз проезжал по великому железнодорожному пути России и успел изучить его досконально. С его помощью Ринтын и Кайон впервые попробовали свежий помидор, совершенно непохожий на те зеленые помидоры, которые привозили пароходы на Чукотку. От разрезанного огурца пахло свежей морской капустой, только что выброшенной на берег. Когда Ринтын сказал об этом Федору Нефедовичу, тот удивленно ответил:
– Никогда об этом не думал, хотя живу около моря!
Жизнь в вагоне текла размеренно. Вставали поздно. Исключение делалось, когда поезд рано утром прибывал в большой город.
Усатая черная проводница, ловко поводя плечами и держа в руках полдюжины стаканов, разносила чай. Не все пользовались ее услугами. Многие завтракали в вагоне-ресторане и возвращались оттуда с красными лицами, свидетельствующими о более горячем напитке, чем чай.
Ринтын и Кайон чаевничали вместе с Федором Нефедовичем, уничтожая запасы сушек и прочих печений, которыми были набиты его чемоданы.
После завтрака наспех прибирали в купе, все торопились к своим ежедневным занятиям: играли в карты или шашки, забивали “козла”. Больше всего было читающих. К ним относились и Ринтын с Кайоном, которые часто отрывались от книги, чтобы поглядеть в окно.
Ребята радовались быстрому продвижению на запад. На двенадцатые сутки они должны были прибыть в Москву.
49
Поезд подходил к Новосибирску. Задолго до того как показались окраины города, в вагоне началась суматоха: предполагалась остановка на несколько часов, санитарная уборка вагонов. Можно было выйти в город и осмотреть его.Посыпались рассказы о великолепном новосибирском вокзале с подземными переходами и множеством платформ.
Действительность оказалась гораздо беднее. Вокзал, правда, был внушительный, с подземными переходами, но выглядел совсем не так, как рисовал себе Ринтын. Может быть, во всем был виноват Кайон, который потерялся сразу же, как только вышел из вагона. Пришлось все время стоянки – почти три часа – затратить на его поиски. Вместе с озадаченным Федором Нефедовичем, который никак не мог объяснить исчезновения Кайона, Ринтын заглядывал во все уголки привокзальной площади, но тщетно… Спрашивали всех милиционеров, благо на вокзале они встречались на каждом шагу, но никто из них не видел “молодого чукчу небольшого роста”.
Пришлось обратиться к помощи радио. На обороте телеграфного бланка Ринтын написал приметы товарища, а Федор Нефедович передал бумажку в небольшое окно с надписью: “Справочное бюро”.
Через несколько минут после того, как объявили несколько отправлений поездов, из всех репродукторов громкий голос сообщил, что Кайона ждут возле справочного бюро его товарищи. Прошло еще минуты две-три, и из толпы пассажиров появился Кайон, усталый и растерянный.
– Где ты пропадал? – накинулся он на Ринтына.– Все время ищу тебя, даже в город выходил!
Кайон говорил по-чукотски, поэтому Федор Нефедович, не поняв, спросил его:
– Куда же ты запропастился? Мы сбились с ног, разыскивая тебя.
– Я никуда не пропадал,– невозмутимо ответил Кайон.– Это он пропал, не успев выйти из вагона.
– Ну, вы пока выясняйте здесь отношения, а я схожу на разведку в буфет,– сказал Федор Нефедович и, уходя, погрозил пальцем.– Только стойте на месте и не теряйтесь.
– Ты же мог отстать от поезда,– продолжал журить Кайон друга.– Я все время смотрел на часы, сколько осталось до отхода.
– Так мы же тебя разыскивали,– втолковывал ему Ринтын,– вместе с майором.
– Не видел,– развел руками Кайон.
Тем временем из буфета вернулся майор и пригласил ребят с собой.
– Вот это буфет,– присвистнул Кайон, когда они вошли в большую светлую комнату, в глубине которой стоял огромный, затейливо украшенный шкаф со стеклянными дверцами. За стеклом поблескивали разноцветные рюмки и всевозможные бутылки. Расставлены они были так соблазнительно, что могли вывести из равновесия любого трезвенника.
Друзья уселись за мраморный столик, и к ним тотчас подошла нарядно одетая девушка со щитком из белой материи на голове. На ней был белый передник с большими карманами. Она вынула блокнот и записала названия еды, которые произносил майор, вычитывая их из лежащей на столе книжки. Когда Федор Нефедович произнес: с хреном,– Ринтын украдкой взглянул на девушку, но она невозмутимо и даже ласково повторила:
– Хорошо, с хреном…
Ей пришлось несколько раз уходить и приходить, чтобы принести всю заказанную майором еду. Тут было похожее на тонко нарезанный копальхен мясо, которое называлось ветчиной, по целых две котлеты лежало на каждой тарелке. Правда, котлеты были так малы, что не сравнились бы даже с полкотлеткой, которые готовила в педучилищной столовой повариха тетя Поля. В довершение девушка принесла целых три бутылки. Одна была наполнена цветной жидкостью, а две другие были хорошо знакомы Ринтыну и Кайону еще по Владивостоку. Это было пресловутое пиво! Она тут же откупорила бутылки, и, когда Федор Нефедович потянулся горлышком к стакану Ринтына, тот поспешно прикрыл его рукой.
