Сафонов Дмитрий. Шериф

   Проклятие! Он еще издевается. Позволяет себе шутить! Ну подожди, сейчас ты у меня получишь!
   Баженов выкинул вперед левую ногу, целясь в пах. Пинт легко отпрыгнул в сторону. Ковбойский сапог просвистел в воздухе, нащупал перед собой пустоту и вернулся на землю, выбив из травы, как из грязного ковра, небольшой столбик пыли. На мгновение Шериф потерял равновесие, и Пинт тут же воспользовался этим — легонько ткнул Баженова в плечо, хотя мог бы и заехать в челюсть — длинным увесистым хуком. Шериф покачнулся, но моментально собрался и снова повернулся к Пинту.
   — Шериф! Предлагаю ничью. На следующих условиях: вы не лезете в мои дела, а я не отправляю вас в аут. В университете я, помнится, недурно боксировал. Даже был чемпионом среди полутяжей. А вы, судя по всему, нет. Так что — еще раз предлагаю ничью. Согласны?
   Но говорить с Баженовым в таком тоне было бесполезно. Его проще было убить, чем убедить в чем-либо.
   Выставив огромные кулаки перед собой, он вновь бросился на Пинта.
   Теперь он хотел достичь цели серией ударов, мощных и тяжелых. Баженов пер вперед, как уазик по колее, рассчитывая на природную силу.
   Пинт короткими приставными шагами двигался назад, так, что все удары Шерифа летели мимо. Он нарушал одно из главных правил бокса: нельзя отступать от длиннорукого противника по прямой. Надо обязательно уходить наружу или внутрь атаки, не ровен час, спину обнимут канаты ринга, и тогда… Он уже слышал недовольный голос тренера, отчитывающего его в перерыве между раундами. Но… Сейчас все было по-другому: не было тренера. Да и канатов тоже. И перерывов между раундами, похоже, не предвиделось.
   Безобразную сцену пора было заканчивать. Грубый мордобой не имеет к благородному искусству бокса никакого отношения. Единственное, о чем думал Пинт: не стоит слишком усердствовать с Шерифом. Его надо просто остановить, но не избивать.
   Пинт укоротил шаг. И в тот самый момент, когда Баженову показалось, что он уже достал этого пугливого танцора (спору нет, уворачиваться он умеет, а вот как насчет бить?), Оскар — под правый прямой Шерифа — легко сместился влево, одновременно длинным кроссом хлестнув в правый незащищенный висок противника.
   «Вот это красиво! — отметил он про себя. — Это бы и на ринге смотрелось замечательно».
   Но Шериф не упал. Кулаки его налились свинцовой тяжестью, руки опустились сами собой, глаза остекленели, но он упрямо продолжал — пусть и неверным шагом — надвигаться на Пинта.
   Слегка досадуя на то, что немного недоработал (жалел дурака, что поделаешь, Оскар — добрая душа), Пинт правым прямым сокрушил подбородок Шерифа. Удар был коротким и отрывистым. Не очень сильным, но энергичным. Баженов застыл на месте, потом стал медленно оседать, упал на колени и, наконец, ничком рухнул на землю.
   «Молодец! — похвалил себя Оскар. — Как говорят в математике — необходимо и достаточно».
   Если противник падает на спину, это означает, что он потерял сознание еще в момент удара, настолько он был сильным и точным, СМЕТАЮЩИМ. После таких ударов, как правило, долго не встают. А когда встают, то не помнят таблицу умножения.
   Правда, в любительском боксе подобная ситуация — скорее исключение. Чтобы пропустить такой удар, противник должен стоять на месте, полностью открывшись, то есть «поплыть», потерять ориентацию. В любительском боксе любой уважающий себя рефери этого не допустит, если он видит, что один из боксеров «плывет», бой немедленно останавливается.
   Другое дело — бокс профессиональный. Там бесчувственное тело частенько проскальзывает между канатами и падает на колени арбитрам.
   Но эти танцы на кладбищенской площадке боксом назвать было нельзя. Пинт не чувствовал никакого азарта. Он даже не успел вспотеть. Он попробовал применить классическую комбинацию, и его попытка увенчалась успехом.
   Оскар совсем не собирался сметать Шерифа — просто хотел ненадолго выключить. Как лампочку. Что он и сделал, с удовлетворением отметив про себя, что единожды усвоенные навыки никогда не забываются.
