Страница:
Это было в Сальской степи, после Котельникова. Красота цветущей, еще не выгоревшей степи завораживала, томил и тревожил проникавший в приоткрытое окно запах полыни, густой медовый настой дикого разнотравья. Но мешала гарь из паровозной трубы, тоже проникавшая в оконную щель, открыть окно пошире и вовсе было невозможно: гарь тотчас заполняла купе, все засыпало угольной мелкой противной крупой. Надоело бороться с гарью, и один из перегонов Раскольников проехал на раме паровоза, перед трубой. Сидел на раме, пропустив ноги сквозь прутья ограждающей решетки, полной грудью вбирал в себя упруго набегавший чистый ароматный воздух. Снял свой синий китель, аккуратно свернул, положил рядом. Потом снял и тельник. Разулся, подставил ступни встречному воздуху. Поток воздуха был так плотен, глянцевая синь неба над головой так густа, что возникало почти физическое ощущение, будто не степь вокруг, а море, не воздух, а теплые морские волны окатывали с ног до головы, теребили волосы, мягко залепляли глаза.
Еще издали заметил впереди по ходу поезда, справа, двух всадников, во весь опор мчавшихся к полотну железной дороги, поезду наперерез. Что у них было на уме, кто знает. На всякий случай вытащил из кобуры револьвер, положил на китель, чтоб был под рукой. Саженях в ста от полотна один из всадников повернул коня, поскакал вдоль железной дороги, несколько впереди поезда. Другой подлетел совсем близко к полотну, тоже опередив поезд. Чуть придержал коня, и когда паровоз поравнялся с ним, дал повод, понесся вровень с мордой паровоза, весело и бесцеремонно рассматривая Раскольникова. Это был молодой белобрысый казак в полной старорежимной форме - гимнастерке с погонами, синих шароварах с красными лампасами, фуражке с кокардой, надетой набекрень, с опущенным ремешком. За спиной у него болтался карабин. Сидел он в своем мягком седле, как в кресле, поигрывая плеточкой. Вдруг, что-то крикнув, сорвал с ремня карабин, и вскинул, направил на Раскольникова. Раскольников проворно схватился за револьвер, прицелился ему в лоб. Казак засмеялся, поднял карабин вверх стволом и отвалил вправо, натянув повод, стал отставать от поезда…
В Тихорецкой остановились возле какого-то воинского эшелона. Неподалеку был штабной вагон. Раскольников вошел, спросил командира. Его провели к пожилому стат ному человеку в офицерском френче, с аккуратно подстриженной, черной, с проседью, бородкой. Он оказался командующим группой войск, сосредоточенных под Батайском.
- Против нас стоят немцы, а также офицерские и казачьи отряды, смотря на Раскольникова строгим, полковничьим взглядом, объяснил он положение своих частей. - Я мог бы взять Батайск, а затем и Ростов, если бы у меня было достаточно артиллерии. Уже не говорю о дальнобойной. Обеспечьте, товарищи наркомы, действующую армию артиллерией, и мы очистим донскую землю от оккупантов. А заодно и от Краснова с белым офицерством. Между тем в Новороссийске готовится преступная акция уничтожения русского флота. - Помолчал, все так же строго и в упор смотря на Раскольникова. - Вы направляетесь в Новороссийск?
- Да.
- Смотрите, - без тени улыбки предупредил командующий, - если потопите Черноморский флот, я не пропущу вас обратно.
- Не знаю, когда сделаю это, - неприветливо, брюзгливо ответил он. Свободных паровозов нет.
Раскольников назвал себя.
- Слишком разъездились наркомы, - желчно заметил начальник. - Только что проехал Мехоношин. Шляпников стоит на запасных путях. Теперь вот вы…
Раскольников достал мандат Ленина. Документ произвел магическое действие. Начальник проворно выбрался из-за стола, заговорил учтиво:
- Паровоз будет. Через два часа обещаю вас отправить. Это устроит? Раньше никак не получится. В настоящую минуту паровозов действительно нет. Но через два часа…
- Хорошо, через два часа, - согласился Раскольников.- У меня еще есть дело в городе. За два часа как раз обернусь.
С удовольствием прошелся по зеленым тенистым улицам города-сада, под жарким солнцем набирались соков абрикосовые, грушевые деревья, уже краснели вишни, цвели какими-то крупными белыми цветами неизвестные большие деревья. Тишина, покой, хорошо одетые прохожие на улицах, лихачи у бирж. Будто и нет войны, революции, смертельных схваток вооруженных отрядов на линиях железных дорог, связывавших этот благодатный край с голодной Россией.
В исполкоме республики застал Рубина, председателя ЦИК, сурового человека с тяжелыми рабочими ладонями, и его заместителя Островскую, партийку с 1901 года, небольшого росточка, живую как ртуть. Они действительно, как оказалось, были против потопления флота.
- Зачем топить такую силищу? - недоумевая, разводил руками Рубин. Надо использовать огневую мощь флота в борьбе с белыми и с немцами. Положение на сухопутном фронте сейчас блестящее. Армия Кубано-Черноморской республики успешно сражается с немцами под Ростовом-на-Дону. Германский ультиматум - блеф. Немец теперь не тот, что раньше. Красная Армия, я имею в виду всю Красную Армию, достаточно набрала силы, чтобы противостоять любому наступлению немцев.
- Но немецкий десант высадился в Тамани, - говорил Раскольников. Отряд самокатчиков в любую минуту может появиться на железной дороге и отрезать Новороссийск от Екатеринодара. Захватив Новороссийск, немцы лишат флот его базы на Кавказском побережье…
- Чепуха. Они это не смогут сделать. Мы запрем их на полуострове и никуда не пустим. А с помощью флота, его огневой поддержки, и уничтожим. Если надо будет.
- Хорошо, но тут встает вопрос, - продолжал Раскольников. - Может ли Кубано-Черноморская республика взять на себя снабжение флота всем необходимым?
- Это важный вопрос, - вмешалась Островская. - Он обсуждался на собрании личного состава флота, проходившем третьего дня в Новороссийске. Мы были на том собрании. Но мы не были уполномочены решить вопрос на месте. Собрание избрало делегацию, несколько матросов и офицеров во главе с лейтенантом Бессмертным, и направило ее к нам сюда, в исполком республики, чтобы здесь во всем разобраться. Делегация и сейчас здесь. Ведем переговоры.