– Так это же пиво! – сказал майор.
– Мы это не пьем,– сказал Кайон, закрывая, в свою очередь, свой стакан.
– Ну что ж,– произнес с разочарованием Федор Нефедович,– тогда налью вам лимонада.
Ринтын и Кайон с опаской смотрели, как в их стаканы широкой струёй лился из горлышка пенистый напиток. Но когда они его попробовали, оказалось, что это чудесная сладкая вода, которая приятно щипала язык.
– Это совсем не то, что пиво,– с довольным видом сказал Ринтын.
– Его можно пить всю жизнь,– заключил Кайон.
Во время еды Ринтын поглядывал вокруг себя, ожидая, когда девушка принесет хрен. Но она обслуживала другие столики и не собиралась подходить к ним. Тогда Ринтын осторожно спросил майора:
– Федор Нефедович, а где же хрен?
– А вот он у тебя на тарелке,– ответил майор и показал на кучку чего-то жеваного, лежащего на краю тарелки.– Чудесная штука,– продолжал он, накладывая его кончиком ножа на кусок ветчины.
Ринтын все же не решился его попробовать…
Через полчаса колеса снова стучали по рельсам, а навстречу бежала и летела русская земля.
50
За день до прибытия в Москву вагонная жизнь совершенно изменилась. Карты, домино и другие игры были оставлены. На последней перед Москвой большой остановке многие побрились в парикмахерской, а кто не успел, ловил свою намыленную физиономию в маленький прыгающий осколок зеркала. Храбрецы, рискнувшие бриться на ходу, потом ходили облепленные кусочками бумаги.Приближалась Москва. Новые чувства рождались в душе юношей. Жизнь за стенами вагона была удивительна, но не до конца понятна. Удастся ли им когда-нибудь приобщиться к этой жизни настолько, чтобы быть как дома, по-настоящему, а не по приглашению радушных хозяев? Хватит ли сил и способностей до конца понять жизнь больших городов, землю, дарящую хлеб?
Спутники Ринтына и Кайона готовились к встрече с Москвой. Одни говорили просто: подъезжаем к Москве, но с теплотой в голосе; другие с торжественностью: к столице нашей Родины – Москве. Все чаще в том или другом купе между верхней и нижней полкой натягивалась простыня: переодевалась женщина.
Федор Нефедович вынул из чемодана свои ордена и медали. Он суконкой натер их до блеска и прикрепил к мундиру. Пассажиры были учтивы друг с другом и оживлены, как перед Первым мая.
– А может быть, наденем наши новые костюмы? – предложил Ринтын.
Кайон горячо одобрил идею и тут же нашел, как практически осуществить ее. Поздно вечером, когда схлынул вечерний наплыв в умывальник, друзья забрались туда с заранее приготовленными костюмами. Здесь они оделись во все новое, вплоть до обуви, а старую одежду сложили в чемоданы, Чтобы не измять нарядное платье, они решили просидеть до утра.
Ребята всю ночь проговорили, строили планы осмотра Москвы.
– Первым делом – на Красную площадь. Наверное, можно от вокзала проехать туда на метро. Мы и метро посмотрим и на Красной площади побываем. Потом в музей…
– Может быть, в музей не надо? – возражал Кайон.– В Въэне ведь есть музей. Давай лучше сходим вместе с майором в Сандуновские бани.
– Но в Въэне тоже есть баня…
– Но это совсем другое,– горячо убеждал Кайон.– Там есть даже такой душ, который бьет снизу, а еще бассейн с теплой водой. Мы с тобой никогда не плавали в теплой воде. Должно быть, это очень приятно. Можно даже на минутку нырнуть. Неглубоко, конечно.
– Уж лучше в Третьяковскую галерею сходить, чем нырять…– убежденно говорил Ринтын.
– Я где-то видел,– возражал Кайон,– такую фотографию: ничего не разобрать, одни спины, и внизу подпись: “Посетители Третьяковской галереи у картины Репина “Иван Грозный убивает своего сына”. Или тебе нравится смотреть на убийство? – В голосе Кайона слышалось нескрываемое ехидство.
– Считается, что эта картина – одно из лучших произведений мирового искусства,– не обратил внимания на ехидный тон Кайона Ринтын.
Невдалеке от Москвы поезд остановился сменить паровоз на электровоз. На дощатом перроне стояли девушки и продавали огромные букеты цветов. Почти все пассажиры купили по букету. Ринтын и Кайон тоже взяли себе по охапке больших махровых красных цветов. Цветы стоили дорого. Это тоже было в диковинку: на Чукотке никто не решался продавать цветы – украшение земли. Это все равно, что продавать голубое небо.
Цветы были с сильным запахом, от которого кружилась голова.
Замелькали московские пригороды: маленькие белые домики, а рядом с ними многоэтажные дома, а затем снова пустыри с пасущимися коровами. Чем ближе к Москве, тем больше становилось опор высоковольтных линий. И вот уже замелькали подступившие вплотную к вагону большие дома. Все время хрипевшее радио вдруг удивительно ясно и громко заиграло марш “Москва майская”. Множество рельсовых путей расходилось перед поездом.