   — Полежи! Все нормально! — сказал Пинт и пошел к уазику.

* * *

   Баженов почувствовал, как что-то приятно холодит ему правую щеку.
   Но висок… Висок горел, словно Шериф лежал на включенной электрической плитке. Этак, пожалуй, мозги расплавятся и вытекут через нос. Он подвинул голову и уперся виском туда, где только что лежала щека, ожидая милосердной прохлады. Кожу защипало, как в детстве, когда "мать смазывала ему йодом разбитые коленки.
   Баженов открыл глаза и увидел перед собой чьи-то ботинки.
   Ботинки ослепительно сверкали в ярких лучах солнца. Баженов зажмурился.
   — Все в порядке? — раздался чей-то голос, показавшийся Шерифу знакомым. Голос звучал вполне миролюбиво, но Шериф сразу почувствовал, что его обладатель каким-то образом причастен к тому, что он лежит на земле, навалившись правым виском на раскаленную плитку.
   — Нет, — пробурчал Шериф. Он не собирался отвечать на вопрос, просто хотел убедиться, что может говорить. — Ничего не в порядке.
   Он уперся руками в землю и сел. Осторожно тряхнул головой. Голова была тяжелая, но, по крайней мере, не болела и не кружилась. И на том спасибо.
   Баженов осмотрелся. День медленно угасал. Солнце клонилось к горизонту и было вовсе не таким ярким, как ему показалось сначала. Наоборот, его закрывала легкая серая пелена.
   «Завтра будет дождь», — отстраненно подумал Баженов. Он еще не решил, ценная это информация или нет. Ну, будет и будет. Скорее всего, будет.
   Обладатель начищенных ботинок присел рядом.
   — Уффф! Чего смотришь? — Теперь Баженов начал вспоминать подробности. Этот человек, сидящий рядом с ним, — новый док. И это именно он отправил Шерифа в нокаут.
   Как его зовут? Как-то необычно.
   «Оскар Пинт», — внезапно всплыло в памяти. Да, точно. Оскар Пинт.
   — Это ты меня так? — Шериф поднял вверх указательный палец и неопределенно покрутил им в воздухе. Глупый вопрос. Конечно, он. Не ангел же Господень осенил меня своими крылами.
   — Пришлось. Я предупреждал.
   Баженов подтянул —к животу левую ногу, уперся рукой в колено и, кряхтя, поднялся.
   — Молодец, — сказал он безо всякой злости, но и без одобрения.
   — Я просто защищался.
   — Ладно, не оправдывайся. Все в порядке.
   К Баженову — вместе с сознанием — постепенно возвращалась былая уверенность в себе. Что бы ни случилось, в Горной Долине хозяином был он, а не этот приезжий.
   — Шериф…
   — Ну?
   — По-моему, сейчас самое время серьезно поговорить.
   — Валяй.
   Баженов отряхнул штаны, рубашку, раскатал засученные рукава и потянулся к голове — поправить шляпу.
   — Она в машине, — напомнил Пинт.
   — Точно. Пошли туда.
   Шериф шел медленно, потирая ноющий висок. Это могло показаться странным, но он чувствовал себя лучше. Видимо, ему давно не хватало подобной встряски: чтобы кто-нибудь набрался смелости и остановил его. Заткнул, хотя бы ненадолго, проклятую «дыру в голове».
   Хорошо еще, никто из горожан не видел этого позора. Авторитет зарабатывается годами, а потерять его можно в одну минуту. Например, вот так, поддавшись порыву. Переоценив свои силы. Или недооценив противника.
   — Док… Я надеюсь, все это… останется между нами? — В его просьбе явственно слышалась угроза. Мол, пусть лучше это останется между нами, не то…
   — Конечно. Мне жаль, что все так получилось. Я не хотел.
   — Да ладно. Ты не виноват. Просто… Я завелся.
   — Не понимаю почему. В чем заключается мое преступление? В том, что я пришел к этому дому? Только и всего?
   — Только и всего… — Баженов сплюнул под ноги. — А чего тебя туда потянуло? С какой стати? Ты в городе первый день… Да какое там — день? Два часа! Всего-то два часа! И тебя уже тянет ТУДА! Почему? Объясни мне, что ты там потерял?