- Времени уже нет для переговоров, - заключил Раскольников. - Завтра истекает срок немецкого ультиматума. Все должно решиться завтра. Совнарком настаивает категорически: флот уничтожить. Сохранить его и не отдать немцам - значит рисковать слишком многим. Товарищ Ленин считает, мы на этот риск идти не можем. Не имеем права. На карту поставлена судьба советской власти. Это его слова. Слишком велик риск.
Этот аргумент подействовал на руководителей Кубано-Черноморской республики. Островская и Рубин умолкли.
Аргумент был сильный. Раскольников знал по себе. Сам находился под его влиянием. В самом деле, как знать, как все обернется? Конечно, немцы уже не те. В германской армии, как и в армиях других воюющих стран, шло брожение, солдаты отказывались выполнять приказы командиров, самовольно оставляли боевые позиции. К тому же общая боевая обстановка на Западном фронте для немцев складывалась неблагоприятно. В этих условиях едва ли они способны были выделить достаточное количество войск для наступления на Россию по всему фронту. И все-таки…
Вот они и теперь наступали. Дошли до Кубани, угрожали захватить весь хлебный юг России. Но, по крайней мере, они оставляли в покое центральную часть России, Москву. Сохранялось центральное Советское правительство сохранялась в России советская власть.
Все можно со временем вернуть. Украину и Крым, Донбасс, Кубань и предгорья Кавказа, если немцы просочатся и туда. Но, потеряв советскую власть, уже никогда ничего нельзя будет вернуть. Нечего будет возвращать. Другого шанса установить советскую власть в России может больше и не представиться. Никогда. А теперь она в наших руках. Как этим рисковать?.. Сильный аргумент.
- Да, но что можно сделать? - прервав молчание, невесело заговорил Рубин. - Сопротивление приказу Москвы упорное. Проведенный среди команд референдум дал такой результат: "Флота не топить, пока ему не будет угрожать реальная опасность". За поход в Севастополь не было подано ни одного голоса. Но нет уверенности в том, что по крайней мере часть флота не уйдет туда. И не потому, что на флоте действуют белогвардейские агитаторы или украин цы-националисты. Есть, конечно, и этот элемент. Но дело не столько в нем, сколько в приказах Совнаркома. Их двусмысленность внесла смятение в умы. Совнарком переложил ответственность за исполнение своего решения на моряков, а сам отстранился, так поняли моряки. Не знаю, как вам удастся преодолеть этот неприятный момент.
- Попробую.
В кабинет, где они разговаривали, зашел Шляпников, неторопливый, ироничный, снял с головы мягкую шляпу:
- Узнал, что вы здесь, здравствуйте. Знаю о вашей миссии. Подумал, что, может быть, вы и со мной хотели бы поговорить?
- Да, Александр Гаврилович, хотел бы.
- Сделаем так. Пойдемте пообедаем, за столом и поговорим. Потом вы вернетесь сюда. Товарищи не возражают?
Рубин и Островская сказали, что подождут Раскольникова, потом проводят его на вокзал, и Шляпников увлек его за собой.
Обедали в двухэтажном ресторане с большим садом, на открытой веранде второго этажа. Солнце заходило, из сада веяло свежестью, внизу пел цыганский хор, человек во фраке с салфеткой, перекинутой через левую руку, склонялся в почтительном поклоне, и опять было ощущение нереальности происходящего, выпадения из времени. Но уже сидела гвоздем в голове и точила мысль: бросить все и бежать на вокзал, не опоздать бы…
Ничего нового Шляпников не сообщил. Он действительно выполнил лишь роль курьера Сталина, согласившись отвезти, по его просьбе, в Новороссийск, куда ехал по своим делам, не связанным с флотом, какие-то документы и передать их комиссару флота Глебову-Авилову. Что и сделал, в бумаги эти и не заглядывал. И никакой агитации в Новороссийске вместо Сталина не вел, потому что в самом деле к потоплению флота относился неодобрительно. Как и руководители Кубано-Черноморской республики, был сторонником вооруженного сопротивления немецкому наступлению. Но с обстановкой, сложившейся в Новороссийске, с настроением моряков познакомился. Суммировал эти свои впе чатления фразой, которую произнес при прощании, после обеда, сказав полушутливо, по-владимирски окая:
- Смотрите, как бы вас в Новороссийске за борт не сбросили!
Так почему же Сталин уклонился от поездки в Новороссийск? Спросил Шляпникова, что он думает об этом.
- Предусмотрительный кавказский человек, - ответил Шляпников с усмешкой. - Зачем ему лезть в пекло, когда для этого есть Раскольниковы, Шляпниковы, Вахрамеевы? Со Шляпниковым, правда, вышла осечка. Кстати, с Вахрамеевым тоже. Сбежал ваш Вахрамеев из Новороссийска. Где-нибудь встретите его по дороге…
Встретил поезд Вахрамеева поздно вечером на станции Тоннельная. Войдя к нему в вагон, застал у него и Глебова-Авилова.
- Куда вы едете? - взволнованно заговорил рыжеусый Вахрамеев. - Вас на вокзале уже ждут и расстреляют на месте. Нас ловили по всему городу. Мы едва убежали.
Глебов-Авилов, меланхолически протирая снятые с носа серебряные очечки, близоруко щурясь, предложил:
- Лучше поедемте с нами в Екатеринодар. Там есть прямой провод, будем по телеграфу отдавать необходимые распоряжения. Самим находиться в Новороссийске нет смысла.
- В таком случае не стоило выезжать из Москвы, - ответил Раскольников. - Там тоже есть прямой провод с Новороссийском.
- Ну, смотрите.
От них узнал неприятную новость: часть флота, около половины состава боевых судов, все же приготовилась уходить в Севастополь, корабли выведены на внешний рейд, собрал колонну командующий флотом бывший капитан первого ранга Тихменев. Остальные суда оставались пока в Новороссийской гавани. Но что намерены были делать их команды, на это Вахрамеев и Глебов-Авилов ответить толком не могли.
К Новороссийску Раскольников подъезжал на рассвете, ни на минуту за ночь не сомкнув глаз.