   — Хорошо. — Пинт остановился и взял Баженова за плечо, но Шериф посмотрел так выразительно, что Оскар тут же убрал руку. — Хорошо. Я приехал сюда не просто так. Я… ищу одну девушку, с которой познакомился в Александрийске, в университете.
   — Мимо, док! Здесь таких нет. Из наших никто не учится в университете. Максимум — это ковельский колледж связи. Так что, считай, ты ошибся адресом. Все? Разговор закончен? — Шериф отвернулся от Пинта и подошел к уазику. Первым делом он надел на голову неизменный стетсон, потом достал ружье. — Давай патроны.
   — Патроны?
   — Не валяй дурака. Они у тебя в карманах. Может быть, я хуже тебя боксирую, но я не идиот: заряженное ружье от незаряженного отличить могу. — Он подкинул ружье на руке, словно взвешивал его.
   — Подождите. Но, я ее видел. Сам видел.
   — Кого?
   — Ту девушку, которую ищу. Я даже разговаривал с ней. Только… Она сильно изменилась. С ней что-то не так.
   — С ней давно уже что-то не так, если ты имеешь в виду Лену.
   — Лену? Нет, Лизу. Ее зовут Лиза.
   Шериф застыл. На мгновение он просто окаменел. Затем медленно повернулся всем телом к Пинту, и тот подумал, что патроны отдавать еще рано. Не просто рано — опасно.
   — Как ты сказал?
   — Лиза. Воронцова Лиза.
   — И после этого ты хочешь, чтобы я был спокоен? Чтобы я принял тебя с распростертыми объятиями, как родного?
   — Ну, — Пинт замялся, — на объятия я не претендую… А в остальном…
   Черт! Кажется, теперь я понимаю, в чем дело. Шериф сам влюблен в нее. Вот оно что! Дело в банальной ревности. Треугольник! Извечный любовный треугольник! Боже, неужели из-за этого стоило переться в такую глушь?! Бред!
   Пинт рассмеялся: ситуация и впрямь выглядела смешной.
   Как он сразу не догадался? Теперь, конечно, все встало на свои места. Теперь понятно, почему Шериф остановился в лесу и заставил его… Черт, дерьмо! Пинт вспомнил МАЛЕНЬКОЕ ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. Да, назовем это так: МАЛЕНЬКОЕ ДОРОЖНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ. Шериф хотел его попугать. Развернуть и отправить обратно.
   Видимо, Лиза случайно проболталась. А может, не случайно. Разве их поймешь, этих женщин? Ну а Шериф взревновал и теперь не успокоится, пока не выживет Пинта из Горной Долины.
   — Шериф… Скажите честно. Ведь вы… ее любите? Правда? В этом все дело?
   — Ты дурак, док. Вот в чем все дело. Или прикидываешься. Давай патроны. У меня и без тебя забот полно. Солнце уже садится.
   — Шериф… Или как там по-настоящему? Кирилл. Из этого ничего не выйдет. Мы перегрызем друг другу глотки, только и всего. Один из нас — явно лишний. Давайте спросим об этом у нее. Пусть решит сама. А? Если она скажет, что я — тут же соберусь и уеду. Обещаю.
   — Спросим у нее? — Шериф сдвинул шляпу на лоб, поскреб затылок. — Ты действительно этого хочешь?
   — Конечно. — Пинт пожал плечами. — Это решит все проблемы.
   — Нет, парень… Боюсь, тут ты ошибаешься. Это ничего не решит.
   — А вы не бойтесь, Шериф. Надо играть в открытую. Все равно — кто-то должен остаться за бортом.
   — Хорошо. — Баженов положил ружье обратно на сиденье. — Пошли. — Он захлопнул дверцу и направился в сторону липовой рощи.
   — Эй, Шериф! — окликнул Пинт. — Может, лучше на машине?
   — Нет, быстрее пешком. Иди за мной.
   Пинт пошел следом, предпочитая держаться от Шерифа на некотором расстоянии. Мало ли что: от неудачливого соперника всего можно ожидать. Пинт почему-то не сомневался, что сам он — удачливый. Иначе зачем Лиза позвала его сюда? В Горную Долину? Да еще точно указала число: ДЕВЯТНАДЦАТОЕ АВГУСТА.
   Широкая спина Шерифа скрылась в кустарнике. Пинт прибавил шагу, не желая отставать.
   Шериф уверенно шел вперед: перешагивал через могилы, обходил ограды, казалось, он придерживался какой-то одному ему видимой линии.
   «Почему мы не вернулись на машине? — думал Пинт. — Наверняка напрямик, через кладбище, быстрее… Но почему он бросил машину? Или… — самые неправдоподобные версии лезли в голову, — или они с Лизой договорились, что, заслышав шум мотора, она должна прятаться? Нет, ерунда какая-то. Наоборот: он знает, что, услышав шум мотора, она будет прятаться. Потому что мотор — это уазик, а уазик — это Шериф. А Лиза прячется от него, потому что ждет меня. И Шериф об этом знает. Поэтому и пошел пешком, чтобы застать ее врасплох. Скорее всего, так. Иначе… Зачем?»
   Баженов вдруг остановился. Достал из кармана сигареты, закурил. Снял шляпу и помахал ею перед грудью, будто разгоняя комаров.
   Пинт подошел и стал рядом. Шериф глубоко затянулся и шумно выпустил дым, совсем как Джон Траволта в «Криминальном чтиве».
   — Ну, что ты хотел спросить, док? Спрашивай!
   — Что спрашивать? — Пинт опешил.
   — Вон, — кивнул Шериф, выставив вперед крепкий подбородок.
   Пинт опустил глаза. В траве, прямо под ногами, лежала гранитная плита. Даже не плита — просто большой камень, неполированный, без острых углов. На камне было высечено: «Екатерина Воронцова» и стояла только одна дата — 1985 год.
   И — чуть ниже, буквами помельче: «Лиза Воронцова. 1975-1985 гг.»
   Лиза Воронцова… Пинт прочитал эти два слова, но они отказывались укладываться у него в голове.
   Стоп! Еще раз. Екатерина Воронцова… Лиза Воронцова…
   — Лиза?! — спросил он. 1975-1985. Ей было… десять лет, когда она умерла… Нет, это ошибка. — Шериф, я говорил о другой девушке. Не о девочке. А о девушке. Это ошибка.
   Баженов молча слушал его, качая головой.
   — Той… Лизе… было около двадцати. При чем здесь маленькая девочка, которая умерла десять лет назад? Нет, Шериф. Это ошибка. Мы просто не поняли друг друга. Я имел в виду совсем другую Лизу. Она… наверное, она живет в этом доме, на углу Молодежной и Пятого. Там, где мы с вами… встретились.
   — Сейчас там живет только Лена. Ее сестра. Лиза… погибла десять лет назад. — Видно было, что слова даются Шерифу нелегко.
   — Да… Да, наверное. Скорее всего, сестра. Они действительно очень похожи. Поэтому я сразу не понял. Не узнал. Но мне нужна не Лена, а Лиза.
   Пинт обошел Шерифа и теперь просительно заглядывал ему в глаза.
   Это ведь розыгрыш, Шериф? Да? Это просто глупый розыгрыш? Не так ли?
   — Лиза лежит здесь, — повторил Баженов. — Другой Лизы… — он вздохнул, — нет.
   — Как же? Как же — «нет»? — Пинт чувствовал абсурдность ситуации. Два взрослых человека пытались доказать друг другу, что белое — это черное, а черное — это белое. Вот только ни один из них, похоже, до конца не знал, что такое белое, и что такое — черное.
   — Подождите! — Пинт просиял. — Конечно, почему же я сразу вам не показал? Смотрите! — Он полез во внутренний карман за бумажником. Раскрыл его и вытащил из прозрачного пластикового кармашка фотографию. ЛИЗИНУ фотографию. — Вот она! Лиза Воронцова! Я говорил вам про нее. Вот кого я ищу! Понимаете, ее!
   Баженов взял фотографию из его дрожащих рук. Долго смотрел, изучая. Крутил и так и этак. На него смотрела Лена. Лена… Только без своих белых одежд. Здоровая, немного пополневшая Лена. Или… Или он не знал, кто это. Сходство было абсолютным, и все бы ничего… Если бы не одно «но». Лена МОГЛА БЫТЬ такой. Но она никогда такой не была.