Чем ближе был к цели путешествия, тем все большее беспокойство охватывало его: неужели не успеет? Неужели позволит уйти флоту? Что, если уйдут и те суда, что еще оставались в гавани? Мысль о том, что это могло произойти как раз в те часы и минуты, когда он приближался к Новороссийску, была невыносимой, хоть руки себе кусай. И ничего, решительно ничего нельзя было поделать. Паровозик, тащивший его вагон, летел на всех парах, надрываясь на подъемах, сломя голову разгоняясь на спусках, с риском соскочить с рельсов.
Раскольников помчался в порт.
Солнце еще не взошло, высокое голубое, без единого облачка небо обещало день жаркий. Несмотря на ранний час, в порту шла лихорадочная работа. На судах, стоявших у стенок, гремели лебедки, стучали паровые машины. На открытые железнодорожные платформы грузили, это Раскольников отметил с удовлетворением, моторные катера-истребители с характерным возвышением впереди. С кораблей снимали орудия вместе с громоздкими конусообразными лафетами. Матросы перетаскивали в теплушки ящики с патронами и снарядами.
На выходе из гавани дымил серый гигант "Свободная Россия". На нем надо было побывать прежде всего. Около каменной стенки чернели узкие тела миноносцев, ближайшим оказалась "Керчь". Это было кстати, "Керчью" командовал, как знал Раскольников от Вахрамеева, бывший старший лейтенант Кукель, сторонник потопления. "Керчь", по словам Вахрамеева, была единственным кораблем, команда которого в полном составе решила пустить свое судно ко дну.
По деревянным качающимся сходням взошел Раскольников на "Керчь". Босые загорелые матросы поливали из длинных парусиновых шлангов палубу. Странное впечатление производила эта будничная картина. Миноносец был обречен, через несколько часов должен был пойти ко дну, но авральные работы, предусмотренные судовым расписанием, выполнялись с безукоризненной точностью. На миг охватило чувство протеста: как можно покушаться на живую жизнь? Но поспешил подавить это чувство.
Представившись вахтенному начальнику, попросил вызвать командира корабля.
- Он только что лег отдохнуть. Прикажете разбудить?
- Мне нужен катер для поездки на "Свободную Россию".
- Катер к вашим услугам, - с готовностью показал вахтенный на моторный катерок, покачивавшийся на воде у трапа корабля.
- Мне известно, ваша команда намерена исполнить приказ о потоплении. Это так?
- Да, будем топиться.
- А что "Свободная Россия"?
- Разводит пары. Готовится сняться с якоря. Она ушла бы раньше, но задержалась из-за недостатка людей.
Подбежал моторист катера, спустились с ним по трапу. Но только отвалили от миноносца, с его палубы громко сказали в мегафон:
- Товарищ Раскольников, командир миноносца просит вас к себе.
Кукель, худенький, с тонким, резко выдающимся носом, в белом кителе и белых измятых брюках, должно быть, спал, не раздеваясь, представился, взяв под козырек офицерской фуражки, тоже сильно помятой. Торопясь и волнуясь, стал рассказывать о событиях минувших дня и ночи. Сказал, что, когда суда, решившие идти в Севастополь, выстроились вчера на внешнем рейде, он приказал поднять на мачте "Керчи" сигнал флагами: "Позор изменникам России!"
- Нельзя ли нагнать ушедшие корабли и силой вернуть их в Новороссийск? - спросил Раскольников.
- Теперь уже, к сожалению, поздно, - ответил Кукель.- Тихменев раньше придет в Севастополь, чем мы успеем настичь его. К тому же всюду большой недокомплект команд. Некому нагонять. На ходу лишь "Керчь" да "Лейтенант Шестаков"…
- Почему? Куда делись люди?
- В последние два дня происходило повальное дезертирство со всех судов. Началось 16-го числа, после того как стало известно о высадке немцев на Тамани и Тихменев приказал флоту готовиться к походу в Севастополь. Он воспользовался тем, что от делегации, посланной нами за день до того в Екатеринодар, не было никаких вестей. Значит, ни о чем не договорились. Тут еще исчезли представитель Москвы Вахрамеев и главный комиссар флота Глебов-Авилов. Выходило, что власти бросили флот на произвол судьбы. И люди стали разбегаться. Бежали те, кто не хотел идти к немцам, но и топить корабли отказывался. А это - три четверти личного состава флота. Что касается судов, оставшихся в Новороссийске: на "Керчи" полный комплект, сто тридцать четыре человека, на "Лейтенанте Шестакове" около пятидесяти человек сборной команды, на остальных судах по пять-шесть человек. А "Фидониси" совсем обезлюдел…
Остались на судах, не вышедших из Новороссийской гавани, только те члены команд, которые были за потопление,- большевики вроде матроса Лепетенко с "Шестакова", председателя судового комитета этого миноносца, или сочувствующие большевикам вроде Кукеля. Кукель и Лепетенко были главными агитаторами за потопление флота. Они и план обдумали, как осуществить уничтожение оставшихся в Новороссийске судов. По этому плану оба их миноносца должны были на буксире вывести суда, не способные двигаться самостоятельно, к месту затопления на внешнем рейде, и помочь командам этих судов приготовиться к затоплению. Приступить к выполнению плана наметили с рассветом, то есть сейчас же, и начать выводить суда на рейд, в первую очередь те, с которых уже сняли вооружение, все ценное.
- Но это ясно в отношении минного отряда кораблей. А вот как быть со "Свободной Россией"? - озабоченно сказал Кукель.
- "Свободную Россию" я беру на себя. А вы - действуйте, как решили, одобрил Раскольников соображения Кукеля, торопясь обратно на катер. - Не будем терять времени.
- Есть!
Подошли к "Свободной России", к ее высокому трапу. Одергивая китель, взбежал Раскольников по трапу на палубу. Караула на палубе не оказалось. Матросы с георгиевскими ленточками, в черных бушлатах, таскали из нутра корабля узлы, чемоданы, складывали у трапа.
Раскольников попросил вызвать командира корабля, и вскоре к нему подошел моложавый моряк с рыжеватыми волосами, в веснушках, в белейшем кителе, белейших, без единой морщинки, прекрасно отутюженных брюках, белых парусиновых туфлях. Раскольников назвал себя. Моряк представился:
- Терентьев, командир корабля. Прошу ко мне.
В толпе матросов, собравшихся поблизости от трапа, услышали имя Раскольникова, угрюмо насторожились. Кто-то выругался. Терентьев, не обращая на толпу внимания, повел гостя за собой.