   — Не знаю, док, где ты это взял… Лена никогда не бывала в Александрийске. Она вообще никогда не уезжала из Горной Долины. Не знаю, док. Может, это чья-то глупая шутка… Но, — голос Шерифа задрожал. Он проглотил комок, подступивший к горлу: — Но тогда это очень нехорошая шутка.
   — Да нет же… Это не может быть шуткой! Я… — хотел возразить Пинт и осекся.
   А что «я»? Что я могу сказать? Фотографии я украл… С Лизой… С девушкой, которая называла себя Лизой, был знаком всего несколько часов. Откуда мне знать, что происходит на самом деле?
   — Шериф… Поверьте, я ничего не придумываю. Если это и шутка, то не моя. Я бы никогда не стал…
   — Да я знаю, док. — Шериф махнул рукой. И добавил, без всякой паузы: — А все-таки очень похожа. Одно лицо. Настолько похожа, что… Скажу честно, если бы я увидел эту фотографию раньше… Ну, там, в лесу. Ты понял где…
   — Пинт кивнул. — Снес бы тебе голову, не задумываясь. Понимаешь? Из-за нее. Из-за Лены.
   Потому что Лиза — это моя вина. Я должен был ПРЕДОТВРАТИТЬ.
   Они помолчали, и Баженов продолжал:
   — Они бы, наверное, такие сейчас и были. Обе. Даже мать их путала. Но… Лиза погибла… Мать умерла. Прошло несколько дней — после Лизы — и она умерла… А Лена… Ты сам видел. То ли на этом она свете, то ли на том. Не поймешь.
   — Так это была Лена? Я разговаривал с Леной?
   — Ну да, а с кем же еще?
   И все-таки… Тут что-то не так. Девушка в белом, то есть Лена… Она сказала: «Ты тот, кто читает ЗНАКИ». Да, она именно так и сказала. Значит, я все делаю правильно? Ведь я читаю ЗНАКИ. И еще. Она сказала: «ОПАСНОСТЬ. ОН УЖЕ ЗДЕСЬ». Кого она имела в виду? Не Шерифа же? Он и так — все время здесь.
   — Шериф, у меня такое чувство, что мы должны многое друг другу рассказать. Вам не кажется? Потому что это, — Пинт развел руками, — ровным счетом ничего не объясняет. Все еще больше запуталось. Мне кажется, здесь что-то не так.
   — Да… Здесь все не так. — Шериф присел на корточки и стал собирать с камня огарки свечей. Он легко отрывал их от шершавой поверхности и складывал в левую руку. Внезапно он побелел, покачнулся и, не удержавшись, упал на колени. — Что это? Откуда это взялось?
   — В чем дело?
   — Смотри! — Шериф протягивал Пинту свечку. Свечка как свечка, ничего особенного. За исключением одной детали: кто-то поставил ее на маленький кусочек фотокартона. Кусочек размером три на четыре. Сквозь капли оплывшего воска просвечивало черно-белое изображение. Баженов ногтем поддел восковые капли, от матовой бумаги они отделялись легко. Это была ТА САМАЯ фотография. Третья из шести.
   — Ты что, док, голову мне морочишь?
   — Нет. — Пинт замотал головой так энергично, будто хотел перепилить шею о собственный воротник. — Я здесь ни при чем. Это не я!
   Они долго молчали, глядя друг на друга.
   Где правда, где ложь? Где реальность, где вымысел? Кто он, тот человек, который стоит напротив тебя, — враг или друг? Все смешалось и перепуталось. И разрешить это не было никакой возможности.
   Пинт дернул подбородком. Потом еще раз и еще.
   Со стороны это выглядит, как нервный тик. Ну и пусть.
   Вопрос, который он хотел задать, никак не мог сорваться с языка. Наконец он справился с собой:
   — Что там… Написано?
   Шериф медленно перевернул карточку. Прочитал.
   Затем поднял на Пинта глаза. Долго смотрел на него исподлобья.
   Потом он со вздохом поднялся с колен и протянул карточку Пинту.
   На обороте, тем же самым почерком, что в первый и во второй раз, было аккуратно выведено: «Доверься!»
   И ниже, крупными буквами: «ОПАСНОСТЬ».
   — Шериф, скажите честно, — спросил Пинт, — вы понимаете, о какой опасности идет речь?
   Баженов ответил не сразу. Он задумчиво курил, словно взвешивал что-то: серьезно и в последний раз. Ошибки быть не должно. У него больше нет права на ошибку.
   Наконец Шериф решился.
   — Сейчас, — он взглянул на часы, — четверть восьмого. Время еще есть. Немного, но есть. Поехали в больницу, док. Там Николаич… он поможет во всем разобраться. Это… — он подыскивал нужное слово, — непростая история.

* * *

   Трое мужчин сидели в маленькой ординаторской на втором этаже. В комнате горел свет, занавески на окнах были наглухо задернуты.
   Со стороны это напоминало совет полководцев перед решающим сражением. Или собрание заговорщиков.
   Мужчины говорили тихо, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся с улицы или с первого этажа.
   Шериф потушил сигарету в большой черной пепельнице и тут же достал другую. — Николаич, ты запер дверь внизу?
   — Ну конечно, Кирилл. — Тамбовцев помахал рукой, разгоняя клубы дыма. — Мои сосуды не выдерживают этой никотиновой атаки. Я уже восемь лет как бросил. Видимо, придется принять антидот. — Он потянулся к сейфу.
   — Не усердствуй, Николаич. Нам нужны свежие головы и трезвые мысли, — предупредил Шериф.
   — Тем более, — отозвался Тамбовцев, создавая привычную комбинацию. Он выпил один, никто его не поддержал. Тамбовцев сдержанно подышал в кулак и обратился к Пинту: — Ну-ну, уважаемый коллега! Так на чем вы остановились?
   — Я знаю, со стороны это должно показаться странным…
   — Коллега, вы повторяете это так часто, что мы начинаем думать, будто вы действительно хотите нас в чем-то УБЕДИТЬ. Вы просто рассказывайте, как было дело. Вот и все. А уж мы разберемся, что к чему.
   — Это началось в марте. Я возвращался с дежурства и — случайно! — зашел в фотосалон. Фотограф с самого начала показался мне несколько… странным…
   Пинт поймал себя на мысли, что самым частым словом в его рассказе будет эпитет «СТРАННЫЙ». Действительно, ему постоянно приходилось повторять: «странный», «странная», «странно» и так далее. Потому что все случившееся с ним было очень странным.
   Оскар рассказал про то, как украл фотографии.
   — Их было шесть штук в одной полосе. Я не удержался, взял и положил их в карман…
   — Приступ клептомании, — вставил Тамбовцев. — Обычное дело.
   — Но тогда я еще не знал саму девушку. Я ее ни разу не видел. И… я почувствовал, что влюбился. — Оскар развел руками, словно хотел сказать: «Ну что тут поделаешь?»
   — Романтично, коллега. Одобряю.
   — А через месяц я познакомился с ней. В библиотеке. Я пришел туда почитать Блюлера, а она… Она что-то искала. Какую-то тетрадь… — Пинт наморщил лоб. — Сейчас, постараюсь вспомнить…
   — Да уж, пожалуйста, не пропускай ничего, док, — сказал Шериф. — Любая деталь может оказаться очень важной. Пинт потер лоб рукой.
   — Она сказала: «Толстая потрепанная тетрадь в кожаном переплете… Листы скреплены черным кожаным шнурком». И еще… — Он посмотрел на собеседников. — Что такое? Что-то не так?
   Тамбовцев оживленно раскачивался на стуле, как маленький мальчик, играющий в лошадку, но глаза его были неподвижны. Они выкатились до предела, и Пинт подумал, что самое время подставить ладонь, чтобы они не упали на пол. Шериф тихонько выстукивал на столе какой-то ритм, его огромные кулаки мягко колотили по темному дереву.
   Тамбовцев встрепенулся.
   — Да! Тетрадь, вы сказали? Не помните, что там было написано? Она… эта девушка… Она сказала, ЧТО там написано?
   — Да… Кажется. Честно говоря, тогда я не придал этому большого значения. Дайте-ка вспомнить… Она сказала, что на обложке должна быть надпись: «История Горной Долины». А остальной текст — зашифрован.
   — Зашифрован?! — хором воскликнули Тамбовцев с Шерифом. Они переглянулись.
   — Откуда он мог узнать про тетрадь? — спросил Тамбовцев Шерифа: так, будто Пинта рядом не было.