- Вы прибыли уговаривать нас утопить дредноут? - заговорил Терентьев, сняв фуражку, пригладив безукоризненно причесанные на прямой пробор гладкие волосы. - Уговаривать не надо. Утопим. Команда уже решила. Только вам придется помочь это проделать. Мало людей. И особенно в машинном отделении. Своим ходом идти не можем. Но выступить перед командой вам придется. Объяснить кое-что. И вопросы к вам будут. Настроение людей, полагаю, почувствовали?
- Скажите, почему ушли Тихменев и другие? Ведь на референдуме никто не высказался за поход в Севастополь.
- И я бы ушел, если бы мог. Если бы не разбежалась команда.
- Но почему?
- Ушедшие не захотели быть пешками в двуличной комиссарс кой игре.
- Но ушли сдаваться в плен! Хотя на референдуме за это не голосовали.
- Большинство готово было сражаться с немцами, а не сдаваться. Однако ваши товарищи из Кубано-Черноморской республики не выразили горячего желания поддержать флот. Что нам оставалось?
- Как что? Выполнить приказ центрального правительства!
- Какой из приказов? - насмешливо переспросил Терентьев. - То-то и оно. Какой приказ ни выполни, все ты дурак, будешь поставлен вне закона.
- Почему вне закона? Подлинный приказ один: потопить флот. Его и надо было выполнить. Это же очевидно.
- Это очевидно для вас, комиссаров. А для нас очевидно другое: если бы германское правительство потребовало от советского правительства наказать виновных в уничтожении флота, ваш Ленин не поколебался бы ни секунды выполнить это требование.
- Что за странное предположение. Почему вы думаете, что правительство отступилось бы от вас?
- Вам нельзя доверять. Вы уже это доказали своей деятельностью после захвата власти. Поманили декретами о мире, о земле и рабочем контроле и ни один не выполнили. Вместо мира - Брест, вместо земли - комбеды и продотряды, на заводах комиссары. А дело ни в чем не повинного Щастного? Ваш Ленин…
- Хватит, - не выдержав, поднялся Раскольников. - У нас нет времени. Пойдемте к вашим матросам.
- Как угодно, - согласился Терентьев, нажал на кнопку звонка, приказал явившемуся вестовому сыграть общий сбор.
Поднялись на палубу. Угрюмо слушали матросы Раскольникова, говорившего о безвыходном положении флота.
Он слукавил, заявив, будто Кубано-Черноморская республика не в состоянии снабжать флот, - это лишь выяснялось. Но, в сущности, какое это теперь имело значение? Флот должен быть потоплен. Таков приказ Ленина. Его нужно выполнить.
Терентьев, взявший слово после Раскольникова, предложил еще раз, для верности, проголосовать, все ли за потопление. Больно было смотреть в потерянные глаза матросов, поднимавших руки.
- Пропала "Свободная Россия". Эх, Россия…
Нужно было достать буксир, чтобы отвести линкор на внешний рейд, и Раскольников отправился на берег. На набережной нанял извозчика, приказал ехать к управлению водного транспорта. Безрессорная коляска с грохотом понеслась по булыжной мостовой, немилосердно пыля. Утреннее солнце жгло спину.
Остановились перед двухэтажным деревянным домом. Взбежав по крутой скрипучей, пропахшей мышами, грязной лестнице наверх, Раскольников спросил заведующего. Его провели в комнату, заставленную канцелярскими столами. На стенах висели портреты Маркса, Ленина и Троцкого. Грустный худой человек поднялся из-за стола, самого дальнего от двери. Раскольников потребовал предоставить ему буксирные средства.
- Знаете, товарищ, - развел руками грустный человек,- буксиры есть, людей нет. Команды разбежались.
Он посоветовал сходить в управление торгового флота, там тоже имелись буксирные пароходы. "Если у них не окажется буксира, найдите хотя бы людей, подходящую посудину мы предоставим…"
Раскольников отправился по указанному адресу. Там удалось договориться о буксире. Объяснив, какую работу должен выполнить буксир, с облегчением выбрался на улицу.
Будто камень свалился с души. От него теперь уже ничего не зависело. Побрел по голой и пыльной улице. Пекло было страшное. Увидел харчевню с давно не мытыми стеклами, и вдруг почувствовал, что голоден, со вчерашнего дня ничего не ел.
Толстая сонная хозяйка принесла жидкий суп, кусок жилистого мяса, небрежно поставила на стол горку черного хлеба, в Новороссийске его, оказывается, было сколько угодно.
Когда вернулся в порт, "Керчь" производила маневр на внутреннем рейде. На катере подошел к ней. Бледный, перепачканный углем Кукель, мокрый от жары и усталости, доложил о том, что удалось сделать. Часть эсминцев вывели к месту затопления, заложили подрывные патроны, выводили остальные корабли.
С борта "Керчи" наблюдал, как к "Свободной России" подошла парусно-моторная шхуна, присланная управлением торгового флота. Казавшаяся детской игрушкой по сравнению со стальной громадиной, шхуна взяла эту громадину на буксир и, отчаянно дымя, поволокла на внешний рейд. Вскоре она вернулась с матросами, снятыми с линкора. На краю палубы, картинно отставив ногу, стоял Терентьев в своем элегантном белоснежном костюме. Когда шхуна проходила мимо "Керчи", Терентьев крикнул высоким голосом:
- Старший лейтенант Кукель! Вот вам пустая коробка,- вытянул веснушчатую руку с рыжими волосами в сторону "Свободной России". - Делайте с ней что хотите! Вы… - Он хотел еще что-то крикнуть, но голос задрожал, он махнул рукой и отвернулся.
Высадив моряков, шхуна пошла к покинутому командой "Фидониси", чтобы взять и его на буксир. На пристани, возле которой стоял эсминец, собралась толпа возбужденных горожан. Смуглый мужчина в белой рубашке, вскарабкавшись на фонарный столб, обхватив его ногами, потрясая в воздухе рукой, призывал не допустить уничтожения кораблей. Толпа слушала его сочувственно. И когда шхуна подошла к эсминцу, из толпы полетели камни, пустые бутылки в матросов, пытавшихся зачалить корабль.
Кукель увидел это с проходившей мимо "Керчи", развернул миноносец. Приказал пробить боевую тревогу, орудия навести на толпу.
- Всем на пристани! - крикнул в мегафон. - Немедленно отойти от эсминца! Иначе я открываю огонь. Считаю до трех. Раз…
Еще издали заметил впереди по ходу поезда, справа, двух всадников, во весь опор мчавшихся к полотну железной дороги, поезду наперерез. Что у них было на уме, кто знает. На всякий случай вытащил из кобуры револьвер, положил на китель, чтоб был под рукой. Саженях в ста от полотна один из всадников повернул коня, поскакал вдоль железной дороги, несколько впереди поезда. Другой подлетел совсем близко к полотну, тоже опередив поезд. Чуть придержал коня, и когда паровоз поравнялся с ним, дал повод, понесся вровень с мордой паровоза, весело и бесцеремонно рассматривая Раскольникова. Это был молодой белобрысый казак в полной старорежимной форме - гимнастерке с погонами, синих шароварах с красными лампасами, фуражке с кокардой, надетой набекрень, с опущенным ремешком. За спиной у него болтался карабин. Сидел он в своем мягком седле, как в кресле, поигрывая плеточкой. Вдруг, что-то крикнув, сорвал с ремня карабин, и вскинул, направил на Раскольникова. Раскольников проворно схватился за револьвер, прицелился ему в лоб. Казак засмеялся, поднял карабин вверх стволом и отвалил вправо, натянув повод, стал отставать от поезда…
В Тихорецкой остановились возле какого-то воинского эшелона. Неподалеку был штабной вагон. Раскольников вошел, спросил командира. Его провели к пожилому стат ному человеку в офицерском френче, с аккуратно подстриженной, черной, с проседью, бородкой. Он оказался командующим группой войск, сосредоточенных под Батайском.
- Против нас стоят немцы, а также офицерские и казачьи отряды, смотря на Раскольникова строгим, полковничьим взглядом, объяснил он положение своих частей. - Я мог бы взять Батайск, а затем и Ростов, если бы у меня было достаточно артиллерии. Уже не говорю о дальнобойной. Обеспечьте, товарищи наркомы, действующую армию артиллерией, и мы очистим донскую землю от оккупантов. А заодно и от Краснова с белым офицерством. Между тем в Новороссийске готовится преступная акция уничтожения русского флота. - Помолчал, все так же строго и в упор смотря на Раскольникова. - Вы направляетесь в Новороссийск?
- Да.
- Смотрите, - без тени улыбки предупредил командующий, - если потопите Черноморский флот, я не пропущу вас обратно.
6
День клонился к вечеру, когда прибыли в Екатеринодар. Раскольников прошел в кабинет начальника станции. Начальник, болезненного вида пожилой человек в железнодорожной форме, хмуро выслушал просьбу о паровозе.- Не знаю, когда сделаю это, - неприветливо, брюзгливо ответил он. Свободных паровозов нет.
Раскольников назвал себя.
- Слишком разъездились наркомы, - желчно заметил начальник. - Только что проехал Мехоношин. Шляпников стоит на запасных путях. Теперь вот вы…
Раскольников достал мандат Ленина. Документ произвел магическое действие. Начальник проворно выбрался из-за стола, заговорил учтиво:
- Паровоз будет. Через два часа обещаю вас отправить. Это устроит? Раньше никак не получится. В настоящую минуту паровозов действительно нет. Но через два часа…
- Хорошо, через два часа, - согласился Раскольников.- У меня еще есть дело в городе. За два часа как раз обернусь.
С удовольствием прошелся по зеленым тенистым улицам города-сада, под жарким солнцем набирались соков абрикосовые, грушевые деревья, уже краснели вишни, цвели какими-то крупными белыми цветами неизвестные большие деревья. Тишина, покой, хорошо одетые прохожие на улицах, лихачи у бирж. Будто и нет войны, революции, смертельных схваток вооруженных отрядов на линиях железных дорог, связывавших этот благодатный край с голодной Россией.
В исполкоме республики застал Рубина, председателя ЦИК, сурового человека с тяжелыми рабочими ладонями, и его заместителя Островскую, партийку с 1901 года, небольшого росточка, живую как ртуть. Они действительно, как оказалось, были против потопления флота.
- Зачем топить такую силищу? - недоумевая, разводил руками Рубин. Надо использовать огневую мощь флота в борьбе с белыми и с немцами. Положение на сухопутном фронте сейчас блестящее. Армия Кубано-Черноморской республики успешно сражается с немцами под Ростовом-на-Дону. Германский ультиматум - блеф. Немец теперь не тот, что раньше. Красная Армия, я имею в виду всю Красную Армию, достаточно набрала силы, чтобы противостоять любому наступлению немцев.
- Но немецкий десант высадился в Тамани, - говорил Раскольников. Отряд самокатчиков в любую минуту может появиться на железной дороге и отрезать Новороссийск от Екатеринодара. Захватив Новороссийск, немцы лишат флот его базы на Кавказском побережье…
- Чепуха. Они это не смогут сделать. Мы запрем их на полуострове и никуда не пустим. А с помощью флота, его огневой поддержки, и уничтожим. Если надо будет.
- Хорошо, но тут встает вопрос, - продолжал Раскольников. - Может ли Кубано-Черноморская республика взять на себя снабжение флота всем необходимым?
- Это важный вопрос, - вмешалась Островская. - Он обсуждался на собрании личного состава флота, проходившем третьего дня в Новороссийске. Мы были на том собрании. Но мы не были уполномочены решить вопрос на месте. Собрание избрало делегацию, несколько матросов и офицеров во главе с лейтенантом Бессмертным, и направило ее к нам сюда, в исполком республики, чтобы здесь во всем разобраться. Делегация и сейчас здесь. Ведем переговоры.
- Времени уже нет для переговоров, - заключил Раскольников. - Завтра истекает срок немецкого ультиматума. Все должно решиться завтра. Совнарком настаивает категорически: флот уничтожить. Сохранить его и не отдать немцам - значит рисковать слишком многим. Товарищ Ленин считает, мы на этот риск идти не можем. Не имеем права. На карту поставлена судьба советской власти. Это его слова. Слишком велик риск.
Этот аргумент подействовал на руководителей Кубано-Черноморской республики. Островская и Рубин умолкли.