   — Похоже, и впрямь не врет, — согласился Шериф.
   — Но я же предупреждал… В это трудно поверить… — пробовал объясниться Оскар.
   — Продолжайте, коллега! Мы вас внимательно слушаем, — перебил Тамбовцев. — Может, еще что-нибудь вспомните? Насчет тетради?
   — Насчет тетради? Пожалуй! Ммм… Мы не нашли ее. В Александрийской библиотеке ее не оказалось.
   — Еще бы, — язвительно усмехнулся Шериф.
   — Я помню… Лиза… — Пинт заметил, как Баженов поморщился. — Она сама мне так представилась. Я знаю ее как Лизу Воронцову, поэтому буду называть именно так.
   — Хорошо, — согласился Шериф.
   — Так вот, Лиза произнесла странные слова. Что-то вроде: «…у каждой загадки есть ответ. У этой загадки — плохой ответ…»
   — Да уж. Хуже не бывает, — заметил Тамбовцев.
   — Вы что, видели тетрадь? Сумели разгадать шифр? — удивился Пинт.
   — Нет, шифр мы разгадать не сумели. И сама тетрадь куда-то исчезла. Но… — Тамбовцев понизил голос до шепота, — у этой загадки — действительно плохой ответ. Рассказывайте дальше, коллега. И, пожалуйста, не сомневайтесь: мы верим каждому вашему слову.
   Пинт успокоился. Речь его потекла более плавно. Он рассказывал, а Баженов с Тамбовцевым внимательно вглядывались в разложенные перед ними фотографии. Тамбовцев слазил в сейф за очками, носить которые стеснялся, никто в Горной Долине, даже Шериф, не видел его в очках.
   Тамбовцев несколько раз переворачивал фотографии и читал надписи на обороте — так, словно надеялся обнаружить там что-то новое.
   Шериф, казалось, колебался. Наконец он решился, взял бумагу и ручку и, словно извиняясь, сказал Пинту:
   — Док, не в службу, а в дружбу… Напиши, пожалуйста, то же самое, что и на фотографиях.
   — Вы все-таки не верите, — с досадой сказал Пинт и принялся писать.
   — Нет, поймите нас правильно. Не то чтобы мы не верим… — вмешался Тамбовцев. — Наоборот. Мы хотим до конца избавиться от недоверия. — Он знал, как подсластить пилюлю.
   Пинт написал: «Девятнадцатое августа. Горная Долина», «Будь осторожен. Угол Молодежной и Пятого» и «Доверься. ОПАСНОСТЬ».
   Шериф долго сличал почерк, но не нашел в написании букв ничего даже отдаленно похожего.
   Пинт продолжал рассказ.
   — Значит, фотографии исчезли сами собой? Вместе с девушкой? — снова перебил его Тамбовцев.
   — Да. Так и случилось.
   — Угу. А спустя месяц первая фотография — снова сама собой — появилась у вас дома на зеркале?
   — Да.
   — А вторую вы обнаружили тоже на зеркале, но уже здесь, в домике для персонала?
   — Да. Причем не просто в домике. Зеркало было завешено какой-то тканью, а на ткани лежал толстый слой пыли. Когда я стал снимать тряпку, пыль осыпалась. Ума не приложу, как фотография могла туда попасть. Разве что кто-то засунул ее за рамку год назад, не меньше, судя по толщине пыли, но это… — Пинт развел руками.
   — Нет, не год, уважаемый коллега! — поправил его Тамбовцев. — В домик никто не заходил уже года три. Три как минимум.
   — Ну, тогда я не знаю… Естественно, увидев эту фотографию, я поспешил на угол Молодежной и Пятого, чтобы встретиться с Лизой. Чем вызвал еще большие подозрения у Шерифа. — Пинт усмехнулся. Шериф пожал плечами, мол, а чего ты еще хотел, док? — Лизу я не встретил. Но я разговаривал с девушкой, очень на нее похожей. Она… — Пинт пробовал подыскать нужное слово, но понял, что повтора ему не избежать, — очень странная, эта девушка. Она сказала, что знает меня. «Ты тот, кто читает ЗНАКИ». Понимаете? Это, — он протянул руку к фотографиям, — это — ЗНАКИ. И, я думаю, нужно ждать еще трех. Может быть, они что-то разъяснят.