Аргумент был сильный. Раскольников знал по себе. Сам находился под его влиянием. В самом деле, как знать, как все обернется? Конечно, немцы уже не те. В германской армии, как и в армиях других воюющих стран, шло брожение, солдаты отказывались выполнять приказы командиров, самовольно оставляли боевые позиции. К тому же общая боевая обстановка на Западном фронте для немцев складывалась неблагоприятно. В этих условиях едва ли они способны были выделить достаточное количество войск для наступления на Россию по всему фронту. И все-таки…
Вот они и теперь наступали. Дошли до Кубани, угрожали захватить весь хлебный юг России. Но, по крайней мере, они оставляли в покое центральную часть России, Москву. Сохранялось центральное Советское правительство сохранялась в России советская власть.
Все можно со временем вернуть. Украину и Крым, Донбасс, Кубань и предгорья Кавказа, если немцы просочатся и туда. Но, потеряв советскую власть, уже никогда ничего нельзя будет вернуть. Нечего будет возвращать. Другого шанса установить советскую власть в России может больше и не представиться. Никогда. А теперь она в наших руках. Как этим рисковать?.. Сильный аргумент.
- Да, но что можно сделать? - прервав молчание, невесело заговорил Рубин. - Сопротивление приказу Москвы упорное. Проведенный среди команд референдум дал такой результат: "Флота не топить, пока ему не будет угрожать реальная опасность". За поход в Севастополь не было подано ни одного голоса. Но нет уверенности в том, что по крайней мере часть флота не уйдет туда. И не потому, что на флоте действуют белогвардейские агитаторы или украин цы-националисты. Есть, конечно, и этот элемент. Но дело не столько в нем, сколько в приказах Совнаркома. Их двусмысленность внесла смятение в умы. Совнарком переложил ответственность за исполнение своего решения на моряков, а сам отстранился, так поняли моряки. Не знаю, как вам удастся преодолеть этот неприятный момент.
- Попробую.
В кабинет, где они разговаривали, зашел Шляпников, неторопливый, ироничный, снял с головы мягкую шляпу:
- Узнал, что вы здесь, здравствуйте. Знаю о вашей миссии. Подумал, что, может быть, вы и со мной хотели бы поговорить?
- Да, Александр Гаврилович, хотел бы.
- Сделаем так. Пойдемте пообедаем, за столом и поговорим. Потом вы вернетесь сюда. Товарищи не возражают?
Рубин и Островская сказали, что подождут Раскольникова, потом проводят его на вокзал, и Шляпников увлек его за собой.
Обедали в двухэтажном ресторане с большим садом, на открытой веранде второго этажа. Солнце заходило, из сада веяло свежестью, внизу пел цыганский хор, человек во фраке с салфеткой, перекинутой через левую руку, склонялся в почтительном поклоне, и опять было ощущение нереальности происходящего, выпадения из времени. Но уже сидела гвоздем в голове и точила мысль: бросить все и бежать на вокзал, не опоздать бы…
Ничего нового Шляпников не сообщил. Он действительно выполнил лишь роль курьера Сталина, согласившись отвезти, по его просьбе, в Новороссийск, куда ехал по своим делам, не связанным с флотом, какие-то документы и передать их комиссару флота Глебову-Авилову. Что и сделал, в бумаги эти и не заглядывал. И никакой агитации в Новороссийске вместо Сталина не вел, потому что в самом деле к потоплению флота относился неодобрительно. Как и руководители Кубано-Черноморской республики, был сторонником вооруженного сопротивления немецкому наступлению. Но с обстановкой, сложившейся в Новороссийске, с настроением моряков познакомился. Суммировал эти свои впе чатления фразой, которую произнес при прощании, после обеда, сказав полушутливо, по-владимирски окая:
- Смотрите, как бы вас в Новороссийске за борт не сбросили!
Так почему же Сталин уклонился от поездки в Новороссийск? Спросил Шляпникова, что он думает об этом.
- Предусмотрительный кавказский человек, - ответил Шляпников с усмешкой. - Зачем ему лезть в пекло, когда для этого есть Раскольниковы, Шляпниковы, Вахрамеевы? Со Шляпниковым, правда, вышла осечка. Кстати, с Вахрамеевым тоже. Сбежал ваш Вахрамеев из Новороссийска. Где-нибудь встретите его по дороге…
Встретил поезд Вахрамеева поздно вечером на станции Тоннельная. Войдя к нему в вагон, застал у него и Глебова-Авилова.
- Куда вы едете? - взволнованно заговорил рыжеусый Вахрамеев. - Вас на вокзале уже ждут и расстреляют на месте. Нас ловили по всему городу. Мы едва убежали.
Глебов-Авилов, меланхолически протирая снятые с носа серебряные очечки, близоруко щурясь, предложил:
- Лучше поедемте с нами в Екатеринодар. Там есть прямой провод, будем по телеграфу отдавать необходимые распоряжения. Самим находиться в Новороссийске нет смысла.
- В таком случае не стоило выезжать из Москвы, - ответил Раскольников. - Там тоже есть прямой провод с Новороссийском.
- Ну, смотрите.
От них узнал неприятную новость: часть флота, около половины состава боевых судов, все же приготовилась уходить в Севастополь, корабли выведены на внешний рейд, собрал колонну командующий флотом бывший капитан первого ранга Тихменев. Остальные суда оставались пока в Новороссийской гавани. Но что намерены были делать их команды, на это Вахрамеев и Глебов-Авилов ответить толком не могли.
К Новороссийску Раскольников подъезжал на рассвете, ни на минуту за ночь не сомкнув глаз.
Чем ближе был к цели путешествия, тем все большее беспокойство охватывало его: неужели не успеет? Неужели позволит уйти флоту? Что, если уйдут и те суда, что еще оставались в гавани? Мысль о том, что это могло произойти как раз в те часы и минуты, когда он приближался к Новороссийску, была невыносимой, хоть руки себе кусай. И ничего, решительно ничего нельзя было поделать. Паровозик, тащивший его вагон, летел на всех парах, надрываясь на подъемах, сломя голову разгоняясь на спусках, с риском соскочить с рельсов.
7
И на вокзале ждал удар. Оказалось, об этом сообщил дежурный по станции, Тихменев увел-таки часть судов в Севастополь. Они ушли сразу после полуночи - линкор "Воля" и шесть эсминцев. Правда, один из ушедших, эсминец "Громкий", недалеко ушел, команда затопила его на параллели Дообского маяка. Но этот эсминец и не мог бы идти дальше своим ходом, на нем оставалось из команды всего десятка два человек. Другой линейный корабль, "Свободная Россия", семь эсминцев, два миноносца и прочие суда пока находились в гавани. Но намерения их команд были неизвестны, суда то разводили пары, то замирали.Раскольников помчался в порт.
Солнце еще не взошло, высокое голубое, без единого облачка небо обещало день жаркий. Несмотря на ранний час, в порту шла лихорадочная работа. На судах, стоявших у стенок, гремели лебедки, стучали паровые машины. На открытые железнодорожные платформы грузили, это Раскольников отметил с удовлетворением, моторные катера-истребители с характерным возвышением впереди. С кораблей снимали орудия вместе с громоздкими конусообразными лафетами. Матросы перетаскивали в теплушки ящики с патронами и снарядами.
На выходе из гавани дымил серый гигант "Свободная Россия". На нем надо было побывать прежде всего. Около каменной стенки чернели узкие тела миноносцев, ближайшим оказалась "Керчь". Это было кстати, "Керчью" командовал, как знал Раскольников от Вахрамеева, бывший старший лейтенант Кукель, сторонник потопления. "Керчь", по словам Вахрамеева, была единственным кораблем, команда которого в полном составе решила пустить свое судно ко дну.
По деревянным качающимся сходням взошел Раскольников на "Керчь". Босые загорелые матросы поливали из длинных парусиновых шлангов палубу. Странное впечатление производила эта будничная картина. Миноносец был обречен, через несколько часов должен был пойти ко дну, но авральные работы, предусмотренные судовым расписанием, выполнялись с безукоризненной точностью. На миг охватило чувство протеста: как можно покушаться на живую жизнь? Но поспешил подавить это чувство.
Представившись вахтенному начальнику, попросил вызвать командира корабля.
- Он только что лег отдохнуть. Прикажете разбудить?
- Мне нужен катер для поездки на "Свободную Россию".
- Катер к вашим услугам, - с готовностью показал вахтенный на моторный катерок, покачивавшийся на воде у трапа корабля.
- Мне известно, ваша команда намерена исполнить приказ о потоплении. Это так?
- Да, будем топиться.
- А что "Свободная Россия"?
- Разводит пары. Готовится сняться с якоря. Она ушла бы раньше, но задержалась из-за недостатка людей.
Подбежал моторист катера, спустились с ним по трапу. Но только отвалили от миноносца, с его палубы громко сказали в мегафон:
- Товарищ Раскольников, командир миноносца просит вас к себе.
Кукель, худенький, с тонким, резко выдающимся носом, в белом кителе и белых измятых брюках, должно быть, спал, не раздеваясь, представился, взяв под козырек офицерской фуражки, тоже сильно помятой. Торопясь и волнуясь, стал рассказывать о событиях минувших дня и ночи. Сказал, что, когда суда, решившие идти в Севастополь, выстроились вчера на внешнем рейде, он приказал поднять на мачте "Керчи" сигнал флагами: "Позор изменникам России!"
- Нельзя ли нагнать ушедшие корабли и силой вернуть их в Новороссийск? - спросил Раскольников.
- Теперь уже, к сожалению, поздно, - ответил Кукель.- Тихменев раньше придет в Севастополь, чем мы успеем настичь его. К тому же всюду большой недокомплект команд. Некому нагонять. На ходу лишь "Керчь" да "Лейтенант Шестаков"…
- Почему? Куда делись люди?
- В последние два дня происходило повальное дезертирство со всех судов. Началось 16-го числа, после того как стало известно о высадке немцев на Тамани и Тихменев приказал флоту готовиться к походу в Севастополь. Он воспользовался тем, что от делегации, посланной нами за день до того в Екатеринодар, не было никаких вестей. Значит, ни о чем не договорились. Тут еще исчезли представитель Москвы Вахрамеев и главный комиссар флота Глебов-Авилов. Выходило, что власти бросили флот на произвол судьбы. И люди стали разбегаться. Бежали те, кто не хотел идти к немцам, но и топить корабли отказывался. А это - три четверти личного состава флота. Что касается судов, оставшихся в Новороссийске: на "Керчи" полный комплект, сто тридцать четыре человека, на "Лейтенанте Шестакове" около пятидесяти человек сборной команды, на остальных судах по пять-шесть человек. А "Фидониси" совсем обезлюдел…
Остались на судах, не вышедших из Новороссийской гавани, только те члены команд, которые были за потопление,- большевики вроде матроса Лепетенко с "Шестакова", председателя судового комитета этого миноносца, или сочувствующие большевикам вроде Кукеля. Кукель и Лепетенко были главными агитаторами за потопление флота. Они и план обдумали, как осуществить уничтожение оставшихся в Новороссийске судов. По этому плану оба их миноносца должны были на буксире вывести суда, не способные двигаться самостоятельно, к месту затопления на внешнем рейде, и помочь командам этих судов приготовиться к затоплению. Приступить к выполнению плана наметили с рассветом, то есть сейчас же, и начать выводить суда на рейд, в первую очередь те, с которых уже сняли вооружение, все ценное.
- Но это ясно в отношении минного отряда кораблей. А вот как быть со "Свободной Россией"? - озабоченно сказал Кукель.
- "Свободную Россию" я беру на себя. А вы - действуйте, как решили, одобрил Раскольников соображения Кукеля, торопясь обратно на катер. - Не будем терять времени.
- Есть!
Подошли к "Свободной России", к ее высокому трапу. Одергивая китель, взбежал Раскольников по трапу на палубу. Караула на палубе не оказалось. Матросы с георгиевскими ленточками, в черных бушлатах, таскали из нутра корабля узлы, чемоданы, складывали у трапа.
Раскольников попросил вызвать командира корабля, и вскоре к нему подошел моложавый моряк с рыжеватыми волосами, в веснушках, в белейшем кителе, белейших, без единой морщинки, прекрасно отутюженных брюках, белых парусиновых туфлях. Раскольников назвал себя. Моряк представился:
- Терентьев, командир корабля. Прошу ко мне.
В толпе матросов, собравшихся поблизости от трапа, услышали имя Раскольникова, угрюмо насторожились. Кто-то выругался. Терентьев, не обращая на толпу внимания, повел гостя за собой.
- Вы прибыли уговаривать нас утопить дредноут? - заговорил Терентьев, сняв фуражку, пригладив безукоризненно причесанные на прямой пробор гладкие волосы. - Уговаривать не надо. Утопим. Команда уже решила. Только вам придется помочь это проделать. Мало людей. И особенно в машинном отделении. Своим ходом идти не можем. Но выступить перед командой вам придется. Объяснить кое-что. И вопросы к вам будут. Настроение людей, полагаю, почувствовали?
- Скажите, почему ушли Тихменев и другие? Ведь на референдуме никто не высказался за поход в Севастополь.
- И я бы ушел, если бы мог. Если бы не разбежалась команда.
- Но почему?
- Ушедшие не захотели быть пешками в двуличной комиссарс кой игре.
- Но ушли сдаваться в плен! Хотя на референдуме за это не голосовали.
- Большинство готово было сражаться с немцами, а не сдаваться. Однако ваши товарищи из Кубано-Черноморской республики не выразили горячего желания поддержать флот. Что нам оставалось?
- Как что? Выполнить приказ центрального правительства!
- Какой из приказов? - насмешливо переспросил Терентьев. - То-то и оно. Какой приказ ни выполни, все ты дурак, будешь поставлен вне закона.
- Почему вне закона? Подлинный приказ один: потопить флот. Его и надо было выполнить. Это же очевидно.
- Это очевидно для вас, комиссаров. А для нас очевидно другое: если бы германское правительство потребовало от советского правительства наказать виновных в уничтожении флота, ваш Ленин не поколебался бы ни секунды выполнить это требование.
- Что за странное предположение. Почему вы думаете, что правительство отступилось бы от вас?
- Вам нельзя доверять. Вы уже это доказали своей деятельностью после захвата власти. Поманили декретами о мире, о земле и рабочем контроле и ни один не выполнили. Вместо мира - Брест, вместо земли - комбеды и продотряды, на заводах комиссары. А дело ни в чем не повинного Щастного? Ваш Ленин…
- Хватит, - не выдержав, поднялся Раскольников. - У нас нет времени. Пойдемте к вашим матросам.
- Как угодно, - согласился Терентьев, нажал на кнопку звонка, приказал явившемуся вестовому сыграть общий сбор.
Поднялись на палубу. Угрюмо слушали матросы Раскольникова, говорившего о безвыходном положении флота.
Он слукавил, заявив, будто Кубано-Черноморская республика не в состоянии снабжать флот, - это лишь выяснялось. Но, в сущности, какое это теперь имело значение? Флот должен быть потоплен. Таков приказ Ленина. Его нужно выполнить.
Терентьев, взявший слово после Раскольникова, предложил еще раз, для верности, проголосовать, все ли за потопление. Больно было смотреть в потерянные глаза матросов, поднимавших руки.
- Пропала "Свободная Россия". Эх, Россия…
Нужно было достать буксир, чтобы отвести линкор на внешний рейд, и Раскольников отправился на берег. На набережной нанял извозчика, приказал ехать к управлению водного транспорта. Безрессорная коляска с грохотом понеслась по булыжной мостовой, немилосердно пыля. Утреннее солнце жгло спину.
Остановились перед двухэтажным деревянным домом. Взбежав по крутой скрипучей, пропахшей мышами, грязной лестнице наверх, Раскольников спросил заведующего. Его провели в комнату, заставленную канцелярскими столами. На стенах висели портреты Маркса, Ленина и Троцкого. Грустный худой человек поднялся из-за стола, самого дальнего от двери. Раскольников потребовал предоставить ему буксирные средства.
- Знаете, товарищ, - развел руками грустный человек,- буксиры есть, людей нет. Команды разбежались.
Он посоветовал сходить в управление торгового флота, там тоже имелись буксирные пароходы. "Если у них не окажется буксира, найдите хотя бы людей, подходящую посудину мы предоставим…"
Раскольников отправился по указанному адресу. Там удалось договориться о буксире. Объяснив, какую работу должен выполнить буксир, с облегчением выбрался на улицу.
Будто камень свалился с души. От него теперь уже ничего не зависело. Побрел по голой и пыльной улице. Пекло было страшное. Увидел харчевню с давно не мытыми стеклами, и вдруг почувствовал, что голоден, со вчерашнего дня ничего не ел.
Толстая сонная хозяйка принесла жидкий суп, кусок жилистого мяса, небрежно поставила на стол горку черного хлеба, в Новороссийске его, оказывается, было сколько угодно.
Когда вернулся в порт, "Керчь" производила маневр на внутреннем рейде. На катере подошел к ней. Бледный, перепачканный углем Кукель, мокрый от жары и усталости, доложил о том, что удалось сделать. Часть эсминцев вывели к месту затопления, заложили подрывные патроны, выводили остальные корабли.
С борта "Керчи" наблюдал, как к "Свободной России" подошла парусно-моторная шхуна, присланная управлением торгового флота. Казавшаяся детской игрушкой по сравнению со стальной громадиной, шхуна взяла эту громадину на буксир и, отчаянно дымя, поволокла на внешний рейд. Вскоре она вернулась с матросами, снятыми с линкора. На краю палубы, картинно отставив ногу, стоял Терентьев в своем элегантном белоснежном костюме. Когда шхуна проходила мимо "Керчи", Терентьев крикнул высоким голосом:
- Старший лейтенант Кукель! Вот вам пустая коробка,- вытянул веснушчатую руку с рыжими волосами в сторону "Свободной России". - Делайте с ней что хотите! Вы… - Он хотел еще что-то крикнуть, но голос задрожал, он махнул рукой и отвернулся.
Высадив моряков, шхуна пошла к покинутому командой "Фидониси", чтобы взять и его на буксир. На пристани, возле которой стоял эсминец, собралась толпа возбужденных горожан. Смуглый мужчина в белой рубашке, вскарабкавшись на фонарный столб, обхватив его ногами, потрясая в воздухе рукой, призывал не допустить уничтожения кораблей. Толпа слушала его сочувственно. И когда шхуна подошла к эсминцу, из толпы полетели камни, пустые бутылки в матросов, пытавшихся зачалить корабль.
Кукель увидел это с проходившей мимо "Керчи", развернул миноносец. Приказал пробить боевую тревогу, орудия навести на толпу.
- Всем на пристани! - крикнул в мегафон. - Немедленно отойти от эсминца! Иначе я открываю огонь. Считаю до трех. Раз